Очнуться волчицей

Пролог

Волчица

Первое, что я осознаю, попытавшись открыть глаза — вокруг царит непроглядная темнота. Она не такая, как в комнате без света. Она густая, вязкая… как бездна без пространства и времени.

Звук приходит раньше, чем боль. Сначала он слабый, будто кто-то скребёт острыми когтями по металлу. Потом — громче, навязчивее. И вдруг до меня доходит: этот звук похож на детский плач, но тихий и хриплый, как у малыша, который надрывался слишком долго и у которого почти не осталось сил.

Пульс рвётся в висках, с каждой секундой становясь всё громче. Паника нарастает. Я будто тону и вот-вот вдохну воду полной грудью. Я пробую пошевелиться и вдруг чувствую, как что-то липкое стягивает кожу. Нет, не кожу. На моём теле что-то мягкое, плотное, чуть влажное. Что это?

Шерсть?!..

Холодный ужас обрушивается на меня волной. Я дрожу всем телом и судорожно пытаюсь вдохнуть, будто только сейчас поняла, что всё это время не дышала. Острый рывок воздуха, и грудная клетка вспыхивает болью. Что-то внутри с хрустом смещается. Внутренний голос подсказывает мне, что, скорее всего, сломаны рёбра.

Попытка вздохнуть превращается в судорожный хрип. Звук, который я издаю, получается каким-то чужим. Моё дыхание такое тяжёлое, сиплое, рваное, как будто даже и не человеческое.

Я пытаюсь выпрямиться, но тут же оседаю от боли в задней лапе. У меня что, лапы?! Дыхание перехватывает от ужаса. Ещё секунду назад я была уверена, что я — человек, а теперь… У меня оказывается шерсть и лапы? Разлепляю веки, перед глазами всё плывёт. Надо мной — решётка. Пахнет… Боже, как же отвратительно здесь пахнет.

Запах ржавчины с железным привкусом напоминает мне запах крови и… чего-то ещё. Никак не могу понять, что это за запах… Разложения? “Смерть,” — вновь подсказывает моё подсознание. Он тут везде: на полу, на прутьях, на моём теле. Но сильнее всего он ощущается слева от меня. Я поворачиваю голову. Рядом со мной лежит женщина, её лицо затянуто смертной бледностью, глаза полуприкрыты. Живота нет — только тёмное пятно. “Выстрел,” — жуткая догадка звучит в моей голове. Да, наверное, эта дыра с запекшейся кровью в животе, это и есть выстрел. Её рука протянута ко мне, и она сжимает мою… лапу. Я зажмуриваюсь, пытаясь поймать ускользающую мысль. Кто она? Кто я?

Где я?..

Я моргаю снова, пытаясь дышать спокойно и осознать, где нахожусь. В помещении темно, но я почему-то знаю, что на улице светло. Чувствую под боком холод металла, запах бензина и резины. Я лежу… на боку в фургоне… в большой металлической клетке? Попытка пошевелиться вызывает вспышку боли в задних лапах. Одна из них не слушается. Как и тело в целом, оцепеневшее, разбитое и как будто чужое.

Я дёргаюсь всем телом. Резкая боль пронзает плечо, я вскрикиваю… в мыслях. А из пасти раздаётся сиплый рык. Тиски на висках сжимаются. В голове — будто шум прибоя, накатывает волнами, сметая мысли.

— Я… не волк. Я — человек. И у меня есть имя… — с трудом проговариваю я в мыслях.

Но, как ни странно, своего имени я вспомнить не могу. Я пытаюсь снова и снова.
Ведь что-то было до этой клетки, до этого ужаса, до того как появилась шерсть на моём теле?

Вспоминаю свет фар, которые бьют в глаза, ослепляя. Да, уже что-то. Потом визг шин, свой страх и чей-то крик, высокий и пронзительный, похож на женский. Интересно, чей он? Мой?

И — всё. Дальше — только боль и вязкая засасывающая темнота, в которой не было ни единого просвета.

Вернувшись из воспоминаний, я начинаю дрожать то ли от боли, то ли от ужаса. Вжимаюсь в пол, словно пытаясь стать меньше. Пульс в висках грохочет, как молот. Я чувствую, как металл холодит бок и что-то липкое, горячее — кровь — стекает по морде и лапам. Чья это кровь? Моя или женщины, что лежит слева от меня? Паника накрывает, хочется снова впасть в забытье и проснуться в тепле и уюте собственной кровати, но какой-то тонкий, зудящий на периферии сознания звук не даёт мне снова отключиться. Я вспоминаю, что именно он меня и разбудил. Прислушиваюсь. Слабый, хриплый скулёж доносится откуда-то у меня из-под бока.

Я поднимаю голову и чуть наклоняю её в попытке рассмотреть, что там такое живое копошится под боком. “Этим” оказывается совсем маленький щенок — живой комочек тёплой шерсти, вжавшийся в меня. Он дрожит и дышит слишком быстро, изредка поскуливая.

Я медленно приподнимаюсь, отмечая про себя, что рёбра болят немного меньше и я уже могу двигать сломанной лапой. “Регенерация,” — догадка вспыхивает в голове мгновенно. Я прижимаюсь к щенку, обнимая его лапами. Хочется его полизать, но я давлю в себе это желание. Однако всё же поддаюсь какому-то инстинкту и утыкаюсь мордой ему в макушку. Он затихает. В его запахе есть что-то… знакомое.

Кто он?

Кто я?

Голова раскалывается, и я отбрасываю попытки разобраться в сумбуре мыслей и догадок. Просто прижимаю волчонка ближе. Он затих после того, как я его обняла, и, кажется, обессиленный долгим плачем задремал. Моё тело окружает его, как щит. Я не знаю, чей он. Но знаю одно: пока я жива, он тоже будет жить.

Я проваливаюсь в сон. В этот раз он не такой тяжёлый. И он приносит облегчение, словно моё тело только того и ждало, чтобы начать набираться сил. Не знаю, сколько прошло времени, но когда очнулась, откуда-то знала, что снаружи ночь. Щенок мирно посапывал, уткнувшись мордочкой мне в живот.

Я прислушиваюсь к звукам, что меня разбудили. Снаружи доносятся мужские голоса, громкие и грубые. Я не могу разобрать слов, но, судя по тону, они ругаются и спорят. А потом звук, который проходится по нервам раскалённым железом. Я узнаю его ещё до того, как подсознание подсказывает: “Щелчок затвора.”

Когда снаружи раздаётся выстрел, волчонок вздрагивает, но не просыпается, а я замираю. Внутри меня всё сжимается, как тугая пружина. “Идут. За нами. Готовься.”

Я медленно высвобождаюсь из объятий волчонка. Он тихонько скулит, но не просыпается. Дверь открывается с надсадным скрипом. Я напрягаюсь, мышцы под кожей натянуты, словно стальные канаты. Боль пульсирует в лапах и боку, но отступает перед волной ярости. Глаза различают всё, до последней складки на одежде. Странно — ночь, а я вижу всё так ясно, будто сейчас день. Кажется, даже лучше, чем видела когда-либо раньше. Вижу человека с оружием в руках. Я не даю ему времени поднять пистолет, чтобы прицелиться. Я не думаю — просто прыгаю вперёд. Не на руку, как, наверное, сделал бы человек, а прямо на грудь, вонзая зубы в незащищённое горло. Плоть рвётся под моими зубами. Горячая кровь выстреливает мне в пасть — тёплая, страшно вкусная. Он хрипит, уже падая, а я отталкиваюсь от него лапами, разворачиваюсь и прыгаю на следующего.

