Обычная история

Глава 1

Кэт

Вот и все. От свободы меня отделяют лишь высокие давно проржавевшие ворота на въезде в зону. Надсадно ухнув, давно никем не смазываемый механизм приходит в движение. Одна из створок с грохотом отползает в сторону, пропуская в увеличивающуюся на глазах щель слепящий полуденный свет. Я рефлекторно зажмуриваюсь, не спеша шагнуть за... Волнение теснит грудь, пульсирует где-то под ребрами, проступает на висках тонкой пленкой испарины. Мне нужно немного времени, чтобы отдышаться – вот почему я беру эту паузу. И мне совершенно пофиг, если вдруг вертухаев вспенит моя медлительность. Им меня уже не достать. Я свободна! Эмоций столько, что хочется орать во все горло. Выкусите, суки!

В пропорции ровно напополам во мне плещутся счастье и злость. Но если счастье в моем случае – эмоция вполне понятная, то злость… Не знаю, наверное, я пока просто не готова с ней расстаться, ведь очень долгое время лишь она давала мне силы жить.

Сейчас в это сложно поверить, но еще каких-то пару недель назад я и мечтать не могла о том, что так скоро отсюда выберусь. Реутов куда только не обращался, но все напрасно. Я так влетела, что даже обширные связи мужа не смогли нам помочь.

Пока я топчусь на месте, ворота открываются во всю ширь. Механизм останавливается с тихим, резким щелчком. Именно этот звук возвращает меня в реальность. Я открываю глаза и решительно выхожу за ворота. А там вроде все то же солнце в камуфляжной сетке прибитых пылью листьев, тот же будто застывший в летнем мареве воздух, и даже запах осыпавшейся с забора краски да скошенной накануне травы. Но все кажется другим. Особенно воздух, да. Дышу, а мне глотку сводит. И поэтому все же вырвавшийся из души вопль выходит каким-то жалким.

Эмоции гнут к земле. Крик выжигает кислород в легких. Не боясь захлебнуться, дышу во всю грудь. На вкус моя свобода – чистый гудрон. Я смеюсь, обхватив обожжённые неласковым дневным солнцем плечи.

Длинные тени, извивающиеся на асфальте, намекают на то, что время идет к обеду. Значит, Реутов уже где-то на подъезде. Он терпеть не может опаздывать, да и момент совсем не располагает к этому.

Отхожу от ворот подальше и, приложив ладонь козырьком ко лбу, пристально вглядываюсь в линию горизонта. Вдоль дороги в праздничной блестящей обмотке тянутся трубы теплотрассы. И свечки тополей почти как кипарисы в Тоскане… Надо же. Здесь, наверное, не слышали, что тополя – зло, аллерген жуткий. И только потому их еще не вырубили подчистую, как в больших городах.

Непонятно откуда взявшийся порыв ветра поднимает прибившиеся к бордюрам ошметки пуха и, что есть силы, швыряет в лицо. Стою, отфыркиваюсь, и потому упускаю момент, когда на горизонте появляется машина мужа. С такого расстояния огромный внедорожник кажется маленьким, словно муравей. Поправив на плече лямку рюкзака, задираю руки вверх и скачу, как припадочная. Я здесь, Реутов! Чтоб ты сдох, я здесь!

Бывалые тетки мне говорили, что он ни за что меня не дождется.

Это бабы, что бы там ни случилось, будут героически ждать «своего» в девяноста процентах случаев, да передачки таскать в надежде, что кто-то оценит их подвиг. Мужики же мыслят практично. И по большому счету, так оно и есть, да...

Просто мой Реутов не такой.

Испортил бабонькам всю статистику и, как ни в чем не бывало, останавливается в сантиметре от моих танцующих ног. Через лобовое стекло одаривает улыбкой на миллион долларов. Вот же гад! Несмотря ни на что такой самоуверенный, блин, водитель! Мое сердце сейчас просто лопнет от невозможной сумасшедшей любви…

Когда мне огласили приговор, когда я услышала эту совершенно невозможную как будто цифру – десять лет, думала, что умру. Не потому что моя молодость пройдет за решеткой, не потому даже, что без матери останется моя дочь. А потому что меня разлучат с ним! Более жестокого наказания для меня не существовало.

Кстати, о дочери… Все так же пританцовывая, вытягиваю шею как раз в тот момент, когда дверь открывается, и нога в дорогом ботинке уверенно становится на пыльную, усыпанную мелким щебнем землю.

– Не выглядывай, я ее не стал брать, – его первые слова.

– Ну, и правильно! Устала бы в дороге, – покладисто соглашаюсь я, а потом, все же не выдержав, с визгом бросаюсь ему на шею.

Боже мой. Боже мой. Боже мой.

Десять лет светило ведь! Но обошлось тремя. По сравнению с десятью, три, конечно же, капля в море. Но как же долго они тянулись! Сколько всего мне довелось пережить за это страшное время! Сколько слез пролить, адаптируясь даже не к собачьей тюремной жизни, а тупо к своему существованию без него. Как нелегко было найти мотивацию, чтобы просто не выпилиться, как хотелось. Я же в самом деле была уверена, что мне придется мотать десятку. Ну, ладно, при совсем уж идеальных раскладах – лет семь. Но даже с учетом УДО – овердохрена, думаю, тут вряд ли кто со мной станет спорить.

И я так для себя решила – Реутов никогда не узнает, как меня переломала отсидка. Ни за что, даже под пытками, я ему не сознаюсь, как без него подыхала. Как смертельно тосковала по Сашке и по нашему дому, как мне не хватало ребят из айти-тусовки и новых вызовов.

Было и было, что мужика расстраивать?

Тем более если я и сейчас заплатила бы абсолютно любую цену, чтобы у него все было хорошо. И тут как будто вообще неважно, что вместо трех условно, на которые я подписалась, пересев с пассажирского сиденья за руль, когда Реутов на своем Аутлендере снес выбежавшего на скоростное шоссе грибника, я получила десять. В конце концов, будучи в шоке, он действительно напрочь забыл о припрятанном в бардачке паковане дури. А вот прибывшие к месту ДТП менты тачку обыскать не забыли. И к одной почти невинной статье добавилась еще одна – пожирнее. Так все и получилось. Обычная история. В зоне половина баб оказывается вот так. Тут я вообще не первооткрыватель.

Глава 2

Кэт

Мне кажется, я теперь знаю, что чувствовал Иисус, умирая на кресте. Разница лишь в том, что он взошел на Голгофу за человечество и воскрес. А я – за одного конкретного человека, и вряд ли повторю его подвиг. Моргаю, глядя в чайные глаза мужа, которые он, к его чести, все-таки не отводит.

Каждое слово Реутова – колышек в моей плоти. Сколько их… Я истекаю кровью. Хочется ему сказать: «Да заткнись ты уже! Хватит! Прояви хоть капельку милосердия, твою мать!». Но я не могу пошевелить губами. Наверное, это онемение – результат болевого шока. Но тогда почему я не онемела вся?! Видит бог, эту боль просто невозможно вынести.

