Очнулся я ночью, или просто так подумал, потому что в палате совсем темно.
Почему в палате, я не знаю, как объяснить такое ощущение, но непонятный прибор, стоящий рядом и мерцающий парой огоньков с парой датчиков, подключенных к моей голой груди, на что-то похожее конкретно так намекает.
Нас лежит тут двое, рядом такой же прибор мигает своей парой светодиодов и еще слышно чье-то тяжелое дыхание.
«Ага, светодиоды — знакомое слово», — понимаю я про себя.
Но, кто я такой вообще или что случилось — ничего не знаю. В голове ни одной зацепки, ни одного воспоминания, ничего не болит и, значит, все достаточно неплохо так для того момента, чтобы проснуться в палате медицинского учреждения.
В памяти никаких воспоминаний абсолютно, ни о прошлом, ни о том, что со мной случилось.
«Похоже, я в коме долго пролежал», — догадываюсь я.
Полная и непроницаемая темнота, поэтому я засыпаю снова.
Пробуждение уже более понятное, в палате стало заметно светлее, за прикрытыми плотными синтетическими шторами маленькими окнами видно утро, симпатичная медсестра в синем халате аккуратно вытаскивает из меня какие-то трубки и, заметив, что я проснулся, что-то говорит в микрофон около рта.
— Странная у нее гарнитура, никогда такой не видел, — узнаю я что-то новое и продолжаю рассматривать симпатичную женщину, кареглазую брюнетку с выдающимися вторичными половыми признаками, прямо выпирающей из халата шикарной грудью.
— Е-мое, а что она сказала? — я ведь ничего не понял, какая-то странная смесь из шипящих звуков, не похожая ни на что прежде мной слышанное.
Впрочем, с таким абсолютным провалом в памяти, что я могу помнить из прошлого?
— Где я? — пересохшее горло царапает при моих первых словах.
Медсестра внимательно смотрит на меня, ничего не отвечает, смотрит на свою руку, выдает мне прозрачный стаканчик с водой, ждет, пока я выпью, потом показывает жестом, что мне пора вставать.
Спорить с симпатичной женщиной, которая занимается уходом за моим телом — не хочется, я скидываю ноги на пол, отдаю обратно стаканчик, который сразу летит в какую-то емкость на полу.
Дается первое движение мне нелегко, голова сразу же кружится, поэтому я теряю координацию, хватаясь за кровать на которой лежал, чувствую под пальцами странную ткань, не похожую ни на что из моей прежней жизни. Я ничего не помню абсолютно из прежнего существования, но именно вот сама ткань меня удивляет новым тактильными ощущением под пальцами.
Потом я смотрю на свои ноги, сначала ступни и снова испытываю диссонанс, эти смуглые и загорелые лапы, покрытые густым черным волосом — точно не мой размерчик, вообще совсем не то, что я ожидал увидеть. А огромные ногти на пальцах и сплошная густая чернота под ними совсем убивают мою уверенность в себе.
Не знаю почему, но мне кажется такая картина довольно постыдной.
«Как же я дошел до такой жизни, допустил такой срам, чтобы ногти выросли почти на сантиметр и вот-вот начнут доставать до пола?» — вот и первая эмоция в моей голове.
Мне кажется, довольно стыдно и некрасиво подобное дело, вот такая у меня ассоциация при виде своих ступней.
Потом я вижу колени, во множестве покрытые более белыми по цвету шрамами и тоже слишком загорелые для того, к чему я раньше привык.
Ноги особенно волосатые, но заросли в паху меня повергают в шок, реально что-то похожее на тропические джунгли!
Я полностью голый и уже начинаю воспринимать флюиды от внешности и запаха симпатичной медсестры самым непосредственным образом, не отходя далеко от кровати.
Медсестра не обращает внимание на мои половые признаки возбуждения, жестом требует подняться и отойти от кровати, в шоке от своей внешности я, вообще не задумываясь, выполняю команду, отхожу в центр палаты.
Она наклоняется к панели прибора на тончайшей ножке, что-то нажимает на нем, после чего светящаяся полоса проходит поперек моего ложа, а все остатки моей жизнедеятельности, изрядно испачкавшие удивившую меня обшивку кровати, мгновенно исчезают.
Исчезают прямо у меня на глазах, особенно большое желтое пятно пропадает всего нагляднее, вот осталась половина от него, вот уже ничего не видно.
«Интересные технологии, не попал ли я в будущее?» — возникает тут же понятный вопрос.
