Нож

* * *

- Евгений Анатольевич, с вами... всё в порядке?

Когда её свирепое, залитое злыми слезами лицо тыкало в него длинным пальцем и что-то кричало, сложно было понять, как ответить, что сделать. Сын сидел под столом на кухне наедине с непосильным для ребёнка страхом, ругательства и вопли же исходили из гостиной, подальше от острых предметов. Но разве людские руки ограничить комнатами?...

- Евгений Анатольевич?

- Я... А... О Господи, извините, пожалуйста... - он нервно схватил ручку и в который раз застыл над девственно чистым листом бумаги, взиравшем на него с металлического серого стола.

- Вы... опять забыли, что писать? - уже два часа допрос топчется на месте, и лейтенант, конечно, многое мог понять - он же, как никак, следователь, - но с таким тяжёлым случаем он в своей пока недолгой практике столкнулся впервые. - Сержант, он точно прошёл проверку?

- Он абсолютно вменяем, товарищ лейтенант, - ответил стоящий позади допрашиваемого сержант. - Экспертиза это подтвердила. Дважды.

- Ну а какого чёрта?... - офицер откинулся на стуле, освободив путь для падающего на стол из высокого узкого окна света и уйдя таким образом в тень. Начал обеспокоенно покусывать правый кулак, зрачки его взволнованно забегали по комнате, будто допрашивали здесь его самого. - Я уже в который раз, Евгений Анатольевич, повторяю вам форму. За два часа нашей встречи вы не написали ни слова. Ни одного. Вы либо сотрудничаете со следствием, либо усугубляете свою судьбу. Надеюсь, вы и так понимаете, что вас ждёт, верно?...

Её длинный палец превратился в ладонь, что грубо толкнула его в плечо, потом ещё раз, и ещё, и ещё... Ладонь хлёстко зарядила по правой щеке, прижала его к давно отклеившимся от стен обоям, сама она рванула на кухню.

И именно тогда пространство озарила Вспышка...

Глаза допрашиваемого давно остекленели, превратив его в безжизненную иссохшую куклу. Ещё пару секунд следователь сидел во тьме, после чего резко и нетерпеливо наклонился к столу, загородив лучи.

- Возможно, я могу вас понять. Даже для вас это может быть шоком. Но мы знаем, что вы вменяем, а значит, сделали это осознанно. Всё, что нужно от вас - это мотив. Признание, Евгений Анатольевич, объяснение... Молить вас об этом я не собираюсь, и либо вы прямо сейчас начинаете писать, либо на этом мы и закончим!

Она схватила нож. Хотя сейчас он не смог бы утверждать это под присягой... Может, сковороду? Или молоток? Почему всё так размыто? Для него прошлое давно утонуло в киселе вонючих угрызений, обид и пьянящей вины, всю жизнь он копается в этом дерьме, плавает в нём, тонет, забывая, как плавать. Никто, кроме него, не обязан это терпеть. Жена это всегда знала. Но лишь недавно осознала.

Терпение следователя грохнулось в яму чёрной беспроглядной злости и разлетелось на сотни острых осколков. Евгению даже показалось, что один из них он почувствовал почти физически. Листок мигом исчез из-под его руки.

- Хватит... Ведите его. Мы уже ничего не добьёмся.

Снова Вспышка...

- Отец, новости! Мы с Мариной наконец-то...

- Обвенчались, знаю... - на сына он не смотрел. Даже не развернулся, когда тот вошёл. Так и остался лицом в промёрзшему окну.

- И? Ничего не скажешь? - он старался изображать дружелюбие. Хотя ему следовало помнить, чем кончаются такие встречи.

- Скажу. В отличие от тебя, я никогда не смотрел в сторону шлюх.

- Мне плевать. Я люблю её, не это ли самое главное? К тому же мать...

- Не слово о матери, щенок!

- Мать нас благословила. Кроме того, моя популярность в партии растёт, и на следующие выборы я уже могу баллотироваться в кандидаты... - он уже видел, куда сворачивает разговор, ему оставалось просто смириться. Или добавить масла.

- Народ не пойдёт за кучкой фашистов. Когда мир и так на иголках, вы просто утонете. В своих же криках.

- Ну да, врагу режима виднее. Особенно инвалиду в коляске, да, батюшка?

- Не без её помощи! Кинулась на меня с ножом, сука!

...Нож. Всё-таки это был нож...

- Терпеть твои "странности" было уже невыносимо...

- Ну и что ты помнишь с тех пор? Не можешь ты так говорить!... Ах да... Мать рассказала, да? - от растущей злости он стал задыхаться, из-за дыхательной маски это звучало как жалобный стон. Он начал разворачиваться, но ни руки, ни колёса не слушались.

- Ты всегда был эгоистом! Думал только о себе! И твои оправдания... О том, что "видишь будущее", да? Всё "согласно пророчествам"? А мать всё это время жила из-за твоих "вспышек" в нищете и страхе! Грёбаный ты псих! С тобой давно пора было разобраться. Мне кажется, в инвалидной коляске ты даже лучше смотришься... Тебе не кажется?

Сержант отворил железную дверь. Лейтенант взял Евгения за плечо.

- Это всё потому... - Евгений замялся, -... потому что иначе было бы хуже. Намного.

Рука следователя остановилась, но лишь на мгновение, и подняла Евгения со стула. Офицер пронзительно взглянул ему в лицо.

- Двенадцать ножевых... Пять в грудь, два в шею, три в лицо, ещё два в висок. Всё на глазах у пятилетнего ребёнка... Море крови, Евгений Анатольевич. И улик. Сын ваш сдан в детдом, скорее всего, без шансов на нормальную жизнь, уж после того, что видел... Вы сами, естественно, лишены всяческих на него прав, в тюрьме они вам не понадобятся. И скорее всего, закончится всё вашей казнью. Вы безнадёжны. Что может быть хуже, м?

А ведь он видел погромы. Видел горящие витрины магазинов. Видел толпы животных бунтарей, забивающих прохожих и полицейских до смерти. Видел алое зарево, слышал режущие слух лозунги, так возбуждавшие народ, видел дым и огонь, кровь и слёзы. Слышал выстрелы, звон битых стёкол и треск ломаных судеб. Видел на экранах сына, его жену и иногда угрюмую молчаливую старуху. Но ничего этого не будет, ничего уже не случится.

Всю свою жизнь он видел это. Во сне и наяву. Забытое будущее.

Он рванул к сержанту, выхватил из кобуры пистолет, взвёл курок.

Засунул в рот, нажал на спуск. Наконец-то, тишина...