Оборванная связь

Глава 1. День, что изменил мой мир

Мир Ходячих - не планета, не измерение в чистом виде. Отдельное пространство вне пространств, как пузырь, прилипший к изнанке реальности. Здесь светило не солнце, а Сердце Мира — мягкий сферический сгусток сияния в центре небосвода. Его свет был ласковым, вечерним, даже в полдень. Он окрашивал стены нашего белого дома, увитого живым серебристым плющом, в цвет тёплого мёда.

Мне было восемнадцать. По меркам моего народа — ребёнок. Моя сила, моё наследие Ходячей, ещё дремало, лишь изредка напоминая о себе лёгким головокружением, когда я слишком долго смотрела на границы нашего мира, туда, где небо мерцало, как шёлковая ткань на ветру. Я могла уже чувствовать зов других слоёв бытия, но мама и папа строго-настрого запрещали пытаться пройти сквозь них без Наставника.

В тот день я «летала в облаках». То есть, сидела на широком карнизе своей светлицы, свесив босые ноги, и пыталась разглядеть в мерцающей дымке на горизонте очертания Леса Шёпчущих Стволов — соседней реальности, граничащей с нашей. Мне казалось, я слышу их голоса, тихий шелест листьев на непонятном языке…

— Мария! Хватит летать в облаках! — Голос матери, тёплый, но твёрдый, донёсся из глубины дома. — Иди познакомься с гостем! Он прибыл!

Я поморщилась. Гости, послы, торговцы — скука. Но в голосе мамы была та самая нотка, которая означала «это важно». Вздохнув, я спрыгнула с подоконника. Пальцы ног впились в прохладный, отполированный временем пол. На мне было простое летнее платье голубого цвета, без рукавов, легкое как паутина. Я не стала надевать сандалии.

Я сбежала по винтовой лестнице, не касаясь ступеней пятками, только носочками — легко, почти бесшумно. Золотистые кудри, непослушные, как и я сама, хлестали меня по плечам и щекам. Я влетела в главный зал — просторную комнату с высокими окнами, заполненную живым светом Сердца Мира.

И застыла.

У камина, спиной ко мне, стояли отец и мать. А перед ними — Он.

Незнакомец обернулся на звук моих шагов. Вернее, на тишину, которая вдруг возникла, когда я остановилась.

Время споткнулось.

Он был высоким. Очень. Тело, облечённое в простые, но безупречно сидящие темные одежды из плотной ткани, говорило о скрытой силе, о точности движений. Не о грубой мускулатуре воина, а о выверенной мощи лучшего клинка в ножнах. Его волосы были чернее глубины между мирами, коротко острижены у висков, но чуть длиннее на макушке. Лицо с резкими, благородными чертами, бледной кожей.

Но главными были не волосы и не черты лица.

Это были глаза.

Они встретились с моими. И мир вокруг поплыл. Цвета стали ярче, звуки — чёткими, как удар хрустального колокольчика. Его глаза были золотыми. Не как у кошки, не жёлтыми. А именно золотыми. Глубокими, как расплавленный металл, горячими и невероятно притягательными. В них светились искры, как далёкие звёзды в колодце. В них была вся тяжесть век и спокойная мощь неоспоримой силы. Сердце пропустило удар ощутив в нем что то родное. Отголосок. Эхо.

Он был Хранителем. Новым Хранителем пространства, оберегающим наш мир от внешних угроз и внутренних разрывов. Я слышала о них, но никогда не видела. Я думала, они будут… старше. Седыми и бородатыми. А он выглядел, как юноша. Лет двадцати пяти. Но эти глаза… этим глазам не было счета лет, они были старше, чем он выгледел. Хранители были из разных рас, но преимущественно контракт заключался с высшими домами демонов.

— Мисс? — Его голос. Низкий, бархатный, с лёгкой хрипотцой, как шорох кожи о камень. Он разрезал тишину, в которой я застряла.

Я сглотнула, чувствуя, как жар поднимается к щекам. Я, Мария, никогда не терявшая дар речи, вдруг осознала себя дикаркой, застывшей посреди зала с разинутым ртом.

— Мария, — наконец выдавила я, запыхавшись не от бега, а от чего-то другого. Сердце колотилось где-то в горле.

Он сделал лёгкий, изящный шаг вперёд. Движение было бесшумным, плавным, будто он не шёл, а плыл над полом. Он взял мою руку — я даже не заметила, как она сама повисла в воздухе. Его пальцы были длинными, прохладными. Крепкими.

