Новая жизнь Нефертити

Пролог

«Самое место для мумий», – проворчал про себя Роберт Лембит и, подняв воротник пальто, вышел из машины в промозглый холод. В предрассветных сумерках толпились у дороги полицейские автомобили. Зевак не было, никого не тянуло в слякоть строительной площадки, окружённой тоскливыми жёлтыми лентами. Жандармы сосредоточенно ежились от ветра и мечтали о кофе.
Лембит показал им удостоверение и прошёл между двумя экскаваторами, застывшими рыжими пятнами в синеве мартовских сумерек на самой окраине Парижа. Болезненно бледный бедняга трясся под одеялом из фольги и отбивал рэп зубами о картонный стаканчик. «Тот самый сторож», – догадался Лембит и подошёл к снулому инспектору в небрежно запахнутой поверх униформы куртке.
Лембит поздоровался.
– Вы кто такой? – поморщился инспектор.
– Роберт Лембит, – буркнул он, снова ткнув документом в нос. – Звонили?
– Звонил, как не позвонить, если вы уже нам всю плешь проели с этими древностями! Обнаружили пару фигурок из пропавшей коллекции.
– Лично я не ел. Где экспонаты? Где мумия?

* * *
Обжигая ладони холодом алюминиевой лестницы, Лембит спустился вслед за инспектором в яму, в запах гнили и сырости. Сюда, в часть заброшенных катакомб часом раньше так не вовремя провалился охранник, споткнувшись о ковш экскаватора. В свете пары прожекторов стоял бетонный саркофаг без крышки, над ним суетились криминалисты.
По распоряжению инспектора блондинка с впалыми щеками протянула Лембиту упакованные в полиэтилен улики. Лембит надел перчатки, включил фонарик для верности и тщательно рассмотрел статуэтки. Затем кивнул вопросительно глядящему инспектору:
– Да, это они. Исида и Нефтида, статуэтки древнеегипетских богинь.
– Они что-то значат? – спросила блондинка.
– День и ночь, жизнь и смерть, – ответил Лембит. – Я хочу посмотреть на мумию. Возможно, тоже из украденных с территории Египта?
– Нет, – мотнул головой инспектор, – это свежачок.
– В каком смысле? – удивился Лембит.
– Смотрите сами, – посторонился инспектор.
Лембит приблизился к саркофагу и внутренне содрогнулся: в районе груди мумии коричневой коркой на пеленах запеклась кровь. Некачественно перебинтованная посеревшими от сырости бинтами мёртвая женская рука сжимала мобильный телефон с белым ушастым символом последней Олимпиады, странным русским зверем – Чебурашкой.

Глава 1

Полгода спустя

Не пропустят, точно не пропустят!
Пульс стучал в моих ушах. Перед глазами медленно редела очередь к окошечку таможни в сонном аэропорту Орли. За ним двери в Париж! Я стиснула ручку сумки,
подумалось: «Вот сейчас развернут и отправят обратно, в Россию».
Мне тяжело далась эта поездка: бюрократы тянули с визой, начальник не хотел отпускать в отпуск, сломалась ручка на чемодане. Ну и деньги, как обычно, – мои мечты разбивались о них.
Видимо, надо или мечтать меньше, или тратить.
Я старалась не смотреть на суровую мадам в форме в трёх метрах справа от меня. Голова слегка закружилась, я не спала ни секунды во время ночного рейса. Попытки понять, что говорит стюардесса на французском, – тоже стресс. Кажется, я учила другой язык.
Ужасом меня накрыло ещё в Москве, когда дородная таможенница с лицом прапорщика и кокетливо завитыми локонами спросила: «Где ваше приглашение?»
Приглашение от моего нового французского друга Франсуа покоилось дома: в папке между фотографиями и анкетой на получение визы. Судя по лицу дамы на таможне, это приравнивалось к полёту зайцем...

* * *
В моей голове забила барабанная дробь. До окошечка осталось всего два человека: долговязый студент с нечёсаными вихрами и элегантная дама в розовом платке, обмотанном вокруг шеи. А я наверняка похожа на мятую шарлатанку после задержки рейса в Шереметьево.
Дама прошла к заветному окошку. Я напряглась до предела.
Мне никогда ничего не давалось легко, но я упрямая. Золотая медаль в выпускном классе. Красный диплом историка. Год работы в школе. Одиночество. Казалось, парней в нашем городке выпускали на конвейере, и ум в настройках не прилагался, разговоры только о футболе, машинах, рыбалке. Скучно! Девчонки говорили мне: «Планку ставь ниже, принцев не бывает». Но я хочу настоящего! И на всю жизнь.
Хотя от одиночества уже крутит, как от гриппа. Год назад,вслед за дедушкой умер от сердечного приступа мой скромный, интеллигентный папа – обычный инженер, немного не от мира сего, любивший суфийских поэтов и сказки о Ходже Насреддине. В доме на окраине Аксая стало невыносимо. Их смерть будто жирным шрифтом выделила факт: времени нам отпущено не так уж много.
Проплакав три месяца, я почувствовала жадность к жизни. Мне уже двадцать три! Почему кто-то живёт на Бали, в Париже, Лондоне, в Москве, а я – с муравьями, пожирающими рыхлые от времени ставни; на улице, где проезжими бывают только рытвины? Неужели судьба пропечатана в ДНК, как адрес в прописке? Нет! Мне только двадцать три!
Я уволилась из школы, нашла более оплачиваемую работу в мегаполисе, возле которого наш городок ютился, как дворняжка на привязи. Записалась на языковые курсы, оформила загранпаспорт и начала откладывать на поездку. У меня появилась цель – увидеть мир. Работать ради этого не страшно, а учиться я люблю.
Получать языковую практику, общаясь с настоящим французом, оказалось не так легко, как говорили девочки в языковой школе, но я попробовала. Говорят: ничего хорошего из таких знакомств выйти не может, но... У других же получается!
К тому же без предупреждения из далёкого села приехал папин младший брат. С важностью султана дядя Тимур обосновался в нашем доме, часть которого, как выяснилось, была оставлена ему в наследство дедушкой. Наши комнаты заполнились голосами четверых двоюродных братьев и трёх сестёр; тёти Раисы и тёти Сабины; запахами плова, тушёной баранины; чужими вещами, привычками, неловкостью.

Поначалу я радовалась: не одна. Меня кормили после работы кутабами с зеленью и чак-чаком. Но без лишней деликатности родственники заняли всё пространство, включая и моё личное. Тёти твердили, что девушку не красят джинсы, намекали о платке и скромности. Дядя объявил, что как старший в семье отвечает за меня, а я дурно воспитана мягким отцом и русской матерью.
За день до отъезда в Париж дядя известил меня о женихе из своих мест и нашей свадьбе, как о факте решённом. Я подскочила в гневе, тёти полезли обниматься с поздравлениями, братья – бросаться друг в друга едой. И только кузина-подросток, откуда-то пронюхав про поездку, прошептала мне у двери в мою комнату: «Езжай, Дамира, езжай! Будет, где в Европе остановиться, если что. Я тоже поеду!»
Так что я чувствовала себя не Колумбом, отправляясь ночью в аэропорт, я бежала из Шоушенка со страхом неудачи и искристой надеждой на лучшее.

* * *
Увидев, как студент удаляется от окошечка навстречу Парижу, я сделала три шага вперёд и дрожащей рукой протянула загранпаспорт. Сердце отбило чечётку.
– Quel est le but de votre visite? – вдруг дружелюбно улыбнулась чернокожая девушка в тёмной форме.
– Туризм, – от ошеломления ответила я по-русски.
Та пропечатала штампом страницу в моём паспорте и вовсе не стала пожирать моё сердце, как страшное чудовище Аммат за ложь грешника в египетском Царстве Мёртвых... Подхватив чемодан, я бросилась бежать, не веря, что меня всё-таки пропустили в Париж! Ура! Сегодня я встречусь с Франсуа и, надеюсь, в реале вспыхнет та химия, о которой все говорят, потому что без химии я ни на что не согласна!
На выходе в город я наткнулась на рекламный баннер, на котором, над египетскими пирамидами и знаменитым бюстом Нефертити, летел красивый авиалайнер. Хороший знак! Я пошла прямо на него, а когда поравнялась с изображением, африканец с дредами присвистнул и странно на меня посмотрел. Наверное, мы все для них на одно лицо...

