Обещание на губах

Пролог

"КРОВЬ НА ТИТАНОВЫХ КЛЫКАХ"

Они не нашли покоя в гробах. Их вырвали из небытия, пробудив под леденящим светом операционных ламп, где наука примерила корону Бога.

2089 год. «Нексус-Био», словно осколок ночи, грандиозным кристаллом черного стекла вознесся над костями старого Токио. Внутри, в стерильном стерильном чистилище лаборатории, где белые стены источали запах хлора и первобытного страха, на экранах мониторов плясали графики безупречной формы – холодная симфония прогресса. Вирус VX-9, под личиной «эликсира вечной молодости», проникал в святая святых – ДНК добровольцев, обещая бессмертие, даря проклятие.

Доктор Ли Чен, творец VX-9, наблюдал, как его детище переписывает саму суть человеческого бытия. Его белоснежный халат оставался безупречным, даже когда первый подопытный в приступе неконтролируемой ярости растерзал медсестру, словно хищный зверь свою добычу.

Первые результаты вселяли леденящий душу трепет:

Лаборант Егоров не успел издать и предсмертного крика. Испытуемый №4 вонзил клыки в его шею, словно голодный волк. Бесстрастные камеры зафиксировали жуткую картину: 3,2 литра крови исчезли за одиннадцать невыносимых секунд. В официальном отчете – «несчастный случай». Но в воздухе, пропитанном запахом хлора и паникой, витала зловещая правда:

Они создали хищников.

Эра «Титановых Клыков». Их окрестили так за зловещие биоимпланты – мерцающие осколки стали, заменившие им зубы, превратившие в совершенные орудия убийства. Сначала их было двадцать, избранные. Год спустя – две тысячи, армия кровожадных монстров, жаждущих лишь одного – крови.

2095 год. Начало «Войны Чаш».

Михаил Вельский, тогда еще капитан спецназа, возглавил штурм проклятой лаборатории. Он нашел доктора Ли в камере с зеркальными стенами – безумный ученый хохотал, облизывая окровавленные пальцы, словно вкушая плоды своего чудовищного творения.

"Вы не понимаете… Мы дали им эволюцию!"

Через месяц первый вампирский клан предъявил человечеству ультиматум – ежемесячная дань крови: 10 000 литров, цена жизни. В ответ люди ответили огнем, превратив Био-Комплекс "Альфа" в пылающий ад. Выжившие запомнили лишь кошмар:

2100 год. Пакт Осиро.

Остатки правительств рухнули, склонив головы перед новой реальностью, признав поражение. Новые правила, высеченные кровью и страхом, стали законом:

2157 год. Мир, рожденный из крови и страха, – хрупкий баланс на грани войны.

Ярус Стеклянных Шпилей. Здесь воздух был очищен от «человеческой скверны», пропитан ароматами роскоши и безнаказанности. Биоимпланты Solaris (цена – пятьдесят миллионов крипто-кредитов) даровали привилегию – час под настоящим солнцем, чтобы надменно продемонстрировать свое превосходство. «Наслаждение требует ритуала», – Михаил Вельский провел пальцем по хрустальному краю бокала, наполненного рубиновой кровью. Его титановые клыки, инкрустированные алмазной крошкой (последняя модель X-Gen), сверкали хищной, смертоносной улыбкой, отражая искусственный свет.

Средние Террасы.

Здесь люди жили по кодексу доноров, покорно протягивая вены в ожидании своей участи:

Нижние Тени Трущобы, царство отчаяния, где:

Тень за спиной у рая – обитель надежды и отчаяния.

В 2149 году произошло нечто, что Совет вампиров стремился скрыть под покровом вечной тайны:

Сейчас, в 2157-м, Софье двадцать семь. Она трудится в подпольной лаборатории, одержимая идеей создать антидот – ключ к спасению сестры и всего человечества. Последняя запись в ее дневнике, дрожащая надежда в пучине отчаяния, – искра света во тьме: «Образец №241. Реакция с кровью Михаила Вельского дала неожиданный результат. Если я права… это не лекарство. Это оружие».

Глава 1. Чужой среди своих

2157 год. Нижние Тени, сектор 9.

Вентиляционные шахты выли, как раненые звери, изрыгая клубы едкого пара, настоянного на запахе ржавчины и въедливого дезинфектанта. Софья Крушина прижалась ладонью к обжигающе холодной двери, чувствуя дрожь металла под пальцами. Где-то высоко, этажами выше, на "Средних Террасах", начинался привычный вечерний рейд на нелегалов.

Отрывистые хлопки плазменных глушителей и злые выкрики патрульных:
"Чип! Предъяви чип!" - безошибочно достигали слуха.

Глухие удары плазмы гулко отдавались в лабиринте бетонных коридоров, оставляя после себя едкий запах озона и обгоревшей плоти.

– Три минуты, – проскрежетал голос в наушнике, пробиваясь сквозь треск помех. – Сканеры отключены до сектора 12. Спасибо твоему вирусу в системе наблюдения, но если они спустят дронов…

Софья перевела дух, ощущая, как холодный пот стекает по спине. Ее пальцы сжали рукоятку двери – сталь была настолько холодной, что кожа буквально прилипала к металлу. Рывком распахнув дверь, она вдохнула удушливый коктейль запахов: озон сгоревшей проводки, химическая горечь дезинфектанта и… что-то еще. Тошнотворно-сладкое. Кровь. Старая, застоявшаяся, с примесью антикоагулянтов.

