Обречены на поражение

Глава 1. Ее обстоятельства

Крадущимся, быстрым шагом я быстро пересекала идеально постриженные лужайки графини Сомерсет, старательно петляя мимо подсвеченных фонарями мест.

По тропинке, выложенной старинным камнем, словно воришка в ночи, прячась в тени покрытых мхом обнаженных статуй, полагаясь на лунный свет, пробивающийся сквозь листву высоких деревьев, задрав повыше неудобное платье, где-то пригибаясь, а где-то прячась, я торопилась обойти огромный сад за особняком, подсвеченным огнями бала.

Охранные заклинания молчали, мне был известен план расстановки защитного контура. Потревожить хитроумно расставленные сигналки можно было бы только по глупости.

Когда-то давно в детстве отец брал меня сюда с собой, устанавливая в резиденции Сомерсет разработанную им лично систему безопасности для покойного ныне графа.

Будучи непоседливым ребенком, я излазила этот сад вдоль и поперек, и, несмотря на то, что здесь успело появиться несколько новых экзотических деревьев, в остальном мало что поменялось. О себе я такого сказать не могу.

Теперь папа, наверное, пьет вино и курит табак где-то в лучшем месте в компании графа, но его заклинания продолжают исправно работать даже по прошествии стольких лет. Мне остается только завидовать, что он может в любой момент увидеть маму.

Лодыжка, которую я так неудачно потянула, перелезая через высокий каменный забор, порядком ныла, но такой пустяк не мог меня остановить.

Да уж, чего только не сделаешь, чтобы хотя бы ненадолго выбраться из собственного дома и из-под надзора престарелой троюродной тетушки!

С тех пор как на прошлой неделе мы вернулись из деревни в столицу к началу сезона, она стала совершенно невыносима. Мало мне ее наставлений и нравоучений, женщина нашла новый способ меня распекать.

Вынуждена ее огорчить: увещевания этой старушки о собственной скорой смерти меня нисколько не трогают. Напротив, пришлось постараться, чтобы подавить рвущийся наружу предвкушающий оскал!

Стенания тетки о том, что она боится не увидеть появления на свет внучатых племянников, были для моих ушей пустым звуком – реакция не оправдала расчетов опекунши разжалобить меня и выбить согласие на ухаживания Эстебана. Скорее, я сама окажусь при смерти, чем выйду за этого противного подхалима!

По мере болезненного продвижения на хромой ноге роскошный особняк впереди становился все больше и грандиознее. Я могла даже различить фигуры танцующих пар сквозь стекло высоких окон, подсвеченных изнутри сотнями зажженных ламп.

Через распахнутые двери пустой террасы доносилась мелодия вальса. Сегодня весь высший свет империи собрался на первом в этом сезоне балу, по традиции справляемом в столичной резиденции графини Сомерсет – Сомерсет-холле. Быстро бросаю взгляд на запястье с отцовскими часами. Большая стрелка упиралась в двойку. Десять минут десятого. Опаздываю.

Под стеной возвышающейся террасы особняка взволнованно ходила из стороны в сторону хрупкая девичья фигурка.

Приметив меня, она застыла, подпрыгнула и принялась лихорадочно махать поднятой над макушкой рукой:

– Рици!

Крикнув, Марси быстро зажала ладошкой рот и огляделась.

Да уж, никудышный из моей драгоценной подруги вышел бы шпион.

Успешно преодолев препятствие в виде роскошного сада и расставленных по его просторам мин в виде заклинаний от нежелательных вторженцев, обнимаю девушку у лестницы, ведущей на одну из террас особняка, Сомерсет и с облегчением выдыхаю на ухо подруге:

– Марси!

Разжав руки, девушка в малиново-розовом платье тянет меня к каменной скамейке у стены террасы, укромно скрытой пухлыми кустами жимолости. Похрамывая, волоку свою калечную ногу и с облегчением плюхаюсь попой на прохладный камень, коротко объяснив озабоченной моим состоянием подруге происхождение этой травмы и заодно отключив действие кулона на шее.

– Да, – кивает, оценивая мой настоящий облик, подруга. – Так гораздо лучше…Знаю, ты об этом писала, но…Рици, ты так переменилась. Непривычно.

– Вернуть как было? Погоди, сейчас активирую артефакт обратно…

– Нет! Не смей! Дай мне еще полюбоваться!

Давлю усмешку и киваю, даже неловко под таким пристальным взглядом. Марси тыкает меня пальцем в щеку, округляет глаза.