Глава 2

Пять часов спустя я спасалась бегством по коридорам Лувра от иностранца, повторяя одно и то же: "Как он мог мне такое предложить?!" Скабрезный шёпот Франсуа звучал гонгом в моих ушах, вызывая тошноту. Этот француз казался таким милым в переписке, а сейчас будто грязью облил. И Моны Лизы не постеснялся...
Обогнув очередную толпу с гидом, я притормозила и перевела дух. Уставилась на табличку под лаконичной фигуркой в юбке. Закрыто. А здесь можно было бы спастись от взглядов и неприглядной реальности.
Я не привыкла проявлять эмоции на публике, но так хотелось расплакаться! Разве это не полный дефолт: сделать рывок на последние деньги, чтобы всё изменить, и получить взамен предложение о грязных игрищах, жирные губы и пошлые руки?
С дрожью внутри я подошла к служащей в сером платье и спросила на своём скудном французском, где найти другой туалет. Та протараторила, словно соревновалась с кем-то на скорость. В смеси иностранных звуков послышалось, что меня посылают на девяносто первый этаж, в портал, где приземляются инопланетные корабли...

* * *
Я всё-таки его нашла. Заперлась, выплакалась, подправила глаза карандашом. Вышла, по-прежнему растерянная. Что теперь?
Кафель под ногами, как шахматная доска, невероятные потолки резной роскоши над головой, запах музейного воска, раскрытая дверь, помнящая королей. Я взглянула на вывеску: «Египетский зал», и сердце дрогнуло.
Египет – ещё одна моя несбывшаяся мечта. И не зайти я не смогла...
Отделанный красным деревом и позолотой зал встретил меня внушительной фигурой фараона из чёрного камня. Я замерла от того, что невероятная красота оказалась так близко. Медленно обходя витрины, залипла взглядом на утонченной фигурке богини Исиды с выставленными перед глазами ладонями. К счастью, мне не нужен был французский на табличках: я – историк по образованию и не случившийся египтолог.
Взгляд наткнулся на алебастровые статуэтки Нефертити и Эхнатона. Душу тронула ностальгия.
Всегда хотелось разгадать тайну этой пары. Чего только не говорят о нём: еретик, гений, просветлённый пророк; она – его богиня. Как было на самом деле? Я бы хотела разобраться, но чтобы ездить на раскопки в край пирамид, учиться надо было в Москве и оплачивать поездки самой. А папа говорил: деньги – не главное.

Я остановилась у скульптурной головки юной царевны Меритатон, и сама отразилась в бликах стеклянной витрины. Перед поездкой я перекрасила волосы в смоляной. В коротком льняном платье, в босоножках с тонкой перепонкой, загорелая, с подведёнными стрелками глазами, я неплохо смотрелась среди статуй. Только смартфон в руке выбивался из антуража. Я поймала на себе недоуменный взгляд двух пахнущих, как булочки, старушек.
Включив телефон, обнаружила десять пропущенных от Франсуа. Я вспыхнула и стёрла контакт. Не до гадов, когда вокруг такие сокровища амарнского периода!
Время проглотили яркие саркофаги, расписанные цитатами из Книги Мёртвых. Для непосвященного – затейливые картинки; для меня - ни одного лишнего знака.
С удовольствием расшифровывая забытые иероглифы, я подумала о том, что древние специально так тщательно провожали мёртвых, чтобы потом мы, живые, узнавали с надгробных памятников настоящую историю.
При виде мумии, тщательно перебинтованной серыми тканями, стало не по себе. Что-то ёкнуло в душе, я отвернулась. Любопытство потянуло к выставленным под стеклом вырубленным археологами плитам из царской гробницы, – в неприметный и не вызывающий особого интереса уголок за резными колоннами и величественными статуями.
Рука сама потянулась к цветным рельефным письменам и крошечному анкху, который соколиноголовый бог подносил к губам усопшего фараона. Я наткнулась на стекло и отдёрнула пальцы, устыдившись. Где-то рядом беседовали на русском:
– Так вы говорите, что египтяне использовали струнные инструменты? Что вам мешает? Разве нельзя сделать такие же?
– Египтяне не писали нот. Предлагаете подобрать на систрах «Подмосковные вечера»? – с усмешкой произнёс бархатный баритон и вдруг задумчиво произнёс: – Скульпторы ваяли статуи, чтобы раскрасить жизнь фараонов в царстве мёртвых, но больше постарались для живых. Для нас с вами...
– Интересная идея, – причмокнув, ответил собеседник.
Мне захотелось увидеть, кто же произносит мои собственные мысли вслух. Я обернулась. Двое мужчин стояли за колонной: один полный, с потеющей шеей и кудрявыми, подернутыми проседью волосами ниже ушей; второй – высокий, стройный; его торс, обтянутый чёрным трикотажем, красиво сужался от широких плеч к талии.
Очарованная голосом и силуэтом, я вытянула шею и выглянула из-за колонны. Ключ из кармана выпал на пол. Высокий мужчина увидел меня. И я с размаху, будто в пропасть, полетела в глаза цвета вечерней листвы. Выразительные, будто подведённые ресницами нижнего века, они смотрели на меня с изумлением, как на упавшую со сфинкса кошку.
Где я видела это лицо – немного удлинённое, с чётко очерченными скулами, очень мужским подбородком, прямым носом, аккуратными линиями бровей, с чувственными губами, продуманной небритостью и такой стильной стрижкой? Один вдох, и я поняла, что смотрю на звезду нашего шоу-бизнеса, Макса Финна. Оу!
Я подняла ключ и ретировалась, чувствуя затылком его взгляд.
Толстяк сказал что-то ещё. Финн не ответил. Смотрел мне вслед? Бред! Кто он и кто я!
Они подумали, что я фанатка? Подсматриваю?! О, нет!
Я нырнула в приоткрытую дверь служебной комнаты и затаилась. Сердце стучало, как если бы я пробежала стометровку. Хм, я сошла с ума от взгляда незнакомца? Глупости! И я удивилась самой себе: протестовать против серой жизни, но так смутиться от взгляда мужчины? Похоже, это диагноз. Подумаешь, звезда? А я сильная и... красивая. Да, я это знаю.
Отругав себя, я вышла из своего укрытия. Финн никуда не ушёл. Наши глаза встретились снова, и мои щёки залились жаром.
«Очень красивый, – подумала я. – Если бы не пел то, что поёт, я бы сказала: аристократ».
Я подошла к нему и проследовала дальше, не сворачивая с курса. Финн пошёл со мной рядом. Всего пару шагов из уголка за колоннами к арке. А потом он остановился и, подняв глаза к древнему своду над головой, сказал:
– Эта арка сделана для свиданий, вы не думаете?
– Возможно, – осипшим голосом ответила я.
– Наверняка. Завтра утром. Здесь, – подмигнул Финн.
Моё сердце подскочило к горлу от изумления. Я в самом деле это слышу от того, кто не сходит с экранов?
– Вряд ли египтяне ходили на свидания в нашем с вами понимании. Недавно снятый сериал про Тутанхамона – полная историческая туфта и невежество, – встрял толстяк, подкравшийся сзади. – Эх, друг мой, только не говорите, что вы бы повесили сюда омелу для поцелуев.
– Омела в пустыне не растёт... – заметила я.
– Именно! Зато там пропасть папирусов, если свернуть ближе к Нилу, – рассмеялся Финн и обласкал меня взглядом, от которого стало совсем жарко.
Мы шагнули вперёд бок о бок под сводом арки. Я испытала дежавю и смятение от желания прикоснуться. Но к нам метнулась толпа, точнее, к нему.
– Макс, где вы ходите? Мы вас потеряли! Скорее, у нас мало времени. Фотограф ждёт, это сумасшедший дом. Бешеный тайминг сегодня! – говорили все разом мгновенно выпавшему из контакта со мной Финну.
Девушки справа с придыханием произнесли его имя. Очередь выставленных вверх смартфонов. Я отошла в сторону. Вот и реальность. Но сердце продолжало неистово колотиться, словно я только что прикоснулась к чему-то настоящему. Странное всё-таки имя: Макс Финн.

