Обреченные любить

Глава 1

Конец сентября, 2 года назад

Часы жизни отсчитывали дни, которые я не хотела считать. Часы, в которых каждая секунда давила на грудь тяжелее предыдущей. Я смотрела в окно своей больничной палаты на серое небо и не понимала, как солнце всё ещё находит в себе силы подниматься над горизонтом каждое утро. Как мир продолжает вращаться? Как люди на улице могут улыбаться, смеяться, спешить куда-то, когда Роуз… когда моей Роуз больше нет?

Я не понимала, в какой момент моя жизнь превратилась в черно-белое кино с трагическим сюжетом. Все восемнадцать лет я жила обычной жизнью девочки из не совсем полной семьи, но несмотря на отсутствие отца, которого я даже не помнила, я выросла нормальным человеком с обычными мечтами и планами.

Училась, работала, грезила о будущем, где карьера переплетается с любовью. Я хотела жизнь, где всё было бы размеренно и спокойно — никаких тревог, интриг, предательств, тайн, печали и невыносимых потерь.

А теперь? Теперь меня окружала только пустота.

С того момента, как я узнала о смерти Роуз, прошло несколько дней, но каждое утро я просыпалась с надеждой, что вот сейчас открою глаза и окажусь в своей комнате или хотя бы в комнате в общежитии. Что последняя неделя просто не случилась. Я так безумно хотела, чтобы всё это оказалось лишь кошмарным сном, но каждое пробуждение жестоко напоминало: это реальность.

Сначала я отказывалась верить. Почему именно я? Почему именно со мной всё это происходит? Почему Роуз? Не укладывалось в голове, что я могла быть как-то причастна к её смерти. Потом пришло всепоглощающее чувство вины. Тысячи “что если” терзали моё сознание.

Что если бы я тогда села за руль своей машины? Что если бы я дождалась, когда тот внедорожник отъедет, мы бы спокойно доехали и, возможно, этой аварии не было бы вовсе? Если бы я настояла на своём, мы не сели бы в ту машину, и Роуз была бы жива. Если бы тогда я не ушла из их дома, осталась с ней, настояла, билась бы в дверь, не оставила её одну — она бы не пошла в тот клуб, не напилась…

Эти мысли преследовали меня беспрестанно. Различные варианты того, что могло бы быть, крутились в моей голове, как заезженная пластинка. Я ничего не ела, ничего не пила. Несколько раз в палату заходили врачи: они щупали, осматривали, но я ничего не слышала и даже лица не могла толком различить. Я просто лежала на кровати, смотрела в окно. Дни сменялись один за другим, но боль моя не утихала.

Мама старалась не отходить от меня, ночевала в кресле рядом с моей кроватью. Мы почти не разговаривали, хотя она пыталась вывести меня на диалог или как-то утешить. Но я не хотела ничего слышать и никого видеть.

Мысли об Алане причиняли особую боль. Я думала о нём постоянно, о том, каково ему сейчас, где он находится, что чувствует. Моё сердце обливалось кровью при мыслях о нём. Я уже не питала никаких надежд, даже мысли не допускала о том, что мы могли бы быть вместе после всего случившегося. Скорее всего, он уже вычеркнул меня из своей жизни.

На третий день моего пребывания в больнице с утра в палату зашла медсестра и взяла анализы. Даже когда мою кожу протыкала игла, забирая кровь из вены, я ничего не чувствовала, будто меня здесь совсем не было. После того, как медсестра с подносом моих анализов ушла, через некоторое время в палату вернулась мама.

Я даже не замечала, когда она уходила и приходила, совершенно не следила за этим. Она поставила на тумбочку поднос с завтраком с чаем, кашей и омлетом. Затем помыла руки в раковине, подошла и села около моей кровати. Я, как обычно, отвернулась, не желая разговаривать, не желая, чтобы меня вообще трогали.

Мама не сдвинулась с места, нежно гладила меня по волосам и произнесла.

- Доченька, я знаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, тебе надо поесть. Тебе нужно набираться сил. Разве ты не хочешь выздороветь и поехать домой?

В её голосе звучала мольба, но я ничего не ответила. Хотела ли я домой? Не знаю. Я никуда не хотела. Ни домой, ни быть здесь, ни быть где-либо ещё. Я вообще существовать не хотела. Я бы поехала домой, если бы мне гарантировали, что там я перестану чувствовать эту разъедающую боль внутри себя, что там станет легче. Но я в это не верила, поэтому никуда не стремилась.

Я услышала, как открылась дверь палаты. Одним глазом я взглянула на вход и увидела своего лечащего врача. Этого мужчину я уже видела, когда очнулась. Он снова был в белом халате, с короткой стрижкой, лет сорока пяти. Мужчина среднего сложения, с заметной щетиной на лице — он явно не высыпался, у него был помятый, усталый вид. Тёмные круги под глазами, плечи немного сутулились, словно несли на себе тяжесть всех пациентов этой больницы.

- И так, Элизабет, как у нас дела? - спросил он, заходя в палату. В руках он держал папку с какими-то бумагами, которые просматривал на ходу.

Я ничего не ответила и даже не шевельнулась, словно была отлита из свинца.

- Элизабет. - позвала меня мама, тронув за предплечье, пытаясь расшевелить, но я никак не реагировала.

Врач сделал несколько шагов к моей кровати и, бросив взгляд на нетронутый завтрак, сказал:

- Снова ничего не ешь?

Он стоял в ожидании ответа, которого я не собиралась ему давать. Я лежала с закрытыми глазами, представляя себя в другом месте, в другом времени.

- Ты же понимаешь, что этим ты повредишь не только себе, но и ребенку?

Я снова хотела проигнорировать его слова, но в этот раз у меня не получилось. Я открыла глаза, в надежде, что мне послышалось, что это очередная галлюцинация, вызванная истощением и горем.

- Ребенок? Какой ребенок? - спросила шокированно мама.

