Огни у пирамид

глава первая, где становится ясно, как изменилась жизнь.

Ниневия. Год 5 от основания Империи. Месяц Нисану.

Великий царь, царь всех царей, и правитель обитаемого мира от земель филистимлянских и почти до царства Синдху, что на среднем течении великой реки Инд, принимал посла Египетского фараона Тахарки, который четыре года назад крайне удачно зарезал своего старшего брата Шабатаку. Фараоны XXV династии были нубийцами, и посол тоже был нубийцем, разительно отличаясь черным цветом кожи от своей свиты, что была укомплектована обычными египтянами. В Империи, которую с легкой руки Пророка стали называть одним словом, без перечисления многочисленных земель, в нее входящих, нубийцы в основном служили статусными элементами интерьера, а этот еще и разговаривал. Зрелище было крайне непривычным, а потому вызвало живейший интерес персидских князей и сардаров, собравшихся в зале. Вопрос обсуждался серьезный. Три года назад имперский Наварх, он же командующий флотом, отыскал морской путь в Египет и обнаружил занесенный песками великий Канал Фараонов. Царь царей Ахемен страшно не хотел тратить гигантские деньги на его восстановление, и уже который раз пытался различными уловками возложить эту честь на Египет. Тот успешно сопротивлялся. Египет был абсолютно самодостаточен и все еще довольно богат, хоть и стал бледной тенью самого себя. Караванного пути через Синай ему хватало с избытком, и этот путь был надежно перекрыт цепочкой крепостей. Никакой канал Тахарке был даром не нужен, и копать он его не собирался. По его приказу жрецы Амона-Ра нашли папирусы, из которых стало известно, что эта стройка обошлась Египту в две тысячи талантов золота и сто тысяч человеческих жизней. Тахарка ужаснулся и ушел на юг, воевать с племенами полудиких эфиопов, потому что воевать было уже практически не с кем. На севере раскинулось море, на западе - Ливийская пустыня, а на востоке – могучая Империя, которая объединила в себе жутких ассирийцев и не менее страшных персов. Туда же органично влились торгаши из Вавилона и финикийские мореплаватели. И эта смесь народов, скрепленная единой системой законов, мер, весов и денежных расчетов, начала плавиться, имея далекой целью превратиться в единый этнос. Ахемен, по совету Пророка, приказал всем оседлым персам взять в жены девушек из Вавилонии и Шумера, а ассирийские воины взяли в жены дам из Аншана и Суз. Приказ вызвал было волну возмущения у родителей невест, но налоговое послабление на следующий год успокоило любящие отцовские сердца, и девчонки поехали в неведомую даль, навстречу судьбе. Знать переженилась вообще вся, благо жен обычно имели много. Учитывая, что дети от этих браков уже были трех-четырех лет от роду, то малышам приходилось понимать и ассиро-вавилонский диалект (он же аккадский), персидский, эламский и арамейский языки. Ведь папа-ассириец мог жить с мамой персиянкой в гарнизоне какого-нибудь Алеппо и служить под командой эламита из Айяпура. Рождался какой-то суржик… Перемешанная кровь разных народов давала на редкость хороший результат, и детишки получались крепкие и красивые. Программа, которую разработали Пророк и Первосвященник Нибиру-Унташ, предусматривала полное перемешивание населения и исчезновение местных языков. А для этого нужна была поголовная грамотность и почти сотня лет целенаправленной работы. Иначе ничего не выйдет. Ведь до сих пор иранские луры, прямые потомки эламитов, говорят на крайне своеобразном диалекте. И это через три тысячи лет! Единая страна должна была общаться без переводчиков. А пока всё государственное делопроизводство приходилось вести аж на четырех основных языках, и это оказалось безумно сложно и дорого. Впрочем, появившаяся бумага постепенно делала ненужной клинопись, и свет в конце туннеля был уже виден.