Подруга тоже изменилась. Веснушек стало больше, а голубые глаза из-за того, что с ее личика сошел последний детский жирок, стали казаться еще больше.

Год прошел с нашей последней встречи. Прощались мы при самых неприятных обстоятельствах.

Дождливое пасмурное утро, звук вонзающейся в землю лопаты и ударяющихся о крышку гроба комьев сырой земли…В груди сдавливает от этих воспоминаний. В настоящее меня возвращает резкий звон стекла. Должно быть, кто-то внутри бального зала уронил поднос с бокалами.

Облака в темном небе расходятся, полная луна сегодня светит особенно ярко, освещая те участки земли, куда не добирается эхо ламп из особняка.

Перевожу дух и довольно вдыхаю аромат жасминовых духов Марси.

– Я принесла тебе пирожные! – вспоминает девушка. – Погоди, сейчас!

Из расшитой бисером шелковой сумочки-мешочка на ладони рыжеволосой мисс показывается розочка с яблоками и крошечный клубничный тарт. Заботливая моя.

1.2

Я быстро активирую обратно свой магический кулон, меняющий внешний вид, а Марси спешно обувается и озирается, ища путь отхода, сразу предполагая худший вариант развития событий и готовясь к бегству. Негоже незамужней девице в одиночку бродить по темному саду без сопровождения – конец девичьей репутации.

Из бального зала она вышла на террасу, спустилась по каменной лестнице и оказалась в саду. Назад воротиться Марси собиралась тем же путем. Теперь не получится. Если только компания мужчин не задержится на свежем воздухе и не вернется внутрь. Главное, чтобы они не решили спуститься сюда по лестнице, вниз.

Мне же вообще нельзя попадаться никому на глаза: сущий скандал, находящейся в трауре мисс оказаться на такой праздной вечеринке. Точно быть беде!

– Спокойно, – шепчу я, давя поднимающуюся в груди панику. – Я знаю короткую дорогу. Если что, отведу тебя сразу к карете.

Побежим со всех ног, вряд ли за нами погонятся.

Марси благодарно кивает и снова замирает, кусая от страха губы. На побледневшем лице веснушки становятся четче. Подруга всегда была робкого десятка.

Над нами на террасе раздаются голоса, более отчетливые, чем прежде. Ветер приносит сверху резкий запах сигарного дыма и алкоголя.

– …не повезло! Дружище, как так тебя угораздило отплясывать с этой уродиной Поршей Уильямс?

Смех, потом новый голос:

– Заткнись, Кеннет. Ты же видел, какую подлянку мне сделала ее благочестивая мамаша!

– Лорд Кеннет Сеймур, – шепчет едва слышно Марси, сверкая огромными голубыми глазами. – А второй – младший сын виконта Фокса, Лиланд.

Киваю. В подсказках не было нужды.

Встречала их во время своего дебютного сезона. Эти молодые люди известны не только своим происхождением. Об их делишках мне кое-что да известно.

Служанки языков за зубами не держат – помани звонкой монетой, расскажут обо всем, что поведали им на рынке или в мясной лавке знакомые, прислуживающие в других знатных домах столицы.

Как только вернулась из деревни, сразу же принялась лихорадочно собирать по крупицам всевозможную информацию о том, что происходило в столице за то время, пока меня не было. Мало ли, теплилась во мне надежда, вдруг всплывет что-то подозрительное, что вывело бы меня на след. Увы, пока я стала только кладезем пустых сплетен.

Пару месяцев назад отец Кеннета Сеймура уволил понесшую от его паршивого сына служанку, бедняжка утопилась в Эльте, реке, на которой стоит столица.

А Лиланд Фокс – постоянный посетитель опиумных курилен и заядлый игрок, промотавший все наследство, что завещал ему дед. Его семья не решается от него отречься только из-за боязни навлечь на себя позор, а все его счета давно оплачиваются многочисленными вдовами. Не секрет, что они требуют взамен.

Внешний вид обманчив. Пустить пыль в глаза – искусство, в котором многие мужчины весьма преуспели. Никто в свете и не подозревает, что прячется за фасадом представителей благородных домов столицы.

Новый взрыв мужского громогласного хохота, лязг стекла – кто-то разбил стакан.

Подслушивать нехорошо, но и деться нам некуда. Боюсь, как бы шевеления внизу, наоборот, не привлекли к нам ненужное внимание собравшихся на террасе господ.

– Но никто так не пострадал, как наш старина Тео! – восклицает громко Лиланд.