Хотя, кроме непонятных ощущений в голове, что точно новое для меня знание, я все равно не могу больше ничего вспомнить. Только то, что не знаю такой очистки кровати и впервые вижу свое тело, смуглое и волосатое до неприличия.
Медсестра подтолкнула меня в спину, снова что-то прошелестев в микрофон, и я послушно вышел из комнаты, бросив взгляд на лежащее тело на соседней кровати, точно такое же смуглое и плотное, как мое собственное.
В сером коридоре казенного цвета, опять какое-то странное сравнение, меня завели в комнату, маленькую и с подобием унитаза, имеется только одно сидение без бачка, и без сидушки, пара непонятных кнопок вместо клавиш слива.
Показав на унитаз, медсестра снова что-то прошипела в гарнитуру, но теперь я понял ее:
— Нажать первую кнопку после отправления надобностей и вторую, когда станет чисто.
Я понимаю это непонятное шипение! Как-то понимаю, вот только сейчас начал разбирать слова!
Как это так?
Вдруг в голове включился какой-то переводчик, поэтому я смог разобрать крайне странные и непонятные звуки, в полном обалдении безмолвно уставившись на женщину.
— Начал понимать меня? Молодец, обычно попозже до таких, как ты, доходит. Ты первый сегодня, значит — самый умный должен оказаться.
Потом она глянула на большой экран, типа часов на руке и добавила:
— А, у тебя же двадцать второй уровень и заполнены ВОСПРИЯТИЕ с ПОЗНАНИЕМ до конца! Теперь понятно, почему такой быстрый! Незаурядный экземпляр, такие редко здесь бывают, обычно не больше пятнадцати вырастают. Да еще НЕЗАМЕТНОСТЬ и ПРЫЖОК прокачал! Уникальный случай, придется доложить начальству первым делом.
Я стою с открытым ртом, новый начальник пока не обращает на меня внимание, а подходит к первой паре сражающихся, потом обходит остальных, присматриваясь и делая какие-то замечания негромким голосом.
Видно, что мужики на площадках его хорошо понимают, начинают рубиться усерднее и быстрее под непосредственным взглядом начальства.
«Реально так стимулирует подчиненных Сто двенадцатый, видно, что вполне авторитетный начальник».
Сто двенадцатый подходит к другому праздному наблюдателю за происходящим и подзывает меня жестом к ним.
— Триста сорок девятый, теперь это твой солдат. Четыреста шестьдесят девятый, это твой главный непосредственный начальник, командир вашей боевой группы, полувзвода, заслуженный ветеран боев на Планете. Уже сорок дистриктов он не дает поджарить себя чертовым дикарям, а сам отправил в безмолвие не один десяток ушастых засранцев.
Триста сорок девятый внимательно смотрит на меня, потом на полученную информацию на своем экране и довольно улыбается:
— Спасибо, Сто двенадцатый. Это самый первый за сегодня новичок и он очень впечатляет. С таким парнем мы сможем еще больше косить местных, если он так хорош, как написано в его характеристиках.
— Не за что, Триста сорок девятый, мы делаем одно дело. Мне пора встречать следующего новичка, оставляю Четыреста шестьдесят девятого тебе. Проверь его амуницию, вся ли она подходит и не ошибся ли в чем Сто тридцать четвертый? Только, если такое найдется, скажи лично мне, тогда я сам поменяю защиту, не хочу подставлять Сто тридцать четвертого, он сейчас под вопросом висит у Высших. А мы с ним давно знакомы, вместе пришли сюда служить.
— Понял тебя, Сто двенадцатый. Так и сделаю. Не беспокойся.
Как-то эта постоянная нумерация мне не очень нравится, неужели они не используют имена или прозвища в повседневной жизни?
Или они так должны общаться по требованию этих самых Высших?
— Четыреста шестьдесят девятый, поздравляю тебя с попадаем в штат нашей усиленной роты боевого патрулирования и уничтожения, еще и дальней разведки вдобавок! Все подобное дело лежит на нас. Теперь нас должны усилить новичками, правда, наши потери такое вряд ли покроет, скажу тебе по секрету, Четыреста шестьдесят девятый, — слышу я шипение своего непосредственного начальника снова через гарнитуру.
— Думаешь, чего это Триста сорок девятый так разговорился? Слишком смело и слишком громко? — внезапно спрашивают меня.
Я молчу, не зная, как отреагировать на такую странную откровенность в первые минуты нашего разговора.
