Матрёна, старая служанка, трижды на дню собиравшаяся отдать Богу душу, в тот миг и правда чуть не померла. Барина ещё с неделю никто не ждал, а тут как копыта застучат, как колёса затрещат! Ух! Давно поменять их надо было… А какая брань пошла по двору! От испуга Матрёна подавилась грушей в меду и зашлась кашлем. Помочь было некому – грушу она ела тайком, стащив из личных запасов барыни. Так что старая служанка не знала, что хуже: попасться на воровстве или пустить барина в дом.
А барин тем временем уже и сам ворвался, спугнув прикорнувшего у двери Яшку, наступил на хвост коту Ваське, зацепился за ковёр, едва нос о первую ступеньку лестницы не расквасил, выбранился на чём свет стоит, бросил пустую вазу во всё того же Яшку, промахнулся, снова выялался, а ваза злополучная по полу осколками рассыпалась.
В общем, сообщал барин о своём прибытии так громко, как только мог. И конечно же, когда со стуком распахнул дверь в спальню барыни, никого, кроме той самой барыни, в постели-то и не обнаружил. Барыня только голая лежала, одеялом прикрывалась. И это ясным днём да перед самым обедом.
– Ах, мой дорогой супруг! – воскликнула она, и в голосе её с лёгкостью можно было расслышать приятное удивление.
«Ну, актриса!» – восхитился молодой полюбовник барыни, притаившийся на балконе за окном. Усмехнувшись, он поставил пальцы домиком, прыгнул вниз и плавно и мягко приземлился на недавно скошенную траву у дома. С третьего этажа прыгнул.
На большее магии воздуха не хватило, но не зря же он столько бегал от обманутых мужей, что и на сей раз довольно скоро добрался до спрятанной в кустах неподалёку брички.
– Михаил Фёдорович! – ахнул слуга. Сейчас, одетый безукоризненно, с военной выправкой, привлекательным, гладко выбритым лицом, смоляными волосами, лишь на висках слегка посеребрёнными сединой, он больше походил на родовитого дворянина, нежели совершенно голый, взлохмаченный мальчишка, золотистые волосы которого давно нуждались в услугах цирюльника. – Да как же так?
– Хех, – на красивом лице, соблазнившем не одну местную и неместную красотку, появилась виноватая улыбка. Но скорее, чтобы умилостивить неодобрительно качавшего головой слугу. – Так получилось… Больно уж хороша барыня оказалась.
– Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович…
– Ну что ты, Арсений! Всё же хорошо! Подумаешь, пробежался немного…
Арсений на самом деле считал хозяина мальчишкой, хоть тому и исполнился недавно двадцать один год. Но разве взрослый, разумный мужчина будет бегать по траве босиком, да ещё без какого-нибудь намёка на одежду? Ещё и места свои срамные не прикрывает! И ладно бы просто бегал, когда заняться нечем, так ещё и такой важный день выбрал! Нет, мальчишка и есть!
– Холодно сегодня! – пожаловался Михаил слуге, подавшему ему одежду. Прежняя, как и обувь, осталась где-то под кроватью у барыни. – Так и заболеть недолго!
– Весна, Михаил Фёдорович, яблони в цвету – что ж Вы хотели? – разглаживая жилет на хозяйской спине, вздохнул Арсений. Такое тело, а он всё на полюбовниц тратит. Нет бы силу свою колдовскую развивать! – А вообще, Михаил Фёдорович, все Ваши проблемы от женщин. Не поехали б сегодня к барыне Суздальской – не морозили б сейчас места срамные.
– От женщин, Арсений, бед быть не может – запомни это, – продолжая улыбаться говорил Михаил, больше он не пытался делать вид, что чувствует себя виноватым, да и мёрзнуть перестал – уже почти оделся в праздничные одежды. Арсений, знавший хозяина с малолетства, постарался, чтобы тот не посрамил себя хотя бы нарядом на званом обеде. На который они, судя по всему, опоздают. И что с того? Всё равно никто не заметит. – Только радости, Арсений, только радости!
– И силу всю опять на глупости потратили! – продолжил распекать его слуга, не обращая внимания на «великие жизненные мудрости» Михаила Фёдоровича. О женщинах и их неоспоримых достоинствах Арсений успел много наслушаться, с тех пор как маленький Мишенька впервые заинтересовался тем, чем мальчики отличаются от девочек. Нет бы к учёбе столько рвения проявил! Не говоря уже о совершенствовании воздушного колдовства.
– И вовсе не на глупости, дорогой мой Арсений, сила моя мне только что жизнь спасла. Как бы я без неё с третьего этажа спрыгнул, а? Вот ты мне скажи!
Арсений предпочёл промолчать, понимая, что так они только ещё больше времени потеряют, если продолжат разговор, в котором верный слуга уже заведомо проиграл – хозяин всё равно останется при своём мнении.
– Арсений, поехали! – Михаил, едва закончив с нарядом, запрыгнул в бричку. – Там без нас самое вкусное съедят!
Слуга не уступал хозяину в ловкости, а быть может, и вовсе его превосходил, поэтому и в бричке оказался быстрее и сразу же взял в руки вожжи:
– Но! Пошла!
