Снег валил крупными хлопьями. Падал на головы Петру и его провожатым – товарищу с сестрой, укрывал их плечи белыми шарфами. А на перроне под сапогами превращался в грязное серое месиво. Состав все не подавали и не подавали. Хоть бы не отменили... Объявлений никаких не было. Просто доверенный человек из депо сказал, что эшелон формируют, пассажирские вагоны, вроде, будут. Отправят сегодня и с этого места, прямо до Харькова. Петр нервно стряхнул с себя снег. Может, человек ошибся? Однако уже собралась толпа жаждущих уехать.
С каждой минутой ожидания у Петра таяла уверенность в правильности принятого решения. Тем более, что и товарищ уговаривал остаться. Их вместе ранило. Петра легко задело, а друга контузило. Пока Петр доставлял в Киев, разыскивал его родных, мать и сестру, устраивал, картина боевых действий сильно изменилась. Деникинские войска, по слухам, отступили за Харьков. Товарищ воссоединился с семьей, а Петр, безо всякой надежды, уже без ощущения, что это его долг, все же решил догонять своих. И воевать до конца. До, как ни печально это осознавать, полного поражения...
Дело было не в духе и не в идее. Дело было в недостатке вооружения. Англичане не давали в долг. А вот большевикам они продали за звонкую монету. Ходили такие разговоры, очень сильно похожие на истинное положение дел.
– Бах! – швырнул носильщик буквально им на ноги чьи-то тяжелые баулы.
Молодая женщина в кокетливой меховой шапочке сердито заговорила, расплачиваясь. К ней жались мальчик и девочка. Носильщик что-то буркнул и пошел.
– Ой, – воскликнула женщина, – а чемоданчик?
Метнулась было за носильщиком, но повернулась к детям:
– Никуда, слышите меня, никуда ни на шаг не отлучайтесь с этого места!
Она убежала. Петр непроизвольно проводил взглядом ее ладную фигурку. Кажется, догнала.
Товарищ Петра похлопал себя по пустым карманам и отправился на поиски папирос.
– Петр Ильич! Почему вы не хотите остаться? – неожиданно заговорила его сестра звенящим, прерывающимся голосом.
Петр взглянул удивленно. За эти дни у него сложился образ юной застенчивой барышни, этакой нереальной для этих дней романтичной особы. А сейчас глаза у Верочки засверкали, она схватилась за рукав его шинели и горячо заговорила о том, что жизнь наладится, незачем цепляться за старую, нужно строить новую. Боже, как она прелестна – свежая, возбужденная!
– Я-ша! – воскликнула девочка у баулов, и Петр невольно прислушался к ее словам. – Не спускай глаз с чемоданов!
Ведет себя точь-в-точь как его старший брат. Тот вечно командовал, строил из себя атамана.
Мальчик пихнул девочку в бок.
Петр подавил вздох: дорого бы он сейчас дал, чтобы узнать, где его братья, что с ними.
Девочка оказалась права. Какой-то шаромыжник выхватил один баул из-под носа у занятых потасовкой детей и бросился бежать.
– Стой, стрелять буду! – рявкнул Петр и ринулся за ним.
Тот вздрогнул от окрика, споткнулся и замешкался. Петр настиг его в два прыжка, рванул чемодан на себя. Вор сопротивляться не стал, предпочел скрыться.
– Тяжелый! – невольно изумился Петр, возвращая баул детям.
– Никаких ценностей! – девочка, казалось, даже не испугалась. – Память. Это просто память!
Разрумянившаяся от волнения Верочка попыталась договорить, но не тут-то было. Ее перебил мальчик.
– Наоборот, наши вещи очень легкие, потому что мы переезжаем зимой. Нам не нужно везти зимнюю одежду. Она на нас!
Петр растерянно захлопал глазами, не зная, как разговаривать с детьми, что обычно им отвечают на такие нелепицы.
– Это неправда! Мы все равно везем пальто. На себе! Вес никуда не делся! – победно заявила девочка.
Мальчик ее толкнул.
– Я-ша! Как ты себя ведешь! И с посторонними заговариваешь! – девочка оглянулась на Петра.
«Вот тебе и благодарность!» – усмехнулся про себя Петр.
Он попытался обернуться к своей спутнице.
– А вы бы, правда, стреляли? А у вас есть револьвер? – не обращая внимания на девочку, а, может, назло ей, спросил у него мальчик.