— Так я объясню тебе, Четыреста шестьдесят девятый. Дело в том, что послать меня еще дальше и в худшее место на всей этой чертовой Планете — уже невозможно в принципе. Мы и так, теперь вместе с тобой — в полной заднице, Четыреста шестьдесят девятый. На моем месте меня могут лишить только частого посещения женщин и в принципе все, нормы пайка снижать не положено, как командиру полувзвода, Четыреста шестьдесят девятый. Остаться без женщин — тоже мало приятного, но, Четыреста шестьдесят девятый, частое упоминание номера подчиненного солдата при разговоре гарантирует, что нас не станут активно слушать.
Кажется, этот бывалый мужик изрядно так бравирует передо мной своей смелостью и дерзкими словами в адрес тех, кто может его как-то наказать. Но еще он одновременно понимает свою незаменимость на передовой, послушные начальству штабные крысы не смогут его заменить там никак, поэтому и производит на меня определенное впечатление.
Я с интересом смотрю на лицо такого же смуглого и темноволосого мужика, как и все, похожего на всех моих собеседников, которым я не могу еще сказать ни одного слова в ответ. Потом киваю, показывая, что все понял и крайне рад тому, что мой непосредственный начальник доходчиво и подробно объясняет мне, в какой сраной заднице я очутился.
— Понимаешь, Четыреста шестьдесят девятый? Это хорошо, нам проще будет защищать друг друга и прикрывать спины в бою. В моем полувзводе по штатному расписанию положено двенадцать стрелков и я, твой командир, Четыреста шестьдесят девятый. В наличии всего восемь стрелков, которых ты можешь видеть сейчас на тренировке и, если добавят еще парочку вместе с тобой, то нам станет немного полегче воевать, создавать необходимую плотность огня, правда и требовать тогда начнут с нас еще больше. Больше площади прочесанной местности, больше убитых дикарей, больше их острых ушей придется сдавать после каждого рейда, Четыреста шестьдесят девятый. Поэтому мне необходимо, чтобы ты, как можно быстрее, полноценно влился в наш дружный коллектив, размахивал мечом так же ловко, как остальные мои парни.
Теперь я широко раскрыл глаза, показывая Триста сорок девятому, что все понимаю и заметно удивлен тем обстоятельством, что требуется размахивать мечом, как какому-то первобытному дикарю.
— Не понимаешь? Это ничего, Сто двенадцатый соберет всех новичков в аудитории и покажет красочный фильм, почему так происходит на этой Планете, почему мы воюем, как будто сами настоящие дикари. Поэтому я не стану тратить свое время на такой рассказ. Когда вы все будете распределены и прием новичков закончится, начальники вас соберут на познавательный фильм и беседу. Мое дело маленькое — проверить твою амуницию, объяснить правила поединка и выдать тебе учебный меч, чтобы ты сразу начал обучение. Говорить со мной ты не можешь, зато можешь слушать меня и получать сильные, но крайне полезные обучающие удары по своему новенькому телу. Береги его, Четыреста шестьдесят девятый, не факт, что получишь когда-нибудь другое взамен.
Вот сейчас Триста сорок девятый сказал именно то, что я и сам подозреваю.
Что мое тело — не мое!
Не сказать, чтобы такое знание меня очень взволновало, но моя интуиция не дала себя обмануть, раньше я жил в другом теле, как думаю с самого начала.
«Вообще, молодец этот Триста сорок девятый, что так подробно и жестко вводит меня в курс дела, без розовых соплей и вранья. Попал в задницу — так сразу же об этом узнай от своего непосредственного начальника и не грусти, ты не один такой неудачник», — доходит до меня.
Единицы местного времени оказались солидными по значению временными промежутками, я так и не смог определиться точно с ними, не меньше такого промежутка, чтобы хватило с лихвой на обед и солидный отдых после него.
Сам обед не особенно потряс меня, оказалось, что даже столовой для такого серьезного дела вообще не предусмотрено, чем я заметно расстроен и удивлен, не знаю уж почему.
В памяти условия принятия пищи в прежней жизни как-то не отложились, но сидеть на своей кровати и хлебать средней густоты непонятную массу пластиковой ложкой из пластиковой, закрывающейся крышкой миски — ну не самый восхитительный момент новой службы.
Тем более сама масса оказалась никакая на вкус, правда, ее оказалось довольно много и живот набить получилось, к ней же прилагается пара сухих хлебцев из непонятной муки, довольно небольших по весу.
Все вояки получают еду самостоятельно, подходят к солидному пластиковому ящику в углу одного из зданий, около казармы, где набирают свой номер на наручном экране, из-за шторки выезжает набор с едой на подносе, потом наливается вода в подставленные бутыли из пластика, кому сколько положено и не каплей больше.
Один из военных пожаловался на малую порцию воды на том же шипящем языке, но никто не обратил на него внимания.
