Он хороший

Пролог

В захламлённой комнате воняло мужским потом и дрожжами, а вокруг громоздкого кресла клубился сигаретный дым. Тяжёлый полумрак не давал разглядеть лица хозяина, но интуиция орала «беги». Припозднившаяся Синица сразу поняла, что Морж ею недоволен, но затолкала свои дурные предчувствия под продавленный диван. Очень зря!

– Ты как-то напряжён, котичка, – проворковала она игриво и облизнула губы, – Как насчёт вечернего минета? – девушка была твёрдо уверена, что не натворила ничего, за что её могли бы наказать, но не учла одного: Морж сильно психовал последнее время, и любая информация могла стать гвоздём в крышку её гроба.

– Не называй меня котичкой, дешёвка! – ошалевшая от обрушившейся агрессии Синица не успела среагировать, и её тонкая, аристократичная шея оказалась сжатой чудовищными лапищами этого рыжеволосого чудовища, – Теперь мы все будем сосать! Из-за тебя, болтливая тварь! Сдохни!

Болтливая? Она всего-то с младшей сестрой поговорила, денег на новые сапоги дала и маме маленький презент передала.

– Ахи-и, – захрипела Синица, пытаясь оправдаться, но мужская хватка стала ещё крепче.

– Я же говорил: молчать! Я твой гнилой язык вырежу, слышишь, тварь? Похвасталась? Жируешь, падаль? А чем Плешивому платить будешь? Чем?

В глазах девушки потемнело, от недостатка кислорода её замутило, а сердце замолотило с такой скоростью, что казалось грудная клетка разорвётся. Бестолковая Синица задыхалась. Ещё чуть-чуть и всё… Жизнь оборвётся. Никчёмная, унизительная жизнь бездарной актриски, которую нещадно тягали все, кому не лень.

А и пошло оно всё! Пошли они все! Из красивых голубых глаз потекли слёзы, а с пухлых губ сорвался совсем не кинематографичный стон.

Хватка Моржа ослабла, но легче от этого не стало: два глотка безумно сладкого воздуха, и… в её хорошенькое личико прилетел огромный мужской кулак, покрытый рыжими волосами. Свет окончательно погас.

Несколько минут тишины.

А потом начался ад.

– Чё стоишь? Снимай, блядь! – орал обезумевший от запаха крови Морж, пиная замершего в нерешительности оператора под рёбра, – Снимай, сука, хорош из себя девственницу строить! Я вас всех работать научу! Лёгких бабок захотели? А здесь не халява, здесь кино! Взрослое, жёсткое кино! Работай давай!

Синица с ужасом поняла, что распята на кровати самым циничным образом: запястья и щиколотки саднило от тяжёлых металлических браслетов, врезавшихся в нежную кожу. Судя по всему, Синица была совершенно голая: от холода и страха её всю колотило.

– Ща ты за всё ответишь, паскуда! – Морж вынул из ящика огромный охотничий нож, – Похвасталась? Лёгкие бабки рубишь, тварь? Чем Плешивому платить будем? Чем, а?! Снимай давай, щенок! Её крупным планом, а меня не свети… Ты думала, у Плешивого под носом будешь форсить, а он не прочухает? Тупая белобрысая кукла. Но ничего. Наш новый заказчик любит с кровью, на куски тебя порежу, дырявая грелка, не жалко. Во имя искусства и финансового благополучия. Аминь.

– Я на такое не подписывался, – оператор Лёня, совсем ещё молодой, не старше двадцати пяти лет, парень, поглядел на перепуганную Синицу с жалостью, – Олеська – нормальная баба, хоть и шлюха, она мне тушёнку таскала, когда я голодал, а ты беспредельщик… Тебя Бог накажет.

– Чё?! Ах ты шнырь смазливый, да я тебе рыло разъебу! – побагровевший до самого пупа Морж двинул на подельника, угрожающе похрюкивая.

И тут типичная «тупая блондинка» Олеся Синицкая, по прозвищу Синица, поняла, что нужно действовать.

– Прекратите, мужики! Это всё нервы! – заорала она звучным, бархатным контральто, которым в пору в оперетте высокие ноты брать, а не стонать во второсортной любительской порнухе, – Я знаю, что делать надо! Я виновата, и я найду вам… актрис, – истратив весь свой запал, девушка закашлялась, – Если сейчас разосрёмся, точно всем пизда, – добавила она хрипло.

– Чё ты там пищишь, гусеница? – лишь на секунду Морж отвлёкся на неё, но проворная рука Лёни уже оставила красноречивые отметины в районе его жирной печени. Пара секунд и ошарашенный подлым нападением Морж схватился за кровоточащую дыру в своём обрюзглом брюхе, роняя смертоносный кинжал и сгибаясь в три погибели, – Лёня, я же тебя из дерьма…

– Олеська мне как сестрёнка, а я не шнырь, – произнёс Лёня, занося над противником безжалостный кулак.