Глава 3

Я отправилась до отеля пешком. Миновав площадь, вспомнила, что сегодня толком ничего не ела. Зашла в одну из многочисленных кондитерских, узенькую, длинную, с выставленными на витрине пирожными: шапками малины на заварных прослойках тарталеток; меренгами, похожими на хлебные сайки, усыпанными шоколадной крошкой, разноцветными макарунками и слоистыми мильфёй. Французская речь лилась вокруг, обволакивая интонациями и куртуазностью певучих фраз. Хотела бы я так говорить на языке для поцелуев...
Стоя за высоким круглым столиком и глядя на россыпь крошек безе на тарелке, оставшихся от громадной меренги, я думала о Финне. Он назначил мне свидание. Утром, в Лувре, в Египетском зале под аркой. Звучало весьма конкретно, разве что утро – понятие растяжимое: у кого-то оно начинается с соловьями, у кого-то в двенадцать – время потягушек, как в «Завтраке у Тиффани». Как неудобно, что его менеджер на то же утро назначает собеседование...
Эго царапнуло, что Финн допустил, будто я буду дежурить под аркой, как фанатка у подъезда. Впрочем, в его взгляде ничего подобного не читалось.
Я вытерла пальцы влажной салфеткой и пошла бродить по Парижу. Внезапно одна, внезапно свободна от необходимости улыбаться. Сейчас можно было просто молчать. Никуда не торопиться, глазеть на вычурную лепку дворцов, на окна и балкончики, на пропитанные временем стены, красные маркизы кафе, стрельчатые окна соборов, облепившие ступени пёстрыми пятнышками футболок туристов всех цветов кожи.
Можно было размахивать сумкой, гадать, выведет ли меня выбранная улица к Нотр-Даму. Заходить в магазинчики. Ловить взгляды. Чувствовать себя красивой. Мне это нравилось. Одна встреча оказалась ужасной, другая... По моим рукам поползли от предвкушения мурашки.
Хэй, Париж, а, может, всё не так плохо?

* * *
Фраза «отель в Париже» вызывает в воображении роскошь, зеркала, мрамор, нарядные мундиры швейцаров с гвоздикой в петлице, но не скрипучую лестницу с некогда красной ковровой дорожкой, винтом взбирающуюся под крышу.
Мой номер у метро Вольтер представлял из себя узкую комнату с высоким потолком и вытянутым оконцем, выходящим на подворотни и голубей. Полки а ля стеллаж, утлый холодильник и встроенный умывальник прямо в стене у кровати, – видимо, чтобы далеко не ходить. Один туалет, душ на шесть комнат и выпрошенный у консьержа чайник. Гордо, просто, сердито, но без клопов.
Улица была заполнена пыльными магазинами одежды, повергшими меня по приезду в шок. «А где же французский шик? Витрины? Бутики?!» – спрашивала себя я. На самом деле, всё было, но не здесь.
Воздух Парижа в этом квартале пропах старым картоном, горячим камнем и плевками смуглокожих пешеходов. Утром я была в шоке, сейчас трущобы стали прекрасными!
У меня будет свидание! Я вдруг почувствовала силу и движение откуда-то из груди в мир, как вдохновение! Перегнулась через окно, пропела: «Мир, принимай меня, я твоя!» в густые сумерки и рассмеялась, пугая голубей!
Потом включила телевизор, по привычке заглушая одиночество чужими голосами с экрана. В теленовостях что-то говорили о мумиях. Проклятый французский! Ничего не понятно! Я увидела большой бетонный саркофаг, полицейских и обеспокоенные глаза репортёра. поняла слово "russe", то есть русская. Озадачилась на мгновение, и забыла.
Бросилась перебирать платья, словно Золушка перед балом. Я влезала с ногами на стул, чтобы хоть как-то увидеть себя в зеркальце над умывальником. Примеряла, кружилась, бегала к консьержу за утюгом, смеялась непонятным шуткам эбонитовых студентов с белыми зубами, потому что жизнь всё же обещала измениться!
Он сказал «утром»!

* * *
Я – человек организованный. В девять открывается Лувр. В шесть я проснулась, метнулась в душ, пока никто не занял. В голове крутилась песенка Финна, которую я вчера прослушала раз двадцать и даже нашла в ней что-то приятное. А клип был хорош. И он в нём, хотя в жизни лучше! И взгляд... Ни одна камера не способна его передать!
Я волновалась, даже когда мыла голову; спешила, чувствуя тёплые приливы эмоций. А затем открыла защёлку, чтобы юркнуть из душа в свой номер. Дверь не поддалась. Я нахмурилась, дёрнула сильнее. Заклинило?
Подождала немного, крикнула «Help!», надеясь на горничную или чернокожих студентов. Никого. Будто все вымерли. Я затрясла ручку, готовая снести дверь с петель, затарабанила кулаками. Чёртовы французы позапрошлого века строили на совесть. За узким зарешеченным окошком убегала вниз безликая серая стена.

Спустя час кто-то попытался открыть дверь с той стороны. Ушёл, вернулся с подмогой. Я готова была разбить кафель в мелкую крошку... Но французы арабской внешности, как я потом увидела, не торопились. Медленно, как мулы в гору, они делали всё, что могли, а могли не много.
Из отеля я вышла только в десять. В пятнадцать минут одиннадцатого ввалилась в вагон метро, в двадцать его прокляла, потому что метро в Париже сделано специально, чтобы сбить с толку приезжих: я уехала в другую сторону.
В хвосте дикой очереди у входа в Лувр я была без пяти одиннадцать. В половину двенадцатого я вбежала в Египетский зал. Пронеслась мимо фараонов, обогнула колонны и сфинксов. Под аркой никого не было...
– Merde! – громко выдохнула я главное слово, которому выучилась у арабов, пытающихся вскрыть дверь. – Merde! Merde! Merde!
Вошедшие в зал школьники в жёлтых жилетах рассмеялись...

* * *
Прождав с полчаса и разглядев до мельчайших подробностей лицо фараона в чёрном камне, сложившего навечно руки на коленях, я ещё побродила по залу египетских древностей. Мужчины на меня оборачивались: босоножки, высокие каблуки, короткое платье и красная губная помада – не то, что можно часто увидеть в музее. Впрочем, на меня здесь постоянно смотрели, я начала привыкать к ощущению взгляда за спиной.
"Он уже не придёт..." – подсказал внутренний голос. И на собеседование я опоздала.
Разочарование расплылось по телу токсичной волной. Несчастье – результат неправильно принятых решений.
Что теперь?
Торопиться больше было некуда... – вот и мумия передо мной никуда не спешила уже четыре тысячи лет. Нахмурившись, я прошлась по залу. Нашла взглядом две статуэтки за стеклом. Они держались за руки, – самый непривычный жест для египетской скульптуры. Это снова были они – Эхнатон и Нефертити, правители восемнадцатой династии, отчаянно смелая пара, которая шла впереди своего времени во всём: в искусстве, религии, отношениях. Они не побоялись поставить весь Египет с ног на голову.
Мне нравится смелость, сама хочу быть такой. Так что я теряю? Кусая губы от неловкости, я набрала телефон продюсера.

