Он не отпустит

Пролог

— Спасибо, — я проводила курьера, и закрыла входную дверь.

Опустила ладонь на живот — он там, толкается. Мой ребенок. До сих пор поверить не могу, что забеременела.

Почему именно в тот день, ставший концом? Почему я забеременела не раньше — не при таких обстоятельствах?

Я бы смогла полюбить своего ребенка, я бы обожала его всей душой, несмотря на то что мы с его отцом расстались, если бы он не… если бы я забеременела не в тот день, когда он вышвырнул меня.

Может, получится забыть? Ребенок ведь не виноват ни в чем. Дочь еще не родилась, я не должна ее обвинять, я и не обвиняю. Я просто ничего не чувствую к ней.

Погладила живот, и… ничего.

— Славушка, идем, — мама показалась в коридоре, и поманила меня в комнату. — Антон с Юрой собирают манеж, давай посмотрим. Мужчин нужно контролировать и вдохновлять.

Я улыбнулась маме, и направилась в свою спальню. Она преобразилась, курьер привез сборный манеж, приставную колыбель, и все это сейчас в моей комнате. А раньше здесь висели постеры с любимыми певцами.

Я присела на кровать, наблюдая, как папа с братом с энтузиазмом собирают манеж. Готовятся. Радуются. Только мама поглядывает на меня с тревогой. Она все эти месяцы на меня так смотрит, все то время, что прошло после моего возвращения домой. Я ничего ей не рассказывала, сначала даже о беременности своей не говорила.

Стыдно было — перед мамой, перед отцом. Отпустили дочь отдохнуть, называется. Уже потом, когда поняла, что ребенка оставлю, призналась. Папа не осудил. Расспрашивал, от кого, но трясти не стал.

А мама только грустно смотрела на меня, и тревоги в ее взгляде становилось с каждым днем все больше, и больше. Неужели, она чувствует, что происходит со мной? Неужели, мои улыбки ее не обманывают?

— Имя-то дочке выбрала? — спросил папа.

— Может, Зоя? — сестренка села рядом со мной, и спросила: — Можно?

Я кивнула, и она положила ладонь на мой живот. Улыбнулась трогательно, и мне горько стало: почему я не могу радоваться? Я ведь так хотела детей именно от Игната! Безумно хотела, грезила этим мужчиной.

Если бы я забеременела в любой другой день, не в тех обстоятельствах… если бы, Боже!

— Анастасия? — предложила сестра. — Или, ой, подожди, Кристина.

— Юля? — взглянул на меня папа, и я кивнула.

— Мне нравится. Пусть будет Юля.

— Ты даже не выбирала сама. Пусть будет! Ну как так, Слав?! — возмутилась сестра. — Будь я на твоем месте, я бы с самого начала имя выбирать, а ты…

— Ты на месте Славы еще очень долго не будешь, — строго перебил папа. — Ольга, напомню, вам пятнадцать лет, барышня! Какие дети? В куклы иди играть.

— Славке восемнадцать, всего-то три года разницы, — фыркнула мелкая. — Я в восемнадцать тоже ребенка хочу, это же счастье.

— Я пойду мусор вынесу, — поднялась с кровати, подошла к картону от упаковки.

— Я сам, милая.

— Пап, мне не тяжело, и я хочу пройтись, — торопливо пробормотала, и прошмыгнула мимо мамы.

Все что угодно, лишь бы поскорее остаться в одиночестве. Все эти месяцы в моем сердце царит стыд. Папа нас обожает, мама не устает повторять, как он хотел всех нас. Мама тоже детьми грезила, даже моя маленькая сестра-подросток.

И я такой была. Когда Игната увидела — сразу поняла, что это моё. То самое, когда сразу, и на всю жизнь. Свадьбу хотела, детей. Всё с ним хотела, и вот…

— Ну, ребенка я от него получила, — выдохнула я, спускаясь в лифте на первый этаж.

Под мышкой листы картона, на ногах удобные кроксы, а в сердце настоящая буря. Она уже который месяц не успокаивается от понимания: я — та самая девушка, которая не может принять собственного ребенка.

Наверное, я сгорю за это в аду.

Выбросила картон, и медленным шагом отправилась в дом. Мимо лавочек со старушками, с молодыми мамочками с колясками. Скоро и я так буду: выходить на солнышко с дочкой, чтобы погреться; гулять с ней в парке; кормить, укачивать ее, и… и она ни в чем не виновата. Не виновата в том, как поступил со мной ее отец!

Я полюблю. Обязательно полюблю своего ребенка, иначе что же я за сволочь такая? А если не полюблю, то она никогда этого не почувствует. Не узнает. Я буду целовать ее, обнимать, утешать, играть, делать все то, что делала моя мама, и продолжает делать. Но дочь никогда не поймет, что я чувствую, я позабочусь об этом.

Расправила плечи, и подошла к подъезду, а там…

— Слава, — выдохнул Игнат.

Его взгляд опустился с моего лица ниже, на увеличившуюся грудь, на живот. И он шагнул ко мне.

— Не подходи, — прошептала я.

Трясет всю от паники, колотит. Может, я брежу? Он не мог после всего прийти ко мне просто так!

— Не подходи, — повторила я, отступая.

— Мне придется подойти. Ты моя, ребенок тоже. Я приехал за вами, — услышала я, проваливаясь в темноту.

1

8 месяцев назад

Бегу. Уже задыхаюсь, нога болит невыносимо. За мной даже никто не гонится, а я бегу по Питеру, и не могу остановиться, несмотря на то что бегать мне нельзя.

Говорят, что дочери повторяют судьбы матерей, вот и я повторила — нога больная, на генеральном прогоне «Баядерки» я получила два разрыва ахиллова сухожилия. С балетом на время пришлось попрощаться, учиться ходить заново, и надеяться, что смогу выйти на сцену.

Родители потому и отпустили меня в Питер — чтобы я развеялась, чтобы прекратила жалеть себя. А подруга, с которой я поехала, затащила нас обеих в квартиру своих знакомых.

Знакомые оказались так себе. Бежать от таких знакомых нужно.

Избалованные сволочи, считающие, что им все можно. Раздвигай ноги, девочка… богатые, взрослые ублюдки!

И я сбежала. В Питере мы с родителями были не раз, но от паники я уже не понимаю, где я. Где мой отель. Нужно остановиться, вызвать такси, отдышаться. Пожалеть больную ногу.

Но я продолжила бежать, не в силах остановиться.

Остановиться пришлось. Я банально врезалась в мужчину. Так сильно, что в глазах потемнело.

— Эй, — хрипло хохотнул незнакомец, придерживая меня за плечи, чтобы не упала, — от кого бежишь, красавица?

Вздрогнула от прикосновения мужских ладоней к плечам. Вдохнула полной грудью запах, исходящий от мужчины, и сглотнула — как вкусно он пахнет! Мама как-то сказала мне, что в отца она влюбилась в том числе из-за запаха, какие-то древние инстинкты.

Проморгалась, подняла на удерживавшего меня мужчину лицо, и сердце ухнуло в пропасть.

— Девушка, что-то случилось? — нахмурился незнакомец, все веселье пропало из его голоса. — Кто-то обидел?

— Нет, — слабо покачала головой, и продолжила рассматривать его.

Лет двадцать девять-тридцать. Темно-русые волосы, в мочке уха след от серьги, но он ее не носит. Синие глаза — такие темные, что почти черные. Как океан в сумерках. Легкая щетина — не та, модная, а обычная. Видимо, утром не побрился.

Скулы острые, взгляд режут. Квадратный, упрямый подбородок. В глазах наглость и сочувствие одновременно.

Сочувствие… не могу я рассказать этому мужчине, что ко мне в трусы пытался залезть какой-то обдолбанный мужик. Не хочу, чтобы он жалел меня.

— Помочь чем-то?

— Я… заблудилась. Не из Питера я, подруга встретила знакомых, а я вот, — пожала плечами, и мужчина отпустил меня.

Жаль.

— От кого бежала?

— Да пристали тут, — поморщилась. — Ничего серьезного, просто испугалась немного. Я Слава, — представилась, и протянула ладонь.

— Игнат, — мужчина усмехнулся, и пожал мою ладонь — она в его руке утонула. — Туристка? В отеле остановилась? Давай такси вызову, а вечерами в этом районе лучше одна не гуляй. Баров много, пьяных тоже.

— Не хочу такси, — заупрямилась я. — Я пешком дойду.

Игнат. Красивое имя. Вот только что со мной? Я так странно на этого мужчину реагирую, тянет прижаться к нему, обнять. И чтобы он обнял. Крепко, так, чтобы кости заныли, чтобы сжал и не отпускал.

— Странная девочка Слава, — покачал он головой, и скинул пальто. — Кто в ноябре носится по улицам в одном платье?

Ох, я только осознала, что выбежала из того лофта, забыв про свое пальтишко. Так торопилась убраться из этого притона.

На плечи опустилась тяжесть, и запах мужчины окутал меня еще более пьяняще. Даже голова закружилась. Что у него за парфюм такой?

— А как же вы?

— Идем. Я недалеко живу, накину на себя что-нибудь, и провожу тебя, ребенок.

Ребенок. Это задело.

— Мне восемнадцать, — заметила я, и пошла за Игнатом.

— Поздравляю. А мне тридцать.

— Тоже поздравляю, — усмехнулась я — страх начал отпускать.

А еще я пригрелась рядом с этим мужчиной. Впервые со мной такое.

— Сейчас ко мне поднимемся. Если боишься, можешь у подъезда подождать. А можешь со мной зайти — не обижу.

— Я зайду, — взяла Игната за руку, грея замерзшую ладонь в его — большой и теплой.

Мы в центре Питера, я вспомнила, что за улица, когда паника прошла. Миновали шумную улицу с барами, зашли за дом, остановились у ворот, и Игнат обернулся ко мне. Чуть склонился, и я затаила дыхание — вдруг поцелует?

А что мне тогда делать? Вроде как неприлично с незнакомцем, но… наверное, я сопротивляться не стану. Хоть узнаю, что такое настоящий поцелуй.

Но Игнат всего лишь просунул ладонь в карман пальто, укутавшего меня, достал ключи, и открыл ворота. Мы оказались в типичном дворе-колодце.

— Точно не боишься? — приподнял бровь Игнат. — Вдруг я маньяк?

— Всегда интересовалась маньяками. Так что сделай одолжение, — я довольно улыбнулась, и вошла в подъезд, а следом за мной и Игнат.

— Значит, любишь опасность, Слава?

— Слава? Больше не ребенок?

— Сама сказала, что тебе уже восемнадцать, — лифт открылся, мы вошли в него, и я почувствовала то самое.

Опасность, о которой говорил Игнат.

Она в его глазах.

Опасность есть, она имеет привкус перца, но страха нет. Этого мужчину я не знаю, но хочу. Может, об этом я пожалею, даже скорее всего, но из его квартиры этой ночью я не вернусь в отель.

Я это знаю. И Игнат, судя по его изменившемуся взгляду, тоже это знает.

— Красивая девочка, — хрипло прошептал он. Протянул ко мне руку, и провел пальцами по щеке. — От кого же ты бежала?

— Может, не от кого, а к кому? — смущенно прошептала я в ответ.

Мы вышли из лифта, Игнат открыл дверь, но вперед меня не пропустил. Взглянул на меня темно и голодно.

— Уверена, Слава?

— Да, — выдохнула, и вошла в его квартиру.

2

Игнат пропустил меня вперед. В свою квартиру. А затем дверь за моей спиной захлопнулась.

Я решилась — он станет первым.

Решилась. С незнакомцем, впервые. Совсем его не зная, Боже! Это наваждение, мистическая решимость, не иначе. Проклятая магия. Вдруг Игнат злой? Вдруг помешан на политике? Вдруг женщин не уважает, и вообще за людей не считает? Вдруг носки дырявые носит? Я ведь ничего про него не знаю, абсолютно.

Обернулась резко — он разувается. Носки целые, не дырявые. Интересно, а отпугнуло бы меня это? И что привлекло?

Не только ведь внешность. Что-то в глазах, в голосе, в запахе. Что-то неуловимое.

Действительно, магия.

— Слава, так что мы сейчас делаем? — вдруг остановился мужчина. — Я снова обуваюсь, накидываю пальто, и провожаю тебя? Или…

Он замолчал, дав мне еще один шанс опомниться, одуматься, и поступить как разумная девушка. Вместо ответа я скинула пальто, и протянула Игнату.

Зря, наверное. Шлюхой меня посчитает. Но я хочу остаться. И в отель не хочу — с подругой ругаться, что привела меня в элитный притон, что не реагировала на крики, пока я вырывалась.

Что послала меня, когда я схватила ее за руку, чтобы убежать вместе.

А комната у нас одна на двоих.

Нет, не хочу я этих разборок.

— Идем, чаем напою, согреешься хоть, — Игнат взял меня за руку, и повел по квартире. — Хм, или что-то покрепче. Ты алкоголь пробовала, взрослая моя?

— Пробовала, конечно, — улыбнулась я.

Так себе факт, но балерины — отнюдь не воздушные создания. Кому не хватает мышц — те пиво пьют, парни в основном. А девчонки — коньяк на вечеринках. Не поклонница всего этого, но пробовала, и не раз.

— Ты один живешь? — села на высокий барный стол, а Игнат достал бутылку. Затем отставил ее, и включил чайник.

— Один.

— Красивая квартира, — огляделась вокруг — неплохо он живет, не беднее моих родителей.

А семья у меня обеспеченная.

— У меня два уровня, — Игнат качнул головой вверх, и я поняла — следующий этаж тоже его. — Расскажешь, куда дела верхнюю одежду, и почему носилась по городу в одном платье?

— Это ерунда, — отмахнулась — страх прошел, отбилась же от урода, а рассказывать Игнату про это не тянет.

И ведь не к маргиналам мы пошли. Квартира была богатая, Женя сказала, что просто посидим.

Посидели…

— Ладно, тогда расскажи про себя, — Игнат поставил передо мной чашку черного чая, сахарницу, а затем все же открыл бутылку, и плеснул в бокал немного виски, — Больше не налью.

— А мне больше и не надо. Я только чай выпью.

Он придвинул бокал, и покачал головой.

— Выпей. Иначе заболеешь.

— Заботливый, — подарила мужчине улыбку.

Глаза у него пугающие. Синие, темные. Грозовые. Смотреть в них, и смотреть, и все равно не насмотришься. И фигура великолепная, а я в этом знаток — столько лет в балетном оттрубила, где все на анатомии помешаны. По взгляду теперь могу определить, сколько времени человек уделяет спорту.

Игнат — много. Не худой он. Крепкий, мускулистый.

Притягательный. Магнетизм животный, а запах его для меня — сильнейший феромон.

— Так расскажешь про себя, или это тоже секрет? — напомнил он, и опустился напротив.

— Я из провинции, переехала в столицу учиться балету.

— Научилась?

— Научилась, — немного помрачнела я.

Мама в ужасе была, когда я загорелась балетом. А случилось это именно из-за нее — еще до моего рождения мама попала в аварию, колено было травмировано так, что она хромала. Долго. И операции делала. Реабилитации помогали, но не так, как маме бы того хотелось, и она начала искать альтернативы.

Занялась балетной гимнастикой, а я маленькая была, наблюдала. Каждое утро смотрела, как мама садилась на коврик, и тянула ноги через силу, через боль. С мамой занимался пожилой балетмейстер, который и включил мне на планшете спектакль «Дон Кихот», чтобы я не мешала им.

И я пропала.

— Знаешь, мама не одобрила, когда я заявила, что пойду учиться балету. В позу встала, что только через ее труп — она знала, что травмы для балетных — это обыденность. Не хотела она для меня подобного.

— Но своего ты добилась? — Игнат сделал глоток виски.

— О да! Я голодовку объявила, — не смогла скрыть дурного хвастовства, когда сказала это, но вспоминать забавно ту войну с мамой.

— Упорная.

— Папа тоже так сказал, — рассмеялась я, вспоминая прошлое. — Мама сдалась. Они решили, что я позанимаюсь полгода максимум, и «блажь» пройдет. А она не прошла.

Меня порекомендовали в столицу. Конкурс — девяносто человек на место, но я прошла несмотря на то, что по возрасту не подходила — слишком маленькая. Но ведь взяли. И я училась, хотя каждый день было больно. Болели мышцы, кости, суставы. Но это того стоило. И уже на предпоследнем курсе я танцевала в главном театре страны.

Теперь бы только вернуться. Я уже и на кордебалет согласна!

— Творческая девушка. Балет, надо же, — Игнат едва заметно улыбнулся. Улыбка у него не мягкая, а… не знаю, говорящая очень. О том, что он меня хочет. — В Питер надолго?

— Обратного билета нет, приехала развеяться. С подругой.

— Вижу, что развеялась, — взгляд мужчины опустился на мою грудь.

Я вспыхнула.

От одного взгляда. А я ведь танцевала с партнерами, и нет места на моем теле, где бы меня не трогал мужчина в дуэтных танцах, при поддержках. А тут всего лишь взгляд.

И этого достаточно оказалось, чтобы я загорелась еще сильнее.

Чтобы захотела узнать — каково это, быть с мужчиной. Каково это — принадлежать ему?

— Может, теперь ты расскажешь про себя? — голос предательски дрожит.

— Тридцать лет, не женат, и никогда не был. Детей нет. До двадцати восьми был контрактником, скопил денег, и занялся бизнесом.

— Каким?

— Пока что у меня два автосалона. Не миллиардер, — пожал Игнат плечами.

Мне понравилось. И то, что он не женат. И то, что не стал распинаться, что через год займет первое место в рейтинге олигархов, а мужчины на это горазды — кидаться громкими словами, объясняя, что все деньги мира пока не в их карманах только потому, что кто-то там виноват.

3

В спальню мы вошли спокойно, не торопясь. И я успела быстро оглядеть ее: большая, с огромными окнами. А мебели минимум — широкая кровать, у стены штанга, и все. Ни тумбочек, ни милых мелочей.

Даже стульев нет, только кровать, на которую Игнат толкнул меня, едва мы вошли.

Я ахнула, падая. Поднялась на локтях, хотела встать. Но он опустился сверху, заключив меня в клетку из своего тела.

— Уже не убежишь. Раньше нужно было, — тихо произнес Игнат.

— Так ты, все же, маньяк?

— Тебе не повезло, Слава, — усмехнулся он, и поцеловал.

Так ярко. От одного прикосновения его губ к моим кровь вскипела, все краски мира обрушились на меня, когда язык Игната скользнул в мой рот. Вкусный. У этого мужчины вкус крепкого алкоголя — сводящий с ума вкус. И запах, о Боже мой, он будоражит.

Прикосновения. Я хочу почувствовать тяжесть его тела на себе, но Игнат не торопится. Удерживает свой вес на локтях, и целует. Ласкает языком мой, захватывает его в плен, прикусывает мои губы, и снова накидывается на мой рот.

Пожирает его.

Это безумие — так плавиться от одного лишь поцелуя. Кажется, мне хватит даже этой невинной ласки, чтобы достигнуть пика. Я дрожу от легкого, приятного страха; от предвкушения, делающего мое тело ватным; от подчиненности Игнату, от уязвимости.

Никогда не любила быть слабой, а сейчас я в восторге. Некоторым мужчинам приятно отдавать полную власть над собой.

— Тебе точно есть восемнадцать? — Игнат оставил мои губы, чуть опустился, и я подставила шею под поцелуи.

— А если нет, то ты остановишься?

После легких, нежных поцелуев я получила жесткий. Поцелуй-укус в самое чувствительное место у основания шеи, и вскрикнула.

— Остановлюсь, — хрипло ответил Игнат. И правда остановился, навис надо мной, вгляделся в лицо: — Ты, случаем, не школьница, поругавшаяся с родителями? Милая, мне проблемы не нужны.

— Мне восемнадцать. Правда.

А если бы не было — я бы солгала, сейчас я эгоистка.

Ко мне прикасались множество раз. Партнеры по дуэтным танцам, педагоги. К каждому миллиметру моего тела, ничего сокровенного не осталось. И я никогда не смущалась, это ведь работа.

А сейчас я в смущении. Страшно. И хочется большего.

Вот только лгать — плохая идея.

— Игнат, — прошептала, но он не услышал — губами накрыл мою грудь поверх платья.

Я тихо ахнула, и зарылась в его волосы, прижимая к себе, чтобы продолжил целовать. Чтобы я могла чувствовать его дыхание, его губы, чтобы плотнее ощущать, как он возбужден.

Как хочет меня. Не просто женщину, а меня, как мне бы хотелось думать.

Но сказать нужно.

— Игнат, у меня еще никого не было. Я хотела, чтобы ты знал. Ты первый, — зажмурившись, торопливо пробормотала.

Он вздрогнул, отстранился от меня, но не совсем. Просто немного приподнялся, и я снова закрыла глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Тепло его тела исчезло, он больше не греет. Наверное, сейчас выставит меня, посадит на такси. Кому охота возиться с девственницей?

Но вместо всего этого Игнат прикоснулся к моим бедрам, и повел ладонями наверх. С нажимом, задирая мое платье выше, и выше, и еще выше.

— Никогда и ни у кого я не был первым. Да и не хотел этого. А сейчас… я рад, — хрипло произнес мужчина, и я открыла глаза, чтобы вглядеться в него сквозь темноту. — Нежным быть не умею, но постараюсь. Не боишься?

— Нет.