– Блядь, – Синица почувствовала, что её мутит, – Ты кто, пацан?

– Я тот, которого ты называла хорошим, Олеся, – ответил Лёня, обрушивая на голову Моржа череду смертоносных ударов. Олеся зажмурилась.

– Сколько крови, – возмутилась она брезгливо, – Неприятно.

– Извини.

Откуда он её знает? Неприметный и неразговорчивый, Лёня появился тут где-то месяца полтора назад. Бритый затылок, высокий лоб, застенчивый взгляд и накаченные плечи, и… аккуратный шрам через всю левую щёку.

Шрам? Когда-то в далёкой юности один знакомый мальчишка получил в уличной драке ножом по лицу… столько крови было. Почти как сейчас…

Синица пригляделась. Лёня? Алёшка? Ну, конечно, Алёшка! Тот самый. Как же давно всё это было, в какой-то другой жизни. Вырос, возмужал, но фраза его эта «Бог накажет»! Он! Он, родный.

– Освободи меня, – тихо приказала Синица, отчего-то испытывая что-то похожее на смущение, – Ты же – тот пацан из детдома, да? Кажется, Алёшка? А я… вот такая я теперь стала, Алёш: блядь продажная. Не смотри на меня…

– Мы все продажные, Олесь, но Бог поймёт.

– Чё заладил: Бог да Бог? Ты человека убил, нет здесь никакого Бога. Куда тело прятать будем?

Глава 1. Восьмидесятые. Олеська

Маленькая Олеся росла красавицей: пушистые, длинные ресницы, белокурые локоны до самой поясницы, небесно-голубые глаза, в которых плясали чертята. Учиться Олеся не любила, зато обожала шляться по улице до самого вечера. Матери оставалась только головой качать, да нехороший путь дочери пророчить.

– При твоей дурости тебя или обрюхатят, или изуродуют, – ворчала она каждый вечер, – Лучше бы математику решала, дома сидела.

– Не люблю я математику, не понимаю, – дерзила Олеська в ответ, упрямо сжимая кулаки, – Сама свою математику учи.

– Не понимает она, – передразнивала её мать, отвешивая непослушной дочери подзатыльник, – Говорю же, дура! Не пущу тебя гулять.

– А я сбегу, – угрожала Олеся, давно пристрастившаяся к свободной жизни и воровству.

Нет, не из-за нищеты и голода Олеся воровала – их семья особо не нуждалась: по советским меркам они были зажиточными. Папа, партийный деятель, ездил на «Волге» с водителем, мама, модистка, шила жёнам советской элиты платья на заказ, но склонную к авантюризму Олеську оседлая и размеренная жизнь угнетала. Душа требовала подвигов и больших событий, путешествий и ярких приключений.

Кому интересно сидеть дома и зубрить скучные школьные предметы? Только занудным отличникам, которых никто не уважает! А она, Олеська Синицкая, из другого теста. Она – порох, она – огонь, она не такая, как все.

Вот так и появились в жизни девочки из благополучной семьи Олеси Синицкой развесёлые подруги Нинель и Маргаритка, обучившие её всем премудростям беззаботной воровской жизни. Обе были из неблагополучных семей: отец Нинель был осуждён за хулиганство с тяжкими телесными, а матушка Маргариты меняла сожителей чаще, чем свои заштопанные чулки.

Воровали девчонки по мелочи: конфеты с прилавка, рогалики в булочной, дешёвые безделушки на рынке, а потом хвастались друг перед другом выручкой. Обычно Олеська отдавала всё награбленное подельницам – тем было нужнее. Сама она не нуждалась ни в сладком, ни в сдобном, ни в красивом, потому что хорошо питалась и сносно одевалась. Сказать по правде, одеваться она могла бы и получше, но мать намеренно покупала ей самые неприметные платья.

Красотой своей Олеся никогда не кичилась и склонности модничать совсем не проявляла: штопанные трикотажные колготки и старомодные юбки были её обычной одеждой лет до шестнадцати. Жопа в тепле и ладно.

И так, наверное, бы продолжалось долго, если бы не случилось то, что случилось.

Произошло это ранней осенью, в один из тёплых и солнечных сентябрьских дней, на колхозном рынке. Утро, выходной, хорошее настроение и шумная толпа покупателей, в которой можно легко затеряться, располагали к приключениям. Подружки сразу разделились, чтобы в случае чего было удобнее убегать. Тут-то и приметил белобрысую Олеську один из продавцов, суровый дядька-армянин с пронзительными карими глазами.

– А ну стой, воровка! – гаркнул он на весь рынок, кидаясь за девчонкой вдогонку, – Держи её, она у меня мандарины спёрла! Стой!