Единая денежная система и тотальное ограбление храмов вызвали взрыв торговли и потребления. Караваны ходили во все стороны, не встречая преград, а редкие разбойники из арабских и арамейских племен регулярно вырезались карательными отрядами кавалерии. Империя ударными темпами развивала сеть дорог и мостов, соединяя север и юг, запад и восток торговыми путями. Каждые пять фарсангов стоял караван-сарай, где имелся колодец с хорошей водой. Право держать таковые давали отставным десятникам и сотникам, а потому порядок на государевых дорогах был железный. Да и побуянить у такого хозяина не получалось. Глянет какой забияка в глаза душегуба на покое, и увидит в них вечность. Потому что не все выживали, держа копейный строй двадцать лет подряд, а из тех, что выживали, можно было гвозди делать, которыми таких забияк к крестам приколачивали. И становился тот забияка тихим и вежливым. Потому что держатель постоялого двора обязан на своей территории порядок поддерживать всеми доступными средствами. А проткнуть распоясавшегося хулигана копьецом для отставника - это куда как доступное средство убеждения, и вполне привычное. Да и не было ему за это ничего, если честно. Надзирающие за порядком таким отставникам на слово верили, ведь те именем светлого бога присягу давали.

Немыслимые доселе расстояния заставили задуматься Пророка, который выдал очередную многозначительную фразу, и ученые чудаки из Дур-Унташа создали ему аналог азбуки Морзе, которая тут стала азбукой Эгиби. Надо ли говорить, что и этот мудрец свою личную статую получил. Линия башен, оснащенных системой бронзовых зеркал, протянулась от Кермана до Ашдода, поражая население скоростью передачи новостей. Тут, откровенно говоря, вообще раньше не знали, что такое новости, а теперь сын, служивший в неведомой дали, раз в год мог родителям бесплатно короткую весть послать. Купцы вцепились в новинку зубами и, дорогостоящее поначалу предприятие постепенно стало даже приносить прибыль. Огоньки на башнях моргали день и ночь, превращая информацию в кровь гигантского организма, каковым становилась Империя.

Ахемену безумно понравилась Ниневия, и он переехал туда, любуясь с высоты царского дворца на прекрасный город, не тронутый войной. Ниневия была в центре его земель, контролируя и беспокойный Вавилон, и вечно недовольную Финикию. Впрочем, торгашеские нации очень быстро смирились и поняли все выгоды единого пространства. Дело дошло до того, что царь Тира Элулай, что, по старой привычке, захотел отложиться после смерти Синаххериба, был просто отравлен своими же подданными, которые не желали терять гигантский рынок сбыта. Им, подданным, люди с невыразительными лицами как бы между прочим намекнули, что Тир какое-то время может пожить на своем острове, радуясь независимости, но товары с материка он не получит, и торговать с ним никому не позволят. Ближайшее место, где им продадут зерно, будет находиться в Египте. И торговый люд очень быстро разочаровался в своем правителе, чего тот пережить так и не смог, удивив окружающих внезапно посиневшим лицом.

глава вторая, где Пророк чуть не вернулся назад

Пять лет назад. Недалеко от Ниневии, Империя. 1 год от основания. Год 691 до Р.Х., которое уже никогда не наступит. Месяц Нисану.

После оглушительной ничьей, которая закончилась смертью Великого царя Синаххериба, задушенного Ахеменом, последнего утащили в шатер. Там его уже ждала врачебная бригада, приготовившая инструмент и нити из прокипяченного шелка. Ранение было серьезным, но не проникало в брюшную полость. Кровотечение остановили, мышцы и кожу зашили послойно, а царю запретили вставать. Тот попробовал было возмутиться, но главный лекарь уверил его, что лучше пусть его постигнет немилость царя, чем придется разбираться с великим Пророком, за которым уже послали. Лежать неделю! Иначе он, главный лекарь, прикажет Великого Царя к ложу привязать. Камбис стоял рядом и согласно мотал головой. Царь смирился. Опытный воин и сам понимал, что если рана разойдется, он может запросто истечь кровью или подцепить нагноение, а тут уже прогнозы ожидаются куда хуже. В лагере справлялись и без него, а в шатер постоянно бегали военачальники и докладывали обстановку. А через три дня уже состоялся первый военный совет, на котором полноправно присутствовали рабсаки царя Ассирии и его сыновья.

