Охотник и Бессмертная

Глава 1. Дождь знает мои имена

Дождь в этом городе всегда пах железом. Как будто трамвайные линии поднимали вверх невидимые иглы, и капли нанизывались на них, звеня тончайшими струнами. Я стояла на автобусной остановке без автобусов — стеклянный короб с рекламой жевательной резинки и облезлым граффити “здесь был никто”. Смешно: все последние десятилетия я и есть этот «никто».

Новое имя прилипло быстро — Лина. Паспорт выдали в маленьком офисе в подвале с облупленной штукатуркой. «Лина Сорокина, двадцать семь лет». Смешной возраст. На самом деле, в моём теле хранится столько памяти, что она могла бы давить меня, как каменную плиту. Но я научилась дышать под этой плитой. Научилась менять походку, смех, точку, где ставлю ударение. Научилась мягко обводить чужие подозрения, как ладонью — огонь свечи.

Светофор щёлкнул, и в лужах мигнул зелёный. В витрине напротив зависла моя отражённая тень: чёрный дождевик, высокий ворот, острые ключицы. Глаза — вот от них мне сложнее всего отказаться; я могу менять лицо, волосы, рост и даже запах кожи, но не взгляд. Кто-то мне однажды сказал: «У тебя глаза как у тех, кто видит дальше стены». Я тогда улыбнулась, а через неделю сожгла своё имя в печи и уехала на север.

Сейчас — южный город, мокрый асфальт в подсветке ночных витрин, уличный музыкант напевает такое старьё, что мне хочется бросить монетку за смелость. Дождь смывает улицы, как ластик — чью-то неловкую линию. Хорошее время, чтобы исчезнуть ещё раз. Но у меня была причина задержаться. Я работала в маленькой кофейне у парка, где утренние люди приходили кофе пить, как исповедь — коротко и честно. Кофейня держалась на улыбках и на том, что бариста умела рисовать сердце на пене. На обороте визитки у меня была аккуратно написанная рука: «Если вдруг что — звоните. Н.» Я знала, кто этот «Н». И знала, что звонить нельзя.

Сзади щёлкнула дверь ночного магазина, и воздух резанул холодком. Я повернула голову, прежде чем успела приказать себе не оборачиваться.

Он.

Сначала я почувствовала — спиной, кожей, как чувствуют грозу до раската грома. Потом увидела. Пальто тёмное, намокшее, с плеч стекают струйки. Волосы короче, чем были когда-то в Париже. Шрам на скуле — новый. Я всегда могла считать годы по его шрамам. И по глазам. У охотников взгляд как у стрел: метит — и уже ранит. Но его — узнающий, заторможенный на долю секунды, как будто между нами вспыхнула старая фотография.

Даниэль.

Звук имени во мне всё ещё тёплый, как горло после глотка вина. Я не произнесла его. Внутри поднялась точная, как отточенный нож, привычка — сделать шаг в сторону, слиться с тенью, раствориться. Но подошва предательски скользнула по плитке, я задержалась, и этого хватило. Он остановился метрах в трёх, глянул на мои плечи, на линию губ, на глаза. И понял.

— Ты, — сказал он просто. Голос тот же: ниже дождя, будто вырастающий из земли.

— А ты всё ещё приходишь в неподходящие моменты, — ответила я. Я не хотела этого ответа, он вырвался из той, прежней.

Мы стояли под навесом, дождь шумел, как бесконечная плёнка. Люди проходили мимо, не задерживая взглядов. Большое благо — города, где тебя никто не знает.

— Лина? — он произнёс моё сегодня, как ноту, проверяя, не фальшивит ли она на моих губах.

— Сегодня — да. Завтра посмотрим.

Он хмыкнул. Легко. Слишком легко. Когда-то это значило, что он прячет страх. Теперь — что прячет приказы.

— Я думал, ты ушла на север, — сказал он, делая шаг ближе. — В такие дожди ты всегда уходишь.