Глава 1

Над ухом раздавался тонкий, зудящий звук, раздражающий, как назойливый комар. Я приоткрыла один глаз и поняла: это был не писк, а еле слышное поскуливание волчонка. Почему-то в его скулёже отчётливо слышалась просьба: "проснись… ну же, вставай." Он щекотно вылизывал мне морду мокрым и немного шершавым языком, прерывисто дыша. Я откуда-то знала, что у волков, как и у собак, нос должен быть холодным и мокрым. Это признак здоровья.

А у него нос... был тёплый. Даже горячий. И сухой.

Он тёрся лбом о мою морду, лизал меня, тыкался, будто проверял: точно ли я жива?

Кажется, жива.

Я пошевелилась, и всё тело взорвалось болью.

Бок горел огнём. Дыхание перехватило, и я едва не захлебнулась собственным хрипом. Перед глазами заплясали чёрные точки. Я повернулась и легла на живот, прижавшись мордой к земле — холодной, твёрдой, насквозь промороженной.

Нос уткнулся в чистый белый снег — свежий, хрустящий.

Не раздумывая, открыла пасть и начала его заглатывать. Жадно, быстро, как зверь. Снег растекался по горлу ледяными каплями, обжигая, но вместе с тем будто оживлял и приносил облегчение. Я понимала, как это выглядит со стороны. Дико, по-звериному. И всё же не остановилась.

Волчонок, заметив, что я пришла в себя, тут же лёг рядом и прижался ко мне, дрожа всем телом. Наевшись снега, я открыла глаза и…

Было ещё темно, но ночь была уже не такая глухая, как раньше. Тьма поредела — в ней проступали очертания: деревья, кусты, какие-то силуэты.

Где-то неподалёку возвышалось что-то крупное — железное, угловатое. “Фургон,” — поняла я. А вокруг него прямо на земле — люди. Или то, что от них осталось. От фургона тянуло резким, тяжёлым запахом — кровью и смертью.

Я с трудом поднялась. Ощущение было такое, словно к каждой лапе привязали по булыжнику. Всё тело ломило, в боку горело, в голове звенело, перед глазами плыло.

Волчонок попытался было подняться следом, но я тихо рыкнула, предупреждающе:

— Оставайся здесь.

Он замер. Неужели понял? Не знаю, как волки общаются между собой, но, надеюсь, этот сообразительный.

Место, где мы лежали, напоминало неглубокую ложбину у края заброшенной дороги. Наверное, именно сюда я скатилась, когда сцепилась с тем последним. Тот, что пах… странно. Помню, как он меня душил, а я рвала его плоть, пытаясь добраться до горла. А потом — темнота.

Волчонок прижал уши и тихо всхлипнул, глядя мне вслед, но не сдвинулся с места.

Я медленно обошла фургон по кругу, стараясь не наступать на снег, слипшийся от крови, и запрыгнула внутрь. Тело женщины всё так же лежало неподвижно: рука, протянутая в ту сторону, где я лежала рядом с волчонком, полузакрытые глаза. Я наклонилась ближе — дыхания не было, она была мертва. Взгляд зацепился за беспорядочную кучу в углу клетки: сапоги на высоком каблуке, пальто, джинсы, розовая кружевная ткань. Я как будто узнала их, но времени рассматривать не было. Я не за этим сюда пришла. Что-то во мне толкало вперёд — мысль, неоформленная, ускользающая. Я искала… что? Средство связи? Слово не вспоминалось, но внутри жило стойкое ощущение, будто должна быть вещь, чтобы звать на помощь. Я обшарила пол, заглянула в темноту за клеткой. Пусто. Нужной вещи нигде не было.

Выбравшись наружу, я вдруг остановилась. Водитель. Фургон ведь не ехал сам по себе. Где он? Я вскинула голову, прислушалась.

Тишина. Ни голосов, ни шагов. Только далёкий шорох ветра в ветвях деревьев в лесу. Шерсть на загривке встала дыбом, как от удара током. Хвост дёрнулся и сам собой прижался к боку, а тело напряглось. Я осторожно обошла фургон, поджав уши, и, затаившись в тени, заглянула в кабину.

Дверь была распахнута. С водительского сиденья свешивалось тело. Мужчина. Из аккуратного отверстия во лбу стекали редкие капли крови, падая в снег. Вот и ответ на вопрос — что то был за выстрел, что мы слышали в фургоне.

Я вернулась к тому месту, где ждал волчонок, и прошла по кровавым следам, что вели прочь. Они довели меня до отпечатков широких шин. Вероятно, тому последнему удалось уехать. А значит, за нами вернутся.

Надо уходить.

Когда подошла к волчонку, он приподнялся и потянулся ко мне, уткнувшись мордочкой в шею. Маленький, тёплый комочек. Такой слабенький… и, кажется, заболевший: нос у него был всё таким же сухим и чуть горячим. Как он пойдёт по такому снегу?..

«Как же тебя тащить, малыш? На спине, что ли?..» — подумала я, глядя на него с растерянностью. Представила это, и внутри вдруг кто-то негромко, насмешливо фыркнул. Я вздрогнула.

«В зубах», — донеслось откуда-то из глубины сознания.

Я застыла.

«О Боже… я что, схожу с ума?..» — начала озираться я. — «Я слышу голоса?.. Эй, ты... тут?.. Отзовись… Кто ты?»

В ответ — тишина. Ощущение чужого присутствия пропало. Снова прислушалась, но внутри и снаружи было… пусто. Я выдохнула, чувствуя, как сердце снова начинает биться ровнее. Значит, ещё не всё потеряно. И я не схожу с ума.

Встала, медленно потянулась — рёбра хрустнули, боль отозвалась в боку, но уже терпимо. Я всё же волчица, дойду. Подхватила волчонка, взяла его в пасть — осторожно, но он отреагировал совершенно спокойно. Видимо, это было не в первый раз.

Но стоило мне сделать первый шаг, как я снова насторожилась и замерла. Что-то толкнуло изнутри: «След.»

И правда, как я не подумала про наши следы. Мы оставим следы. Утром кто-то приедет сюда и сразу увидит, что двое волков ушли в лес: один — маленький, второй — крупный. Нас моментально выследят.

— Тьфу ты, дурёха. Как я вообще могла об этом забыть?.. — пробормотала я, досадливо мотнув головой, и поставила волчонка обратно в ложбину.

Я кружила вокруг фургона, пятен крови, мёртвых тел, следов лап и тяжёлых ботинок. В голове метались обрывки мыслей: “засыпать листьями невозможно”, “зима”, “если затереть веткой, будет сразу видно”. Всё равно найдут. И тут взгляд упал на водителя фургона, его тело показалось самым лёгким. Он был небольшим мужчиной. «Прости,» — почему-то подумала я.

Глава 2

Волчица

Я шла почти на ощупь — на одних инстинктах, не думая, просто двигаясь вперёд. Лапы дрожали и подгибались подо мной. Каждое движение отзывалось ломотой в спине, тянущей болью в боку, тупыми уколами в лапах. В пасти — тяжёлый, тёплый комочек. Волчонок не пищал и не дёргался, только горячо дышал, а иногда, кажется, посапывал во сне. Мысль о том, что он доверял мне, зная, что я не уроню, кольнула где-то под рёбрами, но сил на рефлексию не осталось. Всё внимание было сосредоточено на том, куда ступают лапы и насколько крепко мои зубы держат волчонка. Я двигалась на автомате, а где-то глубоко внутри крутилась одна-единственная мысль: «Найти воду».

И в какой-то момент она, эта уверенность, вспыхнула — там, впереди, вода. Её ещё не было видно, но я почувствовала: пахнет холодом, жизнью, движением. Там можно будет напиться, укрыться и пройти по течению вверх, спрятав следы.