Мы с Марси переглядываемся.

Тео?

Это устаревшее имя в нашем поколении носит только один человек.

Теодор Хардинг.

Вот это уже новость похлеще сетований какого-то лорда на уродство благородной мисс из дома Уильямс!

– Мои страдания в ваших глазах сущий пустяк, раз вы так нагло смеете использовать их в качестве шутки! – задорно парирует бархатистый баритон.

Это в самом деле он!

Марси шумно выдыхает. Я и вовсе забываю сделать вдох.

Племянник его императорского величества по материнской линии, первый в ранге маг-боевик среди обладателей водной стихии, бывший заместитель командующего легионом, ушедший этой весной в отставку в звании полковника.

Ему пророчат блестящую карьеру в правоохранительных органах и министерстве внутренних дел, родство с правителем империи открывает перед ним любые двери, и, пусть этот мужчина не обладает громким фамильным титулом – наследником имения станет его старший брат – его статус ничуть не ниже потомственных титулованных аристократов.

В молодом возрасте – кажется, ему еще нет тридцати – Теодор Хардинг может заткнуть герцога Модесту за пояс.

Когда этот выдающийся человек успел вернуться в столицу? Разве не должен он был сразу после увольнения сопровождать принцессу Катарину в поездке на восток, в страдающие от засухи земли?

В этом сезоне Теодора в столице не ждали.

Марси качает головой на мой немой вопрос. Она тоже не знает, в чем причина, хотя дед Марси – отставной генерал армии. Девушка вытягивает шею, старательно пытаясь уловить каждый звук, каждое сказанное или прошептанное на террасе слово.

Перед лицом горячих сплетен опасения быть замеченными покинули нас обеих.

1.3

Мои щеки опаляет жар смущения, стыда и злости.

Какой девушке понравится быть предметом оскорблений?

Теряя крупицы моего к себе уважения, лорд Кеннет снова издает гиенье подвывание.

Марси хватает меня за руку, то ли боясь, что я сорвусь и в гневе помчусь разбираться с этим Лиландом, то ли решив, что я смертельно обижена подобными речами и нуждаюсь в поддержке. Вынуждена огорчить: эти нелестные высказывания едва ли причиняют мне вред.

Мне не больно. Мне до ужаса омерзительно. Я всего лишь возмущена тем фактом, что такие, как Кеннет и Лиланд Фокс, не без греха за пазухой, смеют говорить обо мне что-то подобное.

Это просто слова, но это не делает их менее отвратительными. Как они могут судить меня, когда сами полны недостатков?

– Ха-ха! Не делай такое удивленное лицо, Тео. Должно быть, ты не знаком с мисс Патрицией, позволь мне вас представить.

Сердце в груди сбивается с ритма, но по телу разливается облегчение, когда Лиланд, не стесняясь продолжает, вместо того, чтобы перекинуться через ограду террасы и ткнуть в подслушивающую меня обвиняющим перстом:

– Девица среднего роста, лишенная всякого вкуса, с жирными волосенками и одутловатой мордашкой, сальной, воскового цвета кожей и огромными очками, закрывающими, пожалуй, единственную в ней привлекательную черту – глаза цвета болотной ряски.

За продолжительным хохотом и едва различимыми, но, вне сомнений, нелестными в мой адрес высказываниями, шепот Марси у моего уха кажется далеким и чужим:

– Не слушай их, Рици. Это все твой артефакт. Вот снимешь его, так этот Лиланд как миленький первым окажется у твоих ног.

Нет.

Не сниму.

Если раньше я действительно выглядела примерно так, как описал меня мужчина – оказалась девушкой позднего цветения – то теперь носить артефакт, проецирующий на меня прежний мой образ – необходимость.

Для тетки Мейбл и для Эстебана лучше оставаться в неведении, что я за этот год сильно похудела, отрастила копну здоровых волос, привела в порядок кожу и избавилась от дурной компаньонки, которая в год моего дебюта подбирала мне наряды один хуже другого, пользуясь моей замкнутостью. От последней, кстати говоря, тоже пришлось избавиться, оставшись в этом мире сиротой, которой, кроме себя, не на кого положиться.

Родственнице я не доверяю, а навязанного женишка не выношу, и пока, к счастью, он меня тоже.

Но если Эстебан даже при таком моем виде не брезгует открыто ухаживать с легкой подачи герцога Модесты за дурнушкой, что тогда будет, если я в самом деле начну ему нравиться?