Глава 4

И всё-таки разум возобладал. Я отстранилась, снимая его руки с собственных плеч:
– Я не твоя поклонница.
Ветер изумления в тенистой зелени взгляда, улыбка, как пропуск в новый уровень близости. Я повернула голову и обнаружила на комоде стиля Людовика Четырнадцатого бюст Нефертити с инкрустированными глазами на искусно раскрашенном гипсе. Какой шикарный!
– Нравится? – Финн проследил за моим взглядом с хитрой улыбкой.
– Изумительная подделка!
– А если настоящая?
– Нет, – хмыкнула я. – Оригинал хранится в Берлинском музее.
– Точно знаешь?
– У настоящей левый глаз белый, как бельмо, мастера в Египте делали это намеренно. Здесь присутствуют оба глаза.
– Так красивее. Но живая лучше. – И вдруг он коснулся моих губ.
Волна электричества и тёплой дрожи в теле отозвалась на нежность. «Настоящий...» – пропели мои губы в ответ, почувствовав внезапно узнанную сладость. Его. Не чужого.
– Так лучше? – спросил он.
Зачарованная, я смотрела на него.
– Да, но я с незнакомцами не целуюсь.
– Но ты пришла...
– На кастинг. И на самом деле, я люблю рок и Баха.
Он хмыкнул. Уязвлён? Кажется, да.
– Как тебя зовут?
– Дамира. А как зовут тебя?
Финн удивился, и в его глазах золотыми искрами вспыхнуло любопытство.
– Ты не можешь меня не знать.
– Но...
– Не смотрела Мегахит? Песню года? Новый год на Первом? Нет? Ты – одна на миллион! Ладно, я Макс Финн.
– Возможно, где-то я тебя видела...
– Радует, Дамира. А знаешь, мне нравится твоё имя! Очень звучное.
– Спасибо, – улыбнулась я. – Это приятно.
– Но вот теперь мы знакомы, не правда ли?
– Да...
Он подался вперёд, захватил мои губы, лаская с напором, обрушился, как ураган, и оттолкнуть его не получилось. За моей спиной оказалось тёплое дерево стены. Его руки на моей талии, на шее, в волосах... Реальность вспенилась пузырьками в голове. В щель приоткрытых ресниц показалось, что за его плечами брезжит серебро воды и золото песков.
Шаги за дверью совсем рядом. Остановились. Послышалось отрывистое, как азбука Морзе: тук-тук-тук.
Мы оторвались друг от друга. Я очнулась, понимая, что несусь без тормозов на сумасшедшем дрифте, а впереди, возможно, пропасть? Я же не знаю его! Финн отмахнулся от того, кто был за дверью, и погладил меня по щеке.
Шаги начали удаляться.
Удовлетворённый, Финн подмигнул. Я разглядела золото тиснения на обоях и гладь громадного зеркала на стене напротив, показалось, что оно прозрачное лишь с одной стороны, как в детективах. Неприятное ощущение, что на нас действительно смотрят, коснулось лопаток.
– Здесь есть кто-то ещё? – едва слышно спросила я.
– Нет.
Он обвил меня руками и заглянул в глаза.
– Только я и ты. Здорово, да?
Как же мне нравится его запах! Хотелось касаться, словно влюблённость — это потребность чувствовать кожей. Нельзя, нельзя так сразу! Но что это между нами, если не химия?
В ту же секунду с интервалом в мгновение зазвонили оба наших телефона. Финн с раздражением достал свой из кармана джинсов и отбил звонок. Мой продолжал настойчиво бить по ушам Токкатой и фугой ре минор из обронённой на пол сумки.
– Это Бах, – сказал Финн и поднял сумочку с ковра.
– Я знаю.
Он без обиняков достал торчащий из кармашка мой мобильный. Тот прекратил звонить. И из-за двери рявкнул мужской голос, словно поджидал:
– Севка, через пять минут едем в студию! Пять минут! Понял? Или мы опоздаем на запись с этими хреновыми парижскими пробками!
Шаги удалились окончательно с генеральским акцентом подошв.
– Севка?
Мне стало неприятно, хоть поцелуй и не давал мне никаких прав. Но зачем мне псевдоним?
Я отшагнула к дверям и подхватила сумку.
– Ладно. Мне надо идти, – поспешно бросила я. – Отдай мне мобильный.
Тот сощурился. Набрал без обиняков с моего телефона номер, и его телефон в кармане отозвался самым обычным звонком.
– Теперь не потеряешься, – сказал Финн.
– Я могу поменять номер.
– Ты не станешь. – Он вернул мне гаджет.
Да, чёрт, он прав, не стану. Французскую симку мне подарил Франсуа, а на русскую успел позвонить дядя и за одну минуту выговора стереть со счёта все деньги, как корова языком. Я взялась за ручку двери.
– Приходи вечером, – сказал Финн.
– Я занята.
Хотелось поднять планку, повысить собственную значимость, иначе к чему это приведёт? Он звезда.
По краям от двери красовались стилизованные под Египет папирусы в рамках. Прекрасная возможность сменить тему.
– Почему здесь всё о фараонах? – спросила я, оборачиваясь. – И знак Гора на цепочке у тебя на шее? Любишь древний Египет?
– Возможно, я не Макс Финн? – с хитрой полуулыбкой ответил он.
– Ясно, что ты не Макс, а Сева. Всеволод, Евсей, Северин?
– Это не имя.
– Имя. – Я отметила бюст фараона в высоком царском головном уборе на тумбочке с противоположной стороны от Нефертити. – О, и Эхнатон здесь.
– А как же иначе? – усмехнулся Финн.
Странный.
Он снова поймал меня в ловушку своих рук и пристальных глаз.
– Себастьян, – вдруг сказал он. – Моё настоящее имя Себастьян Бах. Не кривись. Мама родила меня в восемнадцать, когда была поклонницей Скид Роу. Себастьян Бах – так звали фронтмена её любимой группы. Как понимаешь, это имя в шоу-бизнесе уже занято, пришлось выбрать другое.
«Я ему сказала, что люблю Баха? Вот так оговорка по Фрейду...»
– Красивое.
Он улыбнулся, как с экрана.
– Зови меня Финн. Я привык, и вообще подумываю о том, чтобы официально поменять имя в документах. И приходи утром.
«А почему ты не придёшь ко мне? Это выше достоинства звезды?» – царапнуло колкостью на моём языке, но произнести он не дал. Взял мои щёки в ладони и заглянул в глаза, вызывая опять то чувство узнавания. Коснулся губами моих губ.
От нежного мазка, словно беличьей кистью по холсту, мысли унеслись. Глаза закрылись, сознание замкнуло. Не знаю, кто из нас пил дыхание другого сильнее, пока с истерической настойчивостью не зазвонил мой телефон. Я оторвалась от Финна и поднесла трубку к уху.
– Где вы, Дамира? – послышался недовольный голос продюсера.
Глядя в блестящие глаза мужчины, покорившего полмира, полупьяного, как и я, от поцелуя, я вдруг ещё более отчётливо ощутила, что хочу стать кем-то, чтобы не чувствовать внутри досаду невысказанности и забыть это социальное неравенство между нами. Я хочу быть цельной!
Он нашёл своё дело, а я бросила даже то, что нравилось, и закисла в болоте... Может, в самом деле попробовать съёмки? Сниматься с ним? Проводить время вместе. Я же хотела сказки!
– Простите, – выдохнула я в телефон. – Я уже здесь. Но, кажется, заблудилась.
– Вернитесь, откуда пришли, – терпеливо объяснил Макаров. – Вам нужен центральный вход. Горничная вас встретит.
– Хорошо, спасибо!
Я отбила звонок, заливаясь краской и думая, что сошла с ума. Финн рассмеялся:
– А меня не сдала, молодец!
– Это был секрет?
– Нет, конечно же, но так прикольнее! – шепнул он и провёл руками по моей талии, по волосам.
Затем с выдохом отошёл, пропуская к двери. В молчании наши взгляды снова стали осязаемыми, а воздух плотным. Невозможно уйти.
– Я искал тебя в Лувре. Я увижу тебя завтра?
– Если меня возьмут на роль.
– Даже если не возьмут.
– Да.
Он опять поцеловал меня. Быстро, жарко. И выдохнул в губы на прощанье:
– Ты звучишь, как музыка!