- Арда-Мулиссу и Арад-бел-ит! – сказал Ахемен, не вставая с ложа. – Ваш отец был великим воином и правителем. У нас с вами состоится отдельный разговор, но я жду Заратуштру из Вавилона, за ним уже послали. Не считайте, что мои слова были сказаны впустую. Нужно подождать.

- Спасибо, повелитель, - сказал Арда-Мулиссу. - Мы не держим зла. От нашего великого отца в какой-то момент отвернулись боги, но он погиб, как лучший из воинов. Мы просим похоронить его с царскими почестями, он их заслужил.

- Да будет так! – сказал Ахемен. – Ваш отец будет похоронен, как и приличествует великому царю. Ваши достойнейшие матери тоже будут окружены почестями, как и подобает царицам.

Сыновья Синаххериба молча поклонились.

- За вашим братом Ассархаддоном уже послали? – поинтересовался царь.

- Да, повелитель, - ответил Арад-бел-ит. – Сразу же.

- Хорошо. Хумбан, докладывай.

- Повелитель, в обеих армиях погибло около десяти тысяч человек. Еще столько же ранено. Многие не выживут. Расход стрел и дротиков огромный, погибло и искалечено около тысячи коней. Сколько посечено доспехов, шлемов и щитов, я даже и сказать не берусь. Много, государь, очень много. Мастерским в Сузах не один год работать надо, чтобы тот запас восстановить.

- У нас теперь ассирийские мастерские есть, - усмехнулся царь, - и у нас теперь есть железо. Царь Урарту где?

- Он ожидает, повелитель, - сказал хазарапат.

- Зови!

В шатер вошел Аргишти второй. Он с пугливым любопытством оглядел шатер, где за одним столом сидели ассирийские и персидские военачальники, уже перемешавшись между собой. Они вчера все вместе знатно надрались, и уже почти стали друзьями. Почти… Для настоящей дружбы придется не пить, а вместе лить кровь, и это здесь все понимали. Тем не менее, и Туртан, и Великий Глашатай оказались нормальными мужиками, без закидонов, которые, как и все тут, воевали лет с пятнадцати и бойцами были отменными. И в данный момент элита Империи благоухала могучим выхлопом, приводя в смятение самого царя, которому лекари пить пока не разрешали. Оставалось просто отчаянно завидовать, чем он прямо сейчас и занимался.

Урарту давно пережила свои лучшие годы, и в нашей реальности ей оставалось существовать от силы пару десятков лет. Горная страна, зажатая между Ассирией и киммерийцами, была обречена. Всего шестнадцать лет назад жуткие всадники с длинными мечами и дальнобойными луками наголову разгромили войско Урарту, превратив цветущую землю в пепелище. А десятилетиями до этого отважные горцы резались с Саргоном вторым, а до него - с царем Тиглатпаласаром. Царь Аргишти был весьма неглуп, потому и сумел спасти свой народ от истребления, и даже смог воспользоваться плодами наступившего затишья. Ничего хорошего от этой беседы он не ждал, и приготовился умереть. Он не видел ни одной причины, по которой победителю нужно было сохранять ему жизнь. Царь гордо поднял голову и смело посмотрел в глаза новому повелителю вселенной.

- Царь! – он сделал короткий поклон, который скорее означал уважение, чем подчинение.