Лаборатория ютилась в трех тесных подвалах, превращенных в хаотичное хранилище краденого оборудования: центрифуги с грубо стертыми номерами, пиратские нейрочипы с перепаянными контактами, нейросканер, собранный из обломков трех нерабочих аппаратов, и холодильник для образцов, плотно обмотанный паутиной проводов – без этой кустарной системы охлаждения кровь Вельского свернулась бы за час, превратившись в бесполезный сгусток.

На стене мерцала голограмма сестры: Анна в безупречно белом халате, ослепительно улыбающаяся. Живая. За два дня до заражения – в белом халате, с улыбкой, которая сейчас казалась нереально далекой, почти призрачной. Совсем не та, что сейчас томилась в клетке за свинцовой дверью, чьи почерневшие клыки оставляли глубокие, зловещие царапины на бронированном стекле.

За свинцовой дверью с грохотом что-то рухнуло. Затем – жуткий скрежет когтей по металлу, заставивший Софью вздрогнуть.

– Я кое-что принесла, – ее голос звучал хрипло от напряжения. Она резко перевернула пробирку на стол. Кровь цвета темного янтаря с мерцающими вкраплениями медленно перетекала внутри, оставляя на стекле маслянистые, зловещие разводы. – Образец 242. Вельский М.А., 2156 год, штамм Alpha-9. Криогенное хранение.

Украсть ее стоило непомерно:

Экран вспыхнул ядовитым синим светом, проецируя изображение доктора Гросса – его дешевый киберпротез левого глаза мерцал тусклым красным светом.

– Ты безумна?! – Его голос звучал резко, как скрежет металла. Шею обезображивал багровый ожог от вампирского клейма – напоминание о прошлой жизни в "Стеклянных Шпилях". – Это же генетический эталон Alpha-штамма! Если Вельский узнает…

«Если его кровь содержит маркеры Alpha-штамма, как у Анны… Тогда я смогу воссоздать антидот. Даже если это убьет меня», – пронеслось в голове Софьи.

– Если Вельский узнает, он пришлет "Метелку", – ее пальцы сжали шприц так сильно, что костяшки побелели. Она резко вонзила иглу в резиновую пробку. Кровь зашипела, выпуская в воздух эфемерные фиолетовые пузырьки, которые тут же лопались, оставляя после себя едва уловимый металлический запах. – Но это единственный шанс найти его слабое место. Я больше не могу ждать.

Камера в углу моргнула зловещим красным глазом, словно подмигивая ей. Софья замерла – казалось, даже сердце перестало биться на мгновение. Но нет, это просто сбой в системе. Просто...

Верхние Уровни. Резиденция Вельских.

Кабинет, скорее, напоминал кунсткамеру жутких трофеев: череп доктора Ли, заключенный под пуленепробиваемым колпаком, с хищно поблескивающими золотыми клыками; интерактивная карта Нижних Теней, изъязвленная пульсирующими рубиновыми точками – очагами мятежа и хаоса; и странный артефакт в углу – то, что когда-то было солнечными часами, теперь покрытое плотным слоем пыли.

Михаил Вельский откинулся в кресле из полированного черного граба, с задумчивой ленью наблюдая, как густая капля янтарного напитка медленно скользит по стенке хрустального бокала, словно живая. Кровь. Рафинированная до глянца, обогащенная синтетическим гемоглобином – но все еще теплая, хранящая отголоски жизни.

— Любопытно, — он провел пальцем, оставляя на голографическом экране кровавый след от порезанного когтем, приближая изображение. На нем – девушка в запачканном, изорванном лабораторном халате, ее пальцы, дрожащие от усталости, помещают его кровь в допотопную центрифугу. В уголке экрана мелькнуло что-то еще – чип с фамильным гербом Вельских, небрежно брошенный на стол.

— Мы ее вычислили, — доложил охранник, вынырнувший из тени за спиной. Его титановые когти зловеще проскрежетали по безупречному мрамору пола, оставляя тонкие царапины. — "Метла" уже в воздухе.

Михаил неспешно наполнил бокал "коньяком", наблюдая, как жидкость переливается в свете голубоватых неоновых ламп.

— Отмените приказ.

— Но, господин, протокол...

— Она намеренно оставила след, — его голос звучал мягко, но в нем явственно слышалась сталь. Он коснулся экрана в том месте, где лежал чип. — Это приглашение. И я намерен его принять.

Клетка Анны.

За дверью скрывался кошмар:

• Два метра в поперечнике, выдолбленных в бетоне – жалкое подобие круга.

• Стены, изъеденные глубокими, безумными шрамами, словно в припадке исступления кто-то пытался вырваться из этой каменной пасти.

Глава 2. Приглашение хищника

Красный глаз камеры мигал в такт сиренам, завывавшим снаружи. Свет погас на секунду — где-то на верхних уровнях взорвали энергоузел.

Софья выхватила иглу из пробирки, разбрызгивая капли крови. Фиолетовые пузырьки шипели, разъедая металл стола, оставляя после себя язвистые дыры с дымящимися краями.

— Гросс! — её голос сорвался на крик. Она ударила по экрану, оставляя кровавый отпечаток пальцев.