Как бы Арсений ни гнал коня, как бы быстро ни проносились поля и луга, а на званый обед в честь дня рождения Ольги Васильевны, княгини Вяземской, они всё равно опоздали.
Род князей Вяземских вёл свой отсчёт ещё со времён Рюрика и давно разросся несколькими сильными ветвями, но всё равно все беспрекословно подчинялись главе воздушных колдунов, коим нынче являлся князь Пётр Алексеевич Вяземский. На именины его супруги сегодня и собрались все хоть сколько-нибудь сильные колдуны из многочисленной семьи Вяземских. Колдунов из других родов решили не звать, но лишь из-за слабого здоровья княгини Ольги Васильевны.
С праздника сбежать хотел не только самый слабый Вяземский, но и надежда всего рода, Родион Петрович. Как и Михаил, его дальний родственник и по совместительству лучший друг, он терпеть не мог семейные сборища. От отца ему достались недюжинные способности к магии воздуха, а от матери – слабое здоровье. Родя не раз слышал, как шептались за его спиной, мол, Родиону Петровичу да силушку Михаила Фёдоровича! Вот тогда бы и не было бы нужды переживать за судьбу рода князей Вяземских. Но то были пустые разговоры, ибо Родион даже бегать толком не мог, чтобы при этом не упасть и не повредить себе что-нибудь.
И всё же Родион, в отличие от Михаила, был вынужден остаться на танцы. Если бы он только посмел заикнуться о том, что ему нездоровится, Пётр Алексеевич потом спустил бы с него три шкуры, да ещё и матушке досталось бы за то, что плохо воспитала единственного сына. Но к удивлению Родиона, Михаил тоже не скрылся, как это обычно делал, когда доходило до танцев.
Родион с огромным удовольствием провёл бы вечер за разговором с другом, но отец терпеть не мог, когда его наследник на людях общался с тем, кто считался самым слабым за всю историю рода Вяземских. Родион искренне не понимал причину его злости – сам ведь привёз сюда Мишу, когда тому и года не исполнилось. Конечно же, Родион не помнил, как это произошло – всё-таки он младше Миши на полгода, но слышал много позже, что тогда Пётр Алексеевич велел всем обращаться с ним хорошо, потому что отец Михаила, Фёдор Васильевич Вяземский, спас ему когда-то жизнь, но умер до того, как сын родился. Хоть и от крестьянки безродной, а всё ж сын.
Однако с каждым годом Пётр Алексеевич относился к Мише всё хуже и хуже – магия воздуха тому почти не давалась. Листик с земли поднять, свечку задуть, помочь себе плавно с дерева высокого спрыгнуть – это он ещё мог, но не более. И, когда Мише исполнилось десять, плюнул на его обучение и отселил подальше, в старый, почти развалившийся охотничий домик. Спасибо, что хоть не одного – слугу с ним отправил, что ещё с собой привёз вместе с мальчонкой от отца его, Фёдора Васильевича. Наверное, если бы не Арсений, сгинул бы Миша ещё в младенчестве.
– Родя… – Мать затравленно посмотрела на него, не в силах самостоятельно подняться. Служанка её куда-то запропастилась, а князь и не подумал помочь ей подняться даже в её собственные именины.
– Да, матушка, – улыбнулся он ей и подал руку, вместе они и направились в бальную залу, где музыканты уже готовились к первому танцу.
Вяземские, как один, хоть и переговаривались между собой, а то и дело бросали подобострастные взгляды на Петра Алексеевича, он же не менял выражения своего привычно хмурого лица. Да и зачем для семьи стараться? Это же не с государем разговоры вести, только императору князь Вяземский и улыбался, да, пожалуй, ещё цесаревичу Александру и великой княжне Елизавете. Домочадцы же улыбок Петра Алексеевича не удостаивались. Справедливости ради, бранился он так же редко, как и улыбался. Хватало одного его взгляда, чтобы мурашки по спине побежали. Поэтому и приказания его исполнялись тотчас же и никогда не обсуждались.
– Ольга Васильевна, голубушка! Позвольте Вашу ручку! – Изрядно перебравший родственник, шатаясь, попытался склониться и уже тянул к её сухой и шелушившейся ладошке свои сальные, измазанные жирной едой губы. – Могу я…
Договорить он не успел, потому что ему на плечо положил руку Михаил и, стараясь чётко, но негромко выговаривать слова, произнёс почти у самого его уха:
– Николай Афанасьевич, я там видел, на столе ещё рябиновая настойка осталась, там, где я сидел. Последняя!
– Да-а? – округлились глаза родственника. – Ну, тогда… Это… – Олька…. Ольга Васильевна, не обессудьте! Дело у меня появилось…
– Конечно-конечно, – кивнула она и чуть не зашлась кашлем, но сумела сдержаться. – Идите, дорогой Николай Афанасьевич! Мы с Вами станцуем в другой раз.
Удостоверившись, что Пётр Алексеевич не смотрит – а мнение других его не волновало совсем, – он, цепляясь ногой за ногу, двинулся к двери. Всё время подозрительно шатавшейся.
– Нет ведь там никакой рябиновой настойки, – прищурившись, хмыкнул Родион.
– Да-а? – точно так же, как и благополучно скрывшийся в дверном проёме Николай Афанасьевич, округлил глаза Михаил. – Ну, надо же! Что ж теперь делать-то?..
