Номер 47

Глава 1

Если бы была ещё одна возможность…

Я очнулся в холоде, который проникал сквозь тонкую робу и впивался в самые кости. Каменный пол был влажным и липким. Воздух в тесной камере пах плесенью, застарелой кровью и отчаянием. Рядом со мной, скованные одной цепью, лежали трое мальчишек. Их тела, истощённые до предела, едва заметно вздымались в полумраке. Один кашлял глухо и надрывно, другой безмолвно смотрел в стену, а третий, казалось, уже не дышал.

Я не стал задавать вопросов, потому что ответы были не нужны. За дверью раздался глухой удар, за которым последовал короткий, захлебнувшийся визг. Тяжёлые шаги прогрохотали по коридору, удаляясь вглубь этого каменного ада. Я слушал, анализируя каждый звук. Шаги, крики, лязг металла — всё это складывалось в знакомую картину мира, в котором я снова оказался на самом дне.

Тело было чужим, детским и немощным. Кожа покрыта сетью свежих ссадин, а запястья до крови натёрты ржавыми кандалами. Внутри поднялась волна холодной ярости, но я тут же её погасил. Эмоции здесь были непозволительной роскошью, прямой дорогой к смерти.

Дверь со скрипом отворилась, впуская в камеру тусклый свет факела. В проёме стояли двое в грубых кожаных доспехах, с безликими железными масками на лицах. Один из них ткнул железным прутом в неподвижное тело третьего мальчишки. Тот не пошевелился. Убедившись, что он мёртв, надзиратель прорычал:
— Остальные — на выход.

Нас вытолкали в длинный, сырой коридор. С потолка капала вода, стены были скользкими от слизи. По обеим сторонам тянулись такие же каморки, из которых на нас смотрели десятки пар глаз — полных либо животного ужаса, либо полного безразличия.

Двор встретил нас порывом ледяного ветра. Он был вымощен грубым, колотым камнем и окружён высокими стенами с острыми шипами наверху. Небо казалось далёким, серым и враждебным. Сотни мальчишек, выстроенных в неровные шеренги, дрожали, обхватив себя руками. Все были одинаково острижены, одеты в одинаковые серые робы, словно безликая масса, предназначенная на убой.

На деревянный помост поднялся человек в чёрном. Его лицо тоже скрывала маска, но она была другой — гладкой и блестящей, без прорезей для рта, что делало её ещё более жуткой.
— Вы — никто, — разнёсся по двору его усиленный магией голос, лишённый всяких эмоций. — Ваши имена стёрты. Теперь у вас есть только номера. Вы — материал. Из кого-то из вас получатся солдаты. Из кого-то — рабы для шахт. Остальные станут кормом для псов.

Мальчишка в первом ряду не выдержал и тихо всхлипнул. К нему тут же бесшумно подошёл надзиратель и без замаха ударил прутом по затылку. Тело мешком рухнуло на камни. Никто больше не осмелился издать ни звука.

— Каждый день вы будете доказывать своё право на жизнь, — продолжил голос с помоста. — Слабые здесь не нужны.

Я стоял в задних рядах, опустив голову. Я не смотрел ни на помост, ни на тело у его подножия. Я слушал дыхание толпы — рваное, испуганное. Я изучал надзирателей: их позы, то, как они держат оружие, как переступают с ноги на ногу. Я уже знал этот мир. Мир, где жизнь не стоит ничего, а единственной мерой всего является сила.

Вечером нас загнали в общую казарму. Это было большое, лишённое окон помещение, где на голом полу должны были спать полсотни человек. Дверь с грохотом захлопнулась, и в центр комнаты бросили несколько караваев чёрствого хлеба.
— Деритесь, — прозвучал снаружи голос надзирателя.

Началось безумие. Дети, ещё вчера бывшие просто детьми, превратились в стаю голодных зверей. Они визжали, кусались, били друг друга камнями, выломанными из кладки пола. Хрустели кости, по полу растекались лужи крови. Воздух наполнился запахом пота и страха.

Я оставался у стены, в тени, не двигаясь. Я ждал, пока первая волна ярости схлынет.

Хаос постепенно утихал. Кто-то лежал без сознания, кого-то уже забили до смерти. На ногах осталось несколько самых сильных и жестоких. Они рвали хлеб, рыча друг на друга. Один из них, самый крупный, с разбитым в кровь носом, заметил меня в углу.
— А ты чего ждёшь, падаль?