Я ускорилась, насколько позволяли изодранные в кровь лапы, опустив хвост и прижав уши. Ветки хлестали по бокам. И вдруг откуда-то из-за кустов донёсся знакомый звук — тихий, успокаивающий плеск. Я протиснулась сквозь ветви и остановилась. В просвете между деревьями, освещённом бледным серым рассветом, лежало поваленное дерево, поросшее мхом. А под ним — тонкая, быстрая полоска воды. Ручей. Он казался ледяным даже на вид.

Я осторожно опустила волчонка на широкую поверхность ствола. Он тут же шевельнулся — сонный, тёплый— и начал, пыхтя, разворачиваться ко мне пушистой попой, явно прикидывая, как бы слезть.

— Нет! — вырвался у меня глухой, угрожающий рык. Я сама вздрогнула от того, насколько мой голос показался чужим и жёстким.

Он замер, внимательно наблюдая за мной.

Я встала перед ним, заслоняя от потока. Шерсть на загривке встала дыбом, а внутри всё дрожало: вдруг сорвётся? или упадёт в воду, а я не успею его подхватить… Почему я так испугалась? Не знаю. Одно я знала точно: если бы он полетел в воду, я бы прыгнула следом за ним, не раздумывая. Но где-то глубоко внутри жило странное чувство — будто я не умею плавать. Будто вода — не просто преграда, а опасность. И если мы оба окажемся в ней, всё может закончиться слишком быстро.

Он ещё немного смотрел на меня... потом поджал лапки и лёг. Только тогда я позволила себе развернуться и впервые за последние сутки вдохнула всей грудью.

Воздух был холодный и влажный, пах мхом, корнями… и чем-то ещё, тёплым, живым. Запах ударил в нос неожиданно и пробудил голод. Точно, волчонка нужно накормить и напоить. Но сначала — еда. А еду надо… поймать. Где-то у берега что-то копошилось, маленькое и юркое.

“Поймай,” — прошептал тот голос внутри.

Я отпустила инстинкты на волю и присела, почувствовав, как мышцы натянулись. Прыжок. Лапы — вперёд, и вот сердце зверька уже стучит прямо под когтями.

Я наклонилась… И в ту же секунду меня словно ударило током: мышь. Мои глаза испуганно расширились. Я рефлекторно отшатнулась. Добыча выскользнула из лап и нырнула в корни деревьев.

— Мышь?! Аааааа! — взвизгнула я, отпрыгивая назад, запнулась о ветку, потеряла равновесие и кубарем полетела в кусты.

Вскинулась, отряхивая лапы и брюхо от веток и липкого снега. Всё тело ломило, бок тянул, задняя лапа подрагивала.

Позорище. Ну как так-то? Волчица, хищник, а боится не человека с пистолетом, а мыши?!

Я уже собралась было вернуться к охоте, как вдруг услышала сзади тонкий писк. Обернулась — волчонок смотрел прямо на меня и… радостно скалился, улыбаясь.

— Весело тебе, да? — проворчала я, не сдержавшись. — Смейся, мелкий. Я вот тоже в восторге. Кажется, наш ужин сбежал.

Я не злилась. Да и как тут злиться? Со стороны я, должно быть, выглядела ужасно нелепо.

Фыркнув, я подошла к ручью и сделала пару глотков ледяной воды, что обжигала нутро. Но вместе с ней пришло простое понимание: я должна накормить волчонка. Ведь не обязательно есть самой. Пусть волчонок поест. У него, в отличие от меня, с мышами проблем нет.

Собралась с духом и вернулась на охоту, которая на этот раз прошла успешнее. Удалось прижать какого-то грызуна — не мышь, а покрупнее. Он пищал, извивался и пах страхом, но я не дала себе времени на размышления. Просто наклонилась, и несмотря на омерзение, схватив зубами, принесла трофей волчонку. Тот вцепился в тушку и начал с энтузиазмом жевать. Даже рычал немного, мой маленький львёнок.

Я села рядом, наблюдая. Вот и моя первая настоящая охота. Не знаю, может раньше были и другие, но я-то их не помню. Волчонок ел громко, с причмокиванием и урчанием. Ушки двигались, шерсть на мордочке была в крови, как у дикого зверя. Когда он доел, от тушки осталась только шерстка и пара косточек. Волчонок довольно уткнулся носом в лапки и стал облизываться.

— Ну ты и грязнуля, — пробормотала я, подхватывая его за шкирку и относя к ручью. Остановилась у самого берега — на мелководье. Быстрая, ледяная вода была почти чёрной в предрассветной серости.

— Иди, побегай, — рыкнула я. И, к моему удивлению, он послушался. Встряхнулся, обрызгав меня, и, радостно взвизгнув, засеменил вдоль берега, с опаской ступая лапами по земле и мелким камням, потом всё смелее. Плескался, пыхтел, закапываясь носом в ил, попил, чихнув.

Убедившись, что малой в порядке и не собирается лезть глубже, я тоже напилась — жадно, большими глотками. Потом принялась смывать с лап и морды кровь, грязь, остатки ночи. Залезать в воду полностью не решилась — не знала, смогу ли потом согреться. Хоть и хотелось до ломоты в костях смыть с себя не только кровь, но и страх, и боль, и саму эту ночь. Но хотя бы умылась… и то хорошо. Меня клонило в сон. Усталость наваливалась тяжёлым туманом, затягивая разум.

Я улеглась у поваленного дерева, запихнув волчонка под бок. Он, довольный, заурчал, а потом снова выполз. Влез мне под морду. Лизнул в шею. Я снова запихнула его под бок, но он опять вылез.

— Ну и что тебе надо, а? — пробурчала я.

Он снова уткнулся мордочкой мне в горло, прижался и замер, тёплый и доверчивый до глупости. И я снова почувствовала этот странный толчок где-то под рёбрами.

Глава 3

Волчица

Он сорвался с места неожиданно. Палка выпала из руки, хлестнула его по ноге и отлетела в сторону. Ребёнок споткнулся, но не остановился.

И вот он уже рядом. Холодный, трясущийся. Его тонкие, человеческие руки тут же обхватили меня за шею, а его тельце прижалось к моему боку. Он… обнял… меня, не боясь.

Я застыла, не зная, как реагировать. Он прижался щекой к моему плечу, дрожа всем телом, сбивчиво лепеча что-то своим немного сиплым детским голосом. Я так и села на зад, растерянно его рассматривая. Что это? Кто это?.. Мальчик? Откуда? Где волчонок? Этот мальчик и есть тот тёплый, пушистый комочек, который я несла в зубах и который вылизывала?

То есть, был волчонок, а теперь он стал мальчиком. Внутренний голос опять вылез с пояснением: “Оборотень”. Где-то глубоко внутри себя я как будто уже знала это, хотя всё ещё верилось с трудом.

Мальчишка не замечал моего ступора. Тыкался лбом мне в шею, заглядывал в глаза, а потом вдруг… две крохотные ладошки обхватили мою морду. Тепло его кожи обожгло даже сквозь мех. Он принялся гладить меня, как щенка, то по носу, то по уху, то по загривку, шепча что-то ласковое. Смысл слов ускользал, но интонации были знакомы: удивление и радость. Он тихонько посмеивался. Я… терпела, хотя хотелось взвыть, рявкнуть, отшатнуться. Не столько от страха, сколько от непонимания. Что вообще здесь происходит?

Я чуть моргнула, подалась назад. И тут заметила это — влажные дорожки на его щеках. Сам он, кажется, их не замечал, продолжая тянуться за мной в попытке погладить.