Я всегда считала, что внешний облик в человеке – не главное. И судить должно по поступкам и словам, а не по тому, каким тебя видят со стороны. Этому меня учил еще при жизни отец.

Мама была первой красавицей в свое время, но полюбил он ее не за то, что на поверхности, а за пытливый ум, тягу к знаниям, глупые шутки и вездесущую неуклюжесть.

– Олдрин…Это дочь профессора Олдрина? – вопрос Теодора кладет смеху конец.

– О-ох, да, это она. Тебя не было тогда в столице. После смерти профессора его дочь унаследовала все имущество, движимое и недвижимое. Говорят, что старик оставил немало трудов, которые так и остались ненапечатанными. Гений целой эпохи ушел, но его наследие вечно. Последний манускрипт…Каких только о нем не слагают легенд! Магическая техника, способная перевернуть представление о типичном понимании стихийной силы, – мечтательно описывает Лиланд, берет паузу и продолжает уже с нотками раздражения в голосе:

– Им одержимы многие. Однако эта тупица отказывается его продавать, сколько бы золота ей ни предлагали! Упрямая как ослица! Наверное, полагает, что в таком случае, обладая магическими таинствами, будет представлять на брачном рынке большую ценность.

Хмурюсь, припоминая, что Фокс пытался купить манускрипт во время похорон, не успели гроб в землю опустить. Кому из нас еще тут называться тупицей!

– Когда, говоришь, закончится ее траур? – спрашивает Кеннет Сеймур, выдохнув дым после очередной затяжки.

– А что, Кеннет, заинтересовался? Думаешь, сможешь очаровать до беспамятства эту страхолюдину? Мечтай!

Нет. Все же обидно, как вот так становишься объектом не самых приятных обсуждений. И вдвойне неприятнее, что двое других мужчин молча соглашаются с тем, как их друг поливает за спиной грязью девушку их круга, благородную дочь столичного семейства. Судя по воцарившейся тишине, спорить с Лиландом Кеннет и Теодор не намерены.

Имидж племянника императора, по которому сохнут все девицы империи, тает на глазах.

Шаги сверху раздаются ближе, кто-то из этой троицы опасно приблизился к краю террасы.

Сердце в моей груди забилось быстрее, но я мысленно уговаривала себя не паниковать. Теперь нам с Марси опасно делать резкие движения. Возня лишь привлечет внимание, заставит человека наверху опустить голову, хорошенько приглядеться и застигнуть нас с поличным.

Между тем Кеннет не верит нелестной характеристике Лиланда о моей недоступности:

– Такая неприступная?

Лиланд издает лающий смешок и продолжает:

Глава 2. Вслепую

О том, пожалел ли Теодор Хардинг о своем опрометчивом решении участвовать в пари или нет, на следующий день мне узнать не удается. Зато я точно знаю, что, дав вчера магическую клятву, у него нет иного выбора, кроме как придерживаться скрепленного магией обещания.

Можно было бы подумать, что проиграть пари и заплатить Кеннету Сеймуру тысячу золотых – не такое уж большое дело, но когда на карту поставлено собственное благополучие, тут уже не до шуток.

На удивление, вопреки едва вменяемому из-за количества выпитого состоянию, Лиланд довольно четко обозначил все условия и исключил любые лазейки.

Теодор должен активно за мной ухаживать, чтобы выполнить поставленные условия, иначе клятва будет нарушена и его будут ждать семь лет беспросветного невезения.

Моя вчерашняя вылазка была довольно успешной.

Я благополучно улизнула из дома, повидалась с Марси, оказалась в курсе такой информации, которую, даже подкупив словоохотливых служанок, не получить, и благополучно вернулась обратно, незамеченная теткой Мейбл, в собственную постель.

Марси возвратилась в бальный зал и, согласно содержимому присланной ею утром перед завтраком записки, никто – даже мать – и не заметил ее отсутствия.

В этом, как ни странно, заслуга Клариссы Даймонд, именно из-за нее все стадо девиц вчера обрядилось в ярко-розовый – непросто среди такой братии разглядеть кровиночку.

– Сейчас поедем к модистке, – ставит меня перед фактом опекунша, едва я успеваю прикончить чашку утреннего кофе за завтраком.

– Смотреть уже больно на это уродство, – неопределенно показывает на всю меня старуха.