А он, будто не замечая, как мне херово, все говорит, говорит… И слова его проносятся перед глазами зеленым матричным кодом. Вы знали, что вся наша жизнь – банальная система функций? Нет? Да вы что! Представьте только – вот неизвестная. Подставь одно значение – жизнь повернется так, подставь другое – иначе. И я, конечно, будучи гребаным гением, могла все-все наперед просчитать. Моя проблема, наверное, в том, что я в принципе не могла допустить для себя такую вероятность.

Не такой уж я гений, выходит.

– Эй! Что с тобой? Кэт, Дыши!

А я не могу, в грудь будто раскаленный винт вкручивается, ломая кости заточенными, как лезвие, лопастями.

– Кэт! Да послушай! Я же не отнимаю ее у тебя насовсем! Вы будете видеться, обещаю, просто…

– Просто пока я за тебя мотала срок, ты нашел для нашей дочери другую мамочку? – хриплю я. – Как давно?

– Кэт!

– Как давно, блядь?!

Не знаю, почему это так важно. Реутов приезжал ко мне полгода назад. У нас было длительное свидание. Правда, он уехал почти на сутки раньше, сославшись на дела. А я даже тогда, сука, ничего не поняла и не заподозрила.

Ай кью тесты врут. Я безнадежная патологическая идиотка.

Дышать нечем, несмотря на исправную работу климат-контроля. Отчаянно хватаю воздух ртом в попытке урвать побольше. Но вместо воздуха в легкие проникает лишь боль и вместе с кровью расходится по телу.

В зоне не так много занятий. Чтобы не отупеть, все свободное время я посвящала учебе. А когда надо было дать мозгам отдохнуть, читала. Учитывая скромный ассортимент библиотеки, выбирать книги по вкусу возможности не было. Иногда приходилось глотать откровенную дичь вроде всяких там женских романов. Строчки из одной такой книжонки сейчас и всплывают в памяти. Там героиня, застукав мужа с любовницей, беспокоилась о том, чтобы сохранить лицо, представляете?! Я, видно, не настолько возвышенная. Лицо держать не получается. Боже, да я вообще в последнюю очередь думаю о лице. Ломаюсь с оглушительным хрустом прямо у него на глазах.

Пусть смотрит. Пусть знает. Пусть с этим живет.

– Как давно? – уточняю в истерике.

– Она живет с нами? – переспрашивает Реутов, нервно кусая изнутри щеку. – Полгода. Встречаемся? Так и не скажешь. Мы знакомы сто лет. У нас родители всю жизнь дружат. Ты, может, ее даже видела... Впрочем, неважно.

– Так, может, ты перейдешь к сути?

– После суда мне было хреново, Кэт, ты бы знала как. Ника была рядом просто как друг, понимаешь? Поддерживала, пыталась растормошить. А когда я понял, что меня к ней тянет – не знаю... Озарением это не было. Как я уже сказал, все к тому шло постепенно. Это жизнь, Кэт. Ника помогла мне сделать ее хоть сколь-нибудь сносной.

Прежняя Кэт на это непременно съязвила бы – ах ты ж бедненький, это у тебя-то херовая жизнь? Точно, блядь, у тебя? Ты ничего не попутал?

Кэт, которую он убил, все в том же онемении смотрит… Во все глаза пялится на него. И понимает вдруг – он ведь и впрямь волнуется. Аж на лбу проступает испарина, отчего его модный селективный парфюм, заиграв какими-то совершенно новыми нотами, отравляет махом весь воздух.

Задыхаясь, нащупываю ручку двери, тяну вниз и на подкашивающихся ногах вываливаюсь из машины.

– Кэт! Не дури. Жара под полтинник.

Получается, он приезжал, он трахал меня, уже зная, что, вернувшись, предложит ей… Так. Стоп. Он не мог ничего ей предложить, потому что женат на мне. Или…

Низко свесив голову, кладу ладони на раскаленный капот. Боль в руках немного отрезвляет, кажется, вот-вот зашкворчит, завоняет жареной человечиной. Я, может, этого и хочу? Просто сгореть, чтобы меня не стало? Превратиться в пепел, который ветер на своих крыльях разнесет по земле? Почему-то же, несмотря на адскую боль, я продолжаю это мучение?

– Ну что ты делаешь?!

Реутов с силой отдирает мои ладони от капота. Не скрывая беспокойства, подносит руки к лицу. И как будто хочет на них подуть. Но в последний момент раздумывает.

Мы теперь не настолько близки, да, Витя? Мы теперь, сука, не настолько близки...

Хмыкнув, я снова погружаюсь в матрицу. Будто со стороны наблюдаю за тем, как из нее на Реутова вылетает худющая патлатая девка. Как она пинает его, кусает и сыплет проклятиями.

Если бы от меня прежней осталось хоть что-то, я бы так, наверное, и поступила. Беда в том, что меня прежней нет. Он меня убил с особой жестокостью, помните? И сейчас матрица, дрогнув, выплевывает меня в совершенно другую реальность. Где я – не я. И реакции не мои.

Глава 3

Кэт

– Алло… – шепчет Сашка в ухо. А я… Ч-черт, горло так сжалось, что ни слова не могу из себя выдавить. Пауза затягивается. И как назло, в трубке даже помех нет. Только мое затянувшееся молчание.

– Привет, Вороненок, – сиплю. – Это мама. Никакая ни Кэт. Просто мама.

Кажется, эта короткая речь стоит мне остатков всего.

– Привет.

Два слова она сказала. Алло и привет. Наверное, этого недостаточно, чтобы судить. Но я же и раньше с ней говорила, может, не так часто, как мне бы того хотелось. Сашка действительно в последнее время стала отлынивать от разговоров со мной, как от возложенной на нее повинности, но я все же могу с уверенностью утверждать, что речь у нее поставлена идеально. Как и положено дочери дипломата. Ни за что не догадаешься, что ей неполных шесть лет. Реутов говорил, что сам ею занимается. На кружки водит, то-се… А помогает няня. Не знаю, правда ли это. Я уже вообще ничего не знаю.

Солнце все сильнее печет, плавя тело и мозг. Выступает на коже мерзкой масляно-соленой пленкой. По спине и вискам аж течет. Но мне все равно.

– А я свободна. Представляешь?

Реутов пинает колесо. Ах да! Мы же договорились ничего ей не рассказывать. Потому что как рассказать ребенку, что его мать в тюрьме? Тогда мне это показалось хорошей идеей. Сейчас… Я просто не знаю. Шестерёнки в голове плавятся от жары. И непонятно даже, где жарче – внутри меня или снаружи. Внутри – так просто адова геенна. Гребаное чистилище.

– То есть я хочу сказать, что мы теперь никогда-никогда не расстанемся. Слышишь, Сашка? Будем вместе жить. Ты, я. Куда-нибудь съездим вместе.

– Я живу с папой и… Никой.

Вороненок запинается. Я знаю, что она хотела сказать. И благодарна, что этого все-таки не случилось. Видит бог, я пока не понимаю, как жить в мире, где моя дочь зовет мамой другую женщину.

– Но ведь это потому что меня не было. Помнишь, как нам было весело? Зоопарк помнишь? Реутов, где был тот чертов зоопарк?! – захлебываясь в истерике, уточняю, зажав рукой микрофон.