Я не шевелилась, надеясь, что у меня просто начались галлюцинации или что я всё еще сплю и это лишь дурной сон.

Глава 2

Я не знала, с чего начать, как облечь в слова все то, что скопилось в моей душе. Тяжелые, острые секреты, которые я так долго прятала от неё. Стыд жег мое лицо, опускался к шее волной жара. Стыд за то, что не поделилась с ней историей своих первых настоящих отношений, не рассказала о связи с Аланом.

Но что я могла ей сказать, когда сама не понимала, что у нас было? Какими словами описать то, что, между нами, не существовало даже четкого определения? Что я влюбилась, потеряла голову, отдала сердце человеку, который уже три года состоял в отношениях с другой? Что он кормил меня пустыми обещаниями о будущем, которые таяли, как утренний туман, а я верила, потому что хотела верить? Хотя Алан даже ни разу не заикнулся о том, что расстанется с Лорой. Он только просил доверять ему, верить ему, и я это делала. Потому что любила его. Потому что до сих пор люблю, несмотря ни на что.

Но этот ребенок — он не был плодом нашей осознанной любви. Он был случайностью, непредвиденным поворотом судьбы. Не запланированным, не желанным, появившимся в самый неподходящий момент. И теперь мне предстояло решить, что делать дальше, когда каждая дорога казалась тупиком.

Мама видела мою внутреннюю борьбу, видела, как я погружаюсь в темные глубины своих мыслей, и потому спросила прямо.

- Кто отец?

Я бессознательно теребила безымянный палец, на котором раньше красовалось кольцо Алана, золотое, усыпанное брильянтами. Теперь там было пусто, и я даже не знала, где оно находится — вероятно, там же, где и все мои вещи, собранные после аварии.

Я посмотрела на неё, единственного человека, который всегда был рядом. И произнесла, чувствуя, как каждая буква обжигает мне язык.

- Алан. Алан Бейтман.

Я видела, как кровь отхлынула от её лица. Она резко поднялась со стула, будто внезапно ощутила необходимость двигаться, и начала ходить из стороны в сторону по маленькой больничной палате. Пять шагов в одну сторону, пять — в другую. Словно пытаясь физически перемолоть услышанную новость.

- Как давно вы встречаетесь? - спросила она, и я уловила в её голосе нотку отчаянной надежды.

Я издала тихий, горький смешок, почувствовав, как к глазам подступают слезы. Конечно, она хотела услышать, что у нас с Аланом серьезные отношения, что мы планировали будущее вместе, что все не так ужасно, как кажется.

Я закрыла глаза, не в силах смотреть на неё, и выдохнула с такой болью, словно выталкивала из себя что-то тяжелое.

- Мы не встречаемся, мам.

- Что это значит? Как это — не встречаетесь? - её голос дрожал от недоумения и страха.

- У Алана есть девушка, с которой он вместе уже долгое время. - призналась я, чувствуя, как каждое слово словно оставляет на моей душе глубокий шрам. - Лора Блэквуд. Они вместе уже три года.

Мама замерла, словно пораженная электрическим током. Её глаза широко раскрылись, в них читался целый спектр эмоций: неверие, разочарование, боль, гнев. А мне было так стыдно, что я готова была провалиться сквозь землю. Стыдно, что я, дочь, которую она воспитывала с такой заботой, которой с самого детства прививала принципы и моральные ценности, стала любовницей.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент дверь в палату распахнулась с мягким шорохом, и внутрь вкатилась медсестра с инвалидной коляской. Её появление прервало тяжелый момент, и я почувствовала мимолетное облегчение от того, что могу на секунду отвлечься от признания.

“Вот и мой транспорт для путешествия в неведомое” — подумала я с горькой иронией. Хотя кости мои не были сломаны, многочисленные синяки, ссадины и глубокие ушибы, покрывавшие всё тело, делали каждое движение настоящей пыткой. Всё моё тело превратилось в одну сплошную болевую точку.

Я не понимала, почему судьба решила сохранить именно мою жизнь. Почему я отделалась лишь поверхностными травмами, а Роуз — умная, красивая, полная жизни Роуз — погибла мгновенно?

Мама с медсестрой помогли мне осторожно пересесть в коляску. Каждое прикосновение отзывалось вспышкой боли, и я прикусила губу, чтобы не застонать. Меня повезли по длинному, стерильно-белому коридору, и с каждым метром напряжение внутри меня нарастало, превращаясь в настоящую панику. Ладони покрылись холодным потом, я крепко вцепилась в подлокотники кресла, как будто это могло хоть как-то защитить меня от надвигающейся реальности.

Кабинет УЗИ встретил меня типичной больничной атмосферой: ослепительно-белые стены, белый потолок с яркими люминесцентными светильниками, воздух, пропитанный запахом антисептика. В центре комнаты стоял аппарат УЗИ. Сложное устройство с экраном и множеством кнопок, а рядом с ним кушетка, обтянутая голубой клеенкой.

Я с болезненным усилием перебралась на неё и легла, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Это место вызвало у меня острое дежавю — я уже была на подобном обследовании, когда Алан отвез меня к частному гинекологу после нашей первой ночи.

В этот момент я поймала себя на том, что я хочу чтобы это оказалось ошибкой, чтобы все страшные предположения не подтвердились, чтобы я смогла начать жизнь заново, без этой новой, непосильной ответственности.

Но все мои надежды разбились вдребезги, когда врач, невысокая женщина с короткими седеющими волосами и внимательными глазами, провела датчиком по моему животу и произнесла:

- Я вижу один эмбрион в плодном яйце. Смотрите. - она показала на экран, где была видна маленькая черная полость с крошечной белой точкой внутри.

Услышав эти слова, я почувствовала, как что-то внутри меня оборвалось. Сердце забилось с такой силой, что, казалось, готово было вырваться из груди. К горлу подкатил тугой ком, а легкие словно забыли, как дышать. Паника накрыла меня волной, затопила сознание, оставив только острое, пронзительное осознание: это правда. Это происходит со мной.