- Послушай, царь Аргишти, - заявил раненый громила, лежащий на широком ложе. – У меня для тебя есть два предложения. Выбор за тобой. Первое, ты можешь вернуться в свое царство и править там дальше. Мне пока будет не до тебя, если честно. Чего я в твоих горах не видел? Но тогда у тебя возникнет одна проблема. Князю киммерийцев Теушпе могут приглянуться твои земли, и я не стану ему мешать, он же мой родственник. - Царь Урарту медленно бледнел. Киммерийцы вызывали у него животный ужас.

- Второе, - продолжил Ахемен. - Ты приносишь клятву «земли и воды» и становишься полноправным персидским князем. Наши дети или внуки, кто там у тебя, поженятся и войдут в царскую семью. Но твоя страна становится сатрапией Персидского Царства.

- Могу я остаться государем в своей земле и служить тебе, Великий Царь? – спросил Аргишти. - Я принесу клятву верности, и мои сыновья тоже.

- Не можешь, - отрезал Ахемен.- У меня для тебя всего два предложения. Выбирай.

- Я выбираю второе, - поник Аргишти.

- Вот и славно, - ответил Царь. - Дождемся Заратуштру, он точно знает, кто из моих дочерей еще не просватан. Я, честно говоря, уже и по именам их не помню. И да, подать с твоей земли будет платиться железом и конями. Все, что свыше, будем покупать за серебро и золото.

глава третья, где Малх осуществляет давнюю мечту.

Ашдод. Девятая сатрапия Империи. Год 5 от основания. Месяц Нисану.

Улицы Ашдода кишели толпами людей. После окончания войны в город хлынул поток купеческих караванов из Иерусалима и Самарии. Иудейское царство, где после смерти отца правил двадцатилетний Манассия, давно уже жило в мире с Империей и, по сути, являлось ее вассалом. Даже хазарапат Иудеи был назначен из самой Ниневии. Первосвященник Натан, который возмутился было, сам претендуя на главенство, внезапно умер, съев что-то несвежее. Климат такой, еда быстро портится. Следующий жрец был более покладист, и в дела государства не лез. Видно, подозревал, что климат лучше не станет, и еда продолжит портиться и дальше. К нему зачастили эмиссары от самого великого Нибиру-Унташа, который недвусмысленно потребовал приведения религиозных обрядов к общеимперским. Жрецы в Иерусалиме попытались сопротивляться, после чего хазарапат намекнул, что Царский отряд жив, здоров и по-прежнему жаждет личной встречи. Жрецы задумались и со скрипом начали постепенно переходить на книги, присланные из столицы. Тем более, что устойчивых религиозных традиций тогда еще не сложилось, а единобожие было очень слабо. В нашей реальности Манассия стал ревностным поклонником Баала и Иштар, а собственного дедушку, пророка Исайю, за приверженность единому богу велел перепилить пополам. Согласия достигли быстро, тем более что торговый люд хотел его всеми фибрами души.

Финикийские и филистимлянские города были собраны в девятую сатрапию, которую посетили сам хазарапат Хидалу и сиятельный Хутран. Они лично побеседовали с каждым местным князем, царем и бывшим ассирийским наместником. Евнух Тайта тоже удостоился беседы, на которой безмерно удивился тому объему информации, которым владели высшие лица государства. После того разговора Тайта был удостоен звания азата и получил третий класс в имперской иерархии. Повесив заветную цепь на шею, он был приведен к присяге новому царю. Хотя, лично для него, Тайты, ничего не поменялось. Как была империя, так и осталась. Ну царь новый, так это случается, все мы смертны. Но вот фраза самого сиятельного Хутрана, что вызывал ужас у знавших его людей, удивила его до глубины души.

- Я тебе советую, азат, почаще беседовать со святыми людьми, служащими единому богу и священному огню. Тогда ты поймешь, что и как должно требовать от своих людей. Не нужны запутанные законы там, где люди искренне верят в бога и следуют его заветам. Делай добро, поступай по совести и никогда не лги. И тогда ты будешь чист перед законом.