– В Лейпциге. Кэт, послушай, ты сейчас не в себе. Выпей воды. И вот успокоительное.

Отмахиваюсь от таблеток.

– В Лейпциге, Вороненок! Помнишь?!

– Нет.

– Ради бога, Кэт, ей тогда едва исполнилось два гребаных года!

У этого мудака слезятся глаза. Я не помню, видела ли когда-нибудь Реутова таким размазанным. Его эмоции взрываются внутри запрещенной кассетной бомбой. И Сашкино «нет» – оно не добивает, оно…

– А сказки? Сказки помнишь? – хриплю.

– Мам, ко мне пришел репетитор. Я тебе потом позвоню, ладно?

В трубке раздаются гудки. Рука безвольно падает вдоль тела. Надо найти в себе силы и вернуть ему трубку. Надо. Найти. Где-то. Силы.

– Кстати! Я твой телефон привез. Может, все-таки вернемся в машину?

Еще пять часов с ним? В замкнутом пространстве тачки? На месте, на котором, очевидно, не раз сидела его новая баба? В отчаянии тру глаза. Делаю пару шагов к внедорожнику. Тяну на себя дверь. Реутов за спиной шумно выдыхает, не пытаясь даже скрыть охватившего его облегчения.

– Где, говоришь, мой телефон?

Догоняет, садится за руль. Открывает бардачок и протягивает мне тот вместе с коробкой:

– Счет я пополнял. Так что номер тот же.

– Это не мой телефон.

– Да, это новый. На старом сдохла батарея. Но вся информация перенесена из Айклауда. Даже значки приложений в том же порядке расставлены на экране. Я все проверил, – пытается он шутить. – Чего не садишься?

– Я никуда с тобой не поеду. – Забираю телефон. Сгребаю брошенный на сиденье рюкзак и закидываю на плечо. Движения выходят медленными-медленными. Я немного заторможена сейчас, как под седативными. Видимо, так организм борется со стрессом.

– Кэт, я понимаю, правда. Сам бы себе по роже надавал, если бы мог. Но садись, а? Дай мне по-человечески…

– Тебе дать? – откуда-то берутся силы улыбнуться. – Ну, да. Твои чувства всегда были в приоритете, правда? – Захлопываю дверь и, глядя в его лживые глаза, шепчу: – Осторожней за рулем.

Невинное пожелание, но учитывая ту историю с аварией, Реутов аж вздрагивает. Мазнув по его застывшему, будто маска, лицу, отхожу от машины. Правда, не проходит и двух секунд, как он меня догоняет и зачем-то опять хватает за руку.

– Я отвезу! Это меньшее, что я должен.

– Кстати, о долгах, – вспоминаю вдруг. – Вот, забери. Сказала же, мне не надо. – Возвращаю ему конверт.

– Это твои деньги!

Я поворачиваюсь к человеку, которого люблю больше жизни. Долго-долго смотрю в лживые, но все еще родные глаза. А потом, так до конца и не поверив, что это с нами происходит взаправду, медленно качаю головой:

– Даже не пытайся за счет этой сраной подачки облегчить свою совесть.

А ведь хотел. Хоть так. Хрен тебе, не получится. Не за мой гребаный счет. Живи с этим. Засыпай. И просыпайся. В надежде, что когда-нибудь чувство вины отступит.

Глава 4

Кэт

– Это я тебя утвердил.

– М-м-м? – изображаю интерес, ковыряясь вилкой в салате. Кафе и впрямь неплохое. Все выглядит довольно съедобно и по-домашнему, но аппетита как не было, так и нет. Я просто хочу, чтобы этот бесконечный день скорее закончился.

– Говорю, это я тебя утвердил в проект. Читал твое дело. Впечатляет.

– Что именно? – тяжело сглатываю я.

– Ну-у-у… Физмат в тринадцать?

– Ах это дело, – теряю вообще всякий интерес к беседе. Я-то по привычке думала, что он о моей уголовке. А физмат в тринадцать… Ну да, наверное, если не погружаться в детали, это выглядит круто. Никто же не задумывается, каково это – попасть в таком возрасте в коллектив, где все как минимум лет на пять тебя старше, но при этом ты все равно умнее. В лучшем случае меня старательно не замечали. В худшем – наоборот, смотрели как на уродца в цирке. Не то чтобы меня это как-то волновало, но если поскрести в памяти, можно нарыть сразу несколько довольно неприятных моментов. Например, за лето после первого курса у меня как-то стремительно выросла грудь. Вроде понятный физиологический процесс, да? А нет, оказывается, это офигенный повод для шуточек. До конца семестра народ упражнялся в остроумии. А потом переключились на Дину Шубину, которую застукали в общаге сразу с тремя парнями. К счастью, в плане перспективности обсуждений мои скромные единички и близко не стояли с их зажигательным тройничком.

– А ты хочешь обсудить свою уголовку? – замечает Миха, с остервенением пиля чуть жестковатое мясо.

Мой блуждающий взгляд застывает на бутылке Бейлиса, стоящей на зеркальной полке скромного бара. Во рту скапливается горечь.

– Что тут обсуждать? Ты же все знаешь, нет?

– Не-а. Вообще. Наверху решили на этот счет не распространяться. Типа, чтобы вы комфортнее себя чувствовали.

Какая неожиданная деликатность. Отмираю, поглаживаю пальцами складки на скатерти.

– Кто – мы?

– Тебя же не одну выпустили.

– Значит, и впрямь никто ничего не знает? Как неосмотрительно.

– Почему? – в глазах Михи мелькает любопытство. А потом он опять сползает взглядом к моей груди. И даже не пытается скрыть своего интереса, когда наши глаза встречаются. Самоуверенный, знающий себе цену гад – отмечаю для себя краем сознания. Три года назад я была такой же.

– Вдруг я какая-нибудь маньячка?

– Сексуальная? – игриво дергает бровью Стрельников, расплываясь в широкой белозубой улыбке. На которую я не могу ответить. Ощущение – будто кто-то просто убрал эту функцию из моих базовых настроек. Мышцы вроде помнят, что надо делать. И мозг отдает нужные команды. Но что-то нарушено в нейронных связях, сигнал просто не доходит. Улыбка Стрельникова увядает. – А если серьезно, таких ребят не выпускали. Что ты. Валеев бы не позволил.

– Валеев?

– Наш непосредственный шеф.

– Я думала, шеф – это ты.

– Это да, – опять скалится, – но я маленький шеф, а Таир Усманович – большой. Он курирует все наше направление. Чуть башку мне не открутил за тебя.

Странно. Я – мелкая сошка. Зачем впрягался? Может, бывшие зэки у них на особом счету? И за наши косяки он своей головой отвечает?

Собираю со стола крошки пальцем.

– Мих, а куда мы едем?

У Стрельникова компот идет носом. Он отфыркивается, вытирает лицо салфеткой. И опять ржет.

– Главное, вовремя спросить, да, Кать?

Что на это ответить? Просто пожимаю плечами.

– В контору?