На Четыреста шестьдесят девятого и Четыреста семьдесят восьмого, новичков в полувзводе Триста сорок девятого, еду на обед получает сам Триста сорок девятый, парой нажатий со своего экрана отправив запрос на получение пайка куда-то.
Вскоре два подноса с одной глубокой миской, парой хлебцев и возможностью наполнить одну из выданных бутылок под торчащим из ящика краном оказались в руках обоих новичков.
Тут же непосредственный начальник отвел их в казарму своего полувзвода, в большую комнату на всех приписанных к нему воинов, где стоят двенадцать широких кроватей безо всякого белья, только один жесткий валик вместо подушки на каждой имеется, потом скомандовал принимать еду прямо на своих спальных местах.
— Места занимайте те, которые без вещей на вешалках, то есть сейчас свободные четыре кровати.
Потрясенный совсем спартанской обстановкой новичок Четыреста шестьдесят девятый, то есть именно я, немного помедлил, не принимаясь за еду и не понимая, что ему так не нравится в местных реалиях.
Кроме кровати имеется еще вешалка на два крючка и пара полок у ее изголовья, вот и все имущество, выделенное для храброго защитника неизвестной еще Империи, нет даже какого-то стула или стола, сидеть и обедать приходится только на кровати.
Или сидеть на ней, или ходить по казарме — вот и все развлечения в личное время.
Внимание еще привлекли шестеро уверенных в себе мужиков, по виду — старослужащих, притащивших откуда-то пластиковый стол на маленьких ножках и рассевшихся вокруг него пообедать, сложив ноги под собой в какую-то знакомую Четыреста шестьдесят девятому позу.
Эти опытные вояки более весело проводят время обеда, обильно шипя и гогоча. Потом, когда они ушли, подчеркнуто небрежно оставив посуду на столе, один из совсем молодых, судя по несмелой походке, собрал после них миски и ложки, закинул вместе с подносами в открывшийся зев приемника в том же ящике.
Так же поступили все остальные служивые, когда закончили с обедом.
Поэтому я тоже не стал тормозить и, закинув свою посуду, оставил себе пока ложку, сделал пару глотков из бутыли почти не пахнущей пластиком воды, растянулся на ложе, как поступило большинство остальных военных и прикрыл глаза рукой.
Кто-то еще шумит во дворе, пока не прилетела команда заткнуться от кого-то из старшин и в наступившей тишине Четыреста шестьдесят девятый, то есть я, быстро уснул с немалым удовольствием.
И сплю, пока не прозвучала команда: — Подъем!
Одним воякам скомандовали на построение и подготовку к выходу за территорию базы, вторых отправили на хозяйственные работы, в число которых сегодня попал полувзвод Триста сорок девятого.
Хозработы заключаются в ограждении поселка на большом от него расстоянии сигнальными проводами с густо натыканными датчиками движения и установку в определенных местах мин с направленным действием.
О чем настойчиво предупредил сам Триста сорок девятый, еще он потребовал с минами общаться очень вежливо:
— Срабатывают они по сигналу из центра, чтобы точно грохнуть дикарей, а не безобидных животных, но бросать и ронять на камни мины точно не стоит, если хоть немного дорога жизнь в этом теле.
Опять про новое тело говорит, похоже, здесь довольно популярная шутка или этакое бравирование.
Работа продолжается до захода светила, огромного желтого шара, выливающего щедрое тепло на скудноватую, каменистую поверхность планеты. После чего все вернулись в казарму, по очереди закидывают свои пропотевшие комбинезоны с нижним бельем в стоящие перед входом пару очистителей, как называют их сослуживцы.
— Немного времени держишь форму в очистителе и достаешь, она уже чистая и сухая, можешь сразу же надевать обратно, — прошипел мне командир полувзвода. — Но принято дать одному комплекту повисеть около кровати, чтобы он проветрился и совсем перестал пахнуть.
— Новички, фильм и лекция будут завтра! Еще не все ваши сегодня прибыли и размещены по телам, да и тел тоже не хватает, завтра подвезут, — прошипел над сидящими на своих кроватях Четыреста шестьдесят девятым и Четыреста семьдесят восьмым наш командир полувзвода попозже и позвал нас за ужином, который мы тоже получили через него.
— Еще день или два, получите наручные коммуникаторы, будете сами все забирать, — обрадовал нас начальник, а мы снова вернулись на свои кровати.
Проглотили что-то похожее на обед, но уже с одним хлебцем, запили водичкой и, почувствовав сильную усталость после хлопотного дня, сразу же уснули в полутемном помещении.