Статичный шум. Затем:

— Твой вирус... пал... — голос доктора прерывался, фонил, будто он говорил через глушилку. — "Метелки" уже у шахты лифта... Они идут по твоим следам...

Следы. Софья посмотрела на пол — капли её крови вели прямо к двери. Идиотка! Она забыла, что порезы на руках оставляют метки.

С потолка посыпалась штукатурка. В углу треснула труба, выпуская струйку ржавой воды — в Нижних Тенях даже коммуникации были пропитаны запахом плесени и безнадёжности.

Софья схватила шприц. 12 секунд на выбор — её взгляд метнулся к:

— Прости, Анна, — прошептала она и ввела себе раствор.

Фиолетовая жидкость обожгла вену, словно в нее влили расплавленный металл. Кровь Михаила вспыхнула в венах ледяным пожаром, заставив её судорожно выгнуться.

Боль.

Она впилась пальцами в стол, чувствуя, как по нервным путям расползается странное тепло — будто под кожей копошатся тысячи микроскопических существ.

— А-а-аргх! — Софья закусила губу до крови, но металлический привкус во рту уже заглушал вкус собственной крови. Зрачки то сужались в точки, то расширялись, заливая зрение черными волнами.

Она вскрикнула, сжав зубы, чувствуя, как яд и надежда разносятся по телу.

Первый дрон ворвался, разнеся дверь ударом титанового корпуса.

— Софья Крушина, — голос Михаила лился из динамиков, обрамлённый лёгким эхом, будто он говорил из глубин зеркального зала.

Кожа Софьи покрылась мурашками — странное сочетание ужаса и тяги заставило ее содрогнуться. Сердце колотилось так сильно, что боль отдавала в челюсть. Голова кружилась, а в ушах стоял звон, будто кто-то бил в натянутую проволоку.

— Вы украли не просто кровь. Вы украли мою историю.

Она прикрыла рукой шприц. Голова кружилась.

— Ваш штамм — мутировавший, — выдохнула она, ощущая, как язык стал непомерно тяжелым. — Вы знали, что он превращает людей в монстров?

Дрон приблизился, лезвия жужжали в сантиметре от её шеи.

— Он превращает их в сильных, — поправил Михаил. — Как ваша сестра. Где она, кстати?

За спиной Софьи раздался рёв.

Анна билась в клетке, её когти уже прорвали стальную дверь.

Боль ударила, как молот по стеклу, и мир рассыпался на осколки воспоминаний, острые и кровавые.

Лаборатория "Нексус-Био", 2095 год - за 62 года до нынешних событий (2157).

Михаил (ещё человек) ворвался в святая святых, сбив с ног двух охранников. Воздух здесь пах стерильностью и безумием. В центре комнаты - прозрачная капсула.

Внутри капсулы Доктор Ли прижался к стеклу, его пальцы оставляли кровавые мазки. Глаза - два черных пузыря, губы растянуты в гримасе, похожей на улыбку.

— Вельский! — Ли высунул язык, облизал стекло. — Я ждал тебя. Ждал, чтобы подарить бессмертие!

Михаил поднял пистолет. Пули оставили лишь белые точки на бронестекле.

— Ты превратил людей в монстров! — его голос сорвался на хрип.

Ли нажал кнопку. Пол под Михаилом раздвинулся — гидравлические захваты, как щупальца, впились в его запястья и лодыжки. Он рухнул на колени.

— Я сделал их совершенными, — Ли вышел из капсулы. Его халат был покрыт бурыми пятнами. — Но ты... ты станешь больше, чем они. Первым из нового вида.

Шприц в его руке пульсировал черной жидкостью. VX-9-M — модифицированный штамм, еще не испытанный на людях. Жидкость переливалась всеми оттенками чёрного, словно капля ночи в стеклянной колбе.

Михаил дернулся, но захваты лишь глубже впились в плоть. Ли присел рядом, его дыхание пахло гнилыми яблоками.

— Я скоро умру, — прошептал ученый. — Но мое творение будет жить в тебе.

Иглу он воткнул прямо в сонную артерию. Холод расползся по телу Михаила, как тысяча пауков.

Кости Михаила с болью ломались и реформировались. Его челюсть неестественно выдвинулась с хрустом ломающихся суставов, впивается клыками в шею ученого. Артериальная кровь била ритмичными толчками, заляпывая белоснежные стены апокалиптическими узорами.

Его первые мысли: "Он сделал меня богом." Капли крови стекают с его подбородка, образуя на полу крошечное озерцо.

Видение рухнуло - потолок застонал под тяжестью невидимого груза, и дождь бетонной крошки осыпал лицо, как пепел после взрыва.

Пока Софья корчилась на полу лаборатории, охваченная видениями, в резиденции Вельских разворачивалась своя драма. Михаил наблюдал за происходящим через систему "Око Совета" — технологическое чудо, превращавшее весь его кабинет в гигантский монитор.

Стены были стеклянными панелями, которые показывали, как на левом экране тепловизор выделял ребёнка, роющегося в мусорном баке в трущобах. Недалеко от него стоял старик с чёрным браслетом, дрожащий у теплотрассы. А внизу улицы «Голодный» с искаженным лицом поедал крысу.

