События романа происходят в Древнем Риме приблизительно в 130-х гг. до н.э. Жители испанского города Нуманция подняли восстание против Рима, Римские войска под командованием Сципиона Эмилиана завоёвывают город и жителей обращают в рабство.
Данный текст не сильно претендует на историчность, я, например, использую понятие "деканус", а не "декан", обозначая командующего десятком человек. Есть и ещё исторические неточности и допущения, которые требуются по сюжету, поэтому пусть простят меня любители и ценители истории Древнего Рима.
Стены Нуманции рухнули на восьмой месяц, после того, как среди жителей уже давно начался голод, но никто не сдавался – ни один из правителей не пришел в римский лагерь с просьбой о милости или о сострадании к свободолюбивому городу.
Римские центурии растеклись по улицам и кварталам, врывались в вечерние дома, убивая всех и каждого, кто держал в руках хоть что-то, чем-то издали напоминающее оружие. Горели дома, торговые лавки, метались женщины и плачущие дети, мужчины еще пытались сопротивляться, и легионеры молча и жестоко подавляли любое сопротивление; шли дальше.
Центурион Марк Марций вел свою центурию к востоку от главных ворот – здесь было тише всего, пока...
Огромный дом казался пустым, рабы попрятались по углам, при появлении вооружённых легионеров разбегались, как крысы, покидали комнаты, продвигались все дальше и дальше от атриума к внутреннему двору.
– Аций, веди свою декаду по правой лестнице! Виций, ваша декада пойдет следом через интервал – прикрывайте им спину! Аспер и Факсий, вы также пойдёте – по левой!.. Поппер и Кассий, ваш второй этаж! Генор, проверь комнаты на заднем дворе, кухню и кладовые, будьте внимательны, сопротивление могут оказать и рабы!.. Даксий, поможете ему! Вар, проверьте сад и конюшни, если есть... Будьте внимательны, проверьте каждый угол! Ларсий, остаётесь здесь, проверите комнаты атрия, все, что здесь есть... – Оглядел лица своих деканусов, внимательные настороженные глаза. – Мужчин, подростков, всех, кто с оружием, убивать на месте, женщин, девчонок, детей тащите на улицу, там уже наверняка скупщики рабов... Вы первые – берите, что хотите, только будьте осторожны... Все, ребята, пошли!
Легионеры бросились выполнять короткие приказы своих деканусов, центурион остался в атриуме, следил, как декада Ларсия растекалась по ближайшим комнатам, сдергивая шторы, высвечивая стены пылающими звездами факелов.
Центурион Марций поудобнее перехватил рукоять короткого меча – гладиуса, направился в кабинет хозяина дома. По пути зашел еще в две комнаты, никого там не было, лишь шторы смежных комнат дрожали, может быть, от сквозняка. В кабинете он замер, тут тоже дрожала огромная штора на всю стену, но сквозняка здесь не было. Подошел и встал рядом. Штора дрогнула, и римлянин сделал шаг влево, занося руку с мечом на уровень горла. Прислушался. Почему ему вдруг показалось, что это не мужчина? Опустил руку с мечом чуть ниже... Женщина, подросток?
Штора снова дрогнула.
– Стой! Или я убью тебя... не глядя...
Уловил выдох из легких, несмотря на шум и крики с улицы. Рывком отдернул штору и выбросил руку с мечом. Лезвие замерло в двух пальцах от девичьей шеи чуть ниже подбородка.
Девчонка!
Он глядел на нее сверху в бледное испуганное лицо, огромные тёмные глаза, распахнутые губы. Оглядел ее одежду – рабыня! – полотняная туника, тоненький пояс, сандалии. Моргнул, поднимая глаза, упёрся взглядом в лицо.
Симпатичная. Что ты здесь делаешь? Думаешь, спрячешься? Глупая.
Легионеры найдут и непоздоровится тебе.
– Пожалуйста... – прошептала девушка.
Ах да!
Опустил руку с мечом, и рабыня прижала левую ладонь к горлу, будто прикрывая рану, но там у нее ничего не было, кроме дрожащего страха. Да её всю трясло от страха, комок ужаса. Конечно, его можно было сейчас бояться, после того, как они прорвались через ворота города, как выглядит лицо, если руки и кираса в брызгах крови и грязи?
