Ноктюрне

Глава 1 и 2

Ноктюрне

Роман

Глава 1

Она одна в темной комнате, которая вроде бы и хорошо знакома, и в то же время кажется такой опасной. Темная, темная комната. Ни капли света, даже из окна. Она чувствует гладкую простынь поверх жесткого матраса под собой, крошечную твердую подушку. Отчего-то бросает в жар, хотя бояться нечего. Она же одна. По крайней мере слышно только ее дыхание. Нет, не только! Медленные шаркающие шаги. Именно они и разбудили, хотя как будто он не могла еще услышать их, но уже знала, что Он идет. От этого и проснулась. От этого и в жар бросило.

Каждый шаг отдается в сердце, заставляя его биться чаще. Она замирает не дыша. Может быть, если не шевелиться, стать неподвижной, Он не заметит, уйдет? Ему нужна жертва, в пустой комнате делать нечего. Она превратится в камень и обманет его.

Насколько же смешны эти потуги! Он чует ее запах, он идет на звук ее пульса. Он точно знает, где она, потому что ему нужна только она.

Шаги всё громче, теперь они гулко отдаются в висках вместе с движением крови по венам, и наконец он показывается в комнате. Кто-то чернее тьмы. Она видит силуэт, похожий на черную дыру, искажающую пространство. Он похож на карлика, ростом чуть выше письменного стола, примерно такой же, как она, шестилетняя девочка. Но ему много лет, очень много. И он пришёл за ней.

В ужасе она сжимается в постели. А он, будто слепой, тычется по углам, ощупывает стены. Может, все-таки удастся спрятаться?

Она неслышно стекает с кровати и на четвереньках пробирается к шкафу, стоящему у балкона. Движения ее медленны и плавны. У нее не так много времени, но важно не издать даже шороха. Она даже не мышка — паучок, бесшумно ползущий в свой домик.

Между шкафом и стеной узкая щель. Взрослый не заберется, а у нее получится, она уже пробовала. Будет тесно, но спрятаться можно. Никто не найдет. Она втискивается в узкое пространство, задерживает дыхание. Теперь в мыслях вместе с пульсом бьется: «Только бы не нашел! Пожалуйста, только бы не нашел!»

И тут же парализует ужасом: она сама себя выдаст, он чует страх. Надо стать камнем, стеной, шкафом. Чем-то, что не может бояться…

Но она не успевает. Шаркающие шаги становятся громче. У нее точно появляется особое зрение, она видит сквозь дерево: Он настороженно смотрит в сторону шкафа, будто превратился в стрелку компаса, а она в магнит. «Я стена», — заявляет она уверенно, и он отворачивается, осматривает диван. Поворачивается к серванту. Дальше только шкаф…

«Я стена!» Сердце бьется гулко, болезненно, и в отчаянии, в накатывающих от ужаса слезах, она понимает: ничего не получилось. У стены не может быть сердца, а он слышит его биение. Еще два шага, и он заглянет за шкаф, схватит ее. Один шаг, второй…

Сознание совершает головокружительный кульбит. Ее переносит в другое место, другое время. Она сидит на дороге, потому что она… кошка. Вокруг поля, колосящиеся несжатой пшеницей, а прямо перед ней здание красного кирпича. Там она охотится на мышей.

Из ворот выходит старик, тяжело опираясь на трость. Это хозяин. Так зовут его другие люди. Но она помнит и его другое имя — Бояринов Николай Васильевич, потому что она не только кошка, она Лина, которой уже не шесть лет, а двадцать три. Поэтому она понимает, что богатство этого человека видно и в сюртуке, надетом поверх модного жилета в мелкий цветочек, и в золотой цепочке от часов убегающей в карман, и в тонких перчатках из светлой замши, и в котелке из легкого фетра с узкой атласной лентой — не соломенная шляпа, какие носят летом прочие. Ботинки-оксфорды сверкают почти так же ярко, как серебряный набалдашник трости. Бояринову уже восемьдесят пять лет, а он совсем не похож на старую развалину, свой завод регулярно инспектирует. Волосы, усы и борода уже белые, но люди его по-прежнему боятся, он всё еще может причинить неприятности.

Старик подходит к легкой двуколке, но не успевает в нее сесть. Ветви лещины, росшей на обочине у поворота к заводу, вдруг шевелятся снизу и оттуда вылезает худая фигура в порванной, серой от пыли одежде. На рабочих завода не похож. Какой-то нищий бродяга. Но откуда он здесь взялся? Тут не соберешь подаяние.