В центральном экране показывалась архивная запись из "Нексус-Био". Михаил видел самого себя 62 года назад — молодого человека, кричащего в кресле с гидравлическими захватами.

Михаил шагнул к окну и под его ногами вспыхивали золотые линии, подсвечивая его путь. Чёрный мрамор на полу с золотистыми инкрустациями изображал змею, кусающую свой хвост, на подобие круга вечности. Рядом был Феникс, как возрождение от боли. И всё было усыпано каплями крови, как цена бессмертия.

Глава 3. Антидот и плен

Тьма. Безмолвие. Не просто отсутствие света – густая, вязкая, как смола, тьма, что заполняла каждый закоулок сознания. Она обвивалась вокруг Софьи, просачивалась под кожу, замедляла время до тягучего, почти осязаемого ритма.

Тишина здесь была не просто отсутствием звуков – она зияла поглощающей пустотой, будто из мира исторгли само понятие шума. Ни дуновения ветра, ни крадущихся шагов, ни даже слабого биения сердца. Только стук. Глухой, монотонный, словно отдаленный барабанный бой. Тук-тук. Тук-тук. Софья терялась в догадках – то ли это её сердце, то ли чужое, бьющееся где-то поблизости, в этой же непроглядной бездне?

И вдруг – звон. Тонкий, пронзительный, как предсмертный крик натянутой струны, сорвавшейся с грифа. Он терзал тишину, впивался в мозг, заставляя содрогнуться всем телом.

И вслед за ним – обжигающий холод. Не просто прохлада – ледяная лавина, хлынувшая в вены, словно расплавленный металл. Он расползался по сосудам, сковывал мышцы, душил каждую клетку в тисках.

Софья была не в силах пошевелиться. Не могла издать ни звука. Но чувствовала – этот холод не стремился убить. Он парализовал. Подавлял тот безумный процесс, что запустил экспериментальный препарат.

И тогда – голос.

— Дыши.

Низкий, с едва уловимой хрипотцой, будто его обладатель слишком редко пользовался им для чего-то, кроме сухих приказов. Голос, который звучал не в ушах – он рождался внутри, будто сама тьма шептала его на ухо - Михаил.

Софья ничего не видела – её веки отяжелели, будто их залили свинцом, а зрачки, расширенные от невыносимой боли, отказывались фокусироваться. Но она чувствовала – кожей, нервами, каждой клеткой, переполненной чужеродным ядом.

Его пальцы сомкнулись на её запястье – не просто коснулись, а впились, как стальные тиски, прижимая к чему-то твёрдому и невыносимо холодному. Металл? Камень? Операционный стол, покрытый застывшими каплями её собственной крови?

Ледяная игла вонзилась в вену. Сначала – лишь легкий укол, будто мимолетное прикосновение снежного ветра. А затем – волна.

Она прокатилась по венам, вскипая в них, словно жидкий азот, выжигая чужеродный штамм, изгоняя его из каждой клетки. Боль была острой, но очищающей – не та хаотичная агония, что разрывала её изнутри, а контролируемый огонь, методично уничтожающий заразу.

— Ты не умрёшь. Его голос звучал слишком близко – казалось, его губы касались её виска. — И не станешь одной из нас.

Его дыхание опалило кожу – не человеческое, не живое. В нём смешались запах старой крови, не её – чужая, выдержанная, словно изысканное вино. Дорогого коньяка, словно выдох аристократа, привыкшего к роскоши даже в своем проклятии. И Электрической свежести, как озон после грозы, статическое напряжение перед ударом молнии. Как будто он впитал в себя саму грозу – и теперь выдыхал её обратно в мир.

— Но ты дорого заплатишь за эту дерзость.

Последнее, что она почувствовала – его руку на своём лбу, пальцы, вцепившиеся в волосы, будто он фиксировал её голову для какого-то важного, ужасающего ритуала. А потом – тьма. Не просто потеря сознания. Падение.

Бесконечное, стремительное, в бездну, где не было ни боли, ни страха – лишь тихий шепот её собственной крови.

Софья очнулась медленно, словно всплывая со дна черного океана. Первое, что она ощутила — шелк.

Черный, холодный, скользящий по коже, как прикосновение ночи. Тяжелый балдахин над кроватью был расшит серебряными нитями — при слабом свете они мерцали, словно паутина из звезд.

Комната дышала мрачной роскошью. Стены, обшитые темным дубом, испещренные золотыми инкрустациями — витиеватые узоры, напоминающие то ли сплетение вен, то ли древние руны. Портреты предков в позолоченных рамах — их глаза, неестественно яркие, казалось, следили за ней. А клыки — слишком длинные, слишком острые — выдавали в них нечто большее, чем просто аристократов.

Камин, в котором тлели синеватые угли — пламя казалось мертвенно-холодным. Воздух был густым, насыщенным запахом крови — не свежей, а выдержанной, словно дорогое вино, с отчетливым металлическим послевкусием. С ароматом старых книг — пергамента, чернил и чего-то плесневого, будто эти фолианты хранились веками. И дорогим табаком — дымным, с нотками виски и чего-то запретного, щекочущего ноздри.

