Ничья

Глава 1

— Главное для человека — это семья, — назидательно повторяла тетя Нэт.

Ее мозолистые руки ловко выдергивали сорняки, а острый глаз безошибочно отделял полезные ростки от вредных. Для меня они казались одинаковыми — безликие, бледные, на тоненьких ножках. Но я никогда не любила садоводство, а вот тетя Нэт… Она зарабатывала себе этим на жизнь. Меня частенько посылали помочь ей, и всякий раз я мучительно считала минуты до возвращения домой. Дело даже не в грядках, не в цветах — в самой тете Нэт. Она ничего не говорила в простоте, всегда только наставляла. Складывалось впечатление, будто я великая грешница, непутевая, глупая и никуда не годная девчонка. И лейку держу не так, и смотрю неправильно, и мечтаю неизвестно о чем. Тетю не любил даже отец, она и его наставляла. Удивительно, как с такими наклонностями Нэт не оказалась в храме! Легко представила бы ее в роли одной из служительниц с бритыми висками. Уж там-то тетя разгулялась!

— Да ты совсем меня не слушаешь! Для твоего же блага стараюсь, чтобы бестолочью не выросла.

Ну вот опять! Стоило отвернуться, задуматься о своем, как тетя рассердилась и с удвоенным усердием продолжила читать нотации. Эту я уже слышала, могла пересказать основные тезисы. Человек без родных — ничто, вся его жизнь посвящена семье, только она наполняет существование смыслом. И нужно не роптать, не гнаться за счастьем, не искать собственной выгоды, а поступать так, как угодно отцу, дяде, двоюродным сестрам, чтобы не рушить традиции. Странная теория, на мой взгляд, не понимала я подобной жертвенности. Как можно считать счастье глупой химерой? Почему, к примеру, нужно выйти замуж за пекаря только потому, что все в семье пекари? Почему нельзя уехать из дома, отчего все можно делать только совместно с семьей? Эх, надрала бы тетя уши, если я бы посмела высказать крамольные мысли вслух! И снова бы напомнила про семью: раз хоть у кого-то из нее другое мнение, то мое неправильное.

— Ну, хоть поняла, пустоголовая?

Кивнула и в который раз за сегодня повторила:

— Да, тетя.

Когда же, наконец, наступит вечер, и можно будет вернуться домой! Скоро я возненавижу все цветы на свете! Хватит того, что я получала их на все праздники. Тетя не тратилась на подарки, приносила неизменные фиалки, а на день рождения, так и быть, одну розу. И весь последующий год я те подарки отрабатывала: полола, обрезала, подкармливала.

Чтобы сбежать от очередной нотации, подхватила садовые ножницы и направилась к шпалерам. За зиму кусты померзли, нужно привести в порядок. Тетя высадила розы в качестве живой изгороди, поэтому я не только работала, но и наблюдала за дорогой — хоть какое-то развлечение! А могла бы сейчас сидеть за партой… Пожалуй, даже учитель словесности не сравнился бы в занудстве с тетей Нэт.

Я обрезала очередную ветку, когда услышала громкую музыку. Она все приближалась и приближалась, и вот в конце улице появилась процессия. Впереди несли носилки с укрытой с ног до головы полупрозрачной алой тканью женщиной. Ее намотали в несколько слоев, превратив подобие парадного платья. Женщина улыбалась и щедро разбрасывала монеты. Следовавшая попятам толпа жадно ловила их, чуть не доходило до драки. Незнакомка показалась мне божественно прекрасной. Она словно смеялась над всеми запретами тети Нэт. Подведенные сурьмой глаза, пухлые губы, смелый взгляд. Незнакомка не отворачивалась при виде мужчин, широко улыбалась, махала рукой. На ногах — туфли, с помощью изящных ремешков крепившихся к лодыжкам. Разумеется, на каблуках, тонких, не тяжелых квадратных, которые носила мама. На руках кольца, на шее кулон. Поверх заменявшей платье ткани накинута меховая накидка: весна весной, но в тонком наряде быстро замерзнешь.