– Да нет. В квартиру к тебе. Отдохнешь, то се… – скользит по мне пристальным взглядом. – Вещи-то твои где? Наверное, за ними надо заехать?

– У мамы. Я сама заберу. Мне же можно будет выезжать, или…

– Через рапорт, конечно. И в торговые центры наши гоняют, и в рестики, и в клубы. Но не злоупотреблять. А так на территории городка тоже есть где развлечься. Спортзал, бассейн. Несколько ресторанчиков. Даже салон красоты открылся.

– М-м-м…

С каждым словом мне все труднее поддерживать беседу и изображать интерес. К тому же на меня давит предстоящий разговор с матерью. Постучав по столу, кошусь на лежащий по правую руку от меня телефон.

– Я на минутку отойду. Кое-кому надо звякнуть.

– Ага.

Пробираюсь к выходу между столиков. Оборачиваюсь, почему-то мне до сих пор не верится, что я действительно могу встать и пойти, куда моя душа пожелает. Телом прокатывается волна колкой дрожи. Руки потеют. Я так долго ждала момента, когда вновь смогу сама распоряжаться свой жизнью, а теперь даже не знаю, с чего начать.

Покидаю веранду и открываю телефонную книжку. Листаю ее, чувствуя, как к горлу подкатывает удушающий ком. Боясь опять сорваться, решительно пролистываю до нужного мне номера и жму на кнопку дозвона. Может быть, она ждет. Может, Реутов предупредил, что я выйду, раз гудки в динамике так быстро сменяются давящей на уши тишиной.

– Сейчас ты должна сказать «я же говорила», – сиплю в трубку.

Глава 5

Таир

– Виноват. Разминулись! – козыряет Стрельников с плохо скрываемым удивлением. И осторожно так, будто я могу этого не заметить, оттесняет новенькую за спину.

Хмыкаю. Достаю еще одну сигарету из пачки. Защищает, значит? От меня? Ну и как это понимать? Что я – зверь какой? Или девочка так понравилась? Наверняка второе. И ведь говоришь им, говоришь не гадить там, где ешь – то бишь просишь не разводить блядство на рабочем месте, да кто нас слушает? Пользуются, гаденыши, тем, что руководство не спешит залупаться по этому поводу. Входит, так сказать, в положение. Поселок закрытый. Посторонних здесь нет. Рабочий день не нормирован. А жизнь ребятам как-то надо устраивать. Дело молодое.

Только тут ситуация другая. И вряд ли Михе что-то обломится. Если, конечно, госпожа Реутова не выберет самый предсказуемый в данном случае вариант, бросившись вышибать клин клином. Хотя какая она госпожа? Так, девчонка.

Мажу взглядом по ее тонкой вытянувшейся по струнке фигуре. И останавливаюсь на лице. Бледная. Осунувшаяся. На последнем издыхании как будто.

Сую сигарету в рот и подкуриваю, не сводя с нее взгляда.

Я до последнего противился идее поиска сотрудников вот так. Не потому что такой чванливый, нет. Просто контора у нас непростая, а эти… Сломанные же все через одного. Какой там эмоциональный фон? Как им те же тесты пройти у психолога? Сплошной геморрой с ними. Я с дочками своими так не ношусь, как с этими. Как будто другой работы нет! Сначала отбираем – а это килотонны информации, на каждого же собрано подробное личное дело, потом хантим, если соглашаются. А бывает, что нет! Протаскиваем через процедуру помилования. Короче, возни куча – уже сейчас, а выхлоп, хорошо, если вообще будет.

Тут же и вовсе ситуация адовая. Не выпуская зажатой между пальцев сигареты, растираю переносицу. Надо бы что-то сделать. Или сказать. Катя эта едва на ногах стоит. Но я тупо не знаю, что, и все медлю... В ее случае любые слова прозвучат бредом. Жаль я поздно узнал, не то бы… Что? Не стал бы в это ввязываться и оставил бы ни в чем не виновную девчонку гнить в тюрьме? Может быть, да. Сама дура.

Впрочем, сейчас нет никакого смысла об этом думать. Подробности ее истории я узнал меньше суток назад. Когда мне все-таки позвонила начальница колонии, в которой Реутова мотала свой срок. Менять что-то уже было поздно.

Обычно, конечно, я так не работаю. Но как оказалось, из неформальных разговоров с сотрудниками колоний можно почерпнуть гораздо больше информации, чем из безликих, написанных под копирку, характеристик. Жаль только, мы раньше не поговорили. Потому что когда решался вопрос о помиловании, и я, и Тамара Сергеевна как раз находились в отпуске.

Из материалов собранного на Реутову досье я, конечно, знал, что муж с ней развелся. Однако для меня стало полнейшим шоком, что сама Реутова об этом ни сном ни духом! Уже на этом моменте нашего разговора с Томилиной я напрягся. А уж когда Тамара Сергеевна намекнула, что среди заключенных ходит упорный слух, что Реутова взяла на себя вину мужа, стало очевидным, что ситуацию нужно спасать.

Теперь вот стою, смотрю и не пойму, она вообще держится, нет?

Жалко девку до безумия. До раскаленных белых всполохов перед глазами. Почему? Наверное, потому что очень хорошо могу понять ее чувства. Предательство само по себе – неприятная штука. А предательство такого масштаба – почти смерть. И это вовсе не образное выражение. В такие моменты внутри действительно что-то умирает. Я боялся, как бы она какой беды не наделала. Мало ли, что может стукнуть в голову бабе, да?

А еще тесты… Внимательно вглядываюсь в мертвый космос ее темных глаз. Ну не пройдет же! Не пройдет она их, как пить дать. А если каким-то чудом удастся получить допуск к работе, она наверняка рано или поздно к чертям сорвется. Это просто вопрос времени. Мне такие напряги нужны? Нет. И что прикажете с этим делать?

Надо бы хоть Стрельникова порасспрашивать, что да как. Она вообще вменяемая?

Докуриваю в две яростные затяжки.

– Кать, познакомьтесь. Это Валеев Таир Усманович. Наш шеф.

– Очень приятно. Кэт. Вы хотите что-то обсудить? – спрашивает в лоб.

– Я хочу убедиться, что вы нормально добрались, – сдабриваю голос иронией.

– А были сомнения?

– Ввиду последних событий? – парирую я. – Были. Пойдем, я все покажу.

– Таир Усманович… – окликает порядком сбитый с толку Стрельников

– Ты здесь подожди, Миш, ладно? – одергиваю его. Должен же он понять, что я хочу без свидетелей перекинуться с девочкой парой слов. Ну и вообще присмотреться к ней повнимательнее.

Машинально забираю из рук Кэт рюкзак. Что-то мешает. Без всякого дергаю сильней. Сопротивление усиливается. Опускаю взгляд и, наконец, понимаю, что Кэт тупо тянет его обратно.

– Я сама могу.

– Ты из феминисток? – прикладываю таблетку к двери, пропуская девчонку в подъезд.

– А у вас с этим проблемы?