Я напряглась, попыталась сосредоточиться и понять. Что он говорит? Почему он плачет? Он ведь… вроде радуется? Или это горе? Слова сливались в поток, но его интонация… и эти слёзы…

Я не выдержала и облизнула его щёку. Солёная влага растеклась по языку. Я принялась вылизывать его лицо. Он вздрогнул, но не отпрянул — наоборот, прикрыл глаза, прижавшись крепче.

Маленькие руки обнимали за шею. Он снова что-то сказал, но уже тише. Потом уткнулся лбом в мой лоб.

И в этот момент до меня дошло.

Это он, волчонок. Я узнала не только его запах, но и дыхание, взгляд. Он… не просто зверь, но и не человек. Он — оборотень. И тогда я поняла, почему его запах казался таким знакомым… Та мёртвая женщина на полу фургона была его матерью. Но если он оборотень… и если она — его мать… То кто тогда я?

Мысли скакали, сталкивались, как испуганные птицы. Голова кружилась. Паника подступила внезапно, накрыла с головой.

И что мне делать с человеческим детёнышем? Я — зверь.

Вдруг в голове раздался оглушительный рык. Как будто кто-то внутри меня рявкнул, заставив замереть.

Я застыла. Дыхание сбилось. Оглянулась по сторонам, пытаясь понять, откуда исходит опасность. И только тогда увидела его — волчонка. Он стоял в стороне, напуганный. Глаза — огромные, полные тревоги.

Я не сразу поняла, что тревожные мысли захватили меня так сильно, что я, не отдавая отчета своим действиям, металась по берегу, будто загнанный в ловушку зверь в поисках выхода.

Я глубоко вдохнула. Медленно опустила морду, поджала уши и тихо, осторожно двинулась к нему.

Он выдохнул с облегчением и вдруг снова заговорил. На этот раз — тише, спокойнее.

Я напряглась, вслушиваясь.

И тогда он ткнул пальцем себе в грудь:

— Аррр… Арр-сен… Арсен. — Медленно, с нажимом, повторил.

А потом указал на меня:

— Ма-ма… Мааа-ма?

Он стоял передо мной — всё такой же: босой, с грязными ногами, худенький — и повторял одно-единственное слово, которое тянул с надеждой и дрожью в голосе:

— Мааа-ма?

Он ждал подтверждения. И в его голосе — не только вопрос, но и… страх. Я хотела опустить глаза, отвернуться. Но не смогла. Он смотрел на меня, пока его губы не дрогнули. Он заревел. Это было невыносимо. Я шагнула к нему и принялась его вылизывать. Медленно и старательно, успокаивая. Так мы и стояли, пока он не перестал всхлипывать.

А потом он вдруг крепко, по-детски крепко, обнял меня обеими руками за шею.

Мои лапы ныли, желудок сводило. И я знала — он тоже голоден.

Я выпрямилась и слегка рыкнула в сторону леса — мол, жди. Он, кажется, понял. Помахал рукой, как будто отправлял меня в долгий путь, а сам снова присел на корточки, рисуя палочкой на снегу.

Я прошла чуть дальше, под покров деревьев, прислушиваясь. Там, за валежником, у самой кромки кустов, копошилось что-то мелкое. Я затаилась, отпустила контроль. Мозг отключился. В голове пульсировал ритм: схватить — зажать зубами — принести. Прыжок, и под лапой уже трепыхается крупная мышь, полёвка.

Когда я вернулась, Арсен сидел на том же месте, всё так же на корточках. Щёки его ещё блестели от слёз, но взгляд был ясным. Пальцы у него дрожали то ли от всплеска эмоций, то ли от холода. Он явно устал, но держался. Как только он заметил меня, глаза его тут же вспыхнули: он поднялся и… замер. А потом его тело начало меняться.

Сначала я заметила, как его кожа покрылась крупными мурашками и вдруг потемнела, наливаясь мехом. Плечи сжались, руки — втянулись, ладони стали лапами. Волосы удлинились и стали плотнее, потом — слились с шерстью. Грудная клетка выгнулась, а потом опустилась вниз. Он заскулил, дрожа. Процесс трансформации выглядел болезненно — как будто всё его тело ломало — но он не плакал. Морда вытянулась, глаза закатились, и всё тело на миг выгнулось дугой, а потом сразу обмякло.

Я подошла, обнюхивая. Передо мной снова стоял волчонок. Тот самый. С пушистым хвостом, которым он вилял, как щенок, и острыми ушками, чуть вразлёт.

Он поднял голову. И… дождавшись моей добычи, принялся завтракать. А я не могла пошевелиться. Что я только что увидела? Его… оборот. Как он снова стал зверем.

Когда он доел, я ещё немного постояла, наблюдая за ним. Не веря до конца. Но времени на размышления не было. Надо было уходить. И не по берегу, а по воде, чтобы сбить след.

Арсен слишком мал, чтобы идти сам — промокнет, замёрзнет, устанет. Я осторожно взяла его зубами за шкирку и шагнула в ручей. Ледяная вода стиснула лапы, будто в тиски. Я задохнулась от резкого холода, но заставила себя идти вниз по течению. По скользкому, усыпанному камнями дну.

Глава 4

Волчица

Сначала это почти не заметно — сосны становятся чуть реже, между стволами всё чаще мелькает серое небо. Потом вдруг понимаешь: буреломы остались позади, тропа петляет между просеками, а лес постепенно редеет. Впереди доносится глухой металлический гул — звук пилы, топора и обрывки мужских голосов, отзывающихся коротким эхом. Воздух уже другой — пахнет опилками, бензином, хлебом и дымом. И ещё… человеком… и не одним.

Я оставила волчонка под елью. Он припал к земле, не шевелился, только глаза — настороженные, следили за мной. Я коротко рыкнула, и он понял: надо ждать.

Я двинулась по следу, петляя между деревьями и избегая открытых участков. Дважды пересекала свежие следы человека, обнюхивала снег, прислушивалась. Сердце стучало от напряжения. Где-то внутри уже зрело предчувствие: мы близко к людскому жилью.

Так и оказалось.

Сквозь кроны хвойных деревьев показался дым — сизый, густой. Я пригнулась, прижалась к земле и, затаив дыхание, ползком добралась до гребня холма, заросшего сухими кустами. Земля под лапами была жёсткой, промёрзшей, покрытой ледяной коркой и трещавшей при каждом неосторожном движении. Я втянула воздух — пахло деревом, маслом, гарью, людским потом и чем-то съедобным… Из-за каменной насыпи, почти сливаясь с ней, я выглянула и замерла.

Внизу, в неглубокой лощине, прижавшись к склону, стояли стояло всего четыре постройки. В глаза сразу бросился длинный бревенчатый дом на невысоком фундаменте, старый, но ухоженный. Чуть в стороне — сарай с открытыми воротами. Из него торчала передняя часть квадроцикла. Ещё правее — хижина поменьше, с покосившейся трубой. А чуть ниже — длинный навес из нестроганного бруса с аккуратно сложенными штабелями дров.

Перед навесом возвышалась платформа с пилорамой — старая, местами ржавая, но явно рабочая. Рядом — поддоны, свежеспиленные доски, стружка на земле, крюк лебёдки и металлический ящик с инструментами. Пахло маслом и щепой.

Всё напоминало частную лесопилку. Я вжалась в землю, стараясь не шевелиться. Глаза метались по территории. У грузовика — грязного, припорошенного снегом — возился мужчина в шапке с помпоном. Он сердито стучал ладонью по капоту, и ветер доносил лишь обрывки его брани. Под навесом, ниже ростом и седой, другой мужчина в рабочей одежде возился с железом. Они лениво перекидывались фразами. Я прислушалась.