Олеська не успела увернуться, как одна из ушлых баб-продавщиц поймала её за руку и больно сжала локоть цепкими пальцами.

– Ай, – вскрикнула девчонка, пытаясь вырваться, – Отпустите! – от боли на глаза выступили слёзы, а колени подкосились, – Я ничего не делала!

– Она! Воровка! Точно она! – заверещала поймавшая её баба, – Она у меня черешню по лету воровала!

– Дались мне ваши черешня с мандаринами! Отстаньте от меня! – Олеська чуть не расплакалась и тут же получилась от армянина ладонью по уху, – Ай, вы чего дерётесь? Я в милицию пожалуюсь, не имеете права!

– В милицию? Это мы тебя в милицию сдадим! А ну, выворачивай карманы! Тащите её, бабоньки! – беспомощную Олеську живо подхватили под руки, награждая по дороге тумаками и проклятиями. Больше всего буйствовал дядька.

– Давайте я её обыщу, они обычно за шиворот прячут и под юбку. У, какая! Только посмотрите на неё: белобрысая, ангелом притворяется, а сама шалава, небось! – орал он, всё больше распаляясь и уже вовсю пощипывая Олеську за бока, – Признавайся, проституцией занимаешься? – он бесстыдно задрал ей подол, с интересом оглядывая стройные ножки.

– Занимается, знаем мы таких! – вторили ему бабы, таская бедную Олеську за волосы, – Бей её, бей! Ах, ты шалава пергидрольная!

– Я не проститутка, – разревелась девчонка, кое-как уворачиваясь от ударов и тычков, – Вы за всё ответите! Уроды! Отстаньте!

– И не стыдно тебе, Ашот, беспомощных девушек обижать? – негромкий, но авторитетный мужской голос заставил Олеськиных обидчиков заткнуться.

Бабьё прекратило таскать девчонку за волосы и попятилось в разные стороны, явно не желая нарываться, а армянин застыл по стойке «смирно», будто проглотил монтировку.

– А ну отпусти меня, беспредельщик! – скинула его руки со своего тела оскорблённая Олеся, – Я на тебя заяву накатаю! – она медленно подняла голубые глаза на своего спасителя, и её рот вмиг наполнился вязкой слюной. Все мысли разом испарились.

ОН смотрел на неё прямо и насмешливо, чуть кривя губы в обаятельной улыбке. От его мужской красоты у Олеськи сорвало крышу, а из ушей пошёл пар. Ясные карие глаза, гладко зачёсанные назад светло-русые волосы, спокойная уверенность в себе – в таких девчонки влюбляются раз и навсегда, и больше никогда не становятся прежними.

Глава 2. Восьмидесятые. Бой за моду

Всё утро воскресенья Олеся провела лёжа на кровати с журналами «Ригас модес» и «Силуэт». Кровать у Синицкой – шик и отпад: широкая, крепкая, деревянная, с художественным декором – дефицитная вещь, рядовым советским гражданам недоступная, Нинель с Маргариткой от зависти бы сдохли, если б увидели. Нинель спала на скрипучей узкой койке с пружинной сеткой, а Маргаритка и вовсе на ветхой раскладушке. А одевались они как? Стыд и позор! Подруги и журналы-то такие никогда в руках не держали – не то, что одежду с картинки носить.

Впервые в жизни Олеся почувствовала в душе что-то, вроде высокомерия. Вместо того, чтобы быть «не как все», она упорно делала вид, что такая же, как «они». С её-то блатным папой и шарящей в моде мамой!

Нет, Олеся Синицкая – не «они»!

Да и Маргаритка в конец запарила: чуть что, то в «кусты полетишь», то «в лоб получишь». Пошла она, дура нервная!

Олеся жадно изучала улыбчивые лица прибалтийских моделей, отмечая отдалённое сходство с собой, и представляла, как наденет такое же шикарное платье, и пройдётся мимо злосчастного рынка, гордо цокая каблучками. Невоспитанный незнакомец наверняка околачивается где-то неподалёку и обязательно увидит её, невыносимо модную, сногсшибательно красивую, ослепительно яркую.

Но она, Олеська Синицкая, не обратит на симпатичного нахала никакого внимания! Пусть локти кусает. Именно так, да!

Она настолько размечталась, что чуть не свалилась со своей отпадной кровати.

– Ты заболела? Чё дома сидишь? – заглянувшая в её комнату мать как-то подозрительно на размечтавшуюся Олесю глянула, – Пойди хлеба купи.

– Тебя не поймёшь, – буркнула Олеся, – Гуляю – плохо, дома сижу – опять не так.

– Не спорь с матерью. В булочную и назад! Давай шустрей! – приказала мать и скрылась из вида.

