Облачная гора

Часть 1

Продолжительные дожди превратили дорогу в тягучее месиво из жидкой глины. Копыта лошадей и колёса телег вязли в этой чавкающей трясине, но животные всё равно следовали дальше, подгоняемые звонким свистом кнута. Поверх холки тянущей упряжь лошади Суги́р едва видел дорогу впереди и, опустив взгляд себе под ноги, только и мог, что исходиться ненавистью ко всему. Он ненавидел грязь, что скрипела даже у него на зубах, ненавидел лошадь, что тянула телегу с ним, но больше всего – себя. За то, что позволил уподобиться и лошадям, и грязи на дороге. Эти тщедушные твари равнин легко ломались, покорно принимали седло и свою участь таскать на себе покорившего их – он тоже оказался слаб перед натиском врагов и посмел не погибнуть. Когда же он изживёт себя как скотина, ему ничего не останется как смешаться с жижей под ногами работяг. Та же – сколько её ни отмывай, чище не станет никогда, лишь прольётся на землю с водой в последней попытке напитать собой хоть ту. И Сугир был бы рад кормить червей, если бы ему не выпала доля иная.

Хмуро собирая у горизонта новые тучи, на мужчину сверху поглядывало небо. Иногда Сугир поднимал к нему глаза и вспоминал недовольный взгляд своего отца, ощущал то же непонимание, что и в детстве. Родитель бывал им частенько недоволен после уроков фехтования против старших – и куда более умелых – братьев, но небу-то чего что-то не нравилось?

Не ему хмуриться и сердиться на Сугира, а Аш-А́луму, Отцу всех Отцов, слышащему первый крик своего новорождённого сына, радующемуся боевой песне отрока и ждущему его последний вздох, когда бы тот не был предначертан. Но Аш-Алум был далеко, грязно-жёлтые степи Востока скрыли от глаз Его Пик, царапающий небосвод. Осталось лишь то же самое небо, а оно скорее было подобно матери, чей взор был не сильнее немого укора в ответ на бессилие к детской слабости. Если бы Сугир был ещё несмышлённым ребёнком…

Его ровесники уже позволяли своим сыновьям вгрызаться в глотки позарившимся на чужие земли. Своего клочка земли, прилегающему к осколку горы, у Сугира не имелось. Слишком много поездок и ночей под открытым небом, слишком много старших братьев, вовремя закрывающих рот младшему. Были ли у него сыновья он не знал, потому как не запоминал имён всех тех женщин, что решались согреться у него под плащом. Он им не мог дать ничего, потому как ничего не имел, а потому их встречи становились, как правило, первыми и последними. Пригреть ашшави́, потомка А́ша, было за честь, а Сугир больше не имел право им называться. Из-за собственной слабости он позволил отобрать у него его собственное оружие.

Ашшави без ножа и ружья всё равно что лишённый благословения Аша, его уже не назвать Ави́, приемником Аша у ног Его; забрать оружие у поражённого – равно как приказать умереть без благословения Отца Отцов.

Сугир не находил смысла жить, не имел и желания умереть в бесчестье. Он был уверен, что его братья перебиты или делят его участь где-то далеко к северо-западу, больше чем уверен, что ему не увидеть земель предков, захваченных более сильным противником. Тем, кто по праву назовётся Шаха́ш, Царём после Аша. С этой ношей на душе Сугир уже бы наложил на себя руки, если бы не знал, что подобная смерть не даст ему шанса обрести покой в Гранитных Чертогах Аш-Алума. И вряд ли его пленители дадут ему шанс вернуть остатки чести.

Гирей, ставший шахашем всего Южного Кряжа, был милосердней к своим врагам, нежели тот, которому до плена служил Сугир. Но, по мнению пленника, некоторые попросту пользовались возможностью разделаться с врагами и запугать тех, кто подумает отомстить новым хозяевам земли. Жители Гор знали, что Аш-Алум может разозлиться на своих детей, потерявших разум от ненависти или азарта битв, но при этом Его щедрость к ярым последователям могла стать объектом зависти. Немало шахашей охотились за Улыбкой Аша, отчего Горы из года в год проливали слёзы из крови своих жителей.

