1
Мы, друзья, перелетные птицы…
(allegro)
Все разворачивалось как в дешевом любовном романе. Ну, прям очень дешевом. Таких на любом литературном сайте пяток на сто рублей, ладно, чуть подороже, Лина сама не читала – ржать начинала с первого же абзаца. Танька читала пачками. Не верила, ясное дело, во всю эту муть, ей просто надо было забить голову, отвлечься от прекрасной действительности, заклеить уши розовыми соплями. Властные пластилины, которые сперва орут и топают сапогами, а потом стелются только при виде ножек, ручек и грудок, боссы-жеребцы, валяющиеся в ногах изменщики, волки-оборотни трое на одну девственницу, императоры вселенной, похищающие лично тебя, чтоб обустроить лично тебе мужской гарем из разных, но очень человекоподобных рас… А, генералы-драконы еще! Подай, господи, если ты есть, мозгов, думала Лина, чтоб жить вот этим всем, не умирая от смеха. В смысле, забери мозги обратно. А Господь внял, пошутил и забрал – мозги, да еще в самый неподходящий момент. Как известно, каждый человек пять минут в день бывает идиотом, главное – не превышать предела. Лина и не превышала обычно. Не превышала, не превышала, а потом те пять минут взяли и собрались примерно в три часа. И отполировались шампанским.
Всё потому, что Танька потащила всех в «Грин Холл». Татьяна решила праздновать, что она – ягодка опять, но страдать по этому поводу, конечно, должны были окружающие. Нормальному обитателю старинного города Красногвардейск совершенно ведь точно ясно, что делать в «Грин Холле» ровным счетом нечего – но Татьяна была непреклонна: там есть караоке. Лина не хотела, но Таня вцепилась хуже бореллиозного клеща и грызла. В ход пошли все аргументы из возможных и невозможных. Во-первых, сорок пять у подруги и в каком-то смысле коллеги. Во-вторых, ну, надо же иногда выходить в люди. В-третьих, Тане без Лины не праздник (вот врунья-то, устало думала Лина). И в-четвертых – можно подумать, у Лины есть более важные дела. Четырнадцатого, мать его, февраля. Если бы Танька участвовала в чемпионате воинствующей пошлости – она легко бы оставила за бортом конкуренток, причем, от чистого сердца. Она просто не могла выбрать для празднования своего недоюбилея другую дату, конечно же.
И последнее:
- Ну, что ты тупишь-то? Вовка у мамаши своей, чтоб ей пусто было, Коля у бабушки, а ты что собираешься делать? Дебет с кредитом сводить ясной полночью? Лина, ну хватит уже, пошли!
Дебет с кредитом добили. Таня умела быть убедительной.
Повторяя про себя «я главбух, только не напиваться», Лина согласилась на чертов «Грин Холл» и обещала даже прийти: а – в платье, б – в туфлях. В парадном, то есть, прикиде, нелюбимом ею и надеваемом исключительно на формальные мероприятия.
- Ты настоящий друг! - завопила Танька и унеслась бронировать стол.
Нельзя сказать, чтоб бухгалтерия муниципального образования славного города Красногвардейска не пила. Это было бы лютой неправдой. На новогодний корпоратив, ежели куда отправлялись командой, в конец автобуса грузили хохочущий финансовый отдел и туда же вкидывали ящик шампанского – осторожно, с опаской, как свиную полутушу в клетку тигра. И, когда доезжали до места, дамы финансового отдела уже пели и плясали самостоятельно, частично и в автобусе тоже, с автобусом вместе, корпоратив им уже и не был нужен практически – так, по остаточному принципу. Но лично Лина не пила – алкоголь не заходил, кайфа не давал, давал только чувство легкого помрачения сознания, высокий пульс, темноту в глазах. Поэтому корпоративы люто не любила и обычно просила Вову забрать ее часа через полтора после начала мероприятия, когда официоз завершался и начиналось гульбище. И вот Танькин полуюбилей сейчас неуловимо припахивал чем-то таким, корпоративным, обещая гульбище сразу, безо всякого официоза, первым актом мерлезонского балета, а забрать ее и впрямь было некому. Ладно, она не девочка, либо такси вызовет, либо пешком пройдется с того «Грин Холла», проветрится за четверть часа, чай, не край света.
Рабочий день завершился в Танькиных ахах, что бы такое заказать из еды, как будто в «Грин Холле» и впрямь следовало есть, а не петь. Лина вздохнула, выключила комп и пошла домой – до вечеринки еще два часа. Обещала – надо собираться.
2
Дома подошла к шкафу, в котором обитало ее «нечего надеть», порылась в нем подобно примерной таксе, извлекла снизу пару туфель в коробке... Серые, чуть на платформе, толстый широкий каблук. До беременности покупала еще, а с тех пор за десять лет носила только несколько раз. Примерила, постояла – как балерина на пенсии и на пуантах по старой памяти. Нет, стоять можно, а фуэте крутить не планировала. Туфли потребовали чулок – пришлось вспомнить, что и они есть, а еще вспомнить и Тэффи с тем воротничком. У Тэффи воротничок героини кончился диваном и любовником, но на такой мощный эффект Лина никак не рассчитывала. Где она – и где любовник, о чем вы вообще? Она рассчитывала посидеть стандартные ее полтора часа и уйти, когда Танька особенно распоется. Потому что Таньку она, в сущности, любила, а вот ее пение – совсем нет.
Однако эффект воротничка продолжался. Очень особенное удовольствие для женщины надевать кружевное белье, зная, что его никто не увидит. Муж – мог бы, да ему уже наплевать на любое ее белье, ему желательно, чтоб сама пришла, разделась, сама всё сделала, не напрягая. Цвет этот назывался в бельевом магазине «шампань», сладко-золотистый, не резкий, и очень белую кожу ее оттенял как бы позолотой. И чашка удобная, балконет ее постоянный выбор, ее размер в балконете смотрится не громоздко, а соблазнительно и роскошно. Красиво, да... Жаль, некому показать.
Платье-футляр нашлось атласное, серо-стального цвета, чуть выше колена. И в меру подчеркивает, и в меру приоткрывает. И глухой вырез оставляет в неприкосновенности грудь, не любила Лина, когда на нее глазели досужие наблюдатели. Каждый такой взгляд ощущался ею, как хамская пятерня. Подумала об этом и...
И черт ее знает почему достала из бельевого ящика тонкую кожаную портупею. Наверное, потому, что на прощание, уезжая к мамочке, Вова сказал ей совершенно невозможную, хамскую вещь.
Посмотрела в зеркало. Минимум макияжа, глаза, губы, скулы подчеркнуть. Короткая стрижка хороша тем, что легко укладывается. Духи – Лина очень любила духи – «Несколько нот любви», дурацкое название, но вполне подходящее к дате.
Еще раз посмотрела в зеркало. Ну что ж, как ни странно, она выглядит почти вполне женщиной – даже с ее почти мальчишеским в простоте черт лицом.
Пора вызывать такси.
«Грин Холл» был много лет подряд потому грин, что в зале росли три чахлые пальмы в кадках. Танька встретила ее уже за столиком и завопила с восторгом:
- Лина! Ну ты богиня, как есть богиня!
- Тань, богиня чего? - спросила подругу со скепсисом, и та в долгу не осталась:
- Ну, ясное дело, язвы и грудной жабы... Что пить будешь?
- Что нальешь, лучше минералку.
- Минералку ты дома пить будешь, завтра утром. А сегодня праздник у меня, не будь гадиной.
- Я не могу не быть гадиной, ты же знаешь.
- Знаю, но каждый раз надеюсь...
Танька вздохнула, и тут принесли первую перемену закусок и то, чем их сопроводить. Лина села, поковырялась в порции оливье и зачем-то окинула взглядом зал: слишком много народу, желающего праздновать день имени Бриджит Джонс. Лина не любила людей. И вообще не любила, и сегодня особенно – за их количество, их запахи, наполняющие помещение, их шум. Вот даже там, за пальмой, где обычно никого нет, сидят, жрут. Один в синем форменном, один в сером. Тоже, наверное, пустые и противные, как и все остальные.
Тем временем, градус веселья за столиком повышался. Смотреть на коллег – двое тоже из бухгалтерии администрации славного города Красногвардейска, трое, как Танька, из администрации просто – на трезвую голову становилось все менее гуманным процессом, и следующий набульканный шампанским бокал Лина, покорствуя судьбе, ополовинила. А после горячего дамы вовсе пошли в разнос, то есть, решили петь, и Танька, подхватив Лину, настойчиво поволокла ту в сторону эстрады. Ладно, чего не сделаешь подруги ради, а если что, можно и просто рот молча открывать, думала Лина, просачиваясь сквозь толпу на танцполе.
За столиком в углу, под пальмой, и впрямь цвела какая-то жизнь. Точней, двое мужиков меланхолично накидывались под горячее.
- Хороший городок, мирный.
- Ага. Чкалов, между прочим, наш человек. И Нестеров тут петлю крутил первый раз, как раз на нашем аэродроме.
Синий форменный китель – три полоски на рукаве – уже ослаблен в горле, чуть отпущен узел галстука, фуражка лежит на пустом стуле рядом.
- А хрен ли ты мне аэродром не показал тогда? - дружелюбно осведомился у собеседника носитель китель, поблескивая глазами. - Самое ж золотое, сладкое... Эх, Серый!
- Да нет того аэродрома уже, Борисыч, там микрорайон новый забабахали... Ну, как новый, это он в детстве моем новый был. Только несколько плит бетонных до сих пор и лежит. А Нестерову памятник около дворца ляпнули, рядом с памятником подлодке.
- Красногвардейск - столица воздушно-подводных войск, всё-то у вас есть.
- Ну всё не всё, а еще у нас бабы красивые. И голо... Голосистые, да. Вон поют, як собаки, пить мешают.
Поименованный Борисычем повернул голову к эстраде, рассеянно обозрел веселый женский коллектив, терзающий караоке:
- Не, ну ты преувеличиваешь их голосистость, Серега. Во-первых, вон та рыжая чешет мимо нот. Во-вторых, вон у той в сером хороший такой объем, годный – если на глаз, не меньше троечки – но упакован так, что не заценить достоверно.
Серега присмотрелся и вдохновился:
- Так прояви себя, зацени! Давай, Леха, она ж на тебя смотрит. Аж извивается вся.
- Серый, объект желания не должен извиваться до. Он может извиваться в процессе и после, по обоюдному согласию. А сейчас-то зачем? Это ж женщина, а не аскарида.
- Скучный ты, Столетов.
- Ага. Наливай.
3
Во всем идти до самой сути – вот цель истинного самурая, даже если он женщина (и немного пьяный финансист при этом). Если уж упираться в апофеоз пошлости, то возносить на него, конечно же, старушку Аллегрову, от которой Лину тошнило еще в юности. Но ведь в том, чтоб серьезному человеку делать что-то максимально дурацкое, и есть свой особый кайф? В ней было уже не полбокала шампанского, когда они втроем воодушевленно выводили: «младший лейтенант, мальчик молодой». Хорошо так выводили – она, Танька и Оксана – немного мимо нот, но азартно и весело.
Что она довыводилась, Лина поняла, когда тень заслонила зал и буквально контрольным в лоб раздалось:
- Уже не лейтенант и не мальчик, но, может быть, снизойдете, моя королева?
