Одержимость бандита

Глава 1

– Тебя сейчас убьют.

Шёпот режет по ушам. Я дёргаюсь, словно удар током проходит по нервам.

Сердце сбивается с ритма, пробивает грудную клетку изнутри. В висках гудит – тревожно, остро, как перед падением.

Глаза лихорадочно выискивают угрозу и… Сталкиваются с ледяным, прожигающим взглядом Алевтины Ивановны.

Вот черт.

Лучше бы убили, чем слушать её нотации. Она строгая и надменная. Она организатор праздника и моя начальница.

Рядом фыркает Снежанна. Моя подруга, бедствие стихийное. Она выглядит абсолютно безмятежной.

– Чего она такая злая? – шепчет.

– Может, потому, что вместо того, чтобы работать, я стою и с тобой болтаю? – качаю головой.

– Ой, всё.

Снежанна пожимает плечами и берёт канапе с подноса. Съедает. Нагло. С хрустом.

Я почти слышу, как у Алевтины трещит что-то в районе нервной системы.

И действительно. Женщина уже шагает к нам. Каблуки стучат быстро, злобно, как удары кнута.

– Прекрасно! – срывается Алевтина. – Просто восхитительно! Девушки, конечно, прохлаждаются! Официанты у нас теперь – украшение зала, а не сотрудники!

– Простите, – выдыхаю я, опуская глаза. – Уже возвращаюсь к работе, я укладывала канапе и как раз…

– Болтала ты! Прекрасно. А эта барышня, – кивает на Снежанну. – Она даже не в форме. И, о чудо, ворует у гостей еду!

– Ну не у вас же, – улыбается Снежка, жуя вторую канапку.

– Это еда не для персонала! Вы вообще кто такая?!

– Я? – Снежка спокойно спрыгивает на пол, поправляя волосы. – Я не гостья. Не официантка. Я – дочь хозяйки этого праздника. Так что…

Она берёт ещё одну канапку, приподнимает её в знак тоста и подмигивает:

– Мне можно.

И уходит: улыбаясь. Как будто только что не взорвала Алевтину Ивановну одним предложением. Женщина краснеет. Делает резкие вдохи. Вот-вот взорвётся.

– Чего стоишь? Прохлаждаешься?! – срывается на меня. – Быстро! Поднос – и пошла разносить закуски! Живо!

Разворачивается резко. Я вздыхаю, смотрю ей вслед, и, хоть и хочется послать её в космос, вместо этого чуть улыбаюсь.

Снежка, блин.

Мне же потом влетит. Но подруга так вступилась за меня. Потому что видела, как Алевтина гаркает на всех.

А у Снежки свой подход к жизни. С людьми нужно обращаться вежливо. Со всеми. Хоть с уборщиком, хоть с президентом.

На самом деле Снежка – удивительная. Добрая, как те принцессы из детских мультиков.

Несмотря на деньги семьи – она не зазнаётся. Со всеми милая и добрая. Она спасла меня.

Пожалуй, даже не осознаёт насколько.

Я была разбитой, раздроблённой. Пыталась собрать осколки жизни воедино и ранилась только сильнее.

Отец был прав. Всегда был. Мот Раевский это тот, кто меня уничтожит. Разрушит всё.

Я просто не хотела слышать. И поняла это только тогда, когда стало поздно.

Когда Мот исчез. Не появился ни разу. И мне пришлось спасаться самой.

К счастью, с помощью дяди Миши. Он договорился об операции в другом городе. Последняя надежда для отца. После того как папу подстрелили.

В подарок для Мота.

Подарок для бандита – мёртвый следователь, который усложнял жизнь.

Мой отец!

Я помню всё смутно. Вертолёт, вояки на площадке, тревожные лица, документы в спешке.

Я тогда думала, Мот появится. Примчится. Он же обещал. Говорил, что рядом. Всегда.

Но он не пришёл.

И всё, что я чувствовала – это опустошение. Боль. И тишину. Гулкую. Оглушающую.

После была долгая операция. Стерильный коридор. Холодный свет. Голос врача, облитый льдом:

– Шансов нет…

Помню, как держала отца за руку. Как смотрела на него и думала: только не сейчас. Только не ты, пап.

Но он. Ни одна сила молитвы не смогла вернуть мне отца.

Хотела лечь рядом с отцом. Просто упасть и не встать. Чтобы не жить в этом теле, в этой коже.

Дядя Миша всем руководил. Он и заставил меня пойти на кладбище.

Помню тот холодный ветер. Грязь под ногами. Цветы, воняющие химией. И та самая мерзкая тишина, когда тебе хочется, чтобы тебя просто не было.

Я ненавидела себя.

За то, что поверила Раевскому. За то, что пошла против отца. За то, что доверилась ублюдку.

Мот Раевский казался мне любовью. Лучшим из лучших. А оказалось, он – сволочь.

Ради него я предала того, кто был рядом всю жизнь.

А Раевский просто воспользовался мной.

Не как мужчины пользуются телом женщины. Хуже. Глубже. Точнее. Жёстче.

Глава 2

Нет. Нет-нет-нет. Вот нетушки. Я просто сбрендила. Перегрелась на солнце. Запахом шампанского надышалась.

Я готова принять любой вариант, кроме того, что передо мной действительно Раевский.

Я чувствую, как по венам разливается свинец. Стекает вниз, забивает ноги. Сдвинуться не получается.

Словно загипнотизированная. Словно Раевский одним взглядом умудряется забраться внутрь, сжать струны души и дёрнуть на себя.

В голове звенят шестерёнки. Мозг загорается, забивая всё дымом. Именно от дыма в глазах начинает щипать!

Картинка размывается, рябит. Но я чётко вижу, как Мот шагает в мою сторону. Преодолевает расстояние.

Его не было столько месяцев… А теперь нас разделяет сотня метров. И мужчина не планирует тормозить.

Я отшатываюсь на шаг. Бокалы звенят, покачиваюсь. На автомате вскидываю руку, придерживаю.

Мне кажется, что я сейчас как эта стеклянная башня. Шатаюсь и очень-очень легко разобьюсь.

Мот притормаживает. Рассматривает меня. Нагло, с вызовом. Проходится взглядом по каждой клеточке.

А у меня ощущение, что я стала грязной. Просто от того, что он одарил меня своим вниманием.

Я поднимаю подбородок. Это стоит мне нечеловеческих усилий. Всю энергию высасывает простой взгляд в ответ.

Мне хочется бросить всё и сбежать. Просто рвануть подальше, наплевав на всё. Спрятаться в квартире. В другой стране. Перелёт на Марс организовать.

Но я держу себя в руках. Сглатываю, делая первый шаг в сторону шатра. Расправляю плечи.

Не я должна бежать, а Мот. Ему должно быть стыдно. Он должен подыхать от мук совести.

Вот только таким как Раевский, не известно, что такое совесть.

А я… Я его не боюсь. Даже не смотря, что по бандитским понятиям – я действительно виновата. Ох как виновата.

Но мне всё равно. Мне плевать! Страха у меня тоже нет. Это Раевскому нужно боятся, что я всё-таки на киллера накоплю.

И плевать, что сейчас деньги уходят совсем на другое. Я справлюсь!

За спиной раздаются тяжёлые шаги. Волоски на теле встают дыбом, сигнализируя об опасности. По телу проходят электрически импульсы. Нервы поджаривают.

Я чувствую, как что-то во мне ломается. В одно мгновение перемалывает всю собранность. Оставляет только дрожь.

Взгляд в панике мечется между гостями. Мне нужно пробиться дальше, где будут свидетели. Тогда Мот не сможет ничего сделать.

Пульс грохочет в ушах. Меня начинает потряхивать, а желудок скручивает. Подташнивает от мысли, что Раевский будет рядом.

Всё окончательно плывёт. Я не могу сделать вдох. Кислород застревает в горле, раздирает мышцы.