— Тогда приподнимись, — скомандовал, и я выполнила, чтобы Игнат мог снять с меня платье.

Я осталась только в белье. Пожалуй, впервые в жизни мне захотелось, чтобы грудь у меня была большая, а не такая аккуратная.

— Красавица, — Игнат провел по моему телу рукой.

От шеи и по груди, прикрытой белым бюстгальтером. Ладонь спустилась на впалый живот, и я вздрогнула, внутри словно лава разливается. Томительное предвкушение, рожденной чувственностью.

Игнат поднялся, и начал скидывать с себя одежду — быстро, неаккуратно, а я, стесняясь, стянула с себя бюстгальтер, и потянулась к трусикам, чтобы снять и их.

— Я сам, — строго остановил он меня.

Я замерла.

Игнат обнажен. Мускулистый, даже излишне; на груди волос нет, а вот в паху… там есть. А эрекция… да он же не поместится в меня, это просто невозможно!

Или возможно?

Я облизнулась, и снова откинулась на спину. А затем раздвинула ноги в приглашающем жесте, и провела ладонью по лобку.

— Смелая девочка Слава. Дразнишь меня, — Игнат усмехнулся, сел у меня в ногах, и заставил убрать ладонь с трусиков.

Я думала, что он просто снимет их с меня, а он… он наклонился, и поцеловал меня. Прямо между широко раскинутых бедер. Я вскрикнула от неожиданности, вскинулась, но Игнат хрипло хохотнул, и надавил на мой живот.

— Лежи.

— А ты? — растерялась я.

— И я. Полижу. Никогда не пробовал, но тебя я хочу узнать на вкус, — прозвучало ужасно пошло и возбуждающе.

Как и новый поцелуй, и смачный укус в лобок.

А затем Игнат быстро расправился с моими трусиками, и я почувствовала его губы в самом интимном своем месте, уже не скрытом тканью. Игнат закинул мою ногу себе на плечо, и жадно, шумно поцеловал туда, где все пылало.

— Нет… хватит, подожди, — всхлипнула я. — Я хочу тебя по-настоящему, в себе. Не так…

— Еще рано, — прохрипел он, не отрываясь от ласк.

От его голоса, от того, что он творит, по всему моему телу вибрации. Я чувствую, насколько я мокрая, и это приятно-стыдно. А Игнат будто и правда наслаждается тем, что делает. Жадно всасывает в рот мою плоть, развязно целует. Ласкает языком, вылизывает.

В моем животе разрастается огненный шар. Я остро чувствую все, что происходит. Руки мои раскинуты на кровати, будто я хочу обнять весь мир; ноги раздвинуты, а между ними Игнат, выбивающий из меня стоны — сначала тихие, а сейчас громкие, животные.

— Черт, вкусная, — шепнул он, на миг оторвавшись, и со стоном вобрал в рот мой клитор.

Движения его языка быстрые. Такие быстрые, что в глазах темнеет, и меня выгибает на кровати. Мое всегда послушное тело перестало мне подчиняться, мышцы сокращаются, дрожат в агонии, я пытаюсь сдержать стоны, но не могу.

4

ИГНАТ

Девчонка подо мной дрожит.

Такая хрупкая, уязвимая. Надеюсь, не соврала, и ей есть восемнадцать, иначе у меня будут проблемы.

Целую ее. Нежность ушла, надолго меня не хватило. Врываюсь языком в ее рот, трахаю его так, как хотел бы вдалбливаться членом. Но сдерживаюсь. Не двигаюсь, позволяю привыкнуть. Только языком пока могу трахать ее.

— Слава, — выдохнул, — посмотри на меня. Смотри. На меня.

Она открыла глаза, обняла меня еще сильнее, и двинулась подо мной. Мне навстречу.

Застонала болезненно, прикусила губу, но не остановилась.

— Сильно больно, маленькая?

— Очень, — прошептала она.

Я почувствовал себя последней скотиной, но остановиться не смог. Наверное, стоило бы, но слишком велик кайф — двигаться в ней тесно, туго, даже больно. И охренительно. Так сильно она сжимает мой член, так горячо и влажно, и это с ума сводит.

Заставляет звереть.

И я ускоряюсь. Стараюсь контролировать свои движения, чтобы не превращаться в совсем уж животное, но получается хреново. Выхожу из нее, и снова засаживаю. Уже быстрее. Мне нужно быстрее, хочу долбить ее так, чтобы орала от наслаждения.

Но сейчас Слава способна кричать только от боли.

Хорошо, что додумался приласкать девчонку до секса.

Мне нужен её взгляд.

— Не закрывай глаза. Смотри, — прохрипел, двигаясь в ней.

— Не сдерживайся, — Слава прикоснулась ладонью к моей щеке, обвела пальцем приоткрытые губы. — Мне уже почти не больно. Я не хочу, чтобы ты сдерживался. Хочу по-настоящему.

Я не должен был ее слушать, но её слова сломали мои тормоза. Сорвался. Просунул руку под ее раскрытые бедра, и вошел глубже. Резче. Движения абсолютно хаотичные, рваные, жадные. Мне нужно видеть ее всю — взгляд, направленный на меня, пока я трахаю её; подпрыгивающую небольшую грудь; прикушенные губы… и слышать ее. Слушать. Стоны, всхлипы.

Знаю, что сейчас она не кончит, но и это не останавливает, не заставляет сдерживаться.

Я впал в ненасытное безумие — такого со мной даже после армии не было, когда член почти не опадал, и трахаться хотелось без перерывов на сон и еду.

— Потерпи, я скоро кончу, слишком ты тесная. Потерпи, — постарался утешить, вдалбливаясь в нее безжалостно.

На всю длину.

— Поцелуй меня, — Слава потянулась ко мне, ласково погладила шею, и я набросился на ее губы.

Слишком нежная девочка. Не для такого психа, как я. Даже сейчас не целую ее, а кусаю, вгрызаюсь. Но она принимает все, и не пытается оттолкнуть. Ластится нежно, отдает себя полностью, отчего у меня окончательно срывает башню.

Рычу в ее рот, совершаю последние рывки, и буквально заставляю себя выйти из нее.

Член испачкан кровью. Сжимаю его ладонью, и со стоном кончаю на впалый живот Славы. Моя ладонь в её крови, её живот в моей сперме. Её много, я кончаю, спускаю на неё, и жадно смотрю. На ее раскрытые бедра в крови — это красиво, я конченый псих, должно быть, но это лучшее, что я видел в жизни.

Её кровь. И сперму, пачкающую её живот. Не могу удержаться, и веду ладонью по ее животу к лобку, смазываю её собой, ласкаю клитор. Член все еще твердый, еще минута таких игр, и я снова не сдержусь.

Нельзя.

Упал рядом со Славой, притянул её к себе, и вытер ладонь, измазанную кровью и спермой о простыню.

— Устала, малышка?

— Да, — мурлыкнула она мне в шею.

Улыбнулся, как идиот, и бросил:

— Спи.

— Надо в душ, я же вся в… ну, помыться нужно, — она заерзала, голос смущенный.

— Утром помоешься. Лежи, — поднялся, пошел в ванную, где быстро обтерся салфеткой. Намочил полотенце, и сел в ее ногах.

— Что ты… не нужно, — она попыталась не позволить мне раздвинуть ее ноги, но силы неравны.

Вытер кровь, стараясь быть аккуратным, и больше не причинять боли. Вывернул полотенце, и стер с её живота свои следы. У девчонки так щеки пылают, что в темноте видно.

И угораздило же меня!

Девочка, явно, в беду попала. Мелкая совсем, юная. Таким важно, чтобы первый раз был по любви, а затем, чтобы продолжение было. Прогулки, свидания, признания.

Бросил полотенце на пол, и снова опустился рядом со Славой. Она доверчиво обняла, закинула на меня ногу. Пальчиками вырисовывает какие-то буковки-цветочки на моей груди.

И мне впервые за долгое время хорошо и спокойно. Хотя я все отчетливее понимаю, что продолбался. Нужно было посадить девочку в такси, и не тащить в свою квартиру, зная, чем все завершится.

Она жалеть будет. А я ничего не смогу ей предложить — псих, помешанный на контроле себя, и всех окружающих.

Утром провожу её до отеля, и постараюсь объяснить, что первый раз для нас был последним. Для неё же лучше.

Слава заснула буквально через пару минут. Надо же — незнакомая обстановка, незнакомец, но так просто доверилась. А я лежал еще часа три, не меньше. На неё смотрел, в темноту, и думал.

Кто-то доверяется вот так, с лёту, а кто-то даже себе с трудом доверяет. Как я.

Может, все же, попробовать? С этой девочкой, уютно устроившейся на моем плече. Пара свиданий, а затем пригласить ее к себе, и пусть живет. Может, получится?

Нет. Я точно знаю, что будет. Будет злость, что на нее смотрят другие, а на такую, как Слава, не смотреть невозможно — очень уж красивая. И это будет сводить меня с ума. Будут требования пересмотреть круг общения, исключить из него всех парней, и большинство неподходящих подруг. Смена гардероба на водолазки и свободные штаны. И бесконечные проверки.

Никогда не жил с женщиной именно поэтому. Даже сейчас, стоит представить, начинаю беситься от того, что если Слава будет моей, то она станет несчастна.

Просто не дано мне это — доверять.

А значит… значит, только секс.

С этой мыслью я и заснул.

5

Первое, что я почувствовала — аромат кофе. Потянула носом, и улыбнулась.

А затем проснулась. Мама опять за своё взялась? У неё от кофе давление, но мама как маленькая себя ведет, и упорно пьёт то, что ей нельзя. Ну я ей устрою!

Открывать глаза не хочется. Знаю, что мама скажет на мои придирки: «Боже, никогда не жила со свекровью, и вот, родила её»

— Ну всё, — зевнула, и открыла глаза.

А я не дома. Я… я же в Петербурге, и даже не в отеле, а…

Игнат!

Оглянулась — его нет, зато в ногах скомканный плед, в который я шустро завернулась.

— Боже, — прошептала, чувствуя удушающий стыд.

Раньше я в голос смеялась над рассказами друзей, и над фильмами, где девушка после ночи с мужчиной ударялась в стенания: «Я не такая!», но… я же не такая! Ну не могла я с незнакомцем уйти, и так откровенно себя предлагать.

Не могла!

Но делала это. Я! Чёрт, и ведь не обвинить никого, в той квартире, куда меня Женька притащила, я даже не пила ничего, и не ела. Значит, подсыпать мне ничего не могли.

А жаль. Я бы хоть на наркотики свое поведение с чистой совестью спихнула. Но никаких наркотиков не было. Была пара глотков алкоголя — здесь, в квартире Игната. И когда я их делала, я уже знала, что будет дальше.

Кошмар какой!

«Если я сейчас выйду, и начну ныть, что я не такая, то буду дурой» — пришла вроде как умная мысль.

Или глупая — тут как посмотреть, опыта у меня нет абсолютно.

Хотя… опыт уже есть. Еще какой.

Встала с кровати, нашла свое платье, и натянула его — немного мятое, я помню, как его лишилась. Как лежала с раздвинутыми ногами, как между них была голова Игната.

И как это было восхитительно! Даже при воспоминании об этом — горячий, чуть шершавый язык, с напором ласкающий меня — томление охватывает. Низ живота тяжелеет, горит, а затем… тянет болью.

Боль до сих пор ощущается, и дискомфорт. Больно сейчас, а в тот, самый первый миг, я думала, что умру. А подруги-то говорили, что это вполне терпимо — девственности лишаться. Да если бы меня кто-то предупредил, что будет такая режущая, острая боль, то я…

… я все равно бы это сделала. С Игнатом. Боль потом утихла, и больше не вернется. Даже хорошо, что она была такой сильной.

Я всё прочувствовала. Так и должно быть. Наверное, именно так я и хотела — полного обладания, наслаждения от чужой силы и собственного бессилия, как жертва перед диким зверем — безудержным, яростным, голодным до одной меня.

Но хватит прятаться!

Белье я надевать не стала. Прошмыгнула в коридор, а затем и на огромную кухню, кажущуюся еще более пустой, чем вчера. Столько пространства! У нас дома тоже так, но мама накупила гораздо больше техники, всяких украшений, милых мелочей.

А здесь — воплощение минимализма.

Игнат — аскет? Буду знать.

— Проснулась? Кофе или чай?

— Кофе, — я улыбнулась мужчине.

Он одет только в домашние темно-серые штаны. Лучше бы футболкой озаботился, а то я пялюсь на его торс как дурочка какая-то. Но взгляд я отводить не стала. Смело подошла к поднявшемуся мужчине, и потянулась за поцелуем.

И получила его — короткий, но вспышкой зажегший во мне желание и обожание. Вот только Игнат колебался, пусть долю секунды, но я это уловила.

— Сейчас кофе тебе налью, — он мягко отстранил меня, во взгляде я увидела тень сожаления.

И все поняла.

Опустилась за барную стойку, на лицо надела привычную маску — что-то, а лицо нас педагоги научили держать. Даже тех, кто танцевал как коряга, и годился только канделябры по сцене таскать, и исполнять роль мебели — все умели делать хорошую мину при плохой игре.

— Сахар? Сливки?

— Нет, спасибо. Обычный эспрессо, — доброжелательно ответила я.

— Игнат у кофемашины, спиной ко мне. Ближе к шее она расцарапана — это я его так? Ну что ж, пусть запомнит. Навязываться я не стану.

Жалеть о том, что случилось — тоже. А вот жалеть о том, чего не случилось — буду, и очень долго.

— Если захочешь с сахаром, то вот, — Игнат поставил передо мной чашку, и указал на сахарницу. — Если хочешь принять душ, то можешь не стесняться. Или…

— Я у себя в отеле его приму, — перебила, и взглянула внимательно в его глаза.

Позволила дать понять, что мне все ясно, и не нужно расшаркиваться. Переспали? Бывает, жениться не обязательно.

Хотя обидно. Чертовски. Каждой девушке хочется, чтобы после первой близости ее целовали, заверяли в чувствах, а не подбирали слова, чтобы намекнуть, что неплохо бы распрощаться.

— Слава…

— Что? — сделала аккуратный глоток, и поставила чашку на стойку — горячий слишком. Если поперхнусь, то маска с лица спадет сухим гипсом, и я разревусь.

Лучше не рисковать.

— Прости, — бросил он.

На лице у него сожаление. Причем искреннее, и от этого еще больнее.

— Не нужно меня оскорблять своими извинениями.

— Ты же понимаешь?

— Наверное, — пожала плечами. — Сейчас кофе допью, и домой. Не переживай.

Может, у него девушка? Или вообще о жене наврал. Она в командировке, все по классике. Хотя… нет, квартира холостяцкая, никакая женщина здесь не живет, и долго не жила. Значит, это я такая непривлекательная, раз меня хочется поскорее выпроводить?!

— Ты чудесная девушка, и эта ночь… для меня, наверное, лучшая. Хотел бы думать, что и тебе было хорошо. Но, хоть это и звучит банально, дело не в тебе, а во мне.

— Звучит заученно, — усмехнулась я.

— Так и есть. Репетировал, — признался Игнат.

— Ладно, речь я оценила. Можешь не объясняться. Братьев-дядьев натравливать на тебя не стану, караулить у дома тоже. Я все понимаю. Так что давай без разговоров. Не хочешь, и не надо, — как можно более равнодушно бросила я, и переключила внимание на кофе.

Козёл! Хотя… может, это я дура, а он нормальный? Не зря же придумали, что сразу давать нельзя. Правило трех свиданий, как минимум, и все в духе того, что «зачем покупать корову, если молоко дают бесплатно?»

6

Мы с Игнатом в машине.

Я молчу. Он молчит. Жалеет, или нет — плевать.

Я не жалею.

Понимаю, что это, наверное, не любовь, а чистая страсть, или же тень любви, ее начало, которое могло перерасти в нечто большее. Но не сложилось. Бывает. Это жизнь.

Мой педагог — Нина Васильевна — говорила, что ей в молодости, несмотря на красоту и талант, долго не позволяли танцевать партию Жизель. Потому что тогда она еще не любила, потому что тогда ее еще не предавали, не бросали, не отмахивались от нее. И любовь казалась светлым чувством. И только когда она пришла на одну из репетиций разбитая и уничтоженная после предательства мужа, тогда её и утвердили на эту роль.

Даже в разочаровании есть толика горького очарования. И все это может пойти на пользу.

— Может, в ресторан? Ты голодна?

— Нет, — легко улыбнулась Игнату.

Он уверенно ведет машину. Недоволен, хмурится. Он как отражение Петербурга, этого мрачного, величественного города.

— Надолго в Питере?

— Не знаю, — пожала плечами, — Обратный билет еще не куплен.

— Чем займешься сегодня?

— Чем-нибудь.

Чем я займусь? Как обычно — растяжкой. Даже в путешествиях, даже после травмы нужно стоять у станка, и тянуться, тренировать балетные позиции. Станок мне сейчас заменяет обычная вешалка для одежды — не слишком удобно и привычно, но хоть что-то.

А потом я пойду гулять. По Рубинштейна, а затем, как обычно, буду стоять у Исаакиевского — люблю это место.

— Вот мой отель, останови на парковке, пожалуйста.

— Здесь? — фыркнул Игнат. — Хреновое место, Слава.

— Зато недорогое.

— Тебе нужны деньги? Все совсем плохо? Я могу помочь. Снимешь хороший номер, и…

— Не стоит, — покачала головой. — Меня все устраивает.

— Даже тараканы и клопы?

— Мы сдружились, — хихикнула я.

Отель, нужно сказать, и правда жуткий. Родители исправно снабжали меня деньгами, но я не тратила, копила. Сама не знаю, на что я откладывала. И отель этот… да, он ужасен, но зато расположение прекрасное, и мы с Женькой неплохо уживаемся в одной комнате.

Уживались.

— Спасибо, что подвез. Пальто возвращаю, — скинула его на сидение, и хотела выйти из машины, но Игнат остановил, мягко сжал мою ладонь. — Что? Здесь два шага, не замерзну в платье.

— Про отношения я тебе все объяснил, но… как ты смотришь на то, чтобы встретиться? И встречаться, пока ты в Петербурге?

— Без обязательств, ты имеешь в виду?

— Да.

— Только секс?

Игнат поморщился, но кивнул.

А я… я не знаю. И ладонь чешется, просит пощечину отвесить — да как он смеет?! И соблазнительно это — согласиться. Рядом быть, Игнат ведь не просто понравился мне, здесь нечто большее. Любовь? Тяга? Страсть? Похоть? Все вместе? С первого взгляда, как удар ножом в сердце — выжить можно, но шрам останется навсегда.

Можно согласиться, присмотреться к нему, быть рядом. И направить туда, куда нужно мне — к отношениям. Не может ведь все быть так жутко, он утрирует, должно быть.

— Я… — начала, и замолчала.

Сбилась. А ведь хотела согласиться. Хотела бы снова оказаться с ним на простынях, только чтобы уже не было больно, а чтобы было только хорошо — руки, губы, кожа к коже. Запах секса.

Только Игнат. Рядом со мной.

— Нет, Игнат. Это не для меня. Может, несовременно это, но просто секс и никаких обязательств — такое меня не устраивает. Но о прошлой ночи я не жалею, — ласково провела по его щеке, и высвободила ладонь из мужской хватки. — Спасибо, что подвез.

— Стой, — рыкнул. — Пальто возьми, даже двух шагов может хватить, чтобы заболеть.

— Я закаленная.

Не нужно мне его пальто! Мне он сам нужен! Он!

— Тогда… поцелуй на прощание? — Игнат нагло посмотрел на меня.

Не смогла не восхититься — вот это жестокость!

— Пока, — повторила, и вышла из машины.

Ко входу в отель шла, не оборачиваясь. Знаю, он еще не уехал, машина на месте, и я не жду, что за мной побежит, как герой какой-нибудь романтической комедии.

А ведь хотелось бы.

Достала отключенный мобильный, сняла чехол, и вытащила из него карту от номера. А затем зашла в отель, слыша, как за моей спиной тронулась машина.

Уехал.

Что ж… обидно, но переживу.

— Ты где шлялась? — напустилась на меня Женя, едва я вошла в наш номер. — Я тебе с семи утра звоню, блин!

— Гуляла. Ты, как вижу, тоже гуляла, — холодно ответила.

Вид у подруги так себе. Губы как подушки — опухшие, красные. Шея и подбородок расцарапаны. Боюсь представить, чем она занималась.

Хотя… должно быть, тем же, чем и я.

— Гуляла, но с пользой для дела! Ты в курсе, что нужны танцовщицы и солистки для «Спартака»?

— В ноябре?

— В начале декабря новый состав начинает репетиции, а в январе будут спектакли. Угадай, кого ты вчера отшила, дура? Второго режиссера!

— А ты его утешила, — усмехнулась я, вспомнив этого урода.

Не знала, что это второй режиссер. А даже если бы знала, все равно не позволила бы к себе в трусы лезть.

— А я начинаю репетировать в труппе, дурочка. Здесь, в Петербурге! И вот увидишь, примой стану! Так где ты была?

— Я не хочу об этом говорить, — взяла полотенце, халат, захватила телефон и пошла в душ.

Вода холодная, нужно как обычно пять-десять минут ждать, пока не польется теплая. Сначала позвонила родителям, вчера-то совсем из головы вылетело это. Пока говорила, злилась. Ну почему так? Почему до сих пор нужно за все платить своим телом?

