Обман ради любви

Глава 1. Кровь и воспоминания.

Дарсия Андерсон

Счастливая жизнь… Многие мечтают о ней, о той, где нет места боли, страху, и всепоглощающим страданиям. Я, Дарсия Андерсон, прожила в этой иллюзии почти всю свою жизнь, стараясь радоваться каждому мимолетному мгновению, каждой улыбке. Неведение оберегало меня от обид и предательств со стороны самых близких людей, ведь наша семья была как единый, нерушимый монолит. Но даже в этом, казалось бы, идеальном мире, в нашем семейном гнезде, у каждого хранилась своя, тщательно оберегаемая частичка скорби, своя личная трагедия.

Мама… Ее образ, светлый и лучезарный, до сих пор жив в нашей памяти. Ее глаза, искрящиеся смехом, ее шелковистые волосы, ее теплая, всепрощающая улыбка – все это помнил каждый, кто когда-либо встречался с ней. Никто не забывал ее, даже несмотря на то, что ее физическое присутствие покинуло этот мир семь долгих лет назад. Семь лет я живу с этой ноющей болью, с этой незаживающей раной, которая с особенной силой выливается в слезы у ее могилы, под сенью старого дуба. Она была не просто матерью, она была самой лучшей мамой на свете, чуткой и понимающей. Она никогда не выделяла никого из нас, четверых детей, любила нас одинаково, без остатка отдавая свое сердце. Она была моей лучшей подругой, той, с которой я делилась своими сокровенными, подростковыми секретами, своими сумбурными мечтами и наивными переживаниями. И она хранила эти тайны, словно бесценные сокровища, хотя они и казались незначительными, всего лишь мимолетными эпизодами взросления. Но даже мельчайшие подробности она берегла в своем сердце, как светлячков в ладонях. Теперь я понимаю, почему папа так безумно ее любил: он готов был с нее пылинки сдувать, оберегать от малейшей невзгоды, боготворить ее.

Но та роковая авария… Она перечеркнула все. Она сделала из папы инвалида, навсегда приковав его к креслу, а маму… Маму она просто убила, отняв у нас навсегда. В тот момент я сломалась, моя душа разлетелась на тысячи осколков. Я была разбита, но не показывала этого, надев маску безразличия и хладнокровия. Я знала, что они нуждаются во мне. Мама всегда говорила: "Дочь, боль утихает с годами, словно река, постепенно сглаживающая острые камни, но в самый неожиданный момент она может дать о себе знать, нахлынуть с новой силой". И это оказалось правдой. Воспоминания о маме – это тонкая нить, связывающая меня с прошлым, дающая мне надежду, что она все еще здесь, рядом, что перед сном она неслышно зайдет ко мне в комнату, и мы будем смеяться над какой-нибудь нелепой мелочью, над забавным случаем из жизни. Но, просыпаясь в холодном поту, я вновь и вновь осознаю, что это всего лишь иллюзия, жестокая игра воображения, и реальность безжалостна: мамы больше нет. Хоть я умом и смогла это принять, мне все равно так отчаянно хочется перемотать время назад, вернуться в тот день, когда они собирались в Италию, чтобы они никогда не поехали в эту злополучную поездку.

И вот, я захожу в дом. Моя одежда пропитана кровью, она заливает меня с ног до головы, превращая в живое воплощение кошмара. Усмешка застыла на моих губах – смесь облегчения и предвкушения. Алекс, мой старший брат, следует за мной, и я начинаю безудержно смеяться, выпуская на волю накопившийся адреналин.

—Это было круто! — восклицаю я, и Алекс, сдержанный и немногословный, согласно кивает, подтверждая мои слова.

Мы с ним очень похожи – не только внешностью, зеркальным отражением друг друга, но и характером, внутренней силой. Хоть он и старше, он никогда не попрекал меня возрастом, не пытался показать свое превосходство, не вел себя как всезнающий ментор. Алекс годами работал на беспощадного головореза, и я очень его уважаю за его преданность и отвагу. Его доброта и опека принадлежали только мне, сестре, и он почти никого, кроме нашей семьи – братьев и отца, больше не любил, держа остальных на расстоянии.

—Это точно. Этот ублюдок будет знать, как подбрасывать наркоту на нашу территорию, — с отвращением говорит Алекс, и я, соглашаясь с ним, издаю короткий, подтверждающий звук.

Я поднимаюсь по лестнице, ведущей на второй этаж, и внезапно чувствую, как чьи-то сильные руки поднимают меня на плечо. Я уже знаю, кто это – наш неугомонный Уильям, вечный шутник.

—Уильям, черт возьми! — вскрикнула я, когда он принялся меня вертеть, словно куклу, в воздухе.

—Кто-то опять занимался грязными делами? — с улыбкой спрашивает он, ставя меня обратно на пол. — Роберт в офисе?

—Да. У него куча работы и дел. Он сказал, чтобы я разобралась с документами в его кабинете. Сейчас пойду этим заниматься, — говорю я и направляюсь в свою комнату, чтобы привести себя в порядок.

Я сбрасываю окровавленную одежду и с наслаждением захожу в душевую кабину. Горячая вода стекает по телу, смывая с меня не только грязь и кровь, но и остатки напряжения и усталости. Вытеревшись мягким полотенцем, я натягиваю шелковый халат и приступаю к тщательному уходу за собой. Крема, скрабы – и я чувствую, как моя кожа становится мягкой и бархатистой. Я надеваю серые спортивные штаны, такого же цвета футболку и, чувствуя себя отдохнувшей, иду в кабинет Роберта.

—Господи, и он хотел разобраться с этими документами до завтра? — комментирую я вслух, с легким сарказмом в голосе, оглядывая горы бумаг, разбросанных по столу, и сажусь за его массивный стол.

Здесь куча договоров, новых расписаний для целого штата, а также важных соглашений. Я решаю начать с договоров: их больше всего, и их срочно нужно подписать, чтобы не сорвать важные сделки. Не успеваю я открыть первую папку, как начинает вибрировать второй телефон брата, лежащий на столе. На дисплее высвечивается имя: "Романо".

—Что тебе нужно, мистер придурок? — говорю я раздраженно, отвечая на звонок.

—Как вам подарок от Каморры? — насмешливо спрашивает Андреа, его голос сочится ядом и презрением.

Я невольно сжимаю телефон в руке, ненавидя этого старого ублюдка за его высокомерный тон. Он постоянно думает, что он выше нас по статусу, что его слово – закон, но это далеко не так. Злость мгновенно накрывает меня волной, и я, стараясь сохранять спокойствие, откидываюсь на спинку стула.