Сказать, что Тайта оказался удивлен, это не сказать ничего. Все боги того времени были подобны людям, и лишь Ахурамазда выделялся из их ряда. Он не пил, не скандалил, не предавал родственников и не насиловал малолеток. Он вообще был скорее символом, недоступным для понимания, чем привычным божеством. И жертвы ему не требовались, потому что он беспредельно могущественная и мудрая сущность. Ну какие там могут быть зарезанные бараны или быки, это же просто смешно. Жертвой ему служила праведная жизнь и ежедневные правильные поступки. Ложь в его глазах являлась грехом, и никакие приношения в храм не могли этого исправить. Ведь бог не лавочник, чтобы торговать прощением. И Тайта это принял, причем принял искренне. Имя ум холодный и рациональный, он попробовал поступать по совести и увидел, что получается как-то даже более эффективно. Пороть провинившихся он стал реже, а порядка стало куда больше. Особенно, когда бритоголовый сотрудник сиятельного Хутрана начал работать, очистив город от криминальных элементов. Население притихло в испуге, а потом даже обрадовалось. Грабежи практически прекратились, и горожане вполне справедливо связывали это с появлением свежих могил за городской стеной.

Новая серебряная и золотая монета оживила торговлю, а расчеты медью вызвали просто взрыв на рынке. Великий царь законодательно запретил платежи зерном, и теперь каждый работяга имел выбор, поесть ему сегодня, выпить лишний стаканчик или купить себе новую одежду. И зачастую получалось так, что вместо того, чтобы съесть свою пайку ячменя, какой-нибудь землекоп откладывал фулус за фулулсом, а потом покупал себе новую цветную тунику, удивляя соседей непривычной роскошью. Или жена его новую одежду себе покупала, что, откровенно говоря, случалось куда чаще. В городе мелькали какие-то непривычные лица, и слышалось множество наречий. Вместо ассирийцев в гарнизон посадили эламских лучников и полусотню конных персов, чтобы разбойников по пустыне гонять. Солдаты взяли за себя местных вдовушек пофигуристей, благо после иудейских налетов вдов много было, а те нарожали ребятишек, что лопотали на всех языках сразу. Местные дамы за солдат охотно шли. Парни справные, пятый класс, на минуточку, и серебром каждый месяц плата за службу идет. И ходила такая вдова по улице, нос задрав, потому как не всем такое счастье выпадает. Люди, пытаясь договариваться, учили новые слова и незаметно для себя применяли их к месту и не к месту. Жизнь потихоньку менялась.

А еще азат Тайта совершенно точно уяснил для себя одну важную вещь. Единый бог, что считался тут воплощением всего самого лучшего, доброго и светлого, размазней точно не был. И если справедливость и закон требовали проломить кому-то голову или приколотить к кресту, то никаких возражений от высшей сущности и его служителей не поступало. Напротив, справедливое возмездие тоже считалось крайне благочестивым поступком. И это заложило основы новой морали, которая впоследствии сделала мир сильно отличающимся от привычного нам. А на бытовом уровне не поменялось ничего. Человеческая жизнь по-прежнему ничего не стоила, и это полностью согласовывалось с новыми религиозными постулатами.

***

Год пятый от основания. Месяц Симану. Дамаск. Десятая сатрапия.

глава четвертая, дела египетские

Четыре года назад. Напата, Египетское царство. В настоящее время - Карима, Судан.

Фараон Тахарка заслушивал доклад бритого наголо жреца. Вести приходили неутешительные. Вроде бы и радоваться надо: злейший враг, Синаххериб, погиб в поединке как простой воин. Да только особенных поводов для радости нет. Вместо того, чтобы силы обоих царств в жестокой битве истощить, персидский царь после победы даже усилился, а ассирийских воинов и вельмож возвысил. Ассирию он разорять не стал, жителей с земли не согнал и рабами не сделал. Просто царем Ашшура стал, как будто ассириец природный. И дети покойного царя присягнули ему, потому что он их отца с почестями, как великого воина похоронил, и их матерей все, как цариц почитают. От веку не бывало такого. Тахарка, сам великий воин, даже головой в удивлении покрутил. Он бы уж точно всех под нож пустил, и детей, и вельмож, и тех цариц. Нечего поганое семя оставлять, все равно ненавидеть будут. Вот ведь чудной персидский царь, как ребенок, наивный.