Может, и хорошо, что у меня травма. Не могу я по таким правилам жить.

— Ай, — выдернула ладонь из-под воды — уже кипяток, скинула платье, и хотела войти в душ, но телефон зазвонил.

Первая мысль, отчего-то — Игнат.

Но нет. Это Нина Васильевна. Да и откуда Игнату мой номер знать? Он его даже не спрашивал.

— Здравствуйте.

— Привет, Ярослава. Ну как ты, девочка моя? Лучше?

И снова это чувство вины. Перед той, которая столько сил в меня вложила, которая наравне со мной радовалась тому, что я буду на сцене блистать. А я вместо этого так бездарно сломалась.

7

Хотелось бежать к Игнату, плюнув на полотенце на голове.

На свой вид. На манеры.

Пришёл! Пришёл ведь ко мне, несмотря на то что наговорил всяких глупостей, а значит…

— А что это значит? — пробормотала я себе под нос.

Но слова мои заглушал шум фена.

Вдруг Игнат приехал повторить своё щедрое предложение побыть его временной любовницей без обязательств? Я бы не удивилась, не в розово-ванильном мире живу. В первый же час после знакомства мужчине отдалась, не станет же он думать, что я высоких моральных принципов. Даже несмотря на то, что девственницей была.

Если повторит свое предложение, вежливой я уже не буду.

Меня разрывало любопытство, и негодование. Прокручивала в своих мыслях, зачем Игнат мог явиться, и злилась. Злилась, пока сушила волосы и делала укладку. Злилась, когда наносила макияж, отчего он стал похож на грим Черного лебедя.

А когда одевалась, чулки порвала. А ведь консультант меня уверяла, что их и гвоздем не порвать — новейший материал, тонкий, но прочный как кольчуга. Ха! Какая там кольчуга против женской злости?!

— Так, хватит, — заставила себя остановиться посреди комнаты.

Закрыла глаза, и начала считать вдохи и выдохи.

Медленнее. Еще медленнее и спокойнее… во-о-от! Теперь хорошо, и можно идти к Игнату. Не спеша. Не стоит бежать к мужчине, и позорить себя.

Впрочем, слишком долго тянуть тоже глупо и инфантильно.

Надела удобные ботиночки на невысоких каблуках, чтобы поберечь ноги, и вышла из номера. А затем и из отеля.

Игнат стоит у крыльца, между компактным входом в отель и обувным магазином.

— Думал, ты уже не выйдешь, — не очень довольно произнес он, и протянул мне букет цветов. — Прости, что розы. Банально. Но вкусов твоих я не знаю.

— Я люблю розы, — трепетно приняла букет. — Спасибо. Только у меня вазы нет.

— Пойдем, купим? — Игнат протянул мне руку, и я её приняла. — Какие цветы ты любишь?

— Тюльпаны. Мама все время шутила, что я была бы идеальной сотрудницей бухгалтерии, и восьмого марта радовалась бы больше всех трем тюльпанчикам.

Игнат хохотнул, а я покраснела — Боже, что я несу? Какая бухгалтерия? Мама много шутит, не все же на Игната вываливать.

А мне хотелось. Болтать, шутить, чтобы не сделать то, на что характер подбивал — прямо вытрясти из Игната, зачем он пришел. Чтобы четко и ясно сказал.

Но так нельзя. Потому… идем за вазой.

— Тюльпаны, значит? Я запомню. А украшения? Бриллианты? — мы обошли огромную лужу, не размыкая рук.

— Я только жемчуг ношу. Бриллианты скучные.

И мне не по возрасту.

— А любимый цвет? — не глядя на меня спросил Игнат, и резко сжал мою ладонь. — Черт, прости, Слава. Херню несу какую-то. Я, правда, думал, что ты пошлешь меня. Заметила, розы без шипов? Чтобы по морде не так больно было получать.

— Обезопасил себя? — усмехнулась я.

— Не хотел ехать домой, истекая кровью.

— Я хорошо воспитана, чтобы драться. Да и не виноваты розы ни в чем.

— Ну да, виноват я. Спасибо, что вышла, хоть мне и пришлось ждать целый час, — Игнат бросил укоряющий взгляд на меня.

— Повторюсь: я хорошо воспитана. А воспитанные девушки не выходят из дома с полотенцем на голове.

— Значит, мне повезло, что моя девушка хорошо воспитана? — мы остановились у небольшого магазинчика с богемским хрусталем.

Но внутрь не вошли. Игнат придержал меня у входа, и так мы и застыли: я с букетом, и Игнат с хмурым выражением на лице.

— Ты предлагаешь мне стать твоей девушкой или похоронным агентом? Что у вас с лицом, молодой человек? — улыбнулась я.

А душа запела. Вот буквально, я услышала, как внутри словно колокольчики нежный перезвон устроили, и всё существо вверх стремится, будто тело потеряло вес, и я сейчас взлечу как фея Динь-Динь.

— Молодой человек — уже не такой молодой, и вообще тот еще псих. Пытается вести себя как нормальный, но понимает, что выходит херово, отсюда и проблемы с лицом, — отрапортовал Игнат. — А если серьезно, Слав, прости за утро. По-другому оно должно было пройти.

— Да. По-другому. Но ты был честен. Или нет?

— Был честен. А потом подумал, и… — Игнат махнул рукой, и завел меня в магазин, так и не договорив.

Но я ведь правильно поняла — он предлагает мне стать его девушкой? Или констатировал факт? Или что?

В отместку за подвешенное состояние, вазу я выбирала долго и придирчиво. Заодно проверяла, такой ли Игнат псих, и станет ли злиться из-за того, что я битый час рассматриваю вазы с таким тщанием, словно свадебное платье выбираю.

Но нет, Игнат хоть и не выглядит довольным жизнью, но спокойно стоит рядом. Иногда вздыхает тяжело, но терпит.

— Неужели все? Уверена, что не нужны фужеры, сахарницы и графины? — съязвил мужчина, когда мы покинули магазин с выбранной вазой.

Я сузила глаза, и остановилась.

— Фужеры, говоришь? А давай вернемся, я видела премиленькие, но нужно сравнить, и…

— И нет. Идем, — расхохотался Игнат, и потянул меня к отелю. — А ты, оказывается, вредная, а говорила, что хорошо воспитана!

— Я слишком хорошо воспитана, пожалуй. Перестарались воспитатели. Будь я чуть хуже воспитана, я бы спросила, что заставило тебя передумать, и приехать. И что означает твое заявление, что я — твоя девушка. И что будет дальше. Но я не спрашиваю, я думаю о хрустале, — приподняла бровь, окидывая Игната выразительным взглядом.

Я, конечно, согласна быть его девушкой, но хотелось бы хоть немного романтики. А то началось все с постели, сейчас я получила цветы, а конфеты? А рестораны? А прогулки по Неве под мостами?

— Слава, — мы остановились у входа в мой отель, — я говорил тебе правду утром. На отношения я давно забил. Монахом не жил, я даже близко не монах, и вообще не спец в отношениях. Последние длились около двух месяцев, и было это двенадцать лет назад. Потом — сама понимаешь, без обязательств.

— Спасибо за подробности. Это то, что мне нужно знать на первом свидании, — внимательно осмотрела розы, может найдутся шипы, все же? Хоть один?

8

Согласна ли я на отношения?

Да.

Да!

Да, Боже!!!

— Так что, м? — Игнат провокационно потерся об меня колючим подбородком, слегка оцарапывая щеку. — Ты будешь моей, Слава?

И шепчет ведь. Горячо. Дыханием обжигает, смущение вызывает. И… жар. Я вспоминаю его голову между моих ног, и хочу еще.

Отношений.

Любви.

Секса.

Игната хочу!

— Я подумаю, — сдержанно ответила, и отстранилась мягко. — Подождешь? Я цветы в вазу поставлю, ладно?

Он, кажется, искренне удивился. А я воспользовалась моментом, и юркнула в отель.

Цветы подрезать нечем, прикормки нет. Жаль, недолго простоят… впрочем, еще не вечер, и можно забежать в цветочный за этими мелочами. Игнат не откажет.

А вдруг я выйду, а его нет? Вдруг обиделся на такой мой ответ?

«Если обиделся, то он дурак, — рассудила я. — Я ведь не отказала, я просто «да» не сказала»

Поставила цветы на прикроватную тумбочку, и снова вышла из номера. Походка нервная, а я ведь умею идеально её контролировать, но… волнуюсь очень. И вообще не верю, что со мной все это происходит.

Лет до двенадцати я мечтала о принце из сказки. Затем мои мечты стали чуть более взрослыми, но все равно наивными — хотелось блистать на сцене, и чтобы меня, приму-балерину, увидел какой-нибудь молодой и красивый аристократ. Или, на худой конец, не аристократ, а миллиардер. Но обязательно, молодой и красивый.

А после травмы, когда мама с папой сидели со мной рядом, и мама рассказывала о своем опыте болезни, я отбросила эти мечты. И захотела также, как у родителей — чтобы любовь была. Только влюбляться я, почему-то, могла только в героев книг, в актеров, но никак не в обычных парней.

И тут Игнат. И чувства, буквально оглушившие меня, сбившие с ног так, что взлететь хочется. Он не британский аристократ, и не миллиардер, и… и хорошо, что так! Мне кажется, что все они — те еще засранцы.

Я вышла на крыльцо. Игнат сразу же бросил зажженную сигарету в урну.

Курит, значит.

Взглянул на меня с тенью недовольства, и я приподняла бровь:

— Что?

— Снова испугался, что не выйдешь. Трусом становлюсь.

— Почему я должна была не выходить? — взялась за его локоть, но рука сама собой соскользнула вниз.

И мы переплели ладони.

Да, так намного лучше.

— Почему ты должна была не выходить? — не очень весело усмехнулся Игнат. — А почему ты не согласилась быть моей?

— Я не отказала.

— А что ты сделала?

— А ты догадайся, — придвинулась к нему, прикоснулась щекой к мужскому плечу. — Догадайся, Игнат. Все ведь просто.

Он приноровился к моему шагу, и мы пошли по тротуару, проигнорировав его машину.

Если бы Игнат спросил в лоб, надавил, то я бы сказала, что я — его. Но хочется-то иного: чтобы он постарался, чтобы были свидания, походы в кино, в кафе.

Цветы.

Конфеты.

А просто сказать: «мы вместе», и пойти к нему ночевать я всегда успею.

— Понял, — улыбнулся он. — С тобой не будет просто, да?

— А ты бы хотел, чтобы было просто?

— А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос, Слав?

— Бывает. Кто из нас без недостатков, — тихо рассмеялась я.

И мы пошли по улице, болтая обо всем на свете. Что может быть лучше, чем быть влюбленной девушкой в Питере?

Это у нас с мамой общее — чувства к этому городу. Он не самый удобный для жизни, с бестолковым движением, с машинами, припаркованными прямо на дороге, но все недостатки искупают достоинства. Это даже не архитектура и величие, а сама атмосфера.

Можно не смотреть на Неву, и на дома, и на мосты. Можно просто поднять глаза на небо — в Петербурге оно особое, по одному лишь небосводу можно этот город узнать. И по воздуху.

— И как все будет, Игнат? Я помню про то, что ты мне рассказывал о себе. Не преувеличивал?

— Преуменьшал даже.

— Мне не сложно пересмотреть гардероб, и отчитываться перед тобой, и…

— Нет, — оборвал он, и покачал головой. — Не нужно.

— Почему?

— Я хочу попробовать без всего этого, Слава, — мы остановились на набережной. — Без контроля, без допросов. С тобой хочу по-нормальному. Мне раньше эти мои качества не мешали, я как-то не предполагал, что встречу такую нежную девочку. А сегодня решил — к черту.

— Мне, если что, не сложно подстроиться. Имей в виду.

— Сначала не сложно, а потом станет невыносимо. Лучше начать правильно, — он обнял меня, прижал к горячему телу, и прошептал: — Но не настолько правильно, чтобы я сегодня же не затащил тебя в кровать.

— Эй, — рассмеялась я.

— Слав, я все понял. Будем гулять, разговаривать, ходить на свидания, и вообще утром, днем и вечером я буду примерным мальчиком. Но не ночью.

— Я подумаю, — задрала я нос.

Наверное, сегодня не стоит идти к нему, хотя… а почему не стоит-то? Зачем терять время?

Или лучше подождать?

Ох, нужно подумать. Игнат говорит, что у него нет опыта отношений, но ведь и у меня его нет. На этом поле мы равны.

— А почему ты такой? Ну, этот контроль?

Игнат облокотился спиной о парапет, и я прижалась к его груди. Закинула руки на его шею, и… так это естественно — стоять так близко, обнимать его, слышать, как бьется его сердце. Непривычно, волнующе, смущающе, но естественно.

И безумно приятно.

— Почему я псих?

— Ты не псих, — нахмурилась я. — Но, если это не тайна, то расскажи, в чем причина. Если она есть, конечно.

— Причина всегда есть. На самом деле, это ерунда, и будь у меня немного иной характер, все было бы нормально, но… видимо, предпосылки были, Слав.

Игнат замолчал. На его лице сомнение, и я понимаю его — все же, мы слишком мало знакомы. Страшно представить, но меньше суток. Потому я уткнулась щекой в его плечо, рассматривая Неву, и прошептала:

— Если не хочешь — не рассказывай. Я не обижусь. Понимаю, что это личное.

Он провел ладонью по моей спине, и я не смогла сдержать улыбки, когда рука достигла моей талии. Я буквально почувствовала, как трудно было Игнату остановиться, и не опустить ладонь ниже. Но не станет же он лапать меня среди толпы местных и туристов.

9

Наши дни

Первое, что я почувствовала — это головная боль. Тупая, словно кто-то методично вдавливает в виски тонкие иглы.

И тошнота. Жуткая. От слабого запаха сигарет, пропитавших все вокруг. От ароматизатора.

Кажется, я была в обмороке часы, и абсолютно потерялась во времени. Открыла глаза, и поняла — я в машине, на переднем сидении, в нашем подземном паркинге. А рядом… нет, мне ведь это показалось? Он не мог приехать?

Повернула голову влево, и застонала.

Игнат. Здесь, со мной. Значит, мне не померещился он… к сожалению.

— Сейчас поедем в больницу, — встревоженно произнес он. — Я успел тебя поймать, но мало ли.

— Мы не поедем в больницу, — покачала я головой, и тут же пожалела об этом — затошнило еще сильнее. — Почему у меня мокрое лицо?

Игнат кивнул на бутылочку с водой.

Значит, пытался меня в чувство привести? Как мило с его стороны. Сейчас растаю от такой заботы.

Вдохнула воздух через стиснутые зубы, и буквально приказала себе не язвить — ни мысленно, ни вслух. Номер явно не пройдет.

— Что ты делаешь? — отшатнулась от Игната.

— Пристегиваю тебя. Мы в больницу.

— Все нормально!

— Все НЕ НОРМАЛЬНО! Ты в обморок упала.

— От «радости» видеть тебя, — прошипела я. — Может, сделаешь для меня хоть что-то хорошее, и уедешь туда, где был все эти месяцы?

Дурнота потихоньку отступает. Обмороки — не моя тема, я на удивление здорова, врачи радуются. Да и сама я за собой слежу — питание разработала совместно с диетологом, чтобы ребенку поступали нужные витамины; да и сами витамины я пью в нужном размере. И гимнастикой для беременных занимаюсь.

Свежий воздух, фрукты… сейчас все для ребенка, чтобы хоть как-то компенсировать свои к нему чувства. Которых как не было, так и нет.

Я открыла дверцу, и вышла на относительно чистый воздух. Сразу стало хорошо — присутствие Игната больше не давит, мне теперь некомфортно находиться с ним в закрытом пространстве.

— Слав, не капризничай, едем в больницу, — устало произнес он, выйдя за мной. — Мы поговорим потом, и все уладим.

— Мы ничего не уладим. И говорить о прошлом я не желаю.

Я даже думать не хочу о том, что между нами было в последние дни нашего романа. Вот бы стереть память, и вспоминать только приятное, оно ведь было. И много. Но помнится почему-то только о самом плохом, и это плохое перечеркнуло абсолютно все.

— Я…

— Ты просто сломал мне жизнь. Так что уезжай, — пробормотала я, и пошла по парковке.

Сейчас я просто хочу домой.

Я не верила, хотя искренне хотела, чтобы Игнат оставил меня в покое. Но, разумеется, он пошел за мной. Думала, схватит, и силой затащит в машину — это в его репертуаре.

Но он не прикоснулся ко мне.

Знает, как я отреагирую на его прикосновение? Помнит?

Я вышла на улицу, и направилась к дому. Ребенок тревожно зашевелился, завозился во мне, и я привычно погладила живот — дочка всегда успокаивается от моих прикосновений, может, чувствует их?

— Кто? — коротко спросил Игнат.

Остановилась, не дойдя до входной двери.

В дом я его не поведу. Не хочу, чтобы родители узнали. Чтобы Игнат разговаривал с ними. Мне ведь удалось обмануть папу, да и мама не лезет мне в душу. Но после визита Игната они все поймут, почувствуют.

Нельзя, чтобы они узнали обо всем, через что я прошла.

— О чем ты? — повернулась к Игнату лицом.

— Мальчик или девочка?

— Тебя это не касается!

— Только не говори, что ребенок не от меня. Я не поверю.

— Надо же, — усмехнулась горько. — И года не прошло, как из шлюхи я превратилась для тебя в святую. Ты же сам мне говорил…

— Я ошибся, — перебил Игнат глухо. — Крыша поехала, Слав. Вообще не понимал, что творю. Прости. Прости меня, пожалуйста.

Такое вообще можно простить? То, что он со мной сделал?

Только женщина, лишенная любви к себе и самоуважения способна после такого простить мужчину. Как бы сильно она его ни любила.

А я любила. И сильно.

— Девочка, — выдохнула я. — У меня будет дочь.

— У нас, — поправил меня Игнат.

— У меня.

— Слава, — он сделал шаг мне навстречу, и я отшатнулась. — Черт, боишься меня? Не стоит. Я… ты ведь знала, какой я, — Игнат сжал ладони в кулаки, и остановился. — Ладно, я не стану к тебе прикасаться. Слав, сейчас все нормально, я долго ходил к психологу. И… и я понял, что натворил. Не сразу, примерно через полтора месяца после твоего ухода. В ужас пришел от самого себя, сначала хотел за тобой погнаться сразу. Я ведь не прекращал тебя любить.

— Не нужно об этом, — взмолилась я.

Но Игнат не услышал меня, или сделал вид.

— Остановился. Заставил себя не трогать тебя, ведь тебе так лучше. Без меня.

— Но ты приехал. Зачем?

— Рамиль тебя видел. Прислал фото. После этого я не мог не приехать, — Игнат окинул мой живот взглядом. — Мы можем все наладить, я работал с психологом, тебе ничего не грозит.

— Нет!

— Я в любом случае не смогу оставить ни тебя, ни свою дочь. Тебя я люблю, и её уже тоже. У тебя нет выбора, прости, — произнес Игнат без капли сочувствия.

Любит он меня… да лучше бы не любил. Лучше бы мы вообще не встретились в этом мире! Но ребенок… я знаю, как он относится к малышам. Знаю, что хотел детей. И детей он никогда не обижал.

Боже, как странно. Я ношу под сердцем дочь, и не испытываю к ней любви, а Игнат её уже любит!

Эта мысль чуть с ног меня не сбила. Сколько месяцев я тихо ненавидела себя за отсутствие чувств к собственному ребенку, и сейчас эта ненависть достигла точки кипения.

Я ужасна.

Так не должно быть.

Всего этого вообще не должно было случиться!

— Ты знаешь, когда я забеременела? — прошептала я. — В тот самый день. В последний. Думаешь, я рада ей?

— Слава…

— Я не рада, — всхлипнула я. — Не рада тому, что беременна. Она есть, — ткнула я себя в живот, и слизнула соленые капли слез с губ, — а я не могу её любить. Собственную дочь! И, наверное, не полюблю, даже когда она родится. Все время вспоминать буду, что ты сделал.

10

8 месяцев назад

— Ой, — испугалась, схватилась за смеющегося Игната.

И сама рассмеялась. Хороша балерина — на ногах не устояла.

— Я куплю тебе побольше зонтов, всегда носи с собой. Это Питер, малышка. То снег, то дождь.

— То все вместе взятое, — проворчала я.

— Мы как раз у моего дома. Удачно получилось. Зайдем? — предложил Игнат.

Я путаюсь в собственных чувствах. С главным я определилась, а вот с составляющими моего счастья — нет. Хочу постепенно, не торопясь, и в то же время хочу все и сразу. Странные мысли, глупые. Я жду прогулок, признаний, ухаживаний, чтобы Игнат добивался меня, а еще хочу прямо сейчас подняться к нему, скинуть одежду, и отдаться его рукам.

Губам.

Чтобы было жарко и стыдно.

Чтобы было хорошо и больно.

Чтобы были он и я. Мы.

— Идем, — Игнат потянул меня по улице, и ускорил шаг. — Не хватало еще, чтобы ты заболела.

— Мы к тебе?

— Ко мне.

— А почему не в кафе? — я с улыбкой кивнула на милое, уютное заведение.

Там, за стеклами в разводах дождя, сидят люди, и вдыхают идущий от кружек аромат кофе. Кто-то глинтвейн попивает. Чертовски заманчиво, но не заманчивее предложения Игната.

