Общество гаффера

Часть 1 Глава1

Рис.: Ляля Фа

Смотрите благожелательно на все сущее,

пусть каждое ваше слово будет спокойно,

приветливо, благосклонно: путь каждое ваше

действие служит исправлению ошибки,

развитию добра.

(Будда)

Господин Флюмэ, Вьёрк, блефовал. Он вышел на больничный, но был совершенно здоров. Ему просто надоело работать, просто притила физианомия шефа и коллег по офису и решил остаться дома. И тем более, как не страдать психике, когда за окном буйствует летняя жара, а офисный кондиционер захлёбывался от перегрузки и выдавал холодную струю только лишь перед собственным носом, а далее эта струя просто бесследно растворялась в сухом, калёном воздухе, превращаясь в часть всеобъемлющей духоты.

Конечно, взять отпуск было бы честнее, но две недельки отпуска ещё с лихвой пригодятся в конце августа, для моря на Адриатике, куда-нибудь на Пино Маре, а оставшееся на конец декабря, например смотаться в Зёльден, покататься с семьёй на лыжах. А погулять хочется уже сейчас, побездельничать, пощёлкать телек, начать какой-нибудь маленький ремонт. В доме, как правило, полно дел, до которых в обычные выходные руки не дотягиваются, а ремонты стоят, ждут лучших времён, а те из-за катастрофической занятости никогда не приходят...

Едва поднявшись с постели, Вьёрк телефонным звонком предупредил фирму, дескать, болен. Разыгрывая сиплый голос, наврал что-то про кишечный грипп. Он сипел и шмыгал носом так правдоподобно, что и сам, чуть не поверил в свою болезнь, пошёл, развалился на диване отдышаться и даже высморкался. Грипп действительно ходил по городу, дочка подхватила его в школе и её один раз стошнило. Он рассказывал про этот случай на роботе неделю назад. Коллеги, как всегда, спритворничали, скорчили вид печальный и сострадальческий, пролепетали "Ай-ай-ай", да пожурили болезнь - должная клоунада, которую и сам Вьёрк уже сотни раз разыгрывал. Словом, каких-либо подозрений особо возникнуть не может. Дело оставалось за малым – взять у врача бюллетень.

Врач держал свою контору в центре, недалеко от единственно сохранившейся средневековой башне с часами. Но в центре туговато с парковкой, плюс ещё эти утренние пробки, эти запутанные улочки с односторонним движением. Однако машину можно оставить и в родном квартале, а там спуститься мимо вокзала в центр уже не так напряжно.

Ехать требовалось не долго, всего-то километр, с натягом, полтора, и всего-то улица по прямой. Неспешным шагом это расстояние покрывалось за пятнадцать минут, а то и меньше. Утро было тёплым, но воздух ещё не прожаренный, свежий, он радовал дыхание, настраивал на прогулку. Выйдя из дома, Вьёрк даже не глянул на зелёный электросамокат частной фирмы, оставленный прежним клиентом на тротуаре всего лишь в метре от припаркованного автомобиля Вьёрка. Вьёрк не стал идти пешком, он уверенно сел за руль своей машины.

Правда тут чёрной судьбой выявляется некая досадная трудность… Постройки в этом районе в основном многофамильные, такие однотипные послевоенные высотки, у которых не было предусмотрено подземных гаражей. Жильцы оставляли свой транспорт вдоль проезжей части, так что все улочки всегда наглухо забиты припаркованными машинами. Порою нужно было наколесить по кварталу не один круг, и, вероятно, промотать то же самое время, которое понадобилось бы пройтись пешком, а то и больше, пока, наконец, какой-нибудь из местных автолюбителей не освободит искомое местечко. Такие поиски серьёзно выматывали, тем более что ищешь не ты один, и в целом, по кварталу, идёт ожесточённое соревнование – кто первый? Это уже не спорт, это охота, напряжённая, нервная, требующая колоссального внимания и скорострельной реакции, в кипе с непреклонной мечтой всех любителей лотереи – банальной удачей. Не едешь уже, а ползёшь черепахой вдоль двух глухих рядов пёстрых автомобильных коробок, коршуном зыркаешь направо-налево. Понимаешь, что являешься помехой кому-то за спиной, что кому-то куда-то срочно, может, надо. Но что до них дело? Это их проблемы, ибо, если проскочил лазеечку всего на метр (а при автомобильной скорости это вполне реально) и всё, назад ходу не дашь, за тобой тебе в задницу уже кто-то обязательно упирается и сигналит нервно, и дуй, приятель, дальше, до следующей своей удачи. Досада – не то слово, ожесточаешься, как дикий зверь, аж до бешенства доводит. Да-с, это правда жизни. Город - те же джунгли, и законы в нём, разумеется, это законы джунглей.

Но сегодня (вот же удача) прямо на главной дороге, с правой стороны, с отмеченного парковочного участка собирался отъехать огромный чёрный джип. В него со своим семейством как раз забирался такой же огромный чернобородый мужик. Опля, и в задворки заворачивать не пришлось, и до перекрёстка недалеко - красота. Что не говори - день складывается удачно.

Вьёрк притормозил, включил поворотник – всё, как по правилам. Оставалось только дождаться, когда хозяин джипа наконец-то отчалит. Ожидание скучалось. По радио как раз новости, передовали, что в Северном море при ночном шторме пропал рыбацкий баркас. Спасательный катер обнаружил на волнах часть такелажа, но само судно, как и команду до сих пор не нашли. «Утонул… Скорее всего, утонул, - безскусно подумал Вьёрк. – Надо же, и сегодня ещё в море тонут корабли… А у нас жара, и хоть бы ветерок»…

Вдруг Вьёрка окатило звонким автомобильным гудком. Вьёрк встрепенулся. Рядом, буквально у самого правого борта, также за пару метров до джипа, перекрыв заезд в чей-то гараж, стояла какая-то неприметная серая халыпуга, и какой-то задрот за рулём отчаянно жестикулировал, то бишь он тоже претендует на данную парковку. Халыпуга была настолько маленькой и неприметной, что её внезапное появление можно было бы принять за волшебное. Скорее всего задрот в халыпуге уже раньше приметил намерения хозяина джипа на отъезд и остановился у него за спиной на некоем расстоянии, чтобы дать джипу возможность лавировать задним ходом и без труда вывернуть со своей стоянки. Вьёрк принял эту халыпугу за припаркованною, точнее вообще не обратил на неё внимания.

