Охотница на драконов и Я (приквел Академии)

От автора

Вы мечтали о мире средневековых замков и магии? Хотели бы пробежать по лесу вместе со стаей волков? А ещё... стать данью для дракона? Нет, конечно! Ответите Вы. Но не наша героиня... В её планах "подвинуть" других претенденток, чтобы отправиться рабыней к своему главному врагу - дракону, где два альфа-самца сразятся за сердце девушки.

Книга является легендой-приквелом к циклу Боевой маг в Академии драконов.

В книге: альфа-самцы, любовь, страсть.

Настоящий, живой роман без искусственного интеллекта!

#любовь
#становление героя
#сильная героиня
#соперничество альфа-самцов
#взрослые отношения

Когда мне было пять...

Управляя одной планетой,

В знаке твоём только стрелы.

А моя планета - солнце,

Приходи, я тебя согрею…

Будем плавать, играть, резвиться —

Мы с тобой теперь словно дети,

Словно яркие звёзды светиться

Будем мы на бескрайнем небе…

Поэтесса Анжелика-Анжела

aanjela_anjelika

@aangelastories

Наша маленькая деревушка раскинулась в густых лесах на землях Вотерфолса. Вотерфолс был местным замком, владеющим землями округи, и входил в пятнадцать земель, образующих царство Эмиральда. Тогда срединные земли ещё не делились на независимые королевства — Арвалон, Тарлинг и Вали появятся гораздо позже. А сейчас царство Эмиральда представляло собой ещё единый кусок земли, где правили драконы, поделившие между собой земли на герцогства. Земли Вотерфолса, как и наша деревушка, принадлежали роду Даргонов — одному из самых влиятельных герцогских родов, славящихся не только жаждой власти, но и жаждой к огненным забавам.

Мне было пять. Когда моя деревня вся вспыхнула оранжево-красными языками пламени, отовсюду послышались крики о помощи, а люди стали разбегаться кто-куда. Так всегда было, когда нападали… драконы. Они делали это не первый раз, но именно тот день я запомнила на всю жизнь.

Он стоял посреди деревенской улицы с разбитой калиёй и хохотал… Хохотал дико и пугающе. А глаза его, серо-зелёные, напоминающие глубокий, холодный омут в нашем лесу, сверкали ярче алмазов при каждом крике деревенских. Он наслаждался... Идя своей размашистой поступью посреди улицы, неся свои вьющиеся до плеч серебристые волосы подобно королевской короне, и весь такой чинный и важный, огромного роста, он наводил на всю деревню ужас. Ибо при каждом его смехе его рука поднималась и извергала ужасающий огонь, от которого наши хлипкие деревянные домики с крышами из тёса так и вспыхивали как факелы. Люди кричали — дракон наслаждался. А его дружки — дракон пришёл не один, а со свитой, — хватали выскакивающих из горящих домиков людей, сбивали тех с ног, мужчин нещадно избивали, а женщин… Женщин оттаскивали в сторону, за частоколы, и…что происходило потом за кольями я не видела, слышала лишь крики, мольбы о помощи и грубую мужскую ругань.

— Майя! — больно схватила меня за руку матушка, словно пробуждая ото сна, — мы должны бежать!

Моя матушка, молодая жена почтенного местного викария, было кинулась уводить меня от церкви, где шёл обычный утренний молебен до нападения драконов, как теперь уже её руку перехватили.

Дракон, тот самый, с серебристыми волосами и холодными серо-зелёными глазами, прижал мою матушку к себе, оценивающе и властно став осматривать её лицо. После чего наклонился к её шее и принюхался.

— Сладкая... — проскрипел его металлический голос.

И он дёрнул мою матушку за собой. Матушка не кричала, не вопила, подобно другим, она только попыталась вывернуться в жёстких руках дракона, чтобы обернуться на меня.

— Беги!!! — кричала мне красивая, молодая голубоглазая женщина, одетая, как и приличествует жене викария, в мышиного цвета скромное льняное платье, с выбеленным до кристальной чистоты чепчиком на голове.

Но как я могла убежать… Это же была моя мама. И неуверенными, нелепыми шажками ещё кривоватых ножек я последовала вслед за ней.