Но хоть он и чудной, а правитель толковый, и сосед ближний, получается. Сам Тахарка сколько раз с ассирийцами бился, бойцы отменные. Сколько трудов ему стоило тогда, чтобы и в Египет ассирийцы Синаххериба не вторглись. Сколько золота хитроумные жрецы в Сидоне раздали в свое время, в Иудее, и в Ашдоде, и не выговоришь. Помогло им, что смуту тогда смогли в тылу врага разжечь, и царь иудейский Езекия с помощью Египта смог Иерусалим удержать. Даже царя Ашдода, что убежища попросил, проклятому Саргону второму выдать пришлось. Тот записал даже:

« Я разграбил город Ашдод, и Йаманни, его царь, испугался моего оружия и ... Он бежал в земли страны Мелухха и жил там, как вор. Шабатаку, царь земли Мелухха, услышав о силе богов Ашшура, Набу и Мардука, которых я явил над всеми землями ... Он привел Йаманни в кандалах, цепях и наручниках, плененного в моем присутствии".

Вот на такой позор пришлось пойти, а то неизвестно что было бы с великим царством.

И двух десятков лет не прошло, как его божественный отец Пианхи объединил Египет, разбив коалицию князей и царьков, что правили в Дельте Нила. Впервые со времен Рамзеса второго, Египет стал сильным, без внутренних смут. Тот фараон правил шестьдесят шесть лет, и это стало золотым веком Египта. Но потом наступила страшнейшая засуха, которая сдвинула с места целые народы, что с отчаянием обреченных пошли искать себе новые земли. Они их находили, и те, кого они согнали с собственных пашен и пастбищ, точно так же повалили дальше, грабя и разрушая все на своем пути. Они двигались на кораблях, от чего и получили свое название: «народы моря». Весь Ближний Восток запылал…

После того, как великий Рамзес III отстоял Египет в тяжелейшей войне с Народами моря, Египет склонился к упадку. Слишком много сил и золота было потрачено, слишком много людей погибло. Как всегда, выиграли проклятые жрецы. Дошло до смешного. Только десятая часть земель не принадлежала им, и именно с тех земель слабеющие цари должны были кормить армию. Каждый новый Рамзес (а они там, в XX династии, все потом были Рамзесами) был хуже и слабее предыдущего. Докатились до того, что великий жрец Аменхотеп в Фивах вообще не подчинялся фараонам, а священные могилы в Долине Царей стали вскрывать прямо средь бела дня. По всей стране бегали шайки ливийцев и дезертиров, нещадно грабивших население. Хаос наступил полный. При Рамсесе XI вельможа Херихор вообще объявил себя фараоном, при живом-то повелителе, и тому пришлось это стерпеть. Дальше стало еще хуже: фараоном стал потомок ливийского наемника Шешонк I. Правнук голодного оборванца стал живым богом, что ранее казалось немыслимым. Но на закате великих империй всегда происходит одно и то же. На место собственных воинов, погибших в победоносных сражениях, приходят иноземные наемники, чьи дети становятся сотниками, внуки – вельможами, а правнуки – царями. И Египет не избежал той же участи. Потом древнее царство раскололось на множество княжеств, и только воинственные нубийские фараоны, пришедшие из далекого царства Куш, разбили последних ливийцев и объединили Египет, сделав его великим вновь. У природных египтян сил для этого уже не осталось.