– О, тебе передали!

Я едва не на ходу всучиваю поднос несчастному официанту. Тот едва перехватывает бокалы, а я лечу дальше.

– Снежана! – хриплю, перехватывая подругу. – Вас там… Попросили…

Мысли вязкие и тяжёлые, не могу придумать ни одного оправдания. А ведь раньше я врала получше.

И что из этого получилось?

Вина вгрызается острыми когтями, выдёргивая очередной шмат из души.

Подруга окидывает меня растерянным взглядом. Тень ложится на её лицо, когда она понимает, что-то не так.

Снежка просто кивает, что-то бросает гостям. А после, крепко схватив меня за запястье, тянет за собой.

Мне кажется, что я чувствую прикосновение Раевского. Его хватку. Дыхание на коже. В груди сдавливает.

Подруга затаскивает меня в небольшую стеклянную беседку. Закрывает дверь, нажимает на кнопочку, чтобы стекло сразу стало мутным. Отрезало нас от остальных.

Я падаю на пыльную лавочку, закрываю лицо руками. Стараюсь дышать. Но это так невыносимо сложно.

– Что случилось? – Снежка садится рядом. – Лана, ты сама не своя. Тебя кто-то обиде? О боже мой! Не говори, что кто-то из гостей приставал? Я скажу маме, и она…

– Нет. Нет, не…

Я мотаю головой так сильно, что в висках начинает отдавать пульс с двойной силой. Запрокидываю голову, часто моргаю.

Кожу будто неприятно стягивает. Я растираю онемевшие пальцы. Хочу хоть что-то из себя выдавить.

– Ты… – начинаю заикаться. – Там… Там на празднике я увидела бывшего.

– Он говнюк! – тут же подхватывает Снежка, даже не зная, о ком я говорю. – Обидел тебя?

– Не сейчас. Он… Господи.

– Так, дыши. Ты главное дыши. Ты же мне можешь всё рассказать.

Вот только мне стыдно. Жутко, ужасно стыдно от того, куда я ввязалась. Насколько невыносимой идиоткой была. Сама погрязла в болте, и отца утащила за собой.

Единственный, кто узнал правду – это дядя Миша. Потому что ему нужно было знать. Для того чтобы найти того, кто выстрелил в моего отца.

Дядя Миша… Он мой крёстный. И вот только сейчас я поняла, как много это значит. Когда он стал словно ангелом-хранителем для меня.

Глава 3

Я почти не помню свою мать.

Только по фотографиям, по рассказам отца. Она умерла, когда я была слишком маленькой.

Но я помню, как она читала мне перед сном мифы. Она обожала их.

И один из них засел в голове сильнее других. История Орфея и Эвридики.

Такая глупая-глупая история. Нужно было просто не оборачиваться. Пройти вперёд. Довериться. Не обернуться, и всё было бы хорошо.

Орфей забрал бы свою любимую, вернул к жизни и хеппи-энд.

Но жизнь редкостная стерва. Счастливый финал светит не всем.

Хорошие сказки учат этому сразу.

Вот и сейчас – я словно в мифе. Главная, мать её, героиня. Мне нельзя. Нельзя оборачиваться.

Не оборачивайся, Руся. Не в этот раз. Ещё пару шагов, там кухня и…

Но что-то внутри меня надламывается. Я оборачиваюсь на автомате. На этот голос, который режет по сердцу.

Встречаю тяжёлый взгляд Мота. Мужчина оказывается ближе, чем я думала.

Слишком. Опасно.

Волоски на теле становятся дыбом, но слишком поздно.

Раевский резко хватает меня за локоть. Тянет за собой с силой, я даже не успеваю вскрикнуть.

Мужчина заталкивает меня в первую попавшуюся комнату, захлопывает дверь.

Мир погружается в полноценный мрак.

Вот что бывает, когда оборачиваешься.

Я оглянулась – и меня затянуло в ад.

Свет загорается резко, заставляя часто моргать. Отступаю, обнимая себя за плечи. Внимательно слежу за мужчиной.

Раевский стоит, прислонившись к двери. Скрещивает руки на груди, демонстрируя накачанные мышцы.

Выступающие вены обвивают загорелую кожу, пытаются обхватить бицепс.

С каких пор Раевский настолько качок?

Мужчина смотрит в ответ. Касается взглядом, скользит. Демонстративно, медленно. Изучает.

Выпрямляюсь, вздёргивая подбородок. Отвожу плечи назад, демонстрирую, насколько мне безразлично внимание Мота.

Внутри мутит и ломает, но внешне – я почти безупречная.

Раевский ведёт взглядом по моей талии, обжигает внимание бедро. Тормозит на крае задравшейся юбки.

Мужчина улыбается краешком губ.

– Мои шмотки тебе больше шли, – хмыкает.

Удар. Ровно между рёбер. Без крови. Но с агонией.

Я помню, как в его рубашке варила чай. Как носила его футболку на голое тело.

Как спала, свернувшись клубком в его вещи, когда он уходил по делам.

Я таскала его шмотки и верила в любовь. Боженька, какая же утопия.

– Всякий мусор я больше не ношу, – бросаю с усмешкой.

Мурашки бегут по спине от собственного звучания. Не знаю, как мне удаётся так ровно говорить.

Но я не собираюсь показывать слабость.

Плевать, пусть провоцирует, задевает, делает больно. Он в этом мастер, но и я с иммунитетом.

Я заправляю прядь за ухо. На автомате, желая чем-то занять дрожащие пальцы. А он – конечно – отслеживает.

– Поменялась, – говорит, скользя взглядом по лицу. – Слишком сильно.

О, браво, детектив.

Я закатываю глаза. Подношу руку к виску. Провожу пальцами по белой пряди, будто желая подчеркнуть, насколько.

Когда-то светлые, тёплые волосы превратились в белоснежные пряди.

Мне нужно было всё изменить. Максимально. Стереть ту, прежнюю Русю. Выкорчевать из зеркала. Уничтожить.

Потому что я больше не могла смотреть на себя – ту, глупую, влюблённую, предавшую отца ради ублюдка.

– Раньше было лучше, – говорит Мот тихо. – Мне больше нравилось.

– Ох… – выдыхаю, касаясь губ. Начинаю посмеиваться. – Тебе показалось, что мне это важно? Ой… Мне жаль. И плевать.

Я кривлю губы в ухмылке, Мот сжимает челюсть. Атмосфера между нами натянута, вибрирует.

Воздух густой, вот-вот между атомами кислорода начнут бить молнии.

Ощущение такое, что даже слишком резкий вдох может обжечь. Взорвать всё к чертям.

Раевский криво усмехается, но глаза остаются холодными.

– Для той, кто проебалась – ты слишком много базаришь, – тянет, отталкиваясь от двери и делая шаг ко мне.

– А ты ничего не перепутал, Раевский?

Сама делаю шаг вперёд. Ненависть кипит под кожей. Толкает на безумие.

Но я не буду отступать. Не буду прятаться. Я щедро вручу Раевскому мою ненависть. Пусть захлёбывается ею.

– Я проебалась? – цежу. – Да? Я пропала? Я ограбила полицейский участок? Я украла документы?

Мот не отвечает. Лицо остаётся каменным. Только взгляд начинает темнеть.

– Это я прикрывала ублюдков, которые стреляют в людей?! – голос срывается. – Это ты сидел в крови отца, а я не приехала?!

Глава 4

Мот вжимает меня в стену. С такой силой, что воздух вылетает из лёгких, будто кто-то ударил по солнечному сплетению.

Кожа под пальцами Раевского горит. Пульс бьётся в шее, грохочет в ушах.

Раевский дышит тяжело. Тело его напряжено. Сквозь стиснутые зубы просачивается злость.

Мурашки стелются по коже, словно холодный шёлк. Я боюсь. Страшно до одури.