Взяв ценой немалых потерь форт, будущий властитель Гирей, маа́т Дайлу́, не вычистил горную цитадель от прежних жителей, устроив резню, как это бывало в случае задабривания Аш-Алума. Он пощадил всех, кроме наиболее верных и преданных своему прежнему предводителю. Сугир злился на себя, что когда его командиров и приближённых подчинённых вешали вровень со свежими знамёнами на стенах крепости, он валялся без сознания среди тел товарищей и крошева кирпичей, выбитых многочисленными выстрелами из пушек. Оглушённый громом близких взрывов и ударом чего-то тяжёлого, он долго не мог прийти в себя в лазарете. Мужчину лечили и кормили в процессе настолько хорошо, насколько это требовалось для его выздоровления. Он креп и слушал тех, кто присматривал за ним и всеми, кто ещё остался в живых.

Сугир узнал, что его и прочих оставили не с целью сделать солдатами нового войска. Отчасти их оставили солдатами, которым было велено отстаивать мир и покой. Но не холодным оружием и порохом, а строительным молотком и мотыгами. Ашшави, маат Напаа́к, в день, когда узнал о смене своего предназначения, осознал, что кроме имени у него не осталось никакой связи с прошлым. От досады не следовать по пути старшего поколения, сын рода Напаак начал мечтать о случайной – но и доблестной – кончине. Аш остался глух к этой молитве.

Как только Сугир достаточно окреп, чтобы можно было включить его в перевозку, мужчина был выслан с группой на юг. Извозчики не скрывали окончательной цели странствий – те совпадали с наказом Гирея. Шахаш занялся восстановлением переданных ему земель и стремительно. Старые властители выжимали из простых жителей последнее, чтобы пополнить ряды воинов, а следующим предстояли титанические работы по возрождению если не городов Техникса, то целой нации.

Сугир по задумке родичей должен был стать по меньшей мере командиром в войске одного из своих братьев. Уже после рождения он имел все данные бойца и военачальника. Крепкий мальчишка, способный благодаря Крови чёрных гномов укреплять своё тело и чувствовать крепость Гор под своими ногами. Иные его единокровники дарили Кровный талант глубоким шахтам, мастерским по обработке минералов или кузням, но юного Напаака принялись учить военному делу. То, что творилось за тренировочным плацом, мало занимало отпрыска одной из младших жён шахаша. Когда он возмужал, он умел только сражаться. Нож, длинный клинок или боевой топор были ему друзьями. Он знал как почистить и зарядить ружьё, не испытывал не только сожаления к убитому противнику, но и не видел ничего зазорного в том, чтобы оставить последнего без кое-каких личных вещей. Всё равно мёртвому они были уже ни к чему.

Часть 2

К утру нового дня после сна в тепле, без качки движущейся телеги, Сугир ощущал себя чуть ли не самым счастливым на свете. Некоторые вопросы беспокоили его подобно ленивой мухе, от которой можно отмахнуться ненадолго и немного насладиться тишиной. Для полного спокойствия ещё не имелось ни причин, ни условий.

В главном городе на земле младшего шахаша работы хватало, да не хватало рук, чтобы вовремя закончить хотя бы с половиной. Сезонные дела не ждали своей очереди. Поля зарастали сорняками, полезные травы перезревали, ягоды сохли на ветках или сгнивали. Леса и рощи становились гуще и непроходимее без прореживания от молоди или чистки. Одни отдавали себя заданию с полной отдачей, но тем в свою очередь требовалась подмога в другом, более приземлённом. Из-за недавних военных действий случались перебои с ресурсами, что было очень заметно, если окрестные земли не могли обеспечить сами себя. Война проглотила не только отправленных на границы с врагами, но и множество провизии, едва ли не заставив простых селян конкурировать за еду с жалкими остатками скота.

Солдатом Сугир чаще жевал сушеное мясо, а после, работником, на обед или ужин получал густой луковый суп и в лучшем случае запечёную на углях рыбёшку. Нередко его и остальных потчевали варёной репой или тыквой. Вторая чаще всего бывала безвкусной, но сладкую гном успел полюбить уже к концу первого месяца своего пребывания в батраках. Не меньше этого он про себя радовался и горячим тянущимся лепёшкам.