– Блин, – как же не хотелось Олеське куда-то идти! – Мам! – но что, если надеть новые мамины туфли на каблуках? У них как раз один размер обуви, – Мам! – Олеся решилась, – А дай мне твои туфли поносить? Я аккуратно, честно!

– Точно заболела, ты ж убьёшься! – мать с перекинутым через плечо вафельным полотенцем снова заглянула в Олеськину комнату, – Ты на каблуках ходить не умеешь. Это же целое искусство! Не дам! Слышь, отец, она у меня туфли на каблуках выпрашивает!

– Не рановато, Олеся? – показалась и лысеющая макушка отца, – Ты ребёнок ещё.

– Мне шестнадцать! – гордо заявила Олеся, – Давно пора нормально одеваться. Как я научусь на каблуках ходить, если вы мне не разрешаете?

Мать с отцом озадаченно переглянулись.

– Ну дай девчонке поносить, – не выдержал папа, – Жалко тебе что ли?

– Только смотри мне: никаких выступлений! В булочную и назад, – сдалась мама.

– А колготки капроновые дашь? – Олеся уже предвкушала, какой фурор произведёт на дворовую шпану и торжествовала. Все обалдеют! Никто не посмеет сказать, что её шмотки – отстой.

Вот если б ещё ажурные колготки раздобыть! И лосины блестящие!

В тот день Олеся вышла на улицу при полном параде: надела алую блузку с массивными подплечниками, мини-юбку, которая валялась на дальней полке с прошлогодней весны, правильные колготки и, конечно, аккуратные мамины лодочки на каблуках. Она даже намазала губы блеском, чтоб совсем как человек. Имеет право!

Дорога в булочную шла через грязную, заросшую бурьяном часть городского парка, где вечерами собиралась молодёжь, а днём было одиноко и прохладно. Можно было, конечно, и обойти, но ноги сами понесли Олеську туда по привычке. Идея оказалась так себе: ходить на каблуках по торчавшим из земли кореньям и камням было неудобно и даже опасно. Сильно воняло мочой и фекалиями, повсюду валялись окурки и фантики. Не хватало ещё вступить в чьё-то дерьмо! Девчонка еле отыскала более-менее ровную дорогу, точнее несколько потрескавшихся от времени и непогоды бетонных плит.

Несколько разбитых скамеек, пара фонарных столбов и импровизированный стол для игры в карты казались примоднившейся Олесе убогими. Теперь, когда она была одета, как человек, декорации явно ей не подходили. Как она раньше не замечала, насколько здесь мерзко и уныло?

А ведь совсем недавно ей здесь нравилось!

Тот, который в заграничных джинсах, вряд ли станет проводить время здесь. Интересно, а где он тусуется, с какими девушками встречается, чем увлекается? А, ну да: качалкой…

Нинель с Маргариткой выскочили на неё из бесконтрольно разросшихся кустов, как будто давно дожидались.

– Ты куда так вырядилась? – Нинель окинула её недружелюбным взглядом, – Это чё: капрон? – она вцепилась в Олеськины колготки пальцами.

– Блин, порвёшь! Руки убери, – отпрыгнула от неаккуратной подруги впавшая в ужас Олеся. Если Нинель порвёт мамины колготы, родители её не поймут и будут думать, что она маленькая.

– Ты на каблуках похожа на цаплю. Сними. Не позорься, – вторила Нинель Маргаритка, чьи серые глаза стали злыми, – Не умеешь ты на каблуках ходить. Смешно.

– А ты умеешь? У тебя таких туфлей отродясь не было. И не будет! – от обиды тон Олеси стал задиристым. Более крупная Маргаритка, крепко сбитая и бритая под пацана, агрессивно насупилась.

– Чё? – протянула она, делая шаг навстречу, – Ты чё сказала, коза? В лоб захотела?

Глава 3. Сдала

Домой Олеся пришла грязная, в порванной блузке и совсем без денег. Она нерешительно провернула ключ в замочной скважине, на ходу придумывая, что сказать. Может, родители ничего не заметят?

Наивная.

– А я говорила! – начала, было, мама, грозно смерив понурую Олеську высокомерным взглядом, но отец грозно на свою неугомонную половинку шикнул.

– Кто это сделал, дочь? – спросил он, с тревогой оглядывая окровавленные Олеськины коленки и разбитую губу, – Тебя… обворовали? Побили? Или…

– А ты не видишь, отец? Она же вся крови! Говорила я! Говорила! – мать грубо дёрнула Олесю за короткую юбку, – Приличные девушки такую длину не носят! Как тебе не стыдно?

– Ты же сама эту юбку принесла, – от обиды Олеся была близка к тому, чтобы разреветься. Мало того, что подружки отлупили, так ещё и родители докопались, – Сама принесла, сама!