Сам Тахарка был последним великим правителем Египта. Он возродил монументальное строительство, подражая фараонам древности. И он был чуть ли не единственным за многие десятилетия, кто в прямом сражении наголову разбил ассирийскую армию под командованием великого царя Ассархаддона. Правда, не помогло, Ассархаддон вернулся, завоевал Египет, а Тахарка остался править в далекой Нубии, построив себе огромную пирамиду по примеру древних царей. После него Египет завоевывали все, кому не лень. Ассирийцы, персы, македоняне, римляне, арабы, турки, и даже Наполеон туда наведывался.

Тахарка оказался не только отличным воином и администратором. Он был невероятно умен, хитер и абсолютно безжалостен. По крайней мере, своего старшего брата он убил, оставив на стеле высеченную в камне надпись: «Я получил Корону в Мемфисе после того, как Сокол улетел на небеса». Он, ко всему прочему, был еще и остроумным.

И вот сейчас великий правитель думал, а что же ему делать с новой угрозой, что зрела у его границ. В то, что они будут жить в мире, он не верил ни секунды. Слишком силен был новый царь, и слишком много побед одержал. Он пойдет дальше. И у него, Тахарки, нет желания воевать с ним. Только-только успокоилась страна, перестали бегать банды и мучить крестьян, и великое царство наслаждалось миром. По-видимому, все-таки придется ждать вторжения, а мудрый правитель всегда может найти полезный пример в прошлом.

- А найди-ка мне свитки про то, как Рамзес третий победил народы моря. Нашему величеству будет интересно узнать, что сделал он, когда весь мир вокруг горел, как факел.

глава пятая, где Пер-Амону грозит голод

Год пятый от основания. Месяц айяру. Окрестности Ниневии. Лагерь Царского отряда.

Пот заливал глаза, а грудная клетка разрывалась от боли, что приходила на каждом вдохе. Наследник Тейисп бежал в строю таких же мальчишек, как он сам, пытаясь не упасть лицом в пыль. Это у матери он был наследник, а тут он боец из молодых, а чей он сын, никому знать не положено. Сам отец отправил его сюда, сказав, что если проболтается, то до конца жизни будет в дедовом кочевье коней пасти. А с чувством юмора у великого царя совсем плохо. Тейиспу исполнилось четырнадцать, и он был старшим из детей государя. С тех пор, как в Царский отряд стали набирать мальчишек, вся персидская знать правдами и неправдами стала пристраивать сюда своих сыновей. Идея о том, чтобы комплектовать гвардию царя из рабов, как-то незаметно рассеялась как дым. За места началась самая настоящая драка. Тейисп тут видел полтора десятка своих братьев, но сбиваться в кучки и кичиться статусом было строжайше запрещено. За этим следили десятники из ассирийцев, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от унижения юных аристократов. На самом деле, все было совсем не так. Когда набрали первую сотню, то командира их отряда и десятников выстроили, и сам Ахемен, назвав каждого по имени, попросил спуску не давать никому. Потому что нет худшей услуги для отца, чем получить избалованного никчемного наследника. Ассирийские солдаты, услышав свое имя от повелителя вселенной, ощутили дрожь в коленях и прилив энтузиазма. И вскоре жизнь юных персидских князей превратилась в ад. Царских детей тут никто не выделял, потому что не знал никто. Военный лагерь был закрытым, посторонних сюда не пускали, а потому очень быстро сыновья правителей огромной страны узнали, что они не будущие аристократы, а тупое мясо и никчемная падаль. Первых, кто возмутился, избили перед строем, и сказали, что они могут пойти за ворота хоть сейчас. Там их ждет мамочка и сладости на меду. Но даже шести- семилетний мальчишка знал, что для его рода это станет катастрофой. Отец будет опозорен, а помолвку с княжной из знатного рода тут же расторгнут. И пацаны, глотая слезы в темном углу, принимали новую жизнь. До восемнадцати лет им быть здесь, иначе весь род отвернется от них, как от трусов. Постепенно все втянулись.