— Майя, беги!!! — всё кричала мне слёзно матушка, а меня, как завороженную, так и тянуло вслед за ней.

Пока грозный дракон с серебристыми волосами не затолкал мою мать в ближайшую хижину, ещё не охваченную огнём. И… После, за закрытыми дверьми хижины, сначала было тихо. Но потом… Потом я услышала их — стоны. Эти стоны я не забуду никогда, как тогда они опустошили всё во мне своим глухим звуком, наполненным болью. Так могло стонать только мучающееся болью животное. Но нутром я чувствовала — это моя мать.

Руки сами нашли палку, лежащую на голой дороге. Я всем сердцем хотела только одного — ударить палкой того злого дракона, который заставляет мою матушку извергать эти звуки.

И когда всё закончилось, а дверь распахнулась, и из неё вышел довольный, самовлюблённый дракон с серебристыми волосами, подтягивающей ленно свои штаны на крепких бёдрах, я просто подбежала и стукнула его этой палкой прямо по спине.

Я вложила всю злость в свой удар, на который был способен пятилетний ребёнок, но вместо этого получила такой пинок прямо в живот, что казалось всё моё внутреннее сейчас вывернется наизнанку. Я лежала поверженная всё на той же сельской дороге, глотая пыль, смешанную с моей кровью, стекающей с губ, а это чудовище уже стояло надо мной и уничтожало меня своими холодными серо-зелёными глазами.

— Как ты посмела! — прошипел он ядовито и поставил на меня свою огромную ногу в высоком кожаном сапоге цвета высушенной земли, что я глотала, снова вдавливая меня в землю.

Один нажим, и моя спина переломится. Но вместо этого дракон опустился надо мной и, нависая скалой, вымолвил угрожающе:

— Когда ты подрастёшь, я приду и за тобой… — кинул мне пророчески, после чего дико расхохотался, словно удачную шутку придумал.

После чего чудовище оставило меня, уходя прочь и оставляя за собой пылающую деревню с плачущими женщинами, мёртвыми телами тех, кто героически пытался защищаться, и повсюду бегающими детьми, ищущими своих родителей.

«Матушка», — пронеслось тогда у меня в голове.

Встав с пыльной дороги и отряхнув своё платьице такого же мышиного цвета, как и у матушки, ведь я была дочерью почтенного викария, поправив свой белоснежный чепчик — ибо дочь почтенного викария никогда не может выглядеть плохо! — я направилась в тот злосчастный дом, где ещё совсем недавно были слышны те ужасающие стоны, которые прорезали моё детское сознание как гром среди ясного неба и оставили на детском сердце неизгладимый след.

Семь лет спустя

— Майя, где тебя носит?!!! — кричала во всё горло крупного телосложения дородная женщина средних лет, оглушая всю деревню.

Так кричала моя тётушка Стенис — местная повариха при церкви, которой я должна была помогать делать благотворительные булочки в этот прекрасный, воскресный день.

Но я заменила булочки на поедание малины, в честь которой назвали нашу деревню — Розбери — именно так называлось то место, где проживала моя семья, — семья почтенного викария местной церкви святого Варлама — в прошлом какого-то колдуна, спасающего жизни больных очень гадким, но действенным настоем.

Да, мыли были колдунами. Нет-нет, не путайте с магами. Маги были сильнее нас. И жили гораздо лучше, а не ютились в отдалённых местностях в лесах на болотах. А пришлось нам жить на болотах только по одной причине — драконы…

Мы, в отличие от магов, не могли защититься от них. И всё на что были способны — лекарствовать, химичить разные составы и яды, расчленять летучих мышей на ингредиенты. Ах, да, делать отличное малиновое варенье! Ведь неспроста наша деревушка носит столь сладкое название.

И поедая в ближайшем лесу ту самую сладкую малину, из которой моя матушка потом сделает варенье, я с истинным удовольствием знатока вслушивалась в крики моей тётушки, ибо те разносились даже над макушками густых сосен, в которых мы прятались с моим дружком Люком.