Оборачиваюсь. Внимательно вглядываюсь в лицо, сейчас больше похожее на посмертную маску, и сходу многое про нее понимаю. Девочка порядком пришиблена. Наезжает без огонька. Но я легко могу представить ее другой – дерзкой, острой на язык, строптивой. И это, опять же, не в ее пользу говорит. Потому что такой сотрудник – довольно сомнительное счастье.

Глава 6

Кэт

Утром меня будит резкий звук. Подскакиваю на отсыревшей постели, ошалело хлопая глазами. Спросонья не сразу вспоминаю, откуда эта страшная боль в груди, почему горло сорвано, а глаза пекут, так что несколько коротких секунд между сном и явью я ощущаю себя даже… нормально. А потом весь ужас вчерашнего дня накатывает на меня катком. Я глушу ладонью сорвавшийся с губ всхлип и усилием воли заставляю себя подняться, чтобы открыть дверь, в которую продолжают настойчиво трезвонить.

– Таир Усманович? – хриплю. – Что-то случилось?

Сквозь плотные слои окутавшей меня боли проникает странное чувство. Я не знаю, как его объяснить. Но понимаю, что его вызвало.

С вечера мне не спалось. Устав вертеться с боку на бок, я вышла на балкончик с видом на то самое озеро, о котором рассказывал Миха. И долго сидела там в странном анабиозе. Было не слишком поздно. Народ не спал. В воздухе, омывая меня волнами душного одиночества, витали звуки музыки, чей-то смех, обрывки разговоров и комариный писк. И мне все страшней делалось, оттого что все вот так получилось. Что от жизни, моей прежней жизни, ничего, считай, не осталось. А вместе с тем очень больно, если чуть-чуть, хоть краешком коснуться воспоминаний о ней – как бы там ни было, они все такие счастливые, Вить. Такие, блин, счастливые, Витя-я-я.

Мне орать хотелось в эту пустоту наполненную звуками чужих не оборвавшихся жизней… Как же так, Реутов, как же так? Неужели для тебя это все ничего не значило? Как ты мог? Как сейчас? Неужели спишь, и тебе нормально? Наверное... В твоей жизни ведь давно все изменилось, правда? Это для меня время застыло в прошлом. А я... я сама застыла, как та бабочка в янтаре. Помнишь, Реутов, мы в музее их видели? А потом сняли домик в банном комплексе с видом на холодное мелкое море и весь вечер сидели в чане с теплой водой, глядя, как волны лижут поросший сухой травой белоснежный песчаный берег. А это помнишь… А это?..

И так по бесконечному кругу. Опять и опять.

Одиночество душило… Обвивало горло шипастым щупальцем. Городок наш медленно засыпал, звуки стихали, и мне казалось, я просто не выживу в этой рухнувшей на меня тишине. Когда где-то справа шаркнули ножки стула, под весом опустившегося на него человека устало вздохнул ротанг, а следом чиркнула зажигалка, и повеяло сигаретным дымом с ноткой шоколада.

Это глупо, конечно. Но на секунду мне показалось, что он почувствовал, как мне нужен. Не он… конкретно. А в принципе живой человек рядом. И благородно разделил со мной боль, одиночество и бессонницу. Так и не произнеся ни одного слова. Лишь напоследок бросив:

– Поспи хоть немного.

И я послушно поплелась спать.

А теперь стою вот. И кажется, что ближе и понятней этого совершенно незнакомого мне человека никого во всем мире нет.

– Случилось. Стрельников сказал, ты в город собиралась?

– Д-да. За вещами.

– У меня твой рапорт. Поедем вместе.

– А такси сюда не вызывать?

– Зачем? Мне все равно по пути. Дела в городе. Назад заберу около шести, успеешь?

– Д-да.

– Тогда одевайся. И приходи ко мне. Напою тебя кофе в дорогу.

Вяло кивнув, плетусь в ванную. Зависаю на собственном отражении в зеркале над раковиной. Видок еще тот. Да и пофиг. Прихорашиваться нет ни сил, ни желания. Если честно, даже в душ сходить себя заставляю. За неимением другого натягиваю вчерашнее барахло. Сейчас, когда я привыкла к запахам свежести, царящим в квартире после уборки, понятным становится, что от моих вещей и впрямь несет. Как ты их ни стирай, все равно, пока высохнет, пропитается сыростью и казенной вонью. Неудивительно, что Реутов от меня шарахался.

Вопрос, как этот чистоплюй выдерживал наши свидания в специально отведенных для этого «апартаментах». Терпел? А для чего? Боялся, что я попрошу пересмотра дела?

Мысль о том, что он приезжал ко мне и через силу трахал, вызывает неконтролируемую дрожь в теле. Кожа покрывается липкой испариной, мурашки рассыпаются по рукам, вздыбливая тонкие волоски, а к горлу стремительно подкатывается тошнота. Хорошо, у меня совмещенный санузел. Сотрясаясь от мучительных спазмов, я падаю на колени возле унитаза, выблевывая в него душу.

В общем, долго вожусь. Шеф не выдерживает. Сам приходит ко мне с двумя парующими чашками, как раз когда я, зеленая, вываливаюсь из ванной.

– Насколько ты не в порядке? – интересуется он, ввинчивая в меня внимательный взгляд.

Да как сказать? Если руки, которые я протягиваю, чтобы забрать свою чашку, трясутся, как у запойной?

– Работать смогу.

– Я не об этом спросил, – сощуривается Валеев. И давит, давит, будто со всех сторон надо мной нависая. Черт. Я как-то и забыла, какой он огромный.

– Думаю, я не обязана делиться личным.

Мне не хочется идти на конфликт. Особенно с Таиром Усмановичем. Отголоски ночи, проведенной с ним, еще настолько отчетливы, что я просто не могу. Но в то же время мне не хочется вылезать из своего домика. Не хочется, чтобы мне лезли под кожу и ковырялись в моих эмоциях. В конце концов, какой в этом смысл? Разве я не понимаю, что сама во всем виновата? Не будь я такой дурой – ничего бы не случилось. Над чем еще тут рефлексировать? Что обсуждать? В порядке ли я? Нет. И никогда уж не буду. Но вряд ли разговоры с чужими людьми помогут мне это пережить. За вчерашнее, конечно, спасибо. А сегодня просто оставьте меня в покое!

Глава 7

Кэт

Валеев пишет, как раз когда мы закрываем счет в салоне.

«Задержусь где-то до восьми».

Кошусь на висящие над стойкой администратора часы. Только без пятнадцати четыре. Набираю ему в ответ короткое «ок» и ловлю свой равнодушный взгляд в зеркальной панели, отделяющей одну зону зала от другой. А я ничего все-таки. Может, если Реутов увидит меня такой… Что? Пожалеет? Или бросится возвращать? Нет, ты вообще серьезно, что ли, Кэ-э-эт! – заходится лающим смехом внутренний голос.

Да. Глупо. Стиснув зубы, иду на улицу, пока мама о чем-то щебечет с вышедшим ее проводить парикмахером. Сажусь на опоясывающий клумбу заборчик. Подставляю солнцу лицо, а то до того жжет, что на коже тут же проступает заботливо втертый косметологом крем. Но в тень пересаживаться лень. Да и вряд ли там так уж прохладней.