Глава 5

Несмотря на то, что я только что видела Лувр, я лишилась дара речи. Прежде всего потому, что на капителях колонн центрального входа разглядела символическое изображения папируса – уменьшенную имитацию колонн в Карнаке и Луксоре.
За стеклянными дверьми меня ожидал настоящий дворец: белый мрамор, светлый кафель с вкраплениями чёрного на полу овального холла, круглый столик на позолоченных ножках под впечатляющей брызгами хрусталя люстрой, а на нём – невероятных размеров ваза с лимонными гладиолусами моего роста. Трёхметровые зеркала в проёмах белых стен, отделанных позолотой, обтянутые синим атласом кресла с золотыми подлокотниками. Грандиозный камин с двумя грудастыми женщинами-сфинксами, крыльями удерживающими мраморную крышку, шестиметровые потолки с фресками.
Я с трудом сдержалась, чтобы не раскрыть рот. Впрочем, меня тут же поманила за собой вышколенная служанка среднего возраста, в сером платье с белым передником. Строгая и угловатая, словно её нарисовали жёстким грифелем для контраста с амурами на стенах.
Красная ковровая дорожка на высокой лестнице скрадывала звук шагов. Я изумлённо рассматривала перила, и чёрт меня возьми, если это не были изящно выкованные в золоте страусиные перья, как на головном уборе Маат, Богини Истины.
Ещё несколько помпезных комнат, нанизанных друг на друга, как бусины в ожерелье, и мы оказались в громадной зале с массой шкафов из красного дерева, заполненных книгами. У окна стоял впечатляющий размерами письменный стол с зелёной мраморной крышкой. Здесь было меньше позолоты. Впрочем, дворцовая люстра и зеркала компенсировали «недостаток» блеска.
– Ждите здесь, – сказала по-французски служанка и оставила меня.
Казалось, кто-то что-то перепутал. Съёмки клипа современной звезды не ассоциировались у меня с подобными интерьерами.
Время тянулось, в трёхметровые окна лил с улицы свет, играя на мраморе и паркетной мозаике. Старинная мебель, расписной потолок, по которому разлетались от солнца упитанные гуси в золотых колье. Каждый в своём ромбе, ограниченном потемневшим от времени орнаментом. В Древнем Египте гусь считался символом Бога. Похоже, этот особняк строил страстный египтоман.
Я прикинула возможные даты постройки: что ж, строительство вполне могло совпасть по времени с наполеоновскими кампаниями в Африке. Тогда всё египетское было на пике моды...
Сгорая от любопытства, я приблизилась к сфинксам у камина и попыталась сообразить, какую именно династию те копируют. Взглянула за стеклянную дверцу шкафчика справа. Да вы шутите!
Там хранились не книги, как на других полках, а цветной барельеф на куске плиты, явно вырубленной из стены. На нём, рядом с высокими лотосами, папирусами и типичной для эпохи восемнадцатой династии охотой на уток на Ниле очень реалистично и почти без повреждений были изображены Нефертити и Эхнатон. Снова они! Никогда прежде таких не видела! Эту чету ни с кем не спутать, именно в их период правления был дан зелёный свет реалистичности в искусстве. Я успела забыть, для чего я здесь.
Шаги по паркету вернули меня в реальность. В зал вошёл продюсер из Лувра, Дмитрий Макаров, а за ним - высокая леди средних лет в элегантном платье цвета верблюжьей шерсти, со стильной короткой стрижкой на светлых волосах и отчетливой печатью принадлежности к высшему обществу. Она сказала ему что-то по-французски, он расцвёл.
– Здравствуйте, я Дамира Сабиева, – произнесла я на том же языке, думая, что сейчас моя самопрезентация и закончится.
– Мы заставили вас ждать? – со сдержанным интересом и мягким акцентом произнесла леди по-русски.
– Да.
– Но вы тоже опоздали?
– Да, простите, так вышло.
– Вам нравится мой особняк?
– Да, конечно, он великолепен!
– Вы историк?
– Да.
– И вас заинтересовал барельеф?
– Да.
– Будем вместе работать? – мягко спросила леди.
– Да, – вырвалось у меня неожиданно, но я тут же взяла себя в руки и, несмотря на все мои желания, совесть возобладала, так что я призналась: – Мадам... Господин Макаров пригласил меня, но если честно, я никогда не снималась профессионально. Я не модель и не актриса, поэтому не хотелось бы напрасно отнимать ваше время. Думаю, вам нужен кто-то другой...
– Нет.
Она приблизилась ко мне, глядя с интересом коллекционера.
– Incroyable! – Она протянула мне холёную руку. – Я не представилась, простите. Катрин Беттарид, хозяйка этого дома, а также корпорации «Le Monde», продюсер Макса Финна.
– Очень приятно! – Я робко пожала протянутую руку, ощутив её холод и твёрдость.
Она придержала мою руку второй, словно закрепляя знакомство. И мне стало ещё более неловко.
– И я так же должна предупредить, что я всего на две недели во Франции, у меня короткая виза, – добавила я.
– Это не проблема, – пробасил Макаров. – Мы управимся, а заключительная часть съёмок будет происходить не в Европе.
Мадам Беттарид одарила меня новой мягкой улыбкой:
– Вам же нравится Египет?
– Да, очень, но...
– Вы хотели бы посетить Карнак или Луксор?
Я совершенно растерялась. Боже, хотела ли я увидеть это застывшее в камне чудо?!
– Оба, конечно.
– В Долине Царей вас больше привлекает гробница Тутанхамона или Храм Хатхор?
– Тут сложно выбирать... – пробормотала я, сбитая с толку.
– Ну, значит, выбирать и не надо, – заявил Макаров и взял с письменного стола чёрную папку. – Вот договор. Подпишем – и дело с концом.
У меня пересохло во рту.
– А что я должна делать? – севшим голосом спросила я.
– Сниматься, конечно!
– Но я не умею... – в голову вернулась способность мыслить. – И каков сценарий? У вас есть сценарий?
– Да, разумеется, – произнесла мадам Беттарид. – Дмитри, пожалуйста.
Тот достал из папки отпечатанные листы и протянул мне, а она сказала:
– Прежде чем ознакомитесь и увидите, что в них всё пристойно, и вам нечего бояться, взгляните в зеркало.
Я посмотрела.
– Кого вы видите, мадемуазель Сабиева? – продолжила мадам Беттарид.
– Себя, вас...
Она приподняла ладонь, перебивая меня, и крикнула:
– Адель!
В зал вошла та же служанка с бюстом Нефертити в руках. Она прошла к зеркалу перед нами, установила бюст на высокий постамент, развернула лицом к зеркалу. Мадам Беттарид попросила:
– Мадемуазель, повернитесь ко мне и приподнимите, пожалуйста, волосы. От ушей тоже, – сказала мадам Беттарид.
Она помогла мне, а затем повязала поверх волос надо лбом золотую ленту.
– Взгляните.
Я обернулась и оторопела.
"Нет, не может быть! Нефертити и я? Как такое возможно?"
– Мы похожи? – тихо произнесла я.
– Вы одно лицо! Только вы лучше, живее...
Я поперхнулась воздухом. Макаров так быстро поднёс мне воды, словно она была припасена где-то под стулом. Я прокашлялась и выпила всё, что было в стакане. Мадам Беттарид посмотрела участливо, коснулась моего запястья.
– Всё в порядке?
– Да, спасибо, но я никогда не думала, что есть сходство...
– Все мы знаем, что одни люди завистливы, другие невнимательны, а о себе судить труднее всего, не так ли? – улыбнулась светловолосая леди.
– Наверное...
– Осознаете ли вы, что такое сходство – большая редкость; уникальная, я бы сказала. И поэтому мы готовы работать с вами, несмотря на отсутствие профессионализма и опыта.
– Это очень любезно с вашей стороны, но если я не оправдаю доверия? Если у меня не получится?
– Присаживайтесь! – Макаров отодвинул для меня зелёное кресло на золотых ножках.
Мадам Беттарид села рядом, вновь участливо коснулась моего запястья и заглянула в глаза. Её – были серыми и прохладными, как лёд в марте.
– Сложности рабочего процесса я беру на себя. У нас большая корпорация: все, как одна семья. Я уже давно работаю с молодыми артистами и могу издалека разглядеть талант. Вы осознаете, что у вас он есть?
– Возможно, в чём-то...
– В том, что вы фотогеничны, Дмитри уже убедился. Он сделал несколько ваших фото в Лувре. Профессионалы с отличной аппаратурой смогут ещё больше. Вы слышали о корпорации «Le Monde»? С нами такие известные имена, как Барру, Мирен Пальмэр и Патрисия Даллас, не только Макс Финн. Если они доверяют нам, вы полагаете, что и вы сможете нам довериться?
– Наверное...
– Вот и прекрасно! У вас всего две недели во Франции...
– Даже на день меньше, – вставила я, чувствуя, что в голове у меня образовалась невнятная каша, словно мозг обложили ватой.
– Тем более! Стоит торопиться, уважаемая Дамира, не так ли? Тринадцать дней — это очень короткий срок, вы согласны? – спросила с понимающей улыбкой мадам Беттарид.
Я кивнула, как послушный ослик.
Макаров разложил передо мной бумаги на русском и на французском.
– Здесь и здесь нужно вписать ваше имя, а вот тут подписать, – сказал он. – Справитесь? Умеете на латинице писать своё имя?
– Да, конечно...
Мадам Беттарид посмотрела на стол и дружелюбно улыбнулась:
– Дамира, вы не одолжите мне ручку? Я бы тоже подписала сразу.
Я полезла в сумку и выудила из кармашка свою гелевую.
– Такая подойдёт?
– О, прекрасно! Давайте сначала вы, потом я и Дмитри! Вы же не против подписать первой?
Я подписала, удивляясь, что высокомерная на первый взгляд дама оказалась настолько любезной. Дмитрий улыбался меньше, но медведям сиять и не положено. Несколько росчерков, и документы были отштампованы печатью. Я моргнула, словно ко мне вернулось сознание.
– А прочитать можно?
– Да, конечно! Забирайте ваши экземпляры: и французский, и русский. А нам вот эти два. Благодарю. Читайте сколько угодно! И со сценарием обязательно ознакомьтесь!
– Спасибо, – пробормотала я, чувствуя себя пьяной.
Она поднялась, я тоже. Опять придерживая за запястье и заглядывая в глаза, мадам Беттарид поздравила меня со вступлением в коллектив.
– Не волнуйтесь, Дамира, скучно вам не будет. Начинаем завтра, вам в течение дня позвонит мой ассистент Арина Лавуазье и ознакомит с деталями. Моя команда живёт здесь же в гостевом крыле. Если у вас плохая гостиница, вы тоже можете перебраться, – сказала она.
Чувствуя боль в виске, я мотнула головой, чтобы прогнать ощущение, будто меня только что разбудили.
– Это будет неудобно.
Отчего-то захотелось скорее выбраться отсюда, прокашляться и вздохнуть полной грудью. Тут было очень душно, несмотря на раскрытые окна.
– Мне прийти сюда завтра? – спросила я, сжимая свернутый в трубочку контракт и ругая себя за то, что подписала, даже не прочитав. – Во сколько?
– В десять утра. И не опаздывайте, – внезапно довольно сухо ответила мадам Беттарид. – Адель вас проводит.
Макаров сгрёб огромной лапой документы обратно в чёрную папку. В дверях появилась вышколенная серая мышь. Дефиле вслед за её юбкой на улицу, головокружение и глоток свежезагазованного воздуха за охряными воротами.
Я стояла с документами в руках, уткнувшись глазами в собственные накрашенные ногти на больших пальцах ног и отшлифованную брусчатку.
Что это было? Или так всегда работают большие продюсеры? А что будет завтра? По крайней мере, точно будет Финн, и я рядом с ним... Это хорошо! Но всё равно надо прочесть.
Я сглотнула и прямо посреди тротуара открыла сценарий. При названии «Эхнатон и Нефертити» почувствовала холодок в желудке, словно в игре в покер, когда заказываешь карты «в тёмную».