— Джанет! — непривычно визгливо окликнула тетя.

Обернувшись, увидела, что она стоит с перекошенным лицом, словно демона увидела.

— Не смотри! — будто малому ребенку, приказала Нэт.

Однако я не двинулась с места, завороженно наблюдая за прекрасной женщиной в красном. Какие у нее волосы! Не волосы, а расплавленное золото, струящееся по плечам. И кожа светится, наверняка гладкая, бархатистая. Завидовать грешно, но иногда можно. Ничего дурного не случится, если я немного постою, посмотрю.

— Глупая, в дом, немедленно!

Тетя больно ухватила за руку и оттолкнула от шпалеры. Так обидно: процессия как раз поравнялась с нашим домом.

— Несчастья своего не понимаешь, — продолжала шипеть Нэт, подталкивая меня в нужном направлении. — Это сборщица!

— Сборщица чего? — не поняла я.

Прекрасная женщина, наоборот, раздавала деньги, а не отнимала.

— Дани, конечно. Чему вас только в школе учат? — Тетя возвела очи горе. — Всегда говорила брату: напрасно деньги тратит, но он уперся. Дочери, де, должны не только читать и писать. Девушек она собирает, дурочка! И сама из бывших. — Нэт ненадолго замолчала, явно упустив самое интересное. — Стара стала, вот и ищет себе замену.

Какую замену, каких девушек? Тетя говорила загадками, но была явно сильно напугана, поэтому не стала сопротивляться, когда она втащила меня в дом, заперла окна и двери.

Чиркнуло огниво, подарив немного света.

— Пятнадцать лет прошло, — упавшим голосом произнесла Нэт, — вот и появилась сборщица. Я совсем забыла, думала, не приедет. А должна была предупредить, — с глухим вздохом добавила тетя.

Глава 2

По случаю приезда сборщицы занятия в школе отменили, и все мы, девушки от пятнадцати и старше, как потерянные, слонялись по родным домам. Пробовала шить, но только исколола пальцы. Готовить — мать выгнала, сказала, чтобы не мешала. Какая помощница из той, у кого кастрюли из рук валятся? Так и промаялась до полудня, когда пришло время идти на площадь. По совету матери оделась максимально просто, в самые темные и свободные вещи. Волосы собрала в несуразную кичку, надеясь жуткой прической отвлечь внимание от лица. Краски Софии тоже пошли в дело. Ими мы подчеркнули круги под глазами, нарисовали пару пятен, которые издали можно принять за прыщи. Словом, из дома я вышла уродиной, во всяком случае, искренне надеялась на это. Рядом скорбно шагали другие девушки, которые тоже, как могли, попытались отвести от себя перст судьбы. Улица напоминала серое море — яркие цвета привлекли бы ненужное внимание. То и дело слышались вздохи, всхлипы, а то и плач. Некоторые девушки шагали в обнимку. Может, сестры, а, может, просто подруги. Отыскала в людском потоке знакомые лица. Прежде бы улыбнулась, а теперь лишь понуро опустила голову. От нас ничего не зависело, захотят, разлучат. Вдоль улицы выстроились солдаты, живой цепью отсекая отцов, братьев, матерей. Отдельные отряды прочесывали дома, проверяли, не утаили ли девицу, не нарушили ли приказ. В наш тоже зашли. Я как раз обернулась, чтобы, возможно, в последний раз взглянуть на родимое крыльцо.

— Не переживай! — Моей руки коснулась чужая, прохладная и мозолистая. — Им нужно всего десять.

Всего десять! Покачала головой. Это слишком много.

— Я вот в прошлый раз не попала, — продолжала утешительница.

Взглянув на нее убедилась, передо мной уже не девушка. Миловидная, но не более. Не иначе бесприданница — иных причин засидеться в старых девах я не видела. И вдруг злость такая обуяла. Ей хорошо говорить, посмотрела бы, тряслась бы она или нет пятнадцать лет назад!