— Она сейчас пойдёт громить всю деревню, если ты не объявишься, — справедливо заметил друг — волк, старше меня на год, такой же шалопай, как и я, — никогда не слушался своих!

— Угу, — набивала я всё больше свой ротик с алыми губками такой же алой малиной, — хочу посмотреть.

Волк лишь хмыкнул, предвкушая представление.

Волки жили далеко от нашей деревни, в милях тридцати, за перевалом, но Люк был слишком свободолюбив, чтобы усидеть на месте. Так мы и познакомились. Пару лет назад я гуляла по лесам вокруг деревни в поисках новых мест, Люк сбежал от своих же в поисках чего-нибудь необычного, и встретил меня. Волк впервые увидел человека и решил, что я со своими пухлыми, ещё ребячьими щёчками, ярко-голубыми глазами под невинно-хлопающими ресницами, с маленьким, прелестным алым ротиком — и есть то необычное, что он искал. А я, что человек, умеющий обращаться в волка, выть на луну и обладающий острыми зубами с когтистыми лапами — настоящая удача для настоящей проказницы. Так мы и сдружились. Оба непослушные — про таких говорят оторви и выкини — мы быстро нашли общие темы — как насолить старшим!

Вот и сейчас, слышать крики тётушки на всю деревню было бальзамом на душу такому сорванцу, как я.

О, да, я была ещё той бестией! И в подтверждение этого ещё раз смяла, чтоб наверняка, небрежно сброшенный с головы белоснежный чепчик. Это тётушка Стенис решила, что мне достаточно бегать по деревне простоволосой, пора уже и за ум взяться, стать приличной дочерью почтенного викария, в чём убедила и моего отца, который лишь согласно кивнул на предложение тётушки. Месть последовала незамедлительно. Лепить благотворительные воскресные пирожки? Обойдёшься! Сама лепи, корова безмозглая!

Хоть о родной старшей сестре матери так было плохо думать, но всё же, если быть честной, то было такое ощущение, что всю красоту и ум семьи Мэллоу забрала моя матушка, не оставив своей старшей сестре ни йоты своих достоинств, а только корово-подобную толстенную фигуру, глупые свинячьи глазки, и жирно-бестолковые хлюпающие огромные губы. Когда моя матушка…

Сердце так и сжималось, когда я думала о ней. Она была изящна, тонка, красива, с тонкими, правильными чертами лица, бездонно-глубокими голубыми глазами и самым добрым сердцем на свете. А кто ещё бы мог выдержать моего отца?! Только такая кроткая женщина, как моя мать.

И снова вздох. Нет, я должна была вернуться. Иначе моё непослушание выльется ушатом грязи на голову моей матери от собственной же сестры, а потом ещё и отец добавит.

Схватив ненавистный чепчик, я соскользнула с сосновой ветки.

— Так быстро уходишь? — бросил в меня ягодой волк, недовольный, что мы толком и не нашкодили сегодня.

— Увидимся в следующее воскресенье. Будет большая служба, приходи, я тебе калитку открою, сможешь полакомиться свежей курятинкой! — лишь подмигнула обидевшемуся дружку.

— О, курятинка, договорились! — слышала я его ехидный смех за спиной, убегая.

О, да, разорять курятник моего отца было ещё тем удовольствием!

Когда я появилась в деревне, первое, что сделала тётушка — это скептически осмотрела меня своими заплывшими жирными свиными глазками.

— Неряха! — это были ещё цветочки, ибо я и правда стояла перед ней с растрёпанными, нечёсаными волосами цвета золотой пшеницы, запачканным малиной ртом и грязными руками, не говоря уже о ногтях.

— Опять запропастилась куда-то, маленькая дрянь, — отчитывала меня тётка прямо на главной площади перед церковью, кстати, принадлежащей моему отцу.

— Собак на тебя не хватает, — всё цеплялась она ко мне, когда я с гордо поднятой головой шла на церковную кухню, чтобы лепить ненавистные булочки. — Где чепчик дела, паршивка?

Ах, да, чепчик. Тот был заткнут за пояс.

Как я резко выхватила его, напялила задом наперёд и обернулась:

— Забыла, как носить. Вот так? — и я вытянула розовенький язычок до самого подбородка, дразня тётку.

