Один день

1

Брашов встретил меня мелким моросящим дождиком, от которого хотелось поскорее укрыться в тёплой уютной комнате, где можно было бы выпить горячего чая и согреться.

На стоянке такси, казалось, жизнь замерла в ожидании более солнечного дня. Остался только один свободный автомобиль, видавший виды: облупившаяся краска, погнутые бамперы и общий налет усталости не внушали ни малейшего доверия. Но выбирать не приходилось. Нужно было во что бы то ни стало добраться до гостиницы, где я заранее снял номер и где меня ждала возможность отдохнуть после долгой дороги. Пожилой водитель в очках на кончике носа деликатно помог мне уложить чемодан и сумку на заднее сиденье, после чего вежливо усадил меня в салон и только потом неторопливо устроился за рулём.

Привыкший к болтливости московских таксистов, готовых часами обсуждать пробки, политику и погоду, я даже не поверил своим ушам, когда этот дедуля после короткого вопроса об адресе доставки замолчал до конца поездки. От непривычной тишины я стал внимательнее рассматривать город за окном. Должен сказать, что новая часть Брашова меня совершенно не впечатлила. Было слишком много безвкусного подражания современной Западной Европе, которая, как мне кажется, развращает всё, к чему прикасается её лишённое души, безликое дыхание. Честно говоря, было жаль смотреть на эти исконные кусочки истории, которые словно загнивают из-за дурного влияния своего, как мне кажется, не самого мудрого правительства.

Подавив невольный зевок, я снова уставился в окно, чтобы с грустью созерцать очередное изуродованное старинное здание, обезображенное кричащей новомодной неоновой рекламой и хаотично натянутыми проводами, свисающими чуть ли не вплотную друг к другу. Это раннее сумрачное утро делало всё вокруг еще более печальным и угрюмым, словно подчеркивая увядание былого величия.

Через несколько минут мы были на месте. Брашов встретил меня прохладным, чуть влажным воздухом, пахнущим хвоей и древностью. Город казался застывшим во времени, с его узкими мощеными улочками и готическими шпилями, пронзающими серое небо. Мне предстояло пробыть здесь всего один день, а затем отправиться в Тырговиште, бывшую столицу Валахии, чтобы продолжить свои долгие поиски достоверной информации о Владе Дракуле. Честно говоря, у меня почти не было надежды, потому что со дня его смерти прошло почти шесть веков, и большая часть истории, несомненно, погребена под слоями легенд и домыслов.

Ах да. Я же не представился. Меня зовут Сергей Владимирович Дракулешти-Басараб, и я потомок того самого Влада Дракулешти-Басараба, которого люди на нашей с ним родине до сих пор любят, уважают и вспоминают как святого. Да и мои родные, как и я сам, до сих пор чтят этого человека. В нашей семье сохранились предания, передаваемые из поколения в поколение, о его справедливости, мужестве и трагической судьбе.

По этой причине меня, как самого молодого и, вероятно, самого упрямого члена семьи, отправили в самое сердце Валахии/Румынии, чтобы собрать те крохи, которые ещё не были окончательно утеряны. У нас есть фотопортрет князя, копия его подписи и некоторые документы с письмами, написанными его рукой или подписанные им, и многое другое. Но до нас дошли слухи, словно шёпот сквозь века, что где-то в Брашове, Тырговиште и Сигишоаре в тайниках спрятаны недостающие документы князя, которые по его приказу спрятали за сутки до его гибели на поле боя. Возможно, в них кроется ключ к пониманию его истинной личности, к разгадке тайн, окружающих его жизнь и смерть. Вот их-то мне и предстояло найти, если, конечно, они когда-либо существовали.

Добравшись до нужной гостиницы, я невольно вздохнул с облегчением. Всю дорогу мне казалось, что этот потрёпанный автомобиль вот-вот развалится, и мне придётся тащиться через весь город с чемоданом в обнимку. «Карпатские грёзы» — гласила покосившаяся вывеска над входом. Место выглядело... уставшим. Когда я вошёл, за стойкой администратора никого не было, что было довольно странно. В воздухе висела тишина, нарушаемая лишь тихим гулом старой люминесцентной лампы.

Оглядевшись по сторонам, я никого не увидел. Всё подозрительнее и подозрительнее. Внутреннее чутьё просто вопило о том, что здесь что-то не так, что в гостинице, в которой, судя по отзывам, всегда полно народу, не должно быть такой тишины. Всё-таки здание в три этажа, и здесь по любому должны быть хоть какие-то звуки, но... я ничего и никого не слышал. Даже запахов, присущих таким заведениям, не было. Ни аромата свежесваренного кофе, ни запаха чистящих средств, ни даже лёгкого запаха пыли, обычно характерного для старых зданий. Я невольно поежился и крепче сжал ручку своего чемодана. Что-то было не так. Очень не так. В тишине зарождалось чувство тревоги, и я ощутил лёгкий привкус страха на языке.