– Я-ша! – но это была не девочка, это вернулась молодая женщина. – Ну что ж ты всем докучаешь.
Впрочем, она звучала ласково. Петру она улыбнулась извиняющейся улыбкой. Похоже, она чуть старше Верочки, а вон на тебе, куда-то везет детей, это же столько ответственности. Яша потянул ее за руку, она наклонилась, он зашептал что-то, глядя на Петра.
– Я-ша! – возмутилась девочка. – Нехорошо шептаться прилюдно!
– Ах! – воскликнула женщина с чувством, обращаясь к Петру, – премного вам благодарна!
Она приглушала «г» на малороссийский манер и слегка картавила. Выходило очень мило. Как-то по-детски, что ли. Да еще что-то Петру напоминало. Хорошее. Он не смог вспомнить, что именно.
– К вашим услугам! – Петр слегка поклонился и повернулся к нетерпеливо переминавшейся с ноги на ногу Верочке. А тут и брат ее подошел. При нем девушка молчала, только обжигала Петра взглядом. И румянец не сошел с ее нежных щек.
Состав подали. Нахлынула толпа.
– Прощайте, – только и успел сказать Петр друзьям, и его занесло людским потоком в вагон.
Молодая женщина с детьми то ли была опытной путешественницей, то ли ей повезло, она ухитрилась занять нижнюю лавку. Петра зажало распаренными от давки телами совсем рядом. Женщина сказала что-то детям. Мальчик недовольно нахмурился, но дети подвинулись. Девочка ладошкой «держала» место, пока женщина знаками показывала Петру, что он может сесть. Он не заставил себя упрашивать.
Ехали они молча. Петр задумался. Он вспомнил, как смотрела на него Верочка. Мог бы остаться и разделить с ней новую жизнь. А у него даже не шевельнулось ничего внутри. Совсем выгорел за эти годы? Горка пепла вместо души?
Мальчик расстегивал свое пальто. Женщина уговаривала его это не делать – сквозняки. По ногам так и дует! Он упорствовал, снимая пальто, толкнул девочку, она схватила его за волосы и задела локтем Петра. Женщина шепотом просила их вести себя прилично. Дети притихли, но ненадолго.
С десяток пассажиров вышло из поезда и принялось растерянно оглядываться. Петр кинул камешек в окно своего вагона. Нина появилась за стеклом, догадалась открыть. Вернее, попыталась, сил не хватило, ей помогли. Она выглянула.
– Почему мы стоим? – крикнула обеспокоенно. – Это надолго?
– Пути занесло. И проверка документов. Думаю, на сутки застряли. Я нанял сани. Хотите, подвезу? Нам по пути.
На Нину уже кричали, что холодно. Она попыталась высунуться и осмотреться. Исчезла. И вот уже вышвыривала в окно свои баулы. Петр подхватил их и понес в сани. Ждал, нервно пощелкивая пальцами. Военные, что шли вдоль состава, были уже на полдороге к ним. Наконец Нина спрыгнула с подножки и сняла детей. Схватила за руки и бегом потащила к саням.
– Ой, так это ж Нина Ивановна! – сказал мужик с повозки.
– Здравствуйте, Трофимыч, – обрадованно отозвалась Нина, усаживая детей.
Мужик тронул лошадь, с любопытством оглядываясь и пытаясь расспросить, но дети шумели.
– В Мерефу? – спросил он у Петра.
Тот поглядел на детей и велел ехать сначала в Вербилки.
Дети замолчали, и Трофимыч начал описывать, как тяжко сейчас в деревне. И чего это они такие дурные, что из города сорвались? Тут же – то красные, то белые, то красные, то белые. Все разграбили. Голодно.
Доехали до Вербилок. Нина принялась извиняться, благодарить и сказала, что она теперь сама как-нибудь, не смеет его задерживать.
– Нет уж, давайте доставлю до места, – со вздохом посмотрел на ее баулы Петр.
Он с саней видел, как распахнулась дверь большой хаты. Гудел басом с порога крупный мужчина. Но не обнял. Значит, не муж.
Трофимыч тут же слез с саней и встрял в разговор. Вернулись вместе с басовитым мужчиной.
Нина представила:
– Григорий – брат мужа, Петр Ильич – попутчик.
– Это хорошо, Нина Ивановна, что постояльца сразу присмотрела, легче расплачиваться тебе выйдет, – гремел Григорий.