Перед ней (близко очень, зараза) стоял приличный такой шкаф, смотрел глаза в глаза, легко ухмыляясь – не противно так, не вызывающе – смотрел с интересом. Лина опустила микрофон. Черт, это ж тот военный в синем из-за пальмы.
Стояла на подиуме, он – под ним, на танцполе, напротив нее. Глаза их при этом оказались вровень. И когда, не дожидаясь ответа – только кивнуть и смогла от неожиданности – он взял ее за талию и спустил в зал, выяснилось, во-первых, что ферту в синем летном кителе она приходится ровно по плечо макушкой, а во-вторых, что диджей, обрадованный паузой в надоевшем караоке, врубил им медляк. Оказалось, можно просто прислониться лбом к плечу мужчины и закрыть глаза, а он пусть ведет... А он прилично ведет, однако. И рука его левая, вместо того, чтоб тактично придерживать, на самом деле тихонько ласкает, поглаживая, ей спину между лопаток. Учитывая, что выреза на платье не было ни сзади, ни спереди, строго всё, тепло мужской руки через атлас ощущалось почему-то еще более интимно.
Музыка текла, партнер умело обводил столы и людей, и Лина внезапно поняла, что очень устала уже от этого вечера. Хотелось снять туфли и лечь, алкоголь подгружал, и очень приятно – до неожиданного – ощущалась мужская поддержка, пусть это просто поддержка в танце. И пахло от партнера легко и чисто: отдушка какого-то мужского парфюма – соль, цитрус, хвоя – и запах форменной ткани, и его собственный, пробивающийся из-под слоев кителя и сорочки едва-едва, и далеко не отталкивающе. Запах мужчины – это очень важно. И можно было поднять голову, посмотреть на того, кто ее ведет.
Подняла голову. Поймал ее взгляд, улыбнулся.
Высокие скулы, волосы цвета «моя фамилия Иванов» - средне-русые, то есть, как та возвышенность. В чубе седая прядь, виски тоже с сединой, стрижечка под полубокс, не военная, но и не вольная. Как там говорят, с элегантной сединой? А ей бы такую пришлось закрашивать. Светлые глаза, чисто выбрит, красивая форма рта. И сам весь, в этом кителе своем, красив именно что как черт, красив всей небывальщиной свалившегося на нее приключения. А небывальщина с усмешечкой спросила тем временем:
- Как насчет приватно продолжить? Женщина, которая любит танцевать, годится и для любви.
Ох! «Поручик Ржевский, можно же по морде получить? А можно и впендюрить». Да неужели? Дожила до первого в жизни непристойного предложения? Но отчего-то – от алкоголя, разумеется – ей стало еще и немного смешно, что он принял ее за черт знает что. А и ладно – шептал гаденький внутренний голосок – раз о тебе уже распускают такие слухи, так почему бы не оправдать их? Да гори оно огнем.
- Ко мне не пойдем, - отшила.
- И правильно, - согласился с готовностью. - Мы недостаточно знакомы, чтоб я набивался в дом быть представленным маме. И сам знаю, что ей зять не нужен...
Он как-то очень бойко формулировал, зараза, для скорости мышления, слегка притупленной у Лины шампанским.
- Момент! - и прислонил ее к пальме. - Улажу кое-что.
И слился к своему столу.
Серега, оказывается, следил с восхищением:
- Троечка?
- Да хрен ее знает. Не разобрал.
- Ты возвращаешься?
- Я не возвращаюсь, мне тут хата нужна.
Столетов аж протрезвел, как торкнуло. Выброс адреналина при виде объекта желания всегда сносил ему хмель с башки. И Серега это понял в момент, видя Столетова в стойке на добычу. Можно даже сказать, в стояке. И, слегка ошалев от преображения доселе равнодушного к охоте приятеля, полез в карман:
- Ну... на, - протянул ключи. - А я?
- А ты возвращаешься, Серый.
- Сволочь!
- Ну, надо было мне показывать аэродром. А не баб. Сам виноват.
- Что, и делиться не будешь?
- Ни в коем случае.
И, гад, широко улыбнулся в ответ на явное разочарование компаньона.
Глядя, как он, улыбаясь, что-то говорит собутыльнику, Лина немного пришла в себя. Так, если он сейчас на тройничок разводить станет, холодно прошло в слегка протрезвевшей голове, надо делать тупое лицо и стремительно отступать под защиту распевшейся Таньки. Пьяный финотдел своих не сдает. Потому что она на двоих не подписывалась экспериментировать вот никак, да и приятель этот его невзрачный абсолютно, серый какой-то, особых примет не имеет, не вдохновляет ничем. И если на счет первого, кого даже по имени не знала, Лина еще могла как-то чем-то себя обмануть, чтобы с ним пойти, то второй вызывал почти животную брезгливость, как скорпион. Странно, почему именно скорпион... Она ж даже лица его отсюда не видит четко. Хотя и есть что-то смутно знакомое в том незапоминающемся лице.
Но кавалер вернулся быстрей, чем она успела додумать, что-то еще набирая в телефоне, рассчитываясь с официантом за какой-то пакет – и уже был тут как тут. И когда, охватив ее пальто как плащом, вывел на улицу, у кирхи уже парковалось такси.
4
Ехали максимум минут пять-семь, но Лина уже успела пожалеть в пять-семь раз больше. Едем-то куда, думала по дороге Лина, и во что я вляпалась? От паникерских мыслей, правда, очень отвлекала рука, лежащая в руке кавалера (давно ли она с кем-то держалась за руку, кроме сына?), и тепло его бедра, прижавшегося к ней. Даже в машине аккуратно, хозяйски приобнял - чтоб не сбежала, что ли? Въезд, «Окей», разворот, новый квартал «Орловский бульвар». Лина с трудом сдержала истеричный смешок. Окна в окна от ее дома, если бы муж был тут – мог бы разглядеть в телескоп. И почему-то эта мысль – что Вова мог бы увидеть – придала ей дополнительных сил, ощущения своей правоты и азарта. Если так делают все, то почему не она? Если свекровь считает вправе поливать ее говном, сделаем из него удобрение для своей женственности. Если у нее только один шанс ощутить себя живой и желанной вот с этим вот – как его там? - значит, она лучше будет жалеть о том, что сделано, а не о том, что двадцать лет не смотрела ни на кого, кроме Вовы.
И, когда помогал выйти из машины, подняла взор, улыбнулась вот этому вот. Глаза у него серые, под цвет ее платья, очень увлекательные. Смотришь в такие совсем близко, снизу вверх, и веришь, что всё возможно, вот вообще всё.
В дом зашел, как к себе домой – она испугалась даже, что и впрямь тут живет. Так внезапно заводить любовника в соседнем доме она никак не планировала. Но квартира имела тот самый стерильно отельный вид, какой есть у всех квартир под сдачу – и пустота шкафов, и подчеркнуто чистый санузел, и полотенца, сложенные в стопочку. Завел даму внутрь, разоблачил из пальто, а потом сделал странное – нагнулся, присел и, охватив одной рукой замшевый сапог за щиколотку, другой медленно и уверенно потянул вниз бегунок молнии. Любовь женщин к мужчинам в форме слегка декоративная, но когда видишь это всё великолепие сложенным к своим ногам... На синих погонах две голубых полосы и одна звезда, золотая. Это он кто? Лина не разбиралась в званиях. Один сапог снял, затем второй, и в том, как взглянул - с иронией и с обещанием – снизу на нее, обалдевшую от представления, было столько ничем не прикрытого желания, что дама, оторопев, слегка прислонилась к стенному шкафу, не понимая, как реагировать – больше в тесной прихожей и не к чему было прислониться.
- Ну что ты... - сказал. - Проходи. Будь как дома. Или как не дома – как тебе больше нравится.
И тут, посмотрев на него на резком электрическом свету, Лина вдруг четко увидела две вещи: что красив, сукец, а не просто слегка недурен собой, и что под шофе-то он тоже в некотором роде. Хотя двигается четко и точно, как трезвый. Тем временем из пакета ресторанного ее партнер выставил на столик прикроватный бутылку шампанского, виноград светлый, сыр с плесенью. Пошарил в кухонном шкафчике, нарыл два бокала. И глядя на его хозяйские приготовления, в том числе – что уж скрывать – к овеществлению ее самой, Лина снова струхнула и мысленно сделала шаг назад. Потом задержала дыхание, как перед прыжком в холодную воду, и вспомнила, как он двигался в танце. Может, не всё так плохо... Раз в жизни она позволила себе приключение, но уже страшно дойти до непереходимой границы. И на трезвую голову с этим бугаем оставаться страшно особенно. Поэтому:
- Шампанское будет? - спросила с надеждой.
- Хочешь – выпей. Но лучше потом. Я предпочел бы, чтоб ты была со мной без допинга. Брать пьяную женщину – так себе удовольствие.
- А ты?
- Что я? А, я не люблю газировку. Ну, а если я накидаюсь чем покрепче, то реально заимею тебя, пока не усну... Ты точно этого хочешь? Или все-таки, ради знакомства, обойдемся пока лайтово?
И ухмыляется.
Таких мужиков обычно выдают в порнофильмах, и то не во всех, а в очень особенных, только для девочек – когда и красивый, и умеет, и понимает. И язык, господи, русский литературный, а не то, что обычно у них изо рта вываливается. А тот, разговорчивый, открыл шампанское – нормально открыл, просто с тихим хлопком, без всяких выстрелов и пенных шоу – плеснул, протянул бокал:
- Познакомимся?
Мурлычет, воркует... что вот он сейчас делает, что это за тембр такой, брачный мурк камышового кота? Мягкая манера говорить, шелковая просто, бархатная, теплая. Интересно, он такой и в процессе... теплый? Сейчас будет шанс проверить, если, конечно, в процессе том самом не врубится в ней ненужная сейчас стыдливость. И, чтоб точно не врубилась, Лина храбро тяпнула, но тут же он поднес ей к губам виноградину и отобрал бокал.
- Так, я не жадный, но остальное после. Мне, конечно, не очень важно, что ты на ногах не стоишь... ты ж все равно лежать будешь... Но теперь целоваться.
И не стал размежевывать слово с делом.
Нежно.
Нежно.
Нежно. Глубоко и еще нежней. И наращивать темп, отпуская себя на волю из рамок вечных ограничений, из прилипшего намертво амплуа хорошей девочки. Круто как играть с ним языком в поцелуе, Вова никогда ей это не разрешал, всегда одергивал... К черту Вову и мысли про Вову. Изменять так изменять. Ух ты, а этот способен подхватить и продолжить... как обнимает, прижимается-то как!
Это что же, он на самом деле меня сейчас... человек, которого я не знаю, как зовут? От этой мысли шла дрожь возбуждения по телу, оканчиваясь в том самом месте, где уже очень ожидался мужчина. Обычно у Лины предвкушение секса было круче самого секса. То, как она думала о сексе, доставляло много больше удовольствия, чем потом сам секс. Но что-то подсказывало, что тут может быть по-другому... И в тот самый момент, когда ей меньше всего хотелось останавливаться, все же остановился, прижал к себе крепче, плотно, не больно, но очень надежно, словно проверял – она все еще здесь, никуда не исчезла. Так и стояли, молча, не шевелясь, глядя в темное окно, за которым угасал в траффике Красносельский проспект. Было с ним до странности спокойно и хорошо.
Выдохнул в макушку – как будто сожалея, что прервался:
- Алексей. Ты?
- Тебе это важно?