— ...ну, или заночую прямо в грузовике, если не развалится к чертям, — сказал один.

— Ты ж хотел заехать в Рэдгрейв, — отозвался второй. — Говорил, брату нужно помочь...

Я вздрогнула и замерла. Рэдгрейв. Это название мне было знакомо.

— Не-а, не поеду. Сначала — в Юрика, потом — за баллоном. Рэдгрейв объеду стороной, — отрезал первый. — Там ещё снегу по самые скаты крыш.

Я старалась запомнить: Юрика, Рэдгрейв, баллон, грузовик…

Из кирпичной трубы большого дома тянулся дым. Возле входа валялись перчатки, лопата и ботинки. Под навесом — аккуратно сложенные брёвна. Рядом стоял тёмно-зелёный внедорожник с облупленной краской на капоте. На двери — почти стёртая эмблема какой-то фирмы. Всё это напоминало выездной лагерь бригады лесорубов или частную лесозаготовку.

Я легла в снег, прислушиваясь. Внутри хижины кто-то ходил — доносился стук посуды, шорохи, а потом раздался глухой мужской голос. Мужчины, работавшие под навесом, ушли внутрь. Видимо, на обед. Больше никого не было слышно. Главное — рядом не оказалось собак. Это была настоящая удача.

Я поднялась и опасливо направилась к сараю — старому, с облупленными стенами, косой дверью на ржавой петле и маленьким чердачным окном под самой крышей. Именно туда, в темноту под крышей, вела стена, к которой были прислонены доски.

Можно попробовать забраться наверх.

Я втянула воздух, проверяя, нет ли поблизости людей. Было тихо.

Отступив назад, я присела, сосредоточившись, а затем, как пружина, оттолкнувшись задними лапами от земли, побежала вверх по одной из досок, прислоненных к стене сарая. Вонзила когти повыше, в скользкие доски. Боль пронзила бок — рана дала о себе знать. Но я уже тянулась вверх. Под задней лапой глухо заскрипела доска, но чердачное отверстие было уже совсем близко. Я рванула вперёд, прыгнула — и влетела внутрь, задевая боком жёсткий край, чуть не взвыв от боли. Отдышавшись, огляделась. Здесь было пыльно и тихо.

Пахло старым гниющим деревом и мышиным помётом. Чердак был низкий, с покатой крышей. По полу раскиданы пустые мешки. В дальнем углу валялся старый рваный матрас.

Я медленно, пригнувшись, обошла всё, убеждаясь, что нигде не было запаха человека, только мыши и старая, чуть пахнущая бензином канистра в углу.

Сквозь узкие щели в досках пробивался бледный зимний свет. Отсюда была видна часть двора: дровник, часть дома и внедорожник.

Я втиснулась в угол, свернулась калачиком, подвернув лапы под себя, — затаилась рядом с матрасом, пережидая боль. Здесь можно остаться… хотя бы на ночь.

Убедившись в безопасности этого места, я вернулась за волчонком. После, оставив его на чердаке, отправилась за добычей.

Спустившись с чердака сарая, я бесшумно обошла его и остановилась у угла. Присела, вытянула шею и осторожно заглянула внутрь, в распахнутую настежь дверь.

Изнутри тянуло теплом и едой.

У входа стояли пластиковые ящики, прикрытые брезентом. В одном — хлеб, замороженный, в пластиковых пакетах. В другом — куски копчёного мяса, завёрнутые в вощёную бумагу, пропахшие солью, дымом и жиром. Я рванула один кусок зубами и быстро отступила назад. Когда вернулась с добычей, волчонок едва не взвизгнул от восторга, только чудом удержался, чтобы не выдать нас. Я положила мясо перед ним, он на дрожащих лапах бросился вперёд и прямо на ходу начал меняться. Мех с плеч исчез, вытянулись пальцы, сжались черты лица. Мгновение, и передо мной уже стоял мальчишка — худой, с растрёпанными волосами и жадными глазами.

Он схватил мясо руками и тут же впился в него зубами, будто боялся, что сейчас всё исчезнет.

Глава 5

Волчица

На этот раз я подкралась к верёвке под навесом, где сушилось бельё. Оно чуть покачивалось на ветру, хрустело замёрзшими складками. Запах был слабый, мыльный — недавно стирали. Детских вещей не было. Только мужские рубашки, вытянутые трикотажные кофты, длинные шерстяные носки.

Я приподнялась на задние лапы и потянулась к одной из рубашек, но они висели высоко, перекинутые через верёвку и закреплённые деревянными прищепками. Стянуть не получалось, пришлось довольствоваться корзиной, куда складывали грязное. Она стояла под лавкой, набитая скомканным бельём. Фу. Запах стоял крепкий — пот, мокрая ткань, немного плесени.

Я засунула морду и порылась. Большинство тряпок были жёсткие, вонючие, но одна рубашка — мягкая, байковая — почти не пахла. Только слабым потом и древесиной. Пожалуй, сойдёт.

Я вцепилась в неё зубами и быстро сбежала обратно, пока не заметили.

Арсен рубашке совсем не обрадовался. Насупился, сморщил нос:

— Фу. Она воняет! Прям как… как папины носки. — И потряс её перед собой с отвращением.

Я тихо рыкнула, чувствуя, как во мне вскипает раздражение.

— Мы же оборотни, — продолжал он, надув губы. — Нам не холодно! У нас горячая кровь, поэтому не мёрзнем даже зимой. И простудой не болеем. Никогда! Даже когда ходим по снегу босыми и без одежды.

Я только смерила его грозным взглядом. Холодный пол, сквозняки, деревянные щели — да и вид у него был такой жалкий: с синеватым носом и дрожащими плечами, что даже мои волчьи инстинкты подвывали от дискомфорта.

Даже услышав все эти объяснения, я не могла спокойно смотреть на него в таком виде, поэтому зло зашипела.

Он вздрогнул и моментально натянул рубашку через голову, всё ещё бурча себе под нос. Ткань села на нём мешком, рукава болтались до пола, как у пугала. Но лично мне стало чуть теплее даже просто глядя на него.

Я приказала сидеть тихо и, не дожидаясь ответа, снова выскользнула наружу.

Пробралась обратно в сарай. Стащила буханку хлеба, ещё в целлофане — он хрустел от мороза. А рядом — целый мешок яблок, в сетке. Пахли они кисло и сладко и в ту минуту — божественно.

Когда я вернулась, Арсен сидел, подтянув колени к груди. Увидев добычу, снова оживился и подбежал. Мы вдвоём, как двое щенков, грызли яблоки. Холодные, чуть сладковатые, они хрустели на зубах, разбрызгивая сок во все стороны.

И вдруг — Арсен остановился.

Обнял мою морду руками — маленькими, цепкими, с обкусанными ногтями — и уставился в глаза.

— Па-па… — прошептал. — Папа… Хочу к папе… Па-па… — повторял он снова и снова.

Я замерла. Понимала, что он просит, но не знала, как ему помочь. Где твой папа, малыш? Жив ли он? Кто он вообще? Где его искать?

Ответа не было. Только взгляд — такой верящий, такой беззащитный — и тонкие пальцы на моей морде.

Поев, Арсен вернулся в волчье обличье и снова, прижавшись ко мне, затих. Спал нервно — ворочался, всхлипывал, иногда поскуливал. Я не спала, сторожила его сон и прислушивалась к происходящему на улице. Рабочие ходили туда-сюда, занимаясь своими делами.