Поправляю заботливо кулон в виде сердечка на шее и, пока решаю, стоит ли обижаться, Мейбл продолжает:

– Даже я в свое время не решилась держать по твоему дядюшке столь долгий траур. Целый год без светского общества в таком чудесном возрасте – какая мука! Но, хвала небу, это время теперь в прошлом! На следующей неделе виконтесса Монмар собирает салон, и благодаря моей дружбе с ее покойной матушкой мне удалось достать приглашения. Цыц! Не делай такое лицо, юная леди. Я знаю, что ты скажешь. Но траур по твоему отцу заканчивается во вторник, а вечер у виконтессы пройдет в четверг. То-то же!

Кусаю губы, решая не убеждать тетушку в том, что я не собиралась спорить и всего лишь думала, как бы убедить ее в том, что Эстебан – не лучший кандидат в мужья.

Вот бы она услышала вчера, как Лиланд разглагольствовал, что сын герцога Модесты – заядлый ходок в бордели.

Но даже так, не уверена, что это известие произведет на Мейбл должное впечатление. Покойный дядюшка Эдуард славился своими похождениями, а этот мир и вовсе покинул, будучи оседланным страстолюбивой жрицей любви.

У модистки сегодня пусто. Немудрено, согласно записке Марси, бал кончился на рассвете. Сейчас все гордые члены дворянского общества столицы предпочитают отсыпаться.

За минувший год я действительно привыкла к черным бесформенным платьям.

Из-за подбора нового гардероба становится очевидным, что придется немного повозиться с артефактом. Снятые модисткой мерки никак не сходятся с визуальным образом неухоженного одутловатого тела.

Улавливаю момент, пока тетка занята подбором туфель и сумочек, и быстренько в примерочной перенастраиваю чары на кулоне.

– Хм-м-м, – Мейбл поднимает брови, приятно удивившись тому, что моя фигура вписывается в принятые стандарты империи, когда я выхожу показаться в заготовке бального платья глубокого зеленого цвета.

– Затяните ей корсет потуже.

– Не нужно! Это…Марси сказала, что в этом сезоне в моду входят наряды без корсета, такие…с пояском под грудью, – реагирую быстро, стараясь, чтобы в голосе не сквозило отчаяние.

К счастью, то, что я сказала – правда.

Модистка поддакивает и выуживает для демонстрации несколько готовых платьев. Эти платья лучше скроют фигуру, замечаю, расслабившись, про себя.

Тетка Мейбл морщится, стукает по полу недовольно тростью и кидает на услужливую женщину презрительный взгляд:

– Отчего же вы суете нам старье? Корсет! Что за срам!

– Пардон, подобного упущения более не повторится, госпожа, –склоняет голову модистка, в ее дрожащих руках трясется пучок кружевных лент.

Меня колет чувство вины. Но корсет – слишком рискованно. С ним пропорции тела очевидны. Более того, он подчеркнет грудь. Мне бы не хотелось нарушать легенду и выходить из образа неприметной страхолюдины, довольно сурово описанного вчера Лиландом Фоксом.

Думаю, модистка согласится за золотой немного расширить платье в талии и бедрах, чтобы создать иллюзию некой широты в этих местах, раз уж по-другому не получится. Похудевшая, но не ставшая от этого привлекательней, все та же Патриция Олдрин, которой до красотки далеко как до звезд.

После снятия мерок, примерки и выбора нарядов – Мейбл решила обновить весь мой гардероб, в очередной раз проклиная нанятую отцом сопровождать меня в дебютный сезон компаньонку, сетуя на полное отсутствие у той вкуса, тетушка тащит меня в следующую лавку.

На очереди шляпки и туфли, те, что были представлены у модистки, недоверчивую опекуншу не удовлетворили.

2.2

Выхожу из управления, едва держась на ногах. Бреду, не глядя, прочь, оставляя за спиной робко зовущего меня кучера и ожидающую карету. Перед глазами все размыто из-за непролитых слез.

Бессилие. Какое же ужасное это чувство – осознавать, как должно быть на самом деле, и не иметь этого в реальности из-за независящих от тебя причин.

Если бы Гренвиль только воспринимал меня всерьез, если бы он был заинтересован в том, чтобы обстоятельно выяснить, что случилось, и дать мне ответ…

В груди жжет, я хватаюсь за угол здания и пытаюсь сделать вдох.

Страх, тревога из-за того, что у меня не получится, что преступник не понесет никакого наказания, будет улыбаться мне в лицо, и придется молча с этим мириться, накатывают резко и внезапно, словно поднявшаяся из пучин морских волна, накрывают меня с головой и утаскивают на дно.

По телу расползается усталость, чувствую, как выступил на коже ледяной пот, меня бросает из жара в холод.