Он пошёл на меня, уверенный в своей силе. Его ухмылка обнажила выбитые зубы. Он замахнулся для удара.

Я не стал защищаться или бить в ответ. Я сделал простой, почти ленивый шаг в сторону, когда его кулак просвистел в воздухе. Тело противника по инерции пролетело мимо. Я лишь слегка подставил локоть ему под рёбра. Раздался глухой стук, и мальчишка рухнул на пол, изо рта пошла пена.

Остальные замерли, не в силах понять, что произошло. Не было ни красивого приёма, ни мощного удара. Было лишь одно простое, экономное движение, которое оказалось смертельно эффективным.

Я подошёл к хлебу, взял один каравай и вернулся в свой угол. Сел и начал есть. Медленно, не отводя взгляда от тех, кто ещё стоял на ногах. Они не решились подойти.

В смотровое окошко двери заглянул надзиратель. Его глаза за маской хищно блеснули.
— Номер Сорок Седьмой, — пробормотал он себе под нос. — Интересно.

Ночью в казарме было тихо. Тишина была тяжёлой, наполненной сдавленным плачем и хрипом раненых. Я лежал на голом камне, сжав в руке острый обломок доски, который подобрал днём. Я не спал. Я слушал темноту.

Я знал, что это только начало. Каждый день здесь будет отбор, и выживет только тот, кто станет холоднее камня, на котором мы спим. Я уже был таким. Смерть лишь вернула меня туда, где я когда-то начинал. Но на этот раз у меня был опыт. И ненависть, чистая и острая, как лёд.

Утро начиналось с пронзительного рёва рога. Звук был грубым, животным, он безжалостно вырывал из беспокойного сна и заставлял кровь стынуть в жилах. В казарму врывались надзиратели, опрокидывая на спящих вёдра с ледяной водой. Тела дёргались в судорогах, остатки тепла смывало шокирующим холодом.
— Подъём, отродья! На плац!

Нас гнали наружу пинками и ударами рукоятей плетей. Босые ноги ступали по холодному камню двора, покрытому тонкой коркой льда, которая тут же таяла под нашими ступнями, превращаясь в ледяную жижу. Дыхание вырывалось из лёгких белыми облачками пара, смешиваясь с серым утренним туманом.

Глава 2

Два надзирателя вели меня через двор. Их хватка была жёсткой, почти враждебной. Дети расступались перед нами, провожая меня взглядами, в которых смешались страх и зависть. Я больше не был одним из них. Я стал чем-то иным — вещью, которая привлекла внимание хозяев.

Меня привели к подножию одинокой башни, сложенной из чёрного, отполированного ветрами камня. Она торчала из земли, как зазубренный клык. Дверь, окованная железом, со скрежетом отворилась, впуская меня в темноту.

Внутри было холодно и тихо. Единственным источником света служил тусклый кристалл, парящий под высоким потолком. Он отбрасывал на стены дрожащие, причудливые тени. В центре комнаты стоял человек в чёрной маске. Он был один.

— Подойди, — приказал он. Голос его был ровным, лишённым каких-либо эмоций, но от этого становился только более властным.

Я подошёл и остановился в нескольких шагах от него. Он молча изучал меня мгновение, словно оценивая товар. Его взгляд, который я чувствовал даже сквозь маску, был тяжёлым и пронзительным.

— Ты нарушил правила, Номер Сорок Седьмой, — сказал он, не повышая голоса. — Ты вмешался в чужой отбор. Здесь за такое убивают.

Я молчал. Слова были бесполезны.

— Но то, что ты сделал… — он сделал паузу. — Это было не просто силой. Это было… эффективно. Я хочу знать, что это было.

Он указал на небольшой каменный постамент в центре комнаты. На нём лежал гладкий, молочно-белый камень размером с кулак. Он слабо пульсировал едва заметным внутренним светом, и я почувствовал от него странную, незнакомую энергию. Она была внешней, рассеянной, совсем не похожей на концентрированную жизненную силу ци, к которой я привык.

— Положи руку на камень, — приказал он.

Я подчинился. Мои пальцы коснулись прохладной, гладкой поверхности. Я ожидал чего угодно — боли, вспышки света, разряда энергии. Но ничего не произошло. Пульсация внутри камня не изменилась, он оставался таким же тусклым и безжизненным под моей рукой.