— Почему не в кафе? Потому что твое место в моем доме.

— Очень удачно пошел дождь со снегом, да? И мы как раз рядом с твоей квартирой, — подколола я, сглаживая его резкость.

Мы вошли в арку, Игнат остановился. Плечи его немного опустились, расслабились.

— Я давлю, да?

— Я уже поняла, что ты не любишь, когда с тобой спорят.

— Останавливай меня, Слава, — нахмурился он. — Если хочешь, мы пойдем в кафе.

Я опустила глаза, и заметила, что в правой руке Игната зажата связка ключей. Без брелока… эх, а на моей связке ключей что только не навешано. Значок балерины; маленькая, вечно оцарапывающая меня Эйфелева башня; отобранный у папы еще в детстве значок футбольного клуба «Динамо», и еще Бог знает что.

— Поднимемся к тебе, — мягко сказала я, разжимая мужскую ладонь.

Сама достала ключи, и открыла калитку. А затем с улыбкой вернула связку.

Зачем спорить с ним по мелочам? Зачем останавливать?

— Дождь, и правда, пошел удачно, — опасно блеснул глазами Игнат.

— Удачно, но… сегодня ничего не будет.

— Посмотрим, — он притянул меня за талию.

И поцеловал.

Мы в темноте двора-колодца, звезд не видно, только капли дождя на мужских скулах, и в них отблески из чужих окон. Я хочу смотреть, но целоваться лучше с закрытыми глазами. Чувствовать его мягкие губы, настойчивый язык, наполнивший мой рот, захвативший меня в плен. И вкус, Боже, какой у него вкус!

Я бы так и стояла с Игнатом в этом пустынном, гулком дворе. Мне не холодно, я плотно вжата в мужское тело… мне жарко. От поцелуя, переставшего быть нежным, и от собственных мыслей. Я уже знаю, что такое близость, и подчинение мужской силе. И от знания этого, от картинок прошлой ночи ноги мои слабеют. Я бы упала, не держись я за Игната, не обнимай я его также безжалостно, как и он меня.

Может, черт с моими глупостями? Пусть он снова сделает меня своей, но… вдруг завтра повторится все то же, что было сегодня? Утро станет безрадостным, Игнат снова решит, что он не для меня, а я не для него?

— Мы посмотрим фильм, — взволнованно, чуть ли не заикаясь, выдала я.

Заставила себя отстраниться от Игната. Это было физически больно сделать, и холодно стало. Неуютно под этим дождем, смешанным со снегом.

— Посмотрим, — повторил Игнат, приподнял меня, и вошел в темный подъезд со мной на руках.

— Отпусти, ты чего?

— Темно. Не хочу, чтобы ты упала. Да и своя ноша не тянет, — усмехнулся Игнат, и поставил меня на ноги только у лифта.

Дурной какой. И офигенный.

Я старалась не пялиться на Игната, вести себя сдержанно, и прогоняла из головы пошлые мысли. Но они настойчиво не хотели убираться.

Тот же лифт. Тот же мужчина. Тот же темный, обжигающий взгляд. Все, как вчера, за исключением того, что я уже знаю вкус его поцелуев. И губы мои покалывает, когда я смотрю на него.

— Фильм, Игнат. Мы будем смотреть фильм. И никаких «посмотрим», — хрипло произнесла я, когда он пропустил меня в свою квартиру.

— Думаю, я сумею тебя уговорить. Стоять. Я сам, — Игнат придержал меня, запретив двигаться.

Свет он не включил. Я стою спиной к нему, жар снова опаляет меня изнутри от его опасной близости. И прикосновения — невинные… почти. Его ладонь на моей, обтянутой кашемировым пальто, спине. Движется неторопливо, к поясу, за который тянет.

Медленно. И вот, пояс свисает с талии, а я продолжаю стоять, как заколдованная.

— Я сама, — прошептала я, но руки к застежкам не протянула.

— Нет. Могу ведь я поухаживать за своей девушкой. Раздевать тебя буду только я, — выдохнул Игнат мне в затылок.

Я едва сдержала стон.

Он не заставил меня повернуться к себе. И не обошел. Просто обнял со спины, и я, не выдержав, откинула голову на мужское плечо, позволяя Игнату вести в этом танце. Пальцы его пробежались по моей груди, я не должна бы ничего чувствовать, на мне слои одежды, но… я чувствую все. Каждое нажатие, каждое движение.

Он расстегнул пуговицу на моей груди, и спустился ниже, еще медленнее, чувственнее. Это уже пытка, сердце колотится, стучит в грудной клетке так, что руки дрожат от набата и манкости этой темноты, пропитанной возбуждением.

Игнат расстегнул пуговицу на талии, и провел ладонью к низу моего живота.

Это плохо закончится. Или хорошо…

Я с писком отскочила под хриплый мужской смешок, и быстро стянула с себя пальто. А Игнат, наконец, включил свет.

— Боишься? — довольно оскалился мужчина.

— Не дождешься. И… я серьезно, сегодня ничего не будет. Мне еще немного больно, — смутилась я под его взглядом, и протянула пальто. — Нужно подождать.

— Можем попробовать кое-что другое.

— Игнат, — рассмеялась я нервно, — ты только о сексе думаешь?

11

Балеринам положено беречь ноги. Этому нас учили сызмальства. Нина Васильевна даже рассказывала, как ходила на статусные мероприятия — просто появлялась, её фотографировали, и она уезжала минут через десять, отдав дань уважения.

Танцы, тренировки и растяжки должен сменять отдых.

Да, ноги нужно беречь, но в отель я неслась, как на крыльях, и только у входа притормозила. Как раз засветило солнышко, настроение не прекрасное, а божественное. Восхитительное!

Нужно обрадовать родителей, но сначала… сначала Игнат.

— Да, — ответил он почти сразу.

— Привет. Роль моя! — я чуть ли не визжала от радости. — Моя, Игнат, представляешь? Я… я так счастлива!

— Что за роль?

Игнат ведет себя сдержанно, как и вчера вечером. Он не запретил, не выразил словами своего неудовольствия, хотя я понимаю и помню — ему все это не нравится. Но он привыкнет, поймет. Должен понять!

Ночью я попросила отвезти меня в отель, и заснуть я смогла далеко не сразу. Паниковала, смотрела на часы, и считала время, через которое я должна буду встать, умыться, приготовить пуанты, колготы и боди. Эта рутина привычна — немного перетянуть грудь, соорудить тугую прическу, и залакировать её так, чтобы ни один волосок не выбился.

Я так и сделала. Но не выспалась жутко, и думала, что провалюсь. Даже мысль была не ходить, и не позориться. Травма все еще дает о себе знать, труппа незнакомая, но я справилась.

Смогла.

— Сначала на меня взглянул руководитель труппы, потом позвали художественного руководителя. Я была согласна и на кордебалет, многие ведь лет по семь танцуют пятого лебедя в третьем ряду, и ничего. Но мне дали роль! — воодушевленно делилась я с Игнатом. — Спорили, что мне подойдет больше: быть возлюбленной Спартака — Фригией, или же Эгиной. И я — Эгина!

— А Эгина это кто?

— Это куртизанка, погубившая Спартака, — пояснила я.

Всегда меня такие роли привлекали — сложные, не самые положительные. И мечта сбылась!

— Это всего лишь роль, — хихикнула я. — Так что не сердись. Я буду танцевать, а не…

— Да я понял, что ты будешь исполнять роль. Не такой я дремучий, — фыркнул Игнат.

Пожалуй, описывать ему сюжет не стоит. На премьеру я Игната затащу, он — обыватель, и не поймет, что в иногда танец обозначает оргию, и роль у меня — самая та.

Моя мечта! Боже, как же хорошо, что я приехала в Питер! Наверное, ничего плохого больше в моей жизни и не случится — есть Игнат, есть театр. Главное — не упустить все это.

— Скоро начинаю репетировать в труппе. И ты просто обязан прийти на премьеру!

— Раз обязан — приду, — рассмеялся Игнат. — Поздравляю, малышка. Правда, поздравляю. Знаю, каково это — получать желаемое, и как от этого колбасит. Чем сейчас займешься?

— Буду заниматься, конечно. Чем же еще? Растяжки, позиции, фуэте — все, как обычно. И тебя буду ждать с работы.

— Если что, ключи от моего дома у тебя есть, — напомнил мужчина. — Ты можешь заниматься всем этим не в жутком хостеле, а у меня.

Ключи Игнат мне дал вчера. Просто протянул связку, когда проводил до входа в отель. Я приняла, и он уехал.

— Ты можешь приходить в гости. Или же собрать все вещи, и переехать. Я бы предпочел второй вариант.

— Слишком быстро, — вздохнула я. — Давай не будем торопиться. Обычно это ни к чему хорошему не приводит.

— Не в нашем случае, — отрезал Игнат.

Я услышала в трубке мужские голоса, и шуршание бумаг.

— Вечером увидимся. Не буду отвлекать. Работай, — я звонко чмокнула. — Целую! Пока.

Сбросила вызов, и пару минут стояла с глупой улыбкой у входа. Почему-то заходить не хочется. Хотя… какое почему-то? Вдруг там Женя? Поговорить с ней придется, я ведь видела ее сегодня, и ее удивленное выражение лица, которое она скрыть не смогла.

И того самого второго режиссера видела. Жоржика, Жорика, или как там его? Он единственный из всех, кто настаивал, чтобы я была либо одной из куртизанок, либо, на худой конец, исполнила роль Пастушки.

Пастушкой, в итоге, станет Женя.

Я стояла, ловила лучи солнца, к которому приближались темные тучи, и звонила всем, кому должна. Нине Васильевне, обрадовав её, что не зря в меня столько сил вложила; лучшей подруге Вере, оставшейся в Москве.

И родителям. Они обрадовались моему успеху, но сдержанно. Всё о травме моей переживают. Да, нога болит, но пока я танцевала — все прекрасно было. И будет! Я не планировала в Питере оставаться, просто приехала развеяться, но… теперь точно не уеду.

Театр.

Роли.

Игнат.

Игнат держит сильнее всего, наверное. Главное — саму себя останавливать, и не спешить. Пусть все развивается у нас постепенно, плавно, по нарастающей. Это ведь странно будет, если я через день после знакомства поселюсь у него.

И родители не поймут. Папа вообще будет в ярости, наверное. Мама-то со мной еще в тринадцать заговорила про контрацепцию, про то, что если я вдруг не подумаю о последствиях, чтобы не боялась, и проходила к ней, а не шла за сомнительными таблетками.

Маме я бы доверилась, а папе… папе — страшно. Вдруг приедет, и силой меня домой потащит?

Я вздохнула, и вошла в отель. Наш с Женей номер на первом этаже, до него от ресепшен девятнадцать шагов. На двадцатом я открыла дверь.

— Сука!

Подруга встретила меня визгом. И в меня полетела моя же массажная расческа, угодившая не в лицо, а в шею.

— Жень…

— Ты! Сука! Сука, понятно тебе? Ооо, я всегда знала, какая ты, — выкрикивала она. — Вечно меня задвигала. И в училище, и теперь. Кому ты дала, чтобы партию получить? Много кому отсосала? Или, может, анал? Кому? Отвечай!

— Давай поговорим, — я подняла с пола расческу.

Этого следовало ожидать — Женя на язык несдержанная. Сначала мы на ножах с ней были. Но однажды бойкая Женя вступилась за меня перед другими, выручила, и мы сдружились. Пусть я и обижалась на её резкость, но… привыкла. Она ярко вспыхивает, но быстро отходит.

12

Я несмело вошла в квартиру, сняла верхнюю одежду, и взялась за чемодан.

Так, а куда его нести? В спальню Игната? Это его спальня, или наша? И не лучше ли мне, все же, найти номер в отеле?

Но дома так тепло, а за окном вечная питерская жесть.

Значит, нужно предупредить Игната, что я воспользовалась его предложением?

— А вдруг он из вежливости предложил? Вдруг не сильно обрадуется?

Ясно, что не напишет мне, чтобы я выметалась, но… позже. Наберусь смелости, и напишу ему, что я вроде как в гости приехала. Не насовсем, а временно, да.

Чемодан я занесла в гостиную, и положила рядом с диваном. На нейтральной территории. Нужно заниматься, растягиваться, но раз уж я приехала к мужчине, то сначала ужин, так? Мама любит хлопотать по хозяйству, и нас учила — не только меня с сестрой, но даже брата.

Я помыла руки, заглянула в холодильник, и фыркнула — фигурально выражаясь, мышь в нем покончила жизнь самоубийством очень и очень давно. Имеется аж два десятка яиц, сливки, бутылка масла и салями. Вот и все богатство.

— Бедновато, Игнат. Ой, бедновато, — проворчала я, и пошла за смартфоном, в котором есть весьма удобное приложение для доставки продуктов. — Так и гастрит заработать недолго. Ну ничего, я это исправлю. Сам виноват, нечего было ключами раскидываться.

Буквально через двадцать минут курьер привез три пакета продуктов, и я увлеченно начала раскладывать их по полками холодильника. А некоторые оставляла на столе.

Так, сделаю гуляш, пюре, брускетты и, пожалуй, мясо на гриле. Не знаю, какую Игнат любит прожарку, зато я отлично умею работать со специями.

Я, напевая, принялась готовить. Это оказалось легко и даже как-то приятно — кухня у Игната укомплектована, а утварь будто только-только с магазинной полки. Ну вот и зачем все эти кастрюли, сковородки, и миллион ножей, если ими не пользоваться?

Я взяла, и воспользовалась. С немалым удовольствием. Готовить я не ненавидела, но это и не было моим хобби. Пожалуй, только в раннем детстве я обожала на День Матери и День Отца приносить родителям завтраки в постель — жуткие завтраки, как я сейчас понимаю, но они ели и хвалили мои кулинарные потуги.

Сейчас я с не меньшим наслаждением и предвкушением готовила. Надеюсь, Игнату понравится.

Управилась я за два часа, быстро ополоснулась, и принялась за рутинную растяжку. Со станком я что-нибудь придумаю, пока мне достаточно того, что здесь есть зеркало в полный рост, и на мне пуанты. Начала я с растяжки, затем встала в обычную вторую позицию, и началась обычная работа.

А Игнату я напишу попозже. Время еще есть. Или вообще не писать? Приедет, увидит меня, и я по глазам пойму, рад он, или притворяется. И тогда уже буду решать. Даже если не обрадуется, то ничего страшного, это не повод расставаться, просто съеду, и со временем все у нас будет. Как я и хотела — плавно.

Я сняла пуанты, сев на пол, и начала разминать ноющие ступни.

И тут дверь открылась. Послышались мужские голоса... черт, гости?!

— Вкусно у тебя пахнет. Обычно я будто в химчистку вхожу, а сейчас… мммм!

— И правда, — донесся до меня знакомый, пробирающий тембр Игната.

Ну я и дура, все же. Трусиха! Нужно было написать, или позвонить. Чего я испугалась-то?!

Бросила пуанты в открытый чемодан, и вышла в коридор. Игната сразу нашла глазами, и заметила, как довольно он блеснул глазами при виде меня.

Уф, пронесло.

— Вот так сюрприз, — он поманил меня к себе. — Паш, смотри, кто у меня.

— Слава, да? — кивнул мне высокий блондин.

— Да, моя Слава.

— Очень приятно, — пробормотала я.

Подошла к Игнату. Целовать не планировала — не при посторонних же, но мужчина рассудил по-другому. Наклонился, и коротко, но страстно поцеловал меня, ничуть не стесняясь… друга? Коллегу?

— Охренительно приятно возвращаться домой, где меня ждут, — прошептал он мне прямо в губы. — Пахнет очень вкусно. Доставку заказала?

— Я сама приготовила. Так, на скорую руку.

Игнат довольно оскалился, явно забыв, что не один. Но Павел напомнил о себе вежливым покашливанием.

— Быстро вы, ребята. Кстати, я Павел. Лучше Паша.

— Главное, не Павлик и не Павлуша, — хохотнул Игнат. — Его бабушка так называла.

— Угу. Из окна высовывалась, и на весь район кричала: «Павлуша, иди кушать!» — усмехнулся этот двухметровый Павлуша. — Я ненадолго. Посмотрю, какой мебели не хватает, составлю запрос своим менеджерам, и сделаем доставку.

Я вопросительно взглянула на Игната, и он пояснил:

— Это друг мой. У него сеть мебельных. Я надеялся тебя заманить к себе, обставив квартиру нормально. Не думал, что это не потребуется, — Игнат проводил удалившегося Павла, и прижал меня к стене своим телом. — Соскучился по тебе, малышка. Отличный сюрприз ты мне устроила.

— Я хотела предупредить, но… не предупредила, — запнулась, подставляя губы под легкие поцелуи Игната. — Немного поживу у тебя, хорошо?

— Плохо. Не немного, а всегда. Теперь я тебя отсюда не выпущу. Маньяк, помнишь?

Вот дурак! Я хихикнула, и выскользнула из капкана мужских рук.

— Вообще-то, молодой человек, раз уж надумал девушку заманить в квартиру, то нужно было действовать не так. Не обставлять дом мебелью, а предложить девушке все обустроить по своему вкусу. Учись на будущее. Или ты хочешь все устроить так как тебе нравится, а девушки как-нибудь привыкнут?

— Какие такие девушки?

— В данный момент — я.

— Время нам отмерила? — рыкнул он весело. — Ну уж нет. Не подумал, Слав. Решил, что тебе скучно будет этим заниматься, и не стал напрягать. Хочешь сама посмотреть, где и чего не хватает, и заказать?

Я несмело кивнула.

Я и правда очень этого хочу. Квартира гулкая и пустая. И в ней катастрофически не хватает милых мелочей. Ясно, что фигурки котиков Игнату покупать ни к чему, как и тарелки на стену вешать, но пледы, подушки, оригинальные, но сдержанные украшения? Здесь многого не хватает. И мебели в том числе.

13

Наше время

ИГНАТ

— Что ты сказала?

— Я… я отдам тебе дочь. Родится, и забирай! — выкрикнула Слава, умываясь слезами. — Все равно, я ничего к ней не чувствую. Так будет лучше. Так что как родится — приезжай за ней в роддом, а пока оставь меня в покое!

Не могу оставить.

Потому и держу, не позволяю Славе убежать от меня. И никогда не позволю.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Ты просто не в себе, — покачал я головой.

— Тебе нравится так думать — что я не в себе. Могу бумаги какие угодно подписать, что ты получишь ребенка. Но с условием, что ко мне ты, Игнат, никогда не приблизишься, — попыталась она вырваться.

Нет уж.

Больше не позволю.

И слушать сейчас не стану то, что Слава говорит. Её слова — вода, потом сама же и пожалеет.

Или не пожалеет? Что, если она настолько ненавидит нашего ребенка, что готова отдать его даже не мне, а любому, кто попросит? Что, если она именно так и хотела сделать — оставить дочь в роддоме?

А аборт не сделала, потому что родители запретили…

— Идем, — приобнял Славу, не обращая внимания на её тычки и брыкание, и повел в подъезд. — Тише, моя хорошая. Я отведу тебя домой, тебе нужно отдохнуть.

— Тебе туда нельзя. Убирайся, — оттолкнула она меня.

И сникла.

Как-то резко. Только что была у Славы энергия, и будто всю её выкачали резко. Осунулась, обхватила себя тонкими, длинными руками, и даже слезы пропали.

— Тебе нельзя ко мне домой. Я ничего не рассказала родителям, я с ними сейчас живу. Нельзя, чтобы они узнали обо всем.

— Защищаешь меня? — через силу спросил, испытывая немалое к себе отвращение.

Слава не рассказала ни отцу, ни матери, почему мы расстались. Может, все еще любит? Потому и не поделилась. Хотя… дьявол, как можно любить меня после того, что я с ней сделал?

Я сам себе отвратителен. И не думал, что смогу так поступить с любой женщиной, не то что с любимой.

Но поступил. И этого не исправить.

— Я защищаю себя. Не тебя. Не хочу, чтобы они меня жалели, чтобы сидели рядом со мной и за руку держали. Жизнь им не хочу портить.

— Значит, расскажу я, — кивнул я решительно, и подтолкнул Славу в кабину лифта.

— Ты не посмеешь!

— Я это сделаю. Пусть узнают.

— Зачем? — прохрипела она, и прижала пальцы к вискам. — Папа тебя убьет. А мама… мама заявление в полицию напишет. В тюрьму захотелось?

— Я ведь заслужил. Так что пусть убивают, пусть сажают. Пусть все будет честно, любимая моя.

Слава дернулась от моих слов. Не от того, что я сказал про свое убийство, а когда её любимой назвал.

Ей… неприятно? Горько?

Или, все же, что-то у нее осталось ко мне?

— Всегда по-своему поступаешь? А обо мне подумать не хочешь? Хоть разок, Игнат,— в голосе ее горечь.

— Я только о тебе и думаю.

И это правда.

Я с юности знал, что не совсем нормален. Мне важен был контроль, полная принадлежность мне. Потому и оставил мысль о семье, о серьезных отношениях, предпочитая общество профессионалок.

А тут Слава. И отношения, начавшиеся ненормально стремительно. Слишком быстро, как я сейчас понимаю.

Тогда я думал, что успокаиваюсь рядом с ней. Пытался сдерживать свою темную сторону, и иногда получалось. Чаще всего. А в один момент у меня сорвало крышу, и я понял, что я не то что несколько ненормален, я — абсолютный псих. И поступил со Славой так жестоко, как только может поступить мужчина. Разве что не избил её, хоть на этом спасибо.