Сугир привыкал, в чём-то даже расслаблялся. Забывал о гневе и ненависти, навязанной предрассудками. Дела, к которым он приобщался, были разнообразными и требовали внимательности и осторожности, но чаще всего - выносливости и очень сильных рук. Сначала вместе с бывшим воякой работали те, кто приехал вместе с ним, а это без малого две дюжины крепких, но побитых войной мужчин. Далеко от барака им работы не давали, но Сугир подмечал подобных ему, которые отвечали за более серьёзную работу и потому отлучались за пределы селения. Он понимал, что не заслужил ещё должного доверия. Оттого-то неожиданная отлучка сотоварищей в перерыв его очень взволновала.

Обычно за работником приходил один из охранников-перевозчиков, и они уходили вместе. Исчезновения за дверью дома распорядителя недолго продолжались, и Сугиру начало было казаться, что в городке вербуют шпионов из “перебежников” или ещё кого хуже. Вместе с этим “вербовка” казалась гному слишком уж “громкой” и оттого мысли о подобном неуместными. Те, кого внимание управляющего обошло, интересовались у остальных подробностями их отлучек. Удостоенные общения с Эрнисом отвечали односложно: “спрашивали откуда родом”, “спрашивали чем занимался до зачисления в строй”, “спрашивали что умею”. Наслушавшись этого, гном начал беспокоиться о другом - а если управляющему не понравится, что на него работает боец по крови и выучке?

От излишнего волнения мужчину уберегла неторопливость Эрниса. В день, когда к Сугиру во время перерыва подошли с наказом, что его ждут в доме управителя, гном только думал о том не повлияет ли его разговор на сложность работы, а если и повлияет, то справится ли он. Во всяком случае, кое-кого из приехавших соратников определили на новые места, а кто-то изо дня в день занимался только одним делом – например, рыбачил, валил лес или помогал с починкой домов. Сугир же дежурил на подмоге, таскал принесённый хворост, колотые дрова или воду из колодца. Он не считал, что ему грозит изменения на фронте работ, да только и те, кто сменил сферу, не стали отличаться какими-то привилегиями и кормить их не стали лучше.

Во дворе распорядителя гном был не раз, когда носил дрова или воду, но не за дверями. И издалека он замечал, что жильё главы в разы лучше барака, к которому привык Сугир, и готово к сезонному похолоданию без достройки, которую претерпел кров гнома, обзаведясь небольшими сенями. Для небольшой семьи Эрнис имел слишком большой дом. Мало для кого было секретом, что мужчина тоже защищал сторону своего шахаша и вернулся меньше полугода назад, чтобы узнать, что от его семейства остались только старик-отец, жена, сын с дочками и совсем маленькая племянница. Всех остальный съела и не подавилась война.

Дому не хватало заботы. Слишком большой для возможности держать в порядке каждый угол для всех тех, кто остался. Они старались, и сын даже мелкого шахаша мог заметить эти старания. Но дому всё равно не хватало полноты. Когда Сугир вошёл, склонив голову из-за низкого дверного проёма, он на мгновение зацепил взглядом простые циновки из камыша, подивившись, что вполне зажиточный господин не стал покрывать пол чем поприличнее.

– Присядь сюда, – услышал гном, выпрямляясь за порогом.

Комнатка после тёмных сеней казалась мужчине светлее, чем бывает барак по вечерам. Помещение освещалось парой масляных чаш, стоящих на столах – одна на столе в углу напротив входа, вторая – в дальнем углу справа от входа, и сложенной по центру комнаты жаровни. Эрнис сидел ближе всего к званому гостю, в то время как его старшая дочь занималась самостоятельным письмом. Управитель батраков указывал на скамью рядом с его столом, примерился к гладко строганной дощечке и выжидающе взглянул на Сугира. Мужчина поторопился исполнить просьбу.

– Простите, – хрипло извинился он и со всей осторожностью опустился на скамью.

– Тебя ведь Сугиром звать? – пристукнув угольным грифелем по дощечке, негромко спросил Эрнис.

– Сугир, – согласно кивнул тот и кашлянул, прочищая горло от хрипоты. Не так много он разговаривал и потому с непривычки сипел. – Маат Напаак.

– Не слышал о таких, – управитель принялся карябать на дощечке грифелем. - Где стоит дом, в котором ты родился?

– В двух днях к северу от Западного Пика Короны Аша, – вздохнул гном, вспоминая высочайшие вершины родных гор, именуемых Короной Аш-Алума, Отца Отцов и Царя всех Царей. – Там я и вырос, и там же начал службу в армии шахаша.

– Самые границы с Гармонией, – с восхищением покачал головой Эрнис. – Так выходит, что ты сам из рода шахаша?