Человек в маске подошёл ближе. Он склонился над камнем, всматриваясь в его мёртвую поверхность. В воздухе повисло напряжённое молчание.
— Ничего, — проговорил он наконец, и в его голосе впервые послышалось отчётливое удивление. — Абсолютно пустой. В тебе нет ни искры… этой силы.

Он выпрямился и снова посмотрел на меня. Теперь в его взгляде читалось не просто любопытство, а что-то похожее на замешательство. Он видел своими глазами, как я обездвижил троих одним движением. Он видел проявление силы, но его инструмент не мог её обнаружить. Он назвал её "эта сила". Значит, у неё есть имя. И, судя по всему, она считается здесь единственной.

— Как? — спросил он, и это был уже не приказ, а настоящий вопрос. — Как ты это сделал?

Я смотрел на него, сохраняя на лице маску безразличия. Я понял. Этот мир жил по другим законам. Здесь сила была внешней, измеряемой. Моя же шла изнутри, из дыхания и крови. Они искали пламя в очаге, не замечая огня, который горел в самой стали.

— Я просто ударил их, — ответил я. Голос был ровным.

Он долго смотрел на меня. Я чувствовал, как его разум пытается найти объяснение. Демоническая кровь? Скрытый артефакт? Неизвестный вид врождённой способности?

— Хорошо, — сказал он наконец, отступая на шаг. — Если дело не в мане, значит, дело в теле. Мы проверим пределы твоего тела.

Мана. Так вот как она называется.

Он повернулся к стене и нажал на один из камней. Часть стены бесшумно отошла в сторону, открывая проход в другое помещение. Оттуда пахнуло металлом и потом. Тренировочный зал.

— С этого дня ты будешь тренироваться здесь. Один, — сказал он, указывая в проход. — Я хочу видеть, на что ты способен. Каждый день. Если ты солгал, и это был лишь случайный трюк… я лично вырву твой язык.

Он не угрожал. Он констатировал факт.

Меня втолкнули в новый зал. Стена за мной закрылась. Я остался один.
Помещение было просторным. Пол устлан деревянными матами, на стенах висело разнообразное тренировочное оружие — деревянные мечи, копья, цепи. В углу стояли манекены, испещрённые отметинами от ударов.

Здесь не было окон. Только тот же тусклый магический свет.

Я остался один. Вдали от криков и драк общей казармы. Вдали от голодных глаз.
Они думали, что изолировали меня для изучения. Они хотели понять мой секрет.

Но на самом деле, они дали мне именно то, о чём я не смел и мечтать.
Тишину. Уединение. И возможность тренироваться.

Я подошёл к стойке с оружием, взял в руки деревянный меч. Он был тяжелее, чем я ожидал. Тело всё ещё было слабым. Но теперь у меня было время.

Я закрыл глаза и сделал первый медленный вдох, запуская крошечный, едва заметный поток ци по своим венам. Боль всё ещё была, но теперь она смешивалась с чем-то ещё. С предвкушением.

Они хотели увидеть мои пределы.
Я покажу им. Но не те, которые они ожидают. Я покажу им лишь тень своей настоящей силы. А остальное… остальное я приберегу для дня, когда покину это место. Не как раб. А как тот, кто заберёт всё.

Первые несколько часов в башне я просто стоял посреди тренировочного зала, держа в руках деревянный меч. Я не двигался. Я слушал. Слушал тишину, которая была для меня большей роскошью, чем еда или тепло. Здесь не было криков, стонов и хриплого дыхания десятков умирающих детей. Только ровный гул моей собственной крови в ушах.

Я знал, что за мной наблюдают. Где-то в стенах должны были быть скрытые смотровые щели или магические артефакты для слежки. Они ждали, что я начну делать что-то необычное, что я выдам свой секрет. Поэтому я не спешил.

Я начал с самого простого. С основ. Медленные, выверенные движения мечом, которые я помнил из прошлой жизни. Рубящий удар сверху. Колющий выпад. Парирование. Каждое движение я повторял сотни раз. Тело было слабым и непослушным. Мышцы горели, суставы ныли. Пот заливал глаза.

Для наблюдателя это выглядело бы как упорная, но совершенно обычная тренировка. Любой солдат-новобранец делал то же самое. Но я делал это иначе. С каждым движением я согласовывал своё дыхание. Вдох при замахе, выдох при ударе. Я не просто тренировал мышцы, я прокладывал пути для ци. Я заставлял свою внутреннюю энергию течь по этому слабому детскому телу, укрепляя его изнутри.