Главное в любом деле — дождаться удобного момента.
Этому правилу следуют как амбициозные люди, так и инкубы, которые любят вносить в свою "профессию" изыск. Кто-то предпочитал питаться только брюнетками, кому-то по вкусу были молодые мамочки, а другие с ума сходили по девственницам.
Честер же несколько отличался от своих "коллег". Он был опытным и развратным демоном секса, которого трудно было впечатлить или удивить. Но в последние годы его стали манить злоба, ненависть, гнев. В этих чувствах было столько искренности, что у Честера всякий раз пробегали мурашки по телу, и они, эти эмоции, были такими же неконтролируемыми, как и сильнейшее возбуждение. А порой и дополняли друг друга.
И не было ничего слаще и опаснее ненависти высокопоставленных аристократок.
На каждом светском приёме Честер всегда дожидался удобного момента, чтобы подобраться ближе к своей жертве и вставить в диалоге изящную шпильку. Это могла быть шутка, могло быть едкое замечание, но чаще всего Честер начинал знакомство с издёвки:
– Глядя на ваше декольте, я понимаю, почему вокруг вас толпится столько истекающих слюной мужчин.
С этой фразы он полгода назад заговорил с одной из заскучавших леди. Она покраснела до корней волос, прикрыла грудь накидкой и тут же поспешила удалиться в отдалённую часть зала – подальше от света и конкуренции. Честер ухмыльнулся, наблюдая за такой красноречивой реакцией. Нынешний век прославился скромностью, сдержанностью и чистотой нравов, и потому леди в основном не смели подать голоса, чтобы ответить на хамство мужчины.
А с другими мужчинами Честер никогда не считался. Будь то слуга, лорд или даже сам король – для Честера весь мужской род, с их титулами и бахвальством, не представлял ровно никакой ценности.
К тому же, за Честером закрепилась кое-какая слава. К примеру, ходили нехорошие слухи, что Честер не способен проиграть ни в одной дуэли, а его враги почему-то довольно быстро отправлялись на эшафот. Но слухи – это всего лишь пустые звуки, не так ли?
После, чтобы загладить свою вину, Честер предложил оскорблённой леди бокал красного вина. Какое-то время он издалека сверлил её взглядом, и часто замечал, с какой злобой она смотрела в его сторону. И, насытившись этим зрелищем, подошёл.
– Я бы снял перед вами цилиндр, но мои руки заняты.
– Вам не кажется, – негромко ответила леди. — Что я неподходящий для вас собеседник?
— Ну что вы? Именно вас я и увёл подальше от лишних ушей и глаз.
Она нахмурилась в ответ.
— О вас ходит множество дурных слухов.
— О? Именно поэтому вы весь вечер не сводите с меня взгляда?
Она побагровела от злости, но сдержалась. В конце концов, леди должны оставаться спокойными и утончёнными, а ругань, скандалы и пощёчины могли позволить себе только дешёвые шлюхи.
Впрочем, в ту же ночь, сразу после того, как удалился последний гость, у леди появилась прекрасная возможность покричать.
Её звали Катрин, и внизу её короткие волосы были такими же огненно-рыжими, как и на голове. Она, пытаясь распалить своего безразличного лорда-мужа, намеренно выбрила на лобке острые длинные рожки. Честер ухмыльнулся, когда увидел интимную стрижку молодой леди, а Катрин, пьяная и достаточно разгорячённая, лишь огрызнулась и отвела взгляд в сторону.
Честер одним безразличным движением срезал шнуровку на корсете, легко сорвал её пышное, роскошное платье. Катрин была стройной и изящной, и потому корсет не доставлял ей неудобства.
Однако она прикрывалась и кусала алые губы, отчаянно краснея. Её смущало не пристальное внимание незнакомца, а то, насколько сильно она была возбуждена. Грубость Честера давала свои плоды – его партнёрши всякий раз распалялись настолько, что сами были готовы оседлать его и напоить своей сладкой похотью.
— Честер, — выдохнула девушка, зарываясь в чёрные отросшие волосы инкуба, когда он мял и прикусывал её обнажённую грудь. – Если он проснётся...
— Не волнуйся.