Ты и должна бояться, потому что теперь ты в моей власти. От страха ты даже рта не раскроешь, что ни сделай сейчас с тобой. Я для тебя сейчас – ночной кошмар, воплощение ужаса!
Но она удивила его не на шутку. Заговорила вдруг, не без страха, конечно, дрожащим голосом, но быстро и уверенно, от чистого сердца, несомненно.
– Пожалуйста!.. Прошу вас... Все мы люди, и вы, и я... Прошу вас, заклинаю... Отпустите меня... Сделайте доброе дело, ведь вы не убили меня сразу, что-то остановило вас, значит, что-то есть у вас в душе, значит, вы – благородный человек... Возможно у вас тоже есть сестра, жена или девушка, может быть, вы любите... – Перевела дыхание, и слеза сорвалась с ресниц, поползла по щеке. Это возбуждение, страх, нервы, но не истерика. Такая не будет биться головой об стену. – Я не знаю... но уж мать-то у вас точно есть, не упали же вы с неба... О, боже, что я говорю?.. – Но он не обиделся при упоминании о матери, смотрел прямо. – Прошу вас, взываю к вам, к тому благородному, что есть у вас, отпустите меня... Прошу вас... Отпустите... Умоляю... – Она замолчала, поджимая дрожащие губы, смотрела на него влажными глазами, наверное, думала, что не тронула центуриона и попробовала зайти с другой стороны: – Если хотите, я... я могу заплатить вам... – Склонила голову, вынимая из мочек ушей тяжелые золотые серьги с красными камнями, протянула центуриону, говоря: – Возьмите... Возьмите, пожалуйста...
Марций долго глядел на неё, рассматривая тонкое лицо, большие темные глаза. Рабыня... Откуда у неё такие серьги? Украла, пока хозяева дома безразличны? Пока никому нет до этого дела? В этой-то суматохе...
– Украла?.. – усмехнулся, дрогнув губами. – На краденое пытаешься свободу себе купить?
Она отрицательно замотала головой, выбившиеся волосы у висков колыхнулись, на щеках выдавился румянец.
– Нет, нет, это моё... Поверьте мне... Прошу вас...
После сожжения Нуманции рабов было немного, в городе последние месяцы царил голод, да и многие жители неохотно шли в плен, мужчины почти все сражались до последнего. Скупщики с каждым днем повышали цены на живой товар, выискивая кого помоложе, да посимпатичнее, и кого ещё можно было продать где подальше, если откормить и привести в товарный вид. Воины за дни грабежа натащили на потеху много женщин, а теперь потихоньку избавлялись от них, не зная, на что прокормить.
Группы рабов уходили далеко на северо-восток, к Риму, там они будут востребованы. Местные сутенёры скупали самых смазливых и молодых, потом, когда все воины избавятся от своей добычи, они станут приносить своим хозяевам небольшой, но постоянный доход.
Центурион Марций к женщинам был равнодушен, поэтому не захватил себе добычи такого рода, хотя легионеры его центурии приволакивали ему двух женщин на выбор – он отказался! Зачем они ему? Даже если и одна, что с ней делать? Проще заплатить за одну девушку и за одну ночь, чем жить с женщиной под одной крышей. Её нужно терпеть, одевать и кормить, да ещё какая попадется – не знаешь. Одному в этой жизни всегда проще.
Возвращаясь из Нуманции, его центурия попала в засаду. Воинов в Нуманции было немного, но они уже оправились от первой растерянности, сумели организовать достойное сопротивление римской центурии, расслабившейся, с награбленной добычей и с женщинами. Каждый думал, как сохранить свой трофей – мальчишки! Недавнее пополнение... Многие полегли, а виноватым остался один – их центурион, не сумевшей вовремя организовать оборону.
Сейчас, через несколько дней после боя, когда начали приводить армию в порядок, стали ясны потери, центурион не досчитался многих и ждал вызова к легату. Ждал каждое мгновение. От тяжести на душе играл в кости.
Играл он редко, но ему всегда везло, кости шли ему, словно живые, и многие в легионе были его должниками. Больше всех должен был ему центурион Овидий – игрок, кутила и пьяница, любитель женщин. Он словно поставил себе цель: обыграть Марция, и с каждой их встречей долг становился больше.