Глава 2

Вьёрк остановился уже возле вокзала на выходе из подземного перехода. Тяжело дыша, он глянул за спину назад, в туннель. Погони не было. По-видимому, задрот тоже отстал. Пересохшим языком, Вьёрк облизнул пересожшие губы. От долгого бега ему стало дурно. И ещё Вьёрку было стыдно. Ему никогда не требовалось бегать и уж тем более удирать от полиции. Утешало единственное, что вид бегущего такого взрослого и солидного человека к вокзалу можно было бы принять за опаздывающего на поезд. Только какой-то грязный бомж в переходе между путями крикнул Вьёрку бестактно: «Эй, парень, не спеши так!»

Вьёрк обливался потом в три ручья и теперь тревожился за свой запах. Пот зловонит, как от бомжа, даром, что сегодня утром принимал душ.

Ожидая в приёмной у врача, Вьёрк пытался развеяться, читая новости на смартфоне. Его глаза прыгали по буквам, но мысли были не тут, не на буквах, мысли были далеко, они были заняты недавними событиями.

В кабинете, под придирчивым взглядом медика Вьёрк был совсем потерянным.

- Вы неважно выглядите, господин Флюмэ, - заметил врач. - Вам бюллетень дать на одну неделю или на две?

- Дайте, пожалуй, на две, - рассеянно изрёк Вьёрк.

- Вам нужны какие-нибудь лекарства?..

От лекарств Вьёрк отказался.

Выходя от врача, на лестничной площадке этажом выше на последних ступеньках Вьёрк заметил какое-то движение, вроде как нога проскочила, послышался шорох и стук подошв. Вьёрк прислушался. Нет - тишина. Может показалось? Ведь и движение он уловил лишь краем глаза и звуки были лишь на гране слышимости. Опять же, в этот момент Вьёрк захлопывал дверь... может щелчёк замка сфабриковал надуманные звуки? И было ли движение? Вьёрк перегнулся через перила и глянул на верхний этаж. С его ракурса была видна только часть площадки и чья-то дверь, но вроде как никого там не было. Вспомнилось, что в глупых фильмах глупый герой обычно спрашивает: «Есть там кто? Кто там?» и конечно же, вместо того чтобы идти по своим делам, глупого героя аж свербит от любопытства дознаться: «А кто же всё-таки прячется в тёмном месте?» и суёт туда свой нос, с чем и расплачивается за глупое любопытство жизнью. Но даже если на верхней площадке кому-то и была нужда таиться, то у Вьёрка не было никакой нужды это выяснять.

Однако, после последних приключений Вьёрк стал относится к таким странностям с опаской. Может за ним следили? Но с какой целью? Чтобы вызвать полицию? Но почему не вызвали и прячутся?

Или это тот самый задрот? Тогда лучше убраться из подъезда побыстрее. Тут и свидетелей нет, и у задрота может оказаться оружие.

От врача Вьёрк отправился на почту. Всю дорогу он оглядывался, высматривая слежку: отвернётся и спина начинала исходить тревогой, волосы на затылке шевелились, оглянётся – нет никого. Не было хвоста. Вроде. Заглядывать на площадь Седама Вьёрку расхотелось. Расхотелось и пялиться на женские попки. Своя попка начинала поднывать, он заметил это ещё ожидая в приёмной у врача. Стул был твёрдый и неудобный, и жопа докладывала о первых признаках боли. Теперь хотелось поскорее домой, скрыться от всей этой тупой толпы, забыться телевизором, успокоиться.

На почте, как назло, собралась очередь, но благо - работали кондиционеры, и климат был гораздо приятней, чем снаружи, градусов дватдцать по цельсию. Тем не менее, соседу перед Вьёрком кондиционеров не хватало, и он помахивал конвертом у своих щёк. Конверт хрустел в такт. Очередь не шевелилась, Вьёрк был приневолен ждать, и пока ждал, перебирал в голове варианты, чего он сегодня сделал не так, и что следовало бы сделать правильней. Например, сейчас Вьёрк понимал, что выше задрота на целую голову и, разумеется, физически сильнее. Задрот своей бессовестной наглостью напугал Вьёрка, но сразу же припустил прочь, как только Вьёрк намахнулся в ответ. А ведь надо было треснуть этому уроду по зубам, не тянуть, а треснуть. Ну да, Вьёрк не привыкший к таким ситуациям, растерялся, опять же – опыта нет. Ну вот - опыт появился, и хорошо, будем знать на будущее. А полицию следовало бы вызвать, или крикнуть на всю толпу, что задрот этот - вор и украл у Вьёрка кошелёк. Толпа непременно бы обратила внимание, ведь у задрота же получилось натравить толпу на Вьёрка.

Вьёрк пощупал задницу, скривил лицо. Ягодицы ныли.

И вообще, надо бы приобрести газовый баллончик. А ещё есть такое средство – раскладная дубинка, и в кармане уместится и эффективная.

Вьёрк вынул из заднего кармана свой бюллетень и вложил его в уже заранее прихваченный из дома, подписанный конверт. Конверт был сильно измят. Пинок задрота пришёлся ему прямиком в центр. Но Вьёрк решил не комплексовать по этому поводу, лизанул по клейкой кромке, запечатал конверт и сложив его вдвое снова сунул в задний карман.

Очередь всё ещё не шевелилась. Из четырёх терминалов обслуживался только один. Какой-то «понаехавший» наглухо закупорил единственно работающий и, раздувая свою лысую голову, пытался вникнуть в умопомрачительные ребусы денежного перевода. Какая-то мамаша приструнивала своего непоседливого ребёнка. Ребёнок убегал и прятался за стеллажами, на которых предлагался в продажу всякий мелкий почтовый хлам: открытки, конверты разных мастей, дешёвые клубки упаковочной бечёвки, скотч и канцелярская мелочь. Малыш перебирал все эти предметы и раскидывал их вперемежку по разным полкам, громко визжал и раздражал этим своим визгом. Его мамаша раздражала замечаниями. Лысый «понаехавший» раздражал своим слабоумием, сосед впереди раздражал помахиванием конверта и вообще все посетители раздражали тем, что выстроились здесь в такой неподходящий час. И как же погано стоять в очереди самым последним.