Он повалил леди Катрин прямо на её мирно спящего лорда-мужа. На самом деле, это была не самая лучшая идея Честера. Упираться коленями в мягкое человеческое тело было страшно неудобно, но ничего не поделаешь. Это был своего рода эксперимент, который требовалось завершить.
Лорд проснулся, и Честер надменно хмыкнул, увидев его открытые глаза. Все инкубы обладали крайне полезными и крайне интересными особенностями. К примеру, они могли сковать тело любого человека сонным параличом.
Честер склонился над Катрин и крепко, почти до боли сжал её груди, оттягивая отвердевшие соски вверх.
– Нгииих!
– Тише, леди, – улыбнулся Честер. – Вы меня смущаете.
Он упёрся коленями в матрас, зажав между ними ноги беспомощного лорда. На самом деле, Честер не в первый раз занимался делом в присутствии зрителей, но злорадствовать ему это не мешало. Катрин раздирали обида на мужа и злоба на хамство Честера, и два этих чувства сливались, пульсировали под кожей, готовые перерасти в самый яркий в её жизни оргазм. И такая похоть нужна была Честеру. Именно ею он и мог насытиться.
Лорд шумно выдохнул, и Катрин вздрогнула, ощутив под тонкими штанами его бурную эрекцию.
— Он спит? – шепнула она.
— Дорогая, — хмыкнул Честер, скользнув ладонями вниз по её телу, к промежности. – А не всё ли равно?
Она нахмурилась, напряглась, стиснула руками простыни и попыталась обернуться. И ей бы даже удалось это сделать, если бы в ту же секунду Честер не проник в неё пальцем.
Он медленно загнул палец и принялся быстро шевелить им, создавая мелкую вибрацию. Катрин охнула и изогнулась, подаваясь навстречу умелым действиям инкуба.
– Как не стыдно, миледи, – промурлыкал Честер, склоняясь ближе. – Мои перчатки насквозь промокли.
– Заткнись.
Влага из тела Катрин текла по её бёдрам и оставалась на уже мокрых насквозь штанах лорда. Леди потянулась к руке Честера, сжала её, пытаясь отстраниться, но не могла. То порочное удовольствие, которое она испытывала от его ласки, слишком смущало и пугало её, казалось грешным, неправильным, наказуемым.
Ранним утром Честера разбудил стук в дверь. Солнечный свет золотил просторные покои бледным сиянием, в воздухе царила утренняя прохлада, из спальни до сих пор не выветрился сладковатый вишнёвый дымок от сигарет. Честер не привык просыпаться так рано, даже когда утопал в делах, в долгах и в сверхъестественном голоде по женскому телу.
— Милорд Марволос, – произнёс дворецкий из-за двери. Его звали Томас, и он давно успел заметить, что его хозяин почему-то отказывается стареть. — К вам гость.
Честер скрежетнул зубами, приподнимаясь на мягких, шёлковых подушках.
— ...кто? – ему стоило больших усилий, чтобы не сорваться и не высказать всё, что он думал и о госте, и о дворецком, и о наступившем утре.
— Преподобная Бернадетт.
Честер на мгновение замер, глядя в потолок тёмно-фиолетовыми глазами. Единственной Бернадетт, которую он знал, была настоятельница женского монастыря, в котором монашки вели строгий, аскетический образ жизни.
И это воздержание привело к тому, что они, пугливые и неопытные, не могли устоять перед саркастическим обаянием Честера.
Инкуб хмыкнул, потирая затылок.
– Впускай.
Бернадетт вошла не сразу. В конце концов, в строгих нравах викторианской эпохи для неё, монахини, было неприлично входить в покои молодого неженатого лорда. Она была одета в строгую белую сутану из грубой ткани, полностью скрывавшую её крепкое, упругое тело. Длинную косу она прятала под высоким белым клобуком. С шеи свисал громоздкий чёрный крест. Вот и вся Бернадетт. Сказать о ней было нечего, кроме того, что её характер способен сравниться только с нравом дикой лесной ведьмы.
– О, Господи!!! – воскликнула она, в панике закрывая глаза руками. Честер обычно спал без одежды, и его тело едва прикрывало тонкое одеяло.
– С кем-с кем, – усмехнулся он. – А с Господом меня ещё не сравнивали. Хотя я часто слышу слово "Боже".
Бернадетт упрямо закрывала глаза руками, словно сам вид его тела мог как-то осквернить её невинную чистоту.