— В такие — часто. Но здесь неплохой кофе.

И — тише, едва слышно, там, где слова касаются только двоих:

— И слишком много людей, чтобы стрелять.

Во мне жила старая, верная осторожность. Она держала мои пальцы расслабленными, плечи — лёгкими, спину — прямой. Но под всем этим осторожность дрожала, как от жара, потому что, когда он смотрел на меня так, внутри поднималась память. Не мыслью — телом.

В амбаре пахло мокрым сеном, лошади фыркали в темноте, где-то под крышей капала вода. Вся ночь — один сплошной звук дождя. Я сидела, уткнувшись лбом в колени, злая, мокрая и живая. Дверь приоткрылась, он вошёл, закрыл, прислонился к дереву и выдохнул, как будто наконец позволил себе дышать. В ту ночь мои пальцы впервые нашли дорогу к его шрамам. Тогда ещё маленьким, свежим. Я касалась — и понимала, сколько боли уместилось в одном человеке, сколько долга. Он согревал меня ладонями, как спички, раз за разом, пока мы оба не перестали дрожать. И когда его губы нашли мои, это было не про запрет и не про страх — про то, что я впервые за долгое время перестала быть одна.

— Тебя ищут, — сказал Даниэль сейчас, и картинка амбара распалась, как фотоплёнка в кислоте.

— Меня всегда ищут, — я улыбнулась, оставляя улыбку лёгкой. — Такие, как ты.

— Таких, как я, становится меньше, — в голосе скользнуло то, что я не слышала прежде: усталость, не выговариваемая орденом. — И всё же — приказ есть приказ.

Я отметила, как он сказал это. Чуть глуховато. Будто стыдно произносить вслух простую фразу, которой можно оправдать любое предательство.

— Тогда тебе стоит стрелять сейчас, — сказала я. — Иначе будет поздно.

Он обвёл взглядом наши два метра: полоса света от витрины, влажный бетон, я — в пол-оборота, как всегда, не дающая ни одной прямой поверхности для удара. Ему не привыкать. Он знает меня такой дольше, чем кто-либо имел право.

— Ты всё ещё носишь его? — тихо спросил он.

Я не сразу поняла. Потом ощутила под курткой тонкую нить, гладкую от времени. Амулет. Тот самый. Я всегда оставляла его при себе, даже когда меняла кожу и улыбку. Не потому, что он защищал. Потому что никому больше не разрешала иметь надо мной власть — а ему позволяла. На чуть-чуть.

— Я — суеверная, — сказала я. — Мы, ведьмы, такие.

Он шагнул ближе. Ещё. Мой запах — розмарин и дождь — всегда выдаёт меня. Я почти видела, как в нём работают привычки: оценить дистанцию, угол, направление ветра, количество свидетелей. И ещё — то, что не связано ни с какой охотой: как запоминаются изгибы моей ключицы под воротником, как волосы прилипают к виску, когда мокрые.

Глава 2. Ночь под крышей из дождя

1654 год.
Всю дорогу я бежала так, будто за спиной шёл сам огонь. Деревня, где меня хотели сжечь, осталась позади вместе с криками, дымом и ненавистью, которая уже не удивляла.
Лес встретил меня тишиной, но тишина эта дышала опасностью. Я знала: охотники не бросают добычу, даже если ночь опустила на землю свой чёрный капюшон.

В амбар я ворвалась почти вслепую. Запах сена, влажного дерева, старого железа и лошадиного пота ударил в нос. Тяжёлая дверь скрипнула, но всё же закрылась. Я прислонилась к ней спиной и, задыхаясь, пыталась понять, сколько у меня есть времени.

Шаги. Чёткие, уверенные, такие, что их не перепутаешь ни с чьими.
Я знала этот звук, ещё прежде чем он вошёл.