– Я её перешить собиралась. Не думала, что ты настолько бесстыжая, напялишь её на себя, – мать брезгливо скривилась, – Позорница! За то и отлупили тебя, дрянь!

– То есть я ещё и виновата? – из голубых глаз Олеси хлынули слёзы, – Ну ничего себе… Ты же сама меня провожала, чё не сказала-то ничего?

– Ну, ты правда, Зин, видела в чём она уходила, – отец отодвинул мать плечом, – Говори, кто это сделал! Говори, за что тебя так! – приказал он уже вовсю ревущей Олеське.

– Никто, – захныкала несчастная пуще прежнего. Если она сдаст Нинель с Маргариткой, те перестанут её уважать.

Но с другой стороны? Эти двое и так её не уважают. Разве нормально вести себя, как они? А наивная Олеся их своими подругами считала! Чуть не раздели средь белого дня, это же грязное пятно на всю оставшуюся жизнь. Пережить такой стыд Олеся не в силах! Неприличные новости расходятся по району быстрее света. «Подруги» не просто так хотели устроить ей именно стыдную казнь: старались максимально унизить.

Пусть отвечают за свои поступки. Папа не позволит этим шалопайкам распускать руки и сплетни, он обязательно что-нибудь придумает. Может быть, даже милицию привлечёт.

– Скрываешь имя преступника – значит сама такая, – разозлился отец, – Я умываю руки! – он развернулся, чтобы уйти.

А если Нинель с Маргариткой снова на неё нападут и унизят? Нет, допустить этого никак нельзя.

– Это Нинка с Риткой, – выпалила отчаявшаяся Олеська в папину спину.

– Кто такие? Где живут? – отец обернулся к ней, яростно сверкнув глазами, – За что они тебя так? Свидетели есть?

– Свидетели? – Олеська напряглась, – Мальчик один… видел, – она сглотнула. Сдать Алёшку? Но это как-то не по-человечески, он же беглый.

– Какой мальчик? Сколько лет? – отец решительно к ней подскочил, заставляя отступить к стене, – Это вы из-за пацана подрались? Стыд и срам!

– Позорище! – завопила мама, – как вам не стыдно! Вам об учёбе нужно думать, а не о женихах! Воспитывали-воспитывали, и вот: из-за пацана подралась! Позор!

– Да чё вы заладили: из-за пацана да из-за пацана. Нафиг мне ваши пацаны-придурки? Ритка хотела у меня твои туфли отобрать, мама. И вообще одежду, – Олеська потупилась, – У них никогда таких шмоток и туфлей не будет, вот они и решили меня обворовать и… деньги забрали, – она покраснела.

– А пацан? – отец грозно прищурился, – Пацан что делал? – он как-то странно на Олесю посмотрел, – Вы там не это самое, не шуры-муры? – и осёкся.

– Папа! – от предположений отца Олеси стало стыдно, – Чё говоришь-то? Просто мальчик хороший мимо проходил и их спугнул. Он милицией пригрозил, и они испугались.

– Хороший? – мама скосила взгляд на папу, – С чего взяла, что хороший? Им всем одного надо. Да, отец? Спас тебя, а ты теперь на всё согласная? Знаю я этих пацанов: им лишь бы над девушкой посмеяться. Да, отец? Признавайся, чё за пацан?

– Он маленький совсем, – Олеська задумалась. Сказать про Алёшку? С одной стороны, пацан свидетель, с другой – как-то не по-человечески, – Совсем маленький. Он потом ушёл, – наконец, приняла решение она.

Не сдаст она Алёшку. Кстати, надо ему подушку с одеялом как-то мимо родителей пронести. Без подушки на чердаке спать жёстко, а без одеяла холодно.

– Переодевайся, пойдём к участковому. Там всё расскажешь: имена, приметы. Быстро! – приказал папа, похлопывая Олеську по плечу, – Давай-давай, собирайся.

– Может, не надо? Они же мне потом жить не дадут, – замешкалась Олеся, испуганно перебирая в голове возможные варианты событий, – Они обе безбашенные, из воровских семей. Я боюсь, пап.

– Из воровских? – отец оживился, – Совершеннолетние?

– Нинке вроде семнадцать исполнилось, а Ритке всего пятнадцать, – Олеська неуверенно пожала плечами.

– Воры должны сидеть в тюрьме! За нами, законопослушными гражданами, будущее, а воры нам не товарищи. Советский союз не для того создавался, чтобы урки комсомолок обижали, – папа снова завёл свою обычную песню, но, слушая его, Олеся немножко успокоилась. Всё-таки её папа, коммунист и большой человек, и он как-нибудь повлиятельнее Риткиных отчимов-алкашей. Ритка сама говорила, что последний хахаль её матери спит и видит, как бы выселить её куда подальше, чтоб не мешала. А Нинель – вообще шестёрка, без Маргаритки связываться с Олеськой зассыт.