Глава 6

Сценарий оказался про любовь, с мистикой. Увидев сумму гонорара в договоре, я почувствовала себя ещё более пьяной, зашла в первое попавшееся кафе и, впервые в жизни не глядя на цены в меню, заказала капуччино и круассан. Немного отдышалась, глотнув бодрящего кофе, вновь раскрыла договор, чтобы прочитать внимательно, но позвонила та самая Арина Лавуазье. Бойкая девушка вывалила на меня кучу организационной информации и спросила, готова ли я отправиться на пробы прямо сейчас.
Продолжая недоуменно моргать на сумму в договоре, я промямлила: «Да». А потом всё же прочитала контракт: толстый фолиант мелким шрифтом с моей подписью на каждой странице. Ничего криминального там не было. Не понравилась только фраза, что французская версия преобладает над русской. Увы, моего уровня языка не хватит и для понимания одной десятой текста в ней. Я поморщилась. Подумать не вышло, через пять минут к кафе подъехал серебристый фургон, и всё закрутилось.

* * *
Только поздним вечером я вернулась в гостиницу у метро Вольтер в состоянии вчерашней меренги на прилавке кондитерской – с остатками сценического макияжа; со взбитыми в пышную пену эмоциями и крошками мыслей. Неужели это со мной происходит?! И, кажется, я – уже не очень-то я...
На самом деле Дамира Сабиева не сидит по два часа в кресле гримёрной под властными кистями стилиста, который не говорит по-русски; не выходит под камеры в платье и украшениях "любимой супруги царской". Не позирует томно, сурово, не убегает от брызг импровизированного фонтана и не смеётся по велению кудрявого толстяка – того самого, что разговаривал в Лувре с Финном.
Вокруг меня кружились двое дюжих операторов, похожие на викингов, пока полный господин, представившийся как мсьё Фёдор, следил за мной в мониторы. Делал он это с хищной страстью и азартом, как камышовый кот из засады. От него было немного не по себе, впрочем, как и от всего происходящего.
Я уже успела устать, когда в студию приехала мадам Беттарид. Внезапно скаредная на дружелюбие, она села рядом с режиссёром, и всё началось по новой: улыбки, позы, взгляды. Казалось, что у меня резиновое лицо...
«C'est bon. Parfait. Super!» – говорили они.
И моего французского хватало понять, что дела идут неплохо.
Я старалась, я же по натуре отличница... Вспомнился совет, прочитанный в соцсетях: «Фотографируясь, думайте о чём-то, а лучше о ком-то, чтобы взгляд был не пустой!» Я думала о Финне, оборачивалась на любого вошедшего. Современная студия была настоящим заводом по производству кино с кирпичной кладкой и высоченными окнами, затянутыми плотными римскими шторами. Я скользила взглядом по постерам звёзд и ловила себя на мысли, что не люблю попсу.