Даниэль.
На вид — около сорока, но в глазах у него всегда жила древняя усталость. Высокий, плечи широкие, грудь под кожаным нагрудником, будто вырезанная из камня. Тёмные, почти чёрные глаза — не просто смотрели, они будто держали в прицеле. Волосы короткие, как у солдата, а тень щетины добавляла лицу жесткости.

— Ты могла бы бежать тише, — сказал он, входя. Голос низкий, спокойный, но с той стальной нотой, которая всегда была у охотников. — Лес — не твой союзник сегодня.

— Лес не хуже тебя, — ответила я, не двигаясь. Я была высокой и стройной, и даже промокшая до нитки не собиралась прятаться. Зелёные глаза, как мне говорили, выдавали во мне ведьму ещё до того, как я открывала рот. Он, кажется, знал это лучше всех.

Между нами осталась всего пара шагов. Я видела, как по его шее стекает капля дождя, исчезает в складках ткани.
Он медленно снял перчатки, бросил их на бочку.

— Я мог бы прямо сейчас закончить то, что начал, — сказал он ровно.

— Но не закончишь, — я шагнула ближе, — иначе зачем пришёл один и без арбалета в руках?

Мы оба знали, что он мог убить меня давно. Но не убил. И не убьёт — не этой ночью.
Он коснулся моего лица пальцами — не мягко, а будто проверяя, я ли это, та ли самая, что стояла на площади, связанная и обречённая.

— Ты дрожишь, — сказал он.

— От холода, — ответила я.

Он молча снял с меня мокрый плащ. Под ним рубаха прилипла к телу, холодная, как ледяная река. Его взгляд скользнул по мне медленно, задержался на линии ключиц. Я сделала шаг назад, но он последовал за мной.

Сено под ногами шуршало, запах становился гуще, тише. Он коснулся моих плеч, и в его пальцах было столько тепла, что оно резануло сильнее холода. Я поймала себя на том, что смотрю в эти тёмные глаза, и не ищу выхода.

— Ты ведь знаешь, что это неправильно, — сказал он, но не отстранился.

— Всё, что между нами, — неправильно, — прошептала я.

Его губы нашли мои, и поцелуй был не про нежность — про то, чтобы убедиться, что мы живы. Я почувствовала вкус дождя на его коже, крепость рук, которые прижимали меня к себе так, что весь мир сжался до этого амбара, до наших дыханий.
Он снял с меня рубаху, осторожно, но уверенно, и тёплый воздух внутри здания встретил мою обнажённую кожу. Его ладони обжигали, и я не знала, хочу ли отступить или шагнуть навстречу.

Мы рухнули на сено, и оно мягко приняло нас. Дождь за стенами звучал ровно, как сердце в покое. Его руки изучали моё тело так, будто он собирался запомнить его на всю жизнь, а я — будто знала, что этой ночью он и правда запомнит меня навсегда.

— Завтра мы снова будем врагами, — сказала я сквозь его поцелуи.

— Завтра — да, — выдохнул он, — но сегодня ты моя.

И мы оба знали, что в этой фразе не было лжи.

Глава 3. Когда прошлое не отпускает

Я проснулась от того, что в груди всё ещё билось чужое сердце.
Влажный запах сена, горячее дыхание у виска, вес его руки на моей талии — всё это ещё жило во мне, как будто XVII век остался за окном. Но за окном был бетонный балкон, шум машин и свет неоновой рекламы.

Сердце билось быстро, будто я снова бежала в ночи. Я села на край кровати и уткнулась лицом в ладони. Зелёные глаза в зеркале на стене смотрели на меня не с моим сегодняшним лицом, а с тем, что он видел тогда, в амбаре.
Внутри меня существовало много женщин, но только одна принадлежала ему. И эта — жила во мне до сих пор.

Телефон на тумбочке мигнул. Сообщение:
«Через 20 минут. Не опаздывай. Д.»

Я прочитала его трижды. Не столько из-за слов, сколько из-за того, как они были написаны. Он никогда не использовал лишних букв, но в этой сухости было что-то опасное. Как выстрел без глушителя.

