Лилит
Дождь стекал по окнам клуба Sanctum превращая город ниже в размытую акварель из света и грязи. Последний этаж небоскрёба жил своей жизнью — тёмной, закрытой, дорогой. Здесь люди не говорили громко. Здесь платили за то, что нельзя было купить словами.
Лилит узнала об этом месте случайно — через слухи в баре, где пахло дешёвым алкоголем, горелыми проводами и сломанными судьбами. Но у неё была цель: вырваться. Подняться выше всех, кто когда-то смотрел на неё сверху вниз.
И вот теперь она стояла в полутьме коридора, ожидая, пока её вызовут на собеседование. Сердце билось ровно, слишком ровно — как будто тело заранее готовилось к бою.
— Лилит? — холодный женский голос позвал её внутрь.
Она вошла. И замерла.
В центре зала, освещённого мягким красным светом, сидел мужчина в идеально чёрном костюме. Маска закрывала половину его лица — гладкая, матовая, тёмно-стальная. Глаза под ней сияли чем-то опасным, как будто он видел всё, что она когда-то пыталась прятать.
Он не встал. Даже не пошевелился.
Только поднял взгляд.
Этого было достаточно, чтобы холод пробежал по её позвоночнику.
— Ты опоздала, — сказал он так спокойно, будто констатировал «время смерти».
Лилит вскинула подбородок.
— Я пришла, когда решила.
Тишина стала гуще. Старинные часы на его запястье тихо тикали — ровно, без ошибок. Мужчина медленно выдохнул, словно проверяя её на прочность.
— Здесь не решают за меня, — произнёс он. — Здесь исполняют.
Она почувствовала, как внутри всё дернулось… не от страха — от того странного, горячего раздражения, которое дарило ей ощущение жизни.
— Тогда вам нужна кукла. Я не она, — бросила Лилит.
Он слегка наклонил голову — жест, похожий на улыбку, но без настоящего тепла.
— Мне нужна тень. Твоя тень. Остальное меня не интересует.
Она не поняла. И поняла одновременно.
Он видел её не как тело — как силуэт, как движение света по коже, как эмоцию, которую можно поймать, удержать, сломать.
Как нечто, что принадлежит только тому, кто достаточно тих, чтобы услышать, как человек дышит.
— Станцуй, — сказал он. — Сейчас.
— Без музыки?
— Музыка — внутри.
Приказ. Даже не просьба.
Лилит сделала шаг вперёд — на пустое пространство, где пол был холодным, как сталь. Она закрыла глаза. И позволила себе вспомнить всё: шрам на шее, крики Адриана, запах рельсов у мотеля на South Side.
Боль, страх, выживание.
Тело пришло в движение само.
Гибкое, резкое, живое.
Она танцевала, будто разрывала на себе старую кожу.
И всё время — чувствовала его взгляд.
Не жадный.
Не похотливый.
Опасно-внимательный.
Как будто он покупал каждую её эмоцию, каждый изгиб, каждый вдох.
Когда она остановилась, воздух между ними стал плотным.
Мужчина наклонился вперёд, и Лилит уловила еле слышный запах — древесный, холодный, как ночь перед бурей.
— Добро пожаловать в Sanctum, Лилит, — маска блеснула в полумраке. — Ты начнёшь завтра.
Она хотела спросить имя.
Но он встал сам, приблизился, почти касаясь её щёки рукой в чёрной перчатке.
— И ещё, — добавил он тихо, опасно.
— Никогда… не пытайся узнать, кто я.
Она встретила его взгляд — и дрогнула впервые.
Потому что в этих глазах не было человека.
Только тень, которую он уже взял себе.
Лилит
Южная сторона Чикаго жила по своим правилам: ночь здесь всегда начиналась раньше, чем заканчивался день. Поезда гремели над старыми рельсами, сирены выли вдали, а уличные фонари моргали, будто устав от собственного света.
Midnight Doll был тем местом, где мечты заканчивались, даже не начавшись.
Пыльные стены, неоновая вывеска, которая то и дело искрила, и сцена из старого металла — холодная, как страх.
Обхватив пилон ладонями — знакомый металл, привычный, почти домашний. Последний танец. Я уже знала каждую трещину на этом полу, каждую тень в баре, и каждую пару глаз, что приходили сюда не за искусством, а за тем что-бы забыться.
Музыка была глухой, дешёвой, но я двигалась точно. Гибко. Цельно.
Так танцует человек, который держит свою жизнь зубами.
Когда я спустилась со сцены, бар гудел — сигаретный дым, пьяные голоса, запах железа от поездов за окном. Кто-то свистнул мне вслед, кто-то протянул деньги, кто-то смотрел с голодом в глазах, но я гордо прошла мимо — ровная, холодная, уже в другом мире, в своей голове.
Гримерка встретила меня треснувшим зеркалом, лампой, мигающей через раз, и голосом подруги.
— Ну наконец-то, королева рельсов, — протянула Мара, переодеваясь из блестящего серебряного топика. — Ты опять забрала весь зал. Я уже думала, что мне тут придётся раздеваться до души, чтобы их отвлечь.
Фыркнула, я бросив в шкафчик свои туфли.
— Ты бы и душой блеснула, но она у тебя в стирке.
— Ха! — Мара хохотнула. — Ничего, что мой клиент опять спрашивал про тебя?
Я повернулась, лениво.
— Который из них? Тот с кольцом на каждом пальце или тот, что пахнет бензином?
— Тот, который считает себя латинским любовником, — Мара надменно вскинула подбородок. — Я ему говорю: “Она занята, милый”. А он: “Если она занята, я подожду всю ночь”.
Я закатила глаза.
— Он бы и свою свадьбу подождал, лишь бы на меня посмотреть.
— Ну так скажи ему «да» уже, — Мара хлопнула крышкой своего шкафчика. — Он неплохой. Немного туповат, но милый.
— Мне не нужен милый. Мне нужен стабильный.
— Ха! Тогда тебе лучше найти банкомат, а не мужчину.
Мы рассмеялись — устало, хрипло, так смеются девушки, которые знают цену ночи.
Мара подтянула джинсовую куртку, перевесив сумку через плечо.
— Пойдём?
— Пойдём.
Мы вышли через заднюю дверь. В лицо ударил холодный ветер с запахом нефти и мокрого бетона. Поезд пронёсся в нескольких метрах, заставив воздух содрогнуться.
— Завтра снова двойная смена? — спросила Мара.
— Ага. Я хочу накопить.
— На что?
— На жизнь, — просто ответила я ей.
Мара хмыкнула и толкнула её плечом.
— С тобой хотя бы не скучно.
— Со мной опасно.
— Тем лучше, — усмехнулась Мара.
Они пошли по узкой улице, где старые фонари светили как будто сквозь грязь.
Лилит поправила шарф, прикрывая шрам на шее.
Я ненавидела эту привычку — но без неё не могла.
— Когда-нибудь мы отсюда выберемся, — сказала Мара.
— Когда-нибудь, — повторила я.
Но внутри у меня уже жила другая мысль.
Скрытая, почти шёпотом.
Мне нужно место, где я перестану быть пустой тенью.
И я ещё не знала,
что однажды кто-то действительно купит эту тень.
Дорого.
И невозвратимо.