Родион прижал указательный и средний палец к губам, чтобы не рассмеяться в голос. А Ольга Васильевна, тяжело опустившаяся в кресло, принесённое как раз для неё, выдохнула.
– Спасибо, Миша, – слабо улыбнулась ему она.
– А мне-то за что? – Он в притворном изумлении прижал руку к груди, но в глазах его плясали озорные чёртики. – Всего-то и помог дорогому гостю пойти туда, куда ему больше всего хотелось.
Загремела музыка, и начались танцы. На их открытии почти всегда присутствовал Пётр Алексеевич, однако тот вдруг куда-то запропастился. Но мало ли какие дела могут быть у князя? Он человек непраздный, плясать не любил, но при этом всячески поддерживал увлечение дворян танцами, за что те были ему благодарны.
К Ольге Васильевне больше никто не подходил, и Родион немного расслабился. Он встал у кресла матери и вместе с ней следил за парами. Вяземские не были бы Вяземскими, если бы всячески не показывали свою принадлежность к древнему роду. Как, например, сейчас, отплясывая мазурку, парили над полом. Никого ничего не удивляло. Да и как? Вяземские, как-никак, главные воздушные колдуны Российской империи. Зато на балах в столице было кого впечатлить – ни Юсуповы, ни Кропоткины не могли так блистать, хотя некоторые «умельцы» пытались, из-за чего потом пришлось восстанавливать пол, пробитый землёй и приводить в чувства дам, чьи платья промокли. То произошло ещё столетия назад, но до сих пор действовал указ о том, что в бальных залах можно применять лишь магию воздуха. Что немало возвысило Вяземских.
На ужин Михаил решил не идти, справедливо рассудив, что делать там всё равно нечего. Если проголодается, всегда можно заглянуть на кухню, где Марфа, старая кухарка Вяземских, знавшая Петра Алексеевича ещё тогда, когда его Петрушей звали, всегда приберегала что-нибудь вкусненькое для Мишеньки, как она его ласково величала, когда князя не было рядом.
А чем ещё на званом ужине заниматься, как не есть? Не с родственниками же разговаривать, которые тебя вообще ни во что не ставят. К сожалению, ничего не поделаешь с тем, что в знаменитом роду колдунов ты никто, если не владеешь магией на должном уровне. Например, даже если ты наследник князя. К счастью, Родиона участь посмешища семьи миновала, вряд ли с его слабым здоровьем он смог бы выдержать высокомерные взгляды дворян, чьи способности намного больше и значимее твоих.
Так что Михаил по праву гордился тем, что с раннего детства обладал толстой, непробиваемой шкурой. Видимо, не зря его когда-то отселили из главного имения в охотничий домик – возмужал, закалился.
К охотничьему домику Михаил и шёл, когда первые капли дождя упали на землю, будто предупреждая, что неплохо бы и поторопиться, потому что совсем скоро должна была разыграться самая настоящая весенняя гроза с грохотанием грома, молниями-ветками, рассекающими небо и стеной непрекращающегося дождя.
Михаил выругался сквозь зубы и побежал. Будь он хоть сколько-нибудь стоящим воздушным колдуном, создал бы вокруг себя плащ-невидимку, как между собой называли его слуги, да чего уж там – сами колдуны, и плотный слой воздуха, идущий от тела, не дал бы ни единой капле упасть на одежду, которую Арсений так заботливо привёз ему прямо к имению Суздальских.
Где-то вдали прогремел гром, заставший Михаила врасплох, потому что молнию он не видел. А он ведь ещё надеялся, что успеет добежать сухим! Но более крупные и настойчивые капли уже начали проникать под одежду. Михаил любил крепкое словцо, да ещё и много любопытного от крестьян подслушал, и сейчас с удовольствием применил знания на деле. Увы, грозу забористые ругательства не отпугнули, зато бежать как будто бы стало легче.
Вот и охотничий домик впереди показался. Чуть покосившийся, зато с баней. Её, судя по дыму из трубы, умница Арсений сейчас как раз и топил. Михаил уже успел промокнуть насквозь, поэтому чуть не заплакал, не зная кого благодарить за то, что в его жизни был Арсений. Слуга, нет, старший товарищ, на которого он мог положиться при любых обстоятельствах. Ему даже говорить ни о чём не надо было!
Арсений, как почувствовал хозяина, выскочил из бани и помчался к нему навстречу.
– Михаил Фёдорович! Да что ж это Вы! Почему в Большом доме не остались?
Продрогший Михаил сумел лишь улыбнуться. В охотничий домик Арсений его не пустил, а сразу потащил в баню - отогревать.
– Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович! – продолжал причитать Арсений, стаскивая с хозяина мокрую одежду, но не бросал её, а аккуратно укладывал на лавку в предбаннике. – Что ж Вы так себя не бережёте?
– Так я… – начал он, но понял, что не может говорить, потому что зуб на зуб не попадает.
– Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович… Двадцать один год, а розуму, что у того дитяти!
Михаил лишь усмехнулся и позволил увести себя в парилку, где Арсений как следует отходил его берёзовым веничком.