Запах затхлости и пыли ударил в нос, как только я переступил порог гостиницы «Владиус». Провинциальная дыра, заброшенная на краю цивилизации, казалась идеальным местом для того, чтобы перевести дух и спланировать дальнейшие действия. Стойка регистрации была пуста, одинокая лампа тускло освещала стойку, заваленную пожелтевшими счетами. Почувствовав неладное, я огляделся, но, кроме звенящей тишины, ничего не обнаружил.

Неожиданно сзади раздалось прерывистое бормотание, от которого у меня волосы встали дыбом. Звук был похож на предсмертный хрип, сдавленный и жуткий. Обернувшись, я увидел за своей спиной побелевшего до синевы таксиста, которого била крупная дрожь. Пожилой мужчина смотрел куда-то чуть выше лестничной площадки, которая была хорошо видна с нашего места в холле гостиницы. Казалось, он увидел саму смерть.

Присмотревшись, я застыл на месте и почувствовал, как по спине побежали мурашки, а между лопатками выступил холодный липкий пот. К горлу подкатила тошнота. На перилах висела в петле девушка, по комплекции больше похожая на подростка. Тонкая верёвка врезалась в бледную шею, искажая черты лица. Лицо несчастной посерело, и казалось, что это всего лишь маска, застывшая в гримасе ужаса. Глаза были широко открыты и смотрели в пустоту.

2

Одинокий, едва живой монах лежал на холодном каменном полу монастыря Снагова. Каждый вдох давался с трудом, словно вытягивал последние нити жизни из его измученного тела. Звать на помощь было бессмысленно — сил не осталось, да и кто успел бы добраться сюда вовремя? Он был слишком стар, слишком слаб. То, что ворвалось в эту некогда святую обитель, не знало милосердия. Чудовище, не зверь, но нечто гораздо худшее, прошлось по монастырю огнём и мечом, не оставив в живых никого, кроме него — несчастного, доживающего свои последние минуты. Что именно искало это порождение тьмы в нищей православной общине на острове? Какие сокровища оно могло вырвать из рук молящихся? Ответ ускользал от настоятеля, растворяясь в предсмертной агонии.

Старый настоятель, чьи руки когда-то с любовью возводили этот монастырь, судорожно вздохнул. Его мутный взгляд устремился к могиле благодетеля, которая покоилась в самом сердце монастырского двора. Владимира Владимировича Дракулешти-Басараб. При жизни он был грозой нечестивцев, жестоким карателем всех, кто осквернял христианские святыни. Как ни парадоксально, именно его надгробие осталось нетронутым, словно само чудовище, сеявшее смерть, испытывало перед ним какой-то первобытный страх.

На губах старика появилась дрожащая, болезненная улыбка. Из глаз хлынули горькие слезы, смешиваясь с кровью, сочащейся из ран. «О, наш Господин Влад, где же твоя мощь и ярость против этих тварей? Где же ты, Господарь? Приди на помощь своему народу! Мы нуждаемся в тебе, наш государь! Спаси нас, как спасал при жизни от нечестивцев!» Услышь нас! — мысленный крик боли и отчаяния, последняя молитва, вырвавшаяся из израненной души.

Когда его веки сомкнулись, погружая старого монаха в вечный сон, глубоко под Снаговым, под забытыми веками и погребенными тайнами, зашевелилась земля. Тихий гул, словно вздох спящего великана, прокатился по недрам острова. Плиты, выложенные вокруг надгробия Князя Дракулы, задрожали, приподнялись сначала на миллиметр, потом на сантиметр, а затем, одна за другой, рассыпались в прах, словно песок времени, освобождая путь...

Как только каменная крошка и пыль осели, обнажив зияющую черноту, на месте могилы возникла мощная мужская фигура. Высокий, широкоплечий, с длинными черными волосами до плеч, он словно восстал из самой тьмы. Некогда богатые одежды, расшитые золотом и драгоценными камнями, практически истлели и висели жалкими лохмотьями на его сильном, словно высеченном из камня, теле. В его облике чувствовалась древняя, необузданная сила, спящая ярость, готовая вырваться на свободу. Он вернулся.