Подъем на рассвете, пробежка, завтрак. Учеба в классе, где преподавали чтение, математику, и показывали разные земли на чертежах. Иногда им рассказывали про великих царей древности, их достижения и ошибки. Учеба считалась отдыхом. По крайней мере, так говорили десятники. Поэтому после обеда начиналась учеба настоящая, где учили бегать, драться и стрелять из лука. На каждый вид оружия был свой наставник, и царский отряд не скупился на оплату, нанимая лучших мастеров борьбы, копья или меча. Говорят, сам Пророк занимался с ними же, будучи изрядным бойцом на коротких копьях. Знающие люди по секрету рассказывали, что против служителя доброго бога с его жреческим посохом далеко не каждый копьеносец выстоит. А раз такой человек не брезгует солдатскую науку постигать, то уж им, воинам потомственным, сам бог велел.

Сегодня праздник, учебы не было, а потому десятник к обычной пробежке в два фарсанга десятку Тейиспа добавил еще один, и пояс со свинцовыми пластинами. Над малышами так не издевались пока. Но те, кто в лагере отбыл по три-четыре года, считались почти полноценными бойцами и никаких поблажек не получали. И вот прямо сейчас наследник великого отца упрямо переставлял ноги, которые, как ему казалось, в три таланта весом каждая были, и заканчивал последний круг. Потом можно упасть на землю, и даже десятник ничего не скажет. Вот он, рядом бежит, с тем же поясом, последним пинки отвешивает. Не человек, а мул какой-то. Бежавший рядом парнишка по имени Ардашир побледнел и начал хватать воздух. Глаза его закатились, и он грохнулся в пыль.

- Десяток, стоять! Подняли эту падаль и побежали. Вы что, засранцы, товарища бросить решили?

Парня кое-как привели в чувство, и остаток пути его практически протащили на руках. Только Тейисп и знал, что Ардашир сыном самого Пророка был, потому что брат его двоюродный и любимой тетки сын.

Все, конец дистанции. Десяток упал в траву, глотая воздух рвущейся грудью. Теперь надо доползти до ведра с водой, а до него целых десять шагов. Десятник, сволочь, пинком опрокинул воду и заорал:

- Чего разлеглись? Встали, лентяи, и в казарму строем! Воду там пить будете. Да не напивайтесь сразу. Вы же коней сразу не поите после скачки!

- Не слишком ты их? – спросил потом сотник, стоявший в отдалении, у командира десятка.

- Эти выдержат, командир, парни крепкие. Да и понемногу же добавляем вес. Им в следующем году со щитом на руке бежать, они же тогда просто дохнуть начнут.

- Смотри, не загони мне пацанов, с нас потом спросят. Ты, вообще, сам хоть понимаешь, чьих сыновей мы тут мордуем и падалью величаем?

- Слушаюсь, командир. Сегодня отдых дам. Заслужили.

***

Год шестой от основания. Месяц Нисану. Пер-Амон.

Персидское войско окружило Пер-Амон, привычно блокируя подступы к городу. Город был крепкий, и оборонял его неведомый до сих пор враг – греческие гоплиты. Про Грецию в Персии знали плохо. Это было глухое гористое захолустье, откуда люди разбредались по всему миру. Малое количество земли не могло там прокормить всех. Вот и поплыли те греки, основывая города от Испании до устья Дона. Но сейчас, в шестой год от основания Империи, этот процесс еще не стал столь лавинообразным, как через сто лет. Он только-только начинался. Пара городов на Сицилии, еще пара – в Южной Италии, что позже будет называться Великой Грецией. В Афинах, которым еще только предстояло стать знаменитым городом, правили девять архонтов, угнетая неправедным судом граждан и метеков (неполноправные свободные люди). И это было еще одним поводом уплыть оттуда куда подальше. И уж, конечно, никакой философии, скульптуры и театра там никто в глаза не видел. Дыра дырой.