Я встала размять лапы и вдруг — захотелось встать в полный рост, на ноги, протянуть руки, заговорить по-человечески. Я сосредоточилась, думая о пальцах, ногах и голосе. Думала про себя: хочу быть человеком. Тело дрогнуло, под рёбрами закололо, по телу прошла болезненная волна, как будто что-то сдвигалось. А потом… отпустило. Я опустила морду, рассматривая свои волчьи лапы. Ничего не произошло. Лапы остались лапами. Я выдохнула. Нет, не могу… Не знаю, как вернуться в человеческое обличие, если я действительно оборотень.

Когда все трое мужчин вытолкали квадроциклы из сарая и отправились на них в сторону леса, я выждала ещё немного, до тех пор, пока не стихли последние отголоски моторов. А когда воздух снова стал неподвижным, выскользнула наружу.

Медленно, прижавшись к стене, подкралась к внедорожнику и заглянула внутрь через опущенное стекло. На переднем сиденье рядом с водительским — перчатки, термос, и… свернутый плотный лист с жирными буквами и линиями. Я вдруг вспомнила, как эта штука называется. Карта!

Я схватила её зубами. Аккуратно, стараясь не порвать, вытащила из машины и быстро вернулась на чердак сарая. Арсен шевельнулся, всхлипывая. Я легла рядом, а он положил ладонь на мою морду. Я закрыла глаза и задремала.

Второй раз проснулись уже вечером. Арсен доел остатки хлеба и несколько яблок. Я тоже грызла яблоко, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Люди, похоже, закончили работу и ушли в дом. Ни шагов, ни лязга железа, ни голосов.

Тишина.

Закончив трапезу, Арсен тут же начал болтать.

— А знаешь, как папа меня возил? На снегоходе! Мы ехали быстро-пребыстро, и снег в лицо! А я кричал: «Ещё!» — и смеялся. Папа держал меня, чтоб я не упал. У него рука вот такая! — он вытянул свою руку и гордо развёл пальцы. — Почти как у медведя!

Я лежала, положив голову на лапы, смотрела на него снизу вверх и внимательно слушала.

Он говорил без умолку, путаясь и перепрыгивая с темы на тему. Сосредоточиться на его словах было нелегко.

— Я тогда ещё маленький был, — добавил он, подумав. — Ну… ещё меньше, чем сейчас. Вот такой. — Он показал ладошками размер хлебной буханки.

Он сел, зевнул, поджал ноги и продолжил, уже тише:

— А мама… Мама всегда пела. Когда мне спать надо было или страшно. Она меня обнимала… Мама тёплая. И пахнет булками.

Он замолчал, и его губы дёрнулись, поджались. Я напряглась, но малыш так и не заплакал. Просто продолжил рассказывать, перейдя на шёпот:

— Мы ехали к дедушке… Он — мамин дядя. Фургон открылся. Кричали. У мамы была… — он ткнул себе пальцем в живот, — …дырка. И кровь. Красная. Я испугался и спрятался под кресло.

Я почувствовала, как шерсть на загривке встала дыбом. Я вспомнила женщину из фургона, его мать, и её руку, протянутую ко мне.

— Маму зовут... — он на мгновение задумался, сморщил лоб. — Вире-на. Она красивая. Она… не просыпается, — выдохнул он еле слышно. — Она сейчас на небе?

Глава 6

Волчица

Утро выдалось холодным и тихим. Сквозь щели в досках чердака доносился глухой стук металла, скрип досок, хлопанье дверей и негромкие мужские голоса. В воздухе чувствовалась перемена: вместо привычного лесного духа хвои, дыма и снега появилась новая резкая нота — солярка, масло и горячий металл. Я проснулась раньше Арсена. Он ещё спал, свернувшись клубочком на рваном матрасе, подложив ладошку под щёку. Несколько раз ночью он вздрагивал, шептал что-то во сне, но не просыпался. Я коснулась его макушки носом и вдохнула его тёплый, сладкий детский запах. Я тихо выбралась из его объятий и подползла к узкой щели в стене.

Во дворе стояла новая машина — длинная, с широким открытым кузовом и низкими бортами, обитыми тёмными досками. Мужчины возились вокруг неё, громко переговариваясь, и уже поднимали на кузов тяжёлые доски. Они стягивали их ремнями и верёвками, проверяли крепления. Я прислушивалась.

— Не набивай до краёв, — проворчал один, в засаленной куртке с меховым воротником, — Остальное возьмём по дороге.

— Пустые ящики не забудь, — ответил другой — седой мужчина, с низким хрипловатым голосом, пониже ростом, но с крепкими плечами. Он помогал тому первому затаскивать доски в кузов. — И в Юрике не забудь закупиться, а то опять будем голодать.

— Да помню я. И баллон захвачу. — сказал самый молодой.

Потом первый, выпрямившись и облокотившись на доску, сказал хмуро:

— За сараем след видел. Не разобрал — снег сбит. Может, мелкий волк, а может, лиса. Сегодня вечером сделаем обход.

Я втянула голову в плечи. Значит, ждать больше нельзя, надо уходить.

Я вернулась к Арсену. Он ещё спал, но когда я ткнулась носом в его щёку, глаза тут же приоткрылись. Он взглянул на меня — сначала с испугом, потом узнал и улыбнулся, по-детски сонно. Я коротко фыркнула — готовься. Он моргнул, кивнул и начал возиться, стягивая с себя длинную мужскую рубашку, которую я принесла вчера. Потом обратился в волчонка.

Снаружи хлопнула дверь, послышались шаги. Двигатели квадроциклов низко загудели, запах выхлопов смешался с холодным утренним воздухом.

— Ну всё, мы поехали, — сказал высокий, отряхивая рукавицы. — Тут осталось немного.

— Термос не забудь, — скомандовал седой.

Два мотора взревели почти одновременно, и их рык постепенно растворился между стволами сосен. На дворе воцарилась краткая тишина, только редкий скрип снега под сапогами напоминал о том, что один всё же остался. Молодой человек возился в доме, чем-то гремя.

Я напрягла слух — ни шагов, ни голосов поблизости. Момент для побега был идеальным.

Я подхватила волчонка за шкирку, как щенка, и потащила вниз по скрипучим доскам, прислонённым к чердаку. Он не возражал, только крепко сжал зубы от холода, когда лапки коснулись снега.

Мы пробирались к грузовику, прижимаясь к стенам сарая, скрываясь за кучами деревянных ящиков и металлических бочек.

Снова схватив волчонка в зубы, я подпрыгнула, вцепившись когтями в торчащую доску на борту, и рывком забралась внутрь.

В кузове пахло влажным деревом, железом и сыростью. В одной стороне лежали аккуратно стянутые ремнями связки досок — ровные, пахнущие свежей смолой. В другой — пустые ящики, как те, что я видела в сарае с продуктами. Между ними оставалась узкая полоса прохода. Я подтолкнула Арсена по проходу к углу, за пустые ящики. Он тихо скользнул к низкому борту, свернулся в комочек, прижав уши. Только глаза блестели — настороженно, но без страха. Когда я улеглась рядом, он мгновенно прижался ко мне всем телом, как маленький зверёк, и вздохнул с облегчением. Снаружи нас не было видно. Мы были готовы к отъезду.

Лежали тихо, почти не дыша. Снег поскрипывал где-то в стороне — мужчина всё ещё был во дворе. Потом хлопнула дверь, и он вошёл в дом. Я затаила дыхание, прислушиваясь к каждому звуку.

Прошло несколько долгих минут. Двор замер, словно вымер. Я уже собиралась выдохнуть с облегчением, как вдруг дверь снова скрипнула. Он вышел.

Но запах, который я уловила теперь, был другим. Резким, едким. В нём смешивался металл, старый порох и машинное масло. Запах, который мой звериный инстинкт узнал мгновенно: ружьё.