Я встала и пошла в душ. Горячая вода стекала по коже, но вместо того, чтобы смывать воспоминания, она их разогревала. Я видела, как его руки скользят по моему телу в ту ночь, как тёмные глаза задерживаются на каждом изгибе.
И понимала, что в сегодняшнем мире он всё такой же: широкоплечий, сильный, с этим взглядом, от которого либо бежишь, либо остаёшься навсегда.

Я оделась просто — чёрные джинсы, белая рубашка, длинное пальто. Волосы — тёмные, влажные после душа, падают на плечи, подчеркивают цвет глаз. Мне не нужно было притворяться — я хотела, чтобы он видел именно эту меня. Высокую, стройную, с тем же огнём, что горел в амбаре.

Кофейня была почти пуста. За столиком у окна сидел он. Пальто снято, на шее — лёгкий шарф, тёмные волосы чуть растрёпаны. Он выглядел почти обычным, но я знала, что это иллюзия.

Я подошла, и наши взгляды встретились. И это было хуже любого оружия.

— Ты пришла, — сказал он.

— Ты позвал, — ответила я.

Он слегка усмехнулся, но в глазах было то же, что и в амбаре: опасность и желание в одном глотке.

— Нам нужно поговорить, — тихо сказал он. — Но не здесь.

Я посмотрела на него и поняла: разговоры — это предлог. Вопрос в том, готова ли я снова украсть у мира ещё одну ночь.

Глава 4. Украденная ночь

Дождь стал тише, но улицы всё ещё блестели, как расплавленное стекло. Мы вышли из кофейни бок о бок, молча, и я чувствовала его тепло даже сквозь пальто. Он шёл чуть впереди, как всегда — прикрывая, но и контролируя.

— Куда? — спросила я, когда мы свернули в переулок.

— Там, где нас не увидят, — ответил он, не оборачиваясь.

В его голосе не было угрозы. Но и обещания безопасности тоже.

Мы дошли до старого дома у набережной. Дверь он открыл ключом, который, похоже, носил с собой давно. Подъезд пах мокрым камнем и деревом, а лестница вела наверх, на последний этаж. Он открыл дверь в квартиру с большими окнами и видом на реку.
Тёмный свет города падал на стены, оставляя в полумраке всё, кроме его силуэта.

— Закрой, — сказал он. Я повернула ключ, и щёлчок замка прозвучал громче, чем хотелось.

Он подошёл ближе.
Я видела, как его взгляд скользит по моему лицу, волосам, пальцам, будто запоминает всё заново. Его тёмные, почти чёрные глаза ловили каждую деталь, и от этого дыхание становилось быстрее.

— Ты изменилась, — сказал он, поднимая руку к моим волосам.

— Только снаружи, — ответила я.

Его ладонь легла на мою щёку, и в этом жесте не было мягкости — только право, которое он забрал себе много веков назад. Мы оба знали, что это право всегда будет между нами.

Когда он поцеловал меня, во рту всё ещё был вкус кофе и дождя. Поцелуй стал глубже, руки сильнее, и я почувствовала, как спиной упираюсь в стену. Он прижимал меня так, что у меня не оставалось места для сомнений — только для дыхания, прерывистого и жадного.

— Мы не должны… — начала я.

— Мы всегда не должны, — перебил он, скользя ладонью по линии моей талии.

Его пальцы нашли застёжку пальто, ткань мягко соскользнула с плеч. Я была высокой и стройной, и его руки обнимали меня так, будто проверяли, всё ли во мне на месте с тех времён.
Он снял мою рубашку, и тёплый воздух квартиры коснулся кожи. Его взгляд задержался на моих зелёных глазах, и в нём смешались голод и воспоминание.