* * *
Наконец, пробы закончились, и я добралась до гостиницы. Поднялась по винтовой лестнице, цепляясь от усталости за перила, как пьяный гасконец. Поднесла ключ к двери в надежде сбросить чёртовы каблуки. Раздался звонок.
– Привет! – услышала я бархатный голос, от которого у меня приятной волной пробежали мурашки по спине.
– Привет! – произнесла я легко и независимо, будто только что не умирала от усталости.
– Решил послушать тебя снова. Зачем ждать до утра?
– Послушал? – улыбнулась я.
– Недостаточно. Прогуляемся?
– Лувр уже закрыт.
– Сегодня я провёл достаточно времени в Египетском зале, чтобы не заглядывать туда ещё пару жизней.
– То есть ты приходил?
– Если бы ты пришла, ты бы знала об этом.
– Утро – понятие растяжимое, – рассмеялась я, краем уха слыша странное журчание.
– Поэтому к чертям утро! Я хочу видеть тебя сейчас! К тому же у меня есть что-то для тебя.
Настойчивость Финна грела моё женское самолюбие, хотелось немедленно согласиться, но я взглянула себе под ноги и взвизгнула: я стояла в луже воды!
– Что случилось? – спросил Финн.
– Не знаю... Сейчас...
Я открыла дверь в номер. На меня хлынул поток воды. К порожку подплыл розовый носок, оставленный у кровати на полу. Вода продолжала течь из крана над допотопной раковиной, переливаясь через край на пол. Чемодан с вещами грузно квасился на размокшем ковре, подобно бегемоту, а туфли...
– О нет! – вскрикнула я и бросилась закрывать кран.
Твёрдой рукой прокрутила вентиль до упора. Метал издал сиплую отрыжку и замолк. Мои пальцы задрожали: сток был забит стопкой ватных дисков, выпавших из пакета, лежащего на хлипкой полочке.
– Но как же... – вырвалось у меня. – Откуда потоп?! Я же вообще здесь утром водой не пользовалась!
– Адрес! – рявкнул Финн. – Где ты?
Я на автомате произнесла.
– Буду, – ответил Финн и отключился.
И хорошо, потому что в следующую секунду начался невообразимый скандал. Южные женщины в просторных балахонах, чернокожие парни, снулый очкарик, вытянувшийся над всеми, как лапша с ноутбуком; видавшая виды уборщица со связкой ключей в руках, все они кричали одновременно, толпясь у моей двери.
Вслед за животом, обтянутым цветастой рубахой, в комнату ввалился араб с ресепшена и тоже принялся размахивать руками. Я понимала основное: “Merde”.
Пытаясь оправдаться, я выдавливала жалкие фразы на английском. Языковой коллапс наверняка закончился бы казнями египетскими, если бы внезапно толпу не растолкал Макс Финн.
Нахально и уверенно, как умеют только звёзды нашей сцены, он похлопал цветастого араба по плечу и что-то совершенно благостно произнёс на французском. Араб заморгал, все воззрились на меня, как на экспонат на выставке. А потом – на Финна, как африканские дети в мультике на льва Бонифация.
Он шагнул ко мне в лужу, не жалея замшевых туфель, и сказал на ухо:
– Быстро собирай вещи.
Со скоростью спутникового интернета я побросала в мокрый чемодан всё, что было выложено, разложено и разбросано. Финн спокойно беседовал с публикой, постоянно повторяя про какой-то «трюк». Уборщицу это вдохновило, она принялась возить по полу шваброй. Финн засунул ей в карман купюру одной рукой, другой ловко подобрал со стула моё зарядное устройство.
Цветастый араб сказал что-то, глядя на Финна с таким вожделением, словно просил не больно отъесть руку. Финн отсчитал ещё несколько Евро и забрал мой чемодан.
– Уходим, – с улыбкой Капитана Америка скомандовал он мне.
Я подхватила сумку, рюкзак и бюстгальтер, сушившийся на холодной батарее под окном, и мы бросились, скользя в мокрой обуви, вниз. Скрип перил, как сиплые окрики старух, запах штукатурки, голоса вслед и чувство настоящего побега!
Мы вырвались из затхлости в жаркую парижскую ночь. Финн впихнул меня в такси вместе с отсыревшими пожитками. Авто вывернуло с сутулого закоулка на площадь, и только тогда я обрела дар речи:
– Как хорошо, что ты пришёл! Так быстро спас меня! Но куда же я теперь? Ночь. Всё мокрое… Я ничего не соображаю!
В мыслях пролетело, что если сейчас раскошелиться на вторую гостиницу, придётся питаться одними жвачками, прихваченными из дома, и зубной пастой, потому что до красивой суммы гонорара мне ещё жить и жить.
– Как куда? Ко мне, – спокойно ответил Финн. – В Бель Руже всем места хватит.
– Погоди, – опешила я, – в особняке мадам Беттарид?
– Там живу я и моя команда. Это удобно – все под рукой. Ты когда-нибудь жила во дворце?
Я закусила губу. Неловко получилось: мадам Беттарид меня приглашала, я отказалась, а теперь, пожалуйста, принимайте! К тому же, в груди собралось комом нехорошее предчувствие: что-то не сходилось в только что произошедшей сцене.
– Что у тебя с лицом? Не любишь, когда тебя спасают? – сощурился Финн.
– Нет, что ты! Просто не привычно вваливаться в дом к работодателю посреди ночи...
Финн положил мне руку на плечо:
– Да брось! Всё нормально. Катрин потрясающая! Так, как она, людей не видит никто! – Он наклонился и заговорщически произнёс, касаясь горячими губами раковины моего уха, отчего по телу пронеслись мурашки: – У Катрин есть дар. Она считывает прошлые жизни. Но это секрет!
Я изумлённо воззрилась на певца, а он аккуратно коснулся моей кисти – так же, как меня касалась мадам Беттарид при встрече, и шепнул:
– Одно движение, и никаких тайн от неё не утаишь.
"Вот это сюрприз!"
– Но я не верю в прошлые жизни, – ответила я.
– Зря.
– Я люблю факты, а не домыслы. Прошлые жизни никто доказать не может.
Финн посмотрел на меня с прищуром и игриво сказал:
– А как ты тогда объяснишь своё сходство сама знаешь с кем?
Я замотала головой:
– Как в литературе существует ограниченное количество сюжетов, так и в мире тысячелетиями повторяются одни и те же типажи! Гены, расы, структуры ДНК.
– А я думаю, – он коснулся моей пряди и завел её за моё ухо, – что ты даже бунтарским характером похожа на Нефертити. Та тоже была революционеркой.
– Хм... Разве у тебя есть доказательства?
– И упрямством, – рассмеялся Финн, глядя на меня. – Кто-то не учится на своих ошибках тысячелетиями.
В воздухе забрезжило шизофренией. Опять не сказка, увы... И вдруг вспомнила: упаковку с ватными дисками я не оставляла на полочке над раковиной. Утром я торопилась и, уронив, пристроила диски в косметичку за полтора метра до умывальника, на окно, возле которого красилась. Там свет был лучше.
«А кто же тогда «уронил» диски в раковину и включил воду? И зачем?»
Во рту у меня пересохло.
«Всегда надо искать того, кому выгодно», – выдала память цитату из детектива.
Финн, до безумия привлекательный, пахнущий так, что разум отключался, притягивал меня к себе и склонялся всё ниже. Его лицо было уже совсем близко.
– А для чего тебе нужно, чтобы я жила рядом? – вырвалось у меня.
– Чтобы целовать тебя, – выдохнул он и обхватил мои губы своими.

Глава 7

Как бы ни отключался мозг от поцелуя, я отстранилась и спросила:
– Что ты им сказал?
– Кому? – пьяными глазами взглянул на меня Финн.
– В гостинице?
Он усмехнулся.
– Что ты будущая звезда, а я звезда настоящая, и что наши фото они могут повесить в рамочку в холле и зарабатывать себе звёздочки, и что если они будут зайками, мне будет не лень в ответ на понимание написать пару строк об их гадюшнике у себя в соцсетях. Я назвал обычный ценник на рекламное сообщение в моём аккаунте, и у них вылезли глаза.
– Зачем мы тогда сбегали?
– Чтобы они не успели оклематься от удивления и не догадались нас сфотать или набить цену. Жадность наживы родилась раньше человека.
Я согласилась, Финн взял мои пальцы в свои и начал перебирать их, как струны гитары, от чего снова стало сложно думать. Ночная жара прорывалась в приоткрытые щели окон, мимо пролетали огни, подсвеченная призрачно зелёным колокольня, вывески магазинов.
– Как же ты приехал так быстро?
– Не поверишь: чистое везение. Мы работаем в студии на площади Бастилии, я б и пешком добежал минут за семь, но с навигатором и на колёсах быстрее. Почему ты так смотришь? – спросил Финн.
– У тебя такие зубы... белые.
Он хохотнул.
– Думаешь, не настоящие?
Я залилась краской.
– Считай меня вампиром, – смеялся Финн. – Если хочешь, завтра покажу тебе, что такое профессиональная студия. Это улёт! Правда, много времени я не смогу тебе уделить. Прости, работа. Так хочешь?
Я кивнула, прикрывая улыбкой стыд за собственную недоверчивость, как вазой пятно на скатерти. Воздух между нами дрожал, будто раскалённый костром. Я положила руку на сиденье. Он тоже. Между нашими мизинцами оставалась дюжина сантиметров, а я его чувствовала. И внутри меня бушевало электричество.
Мы проехали остаток пути, поглядывая друг на друга, и в этой простоте было больше эмоций, чем во всех поцелуях, что случались со мной раньше. Финн что-то писал в телефоне. Почему мне кажется, что я знала его всегда?
Лет пять назад, когда я впервые услышала о Максе Финне, его песни мне казались дурацкими, а сам он – самовлюблённым и пустым, а сейчас... – я взглянула на него, вновь испытав волну стыда и жара, – так хочется прикоснуться! Я сошла с ума...
Мы свернули с широкой улицы в более тёмный проулок с высокими зданиями и одинокими фонарями. Пара фигур брела по узкому тротуару. Здесь веяло средневековьем от собора на углу, тамплиерами – от гербов у входа в каменное здание; временами мушкетеров, интриг и историей мадам Буанасье - от освещенной ярко стены, поросшей плющом.
– Всё нормально, Катрин не против, – сказал Финн.
Охряные ворота в арке дома начали медленно открываться перед нами.
– А ты авантюрист, – заметила я, рассматривая тени на его красивом лице.
– Иначе как бы парень из Твери, собиравший бутылки, чтобы купить гитару, оказался здесь? – блеснул глазами Финн.
– Ты собирал бутылки?!
– Я всегда получаю то, что хочу, – подмигнул он. – Нахожу способы. Даже такие, мне не влом.
– Всегда?
– Всегда. Моя наставница в «Факторе звёзд», в котором я, кстати, выиграл, называла меня Демоном Обаяния.
– Звучит опасно...
– Ты меня боишься? – снова придвинулся он, и мурашки волной пролетели по коже.
Я отрицательно мотнула головой.
– Ты тоже авантюристка, – добавил Финн, разглядывая мои глаза, словно пытаясь прочитать за ними мои мысли.
– Я?!
– И это восхитительно! Хоть ты и рискуешь, Дамира...
Автомобиль въехал во двор, водитель заглушил двигатель и открыл передо мной дверь. Крепкий и похожий на телохранителя темнокожий парень был в костюме, рубашке и с галстуком. И только теперь до меня дошло, что это было не такси.
Финн подал мне руку и не отпустил.