– Всё, Овидий! Достаточно! Сегодня я больше не играю, ты и так должен мне… – Наклонился, вглядываясь в хмельное лицо центуриона. – Плати! Отдавай долги…
– Марций! Где я возьму столько денег? Ты сошел с ума!
– Мне все равно. Ты должен – отдавай!
– Ну-у… – Овидий замялся, захохотал нетрезво, оглядываясь на окружающих людей – легионеров, центурионов. – Давай договоримся. Денег я тебе не найду столько и сразу, давай я тебе предложу равноценную замену.
– Какую еще замену?
– Женщину! Молодую женщину, девушку… Хороша! – Опытно прищёлкнул языком, прищуривая глаза.
– Я не беру долг женщинами. – Старался, чтобы голос был твёрдым и уверенным.
– Извини, мальчиков у меня нет… – Захохотал, и все вдруг поддержали его. Марций стиснул кулаки и нахмурился.
– Ладно! Хватит тут!.. – оборвал смех решительно. – В женщинах долги я не беру, я предпочитаю деньги!
Смех окружающих оборвался, все замерли, ожидая, чем всё закончится.
– Да ты посмотри на неё! Посмотри… Молодая, свежая, не себе оставишь, кто тебя знает, продашь, или пусть на тебя поработает… Я тебе с уверенностью скажу, успехом будет пользоваться…
– После тебя… женщину… – усмехнулся. – Извини.
Овидий тряхнул темными волосами, крикнул:
– Луд! Приведи девчонку!..
Стоявшие у входа палатки расступились, пропуская раба с девушкой. Она выступила вперед и замерла. Марций сухо сглотнул, стараясь быть спокойным.
Она!
«Ну что же ты не убралась подальше? Попала в руки Овидия! Да-а…»
– Посмотри на неё внимательно. – Овидий подтолкнул девчонку ближе к Марцию. – Отмыть, приодеть… Смотри, какие волосы, кожа нежная, смотри, какие руки, только ласкать… – Схватил за запястье её, протягивая кисть к Марцию. Тот не шевелился, смотрел прямо.
Туника та же, только разорванная от пояса вниз, – коленки проглядывают, тонкие, светлые. Волосы, распущенные по плечам, отливали красной медью, свивались у лица, у бледных дрожащих щёк.
«Овидий мало тебя слушал, у него с женщинами разговор короткий – по губам и под себя…»
– За такие деньги, Овидий, я куплю себе две таких рабыни, да еще и девственницы – сейчас такой товар – даром идет.
Овидий захохотал:
– Да ты торгаш, Марций! Тебе притон держать надо, вы только посмотрите на него! А...
– Я не торгаш; я просто не люблю, когда меня за дурака держат... – Марций поднялся на ноги, подошел ближе, стараясь не смотреть в её лицо. – Всем известно, как ты с женщинами… Ты даже не скрываешь, у неё, верно, всё тело в синяках… Или она сама тебе отдалась? – Смотрел в упор в темные хмельные глаза центуриона.
– Да ты что? Глянь! Я же знал, что мне её продавать придётся! – Одним махом сорвал с девчонки тунику, вытолкнул рабыню к свету.
Марций приподнял бровь. Под туникой оказалась еще одна, короткая и белая, и ткань значительно лучше, дороже, она лишь скрывала тело еле-еле. С этого момента он засомневался, что она рабыня по сущности своей. Стояла, сжавшись, опустив голову, и волосы посыпались на грудь, открывая спину; обнимала сама себя за плечи, прикрывая еле закрытую грудь. Все, кто был рядом заулюлюкали, рассматривая девичье тело. Тонкая, светлая кожа ног, высокие сандалии лишь привлекали внимание к ним. Мягкие локти, подрагивающие лопатки.
Он вернулся только к обеду, застал её за расчёсыванием волос и замер, глядя на её руки: снующие в прядях тонкие пальцы.
Из-за полога показался невольник-старик, засуетился с обедом.
Центурион буркнул:
– Чем занимаешься там?