Часть 3

Новая рубаха на смену была Сугиру немного больше по размеру, но он слишком хорошо знал, насколько большее по размеру удобнее тесного. У одежды же имелось и преимущество в чистоте и свежести, что были как нельзя кстати после очередного трудового дня. Одно удовольствие для гнома было в том, чтобы стереть с себя дневную пыль, другое – полностью смыть грязь, а вместе с ней и усталость. Даже мысль о скором горячем паре, душистой воде и щётке поднимала настроение, а в остальном мужчина сам старался держать лицо. Хотя бы на виду у остальных работяг он поддерживал дружеские безобидные шутки, на равных подтрунивал над ребятами, решившими приударить за местными хихикающими от смущения молодыми и не очень женщинами. Для стройности мужского внимания сам поглядывал в сторону женщин, но чаще поднимал взор выше их голов, что было просто, учитывая расстояние между группками. А потом снова таскал воду, колол дрова и помогал пилить брёвна, временами, как ему казалось, слишком громко смеялся, излишне надрывал спину, когда грузил повозки с теми же дровами, месил глину или дробил камни.

На глазах Сугира поселение крепло, но он знал, что не увидит, как то поднимется после разрухи. Как сказал Эрнис, ему наверняка нашли работу в задымлённой деревушке у гор, где он до конца жизни будет прислушиваться к стенам шахты и предупреждать о возможности обвала. Не так плохо, если второй вариант - не жить вообще, но сам мужчина не считал, что его последующая жизнь наладится хотя бы до того уровня, чтобы иногда радоваться этой самой жизни. Ресурсов у себя на подобные излишества он не находил, да и возможности не маячили на горизонте.

Потребовалось около полутора недель, чтобы все желающие – или кого обязали – смогли добраться до места жительства своего шахаша. Сугир по себе ощутил спад напряжения, что усиливался прежде с каждым новым гостем. Жизнь бодро кипела с новыми незнакомыми лицами, отчего мужчина позволял себе забываться за любованием будней. Отдельно он обрадовался приказу Эрниса целый день отдыхать в кругу приезжих. Отдыхать, но помочь со сбором небольшого праздника, который разрешили устроить старшие шахаши.

Праздничный день гном встретил рано, позволительно-неторопливо носил с остальными столы к просторному усадебному терему шахаша Бернура и ставил скамьи, пока женщины суетились у пристройки-кухни. Кто-то чуть слышно упомянул про крепкое красное пиво, привезённое от самых гор. Погода обещала быть ясной и безоблачной, отчего без оглядки на взрослых босоногие девчушки и мальчишки сбрызгивали пыль из больших вёдер и выметали подальше со двора разный сор.

После полудня дали отмыться в купальне, что Сугир сделал с особой тщательностью. Жёсткие волосы приобрели даже данный при рождении каштановый цвет. Чтобы не слишком лезли в лицо и глаза, гном подстриг их тяжёлыми ножницами, а после – подравнял и бороду, и покороче, следя за процессом в начищенное медное зеркало. Для полного порядка стянул пряди на голове самостоятельно сплетённым шнурком из льняных полос.

– Сугир? Сугир, приятель, это правда ты! – за непыльным делом неожиданно для гнома его окликнули, и он повернулся на голос.

К мужчине, сверкая глубоко посаженными глазами, спешил один из тех, кто мог спокойно потеряться среди рабочего люда. Такой же крепко сбитый телом, как и Сугир, как и жители горных кланов, но вот по Крови – кобольд, жадный до шахт рудокоп, но вынужденный зарабатывать прежде на жизнь наёмником. Гном узнал давнего знакомого не без труда.

– Ла́сло? - ухмыльнулся он, хлопнув по плечам окликнувшего и получив такой же дружеский шлепок в ответ. Сугир указал на длинные полосы вертикальных шрамов на лице собеседника. – Что с лицом? С кем обнимался? С драконом или его ножами?

– Так заметно? - черноволосый крепыш потёр самый узловатый из пары шрамов. Он радостно улыбался, оглядывая гнома с ног до головы. – Уцелел, чертяка!

– Только заметил? – засмеялся Сугир, продолжая хлопать и трепать одежду давнего союзника.