Глава 3

Вернувшись в палату, я почувствовала, как волна изнеможения накрывает меня с головой. Больничная комната, прежде казавшаяся безликой и стерильной, теперь виделась мне клеткой, в которой я оказалась запертой не только физически, но и эмоционально.

Мне нужна была соломинка, за которую можно ухватиться в этом море отчаяния и неопределенности. И эта соломинка имела имя – Алан.

- Мам, а где мой телефон? - спросила я, отчаянно стараясь, чтобы голос звучал обыденно, будто этот вопрос не значил для меня больше, чем жизнь.

Мама, стоявшая у окна, обернулась. Ее усталое лицо, осунувшееся за эти дни, выдавало все те бессонные ночи, что она провела у моей постели. В уголках ее глаз залегли новые морщинки – следы беспокойства, которое я ей причинила.

- Его мне не отдавали, солнышко. - ответила она, аккуратно складывая мою больничную карту в потертую кожаную сумку. - Только личные вещи, которые были на тебе. Телефон, скорее всего, разбился при аварии.

Внутри меня что-то оборвалось. Без телефона я была отрезана от мира, от Алана. Я не знала, думал ли он обо мне, волновался ли, пытался ли связаться.

Я почувствовала, как сердце сжимается в болезненном спазме.

- Алан… - его имя сорвалось с моих губ прежде, чем я успела себя остановить. - Он не появлялся? Не спрашивал обо мне?

В своем голосе я услышала то, чего боялась больше всего – мольбу. Словно нищенка, просящая подаяния, я выпрашивала хоть какое-то подтверждение того, что значила для него что-то большее, чем мимолетное развлечение. Унижение жгло меня изнутри, но я не могла остановиться – мне нужно было знать.

Я видела, как изменилось лицо мамы – тревога смешалась с сочувствием, и от этого взгляда мне захотелось спрятаться под одеялом, как в детстве, когда мир становился слишком страшным.

Она подошла ко мне, тихо опустилась на край кровати – матрас слегка прогнулся под ее весом – и обняла меня за плечи.

- Нет, дорогая. - мягко произнесла она, и каждое слово падало, как камень, в глубину моей души. - Здесь никого, кроме меня, не было.

Я закусила губу, чувствуя, как внутри разрастается холодная пустота. Он не пришел. Не поинтересовался моей судьбой. Словно меня никогда и не существовало в его жизни.

- Только Рейчел названивает целыми днями. - продолжила мама, поглаживая меня по волосам, как делала в детстве, когда я болела. - Но я объяснила ей, что тебя нельзя беспокоить, и она, кажется, поняла.

Рейчел – моя верная, преданная подруга, которая ничего не знала о моей тайной связи с Аланом, но которая не забыла обо мне в трудную минуту. А он – человек, чье кольцо я носила как символ обещания – не нашел времени даже позвонить.

Голос разума тут же пришел ему на защиту: «У него сестра умерла. Он потерял Роуз – свою единственную сестру, свою кровь. Как ты можешь требовать его внимания сейчас, когда он сам разрывается от горя?»

Мама, словно читая мои мысли, вздохнула и сжала мою руку.

- Я хочу съездить домой искупаться и заодно купить тебе телефон с симкартой. сказала она, внимательно вглядываясь в мое лицо, словно пыталась разглядеть там намек на то, что творилось в моей душе. - Ты сможешь здесь побыть одна? Не станешь творить глупостей?

Последний вопрос повис в воздухе, наполненный невысказанными страхами. Я знала, о чем она волнуется – не столько о моем физическом здоровье, сколько о том решении, которое предстояло принять. О ребенке, о нашем с ней будущем, которое теперь стало таким зыбким, подернутым туманом неопределенности.

- Можешь быть спокойной. - заверила я, призвав на лицо подобие улыбки, хотя каждый мускул лица сопротивлялся этому. - Я в порядке. Правда.

Она долго смотрела на меня, словно пыталась убедиться, что я говорю искренне, затем наклонилась и поцеловала меня в лоб, задержав губы чуть дольше обычного.

- Все у нас будет хорошо. - прошептала она с той же интонацией, с какой говорила это, когда я, шестилетняя, плакала над сломанной куклой. - Главное, мы есть друг у друга.

Когда за ней закрылась дверь, тишина палаты обрушилась на меня со всех сторон. Я осталась одна со своими мыслями, страхами и невысказанными словами, застрявшими в горле.

За окном раскинулось серое, осеннее небо, тяжелое от набухших дождевых туч. Оно казалось отражением моей души – такой же свинцовой и готовой разразиться бурей.

Я сидела на кровати напротив окна, наблюдая, как первые капли дождя разбиваются о стекло, оставляя на нем извилистые дорожки – словно слезы, которые я не позволяла себе проливать.

Медленно, как во сне, я опустила взгляд на свой все еще плоский живот. С трепетом, смешанным со страхом, я коснулась его, ощутив тепло собственной кожи через тонкую ткань больничной рубашки.

Где-то там, под моей ладонью, зарождалась новая жизнь. Крошечное существо, связывающее меня с Аланом невидимой, но прочной нитью. Мысль об этом вызвала внутри меня странное смешение чувств – от первобытного ужаса до неожиданной, пронзительной нежности.

Восемнадцать лет. Мне всего восемнадцать лет, и я только-только начала собственную жизнь. Первый курс университета, новые друзья, мечты о карьере…

А теперь эта неожиданная ответственность, навалившаяся тяжелым грузом на мои плечи. Ребенок. Мой ребенок. И Алана… который, возможно, никогда не узнает о его существовании.

Или узнает, но отвернется от нас обоих. Эта мысль была слишком болезненной, чтобы задерживаться на ней.

Мой взгляд упал на поднос с едой, все еще стоявший на прикроватной тумбочке. Все давно остыло, но впервые за долгое время я почувствовала голод, настоящий, пронзительный голод, напоминавший о том, что, несмотря ни на что, жизнь продолжалась.