Я коснулась его лица, провела пальцами по щетине, по линии шрама, а потом — по груди, чувствуя под рубашкой крепкие мышцы, как и три века назад. Он позволил мне стянуть с него ткань, и я снова увидела его таким, каким он был всегда: широкоплечим, сильным, с телом, будто созданным для войны и любви одновременно.

Мы двигались медленно, как те, кто знает цену каждой секунде. Каждый поцелуй был как метка, каждый вдох — как клятва, которую никто из нас не собирался сдерживать.

И когда он поднял меня на руки, не спрашивая, хочу ли я, я обвила его ногами, впуская в ту самую черту, где уже не существует «нельзя» — есть только «сейчас».

В этой ночи не было будущего. Но было всё, что мы забрали у мира, чтобы принадлежать друг другу хотя бы до рассвета.

Глава 5. Утро, которое нельзя запомнить

Свет просочился в комнату сквозь полупрозрачные шторы, окрасив стены золотисто-серым.
Я лежала, уткнувшись носом в его плечо, и слушала размеренное биение сердца. Оно всегда было чуть медленнее моего, и это успокаивало, хотя внутри я знала — у нас нет права на спокойствие.

Он спал на спине, голова чуть запрокинута, тёмные волосы растрёпаны, на лице — лёгкая тень щетины. Я позволила себе секунду просто смотреть: широкие плечи, крепкая грудь, следы моих поцелуев на его коже. Это было опасно — так смотреть. Слишком просто начать верить, что у нас есть время.

— Ты не спишь, — сказал он, не открывая глаз. Его голос был хрипловатым после ночи, и от этого внутри стало теплее.

— Ведьмы спят с одним глазом, — ответила я.

Он повернулся ко мне, глядя своими тёмными, почти чёрными глазами. В них была тишина, но не пустая — насыщенная чем-то, что он не собирался говорить вслух.

— Я хочу запомнить тебя такой, — сказал он тихо. — Высокая, упрямая, с этими… — он провёл пальцем по моему лицу, — зелёными глазами, которые не умеют лгать.

— Не запоминай, — я прижалась губами к его шее. — Это всегда плохо кончается.

Он усмехнулся, но не стал спорить.
Его руки обвили меня крепче, и я почувствовала, как тело снова откликается на его прикосновения. Всё было так естественно, как будто мы никогда не расставались.

Но в этот момент на тумбочке завибрировал его телефон.
Он замер, а потом медленно отстранился. Поднял аппарат, взглянул на экран. Я видела, как меняется его лицо — взгляд стал жёстким, челюсть напряглась.

— Приказ? — спросила я.

— Да, — коротко ответил он, вставая с кровати. — И он о тебе.

Внутри всё сжалось. Я села, натянув простыню на плечи.

— У тебя есть выбор, — сказала я.

— Ты знаешь, что у меня его нет, — он обернулся, и в его взгляде было больше боли, чем я хотела видеть. — Но у тебя есть сутки.

— Сутки, — повторила я, вставая и начиная одеваться. — Это щедро для охотника.

Он подошёл ближе, взял моё лицо в ладони, поцеловал медленно, как прощаются.
— Беги, Лина, — сказал он. — Пока я ещё могу позволить тебе уйти.

Я вышла, не оборачиваясь. Но знала — он будет за мной. Всегда.

Глава 6. Парижские огни и шаги в тени

Настоящее — 2025

Дождь вернулся. Мелкий, холодный, как иглы, он заполнял улицы серым дымом.
Я шла быстро, меняя улицы и переулки, как опытный вор, который знает: любая минута промедления — и петля затянется.
Город был огромным, но я чувствовала, что он где-то рядом. Не потому, что видела или слышала — нет, Даниэль никогда не выдавал себя. Но связь между нами всегда была сильнее любой магии.

На перекрёстке я поймала отражение в витрине: высокий силуэт, широкие плечи, тёмное пальто. Он шёл не спеша, но так, что расстояние между нами таяло.
Я свернула в боковой проулок, шаги ускорились. И вдруг — голос за спиной, тихий, ровный:

— Ты бежишь красиво. Но бегаешь ты от меня хуже, чем думаешь.