— Белет, — представился он. И губы, тонкие и выразительные, коснулись моих костяшек.

Это не был формальный, светский поцелуй. Это было лёгкое, почти неосязаемое прикосновение. Но от него по моей руке, по всему телу пробежала волна — не электричества, а чего-то древнего и тёплого. Как первый луч солнца после долгой ночи. Я едва не дёрнула руку назад.

Он отпустил её и выпрямился, не отрывая взгляда. Золото его глаз после поцелуя казалось ярче в свете зала.

— Мария, — повторил он моё имя, и оно прозвучало в его устах как заклинание, как что-то очень важное. — Ваша мать говорит, вы знаете каждый уголок вашего мира.

— Я… я люблю исследовать, — прошептала я, насильно возвращая себе дар речи.

— Белету нужна наша главная библиотека и лавка старьёвщика Элрика, — вступил отец, с лёгкой улыбкой наблюдая за моей неловкостью. — Не могла бы ты проводить его, дочка?

— Да! Конечно! — мой ответ прозвучал слишком быстро, слишком громко.

Белет кивнул моим родителям, что-то тихо сказал им на прощание, и мы вышли из дома в ласковые, вечные сумерки нашего мира.

Мы шли по выложенной светящимся камнем дорожке, которая вела к центру поселения. Я шла впереди, чувствуя его взгляд на своей спине, на растрёпанных волосах. Мне хотелось обернуться, но я боялась снова утонуть в этих глазах.

— Вы долго будете нашим Хранителем? — спросила я, чтобы разрядить тишину, глядя себе под ноги на мягкую траву, пробивающуюся между камнями.

— Это зависит от многих вещей, — ответил он. Его шаги были бесшумны за моей спиной. — От спокойствия границ. От задач Совета. Время для моей расы… течёт иначе.

— А вы… вы демон? — вырвалось у меня. Я тут же закусила губу. Глупая, глупая!

За моей спиной раздался тихий, низкий звук. Почти смех. Но не насмешливый. Скорее, тёплый.

— Да, Мария. По крови своей.

— А почему ваши глаза… такие? — продолжала я допрос, уже не в силах остановиться, обернувшись к нему на ходу.

Глава 2. Ад во мне

После той первой встречи Белет стал появляться в нашем доме чаще. Сначала по делу: совещания с отцом, изучение архивов, инспекция граничных печатей. Потом — с вопросами о местных обычаях, о свойствах наших растений, о течениях магии в воздушных потоках. И каждый раз мама, с едва уловимой, мудрой улыбкой, говорила:
— Мария, проводи Белета до источника. Покажи ему рощу хрустальных листьев. Он спрашивал про созвездия над нашим миром.

И я провожала. Показывала. Говорила.

Он был невероятным слушателем. Он не перебивал, кивал, и его золотые глаза, казалось, впитывали не только слова, но и сам воздух между ними, мои жесты, блеск в моих глазах, когда я увлекалась. Он задавал такие вопросы, которые заставляли меня думать глубже, видеть привычные вещи в новом свете. Он говорил со мной не как с девочкой, а как с равной. А я… я расцветала под этим вниманием, как ночной цветок под светом двух лун.

Однажды вечером — точнее, в час, который у нас считался вечером, когда Сердце Мира становилось цветом тлеющего рубина — мы забрались на Скалу Наблюдателя. С её плоской вершины открывался вид на всё наше пузырчатое небо, мерцающее, как внутренность гигантской раковины.
— Видишь эти три сгустка света, выстроившиеся в линию? — его голос был тихим, созвучным шелесту далёких звёздных вихрей. Он стоял так близко, что я чувствовала прохладу, исходившую от его одежд, и едва уловимый запах — дым, старая кожа, озон и что-то горькое, пряное, неизвестное.
— Врата Пламени, — выдохнула я, вспоминая учебник.
— В моём мире их называют Искажённой Троицей. Это не звёзды, Мария. Это разрывы. Три постоянных, стабильных портала в самые спокойные области Ада. Моего дома.