Тело было слабым, но очищенным. Ни следов мутации, ни боли — лишь легкая тяжесть в мышцах, будто после долгого, изнурительного сна. Она попыталась приподняться — и тут же рухнула обратно на подушки. Голова закружилась, в висках застучало. И только тогда она заметила его. Браслет. Тонкий, серебряный, обвивающий запястье, словно змея. Он казался слишком легким, чтобы быть настоящим металлом, и слишком холодным, чтобы быть просто украшением.

ДНК-метка. Но не та, что носят люди. Вампирская. На внутренней стороне — гравировка:

"Собственность Дома Вельских."

И ниже, мелким шрифтом:

"Бежать — значит умереть."

Где-то внизу, в лабораторном блоке, раздавался ритмичный стук – будто огромное сердце билось за стенами. Не обычная клетка – из закаленного стекла, пронизанного серебряными нитями, сплетенными в узор, напоминающий паутину. Каждый раз, когда Анна касалась стен, нити вспыхивали голубоватым светом, оставляя на ее коже ожоги в виде причудливых рун. Анна была уже не человеком, но и не «Голодной» – не той безумной тварью, что рыскала по трущобам. Ее кожа – бледная, почти прозрачная, пронизанная тонкими фиолетовыми прожилками, словно корни ядовитого растения. Глаза – абсолютно черные, без зрачков, но в них горел разум. Когти – длинные, изогнутые, как клинки, царапали стекло, оставляя белые шрамы, но не могли его пробить.

Она помнила. И это было хуже любой боли. Когда Михаил приблизился к клетке, его тень скользнула по стеклу. Анна замерла, потом резко обернулась, и из ее горла вырвался хриплый шепот:

— Со…фья…

Голос был истерзанным, будто слова продирались сквозь колючую проволоку. Михаил остановился.

Глава 4. Пробуждение.

Тишину пронзил вздох – тончайшее лезвие, распоровшее шелковую ткань ночи. Этот звук, такой же мимолетный, как биение мотылька о стекло, исходил от спящей Софьи.

Софья во сне едва заметно шевельнулась, и ее пальцы, бледные, почти призрачные в лунном мареве, словно лепестки осыпающейся розы, робко коснулись его руки. Мимолетность. Миг, равный вечности. Испепеляющая вспышка.

Михаил дернулся, словно зверь, угодивший в смертельную западню, будто его хлестнули плетью, пропитанной ядом – ядом горьких, давно похороненных воспоминаний.

Он не смеет так реагировать. Не имеет права.

Он – совершенство, отточенное годами, бессмертный, бог, закованный в облик хищника, владыка теней, утоляющий свою нечеловеческую жажду страхом и безграничной властью. Его кожа – холодный мрамор древних гробниц, глаза – бездонные колодцы, отражающие лишь пустоту вымерших миров. Он давно ничего не чувствует. И не должен.

Но ее прикосновение опалило кожу нестерпимым огнем, выжигая слои памяти, словно раскаленное клеймо, наложенное рукой палача.

Михаил ощутил, как в его мертвых венах заструилась странная теплота – будто ледяные кристаллы крови начали таять. Это было невыносимо. Его пальцы непроизвольно сжались, и он вдруг осознал ужасающую правду: он не просто чувствует. Он помнит. Помнит, как кровь бежала по жилам горячей волной, как сердце билось в унисон чьему-то другому. Теперь же в груди была лишь пустота – вечный холод, который вдруг дал трещину.

Как ее кровь… Как незаживающий стыд…

Как проклятое эхо того, что когда-то он был смертным. Трепетным. Беззащитным. Человечным.

Михаил вскинул голову, словно срывая с себя невидимые оковы, и каменный подоконник под его пальцами затрещал, взвыл, рассыпаясь в серую пыль под брутальной тяжестью нечеловеческой силы. Прах. Ничто.

– Город, – прошипел он, словно исторгая проклятие из самой преисподней, глядя на ощетинившиеся шпилями улицы, вонзающиеся в темное чрево ночи, словно кинжалы в живую плоть. – Мой храм. Мои жертвенники.

Шестьдесят семь лет назад ему вырвали из груди трепетное сердце и бросили его в пылающее горнило отчаяния. Он отрекся от света солнца, от жалкой слабости, от глупых, ничтожных человеческих чувств. Похоронил их глубоко под спудом вечности. Забыл.

А теперь…

Теперь эта девочка, одним случайным, неосторожным прикосновением, пробудила давно уснувший, смертоносный пепел.

И пепел этот жадно разгорался, грозя поглотить его целиком.

За спиной шевельнулись тени – Софья перевернулась во сне, шелковое покрывало соскользнуло, как темная вода, обнажая хрупкую линию плеч, бледных, словно сотканных из лунного света. Михаил не обернулся. Он знал, что должен сделать.

Отдать ее Совету. Закодировать в отчете сухие, безжизненные строки: "Антидот сработал. Без осложнений". Ее заберут без промедлений. Предадут суду. И казнят за дерзкую кражу крови – за преступление, которому нет и не может быть прощения.

Но…

В груди вдруг заныло. Непозволительно. Нелепо.

Но почему тогда ее дыхание, такое ровное, такое живое, режет ему слух острее клинка из чистого серебра?

Михаил замер, словно мрачное изваяние, высеченное из самой кромешной тьмы. Внутри него свирепо бились два зверя: один – холодный, расчетливый, ведомый лишь долгом и вековой, нерушимой привычкой; другой – слабый, почти умерший, но вдруг восставший из пепла, из пепла прежней жизни. Он не мог понять, что страшнее – признать, что первый зверь ослабел, или позволить второму вновь завладеть им без остатка.