— Все решает сборщица, — продолжала безымянная попутчица. — Достаточно ей не понравится, и свободна.

Фыркнула. Как все просто! Можно подумать, сборщицу остановит дурной характер или слабоумие. В Храме наслаждений не разговаривают, а гордость выбивают палкой. Не нужно там бывать, не нужно читать, и так ясно.

Подходящих для отбора девушек выстроили по возрасту в несколько рядов, от самых молодых к перестаркам. Я оказалась примерно посередине и в просвете между телами видела страшный шатер, куда предстояло зайти избранным. Внешне он не отличался от ярмарочных, никаких устрашающих надписей, рисунков или иных знаков. Не знай, зачем он, приняла бы за шатер заезжих актеров. Помоста или иного возвышения тоже не видно. Пока совершенно непонятно, как нас станут отбирать.

Дрожащие от страха девушки терпеливо ждали, и вот появилась она. В сопровождении судьи и бургомистра из здания муниципалитета вышла сборщица. Алая ткань колыхалась, при каждом движении приоткрывая завесу тайны то над одной, то над другой частью ее тела. Вот мелькнет сквозь первый тонкий слой бедро, вот откроется взору линия груди. Никакого обнаженного тела, между ней и зрителем всегда тончайшая органза. Сборщица ступала плавно, чуть покачивая бедрами. Подбитые металлом каблучки выбивали четкий ритм на булыжной мостовой. Мужчины на фоне спутницы казались грузными, неповоротливыми. Она словно бабочка, яркая, праздничная. Пусть тетя Нэт и запретила, тайком любовалась сборщицей. Сегодня в ее волосах переливались нити с перламутровыми раковинами. Бездонные глаза затягивали в омут, чуть приоткрытые губы приковывали взор. Даже бургомистр попал под ее чары. Не на толпу он смотрел, а на точеную фигурку сборщицы. И не просто смотрел, а испытывал желание обладать. Странное заявление для не знавшей мужчины девицы, но мысли бурмистра читались по лицу, взгляду. Только девушки из Храма наслаждений, пусть даже бывшие, не ответят взаимностью рьянцу. Сборщица остановилась у входа в храм. Сегодня его двери были наглухо закрыты, чтобы никто не надеялся найти там спасение. Поздно брить виски, да и не поможет — служительниц привели сюда же, для закона все равны.

— Все? — обратилась предвестница беды к бургомистру.

Тот подозвал начальника городской стражи, выслушал доклад и кивнул. Сборщица удовлетворенно улыбнулась.

— В некоторых деревнях меня пробовали обмануть. Бедолаги сами себя наказали.

Выходит, за сокрытие девушек действительно казнили.

По телу пробежала дрожь, под ложечкой потянуло, а в животе образовался гигантский ледяной ком. Очарование женщины в алом пропало, только теперь я в полной мере осознала, где нахожусь и что мне предстоит.

— Ладно, начнем. — Сборщица споро взялась за дело. — Есть среди присутствующих потерявшие девственность? Если да, проходите в палатку. Я проверю и отпущу по домам.

Никого не нашлось. Да и кто согласился бы добровольно подвергнуться столь унизительной процедуре?

— Замечательно! — просияла сборщица. — Значит, все вы подходите. Сейчас узнаем, кому выпадет счастье дарить ласку лучшим мужчинам мира.

Интересно, так же она думала пятнадцать или сколько там лет назад, когда ее, плачущую, дрожащую, забирали из отчего дома? Да и думала ли так даже теперь. За фальшивой улыбкой так удобно скрыть истинные чувства. Сомневаюсь, будто женщина слепа и наивна. Может статься, она ненавидела фрегийцев не меньше нашего.

Велев спутникам оставаться на месте, сборщица отправилась гулять вдоль рядов. Она шла медленно, вглядывалась в каждую девушку, но пока никого не выбрала. Пятнадцатилетние вздохнули с облегчением, когда женщина перешла к тем, кто постарше. Но я бы на их месте обождала. Все ближе и ближе… И вот алые одежды плывут уже перед моими сверстницами.