Одно лишь касание

Мертвая среди живых

Йоши

Раньше я не часто задумывалась о смерти. Каково это — потерять того, кого видишь каждый день? Многие теряют в детстве отца, или мать, или других родственников, друзей, любимых. Сейчас я сполна понимаю тех, кто утратил последний вариант. Даже чересчур хорошо понимаю.

Прошло уже три года с его смерти.

Я переехала учиться в другой город. Он больше, современнее, и зарплаты здесь выше. Переехала я сюда полгода назад. Сначала мама пыталась отговорить меня, но Феликс настоял, чтобы я поехала. Он говорил, что путешествие лишним не будет. Да и жизнь здесь лучше.

Живу в съемной квартире — уютной. Есть кухня, спальня, гостиная и душевая, все в стиле лофт. В общем, мне нравится. Сейчас приходится ездить в университет на автобусе, учусь на секретаря.

Прошло два года, но... я все равно не могу его забыть. Никак не выходит у меня из головы. Я даже по ночам слушаю его голосовые сообщения, пересматриваю наши совместные фото и видео.

Раньше я не понимала смысла этих воспоминаний в цифровом формате. Но теперь понимаю: так ты возвращаешься в те моменты, которые тебе дороги. Как вы смеетесь, радуетесь жизни... обнимаетесь... как все было хорошо.

Я начала записывать свои мысли о нем в тетрадь. Так мне порекомендовал психолог, который помог выбраться из депрессии.

Мама и Феликс теперь живут вместе, как муж и жена. Она взяла его фамилию, но я оставила свою. Не потому, что мне дорога фамилия отца. Вовсе нет. Просто я не хотела лишний раз слышать фамилию того, кого любила всем сердцем.

Иначе я утону. Утону в своих слезах и, возможно, достигну предела.

Но я не из тех, кто прыгнет с пятидесятого этажа, решив, что так можно встретиться с любимым человеком. Во-первых, я в это не верю — что после смерти мы снова встретим тех, кого потеряли. А во-вторых, я не эгоистка, для которой важны только ее чувства. Я понимаю, что есть живые, которым я нужна. Например, мама, сестра, Лимия и Феликс.

После похорон мы с Феликсом сблизились. Я даже начала считать его своей родственной душой.

Во многих книгах и фильмах отчимы — отрицательные персонажи: манипуляторы, тираны, абьюзеры. Но Феликс совсем другой. Он добрый, честный и справедливый. Отличный отец и муж. Я часто замечаю, как он смотрит на маму — нежно, ласково. Не похотливо, не властно, не как собственник. А наоборот — сдержанно, бережно. А мама рядом с ним словно расцветает. Это даже умиляет, и в такие моменты я улыбаюсь.

Вот оно каково — найти того самого человека.

Осталась жалкая неделя до первого сентября. Я всегда ненавидела этот день — и тогда в школе, и сейчас в университете. Хотя здесь он хотя бы проходит без пафосных линеек и торжественных речей. Просто присылают расписание на неделю.

Университет у нас большой. Все в бело-синих тонах — скромно и безвкусно. И, как это часто бывает, чем больше университет, тем дальше друг от друга нужные кабинеты. На первом этаже — аудитории с номерами от 1800 до 1987, на втором — с 2029 до 2200. А где все остальные? Черт его знает. Я даже думала, что строители нумеровали кабинеты наугад, молясь всем святым.

Единственный плюс в этом — по дороге до нужной аудитории можно успеть пробежать стометровку за пять минут. За такое мой физрук поставил бы мне высший балл за год и зааплодировал.

Я записывала очередную запись в дневник, когда вдруг зазвонил телефон. Отложив карандаш, взяла его в руку. На экране высветилось: «Мама». Я нажала на кнопку «Принять вызов».

— Да, мам? — сказала я, прижимая телефон к уху и откидываясь на спинку кресла.

В трубке послышалось мамино дыхание.
— Доченька...
— Привет, мам.
— У меня к тебе просьба.
— Слушаю, — выжидающе произнесла я.
— Мне нужно с тобой увидеться. Могу приехать?
— Если хочешь, я приеду.
— Ох, это даже лучше.
— Хорошо, жди. Скоро буду.
— Жду, милая.

Мама попрощалась. Я сбросила вызов и начала собираться. Обычно я приезжаю в гости по выходным, но, похоже, сейчас особый случай. Беру с собой повербанк, заряжаю наушники, делаю бутерброды и заказываю билет на поезд.