Глава 4

Время в больнице текло мучительно медленно.

Я считала минуты, часы, дни, отмечая каждый из них как маленькую победу над обстоятельствами. С каждым вдохом жизнь возвращалась в мое тело, но сердце оставалось израненным, с трещиной, которая, казалось, никогда не затянется полностью.

В тот вечер, когда мама привезла мне новый телефон, что-то внутри меня трепетало в ожидании. Руки слегка дрожали, когда я распаковывала простую коробку. Телефон был скромнее того, что подарил мне Алан — этот был строгий, функциональный, без излишеств. Хотя какая разница? Главное, что он мог выполнять свое предназначение — соединять меня с внешним миром.

Я вставила сим-карту и включила его, чувствуя, как с каждой секундой загрузки система в моей груди начинает стучать все быстрее. Пока загружались приложения и восстанавливались мессенджеры, я не могла оторвать взгляд от экрана, словно простое созерцание могло ускорить процесс.

Наконец телефон ожил, и в ту же секунду начали приходить уведомления — десятки сообщений, накопившиеся за дни моего отсутствия в сети. Большинство были от Рейчел — взволнованные, полные беспокойства, со временем переходящие в почти панические.

Были сообщения от девочек с факультета, от соседей по общежитию, даже от преподавателей, которые заметили мое отсутствие и интересовались, все ли со мной в порядке. Тепло разливалось по моей груди — я не была одна, меня помнили, обо мне беспокоились.

Но среди всего этого потока заботы и внимания не было ни одного слова от единственного человека, чей голос я действительно хотела услышать.

Алан.

Ни звонка, ни сообщения, ни даже незначительного “проверяю, жива ли ты”. Ничего.

Что-то маленькое и хрупкое внутри меня, что все еще надеялось вопреки всему, разбилось в тот момент.

“Он потерял сестру”, — напомнила я себе, словно оправдывая его. “Он в трауре, ему сейчас не до меня”.

Но глубоко внутри горькая правда прошептала: “Если бы он действительно любил тебя, он нашел бы способ дать тебе знать, что помнит о тебе. Хоть что-нибудь”.

Прокручивая список контактов, я наткнулась на имя Роуз. Ее аватарка — солнечная улыбка на фоне морского заката, все еще сияла на экране.

Комок встал в горле, и я почти физически ощутила, как слезы подступают к глазам, готовые пролиться в любую секунду. Нельзя. Я не могу сейчас плакать. Не могу позволить себе эту слабость, не когда внутри меня растет новая жизнь, которая зависит от моей силы.

- Элизабет. - мамин голос, мягкий и заботливый, выдернул меня из омута мыслей. - Ты в порядке?

Я моргнула несколько раз, отгоняя слезы, и заставила себя улыбнуться.

- Да, просто немного устала.

Мама смотрела на меня с тем особенным выражением, которое у нее бывает, когда она знает, что я лгу, но решает не давить. Вместо этого она села на край кровати и взяла меня за руку.

Она не спрашивала о моем решении насчет ребенка, и я была благодарна ей за это. Возможно, она даже чувствовала облегчение — ведь где-то глубоко внутри, за всеми страхами и волнениями, была радость от мысли, что она станет бабушкой.

Мысль о Роуз, которая никогда не увидит своего племянника или племянницу, снова пронзила меня острой болью.

- Мам. - голос мой звучал тихо, почти неуверенно. - Ты не знаешь, когда… когда будут похороны Роуз?

Произносить это вслух было физически больно, словно каждое слово взрезало мою плоть изнутри.

Мама сжала мою руку чуть крепче, ее глаза наполнились сочувствием.

- Я слышала, что на днях. - ответила она осторожно. - Возможно, уже завтра или послезавтра.

- Я хотела бы пойти. - сказала я тихо, но решительно. - Попрощаться с ней.

Мамино лицо мгновенно изменилось, строгость профессионального врача смешалась с тревогой матери.

- Ни за что. - произнесла она тоном, не допускающим возражений. - Ни в таком состоянии, Элизабет.

Ее взгляд снова упал на мой живот, и я поняла ее невысказанное беспокойство. Она боялась не только за меня, но и за крошечное сердце, которое билось внутри меня.

- Тебе нужен покой и отдых. - продолжила она уже мягче. - Ты должна думать сейчас не только о себе.

Я знала, что она права. Как бы мне ни хотелось быть там, сказать последнее “прощай” Роуз, я не могла рисковать жизнью ее племянника или племянницы. Я должна была выжить ради этого ребенка, ради маленькой частички Алана, которая росла во мне. Обещание, которое я могла сдержать, даже если Алан нарушил свое.

Следующие два дня слились для меня в размытое пятно из медицинских процедур, короткого сна и попыток привыкнуть к новой реальности. Я постепенно начинала вставать с кровати, делать несколько шагов по палате, позволяя мышцам вспоминать, как двигаться. Мама приходила все реже, видя, что я прихожу в норму — и физически, и морально.

Но ночи… ночи были самой трудной частью. Когда гасли огни в коридорах и мир за окном погружался в тишину, мысли о Роуз и Алане возвращались, не давая мне покоя. Я лежала, глядя в потолок, и почти физически ощущала их отсутствие в своей жизни — как фантомную боль в ампутированной конечности.

В одну из таких ночей мне приснился сон — настолько реальный, что даже после пробуждения я не была уверена, был ли это действительно сон или что-то еще.

Я лежала на своей больничной кровати, погруженная в полумрак. Единственными источниками света были уличный фонарь, тускло освещавший окно, и слабое сияние из коридора, просачивающееся сквозь щель под дверью. Воздух был наполнен стерильным запахом антисептика и чем-то еще тонким, едва уловимым ароматом, который я бы узнала из тысячи.

Древесные нотки, смешанные с чем-то терпким и землистым — парфюм Алана. Тот самый, что оставался на моей коже после наших встреч, тот самый, что я вдыхала, уткнувшись носом в его рубашку.

