Однодневки

– Сюда редко приходят из внешнего мира, – сказала трактирщица вместо приветствия.

Талек скинул с плеч мешок с пожитками, положил на пол, присел за стойку и потер ладонями морщинистое лицо. Конец пути сопровождали не прекращавшиеся снег и ветер. Талек устал, промок, замерз и из-за чар Карги слабел час от часу. Однако здесь, в приютившемся на окраине поселка трактире с замшелой крышей, было тепло и уютно: в очаге-флейте потрескивали угли, смолисто пахла резная мебель, тянуло с кухни кашей.

Талек принюхался и сразу раскрыл на поясе кошелек.

– Чем у вас платят?..

– Тем же, чем и у вас, – трактирщица пожала плечами. – Конечно, ценится и то, чего тут нет: специи, благовония, кофе... Мы не любим выбираться во внешний мир. Я – Ульмаха.

– Талек.

Окинув гостя пристальным взглядом, Ульмаха взяла глиняную кружку и налила чаю. Талек благодарно кивнул.

– Грейся, – она облокотилась на стойку и погладила большим пальцем усики над верхней губой. – Впрочем, будь сейчас теплее, ты не прошел бы по ущелью.

Хмыкнув, Талек сделал глоток и обхватил чашку за шероховатые бока.

– Будь сюда легко добраться, вашу долину не считали бы бредовой сказкой.

– Бредовой?! – рассмеялась трактирщица. – Считали б – не искали. Раз в пару лет обязательно находится кто-нибудь упорный, отчаянный… дурной.

Талек сердито сверкнул взглядом. Ульмаха обезоруживающе улыбнулась.

– И многие нашли, что искали? – он посмотрел ей в глаза.

– Да как сказать… Я им советовала не тратить впустую остатки отведенного времени. Но ты ведь меня не послушаешь?

Талек наклонил голову, и спутанные волосы упали по обе стороны сухих скул, словно два сорочьих крыла. Ульмаха вздохнула.

– Ясно. Упрямый. Как захочешь пойти к Предвестнице, скажи, я провожу… или внука кликну.

«Внука, – горько подумал Талек. – Внука…»

Трактирщице было не больше тридцати на вид. Дородная, с копной густых темных волос без единой нити седины и с голубыми, как горные озера, глазами. Яркое синее платье, беленький фартук. Она лучилась жизнью! А Талек выглядел дряхлым стариком.

Вслух он произнес лишь:

– Спасибо.

* * *

Талек дал себе два дня восстановить силы и продумать рассказ для Предвестницы.

Он знал, что попытка заинтересовать ее и добиться сочувствия – одна, но всегда был слишком упрямым и не сдавался без борьбы. Даже дочь говорила ему: сказка о долине – чушь, тем более Предвестница в ней отказывает путешественнику. Однако все свое оставшееся время Талек искал путь сюда. За находку ему заплатили бы чем угодно, хоть молодостью, но он не собирался никому раскрывать дорогу, пусть чары Карги и обрезали его жизнь до жалкого года.

Талек колдовал десятилетиями. Истина колдовства крылась в том, что жизнь не бралась из ниоткуда. Где-то убывало, где-то прибывало.

Кроме того, в мире почти не сохранилось нетронутых чудес.

– Ульмаха! – спустившись в зал, позвал Талек трактирщицу. – Отведи меня! Пора!

Ульмаха выглянула из кладовки и крикнула внуку:

– Смени-ка!

Набросив плащ, она вышла из трактира. Талек поспешил за ней, кутаясь в полосатую шерстяную накидку: горный мороз нещадно щипал его ветхую кожу и грыз скрипящие кости.

Широкая тропинка привела в поселок. Одноэтажные домики собрались в низине, словно ягоды снежника с пожелтевшими листиками-крышами в горсти. На заборах висели гирлянды колдовских ламп, но кристаллы медленно тускнели – солнце уже поднималось над склонами, окрашивая их в розовый. Жители просыпались, желали соседям доброго утра и обнимались. Раскладывал на прилавке свежую форель рыбак, открылась пекарня, распахнулась дверь в лавку травника…

Талек выделялся среди местных, «вечно молодых и цветущих», как про них говорилось в сказке. Выделялся не только почтенным возрастом. Да, за два дня он и правда не увидел стариков, но, в отличие от жителей поселка, Талек еще совсем не улыбался и не спешил никому навстречу с объятьями. На него смотрели, словно на древнюю мрачную диковинку.

– Не устал? – поинтересовалась Ульмаха, дойдя до сквера на центральной площади. Трактирщица раскраснелась от ходьбы, глаза сияли. – Можем передохнуть. Сейчас опять в гору.

Талек отрицательно помотал головой, хотя не отказался бы присесть.

– Упрямый… – цокнула языком Ульмаха и повела его дальше.

Вскоре улица сузилась, превратилась в лестницу, вначале пологую, затем круто забирающую вверх между стен домов. Перил не было, и Талек тяжело опирался на камни, чувствуя укусы холода даже через толстенные рукавицы. Ульмаха летела впереди, порой ожидая, пока он осилит очередные пять, десять… двадцать ступеней.

На последних ста ступенях лестница сворачивалась серпантином, в конце ныряя в просторную пещеру. Дочь однажды сказала Талеку: «Чем ближе цель, тем легче идти». Однако его силы уходили с каждым шагом. Шаги, точнее, потраченное на них время, приближали к смерти. В душе Талек горько посмеивался над своей надеждой на милость Предвестницы.