5
Дальнейший процесс раздробился в ее ощущении и в ее памяти на какие-то яркие до блесткости осколки и колебался между двумя равно изумленными ее состояниями, «а разве так бывает?» и «вот оно как, на самом деле». Потому что получать в зрелом теле, фактически, опыт совращения девственницы очень искушенным партнером – это не для слабонервных. Лина ведь, как та добродетельная римлянка, интимные привычки мужчин вообще меряла только по собственному супругу... А оказалось-то – они все разные! Этот вот Алексей – терпеть не могла имени Алексей – делал всё совсем по-другому. А она сама ничего не делала. Она просто позволяла. И почему-то это заводило его всё сильней. Подергал легонечко ремешок портупеи, спросил:
- Можно я платье с тебя сниму, а вот это потом оставлю?
Сил не было говорить ни да, ни нет. Молчание – знак согласия. Купил уже с потрохами своим подходцем, зачем же спрашивает?
Пряжку расстегнул, портупею снял. Нашел молнию на боку платья, и она под его пальцами медленно разошлась. Осторожно потянул платье через голову, и где-то по дороге она, не видя ничего, услыхала резкий короткий вдох мужчины, и подумала, что так на голове платье-то ей и оставит. Но нет, справился – и с собой, и с платьем. Выдохнул. Платье полетело куда-то в угол комнаты, на кресло, а она смотрела на партнера, и ее слепило отраженным светом собственного могущества.
Он, понимаете ли, увидел всё, что она думала не показывать никому – и балконет кружевной «шампань», и полупрозрачные танго, под которыми, ожидая его, уже влажно темнело, и чулки.
Что у него стало за лицо! Как будто, пятилетнему, новогоднюю ёлку, обложенную подарками, показали. Лина всегда подозревала, что секс у мужчин – он про что-то такое, про новогодние подарки и бенгальские огоньки, если, конечно, это не секс с женой. Даже не целовал, только дышал жарко, самой кожи касаясь дыханием, неторопливо завел руку за спину, расстегнул крючки на бюстгальтере, и грудь, размера которой она немного стеснялась, глядя на себя в зеркало, тяжело и нежно легла ему в руки. Вот, правда, глядеть на него – как он на нее смотрит, как видит, какое вдохновенное у него становится лицо – это возбуждало сильней любых ласк, любых слов: сознание, что мужчина хочет тебя отчаянно. Разве в ее жизни хоть раз было такое? Она не помнила. Голос у него стал ниже и с хрипотцой:
- Чулки, пожалуйста, тоже оставь...
Господи, хорошо-то как, что здесь у постели зеркала нет, она бы со стыда умерла. В чулках и в портупее, зрелое тело с тяжелой грудью, пошлый порнофильм. Может, остановить его, пока не поздно? И острая паника поднялась комком в горло: блин, как ты его теперь остановишь?! Он нетрезв, он выше на голову, у него бицепсы ладонью не охватить, он же бык натуральный... Он же размажет по стенке тебя, только скажешь «нет», уже раздевшись. Где граница обнаженности, на которой еще/уже можно отказать, и будешь в своем праве? Ой, дура ты, Лина, дура – думала она, одуревая равно от страха и вожделения, и целовалась дальше. И тут кожи ее коснулся холодок портупейной пряжки.
Надевал ловко, очень умело. Тонкие черные кожаные ремешки на белой нежной коже касанием почему-то возбуждали ее саму – и возбуждало то, как он смотрел на нее. Но смотрел недолго, наклонился, жадно целуя, стаскивая одновременно с себя форменную голубую рубашку. Китель, галстук – от этого-то он давно избавился, она бы долго возилась... А она сделала то, чего бы никогда не сделала с незнакомцем: расстегнула ремень на брюках, ширинку и – проникла туда, где он был более чем несомненно ею восхищен. И как взяла, так уже больше отпускать не хотелось. Давно ли удавалось подержаться за красивое? Да он, вроде, был и не против, только ближе притираясь бедрами.
Как давно ее не раздевал мужчина?
Как давно ее не раздевал красивый мужчина для секса?
Кажется, вообще никогда. Семейная жизнь давно превратила секс в пошлость «три секунды и без разминки».
Это все в какой-то альтернативной реальности происходит, решила она сама для себя и немного примирилась с невероятной остротой ощущений – потому что точно не может быть правдой. Так не бывает. Это точно не она. Это ей снится. Но сон выдали с редкой достоверностью осязания, надо сказать. Особенно того, что лежало в ее руке, восставая, набухая, твердея до невозможности. Господи, какой он огромный! В нее это всё не войдет. Влипла девочка на старости лет.
На постель упали, как подростки, в какой-то обоюдной центростремительной борьбе, тяге опередить партнера с лаской, жадности до прикосновений необычайной. И первой не выдержала именно она, не выдержала всё продолжаемой им прелюдии, исполняемой на отлично, срывающимся голосом попросив просто войти. Даже и понимая, что лично для нее это ничем не закончится – хотелось ощутить его целиком.
Вошел. Причем, совершенно свободно. Напрасно боялась.
6
От той ночи и того мужчины, когда вспоминала, у нее осталось чувство украденного сокровища – и безмерного удивления. Потому что она и подумать не могла, что оно так бывает. Что мужчина бывает таким. Что секс – это именно так, а не то, что она знала до сей поры. Понималось с этим залетным, что она доселе получала какой-то огрызок секса, демоверсию, китайскую рыночную подделку, фальшивку, с тем и жила, от того и зачала. Вроде женщина за сорок, а знания и опыта, получается, никакого. А взрослые люди, оказывается, трахаются совсем по-другому! Божечка, спасибо, что надоумил сходить налево. Но жить-то теперь как с этим открытием? Воистину, лучше бы и не подозревала отличий.
Очень быстро перестала стесняться. Всё, что ей неловко было делать с мужем – пробовала, потому что когда еще выпадает такой шанс, как партнер, на инициативу реагирующий с восторгом? Всё, что ей хотелось ощутить – позволяла себе. Неистово удивляло – где-то на краю сознания – только одно: что, он всё еще может? Всё еще себя держит? У него еще стоит, да ладно вам, так бывает? Единственный мужчина, которого до него знала и с кем жила, заканчивал, в сравнении с этим, не начиная... Ночь длилась, и длилась, и должна была перейти в рассвет, но проснуться она хотела не здесь, а у себя. Чем дольше она будет думать, что это что-то значит, тем больней ей будет знать, что она этого никогда не получит. И так ей судьба отвалила слишком щедро, ошиблась, наверное. Зато теперь Лина будет знать, как оно бывает у взрослых людей. Шампанское кончилось давно, сыр и виноград – тем более. Белье подобрала с пола – надо же, вся спальня усыпана ею, ее вещами, как раздевал, и чулки в затяжках, и черт с ним – унесла в ванную, чтоб одеться, снова возвращая себе обычную стыдливость.
Мужчина, устроивший ей праздник, уже засыпавший было, очнулся, увидев ее в дверях:
- Ты куда?!
- Мне пора.
- Такси...
- Я вызвала, - солгала.
- Мы же увидимся завтра? То есть, сегодня днем?
- А тебе было мало сегодня ночью? Откуда ты взялся-то такой резвый?
- Не поверишь, из Сибири. А ты мужиков обычно всегда об этом уже после секса спрашиваешь?
И ржет, смешно ему.
- Нет, первый раз.
- То есть, я в каком-то смысле у тебя первый?
Вот далось же это им – первым быть хоть как-то у женщины. Подошла к постели, где возлежал. Наклонилась, поцеловала глубоко, влажно и скользко, максимально животно, как никогда не отпускала себя с мужчиной, но всегда хотелось. Он подхватил и продолжил, притягивая к себе, но остановилась, оторвалась, не дала шанса – Золушка всегда уходит первой и не возвращается.
И ответила:
- Второй.
- В каком смысле?
- В самом прямом.
Насладилась ошеломленным выражением лица и вышла, даже не хлопнув дверью. А, выйдя из дома, стерла его телефон. Завтра наступит уже без него. А он навсегда останется в прошлом. Боже, в каком прекрасном прошлом останется он!
Прошла пешком через двор, честно меся замшевыми сапожками талый снег февраля и не думая, что вкрай убьет сапоги. Да какие тут сапоги, когда с ней случилось обретение истины. Нарочно вышла на ту сторону, куда не смотрели окна съемной квартиры. Отмела от себя мысль, как будет теперь ходить мимо, не поднимая глаз на окна, где так её... Где так она. Понятно же, что это гнездо для голубков и сдают посуточно, вот и она оказалась случайно. Прекрасно еще, что гастролер сибирский в летном кителе, как честный человек, путешествует с запасом презервативов, а то бы... Дура ты, дура, Лина, да что ж теперь. Зато она теперь знает, как оно у людей.
Зашла в свою пустующую квартиру – и не узнала. Это точно я здесь живу? Вовины грязные носки, Колины игрушки... Ну да. Я местная, правда. Раньше с ней такой эффект производил долгий отпуск, проведенный в отъезде – возвращаешься домой и не знаешь, где что лежит, вспоминаешь потом, но с усилием. А это и был отъезд – крыши, ехидно подсказало ей протрезвевшее сознание финансиста.
Вот только не надо жалеть, что не сохранила второпях продиктованный телефон, он тебе ни к чему. Эта история только про одноразовый секс, из подобных приключений никогда не выходит ровно ничего человеческого. А коли жалеешь – иди, набери в домофон номер квартиры прямо сейчас, он обрадуется, повторит и... начнет лгать. Они всегда начинают лгать. До секса, во время секса, после и вместо секса. А секс уже был, лучший из возможных. Так зачем всё портить? Зачем дожидаться, пока случайный мужчина пошлет тебя, уж лучше завершить всё самой.
Муж вернется завтра. Завтра всё войдет в колею. Сегодня была женщина, завтра ты станешь предмет обихода, бытовая техника, ресурс. Рутина – страшная вещь, она пожирает жизнь. Чулки и белье, аккуратно свернув, выбросила, не оставлять же на пенсию эти мемориальные труселя – а носить-то уже не сможешь, не вспомнив, кто и как их с тебя снимал. Портупею убрала в дальний ящик.
Праздник кончился, началась обычная жизнь. Четыре часа поспать – и на работу.
7
Только быт наш одним нехорош…
(allegro)
Рутина – прекрасная вещь, она позволяет структурировать жизнь. С крыла земля видится много краше, чем если стоишь на ней ногами, высота скрадывает неприглядные мелочи, и остается только величие окружающей природы. Изгиб сизо-стальной реки, стиснутый тайгой... Правда, на величие природы у Алексея Столетова было не очень-то много времени любоваться, основного внимания требовала испытуемая машина.
- Сто семьдесят восьмой, заходите на посадку.
- Понял, иду на посадку.