глава 3

На вызов съехались две машины: патрульная и фургон. Когда стало ясно, что Вьёрк не вооружён, патрульная покинула место происшествия, а Вьёрка усадили в фургон и вели дознание.

Полицейским был молодым, жилистым парнем, немого вялым от жары, с лицом скучающим, с таким интересом к делу, когда дело обыденное и когда требуется делать нечто, чего делать совершенно не хочется. Его напарник, женщина, сидела на сиденье водителя и вела болтовню по рации. Рация шуршала.

Вьёрк был окончательно подавлен. Всего только за пол дня его побили, публично оскорбили, оклеветали и даже сдали полиции. Задница болела и руки до сих пор ныли от выкручиваний и ушибов, а одёжа здорово выпылилась на полу почтового офиса. Почтовые секьюрити оказались далеко не нежными ребятами, а грубыми и угловатыми. Кажется, они даже лупили его, пока не прибыла настоящая полиция.

Полицейский пробил личность Вьёрка по своим каналам и теперь выяснял его причастность к приступному миру.

- Господин Флюмэ, - спокойным мерным голосом копал под Вьёрка полицейский, - где бы я мог слышать вашу фамилию? Не подскажете?

- Я понятия не имею, где бы вы могли её слышать, - злобно буркнул Вьёрк.

- Свидетели утверждают, что опознали в вас преступника из передачи «Розыск»!

- Меня что, уже обвиняют в преступлении?

- Не обвиняют, господин Флюмэ, а подозревают, - спокойно пояснил полицейский.

- Я же вам говорил, что меня оклеветали! – возмутился Вьёрк.

- Это мы ещё проверим.

- А где свидетели? Где они? Покажите мне их!

- Они дали показания и теперь свободны. Наша же задача, проверить их показания.

- Всё, что знают ваши свидетели, они услышали от оболгавшего меня хулигана, который, кстати, сбежал, и вами, как я понимаю, не опрошен. Таким образом, обвинитель – лживый анонимный доносчик! С каких это пор наша полиция занимается расследованием анонимных доносов?!

- Не доноса, а сигнала, господин Флюмэ. В нашей практике очень часто бывает, что мы получаем ценную информацию от анонимных лиц, которые в силу страха перед преследованием желают остаться неизвестными. А вас вот признали по телевизионной передаче нераскрытых криминальных дел. Для того такие передачи и выпускаются.

- Никогда не слышал о такой передаче! Вы мне докажите сначала, что там вообще показывали лицо, похожее на меня! И проверили бы для начала, существует ли такая передача вообще?!

- И это мы тоже проверим, - согласился полицейский.

- Нет, я протестую против такого ко мне отношения! – закричал Вьёрк, закричал так, что и девка напарница оторвалась от рации и обернулась. – Я жертва, вы понимаете?! Я! – Вьёрк заколотил себя в грудь.

- Успокойтесь, господин Флюмэ, - урезонивал его полицейский, но Вьёрк уже разгорячился.

- Где вы были, когда этот подонок избивал меня и пытался ограбить?! Где колесили ваши новенькие патрульные машины?! Машины, купленные на мои, кстати деньги! Что вы так на меня смотрите?! Вы-то ведь налоги не платите, вы-то освобождены от государственных взносов и вкушаете прочие привилегии. А я плачу налоги! Я и такие же законопослушные граждане как я плотим налоги, из которых вы, да-да, вы и ваш напарник, и всё ваше грёбаное полицейское учреждение получают зарплату! И я требую достойного ко мне отношения! Я требую, чтобы полиция, вместо того чтобы заниматься ерундой и бумагомарательством занялась настоящим раскрытием преступления! Я пострадавшее лицо, а значит вы не допрос должны вести, а выслушать меня должны! И, как это у вас называется... взять показания?

Полицейский выслушал Вьёрка довольно выдержано. Моргнул пару раз, потом так же невозмутимо спросил:

– Чем вы занимались в почтовом офисе?

- Я… - после своей такой возвышенной речи Вьёрк оказался обескуражен столь простым вопросом, который деликатно обходил его речь стороной, слепо не задевая её. – Я… я стоял в очереди. Я хотел отправить бюллетень на работу. Я болен и взял больничный.

- Где ваш бюллетень?

- Он у вас! – гневно рявкнул Вьёрк.

Рядом у полицейского лежало пластмассовое корытце с изъятыми у Вьёрка из карманов предметами, не много: домашние ключи, смартфон, паспорт, портмоне и вот – мятый и сложенный пополам конверт. Полицейский осторожно, брезгливо, лишь кончиками пальцев потянул конверт, бесцеремонно разорвал, вынул бюллетень. Читал, придирчиво разглядывал дату. Вьёрк ещё подумал, а имеет ли право полиция так бессовестно вскрывать чужие письма? Хотя бы разрешения спросил, сука.

- Чем вы болеете господин Флюмэ? Я не могу разобрать почерк.

- У меня кишечный грипп.

Полицейский немного отодвинулся от Вьёрка. Положил конверт обратно в кучку личных вещей. Сделал запись в протоколе.

- Послушайте, - строго сказал Вьёрк, - я требую, чтобы вы сейчас же вернули мне мои вещи и отпустили! Меня задержали несправедливо! Я буду жаловаться!

- Конечно, господин Флюмэ, - жалуйтесь, - пресно согласился полицейский. - У вас есть на это право. Но хочу вас заранее предупредить, что ваша жалоба не поимеет силы. Войдите в наше положение, господин Флюмэ, - мы делаем свою работу. Каждый преступник говорит как вы, каждый преступник, утверждает, что он-де не виновен у будет жаловаться. Вашу невиновность ещё надо доказать. На вас поступил сигнал, почему же мы должны обращаться с вами по-другому? Мы вас не допрашиваем с пристрастиями, ведём опрос строго по протоколу. Успокойтесь, и, если вы действительно ни в чём не виновны, мы вас отпустим… А подозрение на вас весит серьёзное. Понимаете? Педофилия — это не мелкое воровство в магазине. Это срок, господин Флюмэ, это большой срок. Поэтому ответьте мне, Господин Флюмэ, почему мне так знакома ваша фамилия? – снова жёстко и упрямо продолжил рыть свой подкоп полицейский.