– Да-а... – отмахнулся раб, подставляя столик с обедом. – Решил зашить вашу тунику, крепкая ещё, жалко выбрасывать...
Вскинул тёмные брови, вопросительно глянул на раба, перевёл взгляд на рабыню в углу:
– Ты теперь не один, подключай к работе, пусть делает всё, что скажешь... Спит, наверное, до обеда. – Почувствовал на себе взгляд девичьих тёмных глаз, пропускающих неприятие через упавшие волосы. – Мыть что надо, варить, стирать – используй!
– Да вы что, господин! Посмотрите на неё! Какая с неё работница – только и следи за ней, чтоб чем не порезалась или иглой не искололась... Ничего же не умеет... Девочка ещё!
– Девочка! – Он усмехнулся. – Знаем мы этих девочек... С виду ничего, а чуть что, сразу в рёв... «Как вы можете?»
Рабыня выпрямила спину, убирая обеими руками волосы с лица, глядела прямо, с вызовом.
– Послужи-ка мне за столом! – приказал.
Девчонка поднялась и подошла, собирая волосы на затылке в тяжёлый узел. Выглядела она значительно лучше, чем вчера. Отдышалась и помылась, выспалась, прямо красавица.
Марций следил за ней, снимая рыбу с кости, а рабыня налила ему в кубок вина, разбавленного водой, вложила в протянутую руку салфетку, следила и сама за ним, открыто, не скрываясь. К такому он не привык.
– Как тебя зовут? Или мне звать тебя испанкой?
– Почему испанкой? Мои родители из Рима! Я – Ацилия!
У неё даже в голосе – вызов. Всё меняется при свете дня. Марций нахмурился, вспоминая:
– Ацилия?.. Ацилия... Уж не того ли самого Ацилия дочь, сенатора, что изгнали из Рима?
– Того самого.
Он присвистнул, вскидывая на неё голову, стал рассматривать пристально. Ведь чувствовал, что что-то не то... Дочь сенатора. Ничего себе!
– Теперь понятно, почему ты ничего делать не умеешь, всю жизнь пальцем о палец не ударяла! Слуги и рабы, няньки и повара... Так? – Она промолчала, глядела сверху. – А теперь жизнь повернулась, всё стало по-другому, а ты своими ручками и делать ничего не научилась, ничего не умеешь, даже иглу держать! Так? – Он поймал вдруг её руку за запястье, потряс кистью в воздухе. – Папа-мама лелеяли доченьку, думали найти богатого жениха, а оказалось?.. – Усмехнулся, показав белые зубы. – Шлюха, рабыня гарнизонного центуриона...
– Хватит! – Она вырвала руку резко и спрятала за спину. – Моя мать умерла сразу же, как родила меня, я даже не видела её ни разу...
– Значит, отец тебя изрядно баловал, даже не показал, как добывают в этой жизни на кусок хлеба...
– Не трогайте моего отца! Он был благородным человеком в отличие от вас! – Она вспылила и с грохотом поставила глиняный кувшин на столик, вино плеснулось на столешницу. – Извините... – прошептала виновато.
– Твой отец был сенатором, а я всего лишь центурион, я честно выполняю приказы, а его – выгнали из Рима. Где справедливость? Правда?
Она дёрнула головой с вызовом, вздёрнула подбородок, и волосы её, распутавшись, посыпались по плечам чёрной блестящей волной, завораживая, приковывая взгляд. Ацилия торопливо собрала их, закинув руки назад, стала скручивать в тяжёлый жгут, чтобы снова спрятать. Многие говорили ей о красоте волос, и этот тоже сказал:
– Тебе нужно обрезать волосы, иначе ты по полдня будешь их только чесать и мыть, или тебе купить ещё пару рабынь – ухаживать за тобой? – Усмехнулся небрежно, допил вино из кубка и поднялся.
Ацилия следила за ним со своего места, растерянно хлопая ресницами, шепнула:
– Я никогда не отрежу их, я растила их всю жизнь...
– А мне всё равно, как я скажу, так и сделаешь.
– Нет...
– Что? – Он прямо глядел ей в глаза. – Повтори ещё раз. – Она опустила голову, пряча глаза. – Что это ещё такое? – Отвернулась, покусывая губы. – Вот так-то лучше.