И сама дразню зверя:

– И что ты сделаешь?

Глаза Раевского сверкают. Я делаю вдох, глубоко, чтобы сбить дрожь.

– Ты не подумал, насколько всё серьёзно? – тяну спокойно. – Маленькая папка. Но такая, сука, взрывоопасная. Там ведь не только схемы. Телефоны. Даты. Фото. Отчёты. Всё, Мот. До мелочей. Я не просто слышала кое-что в твоей постели. Я запомнила. И сверила. И собрала. Папка… Она может разнести в клочья не только тебя. Всех.

Мужчина не двигается. Но его взгляд обжигает. Хватка крепнет. Я вижу, как он едва держится.

Вижу, как внутри него поднимается волна ярости. Он весь становится каменным.

Я помню, каким он был. Не просто вспыльчивым. Нет. Раевский был зверем, когда злость брала верх. Его швыряло.

Он ломал деревья, бил своих, крушил всё вокруг. А я…

Я была рядом, когда он срывался. Когда в его глазах не оставалось ни одного следа человечности. Только ярость.

Но теперь я явно не та, кто сможет его остановить.

Раевский резко обхватывает мою шею. Надавливает, заставляя прочувствовать угрозу.

Хватка такая, что в голове вспыхивает алый свет. Кислород сгорает в горле.

Он не сжимает окончательно. Но может. И, возможно, хочет.

Я подаюсь вперёд. Прижимаюсь пальцами к его ладони. Надавливаю, сжимая сильнее.

– Ну давай, Раевский, – подначиваю. – Души. Я даже глазки прикрою, если хочешь. Думаешь, ты избавишься от проблемы? Угадай, куда я отправила координаты папки? – я усмехаюсь сквозь хрип. – В надёжное местечко. И прикинь, если со мной что-то случится – в мир улетит вся твоя грёбаная жизнь. Ты рискнёшь, Раевский? Или у тебя не всё настолько херово с башкой? Как Слава поживает? Уже родила? Интересно, она в курсе, что её мужу грозит пожизненное? Или думает, что Наиль в безопасности?

Мот дёргается. Как от удара. Лицо перекошено. Ядовитое выражение. Челюсть ходит, как будто сдерживает рвущийся наружу мат.

– Рада будет, если её малыш растёт без отца? – хмыкаю. – Потому что в той папке хватит компромата и на него.

Нашла я её случайно. Тогда. В квартире мужчины. Сначала увидела мельком, когда искала Раевского.

А после… После вспомнила, вернулась. Понимала, что мне нужна защита. И полиция не поможет.

Полиция главного следователя не смогла защитить.

Нет, я нашла другой вариант.

Его пальцы снова сжимают мою шею. Крепче. Кожа натягивается, воздух уходит. Я судорожно хватаю ртом пустоту.

– Заткнись, сука! – рычит.

Он разворачивается, бьёт кулаком в стену. Штукатурка сыплется, камень трескается.

Ладонь в миллиметре от моего лица. В миллиметре, мать его. Я чувствую жар его кожи. Вибрацию стены, будто это моя собственная грудная клетка треснула.

– Ты совсем ебанулась? – рычит он. – Думаешь, я собирался грохать следака? На хуй мне это? Я и так бы всё порешал! Без крови! Без этой херни!

Голос его срывается, ярость рвёт его изнутри. Я кашляю. Горло саднит. Но я смотрю прямо на него.

– Ну да. Не пришлось, – цежу сквозь зубы. – Тебе подарок сделали. За тебя всё решили. Удобно, правда?

Мот сжимает кулаки. Смотрит, как будто хочет пробить мне грудную клетку взглядом.

– Я только одного не понимаю, Раевский, – продолжаю, голос хриплый, но ровный. – Ты сожалеешь, что его убили? Или сожалеешь, что сделал это не ты?

Стоит, будто вкопанный, смотрит на меня, дышит тяжело. Я чувствую, как его ярость угасает.

Как на её месте медленно, вязко появляется что-то другое. Потом Мот хмурится. Словно внутри что-то щёлкнуло. Сел предохранитель.

Или, наоборот, выгорел напрочь.

– Ты не поняла, – говорит тише. – Нихуя это не подарок был, Руся. Это была подстава. Фил, этот ебаный ублюдок, он убил Голубева не потому, что так надо было. А потому что знал, что так насолит. Сука, специально всё провернул, чтобы всё похерить. Чтобы мне насрать. Я не хотел этого. Я не хотел его смерти.

В груди сдавливает. Слова входят под рёбра. Больно. Как будто он не говорит – а засовывает их внутрь, медленно, с усилием.

Мой отец – просто пешка. В чужой игре. В их чёртовых разборках. Моего отца убили, чтобы Раевскому было хуже.

Я отвожу взгляд. Губы дрожат, но я сжимаю их зубами. Пальцы впиваются в бока. Я не дам себе расплакаться. Не перед ним.

– И что? – выдыхаю. – Что это меняет?

Он оборачивается. На лице – растерянность. Секундная. Мимолётная, но я вижу её.

Глава 5

«Да».

Две буквы. Одно слово. Один выстрел в ошмётки сердца.

Человек, которого я когда-то держала за руку – убивает меня снова.

Вырезает изнутри новые извивающиеся шрамы.

Мир будто накрывает глухим куполом. Вижу, как Раевский открывает, хочет что-то сказать.

Как на его каменное лицо выползают эмоции. Но больше не хочу их понимать.

Я разворачиваюсь и бегу. Выскакиваю из комнаты, несусь по коридору. На ходу скидываю туфли.

Слёзы застилают глаза. Солёные. Горячие. Падают на кожу, обжигая. Юбка задирается, в груди давит.

Я не могу дышать. Платье душит.

Мне нужно спрятаться. Исчезнуть. Раствориться. Чтобы меня не было.

– Где ты носишься?!

Алевтина. Конечно. Как всегда не вовремя. Врезаюсь в неё, как в бетонную стену.

– Господи, Лана! Что за вид?! Где туфли?! Ты плачешь?! – взрывается, как обычно. – Ты хоть понимаешь, как это выглядит?!

– Я… – выдыхаю, глотая воздух. – Мне…

Я не могу. Не могу собрать ни одного слова. Вся собранность, всё хладнокровие, всё, чем я себя держала – размазано. Его словами.

Его «да».

Слёзы катятся по щекам. Соль на губах. Колени подгибаются.

– Руслана! – снова Алевтина. – В себя приди! Ты же взрослая, в конце концов!

– Руся!

Раздаётся зов Мота где-то за спиной. Он настигает меня.

Я слышу его шаги. Земля дрожит, как будто под ногами не почва, а лёд, и он вот-вот треснет.

Алевтина разворачивается. Быстро. Как охотничья собака, учуявшая запах.

Смотрит на меня цепко, оценивающе. На секунду я думаю, что сейчас снова будет выговор. Но она только морщится и говорит резко:

– Иди. В таком состоянии ты всё равно работать не будешь.

Я киваю. Почти кланяюсь. И бегу. Слышу, как позади Алевтина рявкает на Раевского:

– Мужчина! Здесь праздник! Гости отдыхают на улице. Вам сюда нельзя!

Я мысленно благодарю мегеру. Первая в жизни благодарность Алевтине Ивановне.

Забегаю в комнату для персонала. Глухая, тёмная. Закрываю дверь. Руки трясутся. Пальцы не слушаются.

Платье цепляется за бёдра. Молнию никак не расстегнуть. Я стаскиваю всё, как могу. На автопилоте.

Переодеваюсь в чёрные легинсы и растянутую кофту. Волосы в пучок. Лицо бледное в зеркале.

– Господи, Лана! – Снежка залетает в комнату. – Ты где была?! Я тебя обыскалась! Я чуть не умерла от паники!

Она подлетает ко мне, хватает за руки.