И тут же вклинился баритон любимого командира:
- Иди-иди на посадку, хватит порхать, ты уже всё, что нужно, выполнил. Не красуйся понапрасну, сокол ты наш…
Генерал-майор Звягинцев, командующий базой «Белая», мог позволить себе в эфире и по матушке приложить, наплевав на должностные инструкции, будучи не в духе; злить старшего по званию истребитель Столетов не рискнул, пошел на посадку. Красиво сел, пусть тернопольцы-бомберы, не так давно на базу всем полком передислоцированные, полюбуются. Из машины вывалился – прищурился на солнце, комбез по спине аж взмок, и понял, что действительно устал в последние дни. Здесь, над Белой, совершенно точно чувствовалась весна, а за ней и вызревающее в небе лето, подобравшиеся незаметно. В небе оно всё видится раньше – он и не знал, почему так. И в последнее время на аэродроме знатно упарывался, Звягинцев прямо сказал, что в приказном порядке оставит его на земле, мол, готовь смену, Столетов, отдыхай. А что он такое без неба? По земле ходить не может, бегать хочется, да. Но отдых, конечно, нужен. Отпуск взять, что ли? Вроде какой-то отпуск планово маячил на горизонте, точно. Поехать... Куда? Да и с кем? Перебрал знакомых, споткнулся о Наталью и...
И при мысли о ней почему-то сразу вспомнил совсем иное: как слетал на аттестацию в Питер, как после того Питера Серега зазвал к себе на родину в тот самый Красногвардейск... где женщина, с которой он провел одну из самых шикарных ночей в жизни, бестрепетно слила дальнейший контакт.
И это прям было обидно.
Что ей не понравилось – ну, не смешите, он же видел. Да, у нее может быть миллион причин, чтоб так поступить – и далеко не все из них злонамеренные – но обидно же. И самая простая причина, конечно, в том, что и он ей, как она ему, был развлечением на одну ночь... Но сейчас Столетов понимал – по прошествии почти трех месяцев – что сглупил, и надо было дожать, и увидеться снова. В ней было что-то такое, что сексом попросту не исчерпывалось. Хотя и в том сексе они на глубину даже не зашли, так только, чуть занырнули под поверхность. Еще она, конечно, могла быть несвободна, но он плохо представлял себе того мужчину, который не чах бы постоянно над этим сокровищем, над этими ногами, губами и грудью, и манерой целовать, и... всё остальное. Была бы несвободна – ее встречали б у ресторана или беспокоились, где она почти на всю ночь. Но нет... И ему тоже, такому эффектному, отвалилось то самое «нет». И с этим надо было что-то делать. А если Столетов упирался во что-то, чего не понимал, делал он практически мгновенно, не особо рефлексируя. Подумал-подумал и позвонил в московское время, в котором, судя по тону приятеля в трубке, было еще сравнительно раннее утро. И сказал тому буквально вместо «здрасьте»:
- Серый, найди мне эту бабу.
- Какую бабу, Борисыч? Ты пьян?! Ты на часы смотрел?
- Что часы? У кого как, а у меня уже время обеда. Ту, из караоке вашего, в сером платье. Помнишь? В феврале...
- С третьим размером, которым ты делиться не захотел. Как же... Она тебя что, бортанула?
- Хуже. Она меня зацепила.
- Телефон?
- Да не взял я у нее телефон!
- Ну и кто после этого лопух?
- Ой, завянь, Серый! Сам знаю. Но кто ж знал, что оно вот так…
- Сними другую, забудешь эту.
Эх, если бы, думал Алексей. Это оно так раньше работало. А теперь почему-то нет. Старость, что ли…
- Лина ее зовут. Найди, Серый, ты ж там всех знаешь, наверное.
- Ну, всех не всех... Ангелина? Василина? Акулина? Полина? Ты понимаешь, что это лядское уменьшительное может к чему угодно относиться? Да вообще придуманным быть?
- Серега, не включай профессию. Некогда ей было придумывать, отвечаю.
- Вот, профессия. Кем работает, упоминала?
- Нет. Не до разговоров о работе как-то было. Парикмахерша, продавщица одежды женской? Не знаю... Да не может она быть в какой-то серьезной профессии! Серьезные так не трахаются!
- Тогда что ты ее ищешь, как нормальную? Просто звони в экскорт-услуги. У нас их не так уж много, городок-то маленький. Телефон подогнать?
- Да пошел ты!
- Я-то и пойду посплю, а ты-то так и будешь искать… Я не понял, Леха, чего тебе надо-то?
- Телефон. Мне нужен телефон.
И Серега дурашливо запел в трубку: «позвони мне, позвони, позвони мне ради бооооога!». Дожили, называется.
В небе над Белой неторопливо вызревало лето.
8
Элине Николаевне никто не давал ее сорока двух. А те, кто давали вслух, тут же осознавали свою ошибку и, плача и жалуясь на судьбу, шли от нее, солнцем палимы. Элина Николаевна была гадюка. И не потому, что змея по восточному гороскопу, а по характеру. А ежели финансист по характеру гадюка, то жизнь ее окружающих приобретает интересные, интригующие оттенки.
В конце девяностых не было в России, кажется, для женщины профессии привлекательнее, чем бухгалтер – во всяком случае, для тех девочек, которые не желали погружаться в бандитскую жизнь страны слишком телесно, всею собой. По стране ходили большие и горячие деньги, часто ворованные, часто с кровью, но если делать вид, что ты не понимаешь их происхождения, считать их точно и прятать концы в воду – деньги всегда будут и у тебя, небольшой их, но гарантированный кусок с щедрой приплатой за молчание. Это если, конечно, тебя не убьют, не искалечат и не посадят за грехи нанимателя... Элина была отличница, хорошая девочка, аспирантка ФИНЭКа, ей не хотелось в бандитские бухгалтера, но когда ты одна в семье, и кормить тебя некому, а вокруг девяностые – не то чтобы ее мнения кто-то особенно спрашивал. Аспирантура закончилась на второму году, потому что она пошла зарабатывать себе и матери на жизнь и больше к преподаванию и ученой карьере уже не вернулась. Но довольно скоро из частных контор, которым требовались серьезные спецы, она стала искать выхода в конторы небольшие, но государственные – внешность подвела. Внешность у Лины, при ее крепком теле и роскошной груди, подбивала нанимателей мужского пола на странные выводы о ней и еще более странные действия в ее адрес, в результате чего увольняться Элине Николаевне приходилось сильно чаще, чем она того хотела бы, потому что иных интересантов даже и муж ее не сильно смущал. Ближе к тридцати случилась долгожданная беременность, и после декрета она не смогла вернуться к работе в Питере, а вернулась по месту прописки, в коллектив, где ее могли максимум подсидеть, но уж никак не домогаться – некому было, тетки одни кругом. И сейчас Элина Николаевна трудилась в администрации муниципального образования славного города Красногвардейск на проверке бюджета и распределения средств того самого муниципального образования и, не жалея яда, жалила подрядчиков, пытающихся нажиться на капремонте жилого фонда. Так себе место с точки зрения финансов, остающихся в твоем кармане, зато от дома (и школы сына) близко, никуда ездить не надо, да и ей спокойней. Вова тоже так считал. Во всяком случае, от работы денежной, «в городе», как называли Питер в Красногвардейске, отговорил ее именно он, когда пару лет назад Лине предложил вернуться бывший наниматель. Бывший наниматель был и бывшим быкоголовым братком, выжившим в бурях девяностых и поседевшим в них же. Вова за Элину очень беспокоился, за то, что ей придется утомлять себя дорогой от дома до работы по полтора часа в одну сторону. Заботливый муж! А потом она как-то поймала дорогую свекровь тетю Лену на поклепе, та зудела сыну о том, что Элинке явно не за дебет-кредит тот мужик платить собирается. А за иное что. И тетя Лена у себя в Подмосковье, на даче у честно съеденного ею сына Васи, пожимала губы в телефон столь выразительно, что ощутимо это было аж в Красногвардейске Ленинградской области – безо всякого, заметим, видео.
Тот день у Лины не задался. После майских в администрации города вечно творится черт знает что. Господа подрядчики, часть из которых – вовсе не господа, а звери, натурально, и работу сдают после майских, а не когда должны были сдать... Сметчики дымились над проверкой документов, она сама сводила отчетность по капремонту школы - ремонту, который должен был быть закончен еще в новогодние каникулы. Подрядчик стоял тут же, блестел потной лысиной и нагло врал в лицо и сметчикам, и строительному надзору, и ей... Если бы не свара, в которую оказалась погружена Элина Николаевна, она бы обратила внимание на Ольгу, зарулившую в кабинет и рыскавшую глазами окрест:
- Элина Николаевна, а Тася где?
- Что тебе от нее надо, Оль? Она на обеде...
- Печать вот сюда ляпнуть.
- Давай... У меня печать.
Отвернулась от свары, из ящика на столе достала печать, проверила подпись главы и визу его заместителя. Поставила свою. А рядом с Олей стоял какой-то мужик, который почему-то смотрел на нее... так смотрел, словно дыру прожигал на платье спичкой. Лина поставила печать, протянула Оле бумагу и мельком глянула на посетителя, стоявшего чуть поодаль. Глаза их встретились, и на минуту Лина подумала, что лицо очень знакомое. Но она не помнит, кто это. Вот есть такие серые, совершенно не запоминающиеся рыла – и рыла, и глаза, и серые пиджаки соответствующего работе покроя... Аккуратные ребята с длинными руками и высшим образованием. Из этих, что ли? Нет, она его не узнала. А дежавю списала на то, что Красногвардейск – город маленький, тут все местные хотя бы раз, да друг друга видели. Администрация, опять же. Кто здесь только не бывает.
А вот на лице у того, у серого, зависло очень странное выражение. А потом, справившись с собой, он достал визитницу, ручку, нечто начертал на визитке... И не без иронии произнес, протянув ей кусочек картона:
- Эээ... лина Николаевна, некто Алексей Столетов очень просил вас позвонить. Не, я понятия не имею, зачем. Да, вы немного знакомы. По работе? Возможно, и по работе...
Сказал и вышел вслед за Олей.
На визитке, оставшейся в руках Лины, значилось: Сергей Алексеев, генеральный директор ООО «Леноблспецавиамонтаж», а с другой стороны – от руки – «Столетов» и мобильный телефон. Алексеев... Нет, вроде она не работала с таким. Рыло только смутно знакомое. Может, учились вместе? Но это не точно. А вот второго явно не знает. Пожала плечами... И на бумажку она смотрела недолго, потому что тут опять вклинился с упреками лысый подрядчик – воткнула бумажку в держатель визиток и забыла о ней.
Если бы Элина Николаевна, озадаченно глядящая сей момент на визитку Алексеева, дала себе труд встать, открыть дверь в коридор, посмотреть посетителю вслед, она бы удивилась, увидав того вовсе не уходящим прочь, а озадаченно пялящимся на табличку на двери ее кабинета и повторяющим:
9
На земле не успели жениться…
(allegro)
- Лин, где мои трусы?
- На сушилке, Вова.
- А носки?
- Там же.
«А сушилка на том же месте, что и все предыдущие пятнадцать лет» - хотелось ответить ей, но она сдержалась. Потому что вряд ли это помогло бы Вове найти сушилку.
Русская женщина не бросает мужа только потому, что он никакой, нету у нас этого в генетическом коде. Элина Кублицкая вышла замуж за Вову Федотова по двум причинам: во-первых, было пора, а во-вторых, он был сын маминой подруги. За сына тети Лены можно было вслепую выходить - так она вдохновенно рассказывала, как помогает жене старшего сына с ребёнком-инвалидом. Лина и вышла. Потом оказалось, что и ребенок не слишком инвалид, и что Вася видеть не может помогающую ему маму, едва не рассорившую его с женой. Пока Лина была дочерью подруги, тетю Лену все устраивало, когда же стала невесткой - быстро выяснилось, что она сучка своекорыстная, только и ждущая тети-лениной смерти (ради дачи, серванта, наследства, нужное подчеркнуть). Лину ждало неприятное прозрение, бывшие подруги рассорились, но мужа-то уже никуда не денешь. Тем более, что он уже был не просто муж, а вовсе даже Колькин отец. Мальчик получился хороший. Это Лина повторяла себе как мантру, когда хотелось поплакать и выйти в окно от очередной вспышки семейного счастья. Только мальчик ее на этом свете и держал. Ну, мама ещё. Но Ираида Васильевна и вообще была из тех мам, которые мертвого поднимут - в хорошем смысле.