– Ну, что, может, где-нибудь поужинаем? – спрашивает мама, присоединяясь ко мне минут через пять.

– Я лучше прогуляюсь.

– По такой жаре? – обводит меня настороженным взглядом. Кажется, она что-то подозревает. Но мне плевать, если так. Я давно уже ни перед кем не отчитываюсь, и не ищу ее одобрения. Те времена в прошлом.

– Хочется пройтись по родным дворам, – пожимаю плечами, отчего с одного из них сползает лямка сарафана. Решив не забирать купленное в браке барахло, я все же переоделась в ни разу не надеванное платьишко, с которым у меня не связано никаких воспоминаний. Наверное, нужно устроить шопинг, но от одной мысли об этом ноют зубы. В толпе мне плохо. – Где-то к семи вернусь.

– Ну как знаешь.

Поднимаюсь с заборчика, лениво переставляя ноги, устремляюсь вверх по улице. Через несколько сотен метров ныряю между дворов, срезая по дороге к цели добрые полкилометра. Иду не спеша, озираюсь. Здесь, в старом, давно обжитом квартале за три года моего отсутствия ничего практически не поменялось. И оттого ощущение ушедшего времени истончается и пропадает вовсе по мере того, как иду. Я ускоряю шаг, вдыхая аромат высохшей в пыль земли, подвальной сырости и отцветающих лип, здороваюсь с сонным дедком, проходящим мимо, ныряю в арку, а там – через парк, откуда уже можно разглядеть ощетинившуюся антеннами крышу нашего старого дома.

Ладонь взмывает к разрывающейся от боли груди. В боку колет от того, как быстро я припустила. А телефон с так и не отвеченным сообщением от Реутова начинает жечь пальцы. Ведь по большому счету надо было все же ответить. Не оставляя шанса. Ни ему – в очередной раз выгулять белое пальто. Ни себе – выставить себя полной дурой. Все еще вчера разделилось на «до» и «после». Краски выцвели. Полутона сошли. И вот уже как на рентгеновском снимке – нутро людей. Его гнилое нутро.

Падаю на скамейку напротив входа в подъезд. Мутит. Картинка перед глазами превращается в серое смазанное пятно. Прикрываю глаза. Под закрытыми веками горячо. Неужели я не все слезы выплакала?

– Катя! Неужели ты?! – раздается смутно знакомый голос.

– Лариса Львовна?

– Что ж ты тут на солнце расселась? Давай-ка, пойдем в прохладу. У меня сангрия холодная, как чувствовала – будет повод! – натурально тянет меня за руку соседка с первого этажа. Иду за ней. Ну не отбиваться же? А она все тарахтит, и тарахтит. И тоже, кажется, совсем не изменилась. Хоп – и я уже сижу за накрытым белоснежной скатертью столом с бокалом охлажденного вина.

– Ну, давай. Рассказывай. Давно ты… – сводит брови, не договорив. Конечно, о том, что я села, никто не трубил в рупор на каждом углу, но Лариса Львовна – барышня непростая, видно, полюбопытствовала, когда я сошла с радаров.

– Вчера.

– Вот и хорошо. А то я уж думала, и не свидимся. Не молодею же!

– Так и не скажешь.

– За комплимент спасибо! – чокается о край моего бокала, весело смеясь: – А так, в общем, какие планы? Чем занимаешься? Сашка твоя с кем? Про твоего мудака, прости, не спрашиваю.

Улыбаюсь. Раньше Лариса Львовна в Реутове души не чаяла. Так и хочется спросить – что случилось? Но вместо этого я коротко рассказываю о том, как так быстро выбралась.

– Так Сашку-то будешь забирать или как?

– Я пока не решила. Она от меня отвыкла, и школа ж еще, а я жить буду в маленьком городке. Вряд ли ей там понравится после… – неопределенно машу рукой.

– Как этот козел все продумал, да? И не прикопаешься ведь, паршивец!

– Да уж, – ставшим привычным движением тру грудь. В окно льет предзакатное солнце, сквозь бокал устремляю взгляд на колышущиеся занавески… Чего бы покрепче мне. Сангрия все же так себе анестезия.

– Ну, в этой ситуации тоже есть свои плюсы.

Не то чтобы интересно. Я вообще не знаю, зачем здесь сижу.

– Это какие же?

– Будет больше времени на личную жизнь, – подмигивает Лазарева, поигрывая нарисованными бровями.

– Да уж какая тут жизнь? – хмыкаю. – Я на мужиков теперь смотреть не могу, Лариса Львовна.

– А вот это ты зря. К мудакам у тебя пожизненный иммунитет, а от нормального чего отказываться, Катюша?

– Прям иммунитет? – хмыкаю.

– А как же? Это ведь как ветрянка для здорового человека – раз переболел, и все.

Глава 8

Таир

Недоуменно пялюсь на ее узкую сухую ладонь с длинными пальцами с розовым маникюром. Баб в моей жизни было немного, но сигналы Кати вряд ли можно трактовать как-то двусмысленно.

Ползу взглядом вверх по ее руке. Она уже не такая бледная, как я запомнил. Вероятно, девочка не только маникюр сделала, но и заскочила в солярий. А еще к парикмахеру, потому что ее волосы определенно стали короче, а седая прядь у лица исчезла, будто ее и не было.

Задержав дыхание, тону в бездонной прорве взгляда. Дурдом. Почему-то я совершенно не понимаю, как на ее призыв реагировать. Хотя, конечно, совру, если скажу, что никогда раньше не сталкивался с настолько очевидными предложениями. Какого-то хрена бабы всегда обращали на меня гораздо больше внимания, чем я бы того хотел. Впрочем, никаких проблем с тем, чтобы расставить границы, у меня до этих пор не возникало. Так, лишь досада брала порой. Или злость, если устал, а тут еще очередная дурында себе чего-то придумала, и носись с ней. А вот сейчас вообще непонятно, что делать.

– Все хорошо?

Зависаю взглядом на полных резко очерченных губах. Стекаю вниз по длинной шее, ощупываю плечи, узкую грудь с двумя нахально торчащими вперед холмиками, обтянутыми тонким ситцем летнего платья. Обманчиво невинного и даже какого-то трогательного, что ли.

До поры до времени, как бы мы с Ляськой ни жили, я оставался ей верен. Наверное, работа накладывала свой отпечаток – не знаю. Но даже и мысли не возникало сходить налево. Пусть для многих моих коллег, особенно на адреналиновом откате после боя, спустить в подвернувшуюся под руку бабу было делом обыденным, как в туалет по нужде сходить, я такой потребности не испытывал. Терпел, дожидаясь возвращения к жене, и скорей всего от этого нетерпения наш секс казался мне феерическим, при том, что Ляська ничем таким особенным меня не баловала. И вообще, как я теперь понимаю, была довольно холодной женщиной.

Когда меня назначили сюда, а она отказалась переезжать, закономерно встал вопрос о том, что спальни на расстоянии в семьсот километров не способствуют укреплению брака. Что мне, блядь, нужен регулярный секс, тупо женщина рядом. И уж не знаю, в сердцах ли моя жена это ляпнула, или действительно так считала, но во время одной из ссор она заявила мне прямым текстом:

– Да ебись ты с кем хочешь, Таирчик! Только от меня отстань, а?!