– Что случилось? Почему ты плачешь?

Я качаю головой. Не говорю ни слова. Только продолжаю собираться.

– Мама пока не может разобраться с этим типом, – продолжает подруга. – Но! Она даст тебе машину. Своего водителя. Он отвезёт тебя домой. Ты просто скажи куда.

– Спасибо…

– Потом как-нибудь вернёшься за оплатой. Или я тебе привезу. Как будет удобнее.

– Нет… Я не… Я же даже не работала по сути…

– Не начинай! Всё нормально. Тебе заплатят. Я уже сказала. Мама тоже не против. Я знаю, как тебе сейчас нужны деньги, Лан. И всё нормально.

Снежка обеспокоенно смотрит на меня, крутится вокруг. Не даёт ни на секунду остаться в своих мыслях.

И я благодарна за всё, что делает подруга. Не думаю, что когда-либо встречала более чистого и доброго человека.

Кажется, без неё мне было бы в разы хуже. И она права, деньги мне нужны очень сильно.

Обещаю ей встретиться на днях, всё рассказать. Но сейчас я просто хочу домой.

Машина качается мягко. За окном плывут дома, фонари, поздние прохожие.

Я медленно прихожу в себя. Как после аварии. Всё цело, вроде бы. Но будто не работает. Как чужое тело. Чужая кожа.

Водитель довозит до окраины. Семь этажей серого кирпича, облезшие балконы, загаженные подъезды.

Район не лучший. Гетто. Мусорки, вечно дымящие трубы, запах подгоревшего масла и дохлой надежды. Но зато дёшево.

А мне сейчас важна каждая копейка.

Лифт, конечно, не работает. Ещё с понедельника. Я даже не удивляюсь.

Перескакиваю через ступени, карабкаюсь на седьмой. Открываю дверь, и в нос тут же бьёт запах алкоголя и чипсов.

С кухни доносится истеричный смех. Визг. Кто-то хлопает дверцей холодильника. Я морщусь. Убила бы.

Я живу с двумя соседями. Снимали на троих, чтобы дешевле. А одной девчонке, Вике, вечно весело. Пьянки, дружки, вечный бардак.

Я бы съехала. Бросила всё. Но не могу. Мне нужны деньги. Любые лишние траты – и всё рухнет. Снова придётся брать самые дешёвые смеси.

Бросаю сумку в угол. Падаю на кровать. Лицом в подушку. Просто отрубиться. На минуту. На миг.

Глава 6

Мот смотрит на меня. На малышку. Снова на меня. Его взгляд мечется, лицо – полное растерянности.

Кажется, у Раевского происходит короткое замыкание.

Он моргает раз, второй. Чуть встряхивает головой, но оторопь никуда не девается. Словно только усиливается.

А я не в силах сейчас оценивать его реакцию и её причины.

– Это что? – хрипло выдавливает из себя.

– Это?

Я хмыкаю, чуть сильнее прижимаю к себе малышку. Она тут же старается схватить пальчиками мои волосы.

Ловким, отточенным движением, убираю пряди назад. Вызывая у неё недовольную рожицу.

Взгляд Мота жжёт. Я буквально чувствую, как он разрезает меня на части. Старается пробиться глубже.

Мне кажется, усталость достигла пика. Прогнула, сломала. Пережала нервы так, что я даже не могу среагировать на Раевского.

Нет ни страха, ни раздражения. Всё, чего мне хочется – послать всех к черту и завалиться спать.

Я дико, невыносимо устала.

– Я полагаю, что уроки биологии ты пропускал, – я вздёргиваю бровь. – Бандитские разборки были интереснее, понимаю. Но это, Раевский, ребёнок.

– Я вижу, – цедит, делает шаг ближе. – Но какого-то хуя?! Мне не доложили…

– Не ругайся при ребёнке, Мот.

– Я не… Это… Блядь.

Цедит, запуская пальцы в волосы. Тянет их, всё ещё ошарашенно смотря на малышку.

В другой раз я бы позлорадствовала реакции мужчины. Но сейчас слишком вымотана.

Хотя видеть то, как уверенность Раевского буквально рассыпается по частям – это, безусловно, приятно.

– Мой? – уточняет сипло. Ох. ОХ!

– А что, хочешь поучаствовать? – скалюсь, беря себя в руки. – Дать тебе список всего необходимого?

– Дай, – его голова дёргается вперёд в кивке. – Да. Руся, ты должна была сказать! Ты, бляха… Почему ты не…

– Телефон дай.

Перехватывая кроху одной рукой, вторую тяну к мужчине. Он словно под гипнозом.

Да, есть такая способность у маленькой Лизоньки. Некоторых она чарует с первого взгляда так, что невозможно оставить. Но дело не в её умилительных пухлых щёчках.

А в том, что Раевский сейчас мысленно оценивает «свой косяк» и решает, что с этим делать.

Мужчина вручает мне телефон, я без задней мысли накидываю туда целый список того, что не помешало бы малышке.

– Вот, – крутанув пальцами, возвращаю телефон мужчине. – Можешь сбегать, купить. Если захочешь. А можешь не бегать. Это уже смотря на твою жажду благотворительности.

– Благотворительности? Красавица, это же, блядь, мой…

– Не твой. Точнее, не твоя. Эта прекрасная девочка – дочь соседки. Я лишь нянчусь.

Из кухни доносится очередная порция ржача, вскриков и звона бокалов. Морщусь, глотая желание устроить ссору.

– Думаешь, я в эту херь поверю?

Раевский удивительно быстро берёт себя в руки. Наступает на меня. По его щеке идёт волна, глаза пылают.

Мужчина в шаге от взрыва, а я могу лишь холодно усмехнуться.

– Мне так глубоко плевать, во что ты там веришь, – качаю головой. – Хочешь страдать ерундой – пожалуйста. Но есть факты. Как то, что ты – ублюдок. Что это – дочь моей соседки. Что от тебя, Раевский, я бы рожать не стала.

Он дёргается. Челюсть сжимается, желваки ритуальный танец устраивают. Тело мужчины словно вибрирует от сдерживаемой ярости.

А у меня внутри пустота.

И горечь воспоминаний. Как меня трясло, когда была задержка. Как лихорадочно я подсчитывала сроки, возможности.

Едва не список составляла, когда и где занималась сексом с Раевским. Когда допустила осечку, когда забыла про защиту.

Меня выворачивало, разъедало презрением на саму себя. Тошнило двадцать четыре на семь из-за мысли, что я забеременела от Раевского.

И я не знала, что делать, если тест покажет две полоски. Если моя жизнь и так раскрошена, а я ещё сильнее утону.

Как рожать от ублюдка, предавшего меня? А как решиться на другое, если это и мой ребёнок тоже?

Помню въедливый запах больницы. Дрожащие колени и сухое заключение врача.

Не беременна. Просто гормональный сбой на фоне сильного стресса. Выдохнула, ощущая зудящую дыру в груди.

Малышка – дочь Вики. И мы с Аней не стали бы смотреть за дочкой соседки. Потому что Вика раздражает нас двоих.

Но невозможно остаться в стороне, когда малышка надрывно плачет и просит внимания. Когда собственной матери важнее не она, а очередная тусовка.

Это ужасно и дико. Невозможно просто держаться в стороне, когда маленький ребёнок страдает.

Поэтому мы с Аней участвуем в силу своих возможностей. Помогаем, присматриваем.

– Если на этом всё, то можешь сваливать, – цежу. – Мне есть чем заняться.

Глава 7

Я захлопываю дверь перед лицом Мота. Оглушающий хлопок разносится по квартире, заставляя вздрогнуть.

Мысленно прощу прощения у малышки, но сейчас у меня самой истерика будет.

Эмоции выжимает, перемалывает. Я чувствую себя выпотрошенной лишь из-за того, что встретилась лицом к лицу со своим кошмаром.