– Прав ты, пап, нельзя так, – поддакнула Олеся.

– Переодевайся!

– Кстати, они не только меня обворовать пытались. Они каждый день на рынках промышляют. Я всё расскажу, всё, только обещай, что меня им не сдашь, давай я всё сделаю… инкогнито, – Олеся всё ещё опасалась.

– Мы и побои снимем, если надо! Они у меня попляшут! – казалось, папа был настроен решительно, – У тебя вон губа разбита.

– А откуда ты столько о них знаешь, Олеська? – встряла в разговор молчавшая до сей поры мама, – А ну говори! – она подозрительно нахмурилась.

– Люди говорят – Олеська густо покраснела и поспешила к себе в комнату переодеваться.

Глава 4. Побочный эффект

Поход к участковому имел для Алёшки самые понятные последствия: мальчишке пришлось признаться, что он детдомовский, зато для Олеси всё закончилось как нельзя лучше: в тот день звёзды явно ей благоволили. Дядька-милиционер с интересом выслушал бесхитростную Олеськину исповедь и признался, что имена Маргариты Заяц и Нины Королько у него на слуху, и перед малолетними преступницами давно маячит возможность оказаться в школе-интернате, а то и в исправительной колонии.

А ещё оказалось, что совсем недавно Маргарита совершила серьёзное правонарушение, но против неё не хватало улик.

– Милиционера побили, представляете? – возмутился участковый, разведя руками в стороны.

– Ритка? – ужаснулась Олеся. Если Маргаритка на мужика в погонах наехать на побоялась, то её, хрупкую и без рации, пережуёт и выплюнет.

– Реб-бёнок? – Олеськин папа удивлённо прищурился, – Милиционера?

– Нет, конечно, – сотрудник милиции смутился, будто взболтнул лишнего, но быстро пришёл в себя, – Вероятнее всего, рядом стояла. Но теперь дожмём, – заверил он Олеськиного папу и вежливо пожал ему руку, – А вас, молодой человек, я задерживаю до выяснения обстоятельств вашей несанкционированной прогулки по городу, – дружелюбно добавил он грустному Алёшке.

– Прости меня, Алёш, некрасиво получилось, – повинилась перед новым другом Олеся, пока взрослые обсуждали некоторые детали, – Я не хотела тебя сдавать, но ты сам… Зачем к дяде Паше привязался? Сидел бы на чердаке, кто б о тебе узнал?

– Не переживай, – подбодрил её Алёшка, словно помощь требовалась ей, а не ему, – Во всех хороших делах присутствует побочный эффект.

– Как это? – странная манера пацана изъясняться жутко Олесю интриговала.

– Ну вот смотри: пьёшь ты таблетку от головы – голова проходит, но начинает болеть живот. Живот – это побочный эффект, – объяснил Алёша с серьёзным видом.

– А, это просто таблетка – дрянь, нужно нормальную выпить, и тогда не будет побочных эффектов, – протянула Олеська с умным видом.

– Может быть, – быстро согласился мальчишка, – Но сейчас ты раскрыла преступление, и можешь тоже получить побочный эффект.

– Я не хочу побочных эффектов, Алёш, – Олеся испугалась. Если бывших подружек не отправят в интернат или куда-то ещё, её жизнь может сильно осложниться возможной местью. О мести безумной Маргариты даже думать было страшно.

– Надеюсь, эта твоя таблетка от головы – правильная, – пожал плечами Алёша, – Я уверен, что правильная, – добавил он твёрдо.

– Ты – такой странный, – Олеся задумалась, – Но хороший… Скажи, где твой детдом находится? К тебе можно в гости приходить?

– Навещать можно, но по определённым дням. Сейчас адрес продиктую. Запомнишь?

– Запомню. И обязательно к тебе приду.

– Я буду тебя ждать. Если опять не сбегу… Там плохо.

Взрослые явно о чём-то договорились: Олеськин отец выглядел удовлетворённым, а участковый откровенно сиял.

­– Сейчас отзвонюсь, куда надо, и будем вашу Заяц задерживать, – пообещал он, пряча в уголках рта улыбку. Казалось, визитом отца и дочери Синицких сотрудник милиции был крайне доволен, – Вы очень помогли следствию. Теперь Заяц не отвертится. Прощайтесь, молодые люди!

– Ты, это, Алёш, не обижайся на меня, – Олеське снова стало стыдно, – Я не хотела, чтоб ты попался.

– Что это за несознательное поведение, милая барышня? Об Алёше позаботятся воспитатели, – просиявший, было, участковый снова нахмурился, но в глубине его карих глаз всё ещё плясали задорные искорки, – Очень несознательное поведение.