Но как только за ней закрылась дверь полгода назад, я начал скучать. И не смог перестать любить, не смог забыть. Вернуть хотел сразу же, поддаться своим демонам, и запереть Славу дома. Чтобы только моей была, чтобы слушалась беспрекословно. Запретить ей выходить без меня из квартиры, сделать полностью зависимой — это казалось соблазнительным.

Чтобы только моя была, и ничья.

Сдержался.

Заставил себя отпустить Славу. Чтобы жила счастливо, без меня. К мозгоправу пошел. Работы еще много предстоит, но многое внутри себя я уже переосмыслил, подлечил. Нужно было раньше идти к душеведам. В юности еще. Тогда я бы не испортил жизнь себе, Славе, и, возможно, нашей с ней дочери. Но ведь лучше поздно, чем вообще никогда.

Я твердил, и твердил себе, что Славе стоит дать свободу. Что я не буду ее искать. Твердил, но понимал, что скоро сорвусь, и поеду за ней, найду, где бы она ни была. А затем получил фото от Рамиля, и на этом фото — беременная Слава. К тому времени я уже знал, что она не виновата в том, во что я поверил. Я уже знал, что наказал её зря.

И приехал. Приехал, чтобы своими глазами увидеть, что я с ней сделал. Потому, если её отец решит меня убить, то я даже от пули или ножа уворачиваться не стану. И наручники позволю на себя надеть.

— Ты думаешь только обо мне? — переспросила Слава, когда мы вышли из лифта. — Тогда не говори ничего моим родителям. Я не хочу, чтобы они знали о прошлом. Ты уступишь мне в этом?

Слава внимательно вгляделась в мое лицо. Требовательно, настойчиво.

Уступить ей? В мелочи — да, но не в таком.

— Я могу не говорить им сейчас. Расскажу позже. Вместе расскажем.

— Посмотрим, — кивнула Слава. — А я пока подготовлю маму к тому, что ребенка заберешь ты.

Она старается говорить о том, что отдаст мне нашу дочь спокойно и холодно, но в глазах стоит ужас.

Не верю, что Слава на это способна. Просто не верю.

Запуталась она. И я могу это понять.

— Я не стану забирать у тебя нашу малышку, — обхватил её плечи, хотел прижать к себе.

Хоть бы еще раз обнять, вдохнуть её цветочно-цитрусовый аромат. Поцеловать… просто, черт возьми, поцеловать.

И чтобы Слава простила меня, если это возможно. И даже если невозможно — пусть простит! Я на все готов ради этого.

— Тебе она тоже не нужна? — опустила Слава голову.

— Не говори так. Не смей даже думать о том, чтобы отдать ребенка. Она мне нужна. И ты мне нужна. Не по отдельности, а вместе!

14

8 месяцев назад

— Арабеск… хорошо, спину ровнее. Михайлова, что с ногами? Арабеск, а не поза пьяного грузчика! — выкрикнула хореограф.

Аккомпаниатор невозмутимо играла на рояле, пока труппа занималась.

На удивление, вчера все прошло хорошо. Посиделки не удались — у Павла были дела, он дал мне номер менеджера, чтобы я договорилась по мебели, и мы перенесли дружескую встречу на сегодня.

После репетиции.

С утра Игнат отвез меня в театр, и я осталась. Рабочего графика пока что нет, но мне объективно необходимо вернуть форму.

— Булатова, арабеск. Выше, не сгибай колено! — Фаина Алексеевна подошла ко мне, и болезненно ткнула пальцем в бедро. — Взвешивание через неделю, кстати.

— Вес в норме, — задыхаясь ответила я, и продолжила работать.

— Вес — да, но рыхловата, — без обиняков заявила хореограф.

Согласна.

Напротив, в другом конце зала, тренируется Женя. И показательно меня игнорирует. Странно, что она решила работать с труппой, уверяла ведь, что время еще есть, и вдруг явилась и вчера, и сегодня.

Неужели мозги на место встали?

— Отлично, встаем в пятую позицию… — хлопнула в ладони Фаина Алексеевна.

Все исполнили, и продолжили тренироваться под довольно-таки едкие замечания. Я откровенно задыхалась. Все же, хоть я и занималась самостоятельно, но, как оказалось, себя я жалела. И делала все в полсилы. Теперь это заметно.

Я мокрая насквозь. Ноги дрожат, мышцы — кисель. Танцевать никогда не было легко, балет — это самый тяжелый спорт, и знали бы зрители, что происходит с прекрасным лебедем, убегающим со сцены за кулисы. Лебедь держится за бок, и пытается отдышаться. Утирает пот, пытаясь не размазать грим, и возвращается на сцену.

— Танич, отлично. Хабарова — спину держи! Булатова — хорошо, но можно лучше. Следи за коленями, ты не лягушка, не жалей себя. Волынина, — с неудовольствием взглянула Фаина Алексеевна на Женьку, — руки деревянные, с плечами проблемы. Сходи на массаж.

— Хорошо, — буркнула Женя.

Никогда она не умела принимать критику. Странно, что в хореографическом продержалась. Знала бы мама, какими эпитетами меня иногда награждала Нина Васильевна. При всех. Однако, мне это помогло — я из кожи готова была вылезти, чтобы она похвалила.

И добилась своего.

— На сегодня все! — отпустили нас, и я чуть не упала на пол от усталости.

Но собрала все оставшиеся силы, и поплелась в раздевалку.

— Ты где поселилась? Привет, — толкнула меня Женя.

— Мы разговариваем?

— Да ладно тебе, — скуксилась она. — Ну характер у меня такой, будто ты не знаешь.

— То есть, швырять мне в лицо расческами и выкидывать мои вещи — это милые проявления твоего характера?

Я стянула пуанты, и без жалости выбросила их — грязные, на один раз буквально.

— Ты ведь тоже не святая! — сузила Женя глаза. — Наврала мне. Так что мы квиты.

— Жень, я не врала, я просто не рискнула тебе говорить про смотр. Знала, что ты скандалить станешь. И… если ты извинишься, то я тоже извинюсь, но никак иначе, — устало произнесла я, снимая одежду. — Не готова извиняться? Тогда давай просто не замечать друг друга.

Я взяла полотенце, обула сланцы, и пошла к душевым.

Женька за мной — тоже в резиновых сланцах, только не в голубых, а в розовых.

— Извини, что вспылила. Я просто разозлилась дико. У меня в кармане роль была, — зашептала мне Женя на ухо. — А ты пришла и всё сместилось, и не у меня одной. Я в шоке была, если честно. Прости!

Я взглянула на нее. В глазах Жени сожаление.

Вздохнула, и кивнула:

— Прощаю. И ты извини, что не рассказала про смотр.

— Мир?

— Мир, — улыбнулась я.

— Ну слава Богу, — рассмеялась Женя. — Думала, из-за своего гадкого характера я лишилась подруги. Ну я и устала! А эта Фая — такая грымза, тебя жирной назвала!

— Она указала, что у меня мышцы — так себе. И она права, Жень, — я включила воду, и встала под душ. — Если я быстро не приду в форму, то не выдержу такой темп со своими мышцами.

— Мне разонравился «Спартак». Кто вообще его зимой ставит? Обычно «Щелкунчик», а тут «Спартак» — отозвалась Женя.

Я пожала плечами, и прибавила напор воды.

Одним камнем на душе меньше — не люблю ссориться с близкими.

Я вышла из душа, и поняла, что забыла фен. Вот дьявол!

— Сушись сначала ты, — Женя протянула свой. — А то простынешь еще.

— Спасибо, — я взяла фен, и принялась сушиться, а затем вернула его Жене, и пыталась пригладить волосы.

Они у меня, как и у мамы, прямые, блестящие, но если их не уложить — я превращаюсь в одуванчик. А ведь Игнат совсем скоро заедет за мной, и мы поедем в кафе вместе с его друзьями.

Ладно, хоть накрашусь, чтобы выглядеть прилично.

— Так где ты поселилась?

— С мужчиной, Жень. У него дома.

— Ого! И кто он? Один из премьеров? Хореограф? Антрепренер? — с жадным любопытством начала выпытывать подруга, параллельно рисуя себе стрелки.

— Он не из балетных.

— Покажи фотку!

— У меня их нет, — растерялась я.

Упущение. Нужно сфотографироваться с Игнатом, и на заставку экрана поставить. И вообще, почему это у меня нет его фотографий?!

— Тогда не верю. Стопроцентно, живешь с седовласым старцем-продюсером, — хихикнула Женя.

— Он точно не седовласый старец.

— Так познакомь! Или не простила меня?

Мы вышли в коридор, и я задумалась — знакомить, или нет? Игнат сегодня знакомит меня с друзьями, а у меня только Женя есть, и Вера. Но Вера не в Петербурге. А Женя…

— Мы едем в ресторан, — я остановила подругу у выхода, и проверила телефон. Игнат уже подъехал. — С его друзьями. Жень, я могу взять тебя с тобой, но давай без намеков на постельные приключения, ладно? Это не наши ровесники, это взрослые мужчины, и могут подумать лишнее. Таких шуток они не одобрят.

— Я умею себя вести, — оскорбилась Женя. — Буду паинькой. Это с тобой я могу пошутить, а с посторонними, ясен фиг, нет. И в скатерть тоже сморкаться, так и быть, не стану.

15

— Так вот кто украл у меня Славу, — прощебетала Женя.

— Извиняться не стану. Мне Слава нужнее.

— Вообще-то, я знаю ее дольше, — шутливо возмутилась подруга, глядя на Игната. — Вечно вы, мужчины, являетесь, а мы лишаемся подруг.

— Никого ты не лишишься, Жень, — рассмеялась я.

Зря волновалась.

В машине все присматривались друг к другу. Паша мне еще вчера понравился — основательный он, серьезный. Алина, его подруга, скромная, хоть и выглядит как стервозная фотомодель.

А сейчас мы в ресторане, и я уже успела познакомиться с Рамилем и его девушкой — Викой, а также с Игорем. И, вроде бы, меня приняли. Да и Игнат ведет себя со мной не как со временной подружкой. Мы сидим плотно, почти неприлично прижавшись друг к другу, и на спинке моего стула лежит рука Игната.

— Клевый ресторан. Мы проходили мимо него недавно, я начиталась отзывов, зашла, а меня выгнали. Очередь на неделю, — продолжила болтать словоохотливая Женька. — А сейчас пусто. Мы одни здесь. Наврали мне, что ли? Просто не захотели пускать? Может, жалобную книгу попросить, и про прошлый раз написать?

— Жень, не воюй.

— Жалоба принята. Я — владелец ресторана, — Рамиль кивнул Жене. — Обычно здесь аншлаг, но раз в две недели я освобождаю ресторан для своих. Сегодня как раз такой день.

— Вау! Свой ресторан! — хлопнула подруга в ладони.

Я внимательно оглядела Женю и Рамиля, с неудовольствием отметив, что мужской взгляд устремлен в декольте подруги. И от спутницы Рамиля это внимание не укрылось. Женя, наоборот, приосанилась, выставляя на всеобщее обозрение свою грудь.

К слову, ей есть что выставлять. Кажется, она даже бюстгальтер не надела. Я к такому привыкла — у Женьки размер груди не самый подходящий для балета, и во время репетиций и спектаклей она всегда туго перебинтована. Поэтому Женя, когда работа завершается, предпочитает полную свободу. Можно понять, но в ресторан без бюстгальтера?!

Я с тревогой взглянула на Игната, и расслабилась — он не пялится на Женьку.

— Скажи, пожалуйста, — сердито обратилась к Жене Вика — подруга Рамиля, — а это правда, что а балете все через постель?

— Чаще через диван. Иногда через постель, или через стертые коленки. Все, кто добиваются ролей, проходят через это.

— Жень, хватит, — прошептала я, начав тревожиться.

— Вот у нас хореограф балетном была, пришла работать как раз в год нашего выпуска. Молоденькая совсем, ей карьеру прочили шикарную. Она интервью раздавала журналистам, говорила, что девственность сохранит до брачной ночи. А свадьба будет только тогда, когда она получит роль в «Лебедином», — продолжила подруга.

— Жень, — толкнула я ее, и снова меня проигнорировали.

— И что? Девственность она не сохранила? — усмехнулся Рамиль.

— Сохранила. Вот только толку с нее, — махнула Женя рукой. — Жених у нее ревнивый был, кошмар. А еще недоброжелателей — вагон. Они и нарыли компромат. Роль в «Лебедином» она получила, но расплатилась за нее не невинностью, а стоя на коленях перед директора театра. Много раз пришлось так стоять. Ну… и нетрадиционные игры были тоже, в отеле их засняли. Может, читали в газетах? Скандал был жуткий. Жених ее узнал об этом, избил, переломал всю. Ей сцена больше не светит, потому преподавать пришла, хотя ей двадцать три всего. Но девственность, кстати, она сохранила, и еще надолго сохранит, думаю. При виде мужиков трясется.

Мне этот разговор не нравится.

Я помню эту девушку — скромную, забитую. И фотографии её видела, кому-то удалось заснять все это. Да, у нее жених, и по факту она изменила ему, но… запугать легко. Пригрозить. Надавить. И сломать в итоге жизнь.

Вот Насте и сломали. Сначала один козел застращал её, заставил удовлетворять себя. Потом жених не просто бросил, а изломал ее. Ославили на всю страну, закрыли любую дорогу, кроме как помогать в балетном классе.

— Все, хватит об этом, — оборвала я, и взглянула на лицо Игната.

Отпрянула бы, если бы могла. Еще пару минут назад он расслабленно улыбался, шутил со мной, флиртовал. На ухо шептал милые пошлости, а сейчас… сейчас он словно еле сдерживается.

Он в ярости.

— Ой, ну Слава-то не такая. Ей за талант роль дали. Она — исключение, — повысила Женя голос. — Так что вы не подумайте ничего лишнего.

— Это правда, — кивнула я. — Обычно после балетного светит кордебалет на несколько лет, затем сольные партии и, если повезет, становишься примой. Но я с детства участвовала в международных конкурсах, побеждала, и мне просто повезло.

— Да, все так, — закивала головой Женя.

Мне кажется, или голос ее звучит фальшиво? Неужели, до сих пор не поверила в то, что я своим трудом всего добилась?

Да нет, мне кажется, наверное. Но зря мы про это заговорили.

Я опустила руку под стол, и сжала ногу Игната.

— Все хорошо? — прошептала ему на ухо. — Я, того и гляди, начну тебя бояться.

— Рожа зверская? — криво усмехнулся он.

— Есть такое.

— У Руслана ресторан, а у тебя, Игнат, что? — снова вклинилась Женя. — Слав, не смотри так на меня. Должна же я знать, в чьи руки отдаю лучшую подругу!

— У меня автосалоны, — бросил Игнат.

И глаза Жени загорелись.

— Свои? Или просто управляете?

— Свои.

— Здорово, — восхитилась подруга.

А я начала жалеть, что пригласила ее, не проинструктировав как следует себя вести более подробно. Слишком она непосредственная, а мы не в компании своих, мы со взрослыми мужчинами. И, боюсь, образ сложился. Рамиль все также мажет по груди Жени взглядом, Игнат еле сдерживается, чтобы не выматериться. Игорь отстранен. А Вика и Алина, кажется, не знают, что сказать.

— Вы давно знакомы? — постаралась я спасти положение.

— С детства, — заговорил вдруг Игорь, ободряюще мне улыбнувшись.

И принялся рассказывать, каким образом их всех свела жизнь. Вроде бы, все успокоились, даже Игнат. Одна Вика бросала обвиняющие взгляды то на Рамиля, то на Игната почему-то. Все не может простить, что её мужчина смотрел на мою подругу.

16

— Может, останетесь? — у выхода к нам подбежала Женя. — Только познакомились, и уже уходите. Надеине успеете побыть.

— Нет, — коротко бросил Игнат.

Я растерялась, да и Женька, как я вижу, тоже. Игнат ответил без вежливых объяснений, без оправданий, а ясно и резко.

— Ну… успеем еще поближе познакомиться, — пробормотала Женя. — Слав, можно тебя на минуту?

— Я сейчас, — мягко высвободилась из объятий Игната.

— Жду у машины.

Обернулась, коротко кивнула, и подошла к Жене.

— Ты бросаешь меня в незнакомой компании! Здесь телки такие стремные, — сморщила она нос. — Не стыдно тебе?

— Телки стремные, да? Зато мужики — нет. Предложи сделать им массаж, вдруг кто согласится.

— Эй, Славик, я же по дружбе. Ты чего, ревнуешь, да? — хихикнула подруга. — Вспомни, как я постоянно тебя разминала. Плохо, разве?

Нет. Массаж Женя делает отличный, этого у нее не отнять. Вообще, в балетном были свои врачи и массажисты, но очередь была огромной. И Женька часто меня выручала, руки у нее волшебные. Но… неприятно все это.

— Ты не должна предлагать делать моему мужчине массаж!

— Ревнуешь, — кивнула она. — Дурочка. Ты же как сестра мне, и с Игнатом я просто хочу подружиться. Чтобы тебя не потерять. Дружить и с тобой, и с ним, если у вас все серьезно. Разволновалась на этой почве, вот и предложила массаж, увидев, как у него плечи сводит. Или… стой-ка, ты что, подумала, что я к нему подкатываю?

— Нет, — солгала я.

— Ты так подумала! — обвиняюще ткнула Женя пальцем мне в живот. — Обалдела? Я что, сука что ли, совсем? Слава, блин, я в шоке от тебя. Ведешь себя в последнее время так, будто я враг тебе, а не лучшая подруга.

Женя шмыгнула носом, и я почувствовала себя настоящей стервой.

Она ведь всегда так. Любит быть в центре внимания, как практически все артисты. Это я — аномалия, внимание мне нужно только на сцене, а Женьке подавай всеобщую любовь и дружбу.

— Притащила меня в незнакомую компанию, — всхлипнула подруга, — оскорбила, еще и бросаешь. Отлично, Слава. Браво. Включила приму? Не нужны друзья больше?

— Жень, ну что ты? Я… я сама растерялась. Прости, пожалуйста. Правда. У Игната дела по работе, потому мы и уезжаем, одну он меня здесь не оставит. И я не думала, что ты к нему пристаешь. Я просто немного приревновала. Глупая я. Не сердишься? Жееень, — я притянула ее за плечи к себе, — ну всё, давай жить дружно, а?

— Уф! Не могу на тебя долго сердиться! — буркнула подруга. — И запомни: я просто хочу поладить с Игнатом. А то знаю я мужиков. Поселил тебя у себя, постепенно отдалит от всех подруг, еще и запретит общаться. Будешь носки ему штопать. Я просто не хочу тебя лишаться, так что не смей больше гадости про меня думать!

— Вы подружитесь, обещаю. Он замечательный, — я поцеловала Женю в щеку, и отстранилась. — Ну я пойду, ладно? Извини, что бросаю. Могу такси тебе вызвать. Надо?

— Нет, я с ребятами посижу. Иди уже, — махнула Женя рукой, все еще выглядя обиженной.

Я послала ей воздушный поцелуй, и пошла к машине, в которую Игнат не сел, а ждал рядом с ней.

Чувствую себя сволочью. Женька, да, давно не девственница, и никогда не скрывала, как получает от мужчин желаемое. Именно она лучшего партнера в балетном отхватила, поддержку он идеально делал. А все потому что давала ему. Мне же достался олух, стеснявшийся меня поднимать, и однажды перещемивший в поддержке позвонки, прямо перед выпускным концертом, кстати.

И про роли Женя говорила, что не постесняется, и если надо будет, то хоть со всеми сразу будет спать. На задних лапках ходить будет, но прославится. Но она хоть прямо говорит, а ведь почти все именно так и думают, как Женя, только говорить стесняются.

Знаю я про недавний скандал, связанный с одним знаменитым театром. Балерин вывозили в отель на «субботник», и заставляли обслуживать богачей. И отказ означал увольнение.

Но Женька… нет, я просто ревнивая дура. Одно дело — балет, а другое — Игнат. Сейчас я вижу все в настоящем свете. Не приставала она к Игнату.

— Судя по всему, вы снова подруги, — прокомментировал Игнат недовольно, и открыл для меня дверь автомобиля. — Я же сказал, чтобы ты с ней не общалась.

— Игнат, — вздохнула я, но он захлопнул дверь. Я дождалась, пока он сядет в машину, и выдала: — прости за этот вечер.

— Не извиняйся. Просто сделай так, как я сказал, и не общайся с этой идиоткой, — процедил Игнат.

Я вспыхнула. Оскорбилась. И… Женя права была, говоря про мужские планы отвадить всех подруг? Это у всех них такое желание — чтобы принадлежала только одному?!

— Не общаться только потому, что Женька растерялась в незнакомой компании? Игнат, я прекрасно понимаю, что вела она себя глупо и невоспитанно. Но она была среди незнакомцев. Одна. Мы-то все, кроме Игоря, были парами. Вот Женя и наговорила всякого. Она просто хотела всем понравиться. Знаешь, всегда так было. Бывало, сидели в компании, и разговор не клеился, и Женя начинала всякую ерунду нести. Не любит молчание, стремится заполнить его.

— Это все прекрасно. Но ты больше с ней не общаешься.

Игнат, говоря это, даже не взглянул на меня.