Я обернулась. Он стоял в нескольких метрах, мокрые волосы налипли на лоб, глаза — чёрные, как сама ночь.

— Если догонишь, — сказала я, — получишь приз.

— Я всегда беру приз, — ответил он.

И в этот момент город исчез.

Флэшбек — Париж, 1889 год

Я помню тот вечер, как помнят запах дорогого вина.
Вся Франция отмечала Всемирную выставку, и Эйфелева башня сияла новыми огнями. Балы, музыка, смех — всё это было фоном для моей роли в ту ночь.
Я была графиней де Монтель, высокой стройной брюнеткой с изумрудным ожерельем и зелёными глазами, которые притягивали взгляды. Моя задача была проста: войти, найти нужного человека и уйти с информацией.

Но я увидела его.
Вечерний костюм сидел на нём идеально, широкие плечи подчёркивала тёмная ткань. Он стоял у колонны, говорил с кем-то, но его взгляд скользнул по залу и зацепился за меня.
Улыбка была лёгкой, но в глазах — та же охота.

— Графиня, — сказал он, подходя и беря мою руку. Его губы едва коснулись перчатки, но тепло я почувствовала сквозь ткань. — Не ожидал увидеть вас в Париже.

— Париж слишком красив, чтобы его игнорировать, — ответила я, глядя прямо в его чёрные глаза. — Даже если здесь слишком много охотников.

Мы танцевали. Музыка кружила нас, но шаги он вёл так же уверенно, как и в бою. Каждый поворот был как удар по моей осторожности.

Позже он отвёл меня в комнату с видом на Сену. Там было тихо, только за окнами город дышал огнями.

— Мы не должны… — начала я.

— Мы всегда не должны, — повторил он, как когда-то в другом веке.

Его руки скользнули по моей спине, пальцы нашли застёжки, ткань упала на пол. Его поцелуи были настойчивыми, он держал меня так, будто боялся, что я исчезну прямо из его ладоней.
Ночь была долгой, наполненной вином, кожей и шёпотом.

Настоящее — 2025

Даниэль сделал шаг ко мне в переулке.
— У нас осталось меньше, чем сутки, — сказал он. — И в этот раз я не дам тебе исчезнуть, как в Париже.

Я вспомнила утро того века: я проснулась в роскошной постели, а на подушке лежало его письмо — короткое, с фразой «Прости. Это приказ». И за дверью уже ждали люди ордена.

— Может, ты и не дашь, — сказала я, делая шаг назад, — но попробуешь.

Он улыбнулся, но это была та улыбка, за которой прячется только охота.

Глава 7. Огонь и сталь

Настоящее — 2025

Я рванула вперёд, едва он сделал шаг.
Асфальт под ногами скользкий, вода брызжет из луж, дождь хлестает по лицу, но я знаю: у меня есть только секунды.
Даниэль двигается тихо, почти бесшумно, но расстояние между нами тает. Его шаги я слышу даже сквозь шум дождя — ровные, уверенные, как удары сердца охотника.

Поворот — узкий переулок, глухая стена впереди. Отлично для тупика, ужасно для побега. Я поднимаю руку, и воздух сгущается.
Шёпот древних слов — и в моих пальцах загорается зелёное пламя, тихое, как дыхание кошки. Я бросаю его в сторону кирпичной кладки — камень дрожит, и в стене открывается проём, тянущий внутрь холодом и запахом мокрой земли.

Я прыгаю внутрь, и проход тут же смыкается за спиной. Влажный коридор старого подвала ведёт к другой улице, но…
Слева щёлкает затвор.
— Ты стала предсказуемой, — его голос.

Я оборачиваюсь — он стоит в полумраке, тёмные глаза горят, в руках — арбалет, но без стрелы. Он не пришёл убивать. Пока.