В груди пульсирует, с каждым ударом сердца боль впрыскивает в кровь. Разносится по телу, превращая каждый вдох в агонию.

Я сползаю вниз, не чувствуя собственных мышц. Дерево единственное, что удерживает от тотального падения.

Бьюсь затылком, но почти ничего не чувствую. Кончики пальцев немеют, я кусаю костяшки, чтобы ни одного всхлипа не вырвалось.

Кожа гудит, пульсирует. Каждой клеточкой я чувствую присутствие Раевского за дверью. Его злое дыхание, лютый взгляд.

– Попробуешь выбить дверь – я прямо здесь, – сиплю. – Угробишь меня, и точно папочка уйдёт.

Предупреждаю, чтобы Раевский действительно не включил вандала. Хватит мне его рожи на сегодня.

Я прячу лицо в коленях, делаю рваные вздохи. У меня нет сил его выгнать, спровадить из квартиры. Вообще сил не осталось.

Я иссякла, закончилась. Пустая оболочка, в которую забыли заново вдохнуть жизнь.

Я заебалась. Не могу больше. Каждый день похож на бег по кругу в аду. Одно и то же. Попытка выжить.

Лечение не помогает, состояние ухудшается. Врач выписывает всё новые препараты, а меня уже тошнит. И от ценников, и от запаха лекарств.

Почти не двигаясь, вслепую, дотягиваюсь до сумки. Шарю по сотне ненужных вещей, пока не нащупываю блистер.

Выдавливаю таблетку прямо в рот. Глотаю без воды. Горло сжимается в спазме, протестует, но я проталкиваю дальше.

Я знаю, что это эффект плацебо, не действует так быстро. Но стоит горечи исчезнуть с языка, как мне становится легче.

Становится плевать на всё, что происходит за дверью. Кажется, из ванной выходит Аня. О чём-то говорит с Раевским.

Кажется, он отвечает. Естественно, не уходит. Я слышу его тяжёлые шаги за дверью, разговоры.

Боженька, за что ты так со мной? Зачем дал повод влюбиться в этого ублюдка, а после размазал?

Чтобы точно дошло? Чтобы поняла, как хуёво с преступниками связываться? Я тупая, да, сразу не доходит. Так понятнее.

Я ведь его действительно любила. Так сильно, что готова была против семьи пойти ради него.

Настолько, что меня от остатков этой любви выворачивает по утрам. Что я не могу выдавить её до конца.

Папка – моя единственная страховка. Но я бесчисленное количество ночей обдумывала, как могу её использовать.

Рискнуть, но сделать так, чтобы Раевский гнил за решёткой до конца жизни.

Но не решилась. Не потому, что люблю или жалею. Хотя нет, жалею. Только не его. А его брата, Славку. Их новорождённого ребёнка.

Они мне ничего плохого не сделали. И как бы я ни угрожала Раевскому, против его семьи я использовать её не хочу.

Моту было плевать, что будет со мной и моими близкими, когда он начинал свои игры.

Но я – не он.

Это, блядь, лучший ориентир.

И я не хочу думать о том, какой выбор мне нужно будет сделать, если дойдёт до того, что на кону будет стоять моя жизнь.

Я доползаю до кровати, укутываюсь сильнее. Меня трясёт. Холодно, хотя я под двумя зимними одеялами.

То ли за окном похолодало, то ли озноб вернулся. Накрываюсь с головой, чтобы ничего не слышать.

Уснуть не получается. Голова гудит, нервы натянуты. Дёргаюсь каждый раз, едва нащупывая ниточку сна.

Проваливаюсь, резко вздрагиваю, просыпаюсь. Ворочаюсь, перед глазами пляшет тошнота.

Буквально больно от того, насколько я устала. Даже не могу встать, чтобы найти снотворное.

Просто лежу, вслушиваясь в шорохи квартире. У соседей снова попса на повторе, за окном – сигнализация вопит.

У нас – подозрительная тишина.

Я фокусируюсь на том, как где-то бьётся дверь от сквозняка. Удар, скрип, снова хлопок.

Это гипнотизирует. Позволяет медленно погрузиться в вязкую пучину сна.

Хотя сами сны мне не снятся. И это даже хорошо. Лучше тех кошмаров, которые преследовали месяцами.

Просыпаюсь я немного отдохнувшей. Голова чугунная, но я хотя бы чувствую, что могу пережить сегодняшний день.

Едва взглянув на часы, я тут же подрываюсь. Ставлю телефон на зарядку, бегаю по комнате, собирая все вещи для душа.

Шесть утра, а я уже опаздываю. Мне нужно в университет, а перед этим – короткая смена в кофейне. Нужно быстро собраться и вылетать.

Бег. Бег. Бег.

Ненавижу!

Но сцепив зубы, продолжаю. У меня есть крошечная, маленькая цель в жизни. И я цепляюсь за неё, иначе развалюсь.

Распахиваю дверь, выскакивая в коридор, цепляюсь за что-то и едва не лечу лицом в пол.

Глава 8

Мот не разучился бить. Так, чтобы почувствовать отвращение и грязь. Чтобы себя испачканной ощутить.

Но я научилась реагировать. Усмешкой и шагом навстречу. Хмыкаю, проглатывая горечь.

Даже если Мот хотел оскорбить меня, сравнить со шлюхой – плевать. Хотя подобным он раньше не занимался.

Надеется хоть так задеть?

Мимо.

– У тебя не хватит, – отрезаю. – Даже если продашь всё, что есть.

– Одолжу, – он отвечает сразу. – Я серьёзно. Тебе нужны бабки, мне – разговор с тобой. Выгода для двух сторон.

– Я себе столько не найду, Раевский. Чтобы с тобой время провести. Нет у меня денег.

Он замирает. Еле заметно. Как будто завис. Как будто не понимает, к чему я веду. Брови дёргаются.

– Потому что связь с тобой уже обошлась мне в слишком большую цену, – произношу ровно. – А теперь – подержи.

Вручаю Раевскому свою кружку с кофе. Тот принимает на автомате, а я уже выхожу в коридор.

Хватаю куртку, сумку, проверяю ключи. Вылетаю из квартиры, но даже хлопка двери не раздаётся – Раевский выходит за мной.

Мне хочется развернуться и рявкнуть. Выгнать. Послать. Но я знаю – не сработает. Пока сам не решит отвалить, никто его не сдвинет.

Пусть таскается.

– Подброшу, – Раевский озвучивает как факт.

– Не надо, – давлю на кнопку лифта. Он, неужели, работает. – Я доберусь сама.

– Ты опаздываешь.

– Ну, значит, опоздаю. Ничего страшного.

Мот рычит себе под нос, но не уходит. И, конечно, заходит со мной в лифт.

Я нажимаю кнопку первого этажа. Чувствую его рядом. Близко. Слишком близко.

Он высокий, горячий, пахнет табаком и кожей. И тот проклятой гвоздикой.

Его рука чуть касается моего локтя, и я вздрагиваю. Ненавижу, что тело всё ещё помнит. Что каждая клеточка, подло дёргается на него.

Внутри всё напряжено. Я будто стою в эпицентре взрыва. Знаю, что меня разнесёт, размажет. Но не знаю точного времени.

И в этот момент лифт дёргается. Скрипит. Моргает лампой. И глухо останавливается.

Я застываю. Смотрю на табло. Оно гаснет.

– Нет, – выдыхаю. – Нет-нет-нет.

– Ну, – хмыкает Раевский, облокачиваясь на стену. – Походу, у нас есть теперь время.

Начинаю жать на все кнопки подряд. С вызовом диспетчера, без. Долблю как сумасшедшая.

– Может, не стоит так истерить? – лениво тянет он.

– Может, тебе стоит, наконец, начать помогать, а не ёрничать?!