Я обернулась, чтобы посмотреть на него. Его профиль в багровом свете казался высеченным из обсидиана. В глазах плескалось отражение далёких врат.
— Ты… ты никогда не рассказывал про свой дом. Про Ад.
Он усмехнулся, уголок его губ дрогнул. Это не была весёлая усмешка.
— Потому что это не то место, о котором стоит рассказывать золотым лучикам в летних платьях. Это мир железа, вулканического стекла и вечного вопля. Воздух там обжигает лёгкие, а реки текут расплавленным покаянием грешников.
Я вздрогнула, но не от страха. От жгучего любопытства.
— Но ты же князь там. Ты сказал.
— Да. — Он наконец посмотрел на меня, и в его взгляде была целая вселенная усталости. — У меня есть владения. Чёрные базальтовые замки, парящие над морями лавы. Легионы стражей, выкованных из тени и воли. Подданные, чьи души — или то, что от них осталось — принадлежат мне по праву рождения и силы. Я могу одним взглядом заставить содрогнуться целые пласты реальности Преисподней.

Он помолчал, и его голос стал тише, почти шёпотом, который перекрывал гул ветра на скале.
— Но всё это — прах и тлен. Власть там — это лишь право быть первым в очереди на скуку длиною в вечность. Управлять хаосом… это все равно что пытаться приручить извержение вулкана. Ты лишь направляешь потоки, но не можешь остановить их суть.

Я осторожно, как к дикому зверю, протянула руку и коснулась его пальцев, лежавших на холодном камне скалы. Он не отдернул руку. Его кожа была гладкой и твёрдой, как полированный рог.
— А здесь? — прошептала я.
Он перевернул ладонь и на мгновение сомкнул её вокруг моей. Его прикосновение было нечеловечески тёплым, живым жаром, скрытым под прохладной поверхностью.
— Здесь… — он обвёл взглядом наш мир: тихие огни домов в долине, серебристый плющ, мерцающие мягкие границы. — Здесь есть тишина. Здесь трава зелёная, а не пепельно-серая. Здесь воздух пахнет дождём и цветением лунных лилий, а не серой и страхом. Здесь… — его взгляд вернулся ко мне, и золото в его глазах стало каким-то тёплым, глубоким, как мёд, — здесь есть что хранить. Что-то хрупкое. Что-то настоящее. Не вечный огонь, а вот этот, едва тлеющий уголок покоя. И те, кто в нём живёт.

Моё сердце билось так, что я боялась, он услышит его стук. «И те, кто в нём живёт». В его словах была вселенная смыслов.
— Ты скучаешь по дому? — спросила я, глупо, по-детски.
Он покачал головой.
— Нет. Я ношу его в себе. Весь Ад — у меня здесь. — Он приложил свободную руку к груди, где под тёмной тканью, должно быть, билось сердце, не похожее на моё. — Он часть меня, как и способность охранять. Но быть здесь… это не служба. Это выбор. Возможность дышать перед тем, как снова нырнуть в пламя.

В тот вечер он проводил меня почти до самого дома. У калитки, увитой светящимся мхом, он остановился.
— Спасибо, Мария. За экскурсию. И за разговор.
— Я ничего особенного не сделала, — пробормотала я, глядя на свои босые ноги, испачканные землёй.
— Ошибаешься, — сказал он так просто, что у меня перехватило дыхание. — Ты… напоминаешь мне, за что стоит сражаться. Не за троны и не за власть. А за тихие вечера и возможность показывать кому-то звёзды.

Он не поцеловал мне руку на прощание. Он лишь слегка склонил голову, и его тёмные волосы упали на лоб. А потом он растворился в сгущающихся сумерках, не как человек, идущий по дороге, а как тень, отступающая перед светом. Просто перестал быть.

Я долго стояла у калитки, прижимая к груди ладонь, которую он держал. На ней всё ещё чувствовалось эхо его жара. В голове звучали его слова: «Весь Ад — у меня здесь».

Тогда я думала, он говорит о ноше, о памяти. Теперь, спустя двести лет, я понимаю: он говорил о бомбе замедленного действия. Но в тот вечер я знала только одно: демон с золотыми глазами назвал меня причиной дышать. И в моих восемнадцать, в моём вечно-юном мире, этого было более чем достаточно, чтобы потерять голову. И сердце.

Начиналось нечто прекрасное и роковое. Начинался путь, который приведет к боли, которая заставит бежать от всего, что могло напомнить о нем: от запаха озона после грозы, от отсветов пламени в камине, от тишины, похожей на ту, что была на Скале Наблюдателя. К 180 годам беспамятства и пяти годам попытки жить среди людей, у которых за плечами нет и века. Но тогда, на пороге дома, пахнущего хлебом и безопасностью, я чувствовала только головокружение от предвкушения.