— Уйди с дороги, Даниэль, — говорю я, собирая в ладонях магию, как воду в чашу.

Он идёт медленно, но с каждым шагом моё сердце ускоряется. Я чувствую, как он просчитывает всё: мою стойку, дистанцию, угол.
Я выбрасываю руки вперёд, и зелёный поток воздуха и света вырывается из меня, отбрасывая его к стене. Камни трещат, пыль осыпается.

Он смеётся — тихо, почти с удовольствием.
— Наконец-то я вижу тебя такой.

Его рука движется, и металлический диск с выгравированными рунами летит ко мне. Я успеваю поднять магический щит — диск ударяется, издавая визг, и отскакивает.
Я отвечаю — пускаю в ход огонь. Пламя вырастает, облизывает кирпичи, и тень от него пляшет на его лице.

Он не отступает. В следующую секунду он уже рядом, хватает меня за запястье, выворачивает, и я чувствую его дыхание на шее.
— Ты могла бы убить меня, — шепчет он.

— Могла бы, — отвечаю я и пускаю через ладонь вспышку холода. Лёд покрывает его перчатку, и он отпускает меня.

Я вырываюсь и бегу, но он снова догоняет.
Его ладонь хватает мой воротник, разворачивает меня к себе.
— Хватит играть, Лина! — в голосе злость и что-то ещё… почти отчаяние.

В этот момент небо над нами разрезает вспышка — и я уже не здесь.

Флэшбек — 1943 год

Сирена воет, земля дрожит. Мы в бункере, стены покрыты трещинами. Я в форме разведчицы, волосы убраны под платок, в руках — пистолет.
Даниэль в форме офицера, но глаза всё те же — тёмные, читающие меня до конца.

— У нас пять минут, — говорит он. — Потом сюда зайдут немцы.

— Пять минут — достаточно, чтобы уйти, — отвечаю я.

Он хватает меня за руку, и я понимаю, что он хочет большего — не только спастись.
Его поцелуй горячий, резкий, как глоток виски на холоде. Мы отрываемся друг от друга только, чтобы вдохнуть, и снова — кожа, тепло, шум бомб за стенами.
Я тогда не знала, что утром он сдаст меня.

Настоящее — 2025

Я моргнула, и видение войны ушло, но чувство осталось.
Даниэль стоит передо мной, мокрый, дышит тяжело, но не отпускает мой взгляд.

— Ты не уйдёшь, — говорит он.

— Сегодня — уйду, — отвечаю я и ударяю ладонью в воздух.

Магия вспыхивает, как молния, и я исчезаю в потоке света и тени, оставляя его одного в пустом переулке.

Глава 8. Вопрос без ответа

Дождь стих, но в воздухе всё ещё висела тяжёлая влажность. Я сидела в тёмной комнате, задернув шторы, и слушала собственное дыхание.
Он снова был рядом. Снова почти поймал.
И я снова бежала.

Зачем?

Я сильнее.
Моя магия может остановить его в любой момент. Я умею уходить сквозь стены, исчезать в потоках ветра, обжигать и замораживать за одно дыхание. Я могла бы уничтожить его, если бы захотела.
Но я не хочу.

Вместо того чтобы задать себе простой вопрос «почему?», я годами обхожу его стороной. А теперь он снова в моей жизни, и бежать уже становится смешно. Но я всё равно бегу.

Почему он не может перестать охотиться? Я видела, как он нарушал приказы, рисковал собственной головой, но всё равно возвращался на мою тропу. Его жизнь давно могла пойти по другой дороге, но он всегда выбирает ту, где в конце стою я.
Может, потому что мы оба — единственная добыча друг для друга.

Флэшбек из прошлого — 1654 год

Лес был тихим, только мокрые ветви царапали воздух. Мы шли молча. Он — чуть впереди, я — следом, всё ещё связанная. Его рука на моём локте была крепкой, но без боли.
Я могла вырваться. Достаточно было шёпота, и верёвки сгорели бы в зелёном пламени. Но я не делала этого.