Он живо помнил Совет. Маски безразличия, скрывающие лица, глаза, острые, как лезвия, пронзающие насквозь. Они никогда не прощали слабости. Они не знали, что такое милосердие. Софья для них – всего лишь инструмент, ключ к потерянным тайнам, хрупкий сосуд для крови, которую они так отчаянно жаждали. А он, Михаил, должен был предоставить им этот сосуд, без единого колебания, без тени сожаления.

Но он отчаянно колебался.

Он ощущал, как подступает тошнотворная волна отвращения к самому себе. К той бесчувственной машине, в которую он превратился. К вечной ночи, в которую он сам себя безжалостно заточил. Софья, эта хрупкая девочка, казалась лучом яркого солнца, пробившимся сквозь кромешный мрак, и он до ужаса боялся этого света. Боялся, что он выжжет дотла его тщательно выстроенный мир. Мир тьмы.

Михаил закрыл глаза, отчаянно пытаясь унять дрожь, охватившую все его тело. Он должен был решить. Прямо сейчас.

Он резко развернулся, будто его дернули за невидимую нить, сотканную из самой судьбы.

Софья лежала, уткнувшись лицом в мягкую подушку, беззащитная, как птенец, выпавший из родного гнезда.

Ложь. Самообман.

Она – смертельная опасность. Ее кровь – жестокая угроза всему, во что он верил, всему фундаменту его новой, чудовищной жизни.

Но…

Она же – нестерпимое искушение. Первое за целую вечность. Едва забрезживший рассвет в беспросветной тьме.

Михаил сделал шаг вперед.

Тень, словно зловещий саван, накрыла кровать, поглощая свет, воздух, саму реальность.

– Ты не должна существовать, – прошептал он, и в голосе его слышался жуткий скрежет камня, ломающегося под тяжестью веков.

Но его рука, вопреки доводам холодного разума, вопреки всему его чудовищному естеству, потянулась к ее нежному лицу, словно заколдованная.

Остановилась. В сантиметре. Невидимая стена. Незримая, непреодолимая преграда. Он просто не мог.

Не потому, что боялся – он давно, слишком давно забыл, что такое всепоглощающий страх.

А потому что отчаянно хотел. Впервые за долгие, мучительные шестьдесят семь лет.

Михаил оскалился, обнажив клыки, острые, как бритвы. Зверь внутри требовал крови.

– Я сам решу, что с тобой делать, – прорычал он, и в голосе его звучала закаленная в вечности сталь.

Софья не шелохнулась. Сон, казалось, сковал ее крепче любых цепей. Михаил ощутил, как внутри него разгорается ярость, смешанная с леденящим душу отчаянием. Он был жестоким охотником, бесстрашным воином, хладнокровным убийцей – кем угодно, но только не жалкой марионеткой, не пленником собственных, нестерпимых желаний. Эта девчонка, эта глупая случайность, перевернула его устоявшийся мир с ног на голову.

Глава 5. Испытание на контроль

Ступени винтовой лестницы скрипели под тяжестью шагов Михаила, каждый звук отдавался эхом в узком бетонном колодце. Внизу, за бронированной дверью с биометрическим замком, раскинулась лаборатория — царство холодного металла и искусственного интеллекта.

Стены, покрытые голографическими панелями, проецировали данные в воздух — скачущие графики состава крови, трехмерные модели ДНК, карты нейронных связей. В центре комнаты стоял биореактор, наполненный розоватой жидкостью, где плавали обрубки тканей — выращенные органы для экспериментов. Роботы-ассистенты на тонких механических ногах передвигались между столами, внося коррективы в базы данных.

Но главное — клетка.

Прозрачный куб из армированного стекла, оплетенный серебряными нитями-проводниками. Внутри — Анна.

Она сидела, прижавшись спиной к стене, пальцы впились в собственные плечи, оставляя кровавые полосы. Глаза — два черных бездонных колодца — были прикованы к экрану, где мигали показатели ее состояния:

Уровень агрессии: 89%

Голод: критический

Контроль: 12% и падает

Михаил подошел ближе.

— Совет требует Софью, — сказал он, наблюдая, как Анна вздрагивает, словно от удара током.

Ее губы дрожали, обнажая клыки. Когда она заговорила, слова выходили прерывисто, с хрипом:

— Не… отдавай… ее…

— Ты знаешь, что будет, если я откажусь.

Анна резко вскочила, ударив ладонью по стеклу. Трещина поползла вверх, но серебряные нити тут же вспыхнули голубым светом, заставляя ее отпрянуть с рычанием.

— Они… убьют… ее…

Михаил наблюдал, как Анна борется с собой. Каждая клетка ее существа требовала крови, но что-то удерживало ее от срыва.

— Найди замену. Девушку без браслета. Живую.

Анна закачалась, словно пьяная. Ее пальцы впились в собственные плечи, оставляя кровавые царапины.

— Ты... обещаешь... не тронешь Софью? — она выговаривала слова медленно, с надрывом.

Михаил кивнул. В этот момент в вентиляции щелкнул датчик. Максим уже отправил своего человека следить.