Глава 4

Вьёрк возвращался к своей машине окончательно опустошённый. Полиция допрашивала его целый час. Целый час унижения и отчаяния. Конечно, полиция делает свою работу. Они постоянно имеют дело с отморозками, в каждом человеке видят подозреваемого, а поэтому обязаны быть грубы и жестоки. Вьёрк соглашался с данной точкой зрения, но легче ему от этого не становилось. Он чувствовал себя бомжой, никому не нужным и всеми отвергнутым, поруганным и побитым, униженным и скукоженным. Он шёл и размышлял над сложной для него темой: насколько никчёмным может оказаться человек перед чудовищной несправедливостью этого мира. Вьёрку не нравился этот его новый опыт. А ещё закралось в душу вязкая тревога: а что, если полиция и вправду начнёт пробивать его пикантные прогулки по интернету. Дело в том, что Вьёрк, как и многие (если не все) среднестатистические бюргеры, полюбляет пошариться по страницам порнографического характера. Да, Вьёрк согласен – он вуайерист. Такие щепетильные моменты может и осуждаются обществом, но не подсудные же. Хотя кто без греха – киньте первый камень. Вот только во всей этой истории присутствует один нежелательный момент: среди порноадресов попадались и такие, которые были не совсем идеологически выдержанного характера, если так вообще можно выразится. Вьёрк искал и посматривал фотографии с несовершеннолетними девочками, и теперь Вьёрк боялся, как бы это его маленькое влечение не вылезло ему боком.

Ах… вот если можно было бы время повернуть вспять, то уж лучше бы он не брал этот грёбаный больничный и лучше бы проработал этот день, даже с внеурочными, даже если допоздна, даже если задаром.

Вьёрк прошёл злополучный перекрёсток. Его раздавленные дорогие очки от фирмы HI TEK DESIGNS уже лежали на обочине, среди мусора и пыли, колёса автомобилей окончательно прибили их туда. Полуденное солнце припекало нещадно, асфальт слепил глаза от него исходил жар, над крышами припаркованных автомобилей гуляли марева. Всего пять часов назад Вьёрк был на этом же самом месте за миг до того момента, когда мир ещё был в порядке. Пять часов назад Вьёрк ещё был в силах повернуть своё будущее в иное русло. Пять часов ушло на дело, которое казалось простеньким и с которым Вьёрк рассчитывал управится максимум за полутора часа.

Вот он уже поравнялся с аптекой, глянул на приветливых ворочающихся бумажных комаров, напротив витрины был припаркован грузовик. Эта многотонная громада заняла сразу три парковочных места. Как это у него получилось? Как сей счастливый водитель смог сорвать парковку с размахом на несколько машин? Откуда в мире такая вопиющая несправедливость?! Вот мне сегодня такие страдания из-за одного только места, а этот!.. Боже, за что мне это наказание?! За что, Боже?!

Негодуя и недоумевая ещё более чем до этого, Вьёрк обошёл грузовик и уже собирался перейти дорогу к своему авто, как вдруг... На другой стороне у машины ко Вьёрку спиной стоял тот самый злополучный задрот и мочился на дверь его БМВ, мочился прям на дверную ручку. Под ногами у задрота растекалась пенистая лужа. Лужа подхватывала соринки с асфальта и проворно забежала под передние колёса. А задрот посвистывал себе что-то под нос и всем своим видом излучал неописуемое удовольствие космических высот.

Вёрку бы в пору вызвать полицию, пока задрот его ещё не заметил и уж потом приступать к разборкам, тем более что полиция Вьёрка уже выслушала и находилась в курсе дел, но на данный момент Вьёрку было в полной мере насрать на бычар. Его распирал гнев, он был готов для драки, он был смел и бесстрашен. Вьёрк решительно двинул через дорогу к задроту.

- Ах ты сука! – заорал Вьёрк.

Задрот резко обернулся, и струя мочи ударила Вьёрку по ногам. Вьёрк отпрыгнул.

- Ёй! - крикнул Вьёрк.

- Аа-а с-сыкун, соскучился что ли?! – совершенно спокойно удивился задрот, и при этом, бессовестно поигрывая невероятно толстым, словно дохлый червяк, членом, мочился дальше, вырисовывая струёй по шипящему асфальту бесформенные зигзаги, нарочито целясь на сандали Вьёрка.

Увидев перед собой снова звериные глаза бандита, уверенность у Вьёрка сдала пары, но отступать было уже некуда.

- Ты чё делаешь, урод?! – завопил Вьёрк.

- Не понял... С-сыкун, ты у нас такой смелый?.. Человек стоит, облегчается, никого не трогает... Чё пристал-то?

- Я сейчас полицию вызову – рявкнул Вьёрк, и тут же уловил за собой, что эту фразу за сегодня он выговорил уж больно часто и силы в этой угрозе оказалось не более, чем в последнем китайском предупреждении.

Задрот затолкал свой бесконечно длинный член в штанину, но даже постарался застегнуть ширинку.

- А тебе не надоело? – буркнул он. – Вызывай, сыкун, свою полицию, заодно позови на помощь ещё и мамочку. Как там, старая шалава, ещё не сдохла?

И с этими словами задрот развернул козырёк кепки на затылок, поднял мосластые кулаки встал в стойку и приготовился встретить драку.

- Давай, с-сыкун, давай! – рычал задрот. - Ты не разучился ещё драться?! Умел же когда-то! Ну так припомни детство! Я даже позволю тебе заехать мне разок!