Дородная женщина вся побагровела от злости, став вся цветом переспелого помидора.

— Ах ты поганка, гнилое отродье…! — на меня сыпались ещё какие-то оскорбления, но я уже не слышала, задорно смеясь и убегая от тётушки.

К оскорблениям я уже привыкла. Не имея возможности в открытую скидывать грязь на мою мать, они делали это на меня. И ещё удивлялись, в кого я такая пошла непослушная, дерзкая и мерзкая. Вот моя матушка — та, да, нрава кроткого, воспитана хорошо, праведно. Но уж по мне так лучше быть дерзкой и мерзкой, чем терпеть все обиды молчаливо, как делала моя мать.

Вот и зайдя на церковную кухню, с глупо одетым задом наперёд измятым чепцом, смотрящимся на мне в мальчиковой одежде ещё нелепее, ибо я наотрез отказалась носить девчачье платье, предпочитая юбкам наряд из штанов и грубой куртки, первое, что я услышала, — это смешки и ворчание, попахивающие гнильцой:

Наука отца

Когда отец, почтенный викарий пятидесяти лет, обладающий, как и положено в его статусе и возрасте, грузной фигурой, распахнул дверь в горницу, где мы сидели с матерью, по всей комнате так и разлился тяжёлый запах дешёвого вина из церковного погреба. Пьян!

— Майя, пойди прочь, нам с твоей матушкой нужно поговорить, — завалился тяжело отец прямо в комнату, не сняв сапоги.

Я не шелохнулась.

— Майя! — ещё громче потребовал пьяный отец, видя, что я не собираюсь оставлять его наедине с матерью.

И когда я снова подняла на отца свои голубые глаза, полные упрямства, матушка уже сама дала понять, что мне здесь не место.

— Майя, уходи, — подтолкнула она меня мягко рукой к двери.

— Но… — было заартачилась я, но спокойные, полные рассудительности глаза матери действовали на меня лучше и сильнее любых слов.

Я подчинилась, послушно покинув комнату, но вовсе не собиралась уходить далеко. Я знала, что сейчас будет. Так всегда было, когда отец приходил пьяным.

Не прошло и нескольких минут, как за закрытой деревяной дверью послышались приглушённые стоны моей матери и свист отцовского ремня. Когда отец был пьян, он всегда порол маю мать, словно ты была скотиной в его хлеве, а не его женой и матерью его единственной дочери.

— Матушка! — взвизгнула я за дверью, прислоняясь к этой двери. Плакала, царапала дверь, но та не открывалась и не пускала меня к единственному свету в моей жизни.

Так и стояла под дверью, рыдая.

— Шлюха! — кричал неистово отец на мою мать. — Нужно было сразу развестись с тобой. Мало того, что не смогла родить мне сына, а лишь поганую дочь, так ещё и ноги перед всеми расставляешь! — орал нещадно, а ремень свистел так, словно он готов был кожу снять живьём с бедной женщины.

Почему-то сегодня отец порол мать жёстче обычного. Каждый раз я считала за дверью количество ударов, и почему-то сегодня их было больше, чем всегда. И догадка пришла сама собой. Тётушка Стенис… Не простила сегодняшней моей грубости и кривляний. Нажаловалась отцу, подливая при этом тому крепкого винца в железный кубок, зная, как на отца действует выпивка. Вот отец и вернулся сегодня из церкви взбешённый. Он всегда был готов слушать кого угодно, только не мою мать.

И я больше не выдержала. Участившиеся стоны матери подгоняли меня похлеще любых слов.

Я выскочила диким котёнком на двор в поисках подходящего. Как мои глаза наткнулись на горящий факел в створке ворот, что освещал дорогу приходившим в дом.

Я тотчас выхватила факел из поддерживающего кольца. Спалю вес дом дотла! Настолько мне здесь всё опостылело.

— А вот и наша бестия, — преградила мне дорогу драгоценная туша тётушки, которую она носила, как признак лучшего свидетельства красоты женщины, — куда торопишься? Ишь, как глаза зыркают, надумала что плохое?