Он направился к выходу, захватив свой плащ.
– Господин? – она сама позвала его.
Центурион обернулся молча.
– Я... У меня есть родственники в Риме... Двоюродный брат, он любит меня, как родную сестру... Если вам так нужны деньги, если вы так цените их, позвольте мне написать письмо в Рим, он приедет, он выкупит меня за любые деньги...
Марций смотрел на неё, склонив голову к плечу.
– Нет!
– Почему? Ну, почему? Почему – нет?
– Нет и всё! – сказал, как отрезал, развернулся уходить и крикнул вдруг напоследок: – Гай, отдай ей шитьё! Вечером приду и проверю!
Ацилия только устало прикрыла глаза.
– Эй, Марций, всё хотел тебя спросить...
– Спрашивай... – Марций поморщился, поворачивая голову к центуриону Лелию, и уже внутренне приготовился к восприятию рыжего голубоглазого лица. Они давно уже конфликтовали друг с другом, пытались задеть при всяком удобном случае, потому что были прямой противоположностью друг другу.
– Я слышал, у тебя появилась рабыня...
– Ну и что? При чём тут ты?
– Я её видел. Ничего девка, горячая...
Марций старался держать себя в руках, но чувствовал, что сегодняшняя вечерняя встреча может закончиться неприятностями. Чувствуя накаливающуюся обстановку, легионеры подтягивались со всех сторон. Любопытные.
– И дальше что? – Марций вызывающе вздёрнул подбородок.
– Я тут подумал на досуге, зачем она тебе вообще нужна? Что она у тебя делает? Ты ведь не используешь её по назначению... Правильно я говорю? – Он засмеялся, работая на публику, огляделся на лица окружающих. – Я ведь правильно говорю?
– Какое тебе дело, Лелий?
– Ха-ха-ха! Да я прав! Ты даже не спишь с ней! Зачем она тебе? Для чего? Отдай знающим людям, тем, кто знает, что делать с женщиной... – Марций наклонил голову, глядя на собеседника исподлобья, от волнения тёмные волосы прилипли ко лбу и к вискам. – Слушай, Марций, может, – он усмехнулся, обнажая белые крупные зубы в ухмылке, – я знаю, есть такие уроды среди мужчин, хотя, даже не знаю, можно ли их назвать мужчинами... С натяжкой...
Марций бросился к нему, скрипнув зубами, что аж в ушах зазвенело, но кто-то из деканусов удержал его за локоть, успокаивающе зашептал рядом.
– Ха-ха-ха! – засмеялся Лелий. – Сегодня будет жарко!
– Отвали! – Марций пытался всеми силами держать себя в руках, деканус удерживал его с трудом, начали подтягиваться другие. В любой момент столкновение могло перерасти в драку.
– Я её видел и даже пощупал немножко... – Многозначительно изогнул рыжие брови. – Она девственница, Марций! Девочка... Ты держишь у себя под боком девушку... Может, ты не знаешь, что с ней делать?.. Ты меня позови, я тебе покажу! Даже научу немножко!.. А то ты так и помрёшь в незнании... Бедная душа! Честное слово...
– Лелий, успокойся, чего ты взялся сегодня на ночь глядя? – вмешался ещё один центурион, но Лелий даже взглядом его не удостоил; сейчас перед ним было лишь бледное с румянцем на скулах лицо центуриона Марция.
– Признайся, сколько девок ты попортил в Нуманции за эти три дня? – Усмехнулся пренебрежительно. – Да отдам своё жалование – ни одной! Зачем ты тогда у себя её держишь? Продай её мне! Она – девочка, Марций, я даже накину тебе за это лишнюю сотню, а? Давай, договоримся!
– Да пошёл ты!.. – Марций дёрнулся в руках державших его людей, закричал: – Да что вы держите меня? Вы лучше его держите!
– Ха-ха-ха! – расхохотался Лелий. – Молодой петушок залетел на забор!.. Подождите, ребята, сейчас он начнёт кукарекать!.. Да сдаётся мне, эта курочка не для тебя, ты у нас вообще какой-то расслабленный... А может, ты не способный? Может, ты не можешь, а?..
Марций сбросил с себя всех, кто пытался его удержать, в мгновение оказался рядом, сбивая последние слова с губ обидчика коротким сильным ударом кулака. Лелий опомнился в миг, одним махом двинул в ответ, а второй рукой – под дых, выбивая воздух из лёгких. Марций упал на колено от неожиданности, конечно, драться с Лелием один на один – сплошное безрассудство! Не давая опомниться, ударил ногой сверху по лицу, и Марк упал на локоть, но в падении, уже больше на инстинкте, толкнул Лелия в ноги. Тот в пылу драки не удержался и рухнул на колени, Марций бросился на него, начал бить по голове кулаками, но тот лишь заворочался на земле, мотая огромной рыжей головой, словно всё ему нипочём – провёл короткий удар в грудь, больше дистанция не позволяла! Марций осел на землю, прижимая руки к груди, а Лелий, обхватив его рукой за горло, сдавил руки в замок, удобно укладывая подбородок противника в локоть. Зашептал на ухо поверженному врагу разбитыми губами:
– Всё равно она будет моей... Рано или поздно... И ты сам увидишь это... из нас двоих... она... она меня предпочтёт... И я у неё буду первым... Я первым возьму твою рабыню, а ты останешься с носом. Ведь это всё, что у тебя есть... Х-х-х... – Усмехнулся, сжимая локоть, и Марций захрипел, задыхаясь кровью.
– Лелий! Лелий, ты что? Ты же задавишь его! Остановись! Что ты делаешь? Что делаешь?
Подлетевшие легионеры и офицеры начали разнимать их, растягивать тиски рыжего центуриона. Показался трибун:
– Драку устроили! А ну как палок всем прикажу выдать! Это что такое? Прекратить!
Лелий поднялся сам, а Марция подняли деканусы. Он стоял, стирая кровь с разбитого калигом лица, шипы сапога сорвали кожу на щеке и на подбородке.
– Это кто здесь у нас такой? – Трибун вышел в свет горящих костров. – Марций? Лелий? Центурионы? Вы что, с ума посходили? Какой пример для подчинённых! Сейчас легату доложу и получите палок!.. Что, Марций, совсем пьяный, что ли? – Смотрел прямо в глаза, но центурион выдержал взгляд, даже жестом не ответил на вопрос. – Пораспустились! Чем соображаете? – кричал, а сам смотрел на Марция, прямо в глаза.
На нём всё поразительно быстро заживало, как на собаке, через два дня он уже вышел в строй, а за это время даже ни разу не заговорил с Ацилией, лишь взгляд мельком, да безразличие из-под ресниц.
Она ненавидела его, за его упрямство, не понятное ей, за жадность в деньгах, за жестокость и чёрствость души ненавидела. И от этого ещё больше горела желанием вырваться, придумать хоть что-то, хоть как-то обойти его, пока не поздно.
Она хорошо помнила, где он хранил свои документы, и где стоял этот секретный сундучок, долго собиралась с мыслями, пока не спросила старика Гая:
– Ты случайно не знаешь, как отправляют почту из гарнизона?
– Это можно узнать... Вестники часто ездят в Рим с донесениями... Но они потребуют за это деньги...
Ацилия прищурила глаза, припоминая, в какое место она припрятала свои серьги с рубинами.
* * *
– А вы знаете, центурион, что по последним данным ваша центурия при взятии Нуманции потеряла больше всех? – спросил легат Валенсий, нахмуривая седые брови.
– Нет, господин легат, я этого не знал.
– А зря... – Легат обошёл вокруг стола, закладывая большие пальцы обеих рук за пояс. – Зря! Вы, как командир центурии, как никто другой могли бы это знать.
– Потери моей центурии исчисляются в основном ранеными, в легионе, даже в нашей когорте, есть центурии, где потери в убитых даже больше, или равны потерям моей центурии...
– Да бросьте, Марций, несмотря на потери, эти центурии продолжают оставаться укомплектованными на 75 процентов... А ваша?
Марций дёрнул подбородком, медленно прикрыл глаза, смаргивая усталость.
– Нам придётся добавлять в вашу центурию молодёжь, новобранцев. Более, чем на 50 процентов. Разве это будет боеспособная центурия?
– Я обучу её. Вернутся раненые.
Легат усмехнулся, отворачиваясь, прошёлся опять за стол, глядя вниз. Его коротко стриженные седые волосы светились, казалось, насквозь в свете горящего светильника. Легат любил вот так вот сам лично беседовать с подчинёнными, даже с простыми центурионами.
– Я начинаю сомневаться, сможете ли вы это сделать. Эта центурия уже попадала к вам, составленной в основном из молодёжи, и что? Вы не смогли её обучить, раз такие потери.
– Но, господин легат...
Командующий поднял руку, останавливая его:
– Наверное, мы поторопились, назначая вас центурионом, вы ещё не готовы стать командиром...
– Но, господин легат, выслушайте меня! – он порывался сказать и перебил командира, и встретил укоризненный взгляд, но сейчас ему уже было наплевать на последствия. – Я получил эту центурию два месяца назад, она только-только была после укомплектования, там были одни новобранцы, сплошные гастаты! Мне даже не хватало триариев-ветеранов, чтобы учить их! Я сам с ними бился...
– Центурион, все это делают.
– Я знаю! Но, господин легат, никогда такую слабообученную молодёжь не бросают в самую гущу сражения! Они ведь даже не воевали ни разу по-настоящему! Я же говорил трибуну Фаску, когда получил приказ на наступление... А мы ещё и попали по приказу на сектор Главных Ворот – там же было самое ожесточённое сопротивление...
– Вы ставите под сомнения разработанный общим советом офицеров план наступления? План, утверждённый самим консулом Сципионом? – Марций опешил, в миг перегорев. Такого он не ожидал. – А не слишком ли для центуриона шестой центурии?
– Господин легат...
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы совсем умалчиваете о том, что ваша центурия бросилась грабить дома, не имея на это приказа, что по вашему разгильдяйству вы оказались застигнутыми врасплох... Это вы, центурион, не сумели организовать оборону, это вы распустили свою центурию... Разве вы можете быть командиром?
– Тогда наши потери были вбольшем ранеными, мы потеряли безвозвратно четырёх, а на Главных Воротах – сорок восемь!
– Перестаньте, Марций! Хватит! Хватит искать виноватых.
Центурион опустил голову, поджимая губы, упёрся подбородком в кирасу.
– Мы соберём совет и решим, что с вами делать. Либо вас понизят в звании, вы станете шестым центурионом шестой когорты, либо вообще лишитесь этой должности... Вам не хватает опыта.
– А кому вы отдадите мою центурию?
– Посмотрим, какие будут предложения. Я буду выдвигать кандидатуру центуриона Овидия, его центурия хорошо себя показала и потерь совсем немного...
– Так там сплошные триарии! – Вскинул голову с огромными горящими глазами.
– Идите, центурион, идите... Юпитера ради!
Он шёл на подкашивающихся ногах, в груди всё кипело, как в жерле Везувия, глаза ничего не видели.
– Подождите! Центурион? – Обернулся, глянул исподлобья на легата, ничего не сказал. – Я тут хотел отдать вам.
Весь следующий день он не мог отделаться от навязчивых мыслей о ней, вспоминал её, её лицо, её гнев, её немое сопротивление. И всякий раз, когда она вспоминалась ему, он улыбался мечтательно и с нетерпением ждал вечера и ночи, желая опять обнять её, даже если она опять будет сопротивляться.
К обеду получил ошеломивший его приказ – пока ещё он центурион, его назначили на ночное дежурство по лагерю, а до вечера отпустили.
Он вернулся к себе, зашёл, снимая шлем, остановился у входа.
Рабыня сидела за столом с иглой и ниткой, шила себе новую тунику, к нему спиной, и, наверное, не услышала его.
Марций осторожно убрал шлем на пол, мягко ступая по истёртым коврам, прошёл к ней. Она не замечала его, поднимала руку с иглой, придерживая шитьё. Марций наклонился к ней, к затылку, вдыхая запах женщины. Волосы рабыня собрала на голове, завязала ярким платком, но они выбивались на шею тёмными завитками. Он осторожно втянул воздух через зубы, поймал её кисть с иглой.
Девчонка вскинулась от неожиданности, но упёрлась спиной в его грудь, спереди – стол. Марций поцеловал её в шею под затылком, прямо через волосы, но рабыня склонилась в бок, отворачивая голову, пыталась избегать его, но встать, пока он не позволит, не могла.
– Пустите... – попросила вдруг, сама даже не смотрит, глаза – мимо.
Марций отпустил её руку, упёрся пальцами в стол слева и справа от девчонки, ласкался разомкнутыми губами о её волосы на шее. Рабыня уже сидела прямо с твёрдой окаменевшей спиной, смотрела прямо перед собой. Ему казалось, что он даже слышит удары её испуганного сердца.
– Не бойся... Чего ты боишься?
Почувствовал, как вздрогнули её лопатки, когда она положила обе ладони на столешницу.
– Оставьте меня, пожалуйста... – почти жалобно попросила она.
– Оставить? – шепнул он ей в ухо, усмехнулся. – Ну уж нет... Я целый день этого дожидался... – С кльзнул губами, прижимаясь к затылку Ацилии щекой. – Я старался быть аккуратным, если я сделал тебе больно... Следующий раз будет легче, а потом – ещё легче...
– Хватит! – резко воскликнула она и попыталась подняться, но руки центуриона мгновенно обрели силу, сдавили слева и справа, удерживая на месте. И рабыня со стоном отчаяния подчинилась ему.
– Ты из тех женщин, что западают в душу, что не дают покоя... Они все тебя видели, знаешь, как они смотрели на тебя? Все, все они... – Его руки расслабленно скользнули со стола ей на колени и выше, по бёдрам, к животу. Ацилия дёрнулась вперёд, когда легли на грудь горячие мужские ладони. – А ты моя... И будешь только моей...
И тут она уже не выдержала, упрямая и решительная, рванулась в сторону, сама сгребая с себя его руки, вылезла из-за стола, встала, глядя гневно сверху:
– Вашей? Вашей, говорите? «Подстилкой центуриона»? – Он выпрямился под её взглядом, опустил руки вдоль тела.
– А у тебя есть какие-то возражения? Ты считаешь, что это не так?
Она долго глядела ему в лицо, потом скривилась вдруг с выражением муки, заговорила:
– Отпустите меня, вы же не представляете себе, как вы мучаете меня... Если что-то ещё осталось у вас... О, Юпитер! Не заставляйте меня, не вынуждайте, как вчера... Прошу вас... Умоляю...
Он оглядел её, она в короткой мужской тунике по колено, с чистой нежной кожей лодыжек – так и хочется касаться её... Разве можно себя сломить?
– Нет... – выдохнул.
Ацилия замотала головой, преодолевая грудной стон отчаяния, отступила, стараясь уйти к себе, но Марций догнал её и преступил дорогу.
Она остановилась, уперев взгляд в его грудь.
– Пустите... – проговорила, не поднимая глаз.
Центурион не шелохнулся, и она обошла его стороной. Марций поймал её за локоть и резко дёрнул к себе, на грудь. Девчонка вскинула огромные глаза, глядя удивлённо, упёрлась ладонями в кожаную кирасу, спросила, нахмуриваясь:
– Что вам надо?
– Мне? – Усмехнулся, удерживая её за локти, пристально рассматривал девичье лицо, неожиданно решился на поцелуй распахнутых губ. Девчонка попыталась отвернуться, но он поймал её лицо в ладони, не позволил ей избежать себя, нашёл пылающие сухие губы, целовал, ловя горячее возмущённое дыхание.
Наконец, она вырвалась, хрипло дыша, заговорила:
– Вы что?.. Вы с ума сошли... Пустите меня! Ну пустите же! – Рванулась, и он не стал удерживать её. Смотрел, как она прячется в своём углу, видел её открытые ноги. Улыбнулся, прощаясь:
- Ещё увидимся.
Вышел.
Утром он вернулся с дежурства уставший и злой, Гай помогал ему снимать кирасу, крутился рядом.
– Где она?
Раб поднял выцветшие глаза, дрогнул седыми бровями, шепнул:
– Спит, наверное... Я не видел её со вчерашнего дня...
Когда же Марций отдёрнул штору – её место оказалось даже не расправленным, она не ночевала дома, её не было!