Мне ничего не снилось, чему я очень огорчился, ведь остается последняя надежда хоть что-то узнать из снов о своем прошлом.
С раннего утра начались тренировки, только наш полувзвод отправился на патрулирование за территорией части, а нас оставили в расположении и отправили в распоряжение командира другого полувзвода.
После лекции о бдительности, которую я понимаю с трудом из-за сложности произношения и невнятного шипения лектора, начался давно ожидаемый фильм уже по практической стороне жизни на Планете.
Именно о наших врагах, их оружии, хитростях и уловках, как раз информация для таких простых вояк, как я и мои товарищи.
И на такое стоило внимательно посмотреть, многообразие различных ловушек, засад и нападений со спины впечатляют, ассортимент врага небывало широк. Такое за пару дней не придумаешь и не реализуешь, видна серьезная и основательная разработка того, как можно серьезно испортить жизнь хорошим парням, воюющим за правильное дело.
«Наверно, что за правильное?» — задумываюсь я.
Выскакивающие из земли отравленные иглы, пробивающие боевое белье, но не пробивающие ботинки, выскакивающие из земли огромные челюсти откусывающие или просто отрывающие конечность, зараженные отравленными иглами деревья и кустарники, взрывающиеся булыжники, стоит на них поставить ногу или пройти рядом и прочее, прочее, прочее.
Ловушек множество, всех не то, что не запомнить, но и не повторить через пару минут после просмотра.
Одна радость, что наблюдение с воздуха и сканирование местности с коптеров обнаруживает большинство ловушек. Но далеко не все, которые поставлены заранее и взводятся мгновенно, стоит приблизиться «жуку» с десантом для высадки. На коммуникаторах высаживаемой группы постоянно имеется карта с обнаруженными и разгаданными ловушками, а прикрытие с воздуха сразу же замечает любое изменение ландшафта, наносит огневые удары, передает на наши экраны все данные, поэтому так еще можно воевать.
«Наверно, что можно воевать? — задумываюсь я.
Ну, об этом нас уверяет третий фильм, да и на самом деле — потерь не так много, насколько я могу понять из того, что увидел и дальше рассказывается, что могут противопоставить гнусной тактике подлых дикарей необыкновенно храбрые вояки из казарм, подобных нашей.
Сначала показываются наши неплохие доспехи, которые могут значительно снизить опасность ранения и тем более мгновенной смерти на поле боя. Потом хвалится наша способность продуманно воевать, использую поддержку с воздуха, в которой наше преимущество почти стопроцентное и еще с базы, которая может мощным огнем выкашивать целые гектары перед нами и вокруг нас, стоит только подать запрос, обнаружив противника.
И вот здесь я, наконец-то, узнаю, почему эта хрень с мечами происходит в современных условиях, челюсть у меня буквально отваливается от таких откровений.
Оказывается, коварные дикари смогли подло украсть несколько боевых лазеров и наладили безостановочное производство аналогов в своих кустарных мастерских.
После следующей фразы я узнаю, что силовой щит они тоже украли, так же наладились его штамповать в своих подземных, допотопных мастерских.
«То есть у наших дикарей, у почти каждого, имеется с собой боевой лазер и силовой щит. Почти у каждого, как вещает озвучка к фильму. И в чем же на поле боя мы их тогда превосходим? Если не вспоминать про воздушную и спутниковую поддержку?» — закрадывается в мою голову первый невольный вопрос.
Закрадывается теперь обоснованное сомнение у меня, что-то эти дикари, прикрытые кусками коры и дурманящей травой, как у меня до этого складывалось мнение о них, слишком уж как-то высокотехнологичны и копируют оружие великих Высших так легко и непринужденно.
Прямо, как издеваются над могучей цивилизацией!
Точно ли они такие уж дикари?
«Не ездят ли нам сейчас по ушам и не втирают ли лысого? — такие образные сравнения у меня внезапно возникают в голове, поэтому я изо всех сил сдерживаю мимику лица, то есть сижу с неподвижной мордой.
Точно, когда-то я часто смотрел такие фильмы и какие-то извилины в мозгу у меня при подобном просмотре заработали, я это прямо чувствую, они заметно скрипят, но двигаются.
Оказывается, при попадании луча боевого лазера в силовой щит происходит его отражение, самоуничтожение оружия и, естественно, самого военного, держащего его. А еще, возможно, остальных военных рядом. Дикарь тоже погибает, но этот размен считается неправильным, поэтому на него ни наши, ни дикари не идут. Теоретически с большого расстояния можно стрелять по врагу, прикрытому силовыми щитами, отдельными импульсами луча, но так далеко обнаруживать себя враги не дают. На сильно пересеченной местности они используют маскировку очень эффективно, обнаружить их техническими средствами достаточно трудно. Поэтому в наше снаряжение и снаряжение дикарей входят идентичные силовые щиты, форму которых точно повторяет тот оранжевый щит, прикрываясь которым приходится сражаться на мечах на тренировках.