— Благослови Господь, добрый барин, Николай Васильевич, — улыбаясь и кланяясь, нищий потихоньку подбирался к старику. Он очень молод, может, лишь чуть больше двадцати ему.

— Чего тебе, Гаврила? — хозяин брезгливо поджимает губы и, достав кипенно-белый платок, прикладывает его к носу. Так они знакомы? — Монетку хочешь? — между тем уточняет Бояринов.

Улыбка на лице Гаврилы какая-то странная, полубезумная. Кошка таких обходила стороной: они могли и накормить, и палкой поперек спины вытянуть. Но старик не боится оборванца.

— Монетку не надо, — улыбается Гаврила, подбираясь всё ближе. — Монетка у меня есть, добрый барин. Могу тебе монетку дать.

— Ты мне хочешь дать монетку? — удивляется Николай Васильевич. — Мне не надо, Гаврила. Себе оставь!

Он уже поставил ногу на ступеньку, когда нищий подошел еще ближе и снизу заглянул в глаза.

— Посмотри, какая монетка, барин! Золотая. Страшная.

Николай Васильевич хмыкнул и искоса глянул в ладонь Гаврилы. Тут же замер. Глаза его расширились от изумления. Кругляш, лежавший в ладони нищего, был грязный, но всё равно солнце блеснуло, отразившись от его бока. Ярче рукояти трости блеснуло.

Глава 3

Алина пришла в себя на диване в библиотеке и снова закричала. Над ней склонился старый Бояринов и медленно сдвигал ночную рубашку вверх. Девушка оттолкнула его ногой и забилась в угол между спинкой и подлокотником, сжавшись в комочек, согнув колени и обхватив их руками. Затем заметила одеяло. Видимо, ее укрыли, но старик его снял. Быстро схватила и укуталась.

— Ну что ты, что ты, булочка, так переполошилась? — заворковал Бояринов. — Я же тебя не обижу. Хочешь, часики подарю?

В его сморщенных руках качались на цепочке те самые серебряные часы, которые он подарил Зое. Алина опять завизжала, надеясь, что ее кто-нибудь услышит.

К ее облегчению, в комнату вбежала Евгения Ивановна, жена младшего Бояринова, как всегда в светлом, почти белом платье. Темно-русые волосы, уложенные в замысловатую прическу, обрамляли белое лицо с правильными чертами лица. Лишь глаза казались чуть отекшими.

Увидев, что происходит, она замедлила шаг, величественно прошла вперед, отодвинула простынь, которую постелили на диван, прежде чем положить Алину, и села, с вызовом вздернув подбородок.

— Что вы здесь делаете, Николай Васильевич? — холодно спросила она и тут же крикнула: — Владимир! Пойди сюда!

Появился младший Бояринов. В сорок с небольшим лет он получил звание генерала-майора императорской свиты. Как только началась Вторая Отечественная, он стал носить дома гимнастерки с полевыми погонами. Владимир Николаевич был лишь чуть старше жены, но выглядел так же молодо. Он чисто брился, оставляя лишь пышные усы.

Вообще, молодой барин как младший сын не должен был наследовать отцу, но случилось несчастье. Старший сын, Василий, неожиданно умер от остановки сердца в возрасте тридцати четырех лет, а средний, Александр, так увлекся военной службой, что отказался жениться. Между тем старый барин поставил условие: наследником будет тот, кто женится и оставит после себя сына. Когда двадцать лет назад у Владимира Николаевича родился сын Костя — сейчас он учился где-то в столице, — Владимира официально объявили законным наследником и стали называть «молодым барином».

Войдя в гостиную, генерал окинул всех взглядом, что-то сообразил и подошел к отцу:

— Пойдемте, Николай Васильевич, — тон его был таким же холодным, как у его жены, он разговаривал с отцом как с чужим.

— А ты теперь надсмотрщик мой? — злобно оскалился старик.

— Называйте так, если хотите, — отчеканил Владимир Николаевич. — Идемте. Не заставляйте применять силу.

— А ты и силу к старому отцу применишь?

Бояринов вмиг превратился в старую развалину со слезящимися глазами, дрожащими руками и коленями. Но «молодой» господин на это не купился.

— Идемте! — твердо повторил он и взял отца за локоть.

Шаркая ногами и жалуясь себе под нос на что-то, старик пошел вслед за сыном.