На привале он развязал меня, дал питьё и кусок хлеба. Я смотрела, как он разводит костёр — уверенные движения, никакой спешки.
— Почему ты не убегаешь? — спросил он.

Я пожала плечами.
— А почему ты не убиваешь?

Он поднял глаза. В их чёрной глубине была не злость и не долг — что-то тёплое, опасное. Я поняла, что в этот момент перестала видеть в нём только охотника. И поняла, что это будет стоить мне слишком дорого.

Флэшбек из ненастоящего — если бы всё было иначе

Мы сидим на веранде маленького дома у моря. Я в платье из лёгкой ткани, он в рубашке с закатанными рукавами. Ветер несёт запах соли, чайки кричат над водой.
Я смеюсь, он подливает мне вина. Его руки уже не носят оружие, мои — не чертят заклинаний. Мы спорим о том, чьи устрицы вкуснее, и целуемся, не боясь, что за нами придут.

В этом «ненастоящем» нет охоты. Нет веков бегства. Нет крови на руках.
Я знаю, что это лишь фантазия, но иногда мне страшно: а вдруг, убери из нашей жизни всю эту охоту, и мы перестанем быть теми, кем друг друга полюбили?

Я выныриваю из мыслей, и в груди всё так же тяжело.
Может, мы не можем перестать, потому что охота и бег — это и есть наша любовь.
Может, я бегу не потому, что боюсь умереть, а потому, что боюсь узнать, что будет, если однажды остановлюсь.

Глава 9. Сердце на двоих

Даниэль

Ночной город расползался подо мной, как карта из света и тени.
Панорамное окно пропускало в квартиру холодный свет фонарей, линии улиц тянулись, будто вены, по которым бежала чужая жизнь.
Я стоял босиком, прислонившись ладонями к холодному стеклу, и видел, как дождь рисует тонкие бороздки на его поверхности.

Я знал, где она.
Не видел, не слышал — чувствовал. Тонкая вибрация под кожей, тихий стук внутри, который никогда не умолкает.
Я всегда чувствую её. Всегда.
Проклятие.

Почему я должен охотиться на женщину, без которой не могу дышать?

Ответ я знал. С того дня, как Конглав собрался, чтобы вынести приговор.
Они не просто связали мою жизнь с её — они сделали это узлом, который можно развязать только её смертью.
Пока бьётся её сердце — бьётся моё. Если она умрёт… я умру.
Но если она живёт — я должен охотиться на неё, снова и снова, веками, пока не исполню приговор.

Они назвали это контрольным кругом. Я называю это — кандалами, что не видно.

Я помню, как стоял перед ними и молчал, сжимая кулаки, когда магистр читал слова проклятия. Я хотел кричать, рвать воздух, броситься к ней… но они уже опустили печать, и в тот момент я почувствовал первый удар её сердца внутри своей груди.
С тех пор — каждое её дыхание во мне. Каждый её испуг. Каждое мгновение, когда она улыбается — и я улыбаюсь сам, не желая.

Я не могу сказать ей.
Если она узнает, то либо убьёт меня, чтобы освободить себя, либо убьёт себя, чтобы освободить меня.
И то, и другое я не переживу.

И я не могу перестать любить её.
Не потому, что проклятие, а потому, что ещё до него я уже был потерян для всего остального мира. Её зелёные глаза стали единственным местом, куда я хотел возвращаться.

Я часто думаю, что было бы, если бы мы встретились в мире без охоты и магии. Но это ложь. Мы бы всё равно нашли друг друга — только тогда, возможно, я бы не боялся её прикосновений.

Сейчас я знаю: она в своём убежище. Она думает, что я иду по следу.
Она права.
И я пойду. Но не потому, что хочу поймать.
А потому, что, если я не рядом, мне кажется, что моё сердце перестаёт биться.