Внутри всё клокочет. Я в бешенстве. Готова лезть в шахту, лишь бы не быть рядом с ним. Этот запах, это тепло…

Это всё, от чего я пыталась вырваться. И вот – застряли. Ну конечно.

Раевский усмехается. Губы чуть растягиваются. Он наслаждается. Он чувствует мою злость и кормится ей.

И я его ненавижу за это ещё сильнее.

– Расслабься, красавица, – довольно усмехается. – Всё равно уже опоздала.

– Да иди ты нахер, Раевский.

– Может, хватит бегать уже? Сядь, выдохни. Поговорим. Я не воевать приехал.

– Поздно. Мне плевать, почему ты приехал. Ты не приехал раньше. А теперь можешь катиться куда угодно.

Глаза щиплет. Горло саднит. Но я не покажу. Ни капли. Поворачиваюсь к нему резко.

– Или что? – рявкаю. – Что? Не смог найти меня? Чушь! Я тут, в этой дыре, жила всё это время! Меня даже не прятали, Раевский! Я ходила в универ, в магаз, в кофейню. У меня имя не менялось, прописка, даже чертова симка была старая! Что, великий Раевский не смог найти обычную девчонку? Или просто не захотел?

Голос срывается. Слишком громко. Слишком болезненно. Слишком много чувств.

В лифте становится душно. Я отворачиваюсь. Снова жму кнопку вызова. И мысленно молюсь, чтобы кто-то уже поднял эту сраную трубку.

Раевский дышит тяжело. Ноздри раздуваются, челюсть ходит. Он будто считает внутри себя до десяти. Или до ста. Чтобы не сорваться.

– Нет, – отвечает глухо. – Нашли быстро. Арс сразу доложил, где ты.

– Ах вот как, – хмыкаю, на другое я и не рассчитывала. – Быстро, значит.

Он делает шаг вперёд. Я отшатываюсь. Рефлекторно. Вжимаюсь в угол, увеличивая пространство между нами.

Мот зажимает меня. Не касается. Но это ощущается почти физически. Его тело рядом, тень падает на меня. Он нависает.

– Я тебя нашёл, Руся, – произносит медленно. – Нашёл. А дальше что? Я под ебучим арестом. Знаешь с чьей подачи? С твоей. Ты же сама слала протоколы. Ты сама базарила. Меня закрыли. Я не выездной. Я, нахуй, не передвижной.

Он подаётся ближе. Горячее дыхание обжигает. Я замираю. Он не повышает голос – он выдавливает каждое слово, заставляя меня дрожать.

– Кого я должен был послать? – уточняет холодно. – Арса? Он сам под подпиской. Моих? Их нельзя подпускать даже к порогу. У них одна функция – зачистка. Не для переговоров набраны. А может, мне надо было Грома прислать?

Глава 9

Хватило мне уже. Напроводилась времени с ним. Раньше я позволяла себе глупость, потому что сама дурой была.

А теперь слишком хорошо понимаю цену таких решений.

– Не возьму, – повторяю глухо.

И это не только о гордости. Я бы могла. Мне нужны деньги. И, оказывается, когда за каждую копейку рвать готова – не до гордости уже.

Но взять – это привязать к себе Раевскому. Стать должной. Показать брешь, через которую можно продолжить изводить меня.

– Окей, – цедит Раевский. – Я тебя услышал.

– Отлично, тогда…

– Тогда пойдём по другому пути. Как хочешь.

– Что?

Я теряюсь от хищного прищура Мота. Его лицо меняется. Злость и растерянность стираются. На острых чертах выступает решительность.

Он что-то задумал. И не теряет время на то, чтобы обдумать. Чтобы я успела убежать.

Раевский сразу наступает. До того, как я успеваю отшатнуться, его руки оказываются на мне.

Касания обжигают даже сквозь одежду, внутри всё стягивает, каменеет. Я с шумом втягиваю воздух для крика, когда Мот тянет меня на себя.

Мужчина действует слаженно, быстро. Чуть наклоняется, перехватывает крепче. Резко выпрямляется, закидывая меня на плечо.

Мир кружится, я оказываюсь вниз головой. Несколько драгоценных секунд уходит на то, чтобы я всё осознала.

– Пусти меня! – вскрикиваю. – Урод! Поставь!

– Я лишаю тебя дилеммы, – хмыкает Раевский, направляясь в сторону. – По собственной воле не можешь? Ок. Считай, что я заставил.

– Ты и заставил! Пусти меня. Помогите! Похищают! Крадут! Преступник! Эм…

Я оглядываюсь, пытаясь подобрать подходящую ругань. Но улицы пустынны, в такую рань мало кто гуляет.

Не придумываю ничего лучше, как начать пинаться. Замахиваюсь ногами, пытаясь попасть в пах мужчины.

Раевский перехватывает мои ноги, укладывает ладонь на ягодицы. Щёки пылают из-за прилившей крови, внутри клокочет ярость.

Я буквально задыхаюсь. Когда не знаешь, что сделать, но очень хочется. Всё внутри кипит, взрывается. И хочется хотя бы орать, чтобы немного выплеснуть эмоции.

Это я и делаю.

Ору, представляя, как у Раевского лопаются барабанные перепонки. Как он корчится от боли, а я с удовольствием наблюдаю за этим.

– Охуенные лёгкие, – только и ржёт. – Давно тренировала?

– УБЛЮДОК!

– Ублюдок, ага.

– Ненавижу тебя!

– Я согласился, что ублюдок. Но не тупой же. Понял уже.

– Я…

– Да-да.

Раевский хмыкает, тормозя от машины. Открывает дверцу, заталкивая меня внутрь.

Я царапаюсь, кусаюсь, но против крупного мужчины ничего не могу поделать. Он захлопывает дверцу, закрывая меня внутри.

Я дёргаю все рычажки, кнопочки, стараюсь выбраться. Пальцами стараюсь открыть защёлку замка, но она не поддаётся.

– Зря стараешься, красавица, – Раевский садится за руль. – Модифицирована под тебя. Знал, что нормально разговаривать ты не станешь.

– Выпусти меня! – разворачиваюсь к нему. – Иначе… Я тебя…

– Что? Создашь аварийную ситуацию?

Раевский тут же срывается с места, выжимая газ на полную. Шины скрипят об асфальт, меня впечатывает в сидение.

Я вскрикиваю, хватаясь пальцами за ремень безопасности. Машина уходит в крутой поворот, я едва успеваю пристегнуться.

Раевский постукивает пальцами по рулю, довольно усмехается. Прекрасно знает, что я не стану убивать его, пока в его руках и моя жизнь.

– Адрес скажи, – приказывает он. – Куда тебя отвезти.

– К той точке, где забрал, – цежу. – Там и высади.

– Понял, тогда пока по городу покатаемся. Все дворики объездим, потом вернёмся.

– Раевский! Я опаздываю!

– Тогда перестань ебать мне мозги и скажи точно, куда тебе нужно. Я отвезу, а за это время мы поговорим.

Я рычу от злости. Пыхчу, краснею. Хочется вцепиться ногтями в лицо мужчины, разодрать. Но вместо этого я лишь бросаю адрес.

Стараюсь не смотреть на Мота, иначе его довольное лицо точно доведёт меня до состояния аффекта.

Я стараюсь успокоиться. Не понимаю, почему меня так колотит рядом с Раевским. Все эмоции оголяются, их выкручивает до предела.

Рядом с ним я словно закипаю, кислота выжинает все тормоза и разумные мысли.

Выдыхаю, прикрывая глаза. Пальцами сильнее цепляюсь за ремень, делаю рваные вдохи. Смиряюсь с ситуацией.

И как только чистая, уничтожающая ярость немного затихает, включается другое чувство.

Проклятое любопытство. Которое гудит в голове, не успокаивается. Как настойчивый зуд, который можно успокоить лишь одним способом.

Глава 10

Что вообще происходит?