Нельзя сказать, что замуж ее кто-то тащил силком. Просто большой любви в ее жизни не случалось... Ладно, Игорь не в счёт, про Игоря вспоминать не будем, да и с ним дальше смутных томлений не дошло. В общем, любви не случилось ни к кому кромешной и, смутно ощущая свою неправоту и ложность случающегося, Лина все же ответила на внимание сына маминой подруги. Они давно друг друга знали, Вова не вызывал у нее паники и отторжения, как большинство слишком бойких молодых людей, Вова был невысок, хорошо сложен, неплохо воспитан... Чувством тоже особым к ней не пылал - но к ней и никто другой не пылал чувством. Главное, он не был красив, красивых Элина обходила стороной всю жизнь, красивый - дрянь по определению. Она и сама не бог весть какая красавица, красивые мужики - не для неё. Словом, они были равной парой, скорей приятели, чем любовники, и они поженились - еще в студенчестве.
Жили с мамой Лины (было неплохо, но тесно), с родителями Вовы (тетя Лена довольно быстро перестала быть милой, отчетливо ожидая, когда же они расстанутся), потом снимали комнату, потом снимали квартиру, потом Вова, строитель, как-то вкупился, извернулся, реализовал их с Васей недвижимостное наследство от бабушки, и сделал из своей половины наследства и собранных Линой денег двушку. Где теперь он, собственно, и не мог найти сушилку для белья.
Жизнь состоит из песчинок, складывающихся в камень Сизифа. В какой-то момент брака внезапно смотришь перед собой и наверх и видишь нависающую над тобой гранитную глыбу повседневности, которую ты прешь перед собой под сорок пять градусов направления в гору - и это и есть отныне твоя семейная жизнь. Вова Федотов когда-то был хорош, а потом почему-то испортился. Поскучнел, перестал интересоваться чем-либо, кроме того, что сколько стоит в автопроме, прибавил в окружности талии - ну, а что делать, если Лина так вкусно готовит? Обрюзг, короче говоря. Наверное, он то же самое думал и о ней - что она испортилась - во всяком случае, в последнее время регулярно сообщал, что о ней думает тетя Лена, и этого было достаточно, чтоб вообразить себя чудовищем и исполниться чувством вины. Раньше она так и делала, а потом устала. И тащила на себе воз дальше, потому что не пьёт, не бьёт, деньги даёт, а что мозг выносит... Так разве это причина для развода, как искренне считали окружающие - и ее собственная родня, и, уж тем более, Вовина. Мозг выносить есть непременная обязанность всякого мужа, пекущегося о добронравии жены. Вот Вова и пекся - чем дальше, тем злей. Припадки ревности его бывали нелепы, сперва пугали, а потом и вызывали в ней чувство гадливости - и глупостью их, и подлостью одновременно. Самый блистательный из них - и типичный в идиотизме - пришелся на тот момент, когда Лина после родов решила использовать для предохранения гормональное кольцо. Супруг отнюдь не обрадовался возможности отказаться от презервативов, но долго доказывал ей, что она это сделала в поисках новых ощущений - стало быть, ищет любовника. Л - логика, М - мужская. Лина смотрела на человека, которому ребенка родила, и недоумевала, как он за десять лет полового использования женщины не заметил у нее проливных месячных, которые она теперь гормонами и корректировала, вконец устав от анемии... Вова был далеко не дурак, но местами начал вести себя, как идиот, и это чувствительно напрягало.
Был момент, когда она поняла, что попросту не хочет приходить с работы домой. Тошно, как в болото нырять - или в склеп, где одна плесень кругом и скелеты того, что она когда-то считала семейным счастьем.
Но ведь не пьёт, не бьёт, и...
Денег дает тоже закончилось как-то само собой. Потому что зачем давать деньги женщине, которая зарабатывает на основной работе и на халтуре, содержит себя, сына, свою мать, платит за квартиру, где вы живете втроём, а также за еду, а также за нужды ребёнка, школьные и кружковые? Совершенно незачем давать такой женщине денег, она же и так всё может сама. Удивительное дело, как русский мужчина, в холостом состоянии вполне могущий себя обслужить и не помереть с голоду и в грязи, оказавшись в браке, вдруг мутирует в свою форму имаго - трутень-безрученька? Но в этом, конечно, бабы и виноваты. Русские бабы так воспитали русских мужиков, матери их и жены. Бабы априори виноваты во всем.
10
Лина устала. Лина чертовски устала за двадцать лет брака, но жаловаться на то было и бессмысленно, и глупо - кто б ее понял? Скучно? Так в браке всем скучно - с таким-то сроком. Тошно? А чего ж ты хотела, семью иметь - не мешки ворочать. Не нравится? Разводись. При разводе пришлось бы делить квартиру, да и привычка, и Коля... Не было у Лины какого-то конкретного узлового момента, критической накопленной массы, чтоб понять, что надо это сделать именно сейчас. Диссонанс меж них с мужем рос, как войлочный шар - по волоконцу, по волоску, много лет подряд, и сейчас вот она ощущала, что задыхается, тем шаром придавленная. Вроде мягкий, а дышать не даёт.
Да и кого выбрать взамен, если и поменять? Ну, если вдруг вообразить такую строго гипотетическую возможность, потому что одна сложность - найти себе адекватного мужчину, но вторая сложность, куда толще первой - найти Коле адекватного отчима... Менять-то, куда ни взгляни, не на кого.
Все, буквально все без исключения дивные мальчики, с кем дружила она в юности, к сорока уверенно скурвились. И нечистоплотность их не просто с людьми, не просто конкретно с ней, но с самыми для них близкими женщинами, когда о том становилось известно, так переполняла Лину гадливостью, что и былая дружба сама собой сходила на нет. Один беременной по ЭКО жене, которой долгое время не удавалось зачать, в долгожданную беременность занес гонорею от любовницы, а любовницу, конечно же, просто пожалел и исключительно по дружбе помогал ей тоже заделать ребёнка - сентиментальный был человек, очень трепетно ухаживал за женой, когда она, понятное дело, получила выкидыш. Другой, обязанный жене содержанием его самого, его родителей, его детей, пока искал себя на творческом пути, на том самом пути завел побочную семью и крысил деньги от детей первой жены на детей от любовницы - практичный был человек. Третий... Третий лично ее кинул на дружбу, попытавшись в итоге корректно и красиво поиметь - что ж, не трахать её, что ли, женщину с таким бюстом, раз просто подруга и сама приехала в гости? Не поимел, но кинул в итоге на отношения, доверие и деньги. Этого она не то, что вспоминать не любила - этот был последним в череде друзей юности, который и привил ей нынешний взгляд на мужчин, неотличимый от взгляда на вчерашний птичий помет. И очень с тем было тяжело Элине Николаевне жить - при наличии сына, в котором вот-вот голос начнет ломаться. Потому что умом понимала, что никак не имеет права при Коле обнаруживать глубокое неуважение что к Колиному отцу, что ко всем остальным ан масс. И очень тяжело было Элине Николаевне, потому что не научилась - да и не училась никогда - использовать мужчин тупо как тело для секса, как и они используют женщин, для обоюдного удовольствия, не вникая. Всё зачем-то личность видела в каждом... Пустое. А темперамент на угасающей фертильности был очень и очень злобен, требовал своего, хотя бы регулярности, если изысканности не подвезли.
И злей всего было открытое в единственном за всю жизнь адюльтере понимание, что в клетку к тиграм всегда недокладывали мяса - и взять того мяса негде. Не дают секс-игрушки того ощущения, что секс с живым партнёром, так только, паллиативчик, чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Немногочисленные игрушки, числом три, надо сказать, она прятала, Вова такого разврата не понимал.
Некого выбрать, как посмотри, потому что умный адекватный мужчина средних лет, да еще предпочитамых ею внешних данных (память услужливо подкинула опять сибирского гастролера), да еще и свободный... Это, граждане, небывальщина, лженаучная фантастика, точнее, полное фентези. А фентези - оно только читать хорошо, когда в пробке стоишь. В Красногвардейске пробки бывали только по пятницам, Элина ходила на работу пешком, поэтому читать фентези ей было негде и некогда. С генералами-драконами, ага. Поэтому при своем и оставалась, привычно пренебрегая многим, в первую очередь - собой.
Однако, уезжая в тот раз, в феврале, к маменьке, Вова прямо проехался по шлюховатым, как он выразился, платьям жены, каковые непристойно носить женщине в возрасте. На отвислую жопу, сказал, надо что поскромней натягивать, раз уж в постели - бревно, так и нечего из себя строить. Шутил так Вовочка, такое у него было остроумие, а если жена обиделась вдруг с чего-то – «ну, у тебя просто нет чувства юмора, что тут такого». Такого было тут то, что муж пел с голоса свекрови - с художественными вариациями, но пел, и дурная эта соломина в этот раз наконец сломала спину семейному верблюду. Как-то очень ярко встало перед глазами, что друга в лице мужа у Лины больше нет, а возлюбленного и не было никогда. Что ж, за двадцать лет портятся любые друзья, даже те, с которыми спишь... А шутил он так изящно не без повода, а как раз потому что эта сторона совместного быта их перешла в лютую проблему. Потому что она с ним больше не могла – никак, даже в формате, как он это называл, «ты просто полежи, чо».
Немного странно, да, что женщина не может заниматься сексом с мужчиной, который ее не уважает, правда же? И тут уже лучше чужой, которого тебе вообще уважать не за что, чем свой, которого уже не за что уважать.
11
К концу мая разгреблось традиционное «после праздников», подрядчики по капремонту были построены и отпинаны куда положено, и встал каждолетний вопрос отдыха. В отпуск отправляли строго по ТК, единовременно две недели, потом еще две, или можешь брать оптом. Лина никак не понимала, зачем ей тоже брать отпуск в июне, если на те две недели Вова все равно повезет Колю в Подмосковье к матери - дышать свежим воздухом, как это называла тетя Лена, на деле же - слушать ее вокализы о том, какие скверные жены достались ее сыновьям. Сама она к свекрови в гости уже года три как ездить перестала, да та и не звала. Более того, Лина подозревала, что не только ей там делать нечего - причём, уже давно. В последних числах мая Коля привычно запихивал в рюкзак книжки про драконов и Роулинг, когда она вошла в комнату его, села, спросила:
- Коль, а ты туда хочешь?
- Не очень.
- А почему не сказал сразу?
- Не хотел тебя огорчать.
У Коли был временами очень корректный способ отмораживания, по которому что он там думает на деле - не понять.
- Ну, и папа сказал, что это недолго, и бабушке помогать надо. Бабушка, говорит, непонятно сколько еще проживёт, так что потерпим, поможем. Но там противно, мам, если честно, только что лес красивый за поселком. Бабушка Лена, она... Ну, она вредная очень, цепляется сильно, кормит невкусно. Не так, как ты. Бабушка Ираида лучше.