Евгения Ивановна проводила их взглядом, затем повернулась к жавшейся на диване Алине и заговорила ласково:

— Ты уже можешь лечь, милая! Всё хорошо, всё закончилось. Мы не дадим тебя в обиду.

Словно ожидавшая этих слов снаружи, в комнату вошла Мария Николаевна — младший ребенок Бояринова. Она была не менее элегантна, чем Евгения Ивановна, но презрительно выпяченная нижняя губка старила ее, так что она выглядела ровесницей своей невестке, хотя разница у них была в десять лет. Высокомерно окинув Алину взглядом, она поинтересовалась, глядя куда-то в пустоту:

— И долго она еще собирается лежать? — барыня увидела, что на диване места для нее нет, поэтому пошла к окну, где пустовало кресло, но садиться не стала, только заговорила издалека, злобно цедя слова: — Что ты с ней нянчишься, Евгения? Она жива и здорова. А работа стоит. Еще неизвестно, отчего Зоя умерла.

— Думаю, полиция быстро бы с этим разобралась, — в тон ей ответила Евгения Ивановна.

— Ты сейчас намекаешь на что-то?

— Нет, прямо говорю, — хмыкнула жена господина. — Почему, думаешь, полиции до сих пор нет?

Алина еще больше сжалась: никогда раньше господа не позволяли себе браниться при слугах, хотя напряжение между двумя женщинами она всегда замечала. Сейчас что-то странное происходило. Но Евгения Ивановна, и раньше заступавшаяся за Алину, победила: Мария Николаевна фыркнула и вышла.

Девушка еще немного посидела, размышляя: «Почему никто не вызвал полицию? На что намекала Евгения Ивановна? Неужели на то, что…» — закончить Алина не смогла даже про себя.

— Где мое платье, барыня? — жалобно спросила она.

— Тебе действительно лучше? — настойчиво поинтересовалась госпожа. — Ты можешь еще полежать.

От мысли, что она будет лежать в гостиной на диване в одной нижней рубашке, Алину передернуло.

— Мне хорошо, барыня, — тихо заверила она.

Евгения Ивановна вышла и вскоре вернулась с черным платьем служанки, белым фартуком и нижним бельем.

Глава 4

В последние дни в усадьбе происходило столько страшного, что душа Алины будто покрылась коркой льда. Она чувствовала себя тупой рабочей лошадкой, которая уже не боится, не удивляется, только механически переставляет ноги, неся свою ношу.

В тот день, когда старый барин стоял с револьвером в кабинете, а Евгения Ивановна закрылась служанкой, как щитом, Алина была уверена, что умрет. Но от выстрела только штукатурка посыпалась с потолка: генерал подскочил к отцу и ударил его по руке, так что пуля ушла в потолок, никому не повредив. Затем он разоружил отца, кликнул Прохора, и вместе они увели куда-то Николая Васильевича.

Евгения Ивановна плакала и не смотрела в глаза Алине. Девушка скорее вышла из кабинета, чтобы не смущать барыню. С тех пор госпожа как будто избегала ее. А вот Мария Николаевна, напротив, при каждом удобном случае старалась уколоть, обругать, намекнуть, что Алина якобы всё сделала, чтобы поссорить отца и сына, но ничего у нее не выйдет.

Девушка искренне не понимала, какую выгоду получала от этой вражды. Ей всего лишь хотелось, чтобы противные руки не лезли к ней, чтобы ей дали работать и заплатили обещанные четыре рубля в конце месяца.

А тут, кроме Николая Васильевича, еще и Прохор решил, что Алина — доступная девица. Наверняка лакею Мария Николаевна заплатила за то, чтобы он проходу молодой служанке не давал.

С Прохором Алина дралась, не стесняясь. Ночью запирала дверь, стараясь не думать, что рядом с ней, в этой самой комнате, кто-то портновскими ножницами убил Зою. Запиралась и плакала в подушку, пока не засыпала.

Сегодня ее отправили на рынок. До сих пор этим занимался Прохор и Зоя, а сегодня ее отправили вместе с истопником, дедом Федотом. Алина очень боялась, что купит что-то не то или потеряет деньги. Ей казалось, именно этого дома и ждут, чтобы снова обвинить в нечестности и порочности.

Она шла от одной лавки к другой, рассматривала продукты, несколько раз пересчитывала деньги, прежде чем заплатить. Если давали сдачу, Алина тоже старательно сверяла мысленные расчеты с монетками на ладони. Все покупки складывала в корзину деду Федоту, проверяя, чтобы ничего не забыть. Знала, что и такое бывает: и деньги правильно отдашь, и сдачу возьмешь, а продукты забудешь взять по рассеянности.