– Чтоб хвори не нашли к Мише дороги! – приговаривал Арсений между ударами, он искренне верил, что благодаря его словам Михаил Фёдорович и вырос таким здоровым, а ведь чудом только в младенчестве не помер. – Чтоб хвори не нашли к Мише дороги!
После баньки Михаил совсем разомлел и даже не запомнил переход в охотничий домик, хотя дождь уже хорошенечко набрал силу.
Как маленького, Арсений уложил хозяина в постель. Ужинать не предлагал – видел, что тот уже еле в яви держится, сон его зовёт.
– Вы б, Михаил Фёдорович, всё ж в Большом доме б остались лучше. Неужто не видели, что тучи небо затянули? – качая головой, цокал слуга. На ответ он и не рассчитывал.
Однако Михаил кое-как собрался с силами и пробормотал:
– Задумался, Арсений… Прости, не подумал, что ты так волноваться будешь…
Последнее слово закончилось свистящим выдохом, и Михаил уснул.
– Ну, точно, что дитя малое…
Арсений поправил одеяло, удостоверился, что хозяин лежит удобно, погасил свечу и только тогда позволил себе улыбнуться. Если бы не боялся разбудить, погладил бы его по волосам, как часто делал когда-то в детстве. Однако рисковать не стал и отправился хлопотать по домашним делам, стараясь не шуметь.
Домишко Пётр Алексеевич выделил им жалкое, полуразрушенное, но Арсений всегда был рукастым и потихоньку, полегоньку превратил старый охотничий домик во вполне приличное жилище. Баню тоже почти полностью сам поставил, Михаил Фёдорович помогал. Но делал это тайком, потому что негоже дворянскому сыну заниматься мужицкой работой.
Хватит уже и того, что всем в округе было известно, что мать у него – крестьянка безродная. Вот только чего никто не знал, так это то, что у крестьянки той безродной брат имелся.
Акулина, мать Михаила, была старшей в семье, о младшеньких своих заботилась, когда мамка померла, отец ещё раньше отдал Богу душу. Арсений, на два года младше, делал всё, что мог. Только не удалось им с Акулиной сестрёнку с братишкой маленьких вырастить – заболели оба сильно и зиму не пережили. Остались Арсений и Акулина вдвоём, сиротами. Жили бедно, как и все, зато дружно. Хорошее то было время, хоть и голодное.
После баньки да с берёзовым веничком Михаил проснулся в превосходном настроении. Он потянулся, как кот на летнем солнышке, что-то промурчал и откинул одеяло. Из окна светило солнце, и не было намёков на то, что ещё вчера буйствовала стихия. Разве что, если выглянуть из окна, можно было полюбоваться лужами, но и их к вечеру уже и след простынет.
– Арсений!
– Проснулись, Михаил Фёдорович? А у меня уже и завтрак готов!
Михаил хмыкнул и закатил глаза, сперва убедившись, что слуга его не видит. Уж на что Арсений рукастым был, а готовить так и не научился. Яйца сварить мог, пожарить – да, собственно, и всё. Что бы другое он ни готовил, выходило несъедобно. Хорошо ещё, что кухарка Марфа, привязавшаяся когда-то к маленькому Мишеньке, всё ещё держала за ним место в своём жалостливом сердечке.
Вот и сейчас благодаря незабвенной Марфе, помимо двух жареных яиц, Михаила ждали свежие блины и сметана. Пока он спал, Арсений успел сбегать в Большой дом и обратно.
– Ух! – только и сумел сказать Михаил, рот его наполнился слюной, а живот громко зарычал, требуя своё. – Уф!
– Кушайте-кушайте, Михаил Фёдорович! Вы ж со вчерашнего не ели ничего.
Михаил скрутил блин, обмакнул его сначала в не запёкшийся желток, а затем – в сметану.
– Мм… Ты тоже садись поешь. Знаю я тебя, не ел ведь сам.
Арсений легонько улыбнулся и уселся за один стол с хозяином. Долгое время он не позволял себе подобных вольностей. Пока однажды Михаил Фёдорович не вернулся в охотничий домик злой-презлой и не сказал, что здесь, хотя бы здесь хозяин он и порядки будут те, которые установит именно он. Арсений не посмел тогда возразить, только предупредил, что ни за что не сядет с Михаилом Фёдоровичем за один стол при Петре Алексеевиче, не то беда. Но за все годы, что они жили в охотничьем домике, князь ни разу даже рядом не объявился, не говоря уже о том, чтобы зайти в гости.
– Ты ешь, ешь! Блины остынут! – с набитым ртом говорил Михаил. Светские манеры он тут вообще соблюдать не собирался.
В отличие от хозяина, Арсений всегда ел аккуратно и с достоинством, как если бы это он родился дворянином.
– Вкусно-то как! – причмокивал Михаил, облизывая пальцы.
Арсений только вздыхал про себя – его стряпню хозяин никогда так не нахваливал, но он и не обижался. Сам знал, что может совершенно случайно кого-нибудь отравить. Правда, повезло, что Михаил такой живучий с рождения, иначе так долго не прожил бы, перепробовав всё, что пытался готовить Арсений. Но в последнее время он перестал переводить продукты по что зря.