Воздух обжигал легкие, но не приносил облегчения. В голове пульсировала мысль: «Я должна быть сильнее. Я не имею права сломаться». Но тело не слушалось, предательски выдавая мою слабость.

Приседаю на корточки, зажмуриваюсь и опускаю голову в колени, пережидая, пока этот ужасный приступ пройдет. Такие эпизоды за минувший год случались со мной все реже – сказалось бездействие из-за жизни в глуши – но я не могу оставить дело отца, как советует инспектор, руководствуясь собственным благополучием, а значит, в будущем они будут повторяться.

Какой-то прохожий больно толкает меня в плечо. Теряю равновесие, шатаюсь, очки сползают вниз по взмокшему от пота лицу и падают на землю. Чей-то ботинок приземляется сверху. Слышится хруст стекла. Гадство.

Я поднимаю голову, стараясь сфокусировать зрение на расплывающихся силуэтах. Мир вокруг вращается, словно карусель, а в ушах звенит назойливый колокол. В голове пульсирует боль, но я пытаюсь собраться с мыслями, игнорируя нарастающую панику.

Никто мне не поможет. Гренвиль всего лишь обычный человек, куда ему тягаться с герцогом и другими дворянами? Перед сироткой, потерявшей отца, и могущественным мужчиной, одно слово которого положит конец его размеренной жизни, очевидно, кого он выберет обидеть.

Постепенно сердцебиение приходит в норму, и чувство удушья отступает. Я дышу рвано и неровно, но мне уже получше.

Нужно найти осколки очков, пока их не растоптали окончательно. Тяну руку вперед – линзы вдребезги, оправа погнута. Без них я как слепой котенок. Нащупываю искривленную оправу, оставшуюся от очков, и машинально убираю в сумку. Дома у меня есть запасная пара.

Тот, кто сломал мои очки, давно растворился в толпе. Что ж, неудивительно. В этом городе каждый сам за себя. Но я выживу. Я докажу всем, что сирота, потерявшая отца, может быть сильнее любого герцога. Я докопаюсь до правды, чего бы мне это ни стоило.

– С вами все хорошо?

Вскидываю голову, перед глазами расплывается нечеткий силуэт присевшего рядом высокого мужчины. Его хриплый – наверное, из-за простуды – обеспокоенный голос кажется мне отдаленно знакомым.

– А? – моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающемся перед глазами лице.

Щек касается горячее дыхание. В носу режет из-за внезапного дуновения перегара.

Ой, кажется, мы слишком близко.

– О, все…все в порядке, – отвечаю тихо, отпрянув назад и резко поднявшись на ноги. И тут же пошатываюсь.

– Осторожно.

Прохожий поддерживает меня за локоть и, когда я стабилизирую свое положение, отпускает. Все чинно и благородно.

– Вы уронили.

Мужская рука протягивает мне папку с собранными мной за год бумагами, которую я не стала отдавать инспектору Гренвилю – она бы оказалась в мусорном ведре, как только моя фигура скрылась бы за дверью его рабочего места.

– Спасибо, – произношу, стараясь говорить уверенно, хотя голова все еще кружится.

Забираю бумаги, радуясь, что они в прочном непрозрачном переплете.

У меня нет привычки выставлять свои дела напоказ. Дрожащими руками прячу папку в сумку, снова напомнив самой себе о том, что произошло ранее.

Хлесткие слова инспектора эхом звучат в голове.

– Без проблем. С вами точно все в порядке? Не сочтите за грубость, но выглядите вы так себе…

Качаю головой, проглотив поднявшийся из-за этого жеста в горле ком.

Мужчина отступает, но не уходит, внимательно смотрит вниз, разглядывая мое лицо – чувствую на себе его взгляд. Неловко под таким оценивающим взором. И вдвойне жаль, что я не в состоянии ответить незнакомцу тем же. Без очков мир для меня словно размытое пятно. Сколько ни щурься и ни пытайся, дальше носа четко разглядеть что-то сложно.

– Вам, правда, лучше присесть, – говорит прохожий, нарушая воцарившееся молчание. – Вы очень бледная.

Улыбаюсь слабо, стараясь показать, что все хорошо, хотя внутри все дрожит от страха и отчаяния. Разговор с Гренвилем до сих пор звучит в голове, словно кошмар.

Забыть и жить дальше…Если бы я могла.

Земля под ногами шатается, и мне приходится схватиться за первое, что под руку подворачивается. Этим оказывается обернутое тканью камзола плечо незнакомца.