Наконец осталось купить только зелень. Девушка скользнула глазами по маленькой сухонькой женщине с тремя пучками зеленушки и пошла дальше, к большой лавке, когда ее окликнули:

— Барышня, купите у меня, — попросила старушка жалобно. — У меня хорошая зелень. Недорого отдам!

Алина замерла. Ее никогда не называли барышней, да и вряд ли она на таковую походила. В соседней лавке продавец забурчал что-то недовольно, но негромко, так что слова она не разобрала.

Почему бы и не помочь? Алине это ничего не стоит, а женщине нужно. Тем более зелень у нее и вправду хорошая.

Она уже расплачивалась с продавщицей, когда темная куча тряпья, лежавшая на земле рядом с ней, зашевелилась. Алина испуганно отшатнулась, а женщина запричитала:

— Не бойтесь, не бойтесь! Это сынок мой, Гаврила. Он не обидит. Он никого не обижает, — и вдруг заплакала.

— Что вы? Зачем вы? — распереживалась служанка, не зная, что делать. — Не плачьте, пожалуйста. Вот, возьмите платок, — она торопливо достала из кармана и протянула женщине.

— Спасибо, добрая душа!

Плечи старушки еще вздрагивали, но она постепенно успокаивалась. Возле ее ног сидел чумазый парень лет двадцати и смотрел на мать снизу вверх, как щенок. Она и погладила его по голове, как щенка, объясняя Алине:

— Не знаю, что ему сделали на войне, но вот такой вернулся. И полгода-то там не пробыл. Говорят, газы там какие-то пускают. Не знаю.

Она снова заплакала, а парень тыкался в нее лбом, повторяя невнятно:

— Мама! М-м-ма-ма!

— Простите меня! — вытерла слезы женщина. — Иногда вдруг расклеюсь. Он добрый. Помогает, как может.

Алина неожиданно протянула ей гривенник.

— Возьмите, пожалуйста!

Женщина отшатнулась:

— Не надо, милая! Знаю я, как такие живут. Хозяева всё стрясут, хорошо, если в участок не поволокут. Мы проживем!

— Ничего, не волнуйтесь, — настаивала девушка. — Я из своих. У меня дома отложено немного. Да и на что мне деньги? Постель есть, еда есть, одежда есть, — она улыбнулась.

Женщина смотрела с недоверием и явно хотела отказаться, но тут Гаврила вдруг залепетал:

— Монетка! Мама, возьми монетку! Я хочу монетку! Пожалуйста, мама, — он хватал ее за платье, тянул вниз, заглядывал в глаза. — Я старому барину тоже монетку дал. Только она страшная была. Кусалась. А теперь и мне монетку. Только добрую. Возьми добрую монетку, мама!

— Вот видите, — Алина взяла сухонькую ладонь и вложила туда денежку, — даже ваш сын считает, что ее нужно взять.

— Благослови тебя Господь, милая! — прошептала женщина и перекрестила ее. — Пусть тебя ангелы Его защитят, — и еще дважды взметнулась рука, чтобы совершить крестное знамение.

Глава 5

Когда начали делиться на группы, Язгуль неожиданно дернула Олега в сторону, и они попали туда, где стоял невысокий парень с забавной бородкой и его красивая девушка, а также подросток с татуировкой на запястье. Лине очень не понравился блеск его глаз. Гидом у них был Валера. Он остался стоять на месте, а Харитон повел свою группу направо за угол.

В одной группе с Линой кроме Димки оказался Юра и та самая мусульманская семья с дочкой. Их гидом был Артем.

— Наша группа начинает с кабинета наследника особняка, Владимира Николаевича, который находится на втором этаже, — сообщил он и улыбнулся кривой и какой-то потерянной улыбкой.

Лина снова почувствовала, как по коже побежали мурашки. Их специально, что ли, учили так жутко улыбаться?

— Идемте за мной, — гид первым поднялся по ступеням, указывая дорогу. — Как только мы поднимемся по лестнице, другая группа пойдет в библиотеку.

К началу квеста солнце уже скрылось за деревьями парка, но еще было достаточно светло. Лина чуть замедлила шаг, чтобы они с Димкой отстали.

— Так что это за татушка? — спросила она у подростка.

