Один День До Ветра

Один День До Ветра

Кео проснулся до рассвета. Пальцы сами нащупали тёплый камень у груди — амулет из зуба старой рыбы. Он ничего не значил, но держал мысли в порядке.

В стойбище ещё спали. Кто-то храпел — по звуку, это был Тумо. Где-то пищала ночная тварь, которую не догрызли. Всё было, как всегда.

Кео поднялся, прошёл мимо свалки костей, мимо женщины, спавшей вполоборота с ребёнком. Воздух был влажный. Он встал у ручья, смочил лицо, пожевал горькую траву и прислушался — не к звукам, а к пустоте между ними. Там обычно жили духи.

Сегодня — молчали.

Он подумал, как мало у них осталось: охотники — всё реже возвращаются с добычей, женщины — всё чаще плачут в тишине, дети — не слушают. А он? Делает круги из пепла и шепчет в дым.

Но это держало их вместе. Пока ещё держало.

Кео вернулся неспешно. Солнце только-только поднялось, и всё вокруг стало похоже на высохшую шкуру — тёплую, но хрупкую.

Жизнь в стойбище просыпалась медленно, как боль в старых костях. Кто-то хлопал по шкуре, выгоняя насекомых. Кто-то уже рылся в остатках ужина, жевал всухомятку. Женщины натягивали жилы, сплетали петли, спорили вполголоса, не глядя друг на друга.

Мальчишки носились между камнями, крича, что убьют большого рогатого. Их отгоняли — но без злобы. Взрослые тоже мечтали о таком.

Кто-то мастерил ловушку из согнутой ветки, кто-то вырезал костяной крючок. Даже в безрыбные дни кто-то должен был делать вид, что работает.

Кео прошёл между ними — не как старший, скорее как тень. Его не боялись. Его просто знали. Он был как уголь после костра: уже не горяч, но и не пепел.

Он остановился у своего круга из камней, поправил его — не потому что надо, а потому что так делал всегда.

Ничего не происходило. Всё было как всегда.

И это пугало.

Первым вернулся Гату. Слишком рано, чтобы не быть виной.

Он не нёс мяса. Только копьё и злое лицо. Кео взглянул на него — и всё понял.

— Камни пусты, — бросил охотник. — Как будто звери ушли за реку. За далёкую.

Никто не ответил. Только женщина всхлипнула у одного из укрытий. Там лежал ребёнок, завернутый в мягкие шкуры, будто спал. Но не дышал.

Она поднялась и пошла к Кео. Не крича, не обвиняя — просто глядя, как зверь, загнанный в угол.

— Ты пел не те слова. Ты говорил с духами неправильно. И они не услышали.

Кео молчал. Он и сам не слышал их давно. Всё, что он делал — привычки. Камни, слова, дым… Он шёл кругами, потому что не знал, куда идти прямо.

— Ты говорил — дым поднимется, если духи рядом. А дым стелился.

Она ушла. Остальные смотрели в землю.

Кео остался на месте. Долго. Он не пытался защититься. Он не знал, от чего.

Когда солнце уже клонилось, пришли остальные. Шли медленно, будто несли за спинами не шкуры, а смерть.

Тумо шагал первым. Он не бросал слов зря, и когда он заговорил — загудело всё стойбище.

— Мы видели большого. Клыкастого.

Все поняли. Слово «тигр» не прозвучало. Не нужно было.

— Он стоял на пригорке. Не шёл. Не рычал. Смотрел. И мы тоже смотрели. Потом он ушёл. Не убегал — ушёл. Как будто знал, что мы придём с этой вестью.

Дети притихли. Женщины опустили головы. Даже самые упрямые старики не перебивали.

Кео стоял у круга. Всё тело гудело, как натянутая тетива.

— Они ушли давно, — проговорил он. — Их не видели с тех времён, когда небо ещё было выше. Они ушли. А теперь вернулись.

Он посмотрел на горизонт — туда, где исчез тигр.

— Что-то сломалось в круге. Или, может, наоборот, соединилось. Но духи молчат. А звери — нет.

— Ты думаешь, он за кем-то пришёл? — Тумо сидел, опершись на своё копьё, не глядя на Кео.

— Не знаю, — ответил шаман. — Раньше знал. Теперь — нет.

Они сидели у кострища, где не горел огонь. Дым жёг глаза, хотя дрова не трещали. Всё было как будто по обычаю — но не так.

— Мы же не трогаем клыкастых. И они нас. — Голос Тумо был ровный. Сухой, как шкура старого льва.

— Может, мы что-то нарушили, и не заметили, — сказал Кео. — А может, духи велели ему вернуться. Не к нам. К тому, кто идёт.

Тумо вскинул голову.

— К кому?

Кео не ответил. Он сам не знал. Но в глубине — знал. Только не словами.

Он поднялся и пошёл к каменному кругу. Положил туда пепел от прежних обрядов, кости птицы, щепотку красной глины.

Слова с трудом шли с языка. Как будто кто-то сжимал ему горло.

Он прошептал:
— Если ты вернулся… — и запнулся. — Если это ты… дай мне знак. Или не дай. Но не молчи. Это хуже всего.

Ветер повёл дым в сторону. Он не поднимался вверх. Но и не стелился по земле.

Только закружился, будто ждал чего-то.

Утро не наступило — оно просочилось. Как зверь, крадущийся сквозь кусты. Без звука. Без краски.

Кео уже не спал. Он просто сидел. Смотрел, как пепел в круге расползается тонкой змеёй — не так, как всегда. Он запоминал это движение.

Он чувствовал: в воздухе нет прежней тяжести. Не легче стало — но по-другому.

Женщины сновали между лежанками, собирали остатки кореньев. Дети еще не проснулись. Даже мухи кружили как-то медленно.

Кео вышел к стойбищу.

— Сегодня — не день охоты, — сказал он громко.

Обычно он не начинал с этого. Но люди поняли.

Тумо подошёл ближе. Смотрел, щурясь, в сторону леса.

— Что ты видел ночью? — спросил он.

— Ничего, — ответил Кео. — Но ветер начал дышать иначе. И духи замерли не от страха. Они ждут. А если духи ждут — нам нельзя бежать.

Тумо кивнул. Его рука легла на плечо Кео.
— Скажи, когда придёт время. Мы не уйдём.

Кео молчал. Ветер тронул сухую траву у их ног. Впервые за много дней — не как ветер. Как дыхание. Живое.