– Извините, – Олеся растерянно потупилась.

– Прорвёмся, – клятвенно заверил смущённую Олесю Алёша и слегка прикоснулся к тыльной стороне её руки прохладной ладошкой, – Маяковского, 17. Я буду ждать.

– Пойдём, дочь, – отец как-то странно на Олесю посмотрел. На мгновенье ей показалось, что папа разозлился, – И давайте… без соплей тут, ладно? Тоже мне, друзья, – последнюю фразу он произнёс вполголоса, – Что за склонность подпускать к себе оборвышей? У него же наверняка вши.

– Папа! – Олеся дёрнулась, – Как тебе не стыдно? Это же человек!

– А твои Королько с Зайцем тоже люди? Думаешь, я тебе поверил, что ты ни при чём? Тебе очень повезло, дорогая, что сегодня я тебя отмазал. Я давно наблюдаю за этой вашей «дружбой». Неудивительно, что закончилось именно милицией. Отбросы никогда и ни при каких обстоятельствах с такими, как мы, не дружат. Максимум, пользуются… и ненавидят! Запомни, дочь! Запомни, чтоб никогда не плакать потом, – убеждённо заявил отец, хватая Олеську под локоть и решительно уводя её в глубь тёмного коридора.

– А кто такие «мы»? – не удержалась Олеся, обозлённая на нравоучительный родительский тон. В глубине души она переживала личную трагедию: всё-таки их с Нинель и Маргариткой связывали несколько лет верной дружбы.

– Мы? Особый слой партийной номенклатуры, дочь, – отчеканил отец, горделиво расправляя плечи.

Олеська замолкла. Слой? Интересно. Сказать по правде, она ничегошеньки не поняла, но почувствовала на уровне спинного мозга, что они с папой серьёзные люди. Расспрашивать подробнее было уже ни к чему.

Интересно, а Хромые лоси уважают партийную номенклатуру?

Знал бы тот понтоватый модник, кто она такая, следил бы за базаром и мило улыбался! Отчего-то Олеське стало грустно. Свидятся ли они когда-нибудь? Вдруг Нинель обозналась, и та особенная бляха на ремне симпатичного нахала ничего не значит?

Из отделения Олеська вышла с твёрдым намерением выяснить, где находится закрытая качалка, и выследить своего случайного знакомого. На секунду промелькнула мысль расспросить о загадочных списанных спортсменах папу, но осторожная девчонка быстро её от себя отогнала. Отец и так знает о ней до фига чего. Не хватало ещё, чтоб досужий родитель догадался, что она интересуется парнями.

А если ещё и матери расскажет, так та вообще её в клочья изорвёт. У мамы был какой-то странный пунктик по поводу половых отношений – странно, как та замуж вышла, при такой-то ненависти к мужикам.

Глава 5. Встреча

Не по-осеннему солнечный и погожий октябрь прошёл для Олеси Синицкой в поисках новых приоритетов. Неожиданно для самой себя она начала активно общаться с одноклассницей Галиной Самохиной, которая с детства занималась лёгкой атлетикой и даже участвовала в соревнованиях за честь школы. Олеся всегда считала Галю зазнайкой, но та отлично вписалась в её новую концепцию поведения: интересовалась модой и была спортсменкой.

Спортсмены.

От одного слова Олесю охватывал трепет и непонятное томление. Спортсмены – это сильные, волевые и решительные люди, им не только спортивные снаряды по плечу, им любые высоты по колено. Их боготворят педагоги, а одноклассники завидуют. Спортсмены – люди из особого теста, они колесят по миру и видят то, что рядовому советскому подростку и не снилось.

Хотя… Олеся Синицкая – не рядовая! Она эта… номенклатурная! Слово, конечно, дурацкое, но отец произносил его таким серьёзным тоном…

Новой подругой Олеся была довольна. Галя угощала Олесю финскими конфетами и давала поносить модные рубашки с заклёпками. Она и джинсы бы свои заграничные дала, но была намного выше и плотнее. Воспитанную Галю можно было приглашать домой без опаски быть обворованной и наказанной родителями.

И Галя наверняка знала, кто такие Хромые лоси.

Нет, Олеся о НЁМ не забыла. Каждый новый день приближал её к судьбоносной встрече. Она горячо в это верила и неистово к этому стремилась. Только вот расспрашивать Галину почему-то очковала. Вдруг Нинель перепутала?

В тот день Олеська с Галиной неспешно прогуливались по городскому парку, наслаждаясь свободой от школьных занятий. Солнце красиво играло в жёлтых, чудом не облетевших листьях берёзок, выглядывало из-за вечнозелёной хвои молодых ёлочек, прыгало по пустым скамейкам непоседливым зайчиком, приглашая понежится в своих тёплых лучах, но девчонкам было не до него: они увлечённо обсуждали зависит ли характер человека от цвета его глаз.