Лина была согласна, что бабушка Ираида сильно лучше. Но что ж делать-то...
- Давай так, - сказала. - Ты в следующем году скажешь папе честно, что не хочешь ехать. И я помогу это все решить. Сейчас езжай, раз уж обещали... А вернёшься, мы с тобой съездим куда-то. Можем и бабушку Ираиду взять. Куда ты хочешь?
Спать легла, все еще ощущая себя скверной матерью. Что б было не спросить сына раньше? Спали они с мужем в одной комнате, но довольно давно раздельно - Лина не способна была и заснуть, и выспаться в одной кровати с кем-то, кроме себя самой. Ее всё беспокоило и раздражало, и грубо вторгалось в сон горячее тело рядом, шум, сопение, кашель, храп... Очень тонкие нервы, очень легкая возбудимость - наказание, коли ты живешь не одна, а с людьми. Впрочем, жить с людьми и вообще вредно, от этого умирают.
Возвращаясь с работы в последний предотпускной день - вдоль по проспекту, по хорошей погоде, нога за ногу - дамы взяли кофе с собой, шли, неспешно болтали. Нормально так болтали, ничто не предвещало, вплоть до самой кирхи. И тут правым глазом Танька скосилась на минуемый ими «Грин Холл»:
- Да... Я ж так и не спросила, что тебя тогда понесло?
Танька, значит, была не настолько пьяна, чтоб не заметить исчезновения подруги. Вообще, Лина думала, Таня вцепится в нее раньше, еще весной, а то и пятнадцатого февраля - и дивилась сдержанности. Трепаться о мужиках с кем бы то ни было Лина не любила, Красногвардейск - город слишком маленький для подобных оплошностей. С другой стороны, дневников она не вела, а впечатления обсудить, что уж говорить, хотелось. То, что для разведенной Таньки - норма, для нее - из ряда вон выходящее приключение. Поэтому отпираться не стала:
- Понесло... потому что.
Пересказала Вовины слова. Таня округлила глаза и сказала матом. Потом подумала и уточнила:
- А ты этого чувака знаешь, что ли, с кем ушла? Он вроде ничо такой был...
Еще как ничо, мрачно подумала Лина:
- Нет, там и познакомились.
Ну, познакомились - сильно сказано, конечно, но зачем уж так вдаваться в подробности.
- Ну, ты даёшь, Линка. И что, хорош оказался?
- Очень.
- Встречаетесь?
- Нет.
- Он тебя послал?
- Никто меня не послал. Будем считать, что я его... послала.
- Ну, Лина! Ну что ты его послала-то сразу, раз так хорош?
- Тань, да он конченый кобель же...
- А ты кого хотела отловить по пьяни в «Грин Холле»? - искренне удивилась подруга. - Щеночка слюнявого? Понятно, что матерый. А что кобель - оно и хорошо, приятно, когда мужик умеет взяться... за дело, назовем это так.
- Приятно. Но ты пойми, он так ведет себя... С такими ухватками лядскими, в душу без мыла - чисто пикапер. Хорошо, у меня нет задачи и нужды запасть, а если б была? Там надо было, прежде чем целоваться, справку об инфекциях просить предъявить - настолько он хорош в постели. Явно переходит от рабочего гнезда к гнезду со своим сверлом, успевай смазывай.
Танька ржала, тварь:
- Ну и попросила бы. Представляю себе его лицо, когда он такой только из ширинки вынает сверло свое, а ты ему, глядя вниз, строгим голосом: "ваши документы!" Ааааа, Линка, что ж ты со мной делаешь!
Обижаться на Таньку было невозможно.
- Да и живет он хрен знает где. Залетный он, Таня, и здесь больше не объявится. И всю душу разворотил, черт. Я и не представляла, что мужики так уметь могут.
- Что ж он такого делал-то? - поразилась подруга. - В прыжке на люстре? Тантрический секс?
- Обычный. Но веришь - как с живым человеком, как с той, которую хочет, любит, нужное подчеркнуть. Со вниманием...
- Вот сволочь-то! - сказала Таня с глубоким восхищением, с огнем в глазах. - Да разве можно так бесчеловечно с живой да замужней женщиной! Итить!
- Ну и вот. Теперь я, как дура, зачем-то знаю, как это бывает. И что они все, мужики, оказывается, между друг другом разные - тоже...
- Очень разные.
- И не понимаю, как мне с этим знанием дальше жить. Потому что темперамент в морозилку не засунешь, а с вибратором не поговоришь.
Танька понимала. Танька ей очень сочувствовала. И, разумеется, сгенерила следующую дурацкую идею, и даже дала адрес сайта, на котором сидела сама.
Сайта знакомств.
12
На второй неделе июня Вова с Колей уехали в Подмосковье, и Лина осталась одна. Первый день отпуска она начала с того, что честно полдня ничего не делала, но потом все же сорвалась и намыла полы. На второй проснулась в состоянии блаженного отупения, встала, выпила кофе и принялась намывать кафель в ванной... Отпуск явно имел тенденцию прямо сейчас удаваться такими темпами, что аж в ушах звенело. Тормознула в себе Золушку, позвонила маме. Мама логично спросила, почему ее взрослая дочь сидит дома, или ей гулять кто-то запретил? Так это была точно не Ираида Васильевна!
- Съездила бы ты куда, раз с Федотовыми не захотела. Чего в четырех стенах сидеть...
Лина в четырех стенах честно собиралась не сидеть, а лежать и ничего не делать. И вопрос был не про захотела, хотя... Именно про него. Почему-то последние года три так и было: муж с сыном уезжали к свекрови, а она, не ощущая себя вправе покинуть пост, как собака – будку в отсутствие хозяина, занималась хозяйственными работами в опустевшем семейном гнезде.
- Куда? - удивилась Лина. - А ты?
- А я, слава богу, до магазина своими ногами хожу, - сварливо отозвалась Ираида Васильевна. - И чахнуть надо мной, караулить меня – без надобности.
Мамин совет был, конечно, хорош, но у Лины не осталось одиноких подруг, кроме Таньки, которая сидит сейчас без отпуска, кого можно подбить в компанию, да и думать о поездке надо было сильно заранее – в горячих путевках, полистала, ничего любопытного не находилось. Или была, ни не хочу, или не по деньгам. Но можно же сделать это гуманно по финансам и совершенно безопасно, из дома – потому что слегка съездить головой. Сварила кофе с ароматом миндаля – с цианидиком, как это Танька называла – достала припасенный загодя круассан, коробку грильяжа, и решила, что сейчас будет трескать все самое вкусное сразу – и мужиков. Налила кофе в фарфоровую чашечку, специально для таких утр заведенную, и села пялиться в сайт знакомств.
Фото поставила свое, но без макияжа. Возраст тоже свой указала, ей же не прям вот мужчину найти, а чисто поглазеть. Набила в профиль массу интересного, чтоб кто попало не лез, но пришлось убедиться, что у самцов в поре навык чтения не является превалирующим в списке достоинств. Достоинств ей навалили в личку таких, что пару раз подавилась кофе от смеха и круассан отложила, чтоб аппетит себе не испортить. Чего только ей не писали... Какая богатая у людей жизнь, жаль только, что посмотреть в тех людях не на что совершенно. И фото в профиле в стиле «орк в отгуле», и речь соответствующая, и дикпики снимают, линейку к изображаемому не прикладывая – а как тогда определить погрешность замера?
За час она успела забанить троих ярких восточных мужчин и проплеваться с десятка славян. И решила, что балаган пора заканчивать, лучше уж остальной кофе бахнуть под какой-нибудь тупейший сериальчик, когда в личку свалилось очередное сообщение:
- А говорила, что второй…
Горел статус «онлайн». Алексей, фу, противное имя, сорок два, ровесничек. И ни здрасьте, ни разрешите себя предложить – воспитание где? Но любопытства ради глянула на фото наглеца – и обомлела. Это было оно, то есть, он. Приключение. Вот же господня подлость! Еще и прикалывается, совесть имеет! Что ж, надобно отвечать:
- Третьего не нашла пока. Третьим будешь?
- Дразнишься?
Сорок два. Фото всего одно, без изысков, но и без пошлости. И – Иркутск. «Не поверишь, из Сибири...». Ну, ладно, раз уж его пробило на поболтать после секса три месяца спустя:
- Да нет, просто фраза напрашивалась. Да и не верю я в романы за пять тыщ километров.
- Романа я пока того, не успел, ты очень быстро ушла.
- А что было бы, если бы задержалась? Увидела бы штамп в паспорте?
- Тебе это важно? Мне показалось, нет. Увидела бы. О разводе.
- И фамилию настоящую?
- А она настоящая. Столетов. Столетник. Трава такая, от всего помогает.
- И ты, типа, как та трава?
- Ну, от всего не гарантирую, а кое с чем могу.
- И вот тут на СЗ ты занят тем, что тоже всем помогаешь?
- Тут, на СЗ, я месяца два не был уже, потому что после тебя всё не то.
- Ой, складно врешь... Зачем же зашел теперь?
- Так знал, что тебя встречу. Элина. Это куда лучше, чем просто Лина. Какое еще есть от твоего имени уменьшительное?
Куда-то не туда сворачивала беседа, и посыла всё почему-то не получалось:
- А от твоего?
- Алексей. Но ты не ответила.
- От моего нет уменьшительных, только сокращение, которое ты слышал.
- Мне не нравится. Можно, я придумаю? Эль?
- Как маркировка. Эль – и порядковый номер...
- Самолета, да. Самое любимое, что есть в моей жизни.
- Только заей не зови, не мой зоологический вид.
- Элечка... Э-леч-ка. Давай я так тебя звать буду?
- За пять тыщ километров? Зови, конечно, какие проблемы.
- Ты меня не знаешь. Не дразни, могу и прилететь. Я вообще перелетный.
- Перелетные птицы? Только быт наш одним не хорош?
- Быт наш хорош... будет со временем. Я же знаю, что Сергей передавал тебе телефон. Почему не позвонила?
Сергей? Телефон?! Ох ты ж черт, да, передавал! И она мгновенной вспышкой вспомнила того, бесцветного, ткнувшего ей в руки визитку с той самой фамилией, написанной от руки «Столетов» - и гаденькой ухмылкой. Что-то было в этом моменте неприятное...
- Не хотела, наверное?
- Да, аргумент. Только сейчас не исчезай, пожалуйста. Я тебя очень долго искал.
- А чего искал-то?
- Секса ради, канешн.
- Погоди, дай угадаю. Секс, конечно же, был лучшим в жизни?
- Если честно, не вполне понял. Не распробовал. Хотелось бы повторить.
И пока она осмысляла нахальство:
- Телегой пользуешься? Айда, только видео включи. Ник такой, как фамилия.
- Столетов, ты прости, но порно я лучше на хабе посмотрю. Любительские куи по видео – не мой кинк.
- Элечка, в каком зоопарке ты взрослела, с какими бабуинами общалась... Ну нафига я тебе показывать буду то, чем пользоваться надо? Пошли. У тебя в интересах стоит Ренессанс – видать, чтоб вообще всех отпугнуть – пошли обсудим.