Силовой щит прикрывает бойца спереди, оставляя доступными для атаки только конечности и голову, выступающие за края самого щита. Поражать сзади нет никаких проблем, чем постоянно пользуются местные дикари в своих засадах. Это связано с какими-то проблемами технологии, как я понимаю, почему не делают полную силовую защиту со всех сторон.
Такой печальный факт происходит из-за того, что обычным боевым лазером воевать вблизи с неожиданно технологичными дикарями, защищенными силовыми щитами затруднительно и почти невозможно, поэтому приходится убирать лазеры за спину и доставать мечи.
Имперский меч — изделие крайне технологичное, длинный и легкий, еще очень острый, размахивать таким можно долго, если хорошо натренироваться.
Но проклятые дикари опять так низко пали, что умудряются делать мечи, да еще и сопоставимого с нашими качества!
И размахивают ими так же умело, как наши бойцы! Да еще даже очень любят такое дело!
Нет на них никакой управы!
Супер полезный фильм, прямо глаза мне раскрыл на происходящее вокруг базы, на эту постоянную войну между примерно равными противниками.
Примерно равными, когда использование огневой поддержки затруднено, приходится вступать в схватку на условиях дикарей в близком контакте.
— Опять какое-то знакомое слово, — отметил я для себя.
Тренировка закончилась через час, еще треть часа мы примерно добирались с посадкой и высадкой на базе, потом получение ужина и отбой, а я все размышляю над словами более повидавших местной беспощадной жизни товарищей.
Двести пятьдесят четвертый тоже внимательно посмотрел на меня, я ему подмигнул и потом шепнул в очереди за подносом:
— Все нормально, Двести пятьдесят четвертый.
Больше мы в тот вечер не общались, зато я внимательно смотрю по сторонам и ищу ответы на вопросы, озвученные мне в пятиминутку отдыха внезапными собеседниками.
Значит, боевые роботы тоже где-то воюют, но не на нашей планете. Здесь Высшие обходятся гораздо более дешевыми рабами из людей. Иначе и не назовешь нашу службу и жизнь в самом деле.
Все наше вознаграждение, и правда очень невелико — три миски невкусной, пусть даже, наверно, питательной бурды, с тремя хлебцами и ограниченным количеством простой воды. Еще один поход для посещения женщины в два-три дистрикта.
Тоже — однозначно рабские условия, особенно по еде и питью, женщина — уже какой-то небольшой бонус.
Вино или пиво, я что-то смутно помню из прошлой жизни, здесь таким даже не пахнет, максимум, увеличенная немного пайка, на всего-то несколько ложек бурды и пару лишних хлебцев в день, как я успел рассмотреть у некоторых получающих пищу в очереди. Делать потому что больше нечего, только рассматривать чужие подносы и искать отличия от своей пайки начинающего воина.
Да, опытные мужики питаются чуть обильнее. Не лучше или вкуснее, просто, немного больше получают порции. Такой себе приз за умения профессионального воина и повышенную эффективность в бою.
Смешной бонус в любом случае, ничего не скажешь, за такую хрень и еще хорошо воевать требуется.
«Да идите вы на хрен, хитрожопые Высшие!» — хочется мне теперь сказать.
Вообще после короткого разговора у меня в голове, как плотину прорвало, сразу появились пугающие мысли и главное — что у меня совсем собачья жизнь, которую вообще не страшно даже потерять.
Ведь в ней нет никакой надежды и радости, каждый день — тоже самое, что и вчера, ведь и завтра ничего не поменяется. Ну, если только — тебя убьют и снова оживят в другом теле.
При повышении по службе — особо тоже ничего не улучшиться, из имеющихся у меня на глазах привилегий командира полувзвода — только спишь вчетвером с остальными командирами полувзводов, еще крючков у тебя есть пара лишних, да одна полочка добавлена. Такое я успел рассмотреть в комнате начальства.
Зато — хлопот в три раза больше, бегаешь и за всеми следишь, чисто бесплатно, старослужащие обоими руками отмахиваются от такой синекуры, еще одно слово из прошлой жизни, а к своему начальству относятся с плохо скрываемой иронией.