— Ты не можешь мне запрещать! Я с детства с ней. С детства, Игнат! Нас многое связывает, Женя не раз меня выручала, защищала, помогала. И только из-за истории про то, что балерины спят за роли, ты вздумал мне запрещать общаться с лучшей подругой? — кипятилась я.

— Я запрещаю, потому что твоя Женя — прошмандовка, — припечатал Игнат резко. — Шлюха подзаборная. Проститутка, если мягче выразиться. Слышала поговорку: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу — кто ты!»?

— Намекаешь, что я шлюха? А ничего, что я с тобой девственности лишилась?

— Я не намекаю, а говорю прямо. Она — шалава, и о тебе будут также думать. Вдобавок, научит тебя какой-нибудь дряни, втянет в проблемы. Вопрос решен, Слава. Все.

— Нет, не всё! Не всё, Игнат! — я сжала кулаки, стремясь сдержать злость и не ссориться. — Ты же обещал мне, что не станешь контролировать. Я предлагала пойти на уступки, но ты сам сказал, что этого не нужно. Или ты забыл?

17

Наши дни

— Так, идите, погуляйте, — бросил папа брату и сестре.

Сестра надулась, но спорить не стала. Надела солнцезащитные очки, и кивнула Игнату:

— Здрасте и пока!

Вот же хамка малолетняя. На миг мне стало смешно от затянувшегося протеста младшей сестры, но хорошее настроение быстро улетучилось, как не бывало.

— Ты тоже иди, — сказал папа Юре, но брат протянул Игнату руку.

— Юра.

— Игнат, — ответил он на рукопожатие.

— Иди! — рыкнул отец брату.

— Не рычи на мальчика, — мама вышла в коридор, растерянно взглянула на меня, на Игната, и тяжело вздохнула. — Отец ребенка, да?

Догадались, значит. А ведь я не отправляла родителям наши совместные с Игнатом фото. Хотела познакомить их на премьере, чтобы мама с папой лучше приняли Игната в радостной, праздничной атмосфере гордости за меня.

Но вышло то, что вышло.

— Да, я отец ребенка Славы. Мы можем поговорить?

— Я для этого тебя и пригласил в дом. Может, ты даже сможешь мне объяснить, что происходит с моей дочерью все эти месяцы, а то я уже устал теряться в догадках, — папа кивнул в сторону кухни, куда пропустил сначала маму. А вот перед нашими с братом носами он дверь захлопнул со словами: — В комнату. Оба!

Я успела лишь бросить на Игната полный предостережения взгляд. Надеюсь, он хоть немного чувствует вину передо мной, и не расскажет ничего маме с папой.

Не нужно им знать.

— Идем, — Юра приобнял меня, и повел в мою спальню. — Слав, ты так смешно ходишь. Как пингвин.

— Я бы посмотрела на тебя, как бы ты ходил с огромным животом, — проворчала на брата.

— Может, и посмотришь. Вот отращу к сорока пивное пузо, и проверим.

— Дурной, — хихикнула я.

Мы зашли в мою комнату. Колыбельку уже собрали, взглянула на нее, и снова не по себе стало. Папа и мама так ждут малышку, мне даже странно.

— Что странно?

— Я вслух это сказала? — подняла на брата глаза, и вздохнула. — Черт, совсем двинулась я в последнее время.

— Так что тебе странно?

— Что папа не орал на меня, — призналась. — Я же когда домой приехала, долго не говорила про ребенка. Только когда дальше скрывать стало невозможно, и мама начала приглядываться ко мне — тогда и сказала. Думала, папа меня убьет. Или из дома вышвырнет. Или на аборт потащит.

Может, если бы папа настоял на аборте, я бы не сильно сопротивлялась. Я ведь думала на эту тему, долго думала, размышляла, взвешивала. И каждую ночь решалась, что вот, завтра точно пойду в клинику. Но утром я вставала, и понимала — нет. Пройдет время, я привыкну, смирюсь, полюблю…

… не полюбила.

— Да, батя у нас строгий, но не отбитый ведь. Он больше всех радуется, — Юра осторожно прикоснулся к моему животу, готовый убрать руку в любой момент.

Помню, как он в первый раз мой живот трогал — надавил, потер так, как пятку трут. Думала, прибью любимого братца.

— Так это — отец твоей дочки? Ты от нас съедешь к нему? — Юра стер с губ шутовскую улыбку. — Помирились?

Сердце забилось быстрее, нервознее. От паники ладони увлажнились, и под сердцем тревожно толкнулась дочь. Мне в укор. Но я должна сказать хоть кому-то, должна предпринять что-то и для себя, и для нее.

Игнат мог быть жестоким ко мне, но дочь не обидит, я знаю. Любить будет, баловать. А я лишь притворяться смогу. Разве это справедливо по отношению к дочери?

— Мы не помирились. Он узнал, что я беременна, и приехал. Юр, — я, задыхаясь и кусая губы взглянула на брата, — я откажусь от неё. Отдам Игнату.

— Что ты несешь?

— Он говорит, что на такое не пойдет, и не станет отбирать у меня дочь, но он ведь и не отберет. Я сама отдам. Только маму и папу нужно подготовить, и…

— Что ты такое говоришь? — рявкнул Юра.

— … и как-то объяснить им, донести, что ребенку лучше с родителем, чем даже с самыми замечательными бабушкой и дедушкой, — говорила я, и не могла остановиться. — И гораздо лучше, чем с матерью, которая… которая…

— Которая что?

— Которая не любит. Не люблю я её. И колыбель эта, вещи, чепчики, пеленки… смотрю на них, и я просто в ужасе. Задыхаюсь, понимаешь?

Брат опустился на пол, сел у меня в ногах. В глазах то, что я и думала — шок.

Папа с мамой тоже будут от меня в ужасе, но как-то нужно донести до них то, что я чувствую. Объяснить. Но не говорить всей правды. Это вообще выполнимая задача?

— Ты просто боишься. Это нормально, Слав, скоро у тебя дочь родится, и жизнь полностью изменится, — монотонно проговорил брат, пытаясь успокоить и меня, и себя самого. — И ты сама говорила, что не в себе, у беременных такое бывает, я заметил, мысли путаются. Ты просто не понимаешь, что говоришь, боишься, вот и накручиваешь себя. Как это — отдать своего ребенка? Сама-то в свои слова вдумайся!

— Юр…

— И про любовь, — прервал меня брат. — Ну я бы тоже не особо любил того, из-за кого спать на животе невозможно, да еще и столько месяцев носить, а потом рожать. Сейчас не любишь, а как родится — еще как полюбишь. Даже не думай пока принимать идиотских решений!

— Идиотских, говоришь? — руки задрожали в волнении, и я сцепила их на коленях. — Это все прекрасно — то, что ты мне сказал. Только это про неудобства, которые женщины привыкли терпеть. И любят, несмотря на них. Устроены мы так. И я бы любила. Знаешь, как я хотела ребенка от Игната? Не сразу, конечно! У меня в планах были пара лет карьеры, чтобы мое имя на слуху было, чтобы не забыли обо мне на время декрета. Я очень хотела от него… даже не ребенка, а детей!

— И что же изменилось? Это все из-за той премьеры? Из-за краха карьеры? Ребенок-то здесь причем?

— Премьера, — рассмеялась я, вспомнив, как готовилась к «Спартаку», но на сцену так и не вышла. — Я привыкла, что всё срывается. Это не первая премьера, на которую я не попала. Угадай, из-за кого я так и не явилась в назначенный день в театр? Угадай, из-за кого меня уволили? Угадай, кто в день премьеры меня изнасиловал, и через три недели я узнала, что беременна! Угадай, дорогой брат, а потом уже давай советы!

18

8 месяцев назад

Мы с Женькой вышли из медицинского кабинета.

— Давай здесь переоденемся, — потянула она меня в небольшой репетиционный зал. — Ну что, как взвешивание? Вес в норме?

— Да. А у тебя?

— Небольшой недовес, — скривилась подруга. — Думала хоть это компенсирует недостаток веса, но нет, — Женя кивнула на свою грудь чуть ли не с ненавистью.

Бедная. Ей приходится так утягиваться, что я не понимаю, как она дышит. Зато в обычной жизни такая грудь, как у неё, считается роскошной.

— Помнишь, как я заставляла тебя себя фотографировать? — подруга достала из сумки лифчик, и застегнула его на талии. — Я так боялась, что грудь продолжит расти, и дойдет до десятого размера.

— А я смотрела на тебя, и боялась того же, — призналась я.

— Да я помню.

Я каждую неделю фиксировала Женю на фотографиях. Как и она меня. Насмотрелась я на страдания подруги, и фобия началась — а вдруг меня тоже разнесет? Талию, бедра, икры — все это можно убрать тренировками, но грудь только на операции. И вряд ли я бы решилась лечь под нож. Но с упорством маньяка я, как и Женя, делала свои фото без ничего, сравнивала, не доверяя сантиметровой ленте, и выискивала недостатки.

— Слушай, а сфоткай меня, — вдруг попросила Женя, и стянула бюстгальтер. — Давно не сравнивала, насколько все плохо.

Я прижала блузку к груди, достала из сумки телефон, отмерила нужное расстояние, и сняла Женю.

— Все, давай одеваться уже. Вдруг кто войдет.

— Все наши либо в раздевалке, либо уже ушли. А репетиции давно закончились, — отмахнулась подруга.

Я кинула блузку на сумку, потянулась за бюстгальтером, как вдруг дверь репетиционного зала начала открываться. Дьявол! Женя не закрылась даже?!

— Упс, — хихикнула подруга, а я прижала ладони к груди, увидев этого… Жоржика? Жорика?

Эту сволочь, которая мне в трусы пыталась залезть, а потом на подругу переключилась.

— Почему не в раздевалке? — нахмурился мужчина. Я согнулась, обхватила грудь одной рукой, чтобы дотянуться до сумки, и прикрыться, но Жоржик остановил меня. Обхватил за плечи, и прицокнул: — Булатова, да? Вы в курсе, что у вас сколиоз?

— Нет у меня сколиоза, — меня чуть не передернуло от прикосновения чужого мужчины к моей обнаженной спине. — Отпустите, мне нужно одеться.

— Неужели до сих пор в тебе не убита стеснительность? После стольких лет? — хохотнул этот мерзавец. — И я точно тебе говорю — сколиоз.

Я ощутила его дыхание на своей коже, и дико разозлилась. А при взгляде на Женю и вовсе в ярость впала — она на меня камеру телефона навела.

— Так, хватит! — повысила я голос, плюнула на остатки смущения, убрала руку от груди, и отпихнула мужчину. — Оставьте нас одних!

— Ладно, ухожу. Но запомните на будущее — есть раздевалки. И у тебя, Булатова, точно сколиоз.

Я уже не прикрывалась, а сердито и быстро одевалась. Ублюдок! Вошел, облапил, удерживая, а Женя еще и…

— Ты что, меня снять хотела? — прошипела я, застегивая блузку. — С ума сошла?

— Зато какой кадр бы вышел, а! Компромат на моего Жоржика, — подмигнула подруга. — А то трахает меня, о роли позаботился, хоть и не о той, которую обещал, но ни цветов, ни ресторанов. Женат, сволочь такая.

— Он еще и женат, — вздохнула я. — Жень…

— Только не начинай! Нотации слушать не стану. Моя жизнь, помнишь? — Женя сложила боди в сумку.

— Ты права, — я поправила одежду, и тоже начала складывать боди и пуанты, которые предстоит постирать и перешить дома.

Кто я такая, чтобы осуждать.

— Как там у тебя с твоим миллиардером?

— Игнат не миллиардер.

— Ну миллионер, ладно. Как у вас? Ты же говорила, что временно у него поселилась, но сколько уже живешь у него?

Десять дней. И съезжать не намерена.

— У нас все отлично, Жень. Мне даже не верится. Бывают сложности, конечно, но бытовые в основном.

— А родители-то знают?

— Я пока не рассказала им, — покачала я головой. — Хотела сразу признаться, что встретила мужчину, но мало ли. Лучше на премьере их познакомлю, как раз атмосфера будет подходящая, и папа благосклоннее Игната воспримет.

— Отец у тебя, конечно… ну да пофиг, — поежилась подруга. — Рамиль говорит, что Игнат совсем на всех забил. В последний раз как раз десять дней назад встречались. Непорядок, подруга. Забираешь мужика у друзей.

— Рамиль говорил это тебе? — спросила, и мы вышли из театра.

— Ну да. Мы… пересекаемся иногда.

— А Жоржик?

— А у Жоржика жена есть.

— У Рамиля тоже есть подруга, — мне стало неприятно, когда я вспомнила Вику.

Зря я тогда Женьку с собой привела. Очень зря.

— Да мне плевать. Мужик заряженный, ресторан свой… ты в курсе, что это вообще как хобби у него, а зарабатывает он на ювелирке? И про Игната мне Рам много интересного рассказал. Ты себе самого богатого отхватила.

— Я об этом говорить не желаю, — остановила я подругу. — И, Жень, ты же меня с этим твоим Жоржиком не успела снять, надеюсь?

Представила фото, на котором я в одних трусиках, а за спиной этот ублюдок, и поморщилась. До сих пор мерзко, что он ко мне прикасался, мы перед осмотром принимали душ, я чистая, но чувство такое, что в грязи искупалась. А всё — ощущение чужих пальцев на моей коже.

— Расслабься, Жень. Ты какая-то напряженная. Психуешь, поучаешь… совсем тебя твой Игнат заездил, да?

Улыбку у меня получилось скрыть. Ночи у нас с Игнатом жаркие. Как и некоторые пробуждения — с ним они не неприятны, а горячи. Я, наконец, полностью счастлива: карьера начинается удачно, рядом любимый мужчина, позволивший мне обустраивать его дом… может, это уже не его, а наш дом. Я даже переживать перестала, что у нас так быстро закрутилось.

Значит, судьба.

Вон у Игната бабушка и дедушка на танцах встретились, и уже на следующий день решили пожениться. Он рассказывал.

Может, и мы поженимся. Не сейчас, конечно, чуть позже, но Игната я точно не отпущу и не упущу.

19

Игнат вышел из душа, и присвистнул.

— Халат?

— Всё по-взрослому. Что я буду за массажистка без халата? — я огладила бедра, обтянутые белой тканью короткого халатика, купленного мной на днях.

В специальном магазине брала, куда решалась войти минут двадцать. И только потом дошло, что я ведь могла через интернет заказать этот наряд, подходящий и для медсестры, и для массажистки. Только с уклоном в порно.

Но мне понравилось и, судя по блеснувшим глазам Игната, ему понравилось тоже.

— Прошу ложиться, — я указала на кровать.

— Как официально, — усмехнулся Игнат, и лег поверх пледа. — Может, заставишь меня еще и заплатить за услуги?

— Если у клиента есть совесть, то его и заставлять платить не нужно, не так ли? Или мой массаж не достоин оплаты?

Я с удовольствием оглядела Игната. Он лежит на животе, бедра обмотаны полотенцем, и моему взгляду представлена широкая спина. Смуглая, мышцы литые, развитые. И руки, ах, эти руки! Сильные, бугрятся мышцами, даже когда Игнат относительно расслаблен.

А я ведь думала раньше, что люблю изящных мальчиков. И, нет, все балетные отнюдь не эфемерные создания. Что девушки, что парни, ведь нагрузки большие. Но на такую тяжеловесную мощь я никогда не любовалась с таким удовольствием. А сейчас чуть ли не слюни пускаю.

Оседлала бедра Игната, и вылила на его спину масло, не жалея его. Чуть не застонала, как это эротично выглядит — янтарь на бронзе. Так и тянет слизнуть, пройтись языком по разгоряченной коже, слизывая капельки массажного масла, влаги…

… перевернуть Игната на спину, развязать полотенце, и… и успеется.

— Сильно устал? — мурлыкнула я, легонько разминая его мышцы. — Наверное, на работе своей сидишь, не двигаешься. У меня папа такой — заработается, и как робот втыкает в компьютер. Мужчины! — фыркнула я.

— Кто бы говорил про нагрузки, Слав. Ты на отце тренировалась массаж делать? Без шуток — охренительно!

— Нет, не на папе, — надавила большими пальцами на основание шеи, и Игнат застонал. — Мне раньше Женька массаж делала, а потом, как травма произошла… мне же приходилось ногу массировать. Ко мне приходили, учили делать лечебный массаж, но я попросила научить меня и обычному. Все равно делать нечего было.

С шеи я переключилась на плечи, буквально чувствуя, как уходит напряжение Игната, как он расслабляется под моими руками, плавится. До сих пор не верится, что вот этот лежащий подо мной мужчина — весь мой. По утрам он подвозит меня, долго целует, едет на работу, а затем забирает из театра, и мы проводим время вместе. В кино, просто гуляем, или занимаемся сексом.

Много.

Каждую ночь.

— Кстати, Слав, по поводу твоей ноги…

— Все в порядке, — перебила я, массируя его лопатки.

— У меня знакомый есть в олимпийской сборной. Их врач может тебя посмотреть. У них тоже травмы постоянные, может, чем-то поможет. Мне не нравится то, что ты, не до конца восстановившись, снова себя нагружаешь.

— У меня уже есть врач.

— И что? Нога вообще не болит? — спросил Игнат.

— Хорошо, пусть посмотрит меня. Спасибо.

Нога продолжает болеть. Иногда слабо, почти неощутимо, а иногда адски. Так, что я с трудом крик сдерживаю, и буквально задыхаюсь. Раньше эти «приятные» чувства купировали таблетки, но я с них слезла, и больше принимать не намерена. Может, и правда этот олимпийский врач что-то новое посоветует.

— Чертовски хорошо, — простонал Игнат.

Я довольно улыбнулась, и продолжила его разминать. Без подтекста. Шею, плечи, позвоночник и поясницу. Руки начали звенеть от напряжения, Игнат отнюдь не мягкий, и делать ему массаж действительно трудно. Но кайфово.

Никому не отдам. И не съеду от него. Дурная я была, раз переживала, что мы быстро съехались. Лучше быстро, чем вообще упустить. Вдруг сейчас на моем месте была бы другая?!

Вот уж нет!

Мой! Квартиру обставлю так, как захочу. Каждый уголок здесь облюбую, и Игната семью цепями к себе прикую. Впрочем, он только рад этому. Что он — мой, а я — его.

— Перевернись, — попросила, приподнялась, и Игнат перевернулся на спину. — И не улыбайся так!

— Почему? — хрипло спросил он, разглядывая меня с пошлой улыбкой.

Я поерзала на его бедрах, и Игнат резко выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Потому что я подумаю, что массаж тебе понравился, и ты уже получил то, что хотел.

— Я получил не всё.

— Я тоже.

Прикусила губу, сдерживая стон, и продолжила изучать его торс. Ладонями гладила грудь, очерчивала пальцами соски, кубики на прессе. Их шесть. Шесть идеальных кубиков. Я прошлась пальцами по каждому, и начала опускать ладонь ниже, к краю полотенца.

— Так что, заплатишь мне за массаж? — облизнулась я.

— Заплачу, только не останавливайся, — прохрипел Игнат.

— И сколько же ты готов заплатить? — спросила я, медленно вытаскивая угол полотенца.

— Сколько ты хочешь?

— Много.

— Все мои деньги — твои. Я серьезно. Этого достаточно?

— Ммм, я подумаю, — развязала полотенце, и снова облизнулась.

Возбужден. На двенадцать градусов.

— Вау! Если не сложится с балетом, подамся в массажистки. Какой эффект, — я налила в ладонь еще масла, и обхватила мужской член, приветственно дрогнувший в моей ладони.

— Только если ты будешь моей личной массажисткой, — Игнат глухо застонал, и толкнулся в мою ладонь.

Член крупный, увит венами. Головка красная от притока крови. Рот наполнился слюной в желании вобрать его в себя, изучить языком головку, каждую венку, всю его твердость. Я крепко сдавила его в ладони, правда, полностью обхватить не смогла, и начала ласкать его. Вверх-вниз, до самого основания, и снова вверх, усиливая нажим у головки члена, и вниз, мягко обхватывая яички.

Двигала рукой, и заводилась еще сильнее, увлажняясь для него. На мне нет лифчика, и сквозь этот развратный халат видны набухшие горошинки-соски. На мне нет и трусиков.

Я склонилась, коротко лизнула головку, и утопила ее в своей ладони. И снова, с каждым движением руки я проходилась по головке, по стволу языком. Мазками. Дразнила и себя, и Игната, взрыкивавшего при каждом движении.

20

Наши дни

— Твоя премьера сорвалась из-за него? — холодно спросил Юра.

Брат будто заледенел весь. Лицо недвижимое, каменное.

— Да. На генеральной репетиции я была. А вот премьера… нужно было приехать пораньше, нанести грим, ну как обычно. С утра я забрала пуанты, вернулась домой к Игнату, и он меня просто не выпустил. Запер.

— И изнасиловал, — договорил брат. — Это было именно изнасилование? Оно?

Я смогла лишь кивнуть. Говорить больно. Не хочу. Будь моя воля, я бы вообще забыла обо всем этом, как о каком-то ненастоящем кошмаре, вот только проблема вся в том, что это не сон. Это реальность.

Игнат не бил меня. Не выкручивал руки. Это не было как в фильме ужасов, где маньяк грязно насилует свою жертву в подворотне, приставив к горлу нож. Я не сопротивлялась даже, думала что Игнат остановится. Просто просила его прекратить, а он… он как безумный был. Он знал, что я не хотела. Я просила меня отпустить, а он… он отпустил меня только тогда, когда закончил. Открыл дверь, и сказал что я могу уходить.