Мой мозг отказывается воспринимать реальность. Его заклинило. Проводки перегорели.

Ноль связи.

И хуже всего то, что я даже не знаю, как реагировать.

Суд, чтобы поговорить. Подписка о невыезде. Заперты в одном городе.

И ясно, что пока Раевский здесь, в покое он меня не оставит.

Но думать об этом мне, к счастью, некогда.

На работе я зашиваюсь. Утренний поток начинается с самого открытия.

Кофейня на углу возле метро, и сюда ломятся все, Студенты, преподы, те, кто бегут на пары и работу.

– Два флет уайта, лавандовый латте и фильтр на соевом, – кидает Таня, уже стоящая у кассы. – Сможешь сама или мне забежать?

– Бери кассу, справлюсь, – отмахиваюсь.

Руки действуют на автомате. Вложить холдеры, прогнать зёрна, включить помол, подставить рожки, отстучать излишки.

Пар поднимается, шум воды, запах кофе впивается в волосы и кожу. Всё знакомо до секунды. Мой способ заземлиться.

Не думаю. Не вспоминаю. Потому что стоит мне вспомнить – и перед глазами снова лицо Раевского.

Черт.

Сердце делает удар сильнее. Руки вздрагивают, одна капля горячего молока попадает на кожу.

– Ай, – шиплю, отдёргиваю руку.

– Всё ок? – Таня кидает взгляд.

– Да. Просто утро не то.

Я не имею права на «не то». Потому что сейчас запара. Потому что сейчас не время падать лицом в эмоции.

Мои движения всё быстрее. Взбиваю, наливаю, объявляю имена, забираю деньги, подмигиваю в ответ на фразы типа: «Вы сегодня шикарны».

А внутри будто кто-то отбивает тревожный барабан. Потому что я не знаю, как теперь жить с тем, что Мот устроил себе суд, чтоб оказаться рядом.

Как, бляха, теперь жить с тем, что я всё ещё реагирую?

И ни кофе, ни молоко, ни поток заказов не заглушают это ощущение.

И, конечно же, сам Мот никуда не уехал.

Раевский сидит столиком, медленно потягивает кофе. И постоянно смотрит на меня.

Не просто смотрит – он прожигает. Затылок. Спину. Шею. Лицо. Будто сканирует, изучает, раздевает, выворачивает наизнанку.

Боженька, ну за что?

В груди поднимается тошнотворная дрожь. Как химическая реакция, которую нельзя остановить. Омерзение, паника, бессилие, дрожь.

Меняемся с Таней на автомате. Она переходит за кофемашину, я становлюсь на кассу.

Краем глаза вижу, как Раевский неспешно поднимается из-за стола. Занимает очередь.

Нервно сглатываю, понимая, что нас разделяет всего пара людей.

– Тань, – зову её в панике. – Заменишь?

– Что? А почему… Ладно, конечно.

Напарница видит моё побелевшее лицо, не задаёт лишних вопросов. Легко исполняет просьбу.

Раевский кривится, но ничего не говорит. Только одаривает меня долгим взглядом, а после – кривой ухмылкой.

Ничего, осталось терпеть совсем чучуть. И как только на часах двенадцать – я тут же срываюсь из-за прилавка.

Я бегу в подсобку. Сдёргиваю с себя фартук, натягиваю кофту.

Моя смена закончена, мне пора бежать дальше.

Вылетаю на улицу, и взгляд сам цепляется за огромное окно кофейни. На то место, где сидит Раевский.

Он растерянно смотрит на меня, медленно начинает хмуриться.

Ну что, Мот? Сюрприз. Со мной теперь нельзя медлить. Со мной надо быть вечно наготове. Каждая секунда – новый забег.

Мужчина резко поднимается из-за стола, идёт на выход. Я поджимаю губы, разворачиваюсь и спешу на остановку.

Трамвай подходит с секундной точностью. Прыгаю внутрь, хватаюсь за поручень, пробираюсь к свободному сиденью. Сердце колотится, как бешеное, волосы прилипают к вискам, руки дрожат.

Сажусь. Медленно выдыхаю. Но радоваться одиночеству нет времени.

Из сумки достаю конспекты. Пальцы лихорадочно хватают нужную тетрадь. Листаю.

Сегодня экзамен. Чертов экзамен, который я даже не уверена, как сдам, если мозги всё ещё в отключке.

Склоняюсь над конспектами. Губы шепчут формулировки, пальцы чертят схемы в воздухе.

У меня трясутся руки. Я вылетаю из трамвая через три остановки, как ошпаренная.

Здание университета кажется громоздким монстром. Стены давят.

Я бегу по коридору, пятки стучат по кафелю. Кафедра правового обеспечения финансов – моя цель.

Я должна была сдать этот экзамен давно. Учила предмет, когда всё ещё было нормально. Когда отец был…

Когда у меня ещё был отец.

Но я всё пропустила. И если бы не дядя Миша… Мне бы не позволили так учиться. Заставили сдавать, а потом подавать документы.

Глава 11

– И какая цена? – спрашиваю хрипло, не глядя на него.

Сил нет. Ни кричать, ни спорить, ни бороться. Я будто на дне старого колодца.

И всё, что мне остаётся – смотреть вверх и ждать, пока рухнет ещё что-то. Или пока кто-нибудь не скинет верёвку.

Только я давно не верю, что верёвка будет бесплатной.

– Никакой, – вздыхает Мот. – Я вижу, какой ты стала и… Русь, ты выглядишь так, будто скоро ёбнёшься. Я хочу исправить то, что случилось по моей вине. Я просто хочу помочь.

– О, – я издаю истеричный смешок. – С такими как ты, Раевский, не бывает «просто». Ты – человек схем. Ты всегда думаешь наперёд, на три хода минимум. У тебя гудит проклятая шахматная доска в голове. Люди для тебя – фигуры. А я – пешка, которую можно двинуть, пожертвовать или переиграть. Я тебе не верю.

Раевский поднимается. Его ладонь соскальзывает с моего запястья, кожу обжигает холодом.

Мужчина запускает ладонь в волосы, треплет их ещё сильнее. Ведёт челюстью, пытаясь придумать новый аргумент.

– Ладно, – вдруг хмыкает. – Ты права. У меня есть мотив.

Сердце сжимается. Конечно, есть. Потому что Раевский не умеет по-другому.

У него даже любовь – это расчёт с процентами.

Я даже не злюсь – скорее, чувствую облегчение. Потому что теперь всё ясно. Потому что теперь не надо притворяться, что я не жду подвоха.

– Я так и знала, – шепчу я. – Всегда знала.

– Раз не хочешь верить, что я просто хочу помочь, пусть будет другая причина. Я хочу тебя вернуть.

Я будто удар получаю. В висок. Я вскакиваю с лавки, едва не опрокидывая сумку.

Во мне разрывается вулкан, выжигая изнутри всё, что так долго копилось.

– Вернуть?! – взрываюсь я. – Ты с ума сошёл?! Да пошёл ты! Сукин ты сын!

Я ору так, что эхо разносится по парку. Плевать, что нас могут слышать люди.

– Вернуть?! – я делаю шаг к нему. – А нахер ты мне сдался? Чтобы ты снова влез в мою жизнь и разнёс её в клочья? Чтобы снова подставил меня? Использовать, а потом выбросить? Нет, Раевский, этого никогда не будет! Слышишь? Никогда! Я не подпущу тебя к себе больше ни на шаг!

Мужчина стоит передо мной спокойно. Слушает меня молча, чуть склонив голову. Его глаза пристально следят за мной, будто впитывая каждое моё слово, каждое движение.

Руки он прячет в карманы джинсов, плечи расслаблены. На его лице нет усмешки, лишь сосредоточенное внимание.

Но меня это не останавливает. Я уже не могу сдержать слова.

– Я тебе больше не доверяю, понимаешь?! – рычу я, едва сдерживая слёзы, от которых горло дерёт огнём. – Ты – ходячая беда, Раевский! Ты не любовь, ты – грёбаный приговор! Я не буду возвращаться в твой долбаный хаос! Никогда, слышишь, ублюдок? Никогда!

Моё дыхание сбивается, рёбра подрагивают от силы эмоций. Всё тело дрожит. Горит лицо. Глаза щиплет.

Раевский молча кивает. И от этого ещё больнее. Потому что его спокойствие – это не то, к чему я готова.

Мне нужна его злость, чтобы оправдать свою. Но он не даёт мне этого.

– Ты разрушил мою жизнь, Раевский, – уже тише, хрипло продолжаю я. – Я не позволю тебе сделать это ещё раз.

Я замолкаю резко. Горло саднит так сильно, словно я проглотила наждачку. Сердце бешено стучит, и с каждым ударом становится только хуже.

Нет никакого облегчения от крика. Только пустота. Огромная, тёмная, всепоглощающая.

Кажется, я излила всё, что можно, но внутри меня всё ещё бурлит. Нервные окончания оголены, натянуты до предела.

Я пытаюсь вдохнуть глубже, но воздух застревает где-то в горле, и ком становится ещё больше.

Раевский смотрит на меня молча. Он спокойно достаёт из кармана пачку сигарет, вытаскивает одну, медленно закуривает.

Я наблюдаю за ним, не в силах отвести взгляд. Как он так спокоен? Почему не реагирует? Меня буквально трясёт от эмоций, а он просто стоит и курит.

– Дай, – протягиваю ладонь.

– Ты не куришь, – отрезает он, убирая пачку в карман.

– Ты же хотел помочь? Вот, давай.

– Нет. Курить не будешь, красавица.

Я едва не рычу. Не будет он решать за меня! И плевать, что я действительно не курю.

Но мне нужно чем-то занять руки. Забить лёгкие, чтобы не кричать. Очистить голову.

Есть же какая-то причина, по которой Раевский дымит как паровоз? Может это то, что помогает справиться? Волшебное средство?

Мот выдыхает дым медленно, взгляд его направлен куда-то мимо меня. В свете дня его лицо выглядит усталым, на щеках проступает лёгкая щетина.

В его глазах странная усталость и решимости. Он словно взвешивает слова, подбирает их осторожно, прежде чем произнести.

– Согласен, – произносит он. – С твоими словами. И ублюдок я, и не будешь со мной. Не простишь. Не подпустишь. Я не спорю.

Я ожидала, что Раевский начнёт спорить, настаивать, доказывать обратное. Но он просто признаёт мою правоту.

Глава 12

Просыпаюсь от резкого дёрганья в груди. Будто сердце сорвалось в пропасть.

Под веками – песок. Я моргаю, несколько раз подряд, пытаясь понять, где я.

Трясущимися пальцами тру щёки, лоб, виски. Кожа горит.

Как всегда после кошмара.

Комната еле освещена приглушённым светом из-за шторы. Я… Дома? На кровати? Я ж…

Я же в машине Раевского была.

Медленно оборачиваюсь. Подушки. Одеяло. Та стрёмная фигурка на полке. Моя комната.

Последнее, что я помню – я села на заднее сиденье. Раз уж Раевский сказал «пользоваться им», то начала я с «такси».

Хотела быть как можно дальше. Чтобы мужчина не мог ко мне прикоснуться.

Но я точно не засыпала! Я не могла! Это…

Я не засыпаю так просто! С ним рядом – тем более!

Но если я здесь…Значит, он занёс меня на руках в квартиру?

Я трясу головой, будто это поможет перемотать время назад.

Он трогал меня? Видел меня во сне? Он был в моей комнате!

Был же? Или…

Вскакиваю с кровати, но ноги подгибаются. Хватаюсь за тумбочку, успеваю нажать на ночник.

Щёлк. Свет мягкий, жёлтый. И…

Пусто. Комната пуста. Раевского здесь нет.

Выдыхаю. Он не остался. Просто занёс меня и свалил.

Судорожно тянусь за телефоном на тумбе. Проверяю время. Десять утра.

Я опоздала. Я, мать его, опоздала! Меня прикончат. Просто расстреляют. Я же должна была сегодня быть с утра на экзамене! Я…

– Черт, черт, черт!

Я, спотыкаясь об одеяло, выскакиваю в коридор. Шаг – и чуть не врезаюсь в соседку. Аня, с полотенцем в руках.

– Прости, – выпаливаю. – Я опаздываю! Можно я первая в душ? Быстро! Минуту!

Аня мнётся, теребит кончик своей русой косички, глаза бегают.

– Там… Вика уже, – неуверенно бормочет. – Она с восьми встала… У неё свидание сегодня.

Я мысленно рычу. Блин. Если там Вика, то она может часами не выходить.

– Я… – Аня снова мнётся. – Хотела спросить. Всё нормально вообще? Ну, вчера тебя парень заносил. Спящую. Вечером. Вроде нормальный же, но… Ничего такого не случилось?

– Всё в порядке, – бурчу, выпрямляясь. – Старый знакомый. Не тот, кого я хотела бы видеть.

Аня не двигается. Хмурится. Смотрит на меня с прищуром, как на шифровку.

– Странный он какой-то, – хмыкает.

– Странный – это ещё мягко сказано.

– Нет… Я про то, что он спрашивал. Много спрашивал. Знаешь, ну больше было похоже на то, что он тебя совсем не знает.

Сердце болезненно дёргается. Как будто его выжали, растянули в воздухе, а потом резко швырнули обратно в грудь.

– Спрашивал? – уточняю хрипло.

– Да, – кивает Аня. – Ну, он сначала спросил во сколько ты обычно встаёшь. Есть ли у тебя пары завтра. Кто твоя соседка. Как часто ты ночуешь дома. Как часто работаешь, где. Не знаю ли я, кто твой начальник. Он такой серьёзный был. Я растерялась.

– Он что, допрос устроил?!

– Нет! Ну не прям так… Просто как-то аккуратно. Но…Много всего. И про тебя, и про твою работу, и учёбу… А ещё он спросил, есть ли у тебя будильник.

– Чего?!

– Ну, он спросил, стоит ли у тебя будильник. Нужно ли куда-то с утра. Но я не знала. Я же только твои утренние смены помню, и то смутно. Тогда он сказал, что сам узнает. Куда-то звонил. Я слышала, как он кому-то сказал: «Выясни расписание на завтра»… Вот.

Аня часто дышит, выпаливая это всё разом. Смотрит на меня виновато. Ищет подтверждение, что не случилось ничего плохого.

Да, Раевский умеет сбивать с толку.

– Не переживай, – успокаиваю я. – Плевать.

Я резко разворачиваюсь, влетаю в комнату, чуть не хлопнув дверью.

Он узнал. Он знал, во сколько у меня пары!

И не поставил будильник. Не разбудил. Ни черта не сделал.

– Ублюдок, – шепчу я в воздух, словно он может это услышать.

Я, идиотка, на секунду поверила. На секунду подумала, что, может быть… Может быть, он стал человеком. Что если он подумал о том, чтобы я не опоздала.

А он просто решил, что мне надо проспать.

Какое благородство, черт бы его подрал. Какой жест. Не разбудить и позволить мне влететь в пиздец с учёбой.

Я судорожно хватаю первые попавшиеся джинсы. Толстовка цепляется за ухо, когда я натягиваю её через голову.

Пальцы дрожат, пока ищу номер преподавательницы. Пищит гудок. Второй. Третий.

– Да?

– Ой! Здравствуйте! Это Руслана. Руслана Голубева. Я ужасно извиняюсь, у меня форс-мажор. Я сейчас уже выезжаю, буквально через пару минут. Очень прошу, подождите меня, я успею! Я подготовилась, правда, я только…