Мужчины влились в компанию знакомых кобольда. Перед теремом шахаша ставили вертел и готовились жарить барашка. Заметивший тушку Сугир мысленно восхитился щедростью шахаша и его основных подчинённых, но в первую очередь принял большую кружку с пенным пивом, красным, как и гуляло по слухам. Ждать мяса было глупо, потому бывший вояка переломил плотную булку из желудёвой муки и принялся жевать хлеб мелкими кусочками.

За разговорами группа развеселилась. Каждый делился своими приключением на фронте и историей приезда в поселение. Те по большей части походили друг на друга и отличались разве что конечным пунктом. Ласло отправили на небольшую безопасную шахту, которая захирела, когда ожесточились битвы между союзами кланов. Деревня как-то выжила, но не слишком радовалась пополнению – еды там едва хватало на своих, и потому поселение надеялось на приток и провизии, и рук, которые могут действительно помочь, накормить и обогреть. Вооружённый такими подробностями, Сугир понял, как же ему повезло и с его травмой, и с тем, что он считал “лишениями”. Когда до него дошла очередь, гном был бы рад промолчать, но пришлось рассказать об обороне крепости, о неравной стычке. Его прервали, пошутив на тему, что “гномы уже не”, и Сугир обрадовался было возможности сменить тему разговора, как вдруг его плечо крепко сжал подошедший сзади. Мужчина поднял глаза и встретился взглядом с незнакомцем, рослым молодым парнем, настоящей горой мышц.

– Со мной пойдём, – пробасил он, немигающим взором разглядывая Сугира сверху вниз.

– А что тако..? – было попытался спросить гном, но в глазах пришедшего сверкнул недобрый огонёк.

– Идём, – коротко повторил просьбу бугай и сильнее сдавил плечо Сугира.

– Идём, – согласно кивнул гном и быстро оглядел застольную компанию. Работяги почти равнодушно потягивали своё пиво и косились на парочку.

Неприятное предчувствие напряжением стянуло гнома по рукам и ногам. Он с трудом выбрался из-за стола и перешагнул через скамью, взглянул на Ласло и ребят по обе стороны от него. Ясности в ситуации не появилось, тогда как и мужчина не считал, что сделал что-то такое, что может оторвать его от праздничного ужина. Кто вообще такой тот, кто его отвлёк? На парне была отличная одежда – длинная рубаха, сапоги, пояс и куртка, ножны на поясе, свёрнутый хлыст. Всё равно что в лёгком боевом облачении. Солдат? Охранник?

Часть 4

Сугир хмыкнул, пригубляя напиток. Не то чтобы он не ждал чего-то подобного, скорее что-то подобное как раз и напрашивалось ему на язык. Слишком уж просто выходило при всех сложностях. Ему фактически предлагали стать шахашем, хоть и довольно мелким. Сам Бернур со своей близостью и подчинением шахашу целого горного массива, тем не менее, едва ли мог сравниться по численности сподвижников с отцом Сугира в пик его правления, но чтобы сравняться, шахашу требовалось от силы двадцать спокойных лет и достаточно рабочих рук. Зато те же двадцать лет могут и из Сугира сделать шахаша, но по силе равного Бернуру на момент их встречи. Бывший Напаак мог бы достичь влияния того же Бернура через те же два десятка лет. Но у такого влияния имелась немалая цена - далёкие земли не принадлежат и не будут принадлежать никому из Напааков, и Сугир не посмеет так назваться, если примет предложение Бернура.

Если он станет шахашем, то войдёт в род будущей жены. Никак иначе. Перейдёт, как какая-то безродная девка!, на что ему в его случае жаловаться лучше не стоит. Ну, проиграл он в своей последней битве – тут уж вариантов немного, ты или выигрываешь битву, или проигрываешь. Проиграл – победившие могли повесить, а могло и в бою ранить так, что не выкарабкался бы. Опять же повезло выжить и вылечиться, а плен, в который попал – плен ли? По спине плётка не гуляет, кормят, да не отбросами или тухлятиной, спать дают не на прелой соломе, на холод жаловаться не приходится. Выйди он победителем, мог бы похвалиться подобным? Чем его обычно награждали? Ну, кормили от пуза – хоть и не всегда. Иной раз жалование побольше получал, иной раз - едва ли не уходил от нанимателя с чем приходил. А в этом случае? Себе он принадлежать перестанет. Даже как работник из пленных, у него оставалась крупица выбора, но, согласившись, он разменяет свою жизнь на благополучие земли, за которую возьмёт ответственность. За каждую провинность он будет терять оказанное доверие, и когда терпение хозяев иссякнет, от него избавятся без следов. Но многие ли чернорабочие могут добиться того, чтобы их заметил шахаш и предложил что-то лучшее, нежели общая постель и скромное варево на завтрак и ужин? К тому же даже если бы он вышел из последней битвы победителем - вернулся бы он в земли отца, получил бы хоть камень в собственное пользование? Старый шахаш, маат Напаак, не считал наследником никого, кроме старшего сына и его сына, так что ждать щедрости не приходилось. При условии принятия предложения Бернура Сугир также не станет полноправным владельцем земли, потому как главнее него в праве будет именно жена…