Глава 5

После почти двух недель, проведенных в больничных стенах, я наконец-то покидала это место. При выписке мой доктор вручил мне увесистую стопку рекомендаций.Бумаги, расписывающие, как жить дальше, когда я сама не до конца понимала, как существовать в этой новой реальности.

Мама ждала меня у выхода, нервно теребя ремешок своей сумочки. Она выглядела уставшей — круги под глазами и новые морщинки в уголках глаз выдавали все эти бессонные ночи, проведенные в тревоге за меня. Но её улыбка была теплой и настоящей.

- Готова вернуться домой, солнышко?

Я поправила лямку сумки на плече и глубоко вздохнула.

- Более чем.

Шаг за порог больницы был похож на погружение в другой мир. Золотистый свет омыл мое лицо, и я невольно закрыла глаза, подставляя кожу ласковым лучам. Странно, как две недели взаперти могут заставить тебя заново влюбиться в такую простую вещь, как солнечный свет.

Я сделала глубокий вдох, наполняя легкие свежим, не стерилизованным воздухом. Пахло опавшими листьями, далеким дождем и чем-то сладковатым — может, последними цветами или кондитерской за углом. Запахи жизни, которая продолжала идти своим чередом, несмотря ни на что.

Когда мы тронулись с места, я смотрела в окно на проплывающий мимо город, такой знакомый и в то же время странно чужой, будто я вернулась после долгого путешествия. Два квартала спустя, на светофоре, я повернулась к маме.

- Мам, могу я попросить тебя об одолжении?

Она бросила на меня быстрый взгляд.

- Конечно, дорогая. Что ты хочешь?

Я сглотнула, борясь с внезапно пересохшим горлом.

- Я хочу съездить к Роуз. На кладбище.

Её руки на руле заметно напряглись.

- Элизабет, ты только что выписалась. Может, стоит отдохнуть, набраться сил…

- Мне нужно это, мам. - прервала я её, стараясь, чтобы голос звучал твердо. - Я не была на похоронах. Я даже не попрощалась с ней.

Я видела, как её руки напряглись на руле, как сжались губы в тонкую линию. Она боялась, что это посещение вызовет новый шквал эмоций, новую бурю, которая подорвет моё зыбкое восстановление. Она была права, но я не могла этого не сделать.

По пути мы остановились у цветочного магазина — небольшого, но уютного, с ярко-желтой вывеской и россыпью букетов у входа. Цветочное разнообразие ошеломило меня — белоснежные лилии, строгие герберы, игривые ромашки, благородные орхидеи. Я бродила между рядами, ощущая странную тяжесть в груди. Какие цветы любила Роуз? За все наше короткое, но такое интенсивное знакомство, мы ни разу не обсуждали таких простых, земных вещей. И эта мысль вызвала первую острую волну боли, пронзившую грудь.

Мой выбор пал на темно-красные розы. Их бархатные лепестки были густыми, почти черными у основания, словно напитанные самой жизнью. Они не кричали о себе яркостью, как их желтые или розовые собратья. Они были царственными и глубокими — как сама Роуз с ее сложным внутренним миром, с секретами и тайной любовью, с сильным характером, скрытым за маской светской девушки.

Городское кладбище встретило нас гулкой тишиной и ароматом хвойных деревьев. Уже на входе, у поста охраны, моё тело налилось свинцовой тяжестью. Каждый шаг давался с трудом, будто я шла против сильного течения.

Пожилой охранник, узнав, куда мы направляемся, вызвался проводить нас. Его спина, слегка сгорбленная годами, маячила впереди, а голос, рассказывающий о недавних похоронах, казался далеким эхом сквозь шум в моих ушах. Я механически переставляла ноги, считая шаги, чтобы отвлечься от нарастающей тревоги.

Один, два, три, четыре…

- Да, очень жаль девушку. - заговорил охранник, не оборачиваясь. - Такая красивая, молодая.

Я продолжала считать. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

- Тяжелая судьба у неё. - продолжал он. - Сначала родителей потеряла, теперь сама погибла при таких же обстоятельствах.

Тридцать один, тридцать два, тридцать три…

- Одни два брата остались из целой семьи. Видел я их — статные, высокие мужчины, горем убитые. Очень жаль.

Картинка возникла перед глазами сама собой. Алан, сломленный горем, в черном костюме, с потухшим взглядом, который больше не загорится тем опасным огнем, что так манил меня. Я прикусила губу до боли, чтобы не закричать, не расплакаться прямо здесь.

Сорок пять, сорок шесть…

Мы прошли еще немного, и охранник остановился, указывая рукой.

- Вон там, метров тридцать дальше. Видите, где все цветы?

И действительно, даже с расстояния было видно, что одна из могил буквально утопает в цветах — будто каждый день сюда приезжал грузовик и высыпал все эти букеты прямо на свежий холм.

— Я подожду здесь, милая, — тихо сказала мама, сжимая мою руку. — Иди, но не торопись.

Я шла, и с каждым шагом ноги становились тяжелее, словно на них навешивали по лишнему килограмму. Боясь, что просто не дойду, я заставила себя двигаться быстрее, почти бегом, пока не оказалась прямо перед ней.

Могила Роуз Бейтман.

Памятник был выполнен в виде ангела с опущенными крыльями. Не плачущего, но задумчивого, с лицом, обращенным к небу. У его подножия на гранитной плите была выгравирована надпись: “Любимой дочери и сестре. Там, где бы ты ни была, мы всегда с тобой”.

Я опустилась на колени, не обращая внимания на влажную от утренней росы землю, пропитывающую мои джинсы. Слезы, сдерживаемые все это время, хлынули неудержимым потоком, затуманивая зрение и оставляя соленые дорожки на щеках.

- Привет, Роуз. - прошептала я, кладя розы поверх горы других цветов. - Прости, что не пришла раньше.