И все. Что-то хрустнуло внутри от ее слов. Надломилось. Я вывалился из дома на улицу, чувствуя, что если останусь, могу ей и втащить. Сел на скамейку у подъезда, вдохнул жадно, сжимая и разжимая кулаки, и едва ли не до утра так просидел, гоняя по кругу мысли, перебирая в памяти воспоминания, которые почему-то казались фальшивыми.

А когда здесь уже более-менее обустроился, трахнул… одну. И в процессе с удивлением понял, что чужая баба старалась мне понравиться гораздо больше родной жены. Что интенсивность ощущений никак не зависит от чувств, и что мне просто по кайфу вот так… вообще себя не сдерживая, эгоистично, когда неважно – кончит барышня или нет, потому что нет никой нужды этой левой телке доказывать, как верно она поступила, в свое время выбрав тебя – зеленого, с пустыми карманами, а потом таскалась за тобой с двумя детьми по городам и весям.

Откат наутро пришел. Почему-то стало самому от себя тошно. Все казалось неправильным. Словно я все же предал…. Или Ляську, или себя – не суть.

С тех пор сексуальное напряжение я предпочитаю сбрасывать в ведомственном спортзале. А то, что оно зашкаливает, видно по моей раздавшейся вширь фигуре. Я таких банок у себя не помню, даже когда служил в спецназе.

Пока я зависаю в картинках прошлого, Катя провокационно ведет бровью.

Даю себе еще пару секунд, чтобы принять решение. Нравится ли мне она? Скорее да, чем нет, хотя я и предпочитаю более пышные формы. Хочу ли я воспользоваться ее предложением? Да нет, конечно. Ясно же, что ей движет. Мне ее по-отечески хочется пожурить, а не разнузданно оттрахать. Даже не представляю, какой в ее душе сейчас ад.

Сплетаю наши пальцы. В ее глазах мелькает и исчезает тут же, будто его и не было, облегчение. Это она зря… Я молча возвращаю ее руку ей же на колени и сдаю задом. Щеку справа жжет, потому что эта пигалица сверлит меня ненавидящим взглядом. Не реагирую. В ней говорят обида, уязвленное женское самолюбие. Но это пройдет.

Включаю музыку. Какое-то время еду, занятый своими мыслями, и не сразу понимаю, что из динамиков льется откровенная дичь. На миг подвисаю, потом вспоминаю, что это Ляська репертуар выбирала. Нахмурившись, тычу пальцами в бортовой компьютер, чтобы сменить плейлист, когда Катя громко и насмешливо фыркает. Кошусь на нее… Сидит, подтянув тощие длинные ноги к груди, когда только разуться успела?

– Нормально сядь.

– А что так? Вас что-то смущает?

– Отвлекаешь, – прохожусь взглядом по ее ногам, прежде чем снова сосредоточиться на экране. Наконец, нахожу свой плейлист. Постукиваю пальцами по рулю в такт забористому биту. Ляська смеется над моими вкусовыми пристрастиями. Говорит, я моложусь, слушая рэп, не в силах смириться с надвигающейся старостью. А я себя, во-первых, не считаю старым, а во-вторых, большинство из тех, кого я слушаю, уже давно выросли в известных артистов, тексты которых через сотню лет будут изучать на уроках литературы, как сейчас изучают Бродского.

Прохожусь ладонью по щеке, стряхивая Катин взгляд. А она все смотрит и смотрит…

Глава 9

Кэт

Моя комиссия затягивается до самого вечера. Откуда-то издали доносятся раскаты грома, и даже, кажется, видно грозовой окоем – там, далеко, дождь стоит стеной. А у нас сухо. Только характерная духота, которая бывает лишь в преддверии ливней, давит на грудь. Жаль, кажется, сегодня я могла бы попытаться вдохнуть поглубже. Все оказалось проще, чем я думала. Да, промурыжили меня целый день, да, обязали раз в неделю ходить к психологу, но так ведь и допуск дали!

Сбегаю вниз по ступенькам, уткнувшись в сумку в поисках телефона. Теперь, когда моя судьба стала более-менее понятной, можно потребовать встречи с дочкой. И если Реутов думает, что сможет этому помешать, я просто сгною его.

Пальцы слегка дрожат. В голове мелькают кровожадные картинки расправы. Радуюсь даже им, понимая, что это – хороший признак. Значит, моя психика потихоньку приходит в норму. Злость и жажда мести точно лучше охватившей меня было апатии.

– Кэт!

Оборачиваюсь. У необычного дерева с шарообразной темно-лиловой кроной стоит Миша Стрельников. И обаятельно улыбается, будто только меня и ждал.

– Отстрелялась?

– Ага! – киваю я.

– Можно поздравить?

Разве не это я и сказала? Пожимаю плечами.

– Я так и думал. Поэтому пройдемте, гражданочка. – Подхватывает меня под локоть.

– Куда?

– Сейчас увидишь!

– Миш, я как пес устала. Давай без вот этого всего, а? Мне не до…

– Сюрприз! – машет одиноким подспущенным шариком тучная женщина неопределенного возраста. Сидящий рядом с ней парень приветствует меня вялым взмахом руки. Еще один – в забавной панаме и футболке с кричащей надписью Balenciaga вскакивает на ноги. А два других, пожалуй, самый старший и самый молодой – просто приветливо улыбаются. Перевожу взгляд с ребят на стол, заставленный контейнерами с едой из местного ресторана и бутылками. Мы в небольшом парке, разбитом у озера. Территория здесь облагорожена, и есть все для проведения пикников. Интересно, когда я привыкну к тому, что все вот так?

– Как ты уже, наверное, поняла, это наша небольшая команда, – поясняет Миша. – Вот, решили организовать скромный праздник по случаю твоего назначения.

– Это все Миша придумал, – крякает самый старший. – Я так-то считаю, что проставиться должна была ты.

– Толик, не нуди, – закатывает глаза… – Таша, – тянет пухлую ладошку та самая женщина.

– Очень приятно. Толик, Таша. – Изображаю приветливую улыбку.

– Свин, Вещий, Мот и Тай.

– А это наша Кэт. Катюх, подходи ближе. Что ты как неродная? Не любишь азиатскую кухню?

– Да она просто заебалась, Миха, – фыркает Тай – самый молодой парень с косой челкой обесцвеченных волос, заправленных за ухо.

– Миха все о тебе рассказал, – сообщает Мот, протягивая мне стаканчик с каким-то пойлом.

– Серьезно? Видно, у него слишком много свободно времени, – шучу, стреляя в Миху внимательным взглядом из-под ресниц.

– Не, – ржет Свин (странно, почему Свин, кстати, так-то он худой). – Просто Миша говорит быстро.

– А задачи нарезает еще быстрее, – это уже Толик.

– Предупрежден – значит, вооружен, – салютую я, отпивая из стаканчика. – Спасибо за праздник, ребят. Даже не знаю, что попробовать в первую очередь.