– Уф! – продолжал восхищаться стряпнёй Марфы Михаил, Арсений же, про себя улыбаясь, радовался тому, с каким аппетитом тот уплетал за обе щеки. Акулина была бы довольна.
Михаил же, пока доедал последний блин – Арсений всегда оставлял его ему, – размышлял о том, чем же заняться дальше. Будь он сильным колдуном, наверняка занялся бы тем, что продолжил бы совершенствовать навыки. Но сильным колдуном он не был, спасибо что хоть слабым считали, а то б и вовсе из дворян разжаловали.
– Всё, я наелся, – Михаил встал из-за стола, и Арсений тоже вскочил.
– Что Вы делать собираетесь?
Михаил замер, ответ не шёл к нему, поэтому он пожал плечами и улыбнулся:
– Погуляю пойду, что ли…
– И то хорошо, – кивнул Арсений и принялся убирать со стола.
Оставив слугу одного, Михаил вышел на улицу и подставил солнышку лицо. Он зажмурился и приложил ладонь ребром ко лбу, солнце стояло высоко. Сколько же он проспал? И ведь никто его не хватился, не послал за ним, чтобы без его участия не прошёл завтрак после именин княгини, многие гости ведь наверняка заночевали, пользуясь разгулявшейся вчера непогодой и гостеприимством князя Вяземского.
– Ну, прогулка так прогулка! – пробормотал Михаил, хлопнул себя по бёдрам и зашагал куда глаза глядят.
И повели они его прочь от Большого дома, как называли главное имение князя Вяземского. Когда-то эту дорогу к лесному озеру Михаил и любил, и ненавидел. Нынешнего же к ней отношения он понять не мог, но одно он знал точно: равнодушной она его никогда не оставляла. И на то были свои причины…
Михаил усмехнулся, вспоминая. А тогда ему было совсем не до смеха.
Обычно в такие, как в то солнечное утро, происходит что-то особенное, что впоследствии вполне можно было бы принять за знак. Однако Михаил, сколько ни силился, не мог ничего подобного припомнить.
В то время он ещё жил в Большом доме, но с каждым днём всё больше и больше чувствовал, что ему там не место. Никто ничего ему не говорил, но что-то будто давило на него, выталкивало. А около Петра Алексеевича находятся было почти невыносимо.
Первые три года Михаил рос не знавши печалей. Собственно, он ничего о том времени, понятное дело, не помнил, но Арсений как-то разоткровенничался и рассказал о том, что Михаила и Родиона нянькали одинаково, ничем не выделяя княжеского наследника. Только что болел тот часто, поэтому лекари чуть ли не дневали и ночевали у его кроватки. Мишенька же рос крепышом, внимания к себе почти не требовал, разве что кушал намного больше, чем предполагалось для его возраста.
Всё переменилось, когда Родя, младше Миши на полгода, стал проявлять первые способности к магии воздуха. Магия земли и магия воды в нём тоже присутствовали и даже прилично, но, как и полагалось Вяземским, его научили, как от неё избавиться. Способности у Родиона обнаружились исключительные, Пётр Алексеевич был счастлив. Но чем сильнее Родя становился как маг, тем больше ослабевало его тело, оно не выдерживало его же силу.
С именин Ольги Васильевны минула неделя, яблоневый цвет облетел, укрыл бело-розовым ковром землю, и с каждым днём становилось всё теплее. Жизнь в Большом доме вернулась в привычное русло, а в охотничьем домике она и так никогда не менялась. Арсений заботился о том, чтобы хозяин всегда был сыт и в добром здравии. А Михаил… А Михаил изнывал от скуки.
Барыня Суздальская присылала мальчонку с весточкой о том, что барин снова уехал, но Михаил просил передать, что очень занят и не знает, когда освободится. Не говорить же барыне, что не хочет он к ней в койку снова прыгать, хоть и остался в прошлый раз более чем доволен. Обидится наверняка, а он ведь ещё и передумать может, ближайшая из прекрасных любовниц всё-таки. Гости ж всё равно разъехались, и Михаил немного жалел, что так ни к кому не заглянул.
С самых именин супруги Пётр Алексеевич почти не выходил из кабинета. Завтракал, обедал, ужинал, даже ночевал там. Можно было бы подумать, что он вообще куда-то уехал, но никто ни на секунду не забывал, что Его Сиятельство не покидал свои владения – его присутствие ощущалось в воздухе.
И всё равно появилась некоторая вольность, хоть и не такая, как когда Пётр Алексеевич уезжал либо по светским делам в Санкт-Петербург, либо по колдовским – в Москву. Лет двести уже две столицы поделили между собой обязанности. «Петра творение» стало своеобразным культурным центром Империи. Здесь почти всё своё время проводил Его Императорское Величество Иван VI. От политики он, можно сказать, отошёл, делами государственными почти не занимался. Проводил шикарные балы, посещал театральные представления, оперу, выставки. В общем, доживал свой век в роскоши и развлечениях. Он не был старым человеком, но всегда тяготился своей монаршей участью, и об этом знали все даже самые мелкие дворяне. Лишь простой люд по-прежнему видел в нём непогрешимого Батюшку-царя.