* * *
Мадам Беттарид встретила нас в белом мраморном холле. Её домашний брючный костюм мало чем отличался от выходного, разве что мягкостью светлых тканей, струящихся по фигуре. Хотя среди позолоты и зеркал уместнее смотрелось бы бальное платье.
Я вновь ощутила неловкость и уткнулась взглядом в её замысловатый перстень, похожий на переплетённого золотом скарабея из пронзительно лазурной бирюзы.
– Благодарю вас, мадам Беттарид, за гостеприимство! Извините, что так вышло. Форс-мажор в гостинице, – поспешно заговорила я. – Это на одну ночь, завтра я обязательно найду другой отель.
– Не люблю суеты, я вас сама приглашала. – Она свысока улыбнулась мне. – Так даже лучше. У вас, Дамира, не будет возможности опаздывать, и нам не придётся искать вас.
– Я не буду опаздывать.
– Eh bien, – перебила она, – завтрак в семь. Разминка и репетиция в восемь на мансардном этаже в левом крыле. Будете учиться двигаться. Адель проводит вас в гостевую комнату и всё покажет. Запоминайте дорогу.
Она отвернулась и, грациозно коснувшись мраморного поручня перил, поплыла вверх по дворцовой лестнице. Вдруг остановилась и, небрежно обернувшись, добавила:
– Дамира, имейте в виду: каждое опоздание – штраф. Здесь не благотворительное общество. И Макс, отцепись, en effet, от девушки. Успеешь ещё развлечься. Ты мне нужен. Сейчас!

Глава 8

Адель ознакомила меня с левым крылом для гостей, показала столовую, репетиционный зал в мансарде, выдала ключ от комнаты, и я осталась одна в роскошных апартаментах. Здесь было на порядок проще, чем в центральных залах, однако гобелены в тяжёлых рамах, зеркало над камином с самыми настоящими коваными канделябрами по бокам, кровать под голубым балдахином, подвязанным белой шёлковой верёвкой с кистями, и мозаичный паркет я видела только в кино. За приоткрытой дверью поблескивала белоснежная ванна на массивных золотых лапах, пятна света от гроздей хрусталя на люстре падали бликами радуги на бежевый персидский ковёр с голубым и жёлтым орнаментами.
А я чувствовала себя ужасно дёшево. Доставленный водителем чемодан с мокрыми вещами выглядел так же раздавлено, как и моё самоуважение после слов мадам Беттарид .
Я всё прокручивала в голове, как Финн выпустил мою руку под взглядом горгоны со стильной стрижкой и, косо улыбнувшись, пошёл за ней. В сказках возлюбленные так не поступают.
Впрочем, кто сказал, что он влюбился?
Терзаясь разочарованием и мало логичной, но отчаянной мстительностью я развесила по стульям в стиле барокко, золочёным подлокотникам кресел и по всему прочему, что подвернулось, влажные вещи, превратив аристократическую спальню в балаган. Носок на канделябре? Там ему и место! Зато к утру высохнет. Бюстгальтер на ручке изящного бюро из красного дерева? И пусть.
Приживалкой не буду, – решила я и, избавившись от туфель, включила планшет, чтобы заняться поиском самого копеечного хостела. На третьей странице с вариантами экономичного жилья меня в который раз посетила мысль, что я зря на всё это подвизалась. Ну какая из меня актриса?
В дверь постучали. Я выкрикнула, что нельзя. Тщетно. Со злой волной в душе я оглянулась, надеясь, что это мадам Беттарид явилась засвидетельствовать цыганщину лично, но увидела Финна. Тот вытаращился на вещи и хмыкнул:
– Оригинально. Однако же быстро ты освоилась.
– Я сплю, – заявила я сухо.
– Сидя, как боевая лошадь?
– Лошади стоят.
– Ну, ты и в этом оригинальна... – Он прикрыл за собой дверь.
Я встала с кушетки.
– Я не разрешала тебе войти.
– Но я вошёл.
Снова блеск в глазах и нахальная усмешка. Подозрение о специально подстроенном затоплении в моей гостинице снова полыхнуло в голове, и я сказала:
– Завтра я съеду.
– Однако ты норовистая. Не боишься потерять работодателя?
– С удовольствием. Не люблю манипуляторов.
Финн посмотрел на меня и засунул руки в карманы.
– Ясно. Интересно, и больших высот ты добилась в своей карьере до сегодняшнего дня?
– Работа в России у меня есть. И дом, – некстати вспомнились родственные завоеватели, я кашлянула. – У меня всё есть.
Финн помолчал немного и добавил:
– Что ж, поздравляю. Так и скажу Катрин, что она зря влюбилась в твои пробы. Талант – фигня без желания и усилий. Не всем самородкам нужно, чтобы их раскопали, спасали, шлифовали. В общем, забудь. Удачи в поисках!
Он посмотрел на меня потемневшим взглядом и направился прочь из комнаты. Сердце сжалось.
– Макс! – вырвалось у меня.
Он остановился.
– Что?
– Она правда считает меня талантом?
– Я тоже.
– Но ведь ты, а я никогда...
– Я видел твои пробы: Катрин только что мне их показывала. Хвалила.
Я почувствовала себя идиоткой и покраснела.
– Но я же не умею, я просто расслабилась и думала, что меня выгонят к вечеру за несоответствие.
– Не выгнали. Пригласили пожить в дом к продюсеру, без расшаркиваний, но приняли в команду, чем ты недовольна?
– Прости, – замялась я. – Столько совпадений, всё очень быстро и странно.
– Что странно?
– Всё, что происходит. Кажется, я была не готова. – Я стянула носок с канделябра, не зная, куда его приткнуть.
– Жизнь – вообще странная штука, не замечала? Знаешь, когда я приехал на кастинг из Твери и был три тысячи трёхсот сорок пятым, я так легко не сдался. Мне было семнадцать, в кармане пара штук, и одни кроссовки с джинсами на все времена. Но я спел и сказал: «Возьмите меня, вы не пожалеете».
– И они?
– Посмотрели внимательнее и взяли.
– Сам не жалеешь об этом?
– Нет, конечно. Я пахал, пашу и буду пахать, чтобы добиться, чего хочу. Моя работа — это мой кайф.
– Но ты уже выиграл международный конкурс.
– Это только первый прыжок с трамплина. Приземлиться я планирую в Голливуде и с Грэмми в руках.
– Ого...
– А Катрин Беттарид – вторая, кто поверил в меня, после учителя по аккордеону в музыкальной школе. Она – местами стерва и тиран, но гений продюсирования. Она слышит музыку, видит людей, ловит тренды и не успокаивается на этом. Ей нужно больше! Значит, болота не будет! К тому же Катрин независима, умна и до неприличия богата. Мне повезло, что её занесло на родину предков именно на тот самый конкурс. Совпадение? Судьба? Какая на хрен разница? Я решил не выбрасывать свой шанс, как мусор, а ты... Уговаривать не буду.
Он стоял у двери с явным разочарованием на лице, не выпуская из пальцев вычурную ручку двери. Ощущение, что сейчас он выйдет, и я не увижу его больше, окрасилось страхом. Гордость отступила на второй план.
– Жаль, – выдохнула я, замирая. – Всегда хотелось, чтобы меня поуговаривали.
Он усмехнулся.
– Выбирай сама.
– Ты зашёл, чтобы... – я запнулась, подбирая верное слово.
– Пригласить тебя поужинать и прогуляться. Но, видимо, зря.
– Я очень хочу есть, – призналась я, вспоминая невкусное печенье и кофе часа два назад.
– Я тоже ещё не обедал.
– Тогда идём?

* * *
Ночной Париж создан, чтобы примирять и ставить всё на свои места. Мы брели в направлении Лувра, внезапно восставшего перед нами светящимся чудом света. Но мы пересекли площадь и направились мимо него: к Риволи. Группки парней, громкие споры; молодёжь прямо на асфальте перед гротескной громадиной центра Жоржа Помпиду, ночные павильоны со всякой всячиной, фонтаны.
Огоньки окон, запахи кофе и китайских специй из забегаловок с прилавками с горками отчаянно зажаренных креветок на шпажках, куриных крылышек в соевом соусе и всех видов риса; звуки сирен и гул машин, обрывки музыки из ярких пятен кафе, забитых под завязку. Ловко шныряющие официанты между круглыми столиками.
Наконец, нашли себе место и мы. Заказали что-то незатейливое. Финн отошёл очень быстро и начал шутить так, словно никакой размолвки между нами не было. А ещё он так заразительно улыбался! Я совершенно растаяла, решив, что буду ему верить. В конце концов, это приятно...