Оглядевшись по сторонам, правитель пришёл в ужас. Монастырский зал, когда-то бывший оазисом умиротворения и молитв, теперь представлял собой кровавое месиво. Монахи, которых он оберегал и охранял всю свою жизнь до обращения и после, все до единого были мертвы. Их тела были истерзаны в клочья, плоть разорвана, а кости сломаны. Тишина, давящая и зловещая, лишь подчёркивала ужас произошедшего. Души убитых, не обретшие покоя, молчаливыми призраками метались по залитому кровью помещению, словно моля о возмездии. Запах крови и смерти пропитал воздух, оглушая своей мерзостью. Влад не мог понять, что произошло. Кто мог совершить подобное зверство и зачем?

Влад стряхнул с себя пыль, смешанную с запекшейся кровью, и отправился на поиски новой одежды. Его собственные одеяния были слишком грязными, пропитанными запахом смерти, чтобы носить их дальше. Простые брюки из грубого полотна, белую льняную рубаху и видавшие виды плетёные сандалии он нашёл в ризнице церкви, дверь в которую была искусно скрыта за гобеленом с изображением его фамильного герба — чёрного дракона, изрыгающего пламя. На мгновение его взгляд задержался на вышитом символе, вызвав смутное воспоминание о другом, более жестоком времени. Сложив всё найденное аккуратной кучкой на обструганной скамье, мужчина отправился хоронить мёртвых людей. Они были дороги ему не только потому, что охраняли его временное убежище, укрывая от преследований и бурь внешнего мира, но и потому, что стали для него семьёй, которой у него никогда не было. В этом тихом уединённом монастыре он обрёл покой и братьев по духу взамен жестокости и предательства, преследовавших его на протяжении всей жизни.

День клонился к закату, окрашивая небо в багровые и алые тона, когда Влад закончил последнюю могилу. Настоятеля, отца Иоанна, Влад похоронил последним в самом дальнем уголке монастырского кладбища, под сенью вековых дубов. Рядом с его могилой теперь всегда будут расти жасмин и черёмуха, которые он всегда любил и выращивал как в саду, заботливо пересаживая черенки, так и под окнами келий, радуя братьев своим благоуханием. Вдыхая пьянящий аромат растений, пытавшихся заглушить запах крови, мужчина ещё раз взглянул на холмик свежей земли, на котором стоял простой деревянный крест. Он чувствовал себя осиротевшим, потерявшим не только друга и наставника, но и частичку самого себя. Вздохнув и собравшись с силами, мужчина, опустошённый горем, отправился переодеваться в более чистую и подобающую одежду. Ему предстояло нечто большее, чем просто скорбь. Ему предстояло выяснить, кто совершил это злодеяние, и отомстить за убитых братьев и отца Иоанна. Правосудие должно свершиться.

3

Громила обвёл взглядом холл, словно хищник, высматривающий добычу. Его лицо исказилось в зверином оскале, обнажив крупные желтоватые зубы. Взгляд, холодный и безжалостный, буравил пространство, пока не остановился на тёмном углу под лестницей. Именно там, затаив дыхание, сидели я и таксист. Мне казалось, что бешеное биение наших сердец, оглушительное эхо страха, слышно за километры. Казалось, что именно этот безумный ритм, этот животный ужас выдаст нас убийце, укажет ему путь к нашим спрятанным телам.

Верзила двигался с неумолимой прямолинейностью, его тяжёлые шаги гулко отдавались в просторном холле. Но вдруг, словно наткнувшись на невидимую стену, он остановился. Растерянно замотал головой, словно потерял ориентацию в пространстве. Его звериная уверенность куда-то исчезла, сменившись какой-то странной, почти детской растерянностью. Я молился, беззвучно шептал слова надежды, чтобы полиция приехала раньше, чем убийца поймёт, где мы прячемся, эти невольные свидетели его гнусного злодеяния. Чтобы успели, чтобы спасли. И тут, словно в ответ на мои отчаянные молитвы, раздался оглушительный, пронзительный вой сирен. Несколько полицейских машин с рёвом двигателей на огромной скорости подлетели к гостинице.

Мужчина, который всё ещё крутился на одном месте, как заведённый волчок, резко обернулся к входной двери. Прорычал что-то нечленораздельное, сквозь зубы выплюнул ругательство и, словно испуганный зверь, рванул в сторону стойки администратора. Я догадался, что там, за пёстрой рекламой и ключами от номеров, находился запасной выход для персонала. Как только его широкая спина скрылась из виду, в холл ворвались люди в форме с оружием наготове. Офицеры приятно меня удивили. Все они, как на подбор, были высокими, подтянутыми, с жёсткими, волевыми лицами. Ни намёка на лишний вес, ни следа расслабленности, так часто встречающихся в нашей стране. Каждый из них был отлично тренирован, в каждом чувствовался опыт работы в самых экстремальных условиях. Эти люди понимали друг друга на уровне жестов, взглядов, едва уловимых движений тела. На них было приятно смотреть — чувствовалась сила, уверенность, профессионализм. И в то же время приходило осознание, что каждый из них в одиночку заменит целый отряд элитных бойцов российской армии.

Слишком разителен контраст между этими людьми и теми, кого я ежедневно наблюдал в другой стране, приютившей меня и мою семью после бегства из Трансильвании много лет назад. Стране, ставшей мне домом, но так и не сумевшей заменить ту, что навсегда осталась в моём сердце. Честно признаться, я до сих пор скучаю по горным равнинам своей родины, по чистейшему горному воздуху, по певучей речи её народа, по древним замкам, хранящим тайны веков... Эта ностальгия, тихая и неизбывная, всегда живёт где-то глубоко внутри меня.

Тем временем таксист, видимо, не ожидавший такого поворота событий, с трудом выбрался из-под узкого лестничного пролёта. Он бормотал что-то невнятное, дрожа всем телом, и в панике бросился к прибывшим полицейским. Те, застигнутые врасплох столь внезапным появлением взволнованного старика, едва не открыли огонь на поражение, лишь чудом сдержавшись в последнюю секунду.

Выйдя вслед за перепуганным таксистом, я тяжело вздохнул, пытаясь собраться с мыслями, и направился к полицейскому наряду. Взгляды мужчин были настороженными, оценивающими. Но это и понятно. В самом центре города произошло такое чрезвычайное происшествие, свидетелем которого не пожелаешь стать и злейшему врагу.

- Офицеры, это я вызвал спасателей, — произнёс я, подняв руки в знак добрых намерений. — Тело лежит на перилах лестницы наверху. Вы, наверное, уже в курсе.

- Вы видели здесь кого-нибудь ещё? — раздался хриплый голос сбоку. Один из полицейских, с суровым лицом и пронзительным взглядом, пристально смотрел на меня.

— Да, — ответил я, стараясь говорить спокойно и уверенно. — Здесь был очень высокий мужчина, весь в крови. Он вошёл в помещение как раз в тот момент, когда я разговаривал с оператором службы спасения. Мы с таксистом не знали, чего от него ожидать, и спрятались под лестницей, чтобы он нас не заметил. Когда послышались звуки приближающихся сирен полицейской машины, он, похоже, испугался и сбежал через дверь за барной стойкой.

Наступила тишина, которую можно было бы назвать гробовой, если бы не жужжание вентилятора под потолком. Полисмены переглянулись между собой, как будто я сказал нечто из ряда вон. Рядом стоящий таксист в свидетели не годился, так как находился в состоянии шока и вряд-ли скоро из него выберится. Поэтому приходилось общаться с органами правопорядка мне самому.

По выражению лиц ребят было ясно, что они не поверили ни единому моему слову. Да я бы и сам не поверил, если бы всё это не происходило у меня на глазах, если бы я сам не оказался в эпицентре этого кошмара. Что теперь? Мне припишут шизофрению, раздвоение личности или ещё какую-нибудь мерзкую болезнь, связанную с психическими расстройствами. Будут тыкать пальцем, шептаться за спиной, а то и вовсе упекут в психушку, если не найдут того самого чёртова Кинг-Конга, который устроил здесь этот хаос, который разбросал всех, как хрупкие игрушки.

Самое странное, даже жуткое, было то, что нигде в холле не было видно ни единого пятнышка крови. Ни капли, ни брызги, ничего, что могло бы доказать правдивость моих слов, подтвердить моё безумное, но реальное повествование. Но неожиданная находка одного из полицейских внезапно перевернула всё с ног на голову и сделала за меня всю грязную работу. С внутренней стороны двери за стойкой, которая вела в подсобку, обнаружился кровавый отпечаток ладони. Огромной окровавленной ладони, которой, очевидно, пытались закрыть тяжёлую металлическую створку. Вероятно, тот, кто запирался, пытался удержать дверь из последних сил, ведь с той стороны не было ручки.

Трое мужчин в форме, держа пистолеты наготове, тихо, почти бесшумно, чтобы не спугнуть преступника, если он всё ещё был где-то поблизости, вошли в помещение. Подсобка освещалась из рук вон плохо, единственная тусклая лампочка едва рассеивала мрак, создавая причудливые тени, которые действовали на нервы.