И правда, мои глаза всегда горели каким-то таинственным золотым огнём, когда я была готова на самые скверные поступки.

Но так я тебе и сказала. А рука всё крепче сжимала факел. Надо будет, и её спалю. Ведь не зря она ошивается во внутреннем дворе дома. Видать, подслушивала под окнами. А ещё сестра родная! Но только и делает, что радуется бедам своей младшей сестры и науськивает её мужа на злодеяния. Ничего родного, как и ничего общего между ними, разве что голубые глаза. Только вот, если у моей матери они были подобны бескрайнему небу, то у неё — зацветающему болоту!

— Пропустите! — стиснула я зубы, готовая прорваться к матери любой ценой.

— Спешишь к своей матушке? Не поможет. Эту потаскушку нужно только так и воспитывать!

— Моя мать не потаскушка! — вскрикнула я вне себя от гнева. И хоть гнев мой был велик, голос всё равно прозвучал в вечерних сумерках, как пискотня котёнка. Боги, мне всего было двенадцать, да что я вообще знала о таких вещах, что извергал грязный рот моей тётки!

Мой дружок, Люк, хоть и просветил меня немного, подсмотрев за взрослыми в своей стае, но я всё равно ничего не поняла. Так, вошкотня какая-то взрослых, не стоящего моего внимания. Но почему-то всё равно такие слова трогали мою детскую душу до самой глубины, выворачивая на изнанку, словно она, моя душа, уже знала, что сказанное слово очень нехорошее.

— Так и есть потаскуха! И ты от неё недалеко ушла. Кто знает, что ты там со своим волком в лесах делаешь, маленькая дрянь, — тётушку было уже не остановить. Как и меня.

— Не называйте её так! Тогда все пострадали. Но почему вы обзываете только мою мать? Что она вам сделала? Вы же её сестра! — о, да, я не была глупа, и могла указать на несправедливость прямо в лицо.

— Она была моей сестрой, пока не прогнулась под дракона! — верещала тётушка в темноте так громко, словно потерпевшей стороной была она. — И как жена викария она должна была наложить на себя руки, а не носить свой позор все эти годы. Жена викария должна быть безупречной! А твоя мать…

— Моя мать, самая святая женщина на свете! — перебила я злые слова тётушки. — А Вы просто завидуете ей. Потому что она лучше вас. Лучше вас всех!

И я больше не хотела слушать злобную чушь из уст этой мерзкой женщины. Я просто кинула удерживаемый мной факел той прямо под ноги, заставив тётку с криком резко отскочить, и мигом прошмыгнула по образовавшейся бреши к дому.

— Мерзавка!!! — кричала мне вслед тётя, но меня её слова уже мало волновали. Я спешила наверх. Туда, где была моя мать. Надо будет, голыми руками начну ломать дверь. Возьму нож с кухни и стану пробивать щель.

Но пробивать щель не пришлось, потому что мой отец уже выполнил задуманное и, довольный, как и вспотевший и покрасневший от потуг, выходил из горницы матери.

— Матушка! — кинулась я тут же в раскрытую дверь.

Та лежала на полу вся растрёпанная, с садинами от ремня, с измятым платьем, но ни всхлипа, ни слезинки я от неё не услышала.

— Зачем? Зачем ты это делаешь? — обратила я свой взор к отцу, полный слёз.

— Затем, чтобы знала науку, как надо быть достойной женой! А ты, малявка, не вмешивайся, если тоже не хочешь отведать, — и отец грозно поднял руку с ремнём, потрясая им в руках, как самым действенным орудием.

Драконы...

К следующему воскресному дню обещался случиться большой праздник. Урожай был собран, коровы надоены, молодые сыры наделаны, свежее вино уже бродило в дубовых бочках. Теперь можно было и отметить. День Урожая — так назывался воскресный день середины осени. Ждали высоких гостей.

Все радовались предстоящему празднованию, кроме меня. Прямо передо мной, на кровати с соломенным тюфяком лежало настоящее платье. В смысле, девчачье.

— Отец просил, чтобы ты надела, — представила мне платье матушка.