С деньгами за службу совсем печально, я даже не знаю, имеются ли они в ходу на самой планете и есть ли тут злачные места, где их можно теоретически потратить.
Ничего похожего. Тем более — на буровые установки и в саму промку нам легально никак не попасть, у рабочих может все же поинтереснее жизнь, даже если вспомнить то самое кино.
А может и нет, кто его знает, если использована обычная пропаганда, а там трудятся такие же рабы, как мы.
Про проживание в одной комнате — это правильно, многие храпят так, что уши закладывает, таких храпунов отучают потихоньку мешать спать товарищам. Про белье тоже неплохо бы узнать, по ночам бывает прохладно, хотя бы одеяло иметь точно не помешает.
Еще с трофеями — хорошо бы что-то иметь с убитых врагов, правда, такое строжайше запрещено. Да еще тратить опять же некуда, поэтому получается — и врагов нет никакого смысла убивать с риском для жизни своей.
Правы мужики, которые нашли меня от Двести пятьдесят четвертого, жизнь у нас рабская, терять нам нечего особенно.
Нет, терять нам вообще нечего, нет ничего стоящего в списке разрешенных удовольствий, кроме женщин, конечно.
«Только, что они хотят мне предложить в итоге?» — подумал я и уснул.
От такого мозгового штурма усталость больше, чем от тренировок на местности.
Уже идет середина второго дистрикта моей учебы, когда меня нашли уже другие парни, не те, которые приходили до этого.
Ожидая секретного внимания к своей персоне, я стараюсь на каждом отдыхе оказаться подальше от своего полувзвода в полном одиночестве. Насколько я понимаю, сам Двести пятьдесят четвертый пока не собирается светиться рядом, а с другими полувзводами мы не так часто совместно тренируемся на местности.
— Мы от Двести пятьдесят четвертого, Четыреста шестьдесят девятый, — рядом со мной лежа плюхнулись два хорошо тренированных парня, судя по уверенности в движениях.
Мы одновременно посмотрели на сходящуюся из двух валунов крышу над нами.
— Хорошее место, тем более, что сейчас коптер отлетел в сторону, мы попросили его проверить лесок слева, типа, там кто-то мелькнул, — прошипел мне сосед справа.
— Ну, как, ты начал думать? — тот воин, что слева, сразу берет быка за рога.
— Начал и очень сильно. Да, мы — полные рабы и воюем меньше, чем за одну сотую процента от тех нормальных денег, которые могли бы иметь, — ответил я.
— Правильно, мы о том же, — обрадовался тот, что справа от меня.
— И что делать? Какие есть варианты, если нами управляют через голову? Устроить забастовку? Перестать приносить уши врагов?
— Было уже. В поселении через одно от нас. Наш брат потребовал долю от трофеев, узнали, что они дорогие и отказались воевать. Примерно половина от всего состава вояк.
— И что? — с интересом прошипел я.
— Да, ничего хорошего, через небольшое время стерли им всем память и раскидали по другим местам. Сделали почти дебилами, в туалет пришлось поначалу за руку водить. Ну, а потом они все быстро погибли на вылетах, совсем плохие стали, так что подобные дружные выступления с требованиями каких-то прав — никому на хрен не требуются. Лучше так терпеть тогда, договориться никак не получится точно с хозяевами нашими.
Оказалось, после следующего разговора с Двести пятьдесят четвертым, опять же проводя тренировку на местности, что так уж спешить не стоит, три-четыре дистрикта еще есть у всех старослужащих.
Поэтому — главное, не торопясь и не совершая ошибок, не возбуждая подозрений слишком большой активностью вокруг моей персоны, дождаться моего первого боевого выхода, чтобы тогда уже конкретно и бесповоротно перейти на сторону Местных.
Но и тянуть не стоит с исчезновением в ловушке, чем быстрее я пропаду, тем быстрее остальные мужики могут пойти по моему пути, если Местные огласят приличные для таких опытных людей условия. Время какое-то потребуется, чтобы договориться и еще мне показать условными знаками на местности, о чем мы вообще договорились.
Да еще риск еще всегда имеется, что я быстрее погибну от рук Местных при выполнении задания, чем скроюсь в ловушке.
Двести пятьдесят четвертый сам разбудил меня ночью в сплошной темноте, я скинул ноги, он наклонился к моему уху на несколько мгновений, успев сказать, что ждет меня в местном туалете. Куда я и направился следом за ним.
Там при слабеньком свете, исходящем от местных специфических унитазов он, приложив палец к губам, наглядно показал мне жестами, как открыть и обезвредить ловушку, бросая вниз крупные камни, желательно так, чтобы они прокатились вдоль стен и унесли с собой как можно больше очень липкой паутины.
