Одиночество в толпе поклонников

Иногда самые яркие звёзды остаются один на один с собой — когда гаснет свет

софитов и замирает зал. Эта глава — о честности перед собой, цене славы и

поиске настоящей опоры внутри. Для тех, кто знает вкус аплодисментов… но

всё ещё ищет свой голос в тишине.

***

Никита, для сцены — просто НИК, шёл по коридору частной клиники чуть быстрее обычного,

будто за ним уже крались фанаты с айфонами наперевес. Впрочем, фанатов у него пока не было…

Зато в голове жили все нужные люди: Егор Крид и Сергей Ходьков, Даня Милохин и Ивангай,

Майкл Джексон и Джастин Бибер. Их лица мелькали в ленте как иконы новой эпохи; они были для

Никиты чем-то вроде родных братьев-двойников.

В ушах до сих пор гремели треки Крида и Милохина; всплывали фрагменты видео Ивангая; а где-то

внутри жил голос Ходькова: “Стань своим среди своих”. Он ловил себя на мысли:

«А если я тоже смогу стать одним из них? Не просто зрителем или поклонником — тем самым

парнем в первом ряду. Тот самый НИК».

Он не просто мечтал о славе — он почти дышал ею. Эти имена были для него не кумирами с экрана,

а потенциальными коллегами… братьями по цеху на будущих афишах. Все они казались почти

роднёй только потому, что тоже когда-то начинали с нуля.

НИК ухаживал за собой без фанатизма: главное было ощущение стиля и внутренней свежести. Но

куда сильнее любой внешней работы жгло желание быть замеченным настолько сильно, чтобы

однажды его имя звучало рядом со всеми этими легендами.

1Сегодня он пришёл к доктору Альфреду потому что понял: мечта о славе стала чем-то большим

простого хайпа или лайков под фото. Она требовала ответа взрослого человека — того самого

взгляда сквозь маску успеха прямиком в закулисье души.

Говорили (и шептали звёзды между собой), что Альфред умеет видеть под оболочкой любого

артиста настоящую боль… Ту самую трещину во внутреннем мире даже самых сияющих людей на

обложках — будь ты хоть трижды знаменитым или только грезишь об этом между чужими лайками.

Коридор был длинным и полутёмным; свет падал полосами через матовые окна потолка так странно,

словно время тут текло иначе. Дверная ручка кабинета была прохладной на ощупь.

НИК остановился перед дверью доктора Альфреда и вдохнул полной грудью…

Сейчас начнётся разговор без фильтров – тот самый момент истины для всех своих среди чужих.

Ник постоял у двери чуть дольше, чем хотел признаться самому себе. Пальцы скользили по

прохладной металлической ручке, сердце билось слишком громко для обычной встречи. Вдохнул

глубже… и открыл дверь.

Кабинет встретил его мягкими фисташковыми оттенками — стены словно впитывали шум большого

города за окном, оставляя внутри только тишину да уют. Где-то сбоку лениво плавала золотистая

рыбка в большом аквариуме; её неспешные движения задавали ритм всему пространству.

На массивном столе XIX века не было ни компьютера, ни телефона, ни одной современной детали

— лишь старинная чернильница да лампа с потускневшим абажуром.

В углу тихо тикали напольные часы с латунным маятником, их размеренный ход был почти

медитативным.

У окна стоял пожилой мужчина с густой сединой, держа большой блокнот на согнутом предплечье.

Он что-то быстро записывал, иногда задерживая взгляд на мокром стекле, как будто слушал не

улицу, а собственные мысли.

Когда Ник вошёл, доктор Альфред повернулся к нему с чуть насмешливой, но очень доброй

улыбкой:

— Проходите… Присаживайтесь, молодой человек.

Ник аккуратно закрыл дверь и опустился в глубокое кресло напротив стола. Кресло было настолько

мягким, что казалось — оно готово принять любые твои тревоги, даже те, о которых не говорят

вслух.

Доктор Альфред сел напротив, не отрывая взгляда от Ника, держа блокнот на колене так легко, как

старую добрую книгу.

— Ну-с… Как ваши дела? И как мне к вам обращаться?

— Ник… — коротко сказал парень.

Альфред чуть приподнял бровь:

— Ник… Красивый псевдоним,— задумчиво произнёс он.— Или всё-таки настоящее имя артиста на

пороге большой сцены?..

Он усмехнулся уголком рта:

— Что ж, рассказывайте честно: зачем пришли ко мне сегодня?

За окном город шумел своей жизнью; а здесь время тикало иначе — размеренно и очень лично. Ник

впервые почувствовал: сейчас можно быть настоящим, даже если весь остальной мир ждёт

очередную маску.

2Ник замер в кресле на пару секунд дольше обычного. Сердце билось так, будто его только что

выкинули на сцену “Уэмбли” или “O2 Arena” — тысячи глаз, миллионы вспышек…

Но здесь не было толпы, только тишина и взгляд доктора Альфреда, который будто видел его

насквозь.

Поймав себя на том, что не может вымолвить ни слова, Ник слегка улыбнулся и наконец произнёс:

— Знаете, доктор… Мне очень важно стать известным. Не просто “мечтаю” — я иду к этому

каждый день, это уже часть меня. Но внутри всё время что-то мешает, тревожит… Будто какая-то

невидимая стена стоит между мной и этой самой славой. Я не понимаю, что это за страх или

сомнение, но оно не даёт мне покоя. Доктор, вы сможете мне помочь?

Альфред мягко улыбнулся, чуть склонив голову набок:

— Ник, не волнуйтесь, здесь не сцена и не кастинг, тут можно быть собой. Позвольте мне задать вам

несколько вопросов? Для начала честно представьте: что для вас значит быть знаменитым? Что это

даст именно вам — не толпе, не родителям, не подписчикам?

Ник загорелся изнутри:

— Это когда тебя знают все! Поклонники повсюду, разговоры о тебе не смолкают ни в одной ленте

новостей… Деньги, признание, толпы фанатов — вот это всё настоящее! Ты идёшь по улице — и

Загрузка...