Мышцы свело от напряжения, будто по ним прошёл ток. Каждая жилка в теле натянулась, как струна, готовая лопнуть. Я прижала уши, медленно наклонилась и коснулась мордой головы Арсена — будь готов бежать.

Он понял. Тут же встал на свои маленькие лапки, шерстка на спине чуть приподнялась. Его дыхание стало прерывистым. Я слышала, как быстро колотится его сердечко.

Шаги приближались. Мужчина обошёл грузовик, тяжело ступая по снегу. Верёвки скрипнули, когда он подёргал их, проверяя крепления досок. Звук был резким, как удар ножа по металлу. Он отозвался в каждой клеточке моего тела.

Я прислушивалась к каждому его движению. Он подёргал ремни ещё раз и недовольно пробормотал:

— Надо подтянуть.

Я услышала, как звякнул металлический крюк, как скрипнула верёвка. Потом он обошёл кузов и остановился сзади.

«Только не залезай сюда…» — безмолвно взмолилась я. Если он просто сядет в кабину и уедет, всё будет хорошо. Мы переждём и исчезнем.

Когда он полез наверх, металл кузова глухо скрипнул под тяжестью его тела. Мужчина был всего в нескольких шагах от нас, и я слышала его дыхание — тяжёлое, с сипловатой ноткой, как у того, кто недавно курил.

Его взгляд метнулся в нашу сторону, и он увидел меня.

На долю секунды мы застыли: я и он. В его глазах мелькнуло сначала недоумение, потом — страх. Он дёрнул рукой, и ружьё блеснуло сталью. Дуло, тёмное и круглое, уставилось прямо мне в морду.

В груди поднялся звериный рык. Всем телом я чувствовала дрожащего волчонка за моей спиной.

Время сжалось в тонкую нить. Мозг лихорадочно просчитывал: если прыгнуть вперёд — я успею? Или его палец на спуске окажется быстрее? Я видела, как дрогнули его руки. Чужой запах страха смешался с запахом масла и железа.

Глава 7

Волчица

Решение заняло у меня меньше секунды. Прыжок — не вверх, а вниз. Прямо ему в ноги.

Я вцепилась зубами в ткань его штанов там, где удар особенно чувствителен для любого мужчины. Словно какое-то смутное воспоминание подсказало, что это самый быстрый способ обездвижить его. Он вскрикнул, выдохнул рвано, сипло, и замер, хватая ртом холодный воздух.

Запах мочи ударил в нос — резкий, едкий. Я стиснула зубы ещё сильнее, слыша, как он застонал от боли, и одновременно зарычала на Арсена:

— Беги!

Краем глаза я уловила движение — маленькая тень метнулась из кузова и скрылась за бортом. Мужчина не сопротивлялся — шок и боль сковали его тело. Он торопливо отвёл ружьё в сторону, бросив его на доски, будто опасался случайного выстрела. Я оттесняла к холодному металлическому борту, ощущая, как его тело дрожит. Он выставил вперёд руки, согнув их в локтях, тем самым, пытаясь заблокировать мне доступ к его лицу и горлу. Мужчина бормотал что-то бессвязное, больше похожее на жалобное поскуливание, чем на слова. Я же громко рычала.

Его дыхание стало рваным, хриплым. И вдруг — глаза закатились, тело обмякло. Он сполз по борту грузовика вниз, бессильно осев на пол.

Я не сразу поняла, что произошло. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Я осторожно приблизила морду к его лицу и обнюхала. Он был жив, но едва дышал. Кажется, он потерял сознание. Я медленно отступала, шаг за шагом, не сводя с мужчины глаз, готовая броситься на него вновь при малейшем движении. Его веки были закрыты, губы побелели, дыхание стало поверхностным и очень слабым, но, тем не менее, он всё ещё был жив, а, значит, опасен.

Я спрыгнула с кузова на снег и, прижав уши, втянула воздух. Повернув голову туда, где скрывался Арсен, я тихо зарычала, зовя его. Из-за дровника осторожно выглянула маленькая тёмная фигурка и потрусила в моём направлении.

Я петляла между сараем и кучами досок, замирая в тени, когда слышала малейший шорох. Скользила вдоль стен, стараясь не оставлять следов на открытых, утоптанных участках снега.

Арсена я несла в зубах — его тёплое тельце казалось чуть тяжелее, чем раньше. То ли он подрос, то ли за эти пару дней наконец отъелся, набрав немного сил.

Позади остался двор с грузовиком, запахи людей, масла и металла. Я не оглядывалась. Отдала тело на волю инстинкта: петляла, бежала зигзагами, уходя глубже в лес.

Скоро снег под лапами стал более рыхлым, с примесью веток и сухой хвои. Я услышала, как где-то вдали глухо прогудел двигатель и ускорилась, бежала на пределе своих возможностей, чувствуя, как лапы вязнут в снегу и мышцы горят от напряжения. Остановилась только тогда, когда лес начал редеть. Между стволами деревьев пробивался свет — бледное утреннее солнце.

Я осторожно выглянула из-под прикрытия леса: дальше открывалась развилка дорог. Ни людей, ни машин не было — только укатанный, сероватый снег, с широкими колеями от шин.

Слева дорога уходила в густую чащу, справа — разбегались три дороги в разные стороны.

Я выбралась чуть вперёд, на небольшой пригорок у кромки леса, откуда дорога отлично просматривалась. Легла на живот, утопая в холодном, хрустящем снегу, который мгновенно пропитал шерсть ледяной влагой. Перед собой аккуратно положила Арсена.

Он сладко зевнул — так широко, что я увидела розовую пасть до самого горлышка и крошечные, но уже острые молочные зубки. Потом волчонок встрепенулся, чуть повёл ушами и уставился на меня своими жёлтыми глазами — серьёзными, будто взрослый. Взгляд его говорил без слов: Что дальше?

Мы лежали на насыпи уже больше часа. Снег успел слежаться под боками, и холод медленно пробирался к коже даже сквозь густую шерсть. Я старалась не двигаться, лишь изредка поднимала морду, прислушиваясь к далёким звукам. Но дорога молчала.

Арсен скучал. Где-то около получаса он терпеливо ждал, свернувшись клубочком у моих лап, но долго усидеть на месте не смог. Сначала положил передние лапки мне на спину. Потом начал взбираться на меня, как на горку, цепляясь за мех. Забравшись мне на спину, победно заскулил и начал дёргать за шерсть на загривке. А потом вдруг осторожно прикусил кончик моего уха.

Я дёрнула головой и зарычала — негромко, предупреждающе, но без злости.

Волчонок соскочил, оббежал вокруг меня, и, сияя глазами, лизнул меня прямо в нос. Я едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Его глаза сверкали чистым озорством, язык был высунут, и он буквально дрожал от переизбытка энергии. Так и не успокоившись, он снова начал карабкаться мне на спину, продолжая играть.

Я встряхнула плечами, и он скатился с моей спины прямо в снег, фыркая и восторженно тявкая. Я ткнулась носом ему в мордашку, слизывая снежинки.

И тут я услышала еле уловимый низкий гул мотора. Подняла голову, навострила уши, сердце подпрыгнуло. Арсен тоже замер.

Вскоре серый силуэт показался на повороте. Это был тот самый грузовик, в который мы пытались забраться сегодня утром. За рулём сидел пожилой мужчина в тёмной шапке. Я дождалась, пока он проедет немного вперёд, и, убедившись, что нас не заметили, поднялась. Арсен понял без слов: мы снова бежим.

Я мчалась по лесу в том же направлении, что и грузовик. Это было непросто: деревья стояли густо, приходилось лавировать между стволами и корягами. Я боялась потерять его из виду, особенно на развилках, и каждый раз сердце сжималось — а вдруг он уже свернул, и я не успела, упустила его?