Дорога заняла пять долгих часов. Я выбрала место наверху. С детства любила верхнюю полку в поезде — будто паришь над всеми, как птица в небе. Да и спать там удобнее.

Листаю ленту в соцсетях, параллельно жуя бутерброд с колбасой и твердым сыром. Поезд слегка трясет. Всегда так. Не знаю почему, но это убаюкивает меня, как младенца.

Наконец, долгие пять часов подходят к концу. Выйдя из вагона, я сразу вижу Феликса.

Мы обнимаемся, рассказываем друг другу новости. Затем садимся в машину и едем домой. Потом я обнялась с мамой, а Феликс, перед тем как уйти по работе, тепло обнял нас обеих.

— Прошу прощения, что покидаю вас, но скоро вернусь. Незавершенные дела. Через два часа буду здесь.
— Хорошо, мы будем ждать.

Мы с мамой помахали ему рукой, он ответил тем же, а затем закрыл за собой дверь.

— Ну что, пойдем в гостиную?
— Давай.

Мы прошли в гостиную и, сев на диван, долго обнимались. На столе стоял чайник с чашками. Мама предложила мне чай и начала наливать.

— Ну как ты? Все в порядке? — спросила она.
— Да, все нормально, мама. А у тебя как дела?

Она тихонько вздохнула и покачала головой, намекая, что все далеко не так хорошо, как хотелось бы.
— Все как-то... Устала я.

Я понимающе кивнула.
— Понимаю. Такое бывает.

Мама сделала глоток чая и посмотрела на меня.
— Соскучилась по тебе...
— Я тоже скучаю по тебе.

Она нежно улыбнулась.
— Как тебе городок? Все нравится?
— Да, все. Правда, университет огромный, так что приходится бегать по корпусам в поисках кабинетов.
— Да... В кампусе легко заблудиться, но со временем, уверена, ты сориентируешься.

Она снова отпила чай.
— Как учеба у тебя? Удается все успевать?
— Да, по философии все нормально, тригонометрия тоже.
— Хорошо... А как с личной жизнью? Есть у тебя ухажёры?

Новый профессор? Или призрак прошлого?

Утро первого сентября выдалось тяжелым, и я еле заставила себя встать с кровати. Чуть не опоздала на лекцию к очень противному преподавателю. У нас с ним взаимная неприязнь. Темой занятия была всемирная история.

Я сидела на паре. Кто-то говорил, кто-то сплетничал, кто-то читал, а кто-то играл в телефоне. Я же, уткнувшись в тетрадь, клацала ручкой, никого не замечая. Клац. Клац. Клац. Клац... и так до бесконечности. Наконец до меня донесся чей-то голос.
— Всем доброе утро, уважаемые студенты, я ваш новый преподаватель.
Все замолчали, разглядывая профессора с ног до головы. Я даже головы не подняла, всё пялясь в пустые клеточки. Двадцать восемь в длину и четырнадцать в ширину. Все точно под линеечку. Одна клетка среди тысяч ничем не отличалась от остальных.
— Комадо. Комадо.
Кто-то позвал меня. Наконец подняв голову, я увидела, что все одногруппники повернулись ко мне.
— Да? — протерла я глаза двумя пальцами.
— Можете ответить на третий вопрос?
От голоса я мгновенно взбодрилась. Чуть хрипловатый, низкий, бархатный. Раскрыв глаза, я на миг увидела его… живого, во весь рост. Но видение тут же исчезло. Это был преподаватель — высокий и спортивный. Брюнет в костюме-тройке, но на его лице красовалась маска. Причём не медицинская, а на всё лицо, закрывающая лоб и подбородок. Будто он хочет от всех скрыться.
— С вами всё хорошо? — поинтересовался он.
— Да, нормально. Так что за вопрос? — открыла я тетрадь на нужной странице.
— Третий.
— Ах, да, конечно.
Я начала зачитывать ответ из учебника.
Преподаватель, сидя за столом и положив подбородок на кулак, постукивал пальцами свободной руки. Когда я закончила, он кивнул и начал лекцию.

Достав ручку, я принялась записывать. Со мной рядом сидела та, кого я называла Болтушкой-под-ухом. По прозвищу понятно, что эта девочка постоянно трещала с подружками, не давая мне сосредоточиться.
Так было и сейчас. Закатив глаза, я несильно пнула её ногой. Она замолчала и повернулась ко мне.
— Чего боишься? — ехидно спросила она.
В ответ я лишь выгнула бровь.
— Боишься, что он станет моим? — пояснила она, закатив глаза.
— Ты о ком?
— О новом профессоре. Что, тоже втюрилась?
Вздохнув, я наклонилась к ней.
— Слушай, мне вообще по барабану, с кем он. Можешь наконец закрыть рот и дать мне сосредоточиться? Тебе бы тоже не помешало.
Я отвернулась. Её ухмылка мгновенно пропала, и я почувствовала на себе холодный взгляд, но не обратила внимания.