И тогда я ушла.

Убежала из его квартиры, которую перестала считать своей, когда она в клетку превратилась. Всё буквально в один день произошло, за пару дурных часов.

— Сиди здесь. Не высовывайся, — бросил брат, резко поднялся, и шагнул к двери.

А я за ним кинулась, забыв про живот, мешающий мне быть быстрой и легкой. Я буквально упала на его спину, обхватила Юру за талию.

— Не смей! Не смей, слышишь!

— Я его убью, — рыкнул брат. — Слава, мать твою, убери руки. Ты меня не удержишь.

Это мы еще посмотрим. Я плотно прижалась к брату, сцепила руки так, что если начнет отлеплять меня — причинит вред, очень уж плотно к его спине мой живот притиснут. Так, что даже больно. И выглядим мы, должно быть, странно со стороны.

— Я тебе это сказала не для того, чтобы ты мордобой устраивал. И родители, мама, ты о них подумал вообще? А об отце? — зашептала я. — Юр, нельзя им знать про это. Маму это убьет. А папа? Что он сделает? Глупости. А потом будут меня в жалости своей топить, вот только это мне не нужно.

— Ты потому на него не заявила? — брат произнес это через силу, все мышцы его напряжены, подрагивают, и я боюсь, что он снова сорвется. Жалею даже, что рассказала, но, Боже мой, как же я устала уже молчать! — Я все удивлялся раньше, какого хера изнасилованные девчонки не всегда в полицию идут. Теперь начинаю понимать. Только не говори, что ты еще и себя считаешь в этом виноватой.

— Я не виновата в том что случилось, — выдохнула я.

Руки начало дико ломить, этот рывок до брата многого мне стоил. Но я сказала ему правду. Я не считаю себя хоть в чем-то виновной, и заслужившей всё это. Ошибалась? Да. Все же, мы с Игнатом поторопились жить вместе, и я недостаточно серьезно отнеслась к его особенностям, хоть он мне и рассказал все откровенно. Я просто отбросила это.

Но я не виновата. Вот только и сама я себя жалеть не намерена, и другим не хочу позволять это делать. Иначе превращусь в размазню.

— Ты должна рассказать отцу. Слава. Ты должна, понимаешь? И мама… она не такая уж слабая у нас. Ты вообще не должна была все это держать в себе, — рявкнул Юра.

— Я рассказала тебе, и хватит. Ты ведь останешься дома?

У Юрки давно своя квартира, работа, своя жизнь. Я люблю младшую сестренку не меньше брата, но с ней не поговорить по-взрослому. Только с братом. С Верой еще можно, с Женей, но у Жени карьера сейчас на первом месте. А Вера слишком чувствительная. Остается только брат.

— Я останусь на ночь.

— И не расскажешь родителям ничего, — с нажимом произнесла я, и ослабила хватку.

Как раз в этот момент на кухне что-то грохнуло. Сильно. Так, что даже мы с Юрой услышали, хотя до кухни три комнаты, и стены у нас толстые. Брат открыл дверь, и помчался туда по коридору. А я, придерживая живот, побежала за ним. Надеюсь, не упаду. Пусть я и хочу отдать дочь Игнату, но я не собираюсь ей вредить.

Юра, конечно, добежал гораздо быстрее меня, и я неловко вошла в открытую дверь вслед за братом. Глаза урывками выцепили картины произошедшего: разлитый кофе под столом; чашка, разбитая точно пополам, так ровно словно её перфекционист распилил; блюдце с профитролями валяется у собачьей миски…

И кровь.

Кровь на полу.

Кровь на папиной майке. На его руках.

Кровь на лице Игната, она льется из его брови, из носа. И папа стоит напротив Игната, а тот и не думает защищаться.

А мама напугана. Я вижу, как открывается её рот, как она говорит что-то, вот только ни звука не слышу. Словно оглохла.

Еще я вижу то, как папа, будто в замедленной съемке размахивается, и снова бьет Игната. И еще, и еще. А тот стоит, и принимает все удары. Сильные. Вот глаз Игната заливает кровью, вот Юра пытается оттащить папу, а мама… мама ничего не предпринимает. Просто плачет, и смотрит на меня.

Мамочка…

Игнат рассказал.

Он всё им рассказал. Зачем? Я ведь просила! Это единственное, о чем я его вообще попросила — не говорить про случившееся. И тогда я бы смогла уговорить родителей не мешать мне отдать Игнату дочь. Да, он сделал мне больно, но своему ребенку он никогда бы вред не причинил, я знакома с его братом, я видела результат его воспитания. Я видела, как Игнат любит брата.

А теперь… а что теперь-то? Как мне сказать маме и папе, что я хочу отдать дочь тому, кто меня изнасиловал?

Они просто не позволят.

Еще один замах по голове, еще один удар, и Игнат упал. И я подбежала к папе… и к нему, к Игнату, выплевывающему кровь. Сама не понимаю, почему, склонилась над ним, испытывая ту же боль, что и он.

21

Наши дни

— Слав, иди… все нормально, котёнок, я заслужил…

Игнат оперся на руку, кровь не течет, а хлещет из его носа. Он сломан, всё лицо в крови. Я проклинаю себя за это, но не могу не реагировать. Ненавижу Игната! Я действительно его ненавижу, это не из разряда «так люблю, что ненавижу», я правда его ненавижу. Но на его боль я по-прежнему реагирую как на свою собственную. И ничего с этим поделать не могу. Все еще не переболела. Оказывается, так тоже бывает.

— Славушка, пойдем, милая… да как же так, — всхлипнула мама, приобнимая меня.

Пытается поднять, оттащить от Игната. Юра удерживает папу, и папа позволяет это только потому что я совсем рядом, иначе Юра бы не справился, папа еще ого-го какой сильный. А я не могу подняться — живот мешает, и накатившая дурнота.

И запах крови. Металлический, дурной запах.

— Слав, все хорошо, ДА ВЫВЕДИТЕ ЕЁ УЖЕ ОТСЮДА! — повысил Игнат голос.

Он сел, прикоснулся к моему колену, и я дернулась.

— Не трогай мою дочь, выродок!

— Антон, прошу тебя! — простонала мама.

— Прекратите. Пожалуйста, просто хватит, — взмолилась я. — Ты рассказал? Игнат?

— Я должен был. Прости, маленькая. За всё прости, — Игнат поднялся, стянул майку и начал вытирать кровь.

Ко мне не прикоснулся, да вот только его взгляд — тоже прикосновение, он его от меня не отрывает. Всё это — какой-то дурной сон. Может, это и правда сон? Может, я упала на сцене, и не травму ноги получила, а травму головы, и лежу теперь в коме, ловлю эти сны, Игната придумала, и Питер, и беременность?

Нет, все слишком реально. Это не сон.

Жаль.

— Вон пошел из моего дома. Убью! Убью, слышишь, если не уберешься отсюда?! — прорычал папа.

Мама помогла мне подняться.

— Я вам все как есть рассказал. Заслужил всё, намного больше чем пару ударов заслужил.

— Раз заслужил, так что ты здесь еще делаешь? Мало боли ей причинил? — папа выкинул руку в мою сторону.

Никогда я не видела отца таким эмоциональным. На его лице ярость и боль, на маму я вообще смотреть боюсь, так горько она плачет — тихо, не навзрыд, а так… так она бы плакала, похоронив кого-то. Я всем своим существом чувствую, насколько маме плохо, и меня это разрывает.

Я ведь этого не хотела. Они должны были быть счастливы! Моей боли меньше не стало, когда больно стало маме и папе, так зачем это всё? Зачем Игнат рассказал? Кому он вообще должен?

— Я могу позволить себя избить. Посадить. Можете написать заяву, я и скрываться не стану, и адвоката нанимать тоже. Можете даже убить меня, вот только Славе легче не станет.

— Зато мне станет, — выплюнул папа.

— Сомневаюсь.

— За каким хером явился сюда? Стыда совсем нет — смотреть моей дочери в глаза после всего?!

— Я всё признаю. И хочу её вернуть. Знаю, как это звучит, прекрасно знаю, — Игнат убрал майку от лица, кровь из носа по-прежнему льется, но уже не потоками, а ручейком. — Но иначе я не могу. Простит, не простит, я должен попробовать, должен всё сделать, чтобы она со мной была.

— Она…

— Она не будет со мной, — перебил Игнат. — Вы это хотите сказать? Возможно. Девяносто девять и девять, что не будет, я не идиот, и понимаю это. Но я не могу не пытаться вернуть Славу. Вы вряд ли сможете возненавидеть меня сильнее, чем я сам себя ненавижу. В тот день я с ума сошел, буквально. Ни хера не понимал, что творю, а как понял, в ужас пришел. Можете двинуть мне еще раз, можете хоть десять раз ударить, сотню, от Славы я все равно не откажусь. Но вы должны были узнать, что я сделал.

— Зачем? — прошептала я.

Игнат перевез взгляд с папы на меня. Мне нужно знать, я не понимаю, зачем еще одна жестокость — правда моим родителям. Зачем еще и их убивать изнутри?!

— Чтобы тебе помогли. Мне нужно, чтобы тебя спасли, Слава, а для этого нужно было рассказать правду. Сейчас я уйду, — мягко произнес Игнат. — Я остановился в «Хайятт», и если ты решишь, что я должен отсидеть — бегать не стану, и вину признаю. Отсижу. А потом вернусь. Я в любом случае тебя не отпущу, прости и за это. А сейчас мне лучше уйти, а тебе — отдохнуть. И врача вызовите.

— Я сам разберусь, что делать с моей дочерью. Пошел вон!

Игнат вышел из кухни, и через пару секунд мы услышали, как закрылась за ним дверь. Ушел.

— Антон, позвони в нашему доктору, пусть приедет.

— Мам, я в порядке.

— Ты не в порядке, — прошептала мама. — Ты давно не в порядке. Слава, мы рядом, мы не допустим, чтобы тебя обидели. Переедем, если нужно. И…

— Сначала врач, затем полиция, — грохнул папа.

Он резко шагнул ко мне, лицо искажено яростью. Думала, обвинять станет, спрашивать, почему не рассказала, кричать, вымещая боль… а он просто обнял. Поднял на руки, и понес в спальню.

Врач осмотрел меня, сообщил, что с ребенком и мной все хорошо, но нужно провести день в постели. Родители вели себя так, как я и боялась — были рядом со скорбными лицами, вроде и улыбаться мне пытались, но некоторые улыбки хуже самых горьких слез. Да и мама с папой притворяться не умеют абсолютно. А Юра и не пытался играть, в себе замкнулся, и мрачнел с каждой минутой.

Только бы глупостей не натворил. Только бы не пошел в отель убивать Игната. Юрка может, он всегда защищал меня, и когда надо, и когда не надо. Даже сейчас с чувством вины смотрит на меня, словно это он не уследил. Как и папа — на его лице я тоже вину вижу.

— Хватит, вы ни в чем не виноваты, ясно? И со мной все в порядке. Я просто не ожидала Игната увидеть, потому так отреагировала. Всё не так, как он вам описал. Он… он, я уверена, сгустил краски. Мам, пап, Юр, слышите? Я просто перенервничала, но всё хорошо. Правда. Успокойтесь уже.

— Да, дочка, все хорошо. Спи, — голос папы дрогнул, он поцеловал меня в лоб, и вышел из моей спальни, забрав Юру с собой.

Осталась только мама.

Зря я Юре рассказала про Игната. Ведь молчала столько времени, так какого черта язык теперь развязался? Никого уже не убедить в том, что Игнат преувеличил свои грехи, брат мне этого не позволит.

22

Наши дни

Сидим с Верой на лавочке. У неё сладкая вата, которую я тоже люблю, и сейчас бы съела. Но сладкая вата — это что-то для веселья. Её не едят чтобы насытиться. А мне невесело, потому я не взяла. И мороженой в руке тает, хочу съесть и не могу.

Бросила его в урну.

— Будешь? — Вера отщипнула кусочек ваты, и с улыбкой поднесла его к моим губам.

— Нет.

— Бука.

— Есть немного. Прости, Вер, я какая-то некомпанейская стала. А ты бы прекращала вату есть. Там одни калории.

— Да и плевать. Отпуск. Все равно руководитель труппы на всех нас орать начнет, что разожрались и форму потеряли. Наверстаю, — фыркнула Вера. — Я себе в отпуске ни в чем отказывать не буду. И к станку не встану даже. У Жени, кстати, тоже отпуск. Вы как с ней?

— Нормально.

— Врешь, Слав.

Вру, конечно.

Я помню свое отвратительное поведение. Не явилась на премьеру, уехала как последняя трусиха. Понятно же, что из-за меня никто бы не стал обменять спектакль, я знала кто именно будет танцевать вместо меня. На генеральной репетиции Женя была не пастушкой, она танцевала рядом со мной мою партию. Но я уверена была, что роль моя, и это просто предосторожность, мне и в голову не приходило что я не выйду на сцену. А потом увидела фото Жени на сцене, и почему-то обворованной себя почувствовала.

И ведь не из-за роли я тогда переживала. Разум совсем помутился от того, что у нас с Игнатом случилось, но как увидела Женьку в моем костюме, исполняющую мою роль, такая злость взяла. Я позвонила ей тогда, и… не помню, что наговорила. Орала, плакала, кричала ей в трубку все, что наболело, будто она виновата в моих бедах.

Извинилась потом.

— Роль, да?

— Да, — выдохнула я.

— Женя сказала мне что вы с ней почти не общаетесь. Она… Слав, сука она. Я с ней общалась только потому что ты её любишь, и вроде как мы с Женей друзья, но я её терпеть не могу и этого не скрываю. Что у вас случилось? Она тебя подсидела?

Я покачала головой.

— Расскажешь, как будешь готова. Мы с ней созванивались, Женя хвасталась, что роль ей дорогу из кордебалета открыла, карьеру строит. Корону надела на голову, её слушать было мерзко.

— Мне тоже хвасталась, — призналась я.

Когда я извинилась за свой срыв, мы с Женей общались. Созванивались, и она все время твердила про гастроли, куда её взяли с труппой, про роли. Мне даже казалось, что она меня уколоть хочет тем, что у нее все получилось, а у меня нет.

— Она полтора месяца назад сюда прилетала. Мы виделись, — зачем-то сказала я Вере.

И замолчала.

Странная это была встреча. В ресторане, где Женя встретила меня, разряженная в пух и прах, с самодовольной ухмылкой на лице. Она пришла тогда первой, и поднялась при моем появлении, демонстрируя платье. Я даже поняла её, ведь мне бы тоже захотелось похвастать успехом, будь я на ее месте.

И Женя хвастала. А потом начала сникать. Никогда она не отводила взгляд, даже когда жены её любовников перед ней в слезах вставали, она им в лицо улыбалась, и посылала. А тогда, в ресторане, Женя вдруг начала сдуваться. И если и смотрела на меня, то… с жалостью. Что-то такое было в ее лице, в глазах — жалость, вина, сочувствие. Сама не понимаю, что именно.

И если до этой встречи она охотно сама звонила мне, и рассказывала про свою жизнь, то после перестала. Я сама звонила, разговоры были короткими, не про роли, не про театр, а про ерунду какую-то. Вспоминали, как учились, про шалости детские, и не более. Все разговоры про спектакли Женя пресекала. Я бы подумала, что у нее проблемы с карьерой, но нет, слежу ведь все равно за ней, карьера идет в гору.

Просто Женя меня избегает.

— Слав, ну что с тобой происходит? Расскажи. Вижу, что тебе плохо. Я могу хоть чем-то помочь? — Вера приобняла меня за плечи.

— Да ерунда. Обычные страхи беременных.

— Я так не думаю. Но… ладно. Как захочешь рассказать, я готова выслушать. И помочь. Без шуток, если в моих силах тебе чем-то помочь, то я это сделаю.

— Я знаю. Спасибо. А дай-ка мне свою вату, тоже захотелось, — улыбнулась я подруге, и потянулась за сладостью.

Так мы и сидели. Вера купила еще вату, руки у обеих липкие, и это все совсем не гигиенично, пыль-то на них липнет, а я пальцы облизываю. Но вкусно. Ем эту чертову вату, и будто бы даже проблем никаких нет, как в детство окунаюсь, где из печалей только то что мама запрещает мне килограмм конфет за раз съедать.

А затем я увидела Игната.

— Вер, подождешь меня, ладно? — я встала, и пошла навстречу Игнату.

Он улыбнулся. Так радостно, будто у нас все по-прежнему. Лицо разбитое, скоро еще хуже выглядеть будет — папа силу не сдерживал. Но на губах Игната улыбка. А взгляд… не хочу смотреть. Больно.

— Я позвала тебя не затем чтобы сказать, что все забыла и мы можем снова быть вместе.

— Я это понимаю. Не тупой. Может, в кафе?

— Меня подруга ждет, — я обернулась, и указала на Веру.

Игнат внимательно посмотрел на нее, я сцепила зубы. Мне должно быть плевать на то, что Игнат рассматривает других, но… не плевать. До сих пор. Какая-то проклятая любовь.

— Ну хоть одна приличная подруга у тебя есть.

— Женя тоже…

— Не начинай, — жестко перебил он. — Я бы тебе много интересного про твою подругу рассказал, но вижу — ты все еще её любишь. И меня ты тоже любишь. Не везет тебе, малышка, любишь ты всякое дерьмо.

— Не говори так.

— Почему?

— Потому что мне не нужно самоунижение, извинения и прочее. Никогда всего этого не любила. Я про ребенка хочу поговорить.

Мы опустились на лавочку в тени. Игнат смотрел то на мое лицо, то на живот. Жадно, так как я привыкла. А я… я вдруг к самой себе презрением прониклась, я ведь скучала по этому взгляду. И по Игнату. Забыть не могу, простить не могу, и вряд ли вообще когда-то смогу, да и не стоит, но какая-то часть меня никогда не сможет его разлюбить. И я всегда буду скучать по нему, томиться. А ведь нельзя так.

23

7 месяцев назад

— Ты прям светишься. Фу такой быть, — хихикнула Женя. — Реально фу, ванильная ваниль.

— Любовная любовь, скорее всего, — подмигнула я ей.

— Везучая ты, Слава. Аж бесишь. И карьера в гору, и мужика отхватила… вот реально прям злюсь на тебя. Ты бы поумерила свечение, а то сглазят.

— Кто?

— Да хоть бы и я, — расхохоталась подруга, на что я показала ей язык и рожки.

— Тьфу на тебя. Ладно, пора мне.

— Может, к тебе сейчас? Мужик твой вроде щас в работу загружен. Посидим, пиццу пожрем, а?

— Нет, прости. На лечение, — я вытянула ногу, демонстрируя, на какое именно я собираюсь лечение.

Женьку я домой приглашала. Разумеется, когда Игнат был на работе. Сейчас он не всегда может меня встречать, хоть и подвозит до театра всегда. Но работа есть работа, и я все понимаю. Потому раз пять, когда я знала, что Игната не будет часов до восьми, мы с Женей ехали к нам домой, закупались вреднятиной, и смотрели ужастики.

— И что, помогает? Это тот врач-олимпиец, которого тебе Игнат подогнал?

— Угу. Я же рассказывала. Хожу к нему, занимаемся, и… да, помогает. Я Игнату не рассказывала, но раньше среди ночи просыпалась от боли в ноге. Чувство было, что ступню мне кто-то отгрызает. А сейчас… ну побаливает иногда, но не такая уже жесть.

И это правда.

Все же, танцевать я начала, не восстановившись окончательно. Это риск. Это понимала и я, и врачи, и худрук. Все, кроме родителей, которым я нагло наврала, что полностью в порядке. Все понимали. Любой спорт — это похереное здоровье, но как же я рада, что лечение мне помогает.

Лечение своеобразное, пыточное, я бы сказала, но мне не привыкать. Зато результат налицо — ступня не немеет после восьми часов танцев, и ночью мне не приходится, чтобы не разбудить Игната, тихонько ложиться на пол и задирать ногу на кровать, чтобы отек спал. А ведь бывало я лежала так целый час. А иногда я лежала на кровати, и губы кусала от боли в ноге. Действительно ужас творился, а сейчас… ну тянет иногда, покалывает. Для обычного человека такие ощущения, наверное, были бы болезненны, а для меня — ерунда. Скоро и это пройдет. Так что сейчас к врачу, а потом домой, Игнат вернется около девяти, я как раз ужин приготовлю и побудем вместе.

Вместе. А ведь мы оба дико устаем. Игнат либо мотается по встречам, либо же целый день сидит в одной позе за рабочим столом, почти не двигаясь, и потом у него спина буквально деревянная. Болит. Только массажи и помогают. У меня целыми днями танцы, репетиции, мы оба буквально без ног домой вваливаемся. И ведь должны были бы уже надоесть друг другу, иногда мысли мелькают, что секс — это ведь уже не событие для меня. Да и много его, кажется иногда, что все между ног должно было стереться. Но все равно, видим друг друга вечером, и обо всем забываем.

Хорошо нам.

Пожалуй, я даже благодарна Жене, что притащила меня в тот богатый притон, из которого мне пришлось бежать без пальто. Иначе бы я точно не встретила Игната, и всего этого бы не было.