Ага, знаю я, как он просил…

— Матушка, ты прекрасно знаешь, что это идея не отца, а тётушки Стенис, — упёрла я в мать свой ясный взор, — как и знаешь, почему она так старается...

Я всё же не удержалась от намёка. У тётушки Стенис тоже была дочь, Флорой звали. И ей вот-вот исполнялось четырнадцать, что означало только одно — её могли выбрать.

Каждый год на праздник Урожая пребывал кто-то из Вотерфолса и забирал положенную подать в виде половины урожая всей деревни, как и одну девушку, самую красивую, достигшую возраста четырнадцати лет и старше.

Официально её забирали для работы служанкой в главном замке, но я-то знала, что это не так. Люк просветил. И хоть половина из того, что он мне рассказывал, так и осталась для меня непонятной, особенно в той части, зачем какому-то старому дракону ещё несмышлёная девчонка, но суть я уловила. Как и то, что тётушка Стенис всячески готова была уберечь свою дочь от участи «служанки» в главном замке. И хоть девчонка-подросток Флорой была только по названию, а вся пошла в свою матушку — такое же толстое и несуразное создание, словно половину благотворительных церковных булочек только она одна съедала. И всё же тётушка переживала за неё. И не безосновательно. Возможно, аппетитная и толстенькая девчушка куда больше понравится дракону. Есть, что попробовать. Вот тётушка всячески и вынуждала через моего отца, на которого она имела наипрямейшее влияние — кубок вина, мою мать наряжать меня девочкой. Надеялась, что так я заслоню её дочь своей красотой, и представители дракона выберут меня, а не аппетитную Флору.

Расчёт был верным! Стоя в девчачьем платье нежно-бежевого цвета с пышными оборками до пола, я и правда была хороша со своей светло-русой копной на голове с редким золотистым переливом, которую матушка аккуратно уложила в простую, но изящную причёску, со своими сияющими голубыми глазами на пол-лица, и алым аккуратным ротиком, так ярко выделяющимся на белоснежной коже. Такой я видела себя впервые. Было странно и противно. Фе! Что за девчонкой меня сделали!

И видя мой скривленный носик от своего же отражения в медном зеркале, матушка только улыбалась:

— Мой очаровательный ангел, можешь быть покойна. Тебя никто не выберет. С таким характером, — и мама потрепала мой недовольный носик своими аккуратными пальчиками, — за тобой ещё нужно дать приданное, чтобы какой-нибудь дракон решился тебя украсть.

Что ж, слова матери подействовали утешающе.

— И тебе ещё нет четырнадцати, по закону не положено, — сказала она дельно, вкалывая в волосы финальную заколку — серебряную с голубым аквамарином — фамильная драгоценность семьи Мэллоу.

— А мне и правда хочется хоть раз увидеть тебя по-настоящему девочкой, — вздохнула матушка с нескрываемой надеждой.

Что не сделаешь ради счастья мамы! Вот и шла по грязным улицам деревни к церкви, глупо улыбаясь и подхватывая кружевное платье прямо под подол, чтобы не испачкать в луже — мама расстроится. А когда на меня с полным недоумением всматривались местные девчонки и мальчишки, кто это идёт в таком красивом платье по их деревни, то я так зыркала на них огнём своих глаз, что те даже не пытались шутить в мою сторону, ибо знали, что потом будут иметь дело с оборванкой Майей — моей кличкой, которой я очень гордилась, ибо моя обычная, привычная мальчиковая одежда и правда всегда была оборвана и грязна — любимый наряд!

Вот и зыркала на всех грозно. Мол, палец откушу, только посмейте что-то ляпнуть. И гордо несла свою голову дальше. Хоть на моём теле не было ещё даже намёка на какие-то округлости, всё же я знала, что очаровательна. Да что там, красавица! Вон, как незнакомая мне до сего дня девочка из медного зеркала, сверкала своей золотой копной и огромными голубыми глазами!