Страшные кулачища задрота, его решимость и накал приструнили Вьёрка снова. Задрот желал драки, он был преисполнен любовью к драке, неистовой любовью, страстью кому-нибудь сделать больно, вышибить зуб, покалечить глаз… «Он лишь провоцирует меня вступить в драку первым, - подумал Вьёрк. - Провоцирует умышленно, чтобы иметь за собой юридический перевес, выдать себя за потерпевшую сторону. Ну да, они, бомжи, они же страдают, они так страдают от нас, от благополучных граждан, которые только и мечтают пинать их, вдавливать в пыль, растерать каблуками в кровавую жижу. А потом ноют и жалуются бычарам, как их больно притесняют…»

Часть 2 Глава 1

Вьёрк сидел на диване под кондиционером в своём собственном трёхэтажном доме с тремя жилыми комнатами, не считая кухни, мансарды с рабочим кабинетом и сауны. А ещё с подвалом, где стояла стиральная машина и место для сушки белья, комнатка для инструментов и просторное помещение для хобби, с диваном, старым телевизором и большим биллиардным столом. В биллиард Вьёрк уже давно не играл, так что помещение для хобби превратилось в кладовку. А ещё у дома имелась лужайка с буйной травою, которую в летний сезон приходилосъ стрич по нескольку раз в месяц. К лужайке прилагался маленький сарайчик для садовых инструментов. У парадного входа - крыльцо со ступеньками и клумбами.

Вот же ирония судьбы, Вьёрк, как и планировал, пил пиво и пялился в телек, большой, новый, плоский, полутораметровый по диагонали, с высоким качеством разрешения, а вот наслаждения у Вьёрка не было. Не было ни от пива, ни от телевизора.

В доме полутьма. Все жалюзи опущены, охраняя внутренние покои от солнечного жара, через щели пробивались золотистые стрелы лучей. Телек был включен на неопределённом канале и вещал неопределённую передачу, что-то из мира африканской саванны: лев, отчётливо чёткий - каждый ус сосчитать, цвета яркие, сочнее, чем на оригинале. Телевизор отбрасывает всякую нужду путешествовать, телевизор всё покажет лучше, а главное – без риска для жизни. Смотри, биолог, изучай, считай сколько клещей приходится на квадратный сантиметр львиной шкуры… Большой и сильный лев, царь зверей, неспешной рысцой пытался уйти от гиен. Гиены досаждали его, бегали кругом с противным хихиканьем, время от времени кусая за пятую точку, тогда лев изворачивался, пытался вгрызся в обидчиков, но гиены отскакивали, хохотали, и продолжали гнобить могучего хищника дальше. Льву бы припустить галопом, но царю зверей не по рангу трусливо удирать. Вот и терпел он обиды, а рычать и изворачиваться у него получалось только гиенам на потеху.

Вьёрк не смотрел передачу, он не улавливал суть содержимого, он просто таращился впереди себя. На душе было гадко, а в голове крутились свои неотмщённые обиды. Так он сидел уже долго и успел опустошить не одну банку пива.

Хлопнула входная дверь.

Это жена и дочка. Жена закончила свою полудневку и забрала ребёнка со школы. Было слышно, как они возятся в прихожей с обувью, грохнулся на пол тяжёлый школьный ранец. Дочка вынырнула из тёмной прихожей и застыла на входе в зал, сделала лицо возмущённое, подражая матери воткнула руки в бока и громко проябедничала:

- А папа уже дома и нализался пива!

- Брысь в свою комнату и садись за уроки! – зазвенел из прихожей яростный голос жены.

Дочь мгновенно сорвалась по ступенькам наверх, на второй этаж, послышались её гулкие шаги в детской комнате. Но теперь в проёме появилась жена с бумажным пакетом из булочной и лицом крайне недовольным. Правда, с таким выражением лица она приходит всегда, всегда в заботах, всегда раздражённая. Можно подумать, что на работе ей уже изрядно трахнули мозги, и руководство трахнуло, и коллеги, а после ей трахнули мозги в булочной, затем дочь в школе, и продолжала трахать всю дорогу до дома. По ней, так вообще, она просыпается уже с трахнутыми во сне мозгами, а на ночь ложится спать окончательно изнасилованная.

- А ты чего? Сачкуешь? – ляпнула она.

- Филоню, - обиженно буркнул Вьёрк.

Тонкая и резкая как молния, жена проскочила через зал на кухню, и убийственные раскаты грома продолжились уже оттуда.

- Чего посуду не убрал в посудомойку. Пожрал – убери за собою!

- Я ещё ничего сегодня не ел! Я сам только что пришёл! – гаркнул Вьёрк.

С приходом семьи Вьёрку стало только гадче. Ему хотелось, чтобы жена заметила его состояние, вошла в положение, пожалела. Но Вьёрк уже давно живёт с этой женщиной и давно не слышал от неё ничего ласкового. Даром, что родители дали ей имя «Кордула» - сердечко, сердечная… но сердце у неё скорее от крокодила. В такие вот минуты (а по сути, всегда), Вьёрк её так про себя и называл – «Крокодула» Ожидание утешения будет тщетным. Вроде одна семья, а живут всё равно порознь. Все проблемы каждый решает сам. Разве что жрут ещё вместе из одной кастрюли. Ну, как-то же надо показать, что семья до сих пор существует. Вьёрк приложился к пивной банке и с досады сделал сразу несколько крупных глотков.

Было слышно, как на кухне бренчит посуда, хлопнула дверца посудомоечной машины, открылся холодильник. Жена ещё не обедала, и дочь после школы следует покормить.

- Сходил бы в душ! От тебя воняет! – рявкнула жена.

Ещё бы. Это её стороной не обойдёт. Вон какой нос отрастила, длинный, угловатый, и ноздри тоже узкие, угловатые. Когда внюхивается, углы приподнимаются, и на тонкой носовой перегородке расползается паутина красных капилляров. Там предостаточно крови, чтобы насыщать и взращивать все свои обонятельные рецепторы. Ищейка! Господи, неужели и дочь вырастет такой же страшной, как она?

- Ну да, попотел я! Было от чего попотеть! – огрызнулся Вьёрк.

- Ты бы на кухне лучше потел! Мог бы чайник к нашему приезду поставить, раз уж дома. Знаешь же, что мы к обеду должны приехать.

- Не знаю я! – вдруг заорал Вьёрк. Нервы не выдержали, достали уже все. – Я в это время обычно на работе, откуда я могу знать, когда вы приезжаете?!