– А я тебе говорю: кареглазые – самые ревнивые, поверь! – доказывала Олеське Галя, – Они собственники и тираны, я терпеть не могу кареглазых парней! Они невыносимые! Другое дело голубоглазые. С ними весело!

– Ну не знаю. Голубоглазые малохольные какие-то, – возражала Олеся, – Кареглазые мне больше нравятся.

– Малохольные? Чё за глупости? Ну вот ты голубоглазая. Ты малохольная что ли? – усмехнулась кареглазая Галя.

– Я – нет, но я девчонка, а голубоглазые пацаны ни рыба, ни мясо, особенно белобрысые, – Олеся брезгливо скривилась.

– Ну ладно. Все блондинки любят брюнетов, – Галя сдалась.

– Не-а, не брюнета, – Олеся задумалась: её светловолосый «король бубновый» совсем не брюнет. Или он осветлённый? С такого моднявого хлыста станется!

– Так-так-так, я чего-то не знаю? – у Галины даже рот приоткрылся от удивления, – Олесь? Колись, кто он?

– Чё? – Олеська растерянно на Галю посмотрела, тщетно силясь вспомнить, о чём они только что говорили, – Кто?

– Ну ты сама сказала: не брюнет? Он блондин, да? Блондин? – карие, пытливые глаза Галины впились в её лицо внимательным взглядом, тщательно ощупывая каждую мимолётную складочку. Действительно: кареглазые люди невыносимы!

– Галь, а ты знаешь, кто такие «Хромые лоси»? – выпалила Олеська скороговоркой, сама испугавшись своей смелости, а Галя поперхнулась.

– Хромые… лоси? – произнесла она тихо, делая вид, что не в теме.

– Да-да, Хромые лоси! Ты не можешь не знать, ты же спортсменка! – кажется Олеське удалось отвлечь подружку от обсуждения своей личной жизни. Хочешь спрятать – положи на самое видное место.

– Ну…

– Я – могила, никому, – для убедительности Олеся снизила тембр голоса до полушёпота.

– Это отморозки. Они в прошлом году девочку из нашей спортивной школы… изнасиловали. Не хочу о них говорить, – сдалась Галина, резко ускоряя шаг.

Точно, что-то знает!

– Изнасиловали? Да куда ты бежишь? Стой! – Олеська тоже ускорилась, изо всех сил стараясь не отставать от длинноногой подруги, – А где… эта их качалка? Ну, «Лосей хромых»?

– Олесь, ты совсем дура? Никогда в тот район не ходи, слышишь? Они уроды!

Бред какой-то! В какой район? Куда не ходить? Почему? Тот симпатичный модник точно не насильник – кто ж ему, такому офигенному, откажет, зачем насиловать-то?

– В какой район, Галь? Куда не ходить?

– Частный сектор за Крапивинским рынком.

Совсем рядом. Олеська поёжилась. Они с Маргариткой и Нинель даже гуляли там пару раз. К ним никто не приставал. И красавца своего кареглазого она там не видела.

– Галь, а у них бляхи какие-то особенные, да? Ну, у Хромых лосей?

Неужели это ложный след?

– Какие бляхи? Откуда я знаю? – Галина остановилась и недоумённо на Олеську глянула, – Чё за интерес у тебя к ним? Они тебя тоже… обидели?

В смысле «обидели»? Разве её кто-то обижал? Модник её от Ашота спас, так что герой, можно сказать!

– Никто меня не обижал. А они… тебя обидели? – от внезапной догадки Олеся опешила, – Тебя?! Та девочка – ты?

– Олесь, отвянь, а? Конечно, не я, – Галя разозлилась, – Чё заладила: кто такие – кто такие? Не твоего ума дело.

– Ну и ладно, – Олеся обиделась, – Тоже мне подруга…

– Хочешь правды? Будет тебе правда! – взвилась Галина, для которой обвинение в том, что она плохая подруга, было равносильно пощёчине, – Слушай! Заправляет у них Костян, Константин Геннадьевич по-человечески, бывший боксёр. Всю жизнь занимался боксом, потом тренером стал. Не особо успешный, ни одной медали в соревнованиях не взял, но злой, как собака.

– Потому и злой, что ничё не получилось…

– Не перебивай, а то передумаю рассказывать!

– Молчу.

– Как-то тренировал Костян пацана и так разозлился, что сильно его избил. В общем, комитет по физкультуре его от тренерства отстранил. Костян ещё больше обозлился, собрал вокруг себя таких же отморозков и назвался «спортивным клубом». Тренирует своих ребят у себя в доме, в частном секторе. Не ходи туда никогда! – Галина с шумом выдохнула, как будто ей стало легче, – Вот.