– А как же женщина?.. Наследница, ну, или хозяйка? – решил уточнить гном. Назвать какую бы то ни было владелицу земельного надела “шахашем” у него не поворачивался язык.

– Она согласна с необходимостью выйти замуж. Сейчас она здесь, и пробудет ещё день-другой ради формальностей, после чего уедет к себе. Будет праздновать со своими людьми, – Бернур пожал плечами. Девушка принесла ему нарезанное жаркое, и шахаш принялся за трапезу. – Всё произойдёт именно так, вне зависимости от твоего решения.

– А как же её родные? – Сугир прикусил остаток лепёшки.

– Она потому и согласилась на подобное замужество, что ни один из мужчин в её роду не вернулся с фронта в горах. Давно пора, да только ни от одного и слова не дошло – ни от множества братьев, ни от отца и дядек. Если бы не родные земли, её можно было бы вовсе сиротой обозвать. Одна отрада – она ещё в том возрасте, когда ещё не поздно восполнить пробел Рода, – шахаш облизал пальцы, закинув в рот сочные куски мяса. Усмехнулся, поджав губы. – Правда, не без помощи со стороны.

– С ней можно встретиться?

– Ни́шшу пожелала, чтобы я не вовлекал её ни во что, пока не решатся все вопросы. В том числе не отсылать к ней потенциальных мужей, – шахаш строгим прищуром смерил гостя. – Она всё-таки не лошадь на продажу.

– И мне всё равно нечем дать за неё выкуп.

Гном напрягся, ведь ему одним этим “нишшу”, уважительным обращением к женщинам высокого происхождения или мастерства, показали отношение к местной аристократке мелкого пошиба. Ему опять вспомнилась его родительница. Сам мужчина при других звал свою мать “ни́и”, позволяя произносить менее личное обращение всем остальным. Несомненно, незнакомая женщина звалась так по праву, и недовольство Бернура оставалось справедливым.

– Я… – Сугир отпил из стакана, чтобы промочить пересохшее горло. – Вы позволите мне подумать до завтрашнего утра?

– Позволю, но если не явишься к полудню… – шахаш скривил губы и смерил гнома колючим взглядом сверху вниз.

– Я сообщу вам о своём решении утром, – серьёзно кивнул собеседнику Сугир и отставил стакан на стойку-поднос подле себя.

Встал, откланялся и двинулся к лестнице. Сопроводивший его до шахаша охранник дошёл с работягой до первых осветительных стоек за площадкой и оставил наедине с мыслями и шумом пирующих. На Сугира почти никто не взглянул, от силы двое или трое проводили любопытными взглядами.

Зато за столом приятелей с приходом гнома стало шумно. Равные вернувшемуся работяге громко принялись обсуждать его уход, да и приход тоже. Забавлялись, припоминая его лицо в момент прихода посыльного, передразнивали удивление и шок, передразнивали строгость охранника шахаша. Сугир расслабился и отшучивался на равных, в то время как мыслями был везде или нигде. Раз за разом он возвращался к раздумьям о женщине, которая являлась причиной его разговора с шахашем, о земле, нуждающейся не только в рабочих руках, но и, судя по торопливости нишшу, в хозяине. Он не сомневался, что как раз люди, опекаемые этой высокородной, не имеют никаких возражений, если та вовсе обойдётся без мужа. В противном случае в беседе участвовал бы кто-нибудь из управляющего состава, находящийся поблизости к своей госпоже. И был мужчиной, конечно.

– Я уж чуть не подумал, что ты чем-то обидел шахаша, и тот решил с тобой рассчитаться, – Ласло звонко рассмеялся, и блики света задержались на его шрамах. – Чего от тебя хотели-то?