Когда Анна исчезла в воздуховоде, Михаил подошел к анализатору. Кровь Софьи на экране была... слишком чистой. Слишком правильной. Это настораживало.

Тем временем на улицах Анна двигалась как тень. Агент Максима едва успевал за ней. Он видел, как она падала на колени, скребя себе лицо, борясь с жаждой. Но продолжала идти.

Город. 03:47.

Анна двигалась по темным улицам, как тень. Голод грыз ее изнутри, затуманивая сознание. Ее желудок сжимался в спазмах, будто в нем копошились стальные черви, разрывая плоть изнутри. Каждый шаг давался с трудом — она чувствовала запахи: горячую кровь сквозь стены домов, дыхание спящих людей, сладковатый аромат страха пьяниц, бредущих по переулкам.

И вдруг — он.

Мужчина, тощий, с горящими голодом глазами. Обычный человек. Но в его движениях была звериная резкость. Он шарил по мусорным бакам, рычал, царапал стену ногтями.

— Еды… надо… еды… — бормотал он.

Анна замерла. Он не почувствовал ее. Не испугался. И тогда он увидел ее.

— Ты… — его зрачки расширились. — Ты тоже голодная?

Он бросился на нее, как зверь.

Михаил наблюдал.

Камеры слежения передавали все в реальном времени. Он видел, как Анна на мгновение застыла, как ее клыки обнажились, как пальцы сжались в кулаки.

А потом — вспышка.

Человек рухнул на землю, его горло было разорвано. Анна стояла над ним, дрожа, с каплями крови на губах.

— Нет… нет… нет… — она завыла, падая на колени.

Михаил сжал кулаки.

Это было невозможно.

Обычные люди не нападают на вампиров. Они бегут. Если только они уже не заражены.

Анна выплюнула кровь на асфальт – густую, черную от яда голода. Труп мужчины лежал у ее ног, но его кровь она не пила. Не могла. Даже сейчас, когда каждая клетка ее тела кричала о жажде.

Тени переулков шевелились, будто живые. Где-то вдалеке гудели патрульные дроны, сканируя улицы на предмет нарушителей комендантского часа. Анна прижалась к стене, позволяя тьме обволакивать ее.

Она должна была найти девушку. Живую.

Не убивать. Не убивать.

Ее когти впились в кирпич, кроша его.

04:02. Рынок «Красные огни»

Барахолка, где торговали контрабандой едой и поддельными медкартами. Здесь всегда толпились те, кто не мог позволить себе чип в вене – бездомные, беженцы, беглые.

Анна шла, низко опустив голову. Ее ноздри раздувались, улавливая запахи:

Пот. Гниющие овощи. Кровь из порезанного пальца торговца.

Нет. Не то.

Она искала другое – чистый запах. Тот, что не перебит наркотиками, болезнями или страхом.

04:31. Станция метро «Заброшенная»

Здесь жили те, кому не хватило места даже на рынке. Анна пробиралась между картонными коробками, вслушиваясь в дыхание спящих. И вдруг – этот запах.

Молодая девушка, завернутая в прозрачный дождевик, спала, прижав к груди потрепанную книгу. На запястье – никакого браслета.

Анна присела рядом. Ее челюсть свело судорогой.

Не убивать.

Она наклонилась, вонзила клыки – и тут же замедлила укус, контролируя каждый миллиметр. Кровь хлынула ей в рот, сладкая, как мед.

Стоп.

Она оторвалась, оставив девушку живой, но без сознания.

04:58. Возвращение

Анна тащила свою добычу через канализационный туннель. Девушка была легкой, почти невесомой.

"Живая", – напоминала себе Анна, хотя каждая капля крови на ее губах жгла, как раскаленный металл.

Где-то над ними, на поверхности, завыла сирена. Кто-то нашел тело мужчины. Ее первую ошибку. Но теперь у Михаила будет замена. А Софья… Софья будет в безопасности.

Лаборатория. 05:12.

Перед рассветом она вернулась. Через вентиляционный люк свалилась без сил, волоча за собой бесчувственную девушку. На шее жертвы - лишь два аккуратных следа от укуса.

– Я.… не убила... – Анна выдохнула, падая на пол. Ее тело билось в конвульсиях. – Как... ты... велел...

Глава 6. Кровь и сталь

Лаборатория погрузилась в тишину, густую, как смола, нарушаемую лишь монотонным гудением вентиляции и редкими щелчками датчиков. Холодный синий свет неоновых ламп отражался в стеклянных стенах, превращая помещение в гигантский аквариум, где Анна была единственной пленницей. Воздух пах стерильностью, лекарствами и чем-то металлическим — кровью, возможно, или озоном от работающего оборудования.

Она лежала на узкой койке, вжавшись в тонкий матрас, её бледная кожа почти сливалась с белизной простыни. Грудь тяжело вздымалась, будто каждый вдох давался с трудом. Глаза были закрыты, но веки слегка подрагивали — не сон, но и не бодрствование. Где-то в глубине лаборатории капала вода, отсчитывая секунды.

Михаил стоял у двери, скрестив руки. Его фигура казалась чужеродной здесь — слишком массивной, слишком живой среди этой стерильной пустоты. Тени от приборов ложились на его лицо резкими полосами, скрывая выражение.

