Оля

Музыка в зале ресторана была слишком громкой и слишком веселой. Она била в виски, смешиваясь с гулом десятка пьяных голосов, звоном бокалов, скрипом стульев. Артем сидел в углу, за столом, уставленным опустевшими салатницами и бутылками, и чувствовал себя незваным гостем.

Последние несколько лет их семья существовала по инерции. Они стали соседями по коммунальной квартире, которым выпало делить не только кухню и ванную, но и общее прошлое. Этот призрак был тихим и бесплотным, он не пугал по ночам, а просто висел в воздухе, делая каждый вдох чуть более пресным и бесполезным. У каждого был свой способ существовать в таком режиме.

Отец погрузился в состояние тихого пивного запоя. Это не было буйством, скандалами или драмами — всё было страшнее. Это было равнодушие, доведённое до уровня философии. Он не жил. Он функционировал. Вставал, шёл на работу, возвращался, открывал первую банку тёплого, липкого пива, включал телевизор и растворялся в его мерцающем синем свете до полуночи. Его взгляд, обращённый в экран, был пустым, как выгоревшая лампочка.

Но тяжелее, мучительнее было другое, то, что и мать отдалилась. До какого-то возраста — лет до двенадцати, наверное — они казались одним целым. Союзниками против скучного мира взрослых. Она смеялась над его шутками, он доверял ей свои мальчишеские тайны. Пахло тогда дома яблочной шарлоткой, её духами с ноткой жасмина.

Позже эта близость стала утекать сквозь пальцы, как вода. Незаметно, по капле. Возможно, виной тому был он сам. Гормональный ураган, новые друзья, первая влюблённость, подростковый эгоизм, для которого весь мир — лишь фон для его собственной драмы.

Артем помнил, как она, уже отдаляясь, пыталась до него достучаться. Не в лоб, нет, тогда она тихо приходила вечером в его комнату, садилась на край кровати, болтала о чём-то незначительном. Но в её голосе, в усталых глазах читался немой вопрос, крик о помощи: “Мне тяжело. Мне одиноко. Обними меня. Скажи что-нибудь”. А он, зарывшись носом в телефон, бурчал: “Мам, отстань, у меня дела”. Или просто молчал, всем видом показывая, что она мешает.

Теперь, когда он приходил с учёбы, её часто не было дома. А если и была, то дверь в её комнату оставалась закрытой, из-под неё больше не струился тёплый свет. В редкие дни, когда мама оставалась дома, они иногда разговаривали на кухне, но это больше походило на дешёвый спектакль, где каждый очень плохо играет свою роль.

У неё появились новые подруги, лиц которых он не знал, голоса которых слышал обрывками по телефону — визгливые, с хрипотцой. Она ушла с привычной работы и, кажется, нашла другую, но о ней не рассказывала. Она менялась, от неё стало пахнуть чем-то чужим. Тонкими, терпкими духами, алкоголем, дешёвыми сигаретами с ментолом. Мама перестала быть той мягкой, домашней, предсказуемой.

Артему порой казалось, что она — его старшая сестра, с которой у него сложные, натянутые отношения. Они ссорились из-за мелочей — немытой посуды, громкой музыки, её поздних возвращений. Могли не разговаривать неделями, и эта тишина была громче любого крика. Казалось, эта тягостная атмосфера мучила даже отца, в такие моменты он делал телевизор ещё громче.

Именно поэтому приглашение на семейный праздник — день рождения какого-то дальнего родственника — Артем воспринял не как повинность, а как шанс. Последний аварийный выход. Надо было что-то сделать. Хоть что-то. Неважно.

Важна была она. Ольга. Его мать. Которая сейчас танцевала в центре зала в своем темно-синем платье, облегающем хрупкую фигуру. Она казалась чем-то инородным в этом месте. Ей было тридцать восемь, но улыбка делала ее лицо почти девичьим. Ее постоянно приглашали танцевать — знакомые и незнакомые, друзья отца, какой-то дальний родственник с наглым, масляным взглядом. И она шла. Легко, словно скользя над полом, с той самой улыбкой, которая сводила Артема с ума.

Отец, краснорожий и довольный, уже давно перешёл ту грань, когда человеку плевать на все, кроме очередной стопки. Он у стола, хлопал по плечам соседей и что-то горланил. Их жизнь с мамой давно превратилась в тихое сожительство, и сегодняшнее веселье было лишь поводом напиться.

Артему было восемнадцать. Через месяц, сразу после выпускного, он должен был уехать к бабушке в Питер — готовиться к поступлению в университет. Год. Целый год. Мысль об этом вызывала не тоску по дому, а пустоту здесь, в груди.

Он хотел потанцевать с ней. Просто обнять, положить руку на ее обнажённую кожу, потрогать, ощутить мягкость, тепло, вдохнуть смесь её духов и чего-то неуловимого, только её. Это желание жгло изнутри, тупое и настойчивое.

Первую попытку он предпринял час назад. Подошел, когда она, отдышавшись после очередного танца, присела за стол.

— Мам, потанцуем?

Она взглянула на него усталыми, серыми глазами — казалось бы, бесцветными, но в них было что-то, от чего он всегда замирал, когда она так внимательно на него смотрела.

— Артем, дай минутку перевести дух, — улыбнулась она, потягивая что-то из бокала.

Парень не успел отойти, как её перехватил тот самый наглый родственник:

— Оленька, ах вот ты где! – он схватил её за руку и просто потянул. Будто это была его вещь. Мама только засмеялась.

Вторая попытка. Сын поймал Ольгу у барной стойки.

— Мадам, разрешите вас пригласить, — сказал он, пытаясь шутить.

— Не сейчас, — в ее голосе мелькнуло что-то похожее на раздражение. Ему показалось, что от него отмахнулись как от назойливой мухи. — Видишь, меня ждут.

Он видел. Он видел, как её тонкие пальцы нервно перебирали подол платья. Видел, как она избегает смотреть ему прямо в глаза. Видел, как её алые губы улыбаются очередному кавалеру, как она смеется, как он касается её.

Третья попытка оказалась последней. Он уже взял её за руку, когда между ними появился кто-то из гостей, грузный мужик, влажный от пота.

— Малой, погуляй, — грубая ладонь потянула её в сторону.

— Олежа, ну ты чего, — хихикнула она.