Но нам везло. Дорога, по которой он ехал, была частично засыпана сугробами. Колёса грузовика вязли в снегу, и он двигался медленно, тяжело, буксуя и пробивая себе путь на некоторых участках. Это давало мне шанс каждый раз догонять его и даже делать маленькие передышки, когда грузовик периодически застревал на выбоинах.

Лапы уже подламывались и вязли в рыхлом снегу. Я понимала, что ещё немного и моё тело сдастся несмотря на короткие передышки. Солнце уже было в зените, когда грузовик наконец выехал на основную трассу. Там дорога была ровнее, утрамбованная машинами, и грузовик набрал скорость. Двигатель взревел, колёса разбрасывали вокруг мокрый снегом и грязь. Я сделала ещё несколько отчаянных прыжков, но вско ре лишь увидела, как он уходит дальше и дальше, превращаясь в серое пятно на горизонте.

Глава 8

Волчица

Я легла на снег, давая себе передышку. Воздух обжигал лёгкие, а сердце стучало так громко, что, казалось, его слышит весь лес.

Арсен прижался ко мне.

Я подняла голову и посмотрела вдоль трассы.

— Туда, — сказала себе мысленно. — Пойдём вдоль дороги.

Немного отдохнув, мы двинулись вдоль трассы. Я держалась от неё подальше, в тени лесополосы, двигаясь параллельно дороге. Редкие машины проезжали мимо с рёвом, оставляя за собой клубы выхлопов и короткое эхо. Арсен шагал рядом со мной, когда лес редел и идти было легче. Когда же снег становился слишком глубоким, он быстро уставал и тогда снова оказывался у меня в пасти — маленький, тёплый, полусонный.

Первый день я вытянула на одном упрямстве. Я слизывала лёд с веток. На привале ближе к вечеру поймала грызуна для Арсена, потом мы напились из ручья и нашли укрытие под вывороченным корнем старой ели. Там мы и заночевали, прижавшись друг к другу.

На второй день я едва держалась на ногах. Восстановление сил требовало больше времени, поэтому я решила устроить привал пораньше. Мы углубились в лес, и вдруг я почувствовала странное.

Сначала это была лёгкая дрожь внутри — не от холода, а будто что-то знакомое и тревожное коснулось меня. Потом в воздухе появился запах — густой, пряный, насыщенный. Он откуда-то был мне знаком… слишком знаком.

Шерсть на загривке встала дыбом. Я остановилась и напряглась, вслушиваясь в тишину, будто сама земля под лапами могла дать ответ.

Слово «оборотни» всплыло в голове, будто кто-то внутри меня произнёс его. Оставив Арсена под елью, я обошла сосны по кругу, убеждаясь, что никого не было поблизости, но даже от такого остаточного запаха по спине пробежал холодок. Это был шлейф запаха — он был слабым, едва осязаемым. Они были здесь давно, и сейчас вокруг стояла тишина: ни следов, ни шагов, ни малейшего движения между деревьями.

И всё равно я не решилась остаться, потому что инстинкты шептали: опасность.

Я вернулась к Арсену. Он заметил мою настороженность и прижался ближе.

— Пошли, — едва слышно прорычала я. Подхватила его за загривок и поспешила прочь.

Вечером того же дня мы вышли к разъезду. Две дороги расходились в разные стороны: налево и направо. Я не знала, куда идти. Усталость сдавила так, что я просто решила: определюсь утром. Мы нашли в лесу старое дупло у основания огромного дерева, устланное сухой листвой и мхом, и забрались туда. Там было тесно, но тепло. Арсен свернулся клубочком у меня под шеей и быстро уснул.

Я же долго не могла сомкнуть глаз. Всё думала о запахе и о том, что если где-то рядом есть другие оборотни, значит ли это опасность? Или помощь?

Утро встретило нас морозом. Дерево, под которым мы ночевали, трещало от холода, ветки были покрыты инеем. Я вылезла из дупла осторожно, стараясь не разбудить Арсена.

Первый вдох свежего воздуха ударил, как пощечина. Запах был резким и терпким. Я втянула его снова, и в следующий момент внутренний голос загремел во мне глухо, как удар гонга: «Альфа. Опасность. Смерть.»

Все мышцы напряглись. Я ощутила его запах отчётливо — густой, сильный, подавляющий, как метка хищника, которому принадлежит эта земля. И он был слишком близко.

Не раздумывая, я вернулась в дупло и схватила спящего Арсена за шкирку. Он пискнул, открывая глаза.

— Тихо. Держись, — прорычала я и вылезла наружу.

Запах становился всё гуще, будто хозяин этих лесов уже кружил рядом. Сердце стучало, как барабан. Я пригнула уши, зажав Арсена в зубах, и сорвалась с места. Снег летел из-под лап, резал дыхание, но я не оборачивалась.

Инстинкт кричал: беги, спасайся.

Я мчалась сквозь лес, петляя между деревьями. Ветки били по бокам, оставляя мелкие царапины. Я слышала только два звука — своё хриплое дыхание и стук сердца, отдающийся в висках.

Подбежав к развилке, я выбрала дорогу, по которой почти не проезжали машины — там снег был нетронутым, с редкими следами шин. Она вела вглубь леса.

Где-то позади хрустнула ветка, и я сорвалась с места, прижав уши и зажав волчонка в зубах. Бежала вслепую в глубь леса, лавируя между стволами, взлетая над валежником, проваливаясь в снежные ямы. Сердце грохотало, тело было на пределе, но хруст за спиной становился всё ближе.

Я петляла, меняла направление, прыгала, уходя с тропы. Но он будто знал, куда я поверну, словно чуял меня.

Когда за спиной раздалось злобное рычание, было уже поздно. Из темноты метнулся зверь — огромный, серебристо-белый, с горящими жёлтыми глазами. Он врезался в меня всем телом, сбивая с лап. Волчонок вылетел из моих зубов, слабо пискнув.

— Беги, волчонок! — вырвался у меня рваный хрип. — Беги!

Мы покатились по снегу. Он навалился сверху. Когти вонзились мне в плечи. Морда с уродливым шрамом приблизилась к самой шее… Он вдохнул мой запах.

И вдруг замер.

Одно, два, три томительных мгновения.

Я дёрнулась, пытаясь вырваться, и он словно очнулся. Взревел, как раненый, а я в ответ вцепилась ему в щёку. Он зарычал, отшвыривая меня в снег, как тряпичную куклу.

— Урод! — сдавленно прохрипела я. — Отвали!

Он снова рванул ко мне. Я ощетинилась, зубы клацнули в воздухе. Он кружил, бешено дыша. Взгляд метался по моей морде, по телу, ища уязвимость. Когда он прыгнул, я была готова и успела откатиться. Он промахнулся, с треском врезаясь в ствол сосны.

Он завыл от ярости, но снова пошёл на меня, медленно пригибаясь, с горящими ненавистью зрачками.

Я отступала, пятясь. Помнила, что позади — овраг. Сделаю ещё шаг и сорвусь вниз. Прижалась к земле и приготовилась к прыжку. Мой последний шанс — ранить, вцепившись ему в горло. Это может надолго задержать его, и волчонок успеет уйти подальше.

Но он был быстрее.

Он сбил меня, вдавив в снег. Я забилась, попыталась вывернуться, но его когти полоснули по бокам — больно, но не смертельно.

Его клыки вонзились в шею на загривке. Я чувствовала, как он дрожал от ярости. Я дёрнулась, взбрыкнула. Но чем яростнее я вырывалась, тем глубже впивались его клыки.