— Я не отпущу вас, — сказал он. Голос был ровным, почти механическим, но в нём слышался странный надлом — что—то человеческое, едва уловимое.

Анна медленно открыла глаза. Взгляд оставался мутным, будто она всё ещё видела что-то за пределами этой комнаты. Но Михаил заметил, что теперь глаза больше напоминали чёрное небо с белыми звездами врассыпку. Анна менялась?

— Почему? — её голос был хриплым, словно пересохшим от жажды, которую невозможно утолить.

Михаил сделал шаг вперёд. Его ботинки глухо стукнули по кафельному полу, эхо разнеслось по пустым коридорам за дверью.

— Потому что ваша кровь нужна Совету. И если они узнают, что ты можешь выпить запас на полгода и остаться голодной… — он замолчал, взгляд скользнул к мерцающему экрану с бегущими цифрами. — Вам лучше оставаться здесь. В моём доме.

— Ты не наш защитник.

— Нет. — Михаил подошёл ближе. Его тень накрыла Анну, поглотив слабый свет лампы над койкой. — Но я единственный, кто может вас защитить.

Анна засмеялась — сухо, беззвучно, лишь уголки губ дёрнулись в кривой усмешке.

— Зачем тебе это?

Тишина.

Где-то в системе щёлкнуло реле, и на мгновение погас один из экранов, оставив их в полумраке. Михаил отвернулся, его пальцы сжались, костяшки побелели. Он уставился на монитор, где пульсировали графики её анализов — цифры, кривые, ничего личного.

— Когда-то и я был человеком.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как запах меди и старых ран.

Михаил кивнул Анне — коротко, почти формально — и развернулся к выходу. Дверь лаборатории открылась с тихим шипением гидравлики, пропуская его в полумрак коридора. Холодный свет датчиков скользил по стенам, отбрасывая мерцающие тени, будто само здание дышало вокруг него.

Он шёл медленно, прислушиваясь.

И почувствовал.

Тонкая нить напряжения дрогнула где-то в глубине сознания — словно паутина, сотканная из тишины и чужих мыслей.

Софья проснулась.

Боль в висках ударила резко, как нож. Софья вскрикнула и села на кровати, вцепившись пальцами в простыни. Глаза застилала пелена, но даже сквозь неё она понимала — это не её комната.

Комната продолжала дышать всё той же мрачной роскошью. Тяжёлые бархатные шторы глубокого винного оттенка наглухо закрывали то, что должно было быть окном. В воздухе витал терпкий аромат старинного дерева, воска и чего-то ещё — сладковатого, почти наркотического.

Софья резко села на кровати, шелковистое покрывало сползло с её плеч. Боль в висках пульсировала, как живая.

— Где я?

Её голос затерялся в высоких потолках, украшенных лепниной. Всё здесь было слишком массивным, слишком чужеродным — резная мебель, канделябры с негорящими свечами, зеркало в золочёной раме, занимающее почти всю стену напротив.

Она поднялась, босые ноги утонули в ковре с длинным ворсом. Шаг. Ещё шаг. Зеркало ждало.

Холодное. Безжалостное.

В нём отражалась она — бледная, с растрёпанными волосами, в чужой ночной рубашке из тончайшего льна.

— Анна? — позвала Софья, прижимая ладонь к стеклу.

Ни ответа, ни движения — только её собственное отражение, будто запертое по ту сторону.

Тогда она ударила.

Раз. Два. Три.

Костяшки побелели, но стекло даже не дрогнуло.

— Анна!

Тишина.

И вдруг — лёгкий щелчок.

Дверь, которой не было секунду назад, открылась без звука.

— Софья.

Михаил стоял на пороге. Его чёрный костюм сливался с полумраком коридора, но глаза — эти бездонные глаза — казались ярче золота на стенах.

— Ты в безопасности.

Она отпрянула, спиной к зеркалу.

— Где Анна?

— Она отдыхает. — Он сделал шаг внутрь, и дверь бесшумно закрылась за ним. — Ты должна поужинать. Нам есть что обсудить.

В воздухе запахло мятой и чем-то металлическим — кровь? Лекарства? Софья сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Обсудить? — её голос дрогнул. — Или ты скажешь мне, что я тоже теперь твой пленник?

Михаил не ответил. Его пальцы слегка сжали косяк.

— Мне нужно отлучиться, — сказал он, и его голос, низкий и ровный, заполнил пространство. — Когда я вернусь, ты должна быть готова к ужину.

Софья, стоящая возле зеркала, подняла на него взгляд. Её пальцы вцепились в шелковистую ткань покрывала.

— Готова? — она усмехнулась. — Или просто послушна?

Он не ответил. Просто развернулся и вышел, оставив дверь открытой — немой намёк на то, что побег всё равно невозможен.

***

Огромное помещение с высокими потолками, уходящими в темноту. Стены, облицованные чёрным мрамором, впитывали свет, словно поглощали саму реальность. В центре, под куполом из матового стекла, стояла девушка. Та самая, которую принесла Анна.

Её лицо было бледным, глаза — пустыми, будто лишёнными души.

— Софья Иванова, — произнёс один из членов Совета, сверяясь с голограммой, проецирующейся над столом. Данные плыли в воздухе: биометрия, ДНК, история. Всё идеально. Всё — подделка.

— Добро пожаловать под нашу защиту.