— Слушайте, преподобная как-вас-там, — ответил Честер, потянувшись за сигаретой. – Сейчас полшестого утра. Вы прибыли ко мне без приглашения, без предупреждения и без объявления войны. Принимаю вас как хочу. Это ясно?
Бернадетт резко выдохнула сквозь сжатые зубы.
– Так что привело вас ко мне? — Честер прикурил от спички, затянулся и выдохнул сладковатый дым. – Соскучились по своему любимому лорду?
Бернадетт отняла руки от лица, крепко сжав зубы. Она покраснела до корней волос, но при этом изо всех сил пыталась казаться сильной и стойкой, не способной опуститься до низменных страстей. Честер выдохнул в её сторону струйку сизого дыма, обдав самой соблазнительной улыбкой из своего арсенала. Черты лица Честера были аристократическими, заострёнными, резкими. Он казался невероятно мужественным на фоне изнеженных, растолстевших лордов, пускай и несколько грубоватым.
И на Бернадетт он оказывал тот же эффект, как и на любую другую женщину. Она опасалась его, чувствовала угрозу, но при этом не могла отделаться от любопытства. Какой бы целибат она ни соблюдала, а с природой смертного греха спорить сложно. Для этого нужно быть или неполноценным, или недоразвитым.
Она до боли сжала кулаки, стиснула зубы.
– Какого Дьявола мои сёстры в положении?! И почему все, как одна, рожают детей с вашим цветом глаз?!
Он затянулся и медленно, не торопясь, выдохнул дым, глядя в потолок.
– По-моему, вы в курсе, как так могло произойти, преподобная.
Она побагровела от гнева.
– Вы хоть в курсе, что это слава на всю Англию?! Вы своей неуёмной похотью превратили мой монастырь в... в публичный дом! – она тяжело дышала, указывая на него пальцем. — Растлитель! Богохульник! Мерзкая тварь!
Честер заулыбался. Вообще-то, ему нравилось дразнить только высокопоставленных леди, но в ненависти невинной монахини был свой притягательный шарм. Всё-таки, леди обычно были либо замужними, либо беспросветно глупыми, либо бесхарактерными.
В то время как монахиня была вспыльчивой и злой, как бестия.
– Ну и что? – улыбнулся он.
— Вы... – процедила она, едва справляясь с яростью. – Если вас не покарает суд божественный, то покарает суд человеческий со всей строгостью закона.
– Бернадетт, – улыбнулся он, приподнимаясь на кровати. Одеяло ненавязчиво соскользнуло ниже. – Вы позволяете гневу взять верх над вашим рассудком?
– О чём вы?!
— Я не боюсь суда, – улыбнулся он. – Мой адвокат безжалостен. А вы будете в меньшинстве. Ваши монахини, как бы вы ни веровали в их непорочность, жаждали моих объятий. К тому же, Бернадетт, – он поднялся с кровати и прошёл к окну по мягкому ворсу ковра. – Я от вашего монастыря не оставлю камня на камне. А вы, называя свой чудный дом борделем, на собственной шкуре ощутите каково это – быть жрицей дешёвой любви. Вы всё поняли?
Она поджала губы, глядя куда угодно, но только не на обнажённое тело лорда Марволоса. Сейчас ей трудно было собраться с мыслями. Сейчас она отчаянно искала аргументы против него, пыталась найти себе пути для спасения, но правда была к ней безжалостна. Честер был ненаказуем. И одно его слово значит намного больше, чем возмущённые вопли всех взятых вместе монашек и крики их маленьких бастардов.
– Да, милорд.
– Вы вторглись ко мне в покои и закатили бессмысленную истерику. Вы оскорбили меня и бездоказательно обвинили в том, чего я мог и не совершить. Как вы поступите? – он перевёл на неё задумчивый взгляд. – Учтите... я умею мстить.
Она нахмурилась, разжала кулаки, потёрла затекшие пальцы. И опустилась на колени, низко опустив голову.
– Я прошу прощения, милорд Марволос. Перед вами и перед Богом за своё отвратительное поведение, за свой гнев и за необоснованные обвинения. Мы... мы с сёстрами найдём решение для возникающих проблем. Вас... больше не побеспокоим ни мы, ни... эти порождения греха.