В церковь набилась вся деревня. Женщины понадевали свои самые нарядные фартуки, набросили на плечи расшитые платки. Мужчины натянули на себя чистые светлые рубахи, начистили до блеска сапоги. Мой отец был в чёрном. Почтенному викарию не положен другой наряд. Матушка, как всегда, была одета в платье мышиного, серого цвета. Словно стеснялась хоть как-то подчеркнуть свою красоту. Но даже в самом скромном платье она всё равно выделялась среди всех. Если не нарядом, то статью, изяществом, мягкостью линий. Не чета местным бабёнкам. Вон как отец так и провожает её пристальным взглядом. Может, и правда любит? Хотя нет, взгляд тотчас стал злобным и не обещающим ничего хорошего. Сегодня снова напьётся в честь Праздника Урожая. Жди беды. А, может, остаться сегодня ночевать с мамой в лесу? Пока дни ещё стоят тёплые…

Как из того самого леса я краем уха услышала тонкое подвывание. Короткое, едва слышное, но я уже точно знала, что это мой дружок, Люк, поджидает меня в лесу неподалёку. За обещанной курочкой пришёл.

— Мама, я отойду ненадолго, — подбежала я к матери отпроситься.

— Снова к своему другу-волку побежишь? — улыбнулась мать.

Я красноречиво промолчала.

— Только не думай приводить его в деревню. Волку здесь не место.

— Нет, конечно! — мои глаза были сама невинность, ведь именно это я и собиралась сделать — привести в деревню и отомстить тётке, да и отцу тоже.

Когда матушка меня отпустила, и я мигом ринулась в лес, Люк уже ждал меня на поляне в человечьем обличие. Худощавый, поджарый сорванец, как и я, взгляд его чёрных глаз уже горел задором, в предвкушении приключений, как и сытного обеда.

— Волчьи демоны, я тебя еле узнал! — стал крутить меня волк вокруг оси, разглядывая платье, заколки, волосы.

Путь к волкам

Мы вдвоём с Люком шли сквозь леса и броды. Поднимались в горы и спускались в лощины. Шли не менее семи дней. Когда, наконец-то, Люк навострил уши, явно заслышав знакомые звуки. Какой-то одинокий волк давал сигнал в темноте, зычно завыв в сумрак ночи.

— Мы уже близко и… нас заметили, — улыбнулся друг.

Правда? А вроде бы никого рядом и не было все эти дни, кроме стрекочущих сорок, да прытко прыгающих по веткам белок.

Ещё через день пути нас встретили дозорные волки из его стаи. Крупные, с хищным, устрашающим оскалом острых клыков и с налитыми свирепостью глазами они опасливо принюхивались к нам двоим, кружа по кругу и не давая нам идти дальше. Когда один из них, достаточно крупный волк, вышел из стаи вперёд и грозно зарычал на Люка. У меня душа ушла в пятки, а Люк, наоборот, улыбнулся.

— Моя мама, злится, что я пропадал так долго.

А-а-а, так крупная чёрная волчица с тёмно-карими глазами, как у Люка, была его мамой? Мурашки пробежали по коже…

— Не бойся, отшлёпает пару раз своей лапой, на том и закончит, — развёл руками Люк, будто для него это было чем-то обыденным.

Да я не за него боялась. Мама есть мама, хоть и грозная волчица. А боялась за себя! Коленки так и затряслись предательски, потому что нас всё окружали волки. Штук десять уже, не меньше. Все крупные, грозные, с хищным взглядом и клыкастыми пастями.

— Не бойся, они тебе ничего не сделают, — сохранял хорошее расположение духа Люк. — А если волк раскрыл пасть и чуть вытащил язык, то он приветствует тебя, запоминая твой запах.

И правда, многие волки стояли с приоткрытыми пастями, где слегка виднелся красный язык. Это такое приветствие? А казалось, что они хотят меня слопать! Вон, даже слюнки текут.

Но мой тринадцатилетний дружок смело пошёл дальше, а я за ним, не желая ни на миг останавливаться. Ещё бы, столько раскрытых пастей семенило вслед за нами.

Мы шли ещё день. Волки запутывали все тропы так, что я бы ни в жизнь не нашла, даже если бы зарисовывала! И хоть лес был для меня родным и нисколечко не пугал, всё равно казалось, что мы зашли в такие дебри, откуда уже никогда не выбраться. Оставалось только довериться Люку. Сама же хотела уйти к волкам. Вот и не будь трусихой теперь!