13
Чувствуя себя в крайней степени дурой, набрала. Умел он поддевать на крючок и тащить за собой, что ни говори. Отозвался тут же, и сердце защемило – да, точно он, да, красивый, как сто рассветов, всё правильно помнится. В рубашечке голубой, слегка расстегнутой в груди, это дома-то – в цвет глаз, глаза тоже на этом фоне синели. Самое смешное, провели полтора часа в трепе за Ренессанс, и правда. Потом сознался, смеясь, что мама у него учитель истории, и это ее любимая тема. И знатно тошнило его местами Ренессансом по юности, а теперь, гляди ж ты, и пригодилось.
И, что интересно, фон не выставлен, думала Лина, сидит как камере, в пустой комнате, на фоне пустой стены. Но, боже, как хорошо-то разговаривать с мужчиной ни о чем, ни перед кем не отчитываясь, ни на кого не оглядываясь. И не стремясь понравится уже никому. Как давно у нее этого не было... просто разговаривать с прикольным мужчиной.
- У тебя что, дома никого нет?
- У меня я один дома. Какой хороший вопрос, чтоб узнать, живу ли я один, Элечка. Да, я живу один.
Она смутилась, но выправилась:
- Ладно один, но у тебя что, вообще никакой мебели нет, что ли?
- Нет, почему... - поднялся в объектив, показал, и выяснилось, что в рубашечке той понтовой сидел и вовсе на кровати, стоявшей по центру полупустой комнаты. – Кровать есть, стул и стол. По-моему, достаточно. А вот еще... Книжная полка!
Да, вид у хаты аккуратный, но не жилой. И ремонт такой, какой бывает на старте «все включено», безликий очень ремонт.
- Это ты к сорока до однушки добрался?
- Это я предыдущую квартиру жене с дочкой оставил. После развода. А эту купил вот только две недели назад. Приезжай, будешь здесь первой.
Очень не любила Лина эти намеки, прокидки эти, прихваты на мнимую близость на словах. Плавали, знаем. Сделала вид, что пропустила мимо ушей.
- Ты и женат был?
- Очевидно, раз развелся. Два раза.
- И оба раза по любви?
- Разводился или женился? Второй так точно.
- А почему расстались?
- Потому что любовь прошла. У нее.
- А такое бывает вообще? Ты... Ээээ... Ты себя в зеркало видел?
- Бывает, конечно. И я бросал, и меня бросали. Но мы в нормальных отношениях с ней, со второй. Ты так расспрашиваешь, будто имеешь на меня серьезные виды.
- Извини...
- Ничо. Я бы предпочел, чтоб имела.
Опять. Опять, ну чистой же воды пикаперство. Все женщины ведутся на намек на серьезные отношения, но она не купится ни за что. У нее уже есть серьезные отношения, спасибо, больше не надо ни под каким соусом. Пропустила мимо ушей подсечку номер два. А пикапер смотрел в кадр с совершенно спокойным рылом, с весьма проникновенным взглядом, заинтересованным таким:
- Про себя расскажешь?
И тут Лина почувствовала себя виноватой:
- А я замужем. Сыну двенадцатый год.
И сразу ушла из разговора былая легкость, или только ей оно так показалось, потому что собеседник ничуть не переменился в лице, в легкой полуулыбочке. Ожидала чего угодно, но спросил с пониманием:
- И у тебя тоже никого дома нет?
- Сейчас нет, поэтому могу говорить. И еще десять дней не будет. Муж с сыном в Подмосковье у бабушки.
- А почему ты не с ними?
Лина замялась. Не факт, что постороннему нужно всё это знать. С другой стороны, раз уж тут сеанс дружеского общения с бывшими половыми партнерами, так и пошло всё оно лесом. Некоторые вещи она носила в себе так долго, что их хотелось выблевать.
- Потому что свекровь меня терпеть не может. И пока Коля был маленький, все уши прожужжала мужу, что ребенка я нагуляла. А потом Коля стал слишком похож на отца, и жужжать стало не о чем. Мы уже несколько лет с ней не общаемся, и муж даже просит им не звонить, когда они там.
- Но сам, тем не менее, туда ездит, - снова разбил шаблон разговора, пожал плечами, вздохнул. - Странные люди. Схренали так портить жизнь себе и окружающим.
И как-то очень чутко свернул тему. Три раза завершали разговор, три раза зависали снова. Теплое чувство, и очень юное – болтовни с приятелем ни о чем, совершенно потерянное Элиной Николаевной в ее ответственной взрослой жизни. Сибирский гастролер оказался и впрямь летчиком, летчиком-испытателем, и про самолеты трындел на диво вдохновенно, заслушаешься. Она и заслушалась. Отлипла наконец от телеграма, когда он вежливо распрощался, сказав, что ему на вылет. Пообедала, еще прибралась, составила свое счастье на пару дней, приготовив миску ленивых голубцов, приготовилась лениться те пару дней подряд, легла спать под первый сезон Californication в хорошем расположении духа – первый раз за много дней – и, сонная уже, благосклонно подумала, что надо будет как-нибудь еще поболтать с ним в сети при случае. Разговаривать он тоже умеет, оказывается.
Утро красило нежным светом, когда пришлось вставать и готовить завтрак – в отпуске дни летят, да. Только спать легла, а уже утро. Подлость какая... Второй подлостью стало то, что нож не резал помидорную кожицу, а проминал, выдавливая сок. Лина сильно не любила не только тупых людей, но и тупые ножи, поэтому тех и других близ нее почти не водилось. Нож был достаточно быстро приведен ею рабочее состояние, помидор казнен и съеден с моцареллой, зафырчала кофеварка, Лина повернулась к ней от кухонного стола – и тут что-то пошло не так.
Задетый ею за ручку нож полетел со столешницы на пол, автоматом метнулась перехватить, и, перехваченное, свежезаточенное лезвие, конечно, четко пропороло ладонь – не вглубь, аллилуйя, а по касательной, тонкой красной линией.
И, чертыхающуюся, ее тут же оглушил звонок в дверь.
И от боли и неожиданности она отворила.
Всегда надо смотреть в глазок, она же говорила это Кольке миллион раз.
Всегда надо смотреть в глазок, потому что иначе, открыв дверь, можно офигеть слишком сильно, местами несовместимо с жизнью. Но она все-таки открыла, не глядя, и в первый момент честно хватанула воздух ртом. И только потом смогла выдохнуть:
14
Кофе она ему все-таки налила, хотя очень не хотела пускать в квартиру. Вот прямо вся внутренняя система оповещения пожаротушения вопила «аларм» изо всех сил. Но мужик, метнувшийся за пять тыщ километров, чтоб чисто повидаться – он заслуживает хотя бы кофе. На постель может не рассчитывать, это уж слишком, пойдет лесом сразу, если на постель вот тут намекнет, у нее дома, но – кофе и тосты с сыром...
А там, у двери, в первый момент, от неожиданности и, соответственно, испуга, вырвала у него руку от губ:
- Ты это зачем?!
И отшатнулась. И, видимо, очень сильно ее лицо отличалось от того, что он ожидал увидеть – вот прямо до противоположности – потому что сдвинул брови, приглядываясь озадаченно:
- Повидаться. Привет! Могу я войти?
Случись такое сразу после их внезапного секса – послала бы с ноги, ибо нечего сталкерить. Но, вот дела, после вчерашних разговоров он совсем по-другому воспринимался – не как бухой незнакомый военный, которому по пьяни и дурости бабской дала, и сама этого немного (очень глубоко, но) стыдилась, а как человек, да еще и симпатичный местами своими интересами и увлеченностями. Элина всегда попадалась именно на том, что начинала считать мужчину человеком – и всегда оно заканчивалось не лучшим образом. И теперь она молчала и только возмущенно взирала на гостя, искренне не понимая, что отвечать.
А гость склонил голову к плечу и поинтересовался:
- Или так и будем объясняться через порог?
- Ты же... Ты же сказал, что тебе на вылет?
- Так это и был вылет. Сюда. Я, пока мы говорили, билеты бронировал.
- Я тебя не звала.
- Меня и не надо звать, я сам прихожу. Так войти-то можно? Или тебя внизу подождать, пока спустишься? Забавно, ведь в соседнем доме живешь, оказывается...
От напоминания стало еще более мучительно стыдно. Элина не собиралась встречаться с ним по-настоящему, что бы это ни значило, но более всего ее не отпускало ощущение нереальности происходящего. Вот он был вчера там, в сети, а сегодня здесь уже... А это же дохренища расстояние! И впрямь перелетный, гад. Приманился.
Решилась:
- Не надо меня ждать, заходи.
- Спасибо. Я ненадолго.
Усадила в кухне, вынула из кофеварки стакан, сунула тосты в мультипекарь. Протянула ему чашку кофе:
- Вот.
- Спасибо, польщен. А себе? Я тебе завтракать помешал?
- Ээээ... Немного. Откуда ты адрес мой знаешь?
- Элечка...
И это так резануло слух... Да, она сама ему это в шутку разрешила, не знала же, что придется слышать, как он это говорит живьем. Элечкой ее звали только дома, только отец, в детстве, когда он еще был человеком. Потом уже нет.
- Элечка, ты думаешь, это правда так сложно? Ну, я еще и телефон твой знаю... Да не смотри ты на меня так, я подавлюсь! Я не маньяк, просто увидеть тебя хотел.
- Что ты еще про меня знаешь?
- Что ты любишь Ренессанс... и куи. Я не мог пройти мимо такого сочетания. Живьем ты, кстати, в сто раз лучше, чем по видео. Я скучал.
Не могла не признать, что и он тоже, да, лучше, но тут гость повел рылом, и поняла она, что тосты чувствительно подгорают. Вынула их из мультипекаря уже подпорченными, чертыхнулась, бросила в мусорку.
Столетов, потягивая кофе, предложил:
- Только волноваться не надо, Эля. Тогда я тебе еще и сниться начну...
И, проследив, как розовеют у нее уши, затем скулы, спросил с пониманием:
- Что, уже?
Невыносимо чувствовать себя малолеткой рядом с десятиклассником. И ведь, точно, было, после вчерашнего разговора... Спросила упавшим голосом:
- Скажи честно, ты мне и нож уронил нарочно?
- Что? А! Да, само собой. У меня прабабка – алтайская шаманка, не говорил разве? Птицей могла оборачиваться... Поэтому я такой везучий, что встретил тебя.
И, правда, глаза светлые, а в разрезе есть что-то азиатское самую малость, от чего окончательно теряешь контроль и просто пялишься на красивое. На упрямую челюсть, на прямой нос и ямочку на подбородке, на брови вразлет, на невозможную ширину плеч. Породистый, гад. И тут же подтвердил:
- Во мне шесть кровей, Сибирь же – кузница генетических кадров.
- И одна из них точно драконья.
- Потому что летаю? Ну да.
И тут Лину порвало в клочья, сдерживаться было никак невозможно. Смеялась как ненормальная, вспомнив любимые Танькины книжки.
- Ты что? Элечка, как же тебе идет смеяться...
- Похищенная генералом-драконом! - проговорила сквозь всхлипы от смеха.
- Я майор. К пенсии, может, дорасту до полковника, но это не точно... Генерала не обещаю.
- Не обращай внимания, это я о своём. И зачем же ты прилетел... дракон?
- Похитить, сама же сказала. Забрать тебя с собой. Собирайся, поехали.
Смех у нее сам собой оборвался. Столетов с интересом обозревал опять вмиг изменившееся лицо.
- Так. Что я сказал такого, от чего нормальная женщина, а не ты, Элечка, должна прийти в ужас?