Наконец пара закончилась, и все вышли в коридор, направляясь на обед. А я осталась, сев на лавку в холле. Как же хочется домой...

Холл постепенно опустел. Эхо шагов стихло, остался только мерцающий свет люминесцентных ламп и далёкий гул университетской жизни. Я обхватила колени, уткнувшись лбом в прохладную ткань юбки. Мысли путались: ненавистный будильник, злобный взгляд старого препода, бесконечные клеточки тетради... и этот новый.
Почему он носит маску на всё лицо? Хотя, может, у него шрамы... Его голос, этот бархатный хрип, будто проскрёб что-то заржавленное внутри меня. И эта маска. Не медицинская, а театральная, из чёрного бархата, скрывающая всё, кроме глаз. Глаз, которые, кажется, видели не ответ на третий вопрос, а что-то ещё.
«Боишься, что он станет моим?» — ехидный голос Болтушки снова прозвучал в голове. Я фыркнула про себя. Не в этом дело. Дело в том, что за этой маской было что-то… знакомое. То мимолётное видение, которое проскочило и растворилось, как сон. Может, просто усталость?
Вдруг дверь аудитории тихо скрипнула. Я невольно подняла голову. На пороге стоял он — профессор в маске. Он смотрел прямо на меня, держа в руках пару книг.
— Вы не на обед? — его голос, даже приглушённый холлом, звучал отчётливо и чуть мягче, чем на лекции.
— Я… не голодна.
Он сделал несколько шагов в мою сторону, и солнечный луч из высокого окна упал на маску, подсветив тонкую серебряную нить вышивки у виска — извилистый, как лабиринт, узор.
— Ваш ответ был точен, но слишком книжным, — сказал он неожиданно. — Как будто вы цитировали текст, но не проживали историю. В следующий раз попробуйте представить, что чувствовали люди той эпохи. Не даты, а эмоции.
Он собирался уйти, но обернулся.
— И, Комадо… постарайтесь высыпаться. Пустые клетки тетради — плохие собеседники.
Он ушёл, оставив меня в полном смятении. Почему его забота, сказанная чужим голосом сквозь маску, задела меня больше, чем все сегодняшние раздражения? Я медленно разжала пальцы и увидела, что на ладони остались красные следы от ногтей. Что-то начиналось. И это что-то было куда страшнее и интереснее, чем сплетни Болтушки.

На следующей паре я старалась выкинуть преподавателя из головы. Возможно, сердце колотится оттого, что… скучаю по нему? (по кому? Нужно уточнить, иначе непонятно) Теперь я вижу его черты в другом человеке? Хотя внешность скопировать можно, характер — вряд ли. На философии в основном отвечали с передних парт, я же сидела на четвёртой и крутила от скуки карандаш на пальце.
Когда прозвенел звонок, я поспешила в раздевалку. Одевшись, вышла из университета и направилась к остановке.
Феликс переводил мне 10 000 каждый месяц, за что я, конечно, была ему благодарна. Мне бы хватило на такси, но у меня фобия таксистов. Причём с детства я боялась их больше, чем стоматологов. Остро ощущала неприятное чувство беспомощности и одиночества, оставаясь наедине с незнакомцем.
Увидев знакомую вывеску, я зашла в кофейню. В университетском буфете кофе на вкус — как вода со ржавчиной. Заказав капучино, я стала ждать. Бариста работал быстро. Выйдя на улицу, я пошла к остановке, попивая крепкий напиток, как вдруг услышала сзади ругательства:
— Твою мать!
От любопытства я обернулась и увидела, как парень с платиновыми волосами сидит в луже у остановки, а у него из затылка течёт струйка крови. Похоже, он поскользнулся и стукнулся. Не в силах пройти мимо, я подошла и протянула руку.
— Вставай.
Парень удивлённо на меня посмотрел, но руку принял. Помогая ему сесть на лавку, я достала из сумки салфетки и пластырь.
— Прижми к ране.
— Спасибо, — поблагодарил блондин.
— И с чего ты решила помочь? — спросил он, повернувшись.
— Честно? Жалко стало, — призналась я.
Он хмыкнул.
— Жалко? Обычно люди проходят мимо. Максимум — снимут на телефон.
— Я не такая, — пожала я плечами. — И вообще, ты мог себе что-нибудь серьёзное сделать.
— Да уж, чувствую, — поморщился он, убирая салфетку. — Прекрасный день. Ещё и с разбегу головой об асфальт.
— Ну… теперь хотя бы не один, — попыталась я пошутить. К моему удивлению, он улыбнулся.
— Правда, спасибо. Я Сирой, если что.
— Йоши.
— Слушай, Йоши, — он взглянул на меня поверх салфетки, — а мы случаем не встречались? Где-то я тебя видел. А, вспомнил! На прошлом дне рождения Феликса.
Сердце болезненно сжалось при мысли не о Феликсе, а о любимом человеке. (нужно уточнить, о ком речь) Заметив моё выражение лица, Сирой произнёс:
— Ох, прости, не хотел задевать.
— Ничего, — оборвала я его. — Всё нормально, — улыбнулась я через силу.
Как оказалось, Сирой ездил на том же автобусе, что и я. Мы сели вместе и разговорились. Я тоже постепенно его вспомнила, хоть это и было неприятно.
— Так вы с Сакуто были друзьями?
— Ну… — он скривил губы. — Не то чтобы друзьями… скорее, я был его помощником.
Я нахмурилась. Каким ещё помощником?
— В какой сфере?
Поняв, что сказал лишнего, он ответил уклончиво:
— Я… помогал ему устраиваться на работу.
Я сузила глаза. Что-то он недоговаривал, но давить не стала.
Сирой с виду казался агрессивным, но если к нему по-доброму, он отвечал тем же и становился разговорчивее. Он работал офис-менеджером и подрабатывал бариста.
Попрощавшись у моего дома, я вошла в квартиру. Переодевшись, стала готовить ужин — салат с курицей и сыром. Поев, я залезла в телефон, чтобы найти ближайшие к университету танцевальные студии. Найдя подходящую, договорилась о встрече в субботу. Там выдают тренировочную форму. Обучали многому: балету, танго, вальсу, квикстепу*, сальсе, румбе*, джайву* и даже фламенко*.
Меня интересовали вальс и, пожалуй, танго. Погружаться глубоко в искусство танца я не хотела. Для меня это был просто выплеск эмоций. Да и вообще — это полезно.
Сделав уроки, я, уставшая, сразу легла и быстро заснула в ожидании завтрашнего дня.

Шаг вальса, грусть памяти

Йоши

Прошла неделя, и профессора вместе с бесконечными парами буквально высосали из меня все соки. Я чувствовала себя выжатой, как лимон. В субботу я ленивой, чуть волочащей ноги походкой направилась к танцевальной студии, надеясь, что хоть там смогу отвлечься.

Пройдя внутрь, я остановилась у приоткрытой двери одного из залов. За ней танцевали ребята примерно моего возраста: кто-то слишком серьёзный, кто-то, наоборот, смеялся, сбиваясь с ритма. Тренер жестикулировала руками, показывая движения, и от её уверенных жестов в воздухе возникала какая-то ритмичная, почти осязаемая энергия.

Танцевальная студия представляла собой просторный светлый зал с ровным, слегка пружинящим полом — идеальным для плавных, уверенных шагов. Паркет мягко отражал свет, не скользил и не цеплялся за обувь. Одна длинная стена была полностью закрыта зеркалами от пола до самого потолка — в них отражалась вся группа, как в огромном кадре фильма. В нескольких местах у зеркальной стены виднелись балетные станки, на которых несколько учеников растягивались, пытаясь попасть в ритм разминки.

Яркие потолочные лампы освещали зал мягким светом, а нейтральные бежевые стены создавали спокойную, почти домашнюю атмосферу. В одном углу стояла музыкальная аппаратура: колонки, проводка, небольшой пульт и ноутбук, с которого лилась музыка. Чуть дальше — высокая стойка, где лежал чей-то телефон с плейлистом.

У стены стояли несколько стульев и длинная деревянная лавка, почти пустая: танцоры редко сидят, они либо двигаются, либо ждут, чтобы снова двигаться. Мебели было минимум — зал оставался воздушным, свободным, дышащим.

На дальней стене находилась дверь в раздевалку. Из приоткрытого окна тянуло прохладным, свежим воздухом — вентиляция работала идеально. В помещении царили порядок, спокойствие и та особенная сосредоточенность, которая бывает только там, где люди пришли не просто провести время, а чему-то научиться.

— Ручки перед собой. Шаг назад, вправо — раз, два, три… Шаг вперёд, влево — раз, два, три, — произнесла тренер.

— Простите, — тихо сказала я, пытаясь привлечь её внимание.

Она обернулась. Передо мной стояла стройная девушка с длинными ногами, резкими скулами и тёмно-каштановыми волосами, собранными в плотный хвост. На ней был облегающий костюм, почти как у дайверов, подчёркивающий каждое движение.

— Ох, здравствуй! Оливия, замени меня на пару минут! — крикнула она другой девушке.

У стены стояла высокая блондинка с холодным взглядом. Она коротко кивнула и сразу же продолжила тренировку, только её голос звучал строже, резче, будто каждое слово было командой.

Тренер подошла ко мне ближе:
— Здравствуй. Я Далия, буду твоим тренером по танцам.
— Очень приятно. Йоши, — ответила я, пожав ей руку.

Её ладонь была тёплой, крепкой, уверенной — как у человека, который точно знает, что делает. Далия провела меня по другим залам; они отличались размерами, освещением и набором принадлежностей, но каждый дышал этой же тихой танцевальной жизнью.

— Итак, какими танцами ты хочешь заниматься? — спросила Далия, обернувшись с неизменной, немного лучистой улыбкой.
— Наверное… начну с вальса.
— Отличный выбор для новичков. Вальс проходит у нас в третьем зале — по вторникам, четвергам и воскресеньям. В будни — в шесть, в выходные — в двенадцать.
— А сколько стоит неделя уроков?
— Четыре тысячи пятьсот.

Я улыбнулась — скорее себе, чем ей — и кивнула.
— Увидимся завтра.

Мы попрощались, и я поехала домой. Уже там рассказала родителям, что записалась на курсы танцев. Они обрадовались и поддержали меня, как всегда.

Я сидела на кухне и пила кофе, когда в кармане завибрировал телефон. На экране высветилось имя Лимия.
— Привет! — её голос звучал энергично, будто она только что выбежала на улицу. — Ну что, ты уже в студии?
— Ага, дома уже как час, — хмыкнула я, сделав глоток кофе. — Ты как?
— Да… нормально. Или почти, — Лимия вздохнула так, что даже через телефон было слышно, насколько тяжёлым выдался у неё день. — Слушай, я хотела поговорить… про Мико.
— Что-то случилось?
— Нет-нет, просто… — она помолчала. — Он опять почти не спал. Говорит, что пытается держаться, но смерть друга до сих пор висит на нём тяжёлым грузом. Особенно потому что это был Йоши… ну, ты знаешь. Они ведь были не просто друзьями.

Я сглотнула и ответила спокойным тоном:
— Понимаю. Он и раньше переживал тяжело, но сейчас… наверное, ему просто нужно время.
— Мико говорит, что старается не показывать, но я же вижу. Иногда он просто сидит молча, смотрит в одну точку. Вчера сказал, что начал вспоминать каждую мелочь, даже самые глупые шуточки Йоши. И чем больше вспоминает, тем сильнее давит.
— Он хоть разговаривает об этом с тобой? — спросила я, проводя пальцем по холодному стеклу стакана.
— Пытается. Но чаще говорит: «Не хочу грузить». Хотя я же не против! — Лимия чуть нервно усмехнулась. — Знаешь, мне кажется, он чувствует вину, хотя вины там никакой нет.
— Такое часто бывает. Иногда люди винят себя за то, что не успели что-то сказать или сделать… хотя невозможно было предугадать.
— Вот, вот! Ты меня понимаешь. — В её голосе прозвучало облегчение. — Я просто хочу, чтобы он знал: мне можно всё сказать, хоть среди ночи.
— Он это знает, Лимия. Просто дай ему быть рядом, когда он сам захочет.

На секунду в трубке стало тихо. Потом она снова заговорила:
— А у тебя как дела? Ты же на тренировку пошла?
— Завтра пойду.
— Хорошо, — улыбнулась она. — Потом расскажешь, как прошло.
— Обязательно.

Мы попрощались, и телефонный экран погас. Я на секунду задержала взгляд на зеркале.

Я сжала кулаки, пытаясь сдержать слёзы. Для всех я была спокойной и безэмоциональной, но это была лишь маска. На самом же деле внутри меня всё разрывалось. Не будь у меня этой выдержки, я бы орала истошными воплями со слезами. Время не лечит, ты просто забываешь про раны. Но рано или поздно они дают о себе знать. Я подошла к шкафчику, открыла его и достала успокоительное. Выпив две таблетки, запила их водой. Успокоившись, я решила пойти в свою комнату и включить телевизор.