Всё закончилось, когда мы, наконец, ближе к полудню вышли к волчьим поселениям в самом сердце леса.

Раскинутые тут и там добротные деревянные домики, из которых слышался детский смех и весёлая кутерьма, немного расслабили своими столь знакомыми звуками нормального, живого поселения, где в центре высился своеобразный дворец вожака стаи в три яруса из добротного дуба.

Вожак стаи, рослый, полный силы волк средних лет, вышел к нам на встречу, сверля меня взглядом в упор. Его натренированный, широкий полуобнажённый торс был перекинут шкурой рыси, а в руке красовалось металлическое острое копьё.

— Зачем ты привёл к нам человека? — вожак перевёл свой грозный взгляд с меня на Люка, требуя ответа.

Тринадцатилетний подрастающий волчонок вовсе не смутился, вышел вперёд и отчеканил громко:

— Драконы хотели забрать её себе. Я не дал, защитив, после чего принял решение привести к нам, — звенел его голос на всё поселение, чтобы каждый волк его слышал.

Я невольно кинула на Люка восхищённый взгляд. Волки и правда ничего не боятся, даже маленькие!

— Она хорошая и смелая, — добавил Люк ещё громче, словно этот факт имел первостепенное значение.

— Ну, это ещё предстоит проверить, — фыркнул вожак.

После чего обернулся к сидящему чуть поодаль на деревянной галерее главной хижины седовласому старцу, которого я только сейчас заметила.

Старец восседал на мягких подушках в удобном кресле из дерева, на его голове красовался смешной головной убор в виде высоко торчащих птичьих перьев, похожих на орлиные. И если на полуголых торсах волков — все волки без исключения ходили с обнажённой грудью — замотанных шкурами, свисали всевозможные кинжалы, ножи и прочие убийственные острые предметы, то на старца была накинута белоснежная песцовая шкура. И весь он был больше похож на шамана, чем на волка.

— Дитя, подойти, — позвал он меня рукой.

Я боязливо обернулась на Люка, тот подбадривающе подмигнул, мол, иди смело.

Пошла.

Встала в шаге от шамана, прямо напротив него, пока тот внимательно меня рассматривал. Потрогал мои золотистые волосы, приоткрыл для чего-то широко мои веки, заглядывая в глаза, прощупал пульсирующий стук сердца на руке. После чего убрал руку и уставился мне в глаза, смотря в упор своими уже ставшими блекнуть от возраста серыми глазами, которые, казалось, видят всю меня насквозь. Я не отвела взор, не испугалась, лишь по-детски широко распахнутыми голубыми глазами смотрела в его старческие. Шаман улыбнулся краями губ, после чего обратился к вожаку, стоявшему подле:

— Девочка и правда смелая, нет в ней страха. А вот тело, да, слабоватое, нужно тренировать.

— Тело натренировать мы сможем, — кинул на меня вожак оценивающе-недоверчивый взгляд сверху-вниз. — А что дух? Его натренировать нельзя. Или он есть, или его нет.

Шаман снова уставился на меня своими проницательными серыми глазами.

— Скажи, как тебя зовут? — лишь спросил он.

— Майя, — ответила я, не колеблясь.

— Красивое имя, тебе идёт. Навивает мысли о весне и тепле. Так вот, Майя, скажи нам, зачем ты пришла в волчью стаю?

— Чтобы сбежать от драконов, — честно созналась я, смотря в серые глаза старого волка, взгляд которого меня завораживал, магнетизировал.

— Ты могла сбежать от драконов во много других мест, но ты пришла именно к нам, к волкам. Ответь, почему? — шаман даже слегка наклонился, чтобы, казалось, тщательнее проникнуть своим взглядом блеклых глаз в моё сердце.

Почему?

— Ответь честно, — предупредил меня шаман.

Значит, если я солгу, меня выдворят обратно? Ну уж нет. Я так долго этого хотела!

— Я хочу отомстить! — прорезал детский голос тишину над волчьей стаей.