- Вот за нормальную прям отдельное спасибо. Ты не понимаешь, что я тебя второй раз в жизни вижу, я тебя не знаю совсем... Куда я с тобой поеду?!
- В Сибирь. Ну, не знаешь, так что? Вот тебе отличный повод узнать. Сама же сказала, что ты дней десять никому не нужна. Или у тебя котов семеро по лавкам? Не вижу ни одного.
Котов и впрямь не было. Ни рыбок, ни хомячка. Надо завести кота, Коля давно просил.
- Мама у меня.
- Ну, дай ты ей мой адрес, телефон... Какие проблемы? Я же не скрываюсь.
- Маме? Ты с ума сошел?!
- Элька, ты белка-паникер. Ну, подруге. Другу. Родственнику, кому ты там доверяешь. Или мама возрастная вкрай и ее навещать надо ежедневно?
Пришлось признаться, что нет. Только звонить, и тоже не ежедневно. Ираида Васильевна чересчур самостоятельна для своего возраста. А цветы поливать и впрямь Тане можно доверить.
- Сколько тебе нужно времени собраться? С учетом того, что всё, нужное для погружения в Сибирь, я тебе на месте найду?
15
Десять дней. Десять дней она, и правда, никому ничего не должна, даже маме. У нее десять дней на побег в другую жизнь от порядком надоевшей себя. И красивый мужик, с которым однажды был отличный секс, говорит ей: поехали. Можно будет вспомнить себя живой. Но нужно предусмотреть подробности:
- Ты никогда никому не расскажешь. Ты не будешь меня фотографировать. И ты не сможешь выкладывать фото в сеть.
- Я не помешан на селфи, Эля. Слишком много условий для того, чтобы куда-то поехать с...
- Кем? - посмотрела в упор.
Она знала, у нее есть очень неприятные взгляды. От такого вот и Вова тушевался, и подрядчики-строители, желавшие развести бюджет на бабки раздутой сметой – тоже. Но Столетов был ни то, ни другое, его подготовочку к штормам жизни она явно недооценила. Совершенно спокойно выстоял и снова сломал шаблон через колено:
- С другом. Давай дружить? С другом можешь поехать?
С другом, значит... На секс не намекает, дикпиков не шлет, а начал-то всё с того, что «можем повторить». Ладно, посмотрим.
Смотрела на него, глазами сверкала мрачно:
- С другом... могу.
- Собирайся тогда, чего стоишь... Сколько тебе времени нужно?
- Ннне... Не знаю. А сколько есть?
Вообще, совсем точного ответа она, конечно же, не ждала. Но он полез в карман, достал смартфон, порылся в нем и сообщил:
- Часа два. С учетом того, что до аэропорта от тебя сорок минут. Хватит тебе?
Дело начинало пахнуть авиационным керосином.
- Два часа... до чего? - осведомилась Элина настороженно.
- До самолета же, - вздохнул невозможный человек. - До самолета в Иркутск, Элечка. Правда, сорри, на эту дату было только через Москву... да, паспорт я тоже знаю, я сталкер и маньяк, ты же ждала этого признания? Ждала, признавайся?
- Но как?!
- Секрет фирмы. Так едем? Где твои чемоданы?
- Есть хочешь?
- Что? Какой своевременный вопрос. Не надо расплачиваться со мной за билеты едой, Эля. Я не настолько прожорлив.
- Ты не понял. Я не могу вот просто так взять и оставить в одиночестве ленивые голубцы на целых десять дней. И в Сибирь их везти погулять тоже не имею желания...
За едой он больше смешил её, чем они ели. Но, да, перед остающимися в одиночестве последними могиканами голубцов было уже не так стыдно, как поначалу. Немного справились. Но мысль в ней оформилась и просилась наружу. Никогда ничего в ее жизни ей не давалось бесплатно, а то, что давалось не за деньги, потом всегда оплачивалось красной кровью и куском оторванной души.
- А чем? Чем с тобой за билеты расплачиваться, Столетов?
- Знаешь, ты очень круто произносишь мою фамилию... Хочется слушать и слушать.
- Слушай. Но ты не ответил, Столетов.
- Что бы тебе такое ответить... - посмотрел в потолок, потом на нее с прищуром. - Давай ты будешь просто получать удовольствие – в уплату, ммм? Хобби у меня такое – смотреть на довольных женщин.
- А тебе-то что с того?
- А тогда и я кайфану... А, ладно, потом поймешь. Ты мне ничего не должна и ничем не обязана. Главное, дергаться перестань. Был бы я маньяком, фиг бы я разорялся жертв себе через полстраны возить, как тебе кажется? Можно было и поближе найти.
- Мне кажется, ты чего-то не договариваешь.
- Ой, да многого. Но ведь и ты не договариваешь, Эль. И не факт, что надо сейчас что-то договаривать... Давай остановимся на том, что я могу взять тебя в небольшое такое путешествие – и на этот срок беру тебя на крыло. Всё. Ничего кроме, не беспокойся.
- Обратные билеты покажи!
- Ах, это... - пожал плечами и скинул, судя по звуку уведомления, в смартфон. - Держи. Не потеряй только, доверчивая моя...
Час спустя он все еще сидел в кухне и терпеливо обозревал Элину, мечущуюся взад и вперед по квартире. Отпуск... Она столько лет никуда не выезжала одна, что теперь и вовсе не могла представить, что понадобится именно ей – если она одна. Зато Колю на выезд могла собрать с закрытыми глазами, не говоря уже о Вове. Особенно бельевой ящик ее смущал, и думала, роясь, что мудра была, прикупив пару комплектов красивого белья за последние пару месяцев – как говорится, ни для кого, а только для себя. А вот теперь выясняется, что не только для себя вроде как... Взять или не взять, вот в чем вопрос?
Взяла один, любименький, розовато-персиковый, и торопливо припрятала в рюкзак к той самой косметичке. Похититель тем временем стоически плевал в потолок и тянул вторую чашку кофе. Вынула у него из рук опустевшую, сполоснула фарфор, убрала на полку.
Спросил:
- Ну, теперь, наконец-то, всё? Что еще тебе нужно для счастья?
И Лина решилась, соблазн был слишком велик, чтоб устоять:
- Блокнот. Линеры и карандаши. Краски еще...
Ну, отлично, теперь, наконец, у него ошеломленное лицо, ей все-таки удалось его удивить.
16
Красок не взяла, взяла карандаши акварельные, линеры, кисть с резервуаром для воды, маленький квадратный скетчбук. Ну, как маленький – двенадцать на двенадцать, Дюрер, знаете ли, своих крестьян на меньшем рисовал. А она не Дюрер ни разу, ей и такое можно. Мечта была у Элины Николаевны уже много лет – выучиться рисовать именно то, что хочешь, а не что получилось. И учебники по разным техникам, методично купленные еще в юности, еще когда она была просто Элиной, без Николаевны, стояли на полке в ряд, но теперь, двадцать лет спустя, по ним иногда рисовал Коля. «Когда-нибудь» очень часто растягивается на десятилетия, если не на никогда. Лина порисовывала порой – в отпусках и поездках. Вова терпел эту потраву семейного времени, ничего не говорил, но взгляды на ее рисунки кидал такие, что сразу ясно становилось: нечего тут дурью маяться, шла бы полы помыла. Но тут ведь такая фигня: мытье полов не приближает тебя к твоей самости, а рисование, письмо, иное тленное, наивное творчество, освоенное даже на уровне бытовой поделки – да. И чем дальше живешь, тем больше понимаешь, что ту самую самость именно и нельзя продать ни за пояс, ни за шапку, ни за черную, слышь, бабку. Нельзя продавать первородство за чечевицу. Но Лине не хватало времени рисовать ежедневно – практически никогда. И чем дальше в лес, тем больше брала свое именно усталость, и не то, что ежедневно, но и еженедельно не получалось уже. Откладывать себя на потом есть непременное свойство замужних женщин. И вот вспомнила сейчас про то, что десять дней она будет невидима и свободна, и поняла, без визита в магазин канцтоваров, на крайность, в «Буквоед», не обойтись никак.
В чемодане в итоге лежало немного одежды, немного косметики, духи в тревел-формате, белье (без портупеи), планшет с запасом книг и пособий по рисованию, флиска и модульные штаны, ветровка, шорты, купальник, складной рюкзак литров на двадцать, компактное полотенце (два полотенца), скетчбук и рисовальное, короткое платье-футболка и пара обычных футболок...
- Все, хватит паковаться, - сказал наконец, - что забыла, на месте купим или свое одолжу... Давай чемодан.
И не чемодан то был вовсе, а рюкзак под ручную кладь, который Столетов забросил себе на плечо. Такси уже ждало у подъезда.
Еще в самолете на Москву Лина продолжала пребывать в отупелости – потому что никак не могла поверить, что собралась и уехала куда-то со случайным, назовем его так, знакомым. Это как будто была и вовсе не она. Вовсе не ею быть для Элины Николаевны казалось и забавным, и странным, и немного опасным. Ну, как немного... Таньке-то она оставила не только ключи от квартиры – редкие и чахлые цветы поливать, но и впрямь адрес, куда отбыла. Адрес ее, конечно, мало спасет от агрессии нового знакомого, буде таковая случится... Покосилась на соседа справа: ну, так-то спокойный, конечно. На его работе психованных быть не должно, там медосмотры регулярно... Это если он впрямь работает на той работе, что наврал тебе, сказал гаденький и тоненький внутренний голосок. И отвела взгляд: прав он, что ли, что она паникует не по делу совершенно? Но Лина так привыкла жить – с юности, с детства – воспринимая не только внешний мир сплошной агрессией, но конкретно всех мужчин оптом... Только Вова показался ей сравнительно безопасным, потому она, собственно, замуж за него и вышла – чтоб обнаружить потом, что физически неагрессивные могут такую пассивную агрессию к жене выдать, что закачаешься, и нифига та агрессия – на словах, с корректировкой на «просто у тебя нет чувства юмора» - в итоге не пассивна не разу, и разрушает обоих участников процесса будь здоров... И так задумалась обо всем этом, что совершенно забыла: боится летать. Пересадка в Шереметьево оказалась в пределах часа, летели оба без багажа, переместились быстро. И только когда загрузились в иркутский рейс, когда стюардессы разошлись по всей длине самолета махать руками, синхронно повествуя об аварийных выходах на случай неназываемого, указывая на место обитания кислородных масок, до Элины дошло – и так сильно дошло, что даже сказала вслух:
- Странно-то так...
- Что?
- Я же боюсь летать. Я лет пятнадцать никуда не летала... А с тобой совершенно не страшно.
Смотрел этот неагрессивный на нее, а в глазах черти носились. Серые глаза, чуть раскосые, с золотинкой на дне. Потом изрек:
- Вирус полета передается половым путем, Элька. Теперь уже всё. Ты навсегда моя.
Не нашлась, что ответить, стала смущенно пялиться в иллюминатор. Вот понятно же прекрасно, что и зачем сказано, но ездит же по сердцу, как нарочно, задевает же. Вранье, легкое, приятное, для красного словца... Умеет, практикует.
Но в небе рука так и осталась в его руке. Так было спокойней.
_____________________
Дорогие все! Это последняя бесплатная глава книги, дальше она уходит в подписку и становится платной.
Спасибо всем за внимание, уделенное время и неравнодушие к героям, вы лучшие читатели ever))) оставайтесь с нами, подписывайтесь на автора, не переключайте канал!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги