Нить

Глава 1. Алана

С самого детства я научилась видеть то, что другие люди не замечают. Я говорю не о магии, не о каких-то сверхспособностях в привычном понимании, а о нечто гораздо более тонком и сложном. Это не были ауры, которые люди часто представляют, и не свет, который может исцелить или разрушить. Я не видела мир через фильтры розовых очков и не воспринимала его как сверкающий экран с яркими лучами. Я видела невидимое — это было нечто, что для большинства людей существовало лишь в их фантазиях, в их теориях, но не в их реальности. Для меня же это было как воздух — всегда рядом, но невидимо и невоспринимаемо. Я называю это нитями. Но это не паутина, не туман, не свет — это что-то гораздо более тонкое и сложное, чем это можно выразить словами.

Эти нити были почти невидимы. Их можно было бы принять за частицы пыли или струйки дыма, но на самом деле они гораздо более прочные и ощутимые. Каждое их движение было заметно, как лёгкое прикосновение, которое нельзя игнорировать. И как бы человек ни старался не замечать их, я всегда видела, как эти нити тянутся от людей, пронизывают их, связывают и превращают в части единой, почти невидимой сети, которую невозможно разорвать. И хотя другие могли бы посчитать это случайностью, для меня это было очевидно. Я видела не просто человеческие взаимоотношения, но также — и это было важнее всего — нитями лжи, манипуляций, страха и желания. Я видела, как они переплетаются, как медленно захватывают людей, как постепенно оплетают их душу, заставляя их быть не теми, кем они могли бы быть.

Когда я была младше, я не понимала, что это именно нити. Я просто знала, что у каждого человека есть нечто, что нельзя увидеть, но что точно присутствует. Как только я начинала это ощущать, я не могла остановиться. Я пыталась понять, что это, почему так происходит, почему одни люди в какой-то момент начинают ощущать, что что-то или кто-то затягивает их, превращая их в тени, в несуществующих людей. Некоторые люди, как я видела, буквально исчезали в этих нитях, становясь частью более сложной и темной ткани. Чуждые нити были самыми опасными.

Такие нити не принадлежат тем, кого они обвивают. Они — как веревки, которые тянутся от одного человека к другому, не позволяя одному вырваться, а другому — быть свободным. Эти нити не просты, они тяжёлые, они не распутаются за один момент. Они чёрные и тёмные, как тень, которая всегда будет висеть над тобой. Они не просто создают зависимости или манипулируют, они по-настоящему управляют. И как бы мне ни хотелось разорвать эти нити, я понимала, что сделать это было невозможно — иногда они были настолько сильными, что их не просто можно было бы разрушить. Иногда они тянулись сквозь годы и жизни, и разорвать их было бы как разрушить целую часть мира, о которой никто не знал.

Однажды я увидела такие нити в супермаркете «Рассвет». Женщина стояла перед овощным прилавком и, словно в замедленной съемке, перебирала помидоры. В её движениях не было ничего необычного, но мне было видно больше. Я не только видела её руки, не только видела, как она тщательно выбирала продукты. Я увидела, как её обвивали тёмные нити, как они медленно, но неуклонно опутывали её, скрывая её собственный свет, её светлое сияние, которое когда-то наполняло её душу. Нити тянулись от её тела и были столь же прозрачные, как паутинка, но по мере того как она стояла перед прилавком, они становились всё темнее, всё плотнее. Я не могла понять, что именно происходило, но я знала — она была как в ловушке, как будто её собственной жизни больше не принадлежало. Она даже не замечала этих нитей. Она даже не чувствовала, как она всё больше погружается в эту паутину.

Но рядом стоял мужчина. Его свет был не просто холодным, а каким-то напряжённым. Это был как натянутый канат, на котором висела чья-то жизнь, чья-то свобода. Я видела, как из его пальцев, из его взглядов, из каждого его движения тянутся толстые, твёрдые жилы, которые сжимаются вокруг её шеи, рук и талии. С каждым его словом, с каждым его жестом эта сеть затягивалась ещё сильнее. «Ты всегда так», «Ты сама виновата», «Без меня ты ничего», — его слова были как иглы, вонзающиеся в её душу. Она вздрагивала, но продолжала быть в плену этой тени. Её собственный свет тускнел с каждым словом, с каждым движением. Я видела, как она теряла свою личную силу, своё сияние. Её свет становился маленьким, как пламя свечи, которое вот-вот погаснет. Я не могла подойти, не могла сказать ей, что всё это можно разорвать. Я не могла вмешаться.

Потому что я знала: если я нарушу правило, если я решусь вмешаться, это принесёт мне гораздо больше разрушений, чем я могла себе представить. Это было уроком, который мне преподала бабушка. Она всегда говорила мне: «Не вмешивайся, не вмешивайся, дочь, потому что если ты нарушишь этот закон, если ты подойдёшь туда, где тебе не место, ты не сможешь избежать последствий». Я всегда пыталась следовать этому. Она была права. Я всё ещё помню, как она видела мир. Моя бабушка могла видеть не только нити, но и последствия вмешательства. Однажды она увидела мальчика, опутанного этими тёмными нитями, которые тянулись от его матери. Женщина была холодной, как лёд, а её свет был пустым, белым, не имеющим ни души, ни сердца. Бабушка не смогла этого вынести. Она подошла и взяла его за руку, а затем, разрывая тишину, резко вырезала одну из самых толстых нитей. Тот самый щелчок, который они услышали, только они двое. Но через час у бабушки отнялась половина тела, а через день она перестала говорить. Это было проклятием вмешательства, наказанием за нарушение установленных границ.

Моя мама ухаживала за бабушкой, и я видела, как её свет тускнел с каждым годом. Она становилась всё более усталой, всё более измотанной. И однажды утром я проснулась, зашла в её комнату и поняла, что её нет. Она не просто умерла — она исчезла. Не погасла, а исчезла. Я стояла в пустой комнате и ощущала, как весь мир вокруг меня стал пустым, как в нём не осталось ни звука, ни движения, ни жизни. Она сбежала. От дара, от этих нитей, от того, что она видела, от того, что она не могла изменить. Она сбежала, не в силах больше нести этот груз.