- В прихожей на двери висит расписание школьных занятий! Что, посмотреть трудно?! – заревела из кухни ответка.

глава 2

Они сидели на кухне. Сидели за большим обеденным столом. Тут так же были опущены жалюзи и царила полутьма. Лишь широкие жестяные флаконы дарили мягкий свет, отблескивали от глянцевой поверхности столешницы. Под флаконами мерно плыл табачный дым, закручивался в медленные вихри под горячими лампочками. Жена сидела напротив. Она тоже пила пиво и потягивала сигарету. Её тонкое лицо было строго и выражало заинтересованность.

- Ну и что теперь думаешь делать? - спросила она.

- Не знаю… Жопу лечить.

- Я на твоём месте обратилась бы к адвокату.

- А чего толку, номер его авто я не знаю. Поди - пойми, кто это был.

- И ты не запомнил номер его машины?

- Я хотел сфотографировать, но аптекарша спугнула, - доложил Вьёрк угрюмо.

- Ну, сам дурак, - подытожила жена.

Обидно. Жена человек чёрствый, на горькую инвективу не поскупится, но нельзя не согласиться - да, дурак.

- Неужели нет свидетелей, ведь кто-то же видел, где-то есть уличные камеры наблюдения, всё это отыщется. Советую тебе – обратись к адвокату! Уж тот вынюхает чего надо.

Вынюхает… о да, с твоим ищейским носом это самое твоё словечко. Вьёрк горько вздохнул. Он был уже пьян, и думать ему совсем не хотелось. Зато хотелось залезть куда-нибудь глубоко-глубоко, закрыть за собой многотонную дверь, как в бункер, принять снотворное и надолго отрубиться.

- Ну, ты в морду ему хоть раз заехал?

- Не успел, - вздохнул Вьёрк.

- Ты мужик или хрен собачий?! Ни то не можешь, ни сё! – визгнула жена.

«Мужик или хрен собачий?» - за сегодня эту фразу Вьёрк слышал дважды, когда как и одного раза уже слишком много. Вьёрк со злости напряг кисть, сжимая жестяную банку пива, но не раздавил её, сдержался – всё-таки рециклинг даёт за неё двадцатьпять центов.

- Ну, не успел я ему заехать! – заорал Вьёрк. – Он дал мне по яйцам и сбежал!

Жена захохотала.

Сука! В такую минуту издеваться над собственным мужем! Ей бы по роже заехать, - подумал Вьёрк. - Вот этой самой банкой пива со всего маху швырнуть ей в рыло, а потом кулачищем бить, бить, бить, покуда кровь из ноздрей не хлыстнет, покуда зубами не начнёт плеваться. И намотать на пальцы её волосы, и об пол её морду, об пол, об белый кафель! Вот кто мой первый враг – вампир, который уже сколько лет высасывает у меня силы! Жена должна уважать своего мужа, а эта… Тварь!.. Заедешь ей раз – не простит же. Семья и так еле живая… Она на развод подаст, начнётся раздел имущества. А нынче эмансипация в ходу, суд всегда на стороне женщин… Ты горбатишься целый день, ты – добытчик, ты – финансовый стержень всей семьи, на твои деньги тут всё куплено, а один хрен - без дома останешься, а ещё и алименты на горбу тянуть будешь по самую смерть… Лучшую часть жизни я ей отдал, а разведёшься, и тот худший остаток, когда тебе более всего нужна забота, будешь доживать одиноким стариком...

Вьёрку стало совсем тошно, он едва сдерживался, но сдерживался, был приучен сдерживаться, годами привыкал ко всё больше увеличивающейся дозе яда, рассуждая, что лучше умять маленькую ссору, чем в последствии разгребать завалы руин семейной войны. Можно ли увеличивать дозу яда бесконечно? Можно ли выработать иммунитет? Наверное можно, но не всем везёт: одни умирают от инфаркта, а другие берут нож и вырезают всю семью...

- Пойду я в душ, - буркнул Вьёрк.

- Давно пора! От тебя воняет, как от мусорного ведра! – шипела жена.

Вьёрк тяжело поднялся, но всё-таки со злости сжал банку в ладони. Даром, что он сейчас двадцатьпять центов в трубу спустил – пофиг, зато душу отвёл.

Жена услышала хруст жести.

- Дурак, - ляпнула она.

Ух, ты! Ей моя реакция не понравилась – раб взбунтовался. А может, центы жалеет, что банка на рециклинг не сгодится. Уже в дверях из кухни Вьёрк обернулся, глянул на жену искоса, не хорошо глянул, пьяно, так, что и сомнений не остаётся – он ведь и убить может. Потом, шатаясь, поплёлся, не вписался в дверь и зацепил косяк плечом.

Вьёрк заперся в душевой, разделся.

Как хорошо тут. Пахнет мылом и шампунем. От пушистых полотенец ещё исходит запах стирального порошка, а от полочки с одеколонами и духами – ароматы цветочной поляны, и никто не брюзжит, никто не давит на душу – желаемая самоизоляция, спасительное затворничество. Не тюрьма, нет, а нора, место, где укрываются от погони, от непогоды и постылых домочадцев. Главное, чтобы никто не ломился, никто не стучал, не просил поторопиться, не дёргал, не отвлекал от медитации.

Вьёрк облокотился об рукомойник, уставился в большое зеркало, взглянул на своё отражение. Он уже давно заметил, что «под мухой» у него меняется зрение, с одной стороны появляются проблемы с фокусом, с другой – включается стандарт сверхвысокой чёткости изображения, такой же чёткий, как на их новом огромном телевизоре. Становятся видны все изъяны возраста и вообще – изъяны живого существа, которое, как бы не старалось, но всё равно никогда не будет совершенным: кожа какая-то желтоватая, словно восковая, но нос красный, ноздрястый, в порах засели чёрные точки. Давно-давно, лет ещё двадцать назад, когда он только ухаживал за Кордулой, у неё была странная причуда – выдавливать у него из носа эти чёрные точки, поясняя, что это, мол, обязательная процедура, дабы в будущем нос не распух, хотя после такой процедуры нос у него уже тогда становился пунцовым, как та ешё редька, и распухшим. То, что выдавливалось, было совсем не чёрным, а походило на мерзких белых червячков, словно въевшихся в кожу паразитов, и надо же – Кордула не брезговала, а Вьёрку импонировала эта её забота. То было в другой жизни. Сейчас Кордула стала Крокодулой и ей противно смотреть даже на его взлохмаченную голову по утрам.

глава 3

Разбудил его трубный рёв мобильника, взбесилась на нём мелодия от группы Alex Gaudino «Destination Calabria».

Вьёрк сдосадовал.

Вчера, после прилично выпитого пива он отрубился сразу, но скоро проснулся, и тут же на него нахлынули все переживания прошедшего дня, что без всякого сомнения сулило долгую мучительную бессонницу. Электронный будильник на прикроватной тумбочке свирепо показал, что ещё не было и полночи. Вьёрк честно постарался заснуть, но он только ворочался с одного бока на другой, переживания не отпускали его. Рядом, отвернувшись, лежала жена. Не смотря на ночь, было жарко. Тонкий пододияльник Вьёрк скинул с себя ещё во сне, и теперь он лежал скомканной бечёвкой – зримая граница между ним и Кордулой. Несмотря на то, что идеальной семьёй их не назовёшь, спали они ещё в одной постели и даже иногда, раз в месяца два, у них бывал секс. Вьёрк обнял жену. Горячая. Он почувствовал, как начинает потеть от её тела. Она откинула его руку. Ну да, Вьёрк понимает – жарко же. Впрочем, она и раньше не долго терпела его руки на своём теле, особенно, если его руки ложились на интимные места, на лобок, или тощие груди. Руки у меня тяжёлые, может придавливаю, - утешался Вьёрк. Она же худющая – не выдерживает. И Вьёрк тоже не может долго её выдержать. Бывает, что и Кордула его обнимет, может случайно, во сне, а может просыпалась и в ней какая-то нотка любви – кто знает, во сне что-то эротическое приснилось? Положит на него свои костлявые ноги. Сначала ничего – она ж не тяжёлая, но потом чувствуется, как в её кости затекает свинец, впиваются Вьёрку в плоть её мослы, и тут уж не до сна. Вьёрк аккуратно высвобождался от неё и отползал к своему краю кровати, отворачивался. А давно-давно, ещё в другой жизни, она на его плече всю ночь проспать могла, и никаких неудобств не бывало…

А Вьёрк всё ёрзал и ёрзал, сопел.

- Иди спать на диван! – злобно проворчала жена.

Сука! – прошипел про себя Вьёрк, но подчинился. Он же понимает - ей завтра на работу вставать, а он уснуть не даёт, а сам утром отоспаться может вдоволь, хоть до обеда – у него же бюллетень. И к тому же, в зале на диване ему спать не впервой. Бывало, за телеком долго засидится, и там же на диване и задремлет.

Вьёрк достал из недр дивана подушку и тонкое покрывало. Лёг.

Однако и на диване сон в глаза не шёл, а стояла перед глазами всё таже гадкая сцена – его, Вьёрка, сегодняшний позор. От самого начала до последнего кадра крутился по кругу один и тот же фильм, как испорченная пластинка, раздражающая монотонными повторами. Вьёрку нужно было утешение, и он искал его там, в прошедшем дне, в тех повторах. Теперь Вьёрк понимал, что был выше этого задрота и наверняка сильнее, ну почему же Вьёрк так подпустил в штаны? У задрота был козырь – неожиданность. Он действовал нагло, напористо и решительно, настоящий блицкриг. Это обескуражило Вьёрка. Жил бы Вьёрк где-нибудь в Венесуэле, в Каракасе, он бы знал, как следует себя везти с уличными задирами, но Вьёрк вырос в благополучной Европе и оказался совершенно безопытен для такого случая. К тому же Вьёрк взрослый человек, благовоспитанный, приученный решать конфликты совершенно другими способами, а за уличными задирами должны следить правоохранительные органы. По крайней мере, раньше Вьёрк на них рассчитывал. Увы, времена, вероятно, изменились, понаехали всякие. Теперь надо полагать, что жизнь складывается в сторону, как в Каракасе.

Но ведь шанс заехать этому задроту по роже был! С самого начала, ещё у светофора, надо было врезать тому по зубам, прям на глазах у той хорошенькой нимфы. Не побояться, не дать себя опозорить! Ведь видел же он, как пасует задрот, едва Вьёрк пытался дать отпор. Да, задрот был изворотлив и смекалист, вот надо было так же, в почтовом офисе, едва там возник задрот, следовало бы крикнуть что-то вроде: «Он украл у меня кошелёк!», и перенять у задрота инициативу…

Вьёрк начинал выстраивать и другие сценарии, и, в итоге, ему стало казаться, что во всех случаях он мог бы выйти победителем. И что с того, если бы он вышиб задроту пару зубов. Нельзя бояться вмешательства полиции. Тем более, как показал опыт, они и не торопились вмешаться. Их вообще не было, и никогда в таких случаях не бывает рядом. Но даже если… Вьёрк бы-то смог доказать, что не начинал этой драки. Он порядочный человек – видно же – прилично одет и всё такое, а задрот, вероятно, бомж, алкаш, а того может и ранее судим - кому больше поверит полиция? А люди? Те самые милые прохожие, которые всё видели, которые должны порицать зло и заступиться за сторону спроведливости, но они проходили мимо, боялись, более – охотно приняли позицию сильнейшего, как и полагается – с-сыкунам...

Время безжалостно приближалось к утру. За жалюзи уже забрезжили первые проблески дневного света, такие ранние летом. Вьёрк вертелся на своём диване, пыхтел. Покрывало давно слетело на пол. Вьёрку было жарко. Как бы он не поворачивался, налёжанная сторона начинала потеть на диванной коже. А зашкаливший фильм всё вертелся и вертелся, но события преображались, уже казались проще, и Вьёрк был в них героем. Особенно он любил задерживать свою фантазию на той нимфе у светофора, рисовал себе её вздёрнутые ресницы, её восхищённый взгляд на него, на победителя… А какая у неё попка… Какая смачная, крепкая попка… Вьёрк погрузил свою руку в трусы, начал мять сонный член, и тот быстро приободрился. И вот, Вьёрк уже гоняет шкурку, а перед глазами крепкая попка, и складочки и свободная промежность между ног…

Вьёрк кончил прям в трусы, и особо не расстроился, что там подсохнет и всё склеится. Сходит утром в душ - и никаких следов. После этого он уснул буквально сразу…

глава 4

Вьёрк сидел на диване, но на этот раз без включённого телевизора. Вьёрку снова хотелось упиться пивом, или попросить кого-нибудь дать ему по голове, прилично дать, дать так, чтобы потерять сознание, уйти в кому, и главное навсегда выбить из памяти те переживания, которые не переставали раздирать его. Мысли, как стая лысоголовых стервятников, кружи над Вьёрком, клокотали, набрасывались и вырывали всё больше новых кровавых ошмётков, и сколько не отмахивайся, не разлетится назойливая толчея, не оставит шанса зарубцеваться неуспокоенным ранам.

Потому что падаль почувствовали стервятники. Да, падаль, ничтожество я есть!

Затрещал мобильник. Затрещал не вовремя, затрещал в тот момент, когда мозги ещё разлиты по другим мирам, когда хочется остаться на едине с собой и в тишине умереть, сожранным трупоедами, как та африканская девочка с фотографии Квентина Картера. Выкинуть бы этот мобильник куда подальше, но Вьёрк был в такой прострации, что он просто сомнамбулой дохромал до окна, где ещё утром оставил смартфон и послушно взял его.

- Да, - совершенно спокойно сказал Вьёрк.

- Ты разобрался с машиной? – послышался голос жены.

- Да, - снова спокойно ответил Вьёрк.

- Это сделал твой вчерашний приятель?

Приятель, какой он мне, мать твою, приятель…

- Не знаю, - буркнул Вьёрк и сбросил звонок.

Она обидится на его сброс и минут десять будет беситься – так ей и надо!

Пока он возился в гараже, жена звонила ему раз десять – интересуется, сука.

Вдруг Вьёрку пришла одна странная мысль: а вдруг это жена всё подстроила? Подослала этого бродягу, чтобы тот свёл Вьёрка с ума? Может она готовит развод, и вот таким образом задумала избавиться от мужа? В это мире никому нельзя доверять. А главный враг – это всегда самый близкий человек. Вьёрк уже не сомневался, что настало время, когда весь мир решил встать против него. А перед глазами выплывали контуры его БМВ и на них с размахом стояли большие белые буквы, сложенные в одно звучное слово - «ссыкун». Там было много ругательств, но это слово мог написать только один человек, тот, кто уже познакомился с «отвагой» Вьёрка ещё прошлым днём – задрот, сто процентов, задрот. Но как задрот узнал адрес? И тут Вьёрку стало страшно – он же знает где я живу! «А ведь я от тебя не отстану, я теперь всегда буду следовать за тобой и гноить тебя ниже плинтуса. Всё, чувак, попался ты, а-ахиренно попался...» - всплыли из недр мозга крепко засевшие туда вязкие липучие слова. Этот паскуда испоганил его машину, но это могут быть только цветочки. А что, если он проникнет в дом, обкрадёт его, подожжёт, ночью перережет спящему Вьёрку горло, изнасилует жену, изнасилует дочь?

А что, если он уже в доме и украдкой следит за мной?

Вьёрк резко развернулся от окна и, прищурившись, вгляделся в комнату. Из-за опущенных жалюзи в помещении густил полумрак. Полумрак стоял и за дверью в коридоре, и лишь из стеклянного матового окошечка входной двери в прихожую лил слабый утренний свет. Вот там, в коридоре, Вьёрку почудилось движение, вроде как проскочило что-то в сторону лестницы, оно напоминало пригнувшегося человека и проскочило бесшумно, как тень. Вьёрк прислушался. Ничего больше не шевелилось, было тихо, лишь за окном, с улицы, доносился далёкий, едва различимый городской шум.

Может почудилось?

А если нет? То был всего миг, но сгорбленный тёмный силуэт-таки отпечатался на сетчатке глаз, как это случается с остаточным светом.

Вьёрк решил обойти дом, не то, чтобы он действительно поверил в свой страх, но перестраховаться никогда не вредно. Как говориться: если у вас имеется мания преследование, это ещё не значит, что за вами не следят.

Первым делом Вьёрк заглянул на кухню и прихватил оттуда большой разделочный нож, с лезвием достаточно длинным, чтобы можно было легко проткнуть им человека насквозь, конечно, не толстого человека, а такого - потоньше, например, как его жена. Палец на ноге ещё болел и Вьёрк уже полностью уверовал, что что-то там повредил. Вьёрк старался на него не наступать и даже не шевелить, и потому прихрамывал.

Вьёрк дохромал до лестницы. Один пролёт уходил вниз, в подвал, другой – на верхние этажи, к спальням и мансарде, где большие, нависающие над полом окна смотрели прямо в небо. В пролётах было темно, а та лестница, что уходила в подвал, казалось, уходила в саму преисподнюю, и Вьёрку стало страшно.

Осторожно ступая, он стал спускаться, всё ниже, всё глубже в бездну. Сердце колготилось бешено. Теперь Вьёрк знал: он уже не перестраховывается, как наивно и смело решил в самом начале, нет, он верит, до центра мозга убеждён, что он в доме не один и где-то там, в тихой утробе дома спрятался преступник. «А ведь я от тебя не отстану, я всегда буду следовать за тобой...» Однако и решимости у Вьёрка ещё хватало – если сейчас из темноты кто-нибудь, или что-нибудь выскочит на него, то Вьёрк не раздумывая сделает выпад ножом и непременно вонзит его не-то в глаз, не-то в горло или грудь противнику, и даже не из-за страха, нет, а просто рефлексом, как и полагается в таких ситуациях, и он даже не сможет  вовремя опознать, а вдруг это окажется жена или дочь..

Дверь в подвал была открыта настежь. Там стоял мрак, непроглядный, чёрный и вязкий. Из мрака доносилась лёгкое гудение газового бачка для нагрева воды и больше ничего не было слышно.

Как ему, этому бачку там, в темноте и одиночестве не страшно?