В Первопрестольной же обитал цесаревич Александр. Как только стало возможно, отец передал все политические и колдовские дела ему и с облегчением выдохнул. Сын, к всеобщей радости дворян, характером и умом пошёл в Императрицу Софью. Её любили и уважали все, именно она, как поговаривали не без оснований, принимала все мало-мальски важные решения. Ни один указ не был принят без того, чтобы сперва обсудить его с ней. Однако Софья Александровна покинула этот мир слишком рано, оставив двоих детей и безутешного супруга. За два дня сгорела. Ходили слуги, что её отравили, но так ничего и не доказали. Официально обожаемая всеми императрица умерла от внезапной болезни.
Несколько лет император правил самостоятельно, приближённых он выбирать не умел и слишком близко подпустил к себе льстецов. Те года едва не привели к международному кризису, потому что в неумелых руках Ивана VI внешняя политика превратилась в игру в интересах маленькой кучки приближённых. Чуть было не дошло до дворцового переворота, но вовремя в дело вступил цесаревич Александр. Молодой, но правильно воспитанный матерью, наученный её примером и обладавший её умом, он сумел взять реальную власть в свои руки, не без поддержки Вяземских, Юсуповых и Кропоткиных. Удалось оставить хотя бы формальную власть за императором и сохранить лицо государства.
С тех пор как Александр стал во главе Империи, хоть и в тени, потихоньку пришёл порядок, а вместе с ним – и спокойные дни.
Праздные, ленивые дни. Одинаковые дни. Дни, в которые хочется выть от скуки. Во всяком случае именно такими они и были для Михаила.
Он бесцельно бродил по имению и никак не мог придумать себе занятие. Книги из княжеской библиотеки он давно прочёл, а новые никто не завозил и не собирался. Родион, единственный, кто хоть что-то читал, в последнее время не открыл ни одной книги, если она не касалась колдовства. К светской литературе никто, кроме Михаила, особой любви не питал. Ольга Васильевна, возможно, и почитала бы что-нибудь, но голова у неё болела настолько часто и так сильно, что даже если бы кто-нибудь читал для княгини вслух, это не спасло бы дело.
Конечно, можно было бы попросить Родиона, чтобы он выписал новые книги, но не позволяла гордость. Как не позволяла и присоединиться к его занятиям. В отличие от Михаила, он серьёзно относился к совершенствованию своего магического мастерства. Несколько раз, правда, довёл себя до истощения, дважды сваливался с таким жаром, что по-настоящему опасались за его жизнь, а уж сколько раз он без чувств падал, и вовсе сосчитать невозможно.
Вот и сейчас, когда Михаил решил всё-таки взять парочку книг из библиотеки – самых зачитанных и залюбленных, – он застал Родиона в зале для тренировок. Не то чтобы он нарочно туда шёл, просто путь в библиотеку пролегал мимо. Были слышны сдержанные удары воздуха о стену – Родион учился контролировать свою силу, чтобы она не разрушила его тело. И с каждым разом у него получалось всё лучше и лучше.
Михаил втайне ото всех тоже тренировался. Даже верный Арсений ни о чём не подозревал. Особенно он не догадывался о том, что львиную долю всех вылазок хозяина в спальни прекрасных дам на самом деле составляли тренировки по ту сторону лесного озера, куда, кроме случайного зверя, никто не забредал.
Но сколько бы Михаил ни старался, хватало его ровно настолько, насколько и десять, и пятнадцать лет назад. За это время его навыки нисколько не улучшились. Всё то же замедление падения, да несколько струек воздуха из пальцев. Что бы он ни делал.
– Ох… – раздалось из-за двери тренировочной залы, и удары о стену прекратились.
Больше не послышалось ни звука, и Михаил, уже отошедший на несколько шагов, тут же вернулся и, не постучав, распахнул дверь. По опыту знал: если это касалось здоровья Родиона, медлить нельзя. И на сей раз в этом тоже убедился.
Арсений таким мрачным и сосредоточенным видел хозяина только раз: когда тот ещё мальчонкой явился насквозь промокшим. Сколько бы Арсений тогда его ни спрашивал, он так и не рассказал, что произошло.
Вот и сейчас, вернувшись из Большого дома поздно вечером, он уселся в кресло возле печки и не двигался. Арсений не решился что-нибудь спрашивать, захочет – сам расскажет. А не захочет, так и клещами на вытащишь.
– Михаил Фёдорович, поешьте горяченького. Я тут щи в чугунке подогрел.
Михаил, словно очнувшись, повернул к слуге голову, взгляд его по-прежнему оставался мутным.
– Что?
– Вы б поели, Михаил Фёдорович! – повторил Арсений. – Марфа свежих щей передала. Говорит, Вы от ужина отказались. Хорошие щи, наваристые. Вы б поели, а?
– Не хочу. Я не голоден.
Разумеется, Арсению рассказали о том, что произошло сегодня в Большом доме – там до сих пор слуги никак не могли успокоиться. Да и как иначе? Не каждый же день в родовом гнезде князей Вяземских собираются три главных колдуна Империи! Да было ли вообще такое?! Не знал Арсений только того, что происходило за дверями княжеского кабинета.
Гришка, племянник Марфин, в ножки Михаилу Фёдоровичу кланялся за то, что тот взял удар на себя. Чуть подняли парнишку, хорошо хоть лоб себе об пол не расшиб. Сам Михаил Фёдорович, как от князя вышел, так и пропал куда-то, и никто его не видел, пока он, задумчивый, не появился на пороге охотничьего домика.