Есть совсем не хочется. Я в эйфории. Но если не закинуть в топку хоть что-нибудь, меня наверняка развезет раньше всех, а я меньше всего хочу опозориться в первую же пьянку с коллегами.

– Сашими из тунца – просто песня, – тянет Таша.

Послушно кладу на пластиковую тарелку пару кусочков, удивляясь тому, что за это время, оказывается, не разучилась орудовать палочками.

– И вот еще салат попробуй, если любишь острое. Чука с гребешком – м-м-м…

– А Филадельфию, что, уже всю сожрали? Да блин! – возмущается Тай.

– Ой, не психуй ты. На вон мою… – Таша подхватывает ролл и своими палочками отправляет Таю в рот. Я отстраненно за этим всем наблюдаю, размышляя над тем, как странно, что они вместе. Похожая на расплывшуюся жабу Таша и молоденький симпатичный Тай.

– Чего так смотришь? – улыбается Стрельников.

– А что же, в конторе допускаются отношения между сотрудниками?

– Эм… Отношения? – Миха переводит странно искрящийся взгляд с Тая на Ташу, потом опять на меня: – А ты с какой целью интересуешься?

– Да просто.

Ну не объяснять же чужому мне человеку, что я просто хочу понять мотивацию его шефа? Интересно, почему он меня отшил, почему не позволил себе ничего лишнего, хотя мог и хотел, о чем наглядно свидетельствовал крепкий даже с виду стояк. А эта лекция его? Господи. Стыдно как… И справедливо, наверное. Как бы тяжело мне не было в этом признаться.

– Не думаю, что какие-то правила заставят Ташу отказаться от сына.

– Так она его мать? – открываю рот.

– Угу. А ты что подумала, маленькая извращенка?

Глава 10

Кэт

– Решила потягаться со Стахановым, Кать?

Выныриваю из кресла. Морщусь, понимая, что отсидела ногу, да так, что на нее не наступить – миллионы шипастых колючек бегут от пятки аж до бедра. И это капец как больно. Даже слезы на глазах выступают.

Присев, с остервенением растираю мышцы.

– Блин, отсидела…

– Еще бы. Десятый час. Домой не идешь чего?

– А вы? – поднимаю взгляд. Валеев смотрит сверху вниз. Гладковыбритое лицо к вечеру покрылось щетиной. А в остальном он выглядит таким же свежим, как и на утренней планерке. Даже белоснежная рубашка, кажется, не примялась. И пахнет хорошо – отмечаю на автомате. Все же у меня определенно появился какой-то пунктик по поводу запахов.

– Работы много, – сощуривается, сунув руку в карман. Я машинально киваю, дескать, понятно. Сама такая.

– У меня тоже. Забыла многое. Приходится вспоминать по ходу. Оттого все идет медленнее, чем я привыкла.

Говорю как есть, хотя, наверное, в моем случае такая откровенность рискованна. Мало ли, еще решит, что я не подхожу. И что тогда мне делать?

– Бесит? – растягивает губы в белоснежной улыбке. Зависнув, смотрю, как тонкие лучики морщинок собираются в уголках его глаз.

– А?

– Бесит, что приходится вспоминать базу?

– А! – выпаливаю со смешком. – Еще как. Но я быстро одупляюсь. Вы не думайте.

– Я не думаю. И даже очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Как-то меня ранило осколочным в ногу. Ничего серьезного, но как же бесило, что для действий, которые раньше совершал на автомате, даже того не осознавая, теперь приходилось прикладывать немалые усилия.

– Так и есть. Да…

Повисает неловкая пауза. Чтобы ее заполнить, Валеев чем-то гремит в кармане. Господи, ну не мелочь же у него там, кто сейчас ходит с мелочью? Тогда что? Ключи? Наверное.

– Так ты заканчиваешь?

Вяло пожимаю плечами. На самом деле работа, которой я занимаюсь сейчас, вообще не срочная. Я сижу в офисе, создавая видимость занятости, чтобы оттянуть момент возвращения домой. В свое тоскливое одиночество. Почему-то дома оно наваливается на меня всей своей неподъемной тяжестью. Не знаю, смогу ли я когда-то к нему привыкнуть. Даже в зоне мне не было так хреново. Там я жила от одного свидания с Реутовым к другому. Да, тосковала, да, изводилась вся без него, но знала, что все непременно будет – надо только подождать, и мир опять заиграет всеми красками радуги. Какой я была дурой все-таки! Как теперь стыдно за собственную доверчивость. И это тоже бесит. Потому что стыдно тут должно быть не мне.

Сейчас я стараюсь жить ожиданием встречи с Сашкой, но это совсем не то. К сожалению. И, наверное, к моему стыду.

– Да, пожалуй, на сегодня действительно хватит.

Валеев первым выходит из кабинета, я за ним. Пока дверь опечатываю, пока спускаемся, на улице уже темень. Всю неделю в окрестностях полыхали грозы, а у нас не упало ни капли. От жары даже вечером нет спасения.

Идем по дорожке вдоль озера, то и дело встречая на своем пути знакомых Валеева. Пятница только завтра, но народ ловит лето за хвост. Кто-то просто прогуливается, кто-то гоняет на роликах на специально проложенной вдоль озера дорожке. Определенно, жизнь здесь гораздо лучше, чем мне представлялась.

– С дочкой что-нибудь решила? – вдруг нарушает тишину мой спутник.

– Да, завтра ее заберу. Будем вместе проводить выходные. Пока так…

– Вот и хорошо.

– А вы? – закусываю губу.

– Что я?

– С дочкой решили? По поводу того злосчастного дня рождения?

– Еще в машине. Ты была свидетелем нашего разговора, – пожимает могучими плечами Таир Усманович. Я хмыкаю. Он, конечно, неподражаем. Просто какой-то доисторический динозавр. Но что-то в этом есть. Его рептилоидному мозгу будто чужды сомнения. Он имеет четкие представления о жизни и не мечется как дурак, подвергая каждый свой шаг сомнению. Я, кажется, когда-то была такой же. Славные были денечки. Оказывается, жить гораздо проще, когда не приходится сомневаться по каждому поводу.

– Сына бы я точно так же не отпустил, – зачем-то поясняет Таир, скосив на меня ироничный взгляд. Губы невольно растягиваются в улыбке.

– Ну-ну…

– Уже думала, чем займешься с дочкой?

– В пятницу мы довольно поздно вернемся, так что просто завалимся спать. А в субботу пойдем на озеро. Ребята собираются жарить шашлык и играть в волейбол. Думаю, будет весело. А вы? Домой поедете?

– Еще не знаю. Ну что, пока?

Надо же! Я и не заметила, как мы дошли до дома. Кивнув, первой взлетаю вверх по ступенькам, проворачиваю ключ, ощущая затылком, как Валеев за спиной делает то же самое. Квартира встречает меня духотой и сыростью. Первым делом включаю кондиционер. Осматриваюсь. К сожалению, я так и не успела обжиться. Теперь волнуюсь, понравится ли здесь Сашке. А если нет, что делать?

Что-что! Проводить с ней выходные в нашей старой квартире. Только бы ипотеку одобрили!