– Нам не нужны постояльцы, разве что женщину найдешь, – Нина, кажется, рассердилась.
Григорий полез в сани.
На краю села остановились у совсем маленькой хаты. Петр помог Нине отнести вещи.
– Вот мы и дома, дети, устраивайтесь, – Нина повеселела.
Не успел Петр ничего сказать на прощанье, как Нина-маленькая извлекла из чемодана с «памятью» подушку. Дети заспорили. Девочка уверяла, что бабушка подарила подушку именно ей, мальчик – что ему. Они тянули каждый в свою сторону.
– Давайте вы будете пользоваться по очереди, – предложила им Нина.
Они открыли рты, удивленные решением, но тут же стали пререкаться снова, выясняя, кто будет спать на подушке первым.
Григорий бесцеремонно заглянул в открытый чемодан и засмеялся:
– Ты, Нина Ивановна, совсем сдурела. Нашла, что везти.
Петр шагнул в сторону открытого баула и увидел там две иконы. Мало того, что с тяжелыми окладами, они были в киотах – громадных деревянных застекленных ящиках.
– Это наши с Митей венчальные! – с вызовом ответила Нина.
– А тут что? – пнул ногой еще один чемодан Григорий.
– Книги!
– Та зачем они тебе? Ты хоть что-нибудь дельное привезла?
– Это и есть дельное. Дети должны учиться... – она оборвала разговор на полуслове и обратилась к Петру: – Огромное вам спасибо, Петр Ильич! Дети бы не выдержали еще одни сутки в пути. Вы нас выручили. Даже не знаю, как вас отблагодарить...
Она уже сбросила пальто, но все еще не сняла свою кокетливую шляпку. Петр залюбовался – показалось ему, что Нина удивительно хороша собой. А голос! Просто мурашки по спине от ее голоса. Слушал бы и слушал.
Григорий жаждал обговорить с ней денежные вопросы. Петр почувствовал себя лишним и откланялся со словами, что не стоит благодарности.
Оглянулся от дверей. Маленькая пустая хата в одну комнату. Григорий, почти целиком заполнивший ее. Дети, оставившие подушку и занявшиеся изучением устройства печки. И Нина... Отгоняющая детей от печки.
– Что? – полюбопытствовал Трофимыч. – Выставила? Нина Ивановна женщина серьезная, баловства за ней не замечено. А Гришка-то каков! Боится, что отберут вторую хату, и выписал невестку из Киева. Так еще и плату с них брать собирается, с родных племянников-то. Хотя времена нынче такие...
– А где супруг? – Петр недоумевал, не понял он из речи Трофимыча, куда делся муж в этой картине.
– Тут лежит, – Трофимыч показал рукой.
Петр удивленно оглянулся – они ехали мимо заброшенной церквушки, за которой виднелись кресты кладбища.
– Где ж Нине Ивановне его еще хоронить, если он у нас в Вербилках помер? Она, почитай, каждое лето приезжает. И за могилкой ухаживает.
«Вдова», – Петр подавленно молчал до самой Мерефы.
Никаких поездов в сторону Харькова не было. Состав, на котором приехали они с Ниной, еще не проходил. И неизвестно было, когда пройдет. Трофимыч везти в Харьков прямо сейчас заартачился – стемнело, на дорогах неспокойно, банды. Пообещал завтра с утра. Петр вернулся с ним в Вербилки и у него же заночевал. Очень хотелось зайти к Нине, узнать, как она устроилась, но Петр подавил искушение. Ни к чему. Он завтра уедет и больше никогда ее не увидит.
В Харьков выехали они затемно. Петр подумал, что Нина наверняка еще спит. И даже не догадывается, что он был тут, рядом. Петр улегся на мешковину на дне саней, Трофимыч накидал сверху тюков. А то уж очень на Петра вчера косились в Мерефе, в Харькове точно спросят кто, откуда и куда. Договорились, что Трофимыч свезет его на станцию. Петр лежал и размышлял, что он будет делать, если не выяснит на станции, как добираться дальше. К сожалению, у него не было знакомых в Харькове. Дальше Харькова Трофимыч ехать отказался наотрез.
Пару раз их останавливали, но не обыскали. Лениво потыкали штыками в тюки, и на том обошлось. Петр замерз и стучал зубами. На ощупь достал фляжку. Коньяка осталось всего несколько глотков. Пригубил. Допивать не стал. Пошевелился, чтоб согреться. Но замер испуганно – их опять остановили.