Я думала об этом, пока занималась. Пятьдесят минут ада с врачом-монстром, но после каждого раза мне чуточку лучше, и будто даже силы прибавляются. На этом адреналине я заехала в магазин, накупила вкусняшек. Штрудель сделаю Игнату. С вишней. Не покупной полуфабрикат, а сама и тесто тоненько растяну, и присыпку миндальную поджарю, а потом полотеничком, чтобы тесто не порвалось, сделаю эту вкусность с вишней.

— Дожилась, — хихикнула я, — два часа готова потратить на то, что мы съедим сегодня же. Жуть.

А ведь я еще над мамой смеялась. Она меня готовить научила, хоть подростком я и фыркала, что балерине не нужно уметь делать «всякие булки». Я и правда уверена была, что в жизни не стану тратить пару часов на готовку, максимум минут тридцать, и то редко. Но вот, я иду с пакетами продуктов к дому, и представляю, как Игнат обрадуется.

Шарлотку он не особо любит, а штрудель — обожает. Как и я. А вот хурму я терпеть не могу, а он ест, и наслаждается. Зато я люблю гранат, от которого Игнат морщится.

Я и хурму купила, и гранат. И раз уж с тестом буду возиться, то и манты налеплю. Праздник живота.

Люблю заботиться об Игнате. Приготовить ему что-нибудь вкусненькое, хотя знаю, что он может себе позволить любую ресторанную еду, которая вкуснее будет, чем моя. И массаж. И уже после сидеть на диване, и перебирать его волосы, когда его голова лежит на моих коленях.

Да и сам Игнат обо мне заботится. Следит за здоровьем, на выходных вытащил на базу отдыха, хотя и у него работы было много, а я планировала танцевать. Но он буквально заставил меня поехать, и половину дня мы проводили запершись в комнате, а остальное время — гуляли.

Я открыла дверь. Игната не будет еще часа два. Успею сделать часть дел, он примет душ, и хоть штрудель будет готов. Или сначала манты налепить?

Но в коридоре свет. Игнат дома. Не один.

Какая-то тревога сковала сердце. Не знаю, почему я не обозначила свой приход. Я узнала женский голос, я уже знаю, кто в гостиной. И тем не менее я тихонько прошла с бумажными пакетами, даже не скинув уличную обувь. Прошла и обомлела.

На диване сидит Игнат. Я вижу его колени и торс, лица не видно. Он в белой рубашке, чуть измявшейся после трудового дня. А спиной ко мне стоит… Женька. В ультракоротком платье. Она наклонилась к Игнату, и я выронила пакеты из рук.

— Что здесь происходит?

Я не узнала свой голос.

Игнат даже не подумал вскочить. Медленно поднялся, подошел ко мне, поцеловал, и поднял пакеты. И ничегошеньки не сказал. А Женька обернулась. Ну и декольте!

— О, Слав, — улыбнулась она. — Ты поздно.

— Я-то да, а ты что здесь делаешь? Что… что вообще происходит?

Я чувствую себя дурой. Игнат был на диване, а Женя то ли декольте ему под нос пихала, то ли поцеловать хотела. И он же не отскочил от нее. Значит… хотел? И сейчас ведет себя так нагло, будто ничего не случилось.

— Да я поругалась кое с кем, из машины выскочила, а вы рядом. Зашла, чтобы денег попросить на дорогу, тебя не застала, а тут Игнат.

24

ИГНАТ

Нельзя вестись. Вижу — Слава надулась, как девчонка. Впрочем, не стоит забывать, что она по сути и есть ребенок. Да, совершеннолетняя, грудь и попа есть но, черт, ребенок она. Балованный, залюбленный до невозможности. Иногда вдобавок ко всему еще и капризничает, вот как сейчас.

Дуется.

А я еле удерживаю на лице серьезную мину. Хочется и по носу ее щелкнуть, и начать подлизываться. Но нельзя вестись. Или плюнуть на все? Ну правда же, девчонка совсем.

Странно. Раньше я недолюбливал таких как Слава. Может, из зависти, вернее, скорее всего из зависти. Абсолютно точно. Смотрел на богатых деток в школе, хвастающих, что мама с папой брали их в Доминикану. Наблюдал, как одноклассников забирают родители, а затем они едут в кино, или еще куда-то. И ненавидел. Одноклассники разные были, и среди богатых деток находились не избалованные засранцы, а обычные ребята, но я тупо бесился. И не упускал возможности их уколоть. У меня ни хера, а у них — все.

И вот, смотрю я на Славу, и понимаю — у нее и было это всё. Вообще всё. Дорогим ресторанам она не удивляется, рот не открывает при виде роскоши. Принцесса, мать ее. И её мне не хочется делать обычной. Избаловали? И ладно, я продолжу эту славную традицию. Деньги, дорогой шмот, бриллианты, поездки — все, что угодно.

И похрен на то, что хотел не вестись на ее надутые губы. Ладно уж, спрошу.

— Ну? Чего дуешься? Сейчас лопнешь, красивая моя. Как надутая лягушка.

— Очаровательное сравнение, — фыркнула она, и одарила взглядом королевы на холопа. — Я не дуюсь, я до глубины души расстроена.

— И чем же?

— Тем, что ты весь спектакль, прости за слово, продрых!

О, сколько возмущения в голосе.

— Я не продрых.

— Ты храпел, блин. Я тебе минут десять шептала, что означают движения в танце. Балет — это не просто красивые дрыганья, это признания в любви, ссоры, секс. Всё передают танцы. И я как дура тебе все это объясняла, пока не услышала твое сопение. Ну вот что ты за человек такой, Игнат?

Слава реально выглядит расстроенной. Ну что ж, нужно быть честным.

— Слав… ну не люблю я все это, прости. Хотя черт, за такое не извиняются. Не мое это, понимаешь? Для меня весь этот балет — именно дрыганье. Вроде и понимаю, что искусство, но скукота.

Слава затащила меня на спектакль. В принципе, я и до этого понимал, что все это искусство — не мое. Опера для меня скучна, картины не вставляют, в галереях я разве что на статуи могу смотреть без зевоты, театру предпочитаю кино. Вот такое быдло. Ну а балет… красиво, но скучно. Ладно бы минут десять посмотреть на танцульки, но два часа?! Это ад, вся задница затекла. И понимаю ведь, что это сложное искусство, требующее кровавых репетиций и преодоления себя, но это просто не мое. А Слава расстроена не на шутку.

— Я надеялась, что тебе понравится. Специально выбрала нужный состав. Некоторые так лажают на сцене, да и от постановки многое зависит. Ну… не нравится, и ладно. Раз не проникся сейчас, значит и потом не полюбишь балет. Либо дано, либо нет, — расстроенно пробормотала я.

А я приобнял её. Расстроена, но не пытается как типичная пила мне мозг вынести и привить любовь к тому, к чему душа не лежит. А это уже хорошо.

— На твоей премьере я не буду спать. Клянусь членом, — шепнул шутливо, и Слава прыснула.

— Ну раз членом, то верю. Вставь в глаза расширители, а то мало ли. Заснешь, и что мне потом делать?!

Шутит. Уже хорошо. Повеселела. Спускаемся с лестницы, Слава запнулась, и улыбка слетела с ее губ. Взгляд ее направлен вниз, а там… Женя. Ну кто бы сомневался.

— Идем, — покрепче ухватил ее за руку, и отконвоировал к гардеробу. Нацепил на нее пальто, а затем и шапку с шарфом. Слава долго и нудно возмущалась, когда я заставил ее носить эти предметы даже для поездки в театр, но в итоге сдалась. Не хватало еще, чтобы заболела.

— Слава! Игнат! — помахала нам Женя.

Слава застыла на секунду, но не побежала к подружке. Губу закусила, и вышла за мной, даже не кивнув шлюшке. В молчании мы сели в машину, и ехали так минут пять, пока эта тишина меня не задолбала.

— Не помирились?

Хоть бы нет!

— Я с Женей не говорила. Не могу.

Улыбнулся как дурак. Как же меня раздражали их посиделки у нас дома. Не встречал я эту девку у себя на кухне, но точно знал — бывала, и часто. Надеюсь, больше Слава с ней и словом не перемолвится.

— Это хорошо, — не сдержался я.

— Знаешь, я все думаю… Женя же думала, что у врача я буду час и сорок минут, а я была у него пятьдесят минут. То есть, она точно знала, что я должна вернуться позже. Но когда я в квартиру пришла, она начала говорить про то, что прибежала ко мне за деньгами. Ко мне. И это при том, что за минуту до своего рассказа про машину и попытку изнасилования она удивилась моему появлению. Сказала что-то вроде «ты поздно». Всё это вообще не сходится, — Слава расстроенно покачала головой. — Я ведь всегда знала, какая она… ну, с мужчинами. Но, только не считай меня дурой, я считала, что меня это не коснется. Да, говорят что лучше парней и мужей с подругами своими не знакомить, чтобы беды не было, но я Женю выше этого ставила. Какая бы она ни была с другими, со мной она нормальная была. Психовала, ссорились, мирились, кололи друг дружку, но всегда рядом были и выручали. А тут это. Я хотела с ней в театре поговорить, и все точки над и расставить, но не смогла.

— Почему?

— У меня мало близких людей, — Слава взглянула на меня как-то растерянно. — Общаюсь со многими. Приятелей — не счесть. А вот близких у меня очень мало. Ты, семья, Вера и Женя. Я закрытая, понимаешь? Комплексовала раньше из-за этого жутко — не могу я сегодня с одной компанией веселиться, а завтра с другими секретами делиться. Только со своими. И своим я привыкла верить полностью, спину открытой держу, а тут такое. Ладно, не будем об этом, расскажи хоть, что тебе снилось, пока шел спектакль!

Слава подмигнула мне, и я начал нести какую-то чушь, лишь бы настроение ей поднять. Ей обидно, больно, нужно отвлечь, но несмотря на такое глубокое расстройство Славы, я дико рад. Безумно. Что со шлюхой-Женей, кажется, покончено. Сплюнул бы, и по дереву постучал, чтобы не сглазить, но я сейчас не один.

25

Танцую, а мысли заняты совсем не балетом и не грядущей премьерой. Все более чем великолепно! Так, что я иногда не верю, и боюсь, что это всего лишь сон.

— Коду еще раз. Слава, не витай в облаках. Коряво, — пристыдил меня хореограф.

Аккомпаниатор снова начала играть, а я — танцевать. Но мысли все равно о доме. Игнат отвез меня в него. Дом в городе, а не за ним. Метро всего лишь в десяти минутах, да и само метро мне вряд ли понадобится, у Игната машина, и его даже не напрягает меня возить.

А сам дом — чудесный.

— Открой глаза. Только смотри на перспективу, — прошептал Игнат.

Я открыла глаза. По-честному не смотрела ни на улицу, ни на ворота, и взглянула только когда Игнат остановил машину, и вывел меня на заснеженный двор. Перед нами дом. Огромный, застекленный. На первом этаже — панорамные окна.

— Все в снегу, но деревья есть. На заднем дворе можем поставить качели, мангал. Детскую площадку. Здесь устроим сад, или просто укроем все газоном, оставив место для машины, — Игнат приобнял меня, указал на первый этаж. — Вот кухня, дальше — гостиная. С другой стороны спортзал будет. Эллипсоид, беговая, гантели, основной минимум. Для тебя установим станок, стена зеркальная будет. Внизу бассейн. Можно на улице, если захочешь — будет, но все же, лучше в доме. Если во дворе — запаримся чистить. Идем в дом?

Я с улыбкой кивнула.

Игнат сказал смотреть на перспективу, и я так и делаю. Это восторг! Уже вижу, какая здесь будет красота совсем скоро. В доме вовсю идет ремонт, мужики не филонят. Пыльно.

— Надень, — Игнат протянул мне обычную медицинскую маску. — Чтобы известью не надышаться. Да не на подбородок, а на нос нацепи, бестолочь!

Я показала ему язык, и приподняла маску.

Лестница на второй этаж не такая, конечно, как в сериалах про миллиардеров. Не мраморная и не дворцовая, а крепкая, деревянная. Перила удобные, да и на взгляд все безопасно.

— Я сказал чтобы сразу установили калитку, или как эта хрень называется? Ну, для ребенка, чтобы с лестницы не навернулся. На днях сделают, — указал он на второй этаж.

— Поняла. У нас дома такая была.

— Идем, — Игнат потянул меня вправо, и начал показывать, что да как здесь устроено.

Я просто влюбилась. Вроде и не во что — кое-где вообще стены в цементе, в стенах дыры, как я поняла, переустанавливают розетки и прячут проводку. Но потолки высоченные, комнаты светлые, а вид, ах этот вид! И я здесь буду жить вместе с Игнатом!

На первом этаже, и правда, расположен холл, кухня с небольшой кладовой, гостиная, спортзал и еще одна пустая комната. Вниз, где будет бассейн, Игнат меня не повел, а вот наверх мы сходили.

— Здесь будет наша спальня, — я улыбнулась от уха до уха. — Так ведь? Смотри, какой вид, и не на улицу, а на двор. Шикарно!

— Да, спальня будет здесь. Гардеробная, — Игнат указал на соседнее небольшое помещение, пока без дверей, — а там ванная. Я полностью меняю её. Пусть будет джакузи.

— А ты не разоришься, м? — обняла своего мужчину за шею. — Я далека от таких вопросов, но могу представить, в какую копеечку дом встал.

— Я долгое время зарабатывал, но почти не тратил. Так что не беспокойся. Знаешь, сколько я за сентябрь на себя потратил? Угадай.

— Тысяч сто? — улыбнулась Игнату лениво. Отлипать от него не хочется, так бы стояла в обнимку с ним всю жизнь. — Сто двадцать? Хотя, стоп, ты же бизнесмен. Пусть будет двести пятьдесят тысяч за сентябрь.

Папа больше тратит. Костюмы, всякие статусные подарки партнерам, бизнес-обеды, наряды для мамы, рестораны и прочее. Брат-то уже давно сам себя обеспечивает, только квартиру в подарок принял, и все, живет на свою зарплату, даже машину дурашка в кредит купил. А вот на мне, сестре и маме папа не экономит.

— Не двести пятьдесят тысяч, а двадцать. Двадцать тысяч рублей за сентябрь, Слава. Коммуналка, бензин, новая футболка для спорта, и перекусы. Всё.

— Серьезно?

— Я абсолютно серьезен.

И ведь правда — смотрит на меня так, будто не обманывает.

— Ты жадный? Или такой экономный?

— Не то и не другое, — хохотнул Игнат. — Работы дохера, питаться я привык просто. Как-то, когда только начал бабло зашибать, решил шикануть. Ну, знаешь, дурь в голову ударила от денег. Полетели с друзьями на океан, я напробовался изысков так, что потом неделю блевал. Так что теперь только знакомые и простые блюда типа пюре с котлетами. А насчет денег, я просто так привык, одному не так уж много нужно, я перекидывал бабло на счет, и жил себе спокойно на пятнадцать-тридцать тысяч в месяц.

— И это бизнесмен, — покачала я головой, все еще не веря. — Капец!

— Кого-то избаловали донельзя, — Игнат стянул с меня маску, и коротко поцеловал. — В регионах на пятнашку многие живут, и даже детей кормят.

— Да я знаю. Просто странно на такие деньги жить, когда в этих самых деньгах нет нужды. Но я тебя поняла, — улыбнулась. — Зато у нас дом суперский. И мы все вместе выберем — мебель, отделку, мелочи. Дизайнер пусть будет, конечно, пусть покупает всё и подсказывает в планировке, но выбирать мы всё будем сами.

— Одна не хочешь?

— Я бы всё и одна выбрала, но дом-то наш с тобой. Нужно чтобы обоим нравился. Но… я в восторге! — потянулась к Игнату за новым поцелуем. — Я уже хочу сюда переехать. Хоть сейчас готова, без шуток. Вот сюда матрас бросить, у окна, и жить.

— Слава, — усмехнулся Игнат, — обожаю твою живость и энтузиазм. Но въедем мы сюда…

— Да-да, — перебила, — когда ремонт будет полностью завершен, я знаю. Пойдем другие комнаты смотреть! — потянула Игната за собой.

Видела я перед глазами не голые стены, а то, каким все будет совсем-совсем скоро. Вот здесь — детская. А если ребенок будет не один, и разнополые, то напротив нашей спальни будет еще одна комната для малыша. И чердак здесь имеется, уютный, можно будет устроить здесь что-то вроде игровой, а не склада ненужных вещей, как в нашем доме.

26

— Игнат, не мешай, — рассмеялась я, и шлепнула его полотенцем. — Ты как мальчишка!

— Все, ухожу, — он отошел от стола, а я продолжила готовить.

Мне это в радость, хоть и знаю, что съесть смогу из всего, что наготовлю — минимум. До премьеры осталось восемь дней, диета наистрожайшая, и не сказать что вкусная — много белка, жиры, а вот мои любимые углеводы почти под запретом.

Но для гостей, которые сегодня соберутся, нужно накрыть вкусный стол. Игнат говорил не заморачиваться, но я не собираюсь ударить в грязь лицом перед ними, и Ниной Васильевной.

— Ты точно не против, что я пригласила своего педагога?

— Не против.

— Она пожилая, но все время с молодежью работает, потому обойдется без стариковских штук. В последнюю нашу встречу у Нины Васильевны были розовые волосы.

— Серьезно?

— Угу. Она же в советское время была примой, всё строго было. Да и сейчас балерина не может выкрасить волосы во все цвета радуги. И вот, Нина Васильевна сто лет уже не танцует, и потому отрывается. Говорят, что у нее даже татуировки есть, — улыбнулась я, вытерла руки, и поставила противень в духовку.

— Ну, хоть с кем-то познакомлюсь. Я рад.

— Ты со всеми познакомишься.

— Слав, — Игнат снова подошел к столу, но уже не затем, чтобы стянуть с него что-нибудь вкусненькое, — давно пора встретиться с твоей семьей.

— Скоро.

— Надо не скоро, а уже. Еще вчера надо было, грубо говоря. Мы живем вместе, дом купили. Или ты нас познакомишь, когда мы третьему ребенку будем имя выбирать?

— Да нет же. Папа работает много, но скоро вы встретитесь. Не подумай, пожалуйста, что я тебя скрываю. Обещаю, очень скоро я познакомлю тебя со своими близкими.

— Ну смотри.

— Иди дверь открывать, — кивнула я на коридор.

Можно было давно познакомить Игната с папой и мамой, но хочется, чтобы все вышло красиво. Потому восемь дней придется подождать. После премьеры папа будет в хорошем настроении, и смирится, что я домой не вернусь, и что здесь я не временно по работе, а навсегда. В конце-то концов, есть самолеты, можно до меня быстро добраться. И на поезде тоже недолго, всего пара часов на Сапсане.

Эту вечеринку, на самом деле, затеяла я. Дурачество, но захотелось устроить посиделки-презентацию нашего с Игнатом дома. А еще это что-то вроде прощания с этой квартирой. Понятно, что раньше Нового Года мы отсюда не съедем, но сейчас как раз есть время встретиться со всеми…

Почти со всеми. Есть еще Женя, которую я не позвала. Простила, попросив больше не вмешиваться в наши с Игнатом отношения, общаюсь с ней, но в дом больше не зову. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Проверила противень — сыр запекся аппетитной корочкой, можно доставать, что я и сделала.

— Добрый вечер, — я вышла в гостиную — друзья Игната уже здесь, как и Вика, подруга Рамиля.

Улыбнулась ей, внутри грызет — я-то знаю, что Рамиль ей изменяет. И даже знаю, с кем именно. Неприятное чувство, очень неприятное.

Оглядела себя в зеркале, прошлась по лицу пуховкой с мерцающей пудрой-метеоритами, и вышла к гостям как раз, когда раздался звонок в дверь.

— Я открою, — остановила я Игната, и пошла к двери, чуть волнуясь. Открыла, а там, как и ожидалось, Нина Васильевна.

— Ну здравствуй, девочка моя, — она вошла, волосы уже не розовые, а синие. Все та же хрупкая фигура, но объятия сильные. — Я к вам с подарком. На Кубе отдыхала, сигары и текила, надеюсь, твоему мальчику понравятся.

— Мальчику понравятся, — почувствовала руки Игната на плечах.

Нина Васильевна задрала голову, и усмехнулась:

— Точно не мальчик уже. Игнат, да?

— Приятно познакомиться, — Игнат принял протянутую руку Нины Васильевны, и обозначил на ней поцелуй, а затем уже помог снять шубку. — Синие волосы, обалдеть, — прошептал он мне украдкой.

Ну да, экстравагантно. Нина Васильевна — женщина без возраста. Ей можно дать и сорок лет, и семьдесят. Морщинки есть, их много, но они мелкие, такой тип старения. Пигментных пятен нет, фигура все еще стройная. В юности Нина Васильевна была трепетной красавицей.

— Как же я рада вас видеть, — приобняла её, и повела в гостиную.

— И я рада, Славушка. О, а где эта беспутная? — она оглядела гостиную.

— Я потом объясню, — прошептала ей, поняв, что Нина Васильевна про Женю.

Извинилась, отошла на кухню, и начала выкладывать блюдо на противень. Стола как такового почти не будет, в основном закуски, но голодным никто не уйдет.

— Помочь? — ко мне присоединилась Вика.

— Займись, пожалуйста, брускеттами, — указала ей на корзинку.

— Кстати, классная тётка. Она уже движ навела. Того и гляди Рамиля у меня отобьет, — усмехнулась Вика, взяла корзинки, и вынесла из кухни.