Я провела пальцами по холодному граниту, по выгравированным буквам её имени, по датам, обрамляющим её слишком короткую жизнь.

Глава 6

Этот голос прозвучал как из кошмара – низкий, с хрипотцой, размеренный, как у человека, привыкшего к тому, что каждое его слово имеет вес. Я медленно повернула голову, моргая, чтобы глаза привыкли к полумраку салона.

В дальнем углу сидения, на расстоянии вытянутой руки от меня, сидел Ричард Блэквуд. Это был первый раз, когда я видела его так близко. На дне рождения Роуз, где он объявил о помолвке своего сына с ней, он казался далекой, почти мифической фигурой. Сейчас же передо мной сидел элегантный мужчина с военной выправкой, которого окружала аура власти и опасности.

Теперь же я могла разглядеть мельчайшие детали: тщательно ухоженную седеющую щетину, глубокие морщины вокруг глаз, которые не смягчали взгляд, а делали его еще острее, идеально выглаженный итальянский костюм, массивный перстень с темным камнем на среднем пальце.

У меня перехватило дыхание. Рядом со мной сидел человек, о котором Алан говорил с смесью отвращения и страха. Человек, который пытался превратить Роуз в разменную монету в своих деловых играх. Человек, чьи руки, по слухам, были запятнаны кровью тех, кто осмелился ему перечить.

- Если вы хотели поговорить, мистер Блэквуд. - произнесла я с удивившим меня самоё спокойствием. - Существуют более цивилизованные способы, чем похищение человека среди бела дня.

Ричард наклонил голову, изучая меня взглядом, который казалось, проникал под кожу. Слабая улыбка тронула его губы.

- А ты смелая девочка, Элизабет. Теперь я понимаю, что так привлекло в тебе моего сына. И не только его.

При упоминании Роя я невольно вздрогнула, вспомнив его окровавленное лицо после избиения Аланом. Я тряхнула головой, отгоняя это воспоминание.

- Что вам нужно от меня? - повторила я, выпрямляясь и стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. Мама всегда говорила, что самое важное – не показывать страх перед хищниками.

Ричард медленно провел рукой по своей щетине, глядя в окно, словно размышляя, с чего начать. С каждой минутой воздух в машине становился всё тяжелее, словно насыщался ядом. Мне отчаянно хотелось выскочить из этой ловушки на колесах, вдохнуть свежий осенний воздух, смыть с себя ощущение взгляда этого человека.

Но следующие его слова буквально пригвоздили меня к месту.

- Как проходит твоя беременность, Элизабет?

Моё сердце пропустило удар, а потом забилось так сильно, что я боялась, он услышит этот грохот. Кровь отхлынула от лица, оставив кожу холодной и влажной. Откуда…? Как…? Этого не может быть. О моей беременности знали только я и мама. Ну и врачи, конечно, но…

В моей голове мелькнула страшная мысль: для такого человека, как Ричард Блэквуд, не существовало закрытых дверей или конфиденциальной информации. Он мог получить доступ к чему угодно, подкупить кого угодно. Моя тайна никогда не была по-настоящему защищена.

- Это же ребенок Алана, верно? - продолжил он, внимательно следя за каждым изменением моего лица.

Я чувствовала себя обнаженной перед ним. Не физически, но эмоционально. Он читал меня, как открытую книгу, и наслаждался каждой страницей моего страха и беспомощности. Его глаза, темные, почти черные, блестели от удовольствия, которое он получал, управляя этим жестоким спектаклем.

Ричард снова отвернулся к окну, и на мгновение его профиль напомнил мне древнеримские монеты, которые я видела в музее – такой же резкий, с тяжелым подбородком и орлиным носом.

- Знаешь, что самое интересное в твоей истории с моей бывшей невесткой? - спросил он, и хотя вопрос казался риторическим, я знала, что он ждет реакции. - То, что ты – единственная уцелевшая в этой аварии. А еще то, что ты – последняя, кто видел её живой.

Я сглотнула, пытаясь протолкнуть ком в горле. От его слов по коже пробежал озноб, словно внезапный ледяной ветер проник в салон автомобиля.

- На что вы намекаете? - прошептала я.

Вместо ответа Ричард достал серебряный портсигар из внутреннего кармана пиджака, извлек сигарету и закурил, не спрашивая моего разрешения. Дым поплыл по салону, заставляя меня морщиться – запах табака сейчас, в моем положении, вызывал тошноту. Но ему, очевидно, было наплевать на мой дискомфорт.

- Ты знаешь, кто был тот парень за рулем, с которым вы ехали в машине? - выдохнул он дым в мою сторону.

Я молчала, зная, что он продолжит в любом случае.

- Его зовут Марк Фостер. - сказал Ричард, словно раскрывая козырную карту в игре. - И у меня есть его показания, что это ты настояла на определенном маршруте той ночью.

Шок обрушился на меня, как ведро ледяной воды. Это была откровенная ложь! Я даже не знала дороги в том районе, как я могла настоять на маршруте?

- Это ложь! - воскликнула я, не в силах сдержать эмоции. Моя рука непроизвольно сжалась в кулак, ногти больно впились в ладонь. - Я никогда…

- Не кипятись так. Это еще не всё. - прервал он меня, и в его голосе промелькнуло что-то похожее на удовлетворение. Он явно получал удовольствие от моей реакции.

Ричард неторопливо достал из кармана пиджака конверт. Он не был запечатан, видно, его уже вскрывали и читали содержимое.

- Что это? - спросила я, глядя на конверт как на ядовитую змею.

Ричард покрутил конверт в руках, как фокусник, готовый показать трюк.

- Экспертиза. - произнес он с театральной паузой. - Которая показала, что авария произошла из-за резкого поворота руля. А на руле. - он сделал драматическую паузу. - Обнаружены твои отпечатки пальцев. И Марка, конечно.

Я ошеломленно смотрела на него, не веря своим ушам. Это какой-то сюрреалистический кошмар! Я не трогала этот чертов руль, ни разу за всю поездку!