После данной демонстрации мы присели на унитазы и сделали свое дело, нажав обе кнопки по очереди.
В казарму пошли тоже по очереди, я еще принял пневмодуш, чувствуя себя грязным, не стал вечером чиститься из-за серьезной усталости, навалившейся после ужина. Кровать тоже почистил перед тем, как лечь на нее и растянувшись чистый на чистом, собрался уснуть, только сон не пришел сразу ко мне.
Так и лежу, слушая похрапывание и храп соседей, своих нечаянных товарищей по полувзводу.
Общаемся между собой мы очень мало, каждый видит сам на мониторе коммуникатора, куда ему примерно нужно продвигаться, какую ловушку держать под прицелом, пока все наши не пройдут дальше.
Четко определенные условия поведения при выполнении боевых задач забиваются в голову намертво.
А больше и говорить не о чем со своими боевыми товарищами, беседы они не поддерживают, кроме Двести пятьдесят четвертого. Но с ним мы только на вылетах и тренировках общаемся, что-то Триста сорок девятый и так неровно дышит, когда мы оказываемся рядом в строю или на вылете.
Четыреста семьдесят восьмой, похоже, мой земляк по прошлой жизни, уже сейчас стал немного поживее остальных, но только немного. Про земляка мне тот же Двести пятьдесят четвертый намекнул, раз мы попали в полувзвод вместе, наверно, что из одной местности нас прислали.
Потом я вспоминаю, что два последних отрезка по десять дней мы почти все время проводим на полигоне, где ловушки, конечно, отмечены, но не существуют фактически в природе, нарисованы для тренировки, чтобы знать про них заранее, обходить и контролировать.
Мне страшновато выходить на реальную местность, где из каждой отмеченной или не отмеченной на экране коммуникатора ловушки может выскочить местный стрелок, чтобы пустить пару лучей в спины нашего полувзвода, и в мою лично тоже, пока его еще засечет и попробует уничтожить коптер.
Местные не ведут долгие перестрелки, один-два импульса из лазера, и они скрываются под землей, а на засвеченный лаз падает предусмотрительно приготовленный большой камень, дающий возможность успеть скрыться стрелку, пока ракеты и лазеры коптеров разбираются со здоровенным валуном.
Наши боевые лазеры — вообще оружие не очень дальнего действия боя, прицельная дальность не больше пары сотен метров, как у Местных. Только обычно под обстрел издалека попадаем именно мы, когда продвигаемся по пересеченной местности, выполняя патрулирование. Местным совсем не трудно приготовить место для обстрела нашей пехоты так, что сверху их невозможно обнаружить, пока они не начали выпускать лучи. После чего за несколько мгновений до них добирается коптер, управляемый кем-то с базы, начинает разносить огневую точку и всю каменистую землю вокруг.
Только ведь Местные, выпустив пару прицельных лучей по солдатам, независимо от того, попали они или нет, скрываются в тоннелях, прикрытых сверху специально сложенными большими камнями.
Готовят такие гнезда Местные по ночам, чтобы не привлекать внимание постоянно летающих над землей спутников и коптеров, накрывают место раскопок специальным тентом, поддерживающим правильную температуру и не позволяющем рассмотреть тепловые силуэты работающих под ним.
У наших силовых щитов ресурс тоже не бесконечный, включать рекомендуется после обнаружения противника, а это всегда пара пропущенных лучей из лазера получается.
Далеко не все они куда-то попадают, но все же опасность при таком обстреле реально высокая имеется получить луч лазера в свою спину.
Так что бороться с дикарями, как официально называют противника Высшие — не так просто, тем более, что за последнее время они приноровились сбивать коптеры, вот недавно сбили «жука» со всем полувзводом.
Во время попадания ракеты и при падении с высоты в пол сотни метров на сплошные камни солдаты получили серьезные травмы, несовместимые с жизнью. А саму боевую машину Местные сожгли дотла вместе с телами погибших, облив какой-то сильно горящей жидкостью, которую пришлось долго тушить пожарным коптером, в результате так и не потушив до конца. После начавшегося снова обстрела ему пришлось убраться восвояси.
Похоже, старожилы нашего поста, которые вышли на меня, не только радикально недовольны своим положением, но еще понимают, что воевать становится все опаснее и труднее.
А гореть ярким пламенем, с переломанными костями, будучи придавленным сбитым «жуком» за всего-то три тарелки несъедобной бурды в день — желающих, у которых хоть немного начала работать голова и обнаружились хоть какие-то мозги, таких дураков нет совсем.