Охотник в лесу

Небо над мёртвым городом было тусклым — не от облаков, а от пыли и дыма, что годами висели над развалинами. Всё вокруг заросло: асфальт треснул, из щелей лезли корни, деревья расползлись вдоль улиц, как если бы сама природа решила вернуть себе бетон.

Алексей стоял у остова заправки. Металлический каркас крыши проржавел, табличка с ценами на топливо обвалилась. Он медленно шагал между перевёрнутыми машинами, пустыми, как черепа. С рюкзаком за спиной и карабином на плече, он выглядел так, будто был частью этого мира — старый, как ржавчина.

Он двигался тихо, не торопясь. Каждый шаг был выверен, каждый звук — отмечен.

Из-под куртки он достал миниатюрное зеркальце и приподнял его над углом двери — привычка, ставшая инстинктом.

Никого. Только ветер, шорох листвы да чей-то скелет у входа, сгорбившийся на коленях.

Алексей зашёл внутрь. Здесь когда-то продавали чипсы и кофе, теперь — паутина и плесень. Он начал методично обшаривать полки. Нашёл банку тушёнки, флягу с водой, полуразвалившийся спальный мешок, горсть батареек и ножницы. Всё — в рюкзак.

Заметив в углу аптечный шкаф, он скинул перчатку и аккуратно вскрыл замок ножом.

— Давай… — прошептал.

Пусто. Только упаковка бинтов и полбутылки перекиси. И то — в осадке.

— Хрен с тобой.

Он закрыл шкаф. Когда развернулся, заметил отражение в стекле — быстрый силуэт на улице. Алексей затаился.

Тишина. Только сердце стучит.

Он медленно вышел боком, с поднятым карабином, но улица уже опустела. Там, где рос клён, на земле валялась тлеющая сигарета. Совсем свежая.

— Кто-то рядом. И не заражённый — те не курят…

Он не стал задерживаться. Ему уже не нравилось это место. Заправка, хоть и выглядела заброшенной, всё же притягивала выживших. А где выжившие — там риск.

Он ушёл в сторону окраины, в сторону шоссе. Там начиналась его тропа — в лес, в привычную тьму и покой.

Когда он был в километре от города, уже на краю заросшей трассы, заметил дым — костёр. В овраге сидели четверо: судя по виду, рейдеры. Не заражённые — в кожаных куртках, с рюкзаками, ножами. Один играл на губной гармошке.

Алексей знал, что пройти мимо будет рискованно — заметят. Он мог обойти, мог убежать…

Но остановился.

Он посмотрел на себя, на свои пустеющие запасы, на солнце, что клонилось к закату, и… подошёл.

— Иногда выживание — это искусство выглядеть слабым.

Он вышел к костру медленно, не поднимая оружия.

Рейдеры насторожились, один вскочил.

— Свой. Без проблем. Просто иду, — коротко сказал Алексей.

— Кто такой? — крикнул один, с рожей как кирпич.

— Алексей. Ищу ночлег. Могу мясом поделиться.

— Ну, заходи, профессор, — усмехнулся другой.

Так он оказался у огня. Подобное он делал не раз. Главное — не спешить, быть полезным, и уйти до того, как тебе всадят нож в спину.

Огонь трещал сухими ветками, разгоняя вечерний холод. Возле костра пахло дымом, сырой травой и потом — привычный запах жизни после конца света.

Алексей сел на поваленное бревно сбоку, положив рюкзак рядом, но так, чтобы его всегда можно было схватить одной рукой. Карабин он не отпускал — просто положил рядом, как будто ненароком.

Рейдеры — четверо. Один старше, с обритым затылком и шрамом поперёк носа. Двое моложе — один тощий, как жердь, второй мощный, с бритой головой. Последний — тихий, с прищуренными глазами, всё время молчал.

— А ты чё, из этих… одиночек? — спросил бритый, протягивая Алексею металлическую кружку с самогоном.

— Не люблю компании, — ответил Алексей, приняв, понюхал. — Химоза.

— Ну не шато марго, конечно, — хохотнул тощий. — Зато греет.

— Тут хоть и греет, зато воняет, как дохлая крыса, — пробурчал шрамоносец.

— Крыса — это деликатес теперь, брат, — вставил тихий. Все засмеялись. Алексей — нет.

Они сидели молча какое-то время. Над ними сгущались сумерки. В небе — ни одного самолёта, ни одного огня. Только звёзды, холодные и далёкие.

— Третий год, — сказал вдруг шрамоносец, плюнув в костёр. — А я всё не привык. Ни к тишине, ни к этим… чертовым гнилам.

— Ты про заражённых? — спросил Алексей.

— А про кого ещё? Сначала думал, зомбаки. А потом как понял — это мы такие стали. Кто не сдох — сбрендил. У моего брата крышу сорвало. Встал ночью, жену ножом зарезал. Сидел потом, руками в крови ел кашу…

Он замолчал, уставившись в пламя.

— Кто-то от жары умер, кто-то от вируса, а кто-то — от людей, — тихо сказал Алексей. — Системы не стало. Ни врачей, ни армейцев. Вода тухлая, еда заканчивается. Городов нет.

— Да города — капканы, — вставил молчун. — Мы в том месяце в Нижнем были. Там чернь под землёй жрёт друг друга. Ты к ним — с мешком еды, они тебя — на мясо.

— А ты был в этом… как его… Зеленогорске? — спросил тощий.

— Где базировалась старая часть военных?

— Ага. Говорят, они там город чистят, порядок наводят, людей собирают.

— Ага, — хмыкнул шрамоносец. — Собирают. Только потом люди пропадают. Слишком много шума. Я туда нос не суну.

Алексей молчал. Вся информация записывалась в голове, как на плёнку. Зеленогорск — возможно, община военных. Нижний — опасен. Гнилыми называли заражённых — не зомби, а людей с вирусом, которые становились агрессивными и умирали от истощения.

“А значит, времени мало. Даже у тех, кто выжил”, — подумал Алексей.

— А ты чего один-то? — спросил молчун, глядя прямо.

— Люди подводят. Я предпочитаю лес. —

Он сказал это так просто, что никто не стал переспрашивать.

“А зачем им знать, что я похоронил жену и дочь под берёзами, сам вырыл могилу, сам закопал? Им это ни к чему.”

Тощий тем временем достал из котелка тушёнку, разливал по крышкам.

— Сегодня нормально — без выстрелов, без гнилых, без паранойи. Почти как раньше. Только нет ни радио, ни света, ни сигарет нормальных…

— Только не начинай, — пробурчал шрамоносец. — Как раньше не будет. Никогда.