— Агисхьяльм, — почти беззвучно ответил тот. — Шлем ужаса.

— Скандинавский амулет, что ли?

Девушка вздрогнула — она не заметила, как к ним присоединился Юра.

— Не всё так просто, — дернул плечом подросток.

— Чего там непросто? — парень хотел презрительно сплюнуть, но, увидев высокомерный взгляд Лины, остановился, однако не замолчал, завершил свой спич: — Обеспечивает защиту владельцу, вселяет ужас в противников, также работает как зеркало: все злые замыслы против носителя амулета вернутся врагу усиленные многократно.

— Не всё так просто! — упрямо процедил подросток.

— А ты, я смотрю, кое-чего не знаешь, да? — усмехнулся Юрка и хотел хлопнуть Диму по плечу, но, встретился с ним взглядом, и рука замерла на полдороге. — Да ладно, че ты, — примирительно сказал он. — Послушаем и твою версию.

Они оказались в мрачном круглом холле. Через огромные полукруглые окна пробивались лучи заходящего солнца. Здесь обычно слуги помогали господам снять верхнюю одежду и убирали ее в гардероб. Лестница, прилепившаяся к боку полукруглого зала, взлетала на второй этаж. Справа открывался проход в коридор, а оттуда в столовую. Слева такой же проем вел в кабинет Николая Васильевича и библиотеку. Кроме этих комнат, на первом этаже находился Музыкальный салон — расположение комнат Лина помнила очень хорошо. Точно напротив них виднелась небольшая ниша с диваном и двумя креслами. Это было что-то новенькое. Над этой «зоной отдыха» нависали ступеньки, переходящие в пол второго этажа.

— Ничего себе! — вдруг оторопело произнесла Лина, глянув на эту конструкцию.

— Что? — тут же поинтересовался Юрка.

— Лестница, — кивнула она, указывая на ступени. — Она целая, а была разрушенная, — пояснила девушка. — Они что, и вправду тут ремонт сделали ради квеста?

— Они сделают! — мрачно заметил Димка.

Но Лина напряженно всматривалась в пол. Под ноги постелили ковровую дорожку, ведущую к дивану, а за ее пределами красовалась идеальная метлахская плитка. Нигде и следа не осталось от разрушенного интерьера.

Но этого ведь не могло быть! Они бы не успели за такой короткий срок всё исправить. Лина была здесь два дня назад и никто даже не начинал ремонт. Или начинал? Она ведь не заходила тогда внутрь…

Темноволосая девчонка что-то закричала, указывая вверх.

Все невольно посмотрели в ту сторону. Глаза постепенно привыкали к темноте. На верху лестницы мелькнуло мерцающее голубоватое свечение и исчезло. Потом снова появилось.

По спине пробежал холодок.

— Фигасе спецэффекты, — заметил Юра. — Молодцы, уважаю. Я думал, всё дешевле будет.

— Ха-ха, — раздельно произнес подросток.

Свет наверху погас, но тут же желтый дрожащий огонек вспыхнул в начале лестницы. Там стоял Артем со свечой. Его одежда сливалась с мраком, и только свеча отбрасывала лучи на его грудь, руки, лицо, делая его еще более страшным.

— Идемте за мной, — предложил гид вкрадчиво.

Здорово их натаскали! Только так и надо говорить, если хочешь нагнать жути на клиентов.

Все двинулись к нему: семья впереди, Лина с Юрой следом.

— Давай руку, тут перил нет, — парень протянул Лине ладонь, как только они подошли к ступенькам.

Вообще-то она лучше бы на подростка оперлась, но тот отступил за спину. Лина хотела уже пойти сама, но тут же споткнулась и непременно бы упала, если бы Юра не подхватил ее.

— Аккуратно! — они оказались очень близко, но девушка сразу дернулась, чтобы отодвинуться. — И вообще, я не заразный, — сказал парень, пристально глядя на Лину. — Че ты от меня шарахаешься? Понравился, что ли?

Лина только фыркнула и уверенно взяла его под локоть.

— Иди уже!

Они поднимались вверх, и Лина в полумраке от последних лучей солнца и свечи гида, которую он поднял повыше, различала оштукатуренные стены с картинами, шикарные длинные занавеси, колышущиеся от неощутимого ветерка. Даже перила! Почему Юра сказал, что их нет? Лина потянулась к ним, чтобы ощутить ладонью гладкое дерево, но парень настойчиво отодвинул ее к стене, спросив удивленно: