В уютном лесном пруду жила-была утка по имени Кря. Её жизнь была ритмичной и честной: с восходом она отправлялась «на работу» - патрулировать камыши, добывая улиток и пропалывая ряску. Осенью она собиралась с подругами в стаю и преодолевала долгий, утомительный путь на юг. Возвращалась весной уставшей, но счастливой - от пережитых приключений, от встреч, от чувства выполненного долга перед самой собой. У неё были верные подруги, общие шутки и жизнь, наполненная смыслом простых, необходимых дел. Её мир держался на трёх китах: Дело, Дорога, Дружба.
И вот случилось невероятное. Кря, купив однажды из любопытства лотерейный билет у болотной совы, выиграла Главный Приз Леса - целую пещеру, доверху набитую золотистыми желудями, самой твёрдой лесной валютой!
«Свобода!» - просигналил её мозг выбросом дофамина. Она составила мысленный план: «Пункт 1: Больше пропалывать надоедливые сорняки в пруду. Пункт 2: Объявить себе вечный отпуска.» Ей казалось, что она не выиграла желуди, а наконец-то вырвала у судьбы право на беззаботную жизнь.
Она действовала стремительно. Утка прокрякала заявление об уходе со своей «должности» на пруду. Отменила билет на юг. Заказала бобру построить тёплый, непродуваемый домик с подогревом от гниющих листьев. Она купила себе всё о чём можно мечтать: самую блестящую рыбку (с доставкой), самые мягкие пуховые перины, развлечения (сказки от соловья на заказ). Ей казалось, что она достигла вершины утиного счастья.
Но постепенно начался странный, неучтённый в её планах обратный отсчёт. Она перестала ходить к пруду. Зачем мокнуть и нырять, если еду приносят?
Её тело, лишённое полёта, начало воплощать метафору застоя. Мышцы крыльев, не знавшие сопротивления ветра, атрофировались в декоративные бантики. На брюшке вырос тёплый, пушистый матрац из жира - идеальная подушка для спящей воли. Даже её кряканье потеряло звонкую интонацию запроса и обрело вялое, самодовольное ворчание консьержки в роскошном отеле.
Старые подруги звали её в поход за камышом или просто поболтать на коряге. Но у Кря теперь не было с ними общих тем. Их мир - труд, дорога, ветер - стал ей чужим. Они отстали от моды, грустно думала она. Не знают новых тенденций в мягкости перин и не отслеживают деликатесы в лесной доставке. Но отстала от настоящей жизни именно Кря. Она была настолько далеко от простых уток, что казалась она эмигрировала в другую страну, страну потребительства, и забыла родной язык.
Зато появилась «новая элита» - Лис с оскалом бизнес-консультанта и Куница с глазами ростовщика. Лис с маслянистой улыбкой восхищался её «деловой хваткой». Куница напевала песни под её домом. Но им нужна была не дружба Кря. Они смотрели на неё как на добычу: одни - как на свежий кусок мяса, другие - как на склад желудей. От этого в душе Кря поселился страх. Она боялась выйти, чтобы не ограбили. Стала бояться заснуть, чтобы не съели. Её роскошная вилла превратилась в самую дорогую в мире клетку, где тюремщиком и заключённой была она сама. Её перья, не знавшие чистой воды, потускнели и слиплись. Взгляд, в котором когда-то прыгали солнечные зайчики, стал вялым и подозрительным. Она была катастрофически, вселенски несчастна. Хотя у неё было всё, кроме самой жизни.
И тогда случилось вторжение. Не ограбление - вторжение реальности в её симулякр счастья. К её порогу пришли старые подруги - Забывака и Косичка.
В их глазах не было ни лести, ни жажды к её богатству. Было недоумение к её бедности.
- Кря, ты чего заплыла? Вон, жизнь - вертится! - сказала Забывака, махнув крылом в сторону пруда, где танцевала обычная, ничем не купленная красота. Пошли с нами, хоть пёрышки проветришь!
Кря хотела отказаться. Ей было страшно и… стыдно. Но в их взгляде был интерес к ней. Не к желудям. К Кря, которой она была до свалившегося её на голову богатства. Это чувство она забыла, как забыла вкус живой, а не приготовленной, и положенной ей прямо в рот, рыбы.
Она пошла. Сначала на прогулку. Потом - неуклюже нырнула. Осторожно, с одышкой взлетела на соседний дуб. Было больно, страшно, непривычно. И невыразимо прекрасно. В этой боли просыпались онемевшие душа и тело. Мышцы болели, дух захватывало, но в груди затеплилось странное, забытое чувство — азарт, усталость, радость от усилия.
Постепенно Кря вернулась. Она снова стала «работать» на пруду - не из-за денег, а потому что это делало её частью общего ритма, давало чувство нужности и повод для болтовни . Она снова полетела на юг со стаей - не потому, что не могла купить тепло, а потому что не могла купить общее преодоление, песни в ночи и чувство дома, когда, наконец, достигаешь цели.
Прозрение ударило, как клюв по льду. Желуди - это не жизнь. Это абонемент в никуда. Настоящее счастье нельзя положить в кладовую. Его можно только прожить. Оно - в усталости на крыльях, в общем смехе, рождающемся не от остроумия, а от совместно пережитого ветра, в спокойном сне, когда тебя охраняет не дверной замок, а знание, что ты в кругу друзей.
Она не раздала все желуди сгоряча. Она поумнела. Она стала использовать их как инструмент связи, а не как стену. Финансировала починку плотины, праздник для птенцов, новую карту миграции для стаи. Её богатство превратилось из тюрьмы в мост, соединяющий её с миром.
И сова, в чьих глазах отражались целые эпохи, изрекла: «Глупцы думают, что свобода - это отсутствие труда. Мудрые знают: свобода - это право выбирать свои обязательства. Счастье - это не про жизнь не выходя из гнезда. А в желании полёта. Потому что душа, как мышца, живёт только в напряжении. В полёте. В усилии. А всё остальное - лишь красивая, душная клетка с золотыми прутьями. И самое страшное в ней - это то, что ключ находится внутри.»