- Я не прикасалась к рулю. - твердо сказала я, хотя в голове уже роились мысли о том, что отпечатки могли подделать или… лгать! Он просто лжет!

Глава 7

Ричард произнёс это с непринуждённостью человека, предлагающего выпить чай, а не разрушающего чужую жизнь одним предложением.

И мой мир закружился. Замуж за Роя?

- Зачем вам это? - вопрос вырвался сам собой, рождённый отчаянным желанием понять логику этого человека.

Его взгляд изменился, став острее, жёстче, в нём проглянула сталь, скрытая под слоем фальшивой вежливости.

- Я в курсе, что мой сын безответно влюблён в тебя. - начал он, и температура в машине, казалось, упала на несколько градусов от холода его слов. - А ты, шлюха, спишь практически с моим зятем, ещё и беременна его выродком.

Каждое слово было ударом хлыста, рассекающим мою душу. Я почувствовала, как в груди разгорается пламя – не благородное пламя праведного гнева, а дикий, неконтролируемый пожар ярости, грозящий поглотить всё сознательное во мне.

Мой ребёнок – моя плоть и кровь, часть меня и Алана, символ нашей любви – назван выродком этим холодным, бесчеловечным существом. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони до боли, и эта физическая боль стала якорем, удерживающим меня от того, чтобы броситься на него с яростью, которая могла только навредить мне и моему ребёнку.

- А я хочу, чтобы все вокруг были счастливы. - сказал он с фальшивой искренностью, от которой внутри всё переворачивалось. - И благодаря тебе и ребёнку всё сложится удачно – все будут думать, что ты “залетела” от Роя, и ему некуда деваться, кроме как жениться на тебе.

Перед моими глазами промелькнула альтернативная реальность: я – жена Роя, запертая в золотой клетке, носящая маску счастья, пока внутри умираю каждый день. Мой ребёнок, растущий с верой, что его отец – этот слабохарактерный, эгоистичный мужчина, а не тот, кого я любила всем сердцем. Алан верящий, что я предала его, использовала, а потом ушла к другому…

Эта картина была настолько ужасной, настолько противоестественной, что мой разум отказывался принять её как возможное будущее. Должен быть выход, должен быть способ избежать этого кошмара.

- Всё только ради Роя? - спросила я, пытаясь поймать его взгляд, проникнуть за маску, увидеть истинные мотивы. - Или дело в чем-то еще?

Его глаза на секунду расширились, и в них промелькнуло что-то – удивление? уважение? – что-то, чего я не ожидала увидеть, но что исчезло так быстро, что я могла только сомневаться, было ли оно вообще.

- Я надеюсь ты меня поняла. – со сталью в голосе, произнес он.

Я смотрела на него и видела не человека, а воплощение зла – эгоистичного, безжалостного, готового разрушить любые жизни на пути к своей цели. И самое страшное, я понимала, что в данный момент моя жизнь была лишь инструментом в его руках, инструментом, который он мог сломать в любой момент без малейшего сожаления.

- А если я откажусь? - слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать.

Его губы изогнулись в улыбке, лишённой всякого тепла.

- Ты сядешь в тюрьму. - произнёс он, взвешивая каждое слово, смакуя мой страх. – Ты хочешь родить ребёнка Алана, в тюрьме?

Этот вопрос ударил меня сильнее, чем любая физическая боль. Картина тюремной камеры, холодных стен, решёток, озлобленных надзирателей и заключённых – и я там, беременная, уязвимая, лишённая всякой защиты. И мой ребёнок, рождающийся в этой среде, отбираемый у меня сразу после рождения…

От одной мысли об этом к горлу подступила тошнота, и я прикрыла рот рукой, борясь с желанием выбраться из машины прямо сейчас, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Но вместе с ужасом пробудилась и моя аналитическая сторона – та часть меня, которая решала поступать на юридический, которая всегда искала логику и причинно-следственные связи в любой ситуации.

- Вы же этой тюрьмой и Брендана шантажируете. - произнесла я, не успев подумать о последствиях. Это был шаг наугад, попытка показать, что я не так беспомощна и неинформирована, как он мог думать.

И моя стрела попала в цель. На секунду его маска контроля дрогнула, в глазах промелькнуло неподдельное удивление, и я увидела его настоящим – шокированным тем, что какая-то девчонка знает о его делах больше, чем он ожидал.

- Видимо, ты и вправду много значишь для него... - произнёс он, сканируя мое лицо.

Автомобиль замедлил ход, и я с удивлением обнаружила, что мы вернулись в мой район. Будто всё это время, мы просто кружили по городу, создавая иллюзию движения, пока на самом деле оставались на одном месте.

Ричард посмотрел на меня, и во взгляде его не было ни намёка на сострадание – только холодный расчёт и молчаливая угроза.

- Об этом разговоре никто не должен знать. - продолжил он тем же тоном, которым оглашают смертный приговор. - И Алан в том числе.

Его пальцы, украшенные тяжёлым перстнем, коснулись моего колена. Лёгкое, мимолётное прикосновение, от которого я внутренне содрогнулась сильнее, чем от любого удара.

- С тобой ведь тоже может случиться… трагедия. - промурлыкал он, и его глаза опустились на мой живот. - Или с твоим ребёнком, если ты будешь своевольничать.

Волна первобытного ярости и страха поднялась во мне – тот инстинкт, который заставляет обычную женщину поднимать автомобили, чтобы спасти своего ребёнка, тот внутренний зверь, который пробуждается в каждой матери при угрозе её детёнышу. Я никогда не думала, что способна на настоящую ненависть – но в этот момент, глядя в ледяные глаза Ричарда Блэквуда, я узнала её вкус: металлический, острый, сжигающий изнутри.

Он протянул мне толстый, плотный конверт, с отчётливым весом страшных “доказательств” внутри.

- Почитай на досуге. - сказал он с непринуждённостью человека, предлагающего интересный журнал. - И можешь не сомневаться в его подлинности.

Глава 8

Я вышла из особняка Бейтманов с тяжёлым сердцем и ещё более тяжёлыми мыслями. Ночь обнимала город прохладными объятиями, обещая успокоение, которого я никак не могла достичь. Где искать Алана? Как найти человека, который, казалось, исчез из моей жизни, оставив после себя лишь холод и пустоту?

Дойдя до ворот, я остановилась, прижав ладони к вискам, пытаясь собраться с мыслями. Телефон не отвечает, дома его нет. Я не знала его друзей достаточно хорошо, чтобы знать их номера телефонов. И вдруг меня осенило.

Рой. Друзья Алана должны быть в социальной сети Роя — ведь они дружили одной компанией, несмотря на их странные отношения.

Дрожащими от волнения пальцами я достала смартфон и открыла приложение. Профиль Роя был открытым — видимо, он не особо заботился о приватности, как и о многом другом в своей жизни. Я прокручивала список его друзей, когда взгляд зацепился за знакомое имя: Доминик. Лучший друг Алана.

Сердце забилось чаще. Я зашла на его страницу, и, о чудо, — там были свежие публикации, не более часа назад. Короткие видео и фотографии, на которых мелькало лицо Алана среди мерцающих огней и дымовой завесы какого-то клуба.

Я увеличила изображение, щуря глаза, стараясь разглядеть название места на светящейся неоновой вывеске за их спинами. “Инферно”. Кровь застыла в жилах.

“Инферно” — тот самый клуб, где мы с Роуз были в последний раз, откуда всё началось. Странное, болезненное совпадение, словно судьба водила нас по кругу, возвращая к точке начала. Почему именно там? Искал ли Алан ответы? Или просто растворялся в хаосе безумств, что творились там?

Прежде чем выйти за ворота, я инстинктивно бросила взгляд на особняк. В окне второго этажа, будто призрак в ночи, стоял Брендан со стаканом в руке. Его силуэт, темный и неподвижный, наблюдал за мной, и в этом было что-то тревожное, почти зловещее. Мне стало не по себе, словно я уходила с чьего-то молчаливого благословения, которое было одновременно и предостережением.

Я не стала долго думать — заказала такси и через пять минут уже сидела на заднем сиденье автомобиля, гипнотизируя карту на телефоне, отсчитывая минуты до встречи с Аланом.

Дождь, едва утихший, снова набирал силу, барабаня по крыше такси. Мир за окном размывался в акварельную картину, нечеткую и зыбкую, как моё будущее. Каждый светофор казался бесконечным, каждый поворот — неправильным. Внутри меня нарастало напряжение, смешанное с надеждой и страхом.

Что я скажу Алану? Как объясню свой внезапный приход? И главное — захочет ли он меня видеть после всего, что произошло?

Но не было времени на сомнения. Слишком многое стояло на кону — моя жизнь, жизнь нашего ребёнка, наше будущее. Я должна была попытаться.

Такси остановилось напротив ярко освещённого здания. Даже снаружи можно было почувствовать вибрацию от музыки, проникающей сквозь стены клуба. Расплатившись с водителем, я вышла под дождь и на мгновение замерла, глядя на неоновую вывеску “Инферно”, светящуюся кроваво-красным огнём. Плохое предчувствие охватило меня полностью, окутав, как ледяной покров.

У входа стоял массивный охранник, своим видом напоминающий скалу — такой же неприступный и суровый.

- Одна? - спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.

Я кивнула, стараясь казаться увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

- Документы. - потребовал он, и его тон не предполагал возражений.

Я достала студенческий билет, молясь, чтобы этого было достаточно. Охранник изучал его дольше, чем требовалось, потом перевел взгляд на меня, сопоставляя фотографию с оригиналом.

- Проходи. - наконец сказал он, возвращая документ. - Но смотри, не нарвись на неприятности. Ночь сегодня… странная.

От его слов по спине пробежал холодок, но я лишь кивнула и прошла внутрь клуба.

“Инферно” был именно таким, каким я его помнила — оглушительным, перенасыщенным, ядовитым. Стробоскопы резали темноту на неравные части, музыка била по ушам, тяжёлые басы отдавались в грудной клетке, как второе сердце. Тела на танцполе двигались в едином ритуальном танце, пот смешивался с дымом и алкоголем, создавая особый, тяжёлый запах греха и забвения.

Я знала, где искать Алана. VIP зона на втором этаже. Я прошла мимо барной стойки, где бармены жонглировали бутылками в коктейльном шоу, мимо танцпола, где люди забывали себя в движении, и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

Поднимаясь по ступеням, я чувствовала, как волнение внутри меня нарастает до почти невыносимого уровня. Руки тряслись, и я спрятала их в карманы пальто, чтобы скрыть это предательское проявление страха.

VIP зона встретила меня приглушённым светом и более мягкой, но всё равно громкой музыкой. Здесь воздух был чуть свежее, пространства больше, а люди — богаче. Я прошла мимо нескольких кабинок, где компании молодых людей развлекались игрой в карты, распивали дорогой алкоголь или просто наблюдали за происходящим внизу, как боги с Олимпа.

Алана нигде не было видно. Я начала паниковать, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого лица. Неужели так близко, и всё равно — никаких следов?

Заметив проходящего мимо официанта с подносом шампанского, я решительно схватила его за рукав.

- Извините. - мой голос прозвучал слишком высоко от волнения. - Вы не видели здесь Алана Бейтмана?

Официант окинул меня взглядом, который ясно говорил, что он привык к таким вопросам — девушки часто искали здесь богатых и знаменитых.

- Мистер Бейтман в VIP-резиденции. - ответил он наконец. - В конце коридора, последняя дверь справа.

Я поблагодарила его кивком и направилась в указанном направлении, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. VIP-резиденция? Я даже не знала, что в клубе есть настолько привилегированное место.