Пётр Алексеевич вместе с другими князьями после обеда отбыл в Первопрестольную. Гришка сказал, что Родион Петрович тоже должен был с ними ехать, но он, как это частенько с ним случалось, крепко спал – приходил в себя после тренировки. Ольга Васильевна вся распереживалась – чувствовало её материнское сердечко, что случилось нечто недоброе. Собственно, то чувствовали все сердца в имении Вяземских. Опять же – три князя разом собрались! Собаки и те чуяли, что что-то не так.
– Михаил Фёдорович, ну чуточку! Я Вам полмиски налил всего.
– Ладно, – кивнул Михаил и поднялся. Голода он совсем не чувствовал, но не хотел расстраивать Арсения, поэтому и согласился.
А тот с облегчением выдохнул, когда хозяин не только всё съел, но и попросил добавки. Михаил только усмехнулся про себя – он даже не почувствовал вкуса, зато порадовал Арсения, так почему бы тогда не попросить ещё?
После позднего ужина Михаил сразу же отправился спать, но не смог уснуть до самого утра – мешали тяжёлые мысли. Да и как иначе, когда князь сказал ему, чтобы он никуда не ехал? Ну и правильно. Ну и нечего. Ну и зачем? Что делать слабому колдуну в Москве? Род своей никчёмностью позорить? Чем он, Михаил, помочь сможет, если что? Пёрышко вверх подымет? С третьего этажа мягонько прыгнет? Свечу погасит? Так то и без магии можно. А что? Бывали случаи, когда из окон выпрыгивали и живыми оставались. Кого он своей магией удивит? Кто он такой? Бездарь? Лентяй? Неумеха? Внебрачный сын от крестьянки?
Да он спасибо сказать должен, что его вообще в семью приняли! Пётр Алексеевич мог его в крестьянскую семью отдать и забыть о нём. Так нет же, взял в имение.
«Ну да», – хмыкнул Михаил, глядя в потолок, за окном давно наступила темнота, звёзды спрятались за облаками, и сквозь окно совсем не проникал свет. Так же темно и мрачно, как на душе у Михаила. – «Взял, потому что думал, что я колдуном сильным стану. С таким-то отцом! А оно вон как вышло…»
Он перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. И простонать бы, а лучше и вовсе завыть, но тогда Арсений проснётся. А его Михаил уж совсем не желал волновать. Хоть их и не связывала кровь, для него простой слуга был роднее любого из Вяземских, даже Родиона, а с ним они росли вместе и стали настоящими друзьями. Но только Арсений никогда не оставит, не предаст и всегда будет на стороне хозяина – Михаил сердцем чуял, хоть и не понимал, чем такую преданность заслужил.
Ночь заканчивалась, а сон так и не пришёл. Небо расчистилось, лишь кое-где несмело плыли тонкие облака-паутинки, и ничто не мешало солнцу подарить имению Вяземских радостный рассвет. Вот только вышел он кроваво-красным, как в самое морозное утро, что немало удивило местных – никогда такого весной никто здесь не видывал. Знаком нехорошим посчитали. Михаил же ничего необычного не заметил, а всё потому, что, когда наступил рассвет, лежал на боку, отвернувшись к окну задом. И когда первые предрассветные лучи накрыли землю, он наконец погрузился в сон. Такой же кроваво-огненный, как и непривычно большое солнце, всполошившее всех, кто его видел.
Арсений тоже почуял что-то неладное, когда вышел на улицу, чтобы набрать воды. Он смотрел, как деревья окрашиваются красным и чувствовал, как внутри всё холодеет от нехорошего предчувствия.
– Не к добру это… Не к добру… – бормотал Арсений.
Впрочем, вскоре солнце стало обычным, и все, кто пропустили кровавый рассвет, потом никак не могли понять, почему другие ходят со страхом в глазах. И, что любопытно, никто не осмелился вслух назвать причину беспокойства. Отчего-то им казалось, что, опиши они, что видели, беда случится.
Михаил же проспал не только необычный рассвет, но и добрую половину дня. И дальше бы спал, если бы во сне не свалился с кровати.
– Михаил Фёдорович, как же Вы так! – подбежал к нему Арсений, присел на корточки и помог хозяину подняться, тот смотрел на него ошалевшими глазами.
Они добрались бы до Москвы раньше, дня эдак на два, если бы хоть кто-нибудь из них знал дорогу. Ни Михаил, ни Арсений за последние двадцать лет дальше чем за десять вёрст от имения Вяземских ни разу не уезжали. А тут Москва!
Немного заплутали, немного задержались, чуточку проспали – Михаил, – уехали в другую сторону, потому что так казалось правильнее – Арсений, – и иногда останавливались по пути, чтобы просто поглазеть, как живут люди за пределами владений Вяземских. Не то чтобы жизнь простая в Империи так уж отличалась, но для новоявленных путешественников всё было в диковинку. А вот здесь не так блины пекут, а вот тут коровы рыжие, а у этого колдуна нет магических способностей – вор он и мошенник! Станет разве дворянин фокусы за деньги показывать?
Это за просто так можно… Вот, например, Михаил по дороге развлекал ребятишек тем, что поднимал в воздух листики, небольшие камешки и прочую мелочёвку. Дети отродясь настоящих колдунов не видели и смотрели на молодого красавца дворянина, как на диво дивное.
– Вы б поберегли силы, Михаил Фёдорович! – приговаривал Арсений и качал головой.
– Толку с тех сил-то? – ухмылялся Михаил и поднимал всё выше и выше листик рябины, заставляя босоногих детишек визжать от восторга.
С погодой путешественникам повезло: ни дождинки, ни снежинки, ни даже ветра холодного. Солнышко будто благословляло их затею, во всяком случае Михаилу хотелось в это верить. Как бы там ни было, дороги назад нет.
«Кого я обманываю?» – ворчал про себя Михаил, сидя в бричке. До Москвы, если верить мужикам из соседней деревеньки, оставалось около часа-двух. Как раз к рассвету и приедут. – «Хоть ты сейчас поворачивай!»
Наверное, правильнее было бы так и поступить. Но раз приняв решение, Михаил уже не мог по-другому. Да и осточертело ему, если уж совсем честно, прятаться от мира в охотничьем домике где-то на отшибе. Да, он не голодал, рядом всегда был Арсений, но сердце-то требовало иного, на волю оно рвалось. Что бы дальше ни случилось, Михаил не собирался об этом жалеть. Да и что могло случиться? Посмотрит чуток и назад воротится.
– Михаил Фёдорович, Вы б поспали. Всю ночь глаз не сомкнули! – обернувшись, попенял ему Арсений.
– А сам-то?
– А что я?
– А я что? Поехали лучше скорей!
Арсений закатил глаза, снова повернулся к лошади, взял покрепче вожжи и прикрикнул:
– Н-но, родимая! Пшла!
Лошадь что-то недовольно фыркнула, но шаг ускорила. Миновав поля и деревеньки, наконец доехали они и до Москвы, но остановились где-то за полверсты.
Белокаменная, как ещё называли её, окрасилась рассветными красками, и Михаил раскрыл рот от изумления. Он себе представлял всякое, начитавшись книг и наслушавшись рассказов Роди и Ольги Васильевны, но то, что он увидел наяву, превзошло любые его ожидания.
– Арсений, ты же видишь то же, что и я?
– Да, Михаил Фёдорович…
Они оба замерли в немом восхищении, и даже утомившаяся лошадка, желавшая поскорее поесть, не смела и шагу сделать, хоть сочная травка росла совсем неподалёку. Белокаменная… Взгляда не хватало, чтобы охватить её всю. У Михаила гулко забилось сердце – чувствовал, его это место. Не там, где он прожил двадцать один год, а здесь, в Москве, в Первопрестольной, в Белокаменной…
«Белянушка моя!» – прочувствованно проговорил он про себя. И ведь не был тут раньше никогда, даже внутрь ещё не попал, а знал – родное это место. Откуда взялась эта уверенность, он не понимал, но точно знал, что не ошибся. И осознание того, что её вскоре придётся покинуть, болью отозвалось в душе. В конце концов, приехал он сюда тайно.
Показываться на глаза Петру Алексеевичу у Михаила и в мыслях не было. Господи упаси! Да если князь прознает, что кто-то его ослушался, не сносить тому смельчаку головы. А Михаилу его голова очень даже нравилась. Да и Родю подводить не хотелось.
Прямо перед отъездом Михаил попросил у него немного денег, своих, к сожалению, у сына крестьянки никогда не водилось. Да, его кормили, поили, одевали, бричку с лошадью выдали, но чтоб деньги в руки дать – тут уж извольте. Михаил ни цен не знал, ни как вообще ими пользоваться, но не сомневался, что быстро научится. Арсений, правда, так не считал, потому что хозяин уже добрую половину по дороге детишкам-сиротам роздал. Михаил понимал, что не свои деньги раздаёт, но ничего не мог с собой поделать. Да и Арсений, хоть и ворчал тихонько, но не останавливал его.
– Ладно, полюбовались и хватит. Трогай, Арсений!
Последнее расстояние лошадка преодолела охотно, будто понимала, что скоро получится отдохнуть.
Сонная стража пропустила воздушного колдуна без вопросов. Да и какие вопросы, когда последние пять дней со всей Империи съезжались колдуны всех мастей – безродные, и родовитые. А Москва-то, между прочим, стены раздвигать не умеет! Куда всех поместить? Но каким-то чудом колдуны не только находили себе место, но и горожан радовали – дворяне, соскучившиеся по столичной жизни – пусть столица и неофициальная, – с особенной прытью тратили деньги направо и налево, не сильно задумываясь, так ли необходимы им покупки. Зато потом родне и друзьям всегда можно будет сказать: вот, из Москвы привёз!
Ранним утром московские улицы пустовали, но вот потихоньку стали появляться люди. Кто-то возвращался домой после ночной пьянки, кто-то торопился на службу, подмосковные торговцы везли на возах свои нехитрые товары, дворники проворно махали мётлами на длинных палках, а булочники с лотками полными ароматной сдобы приманивали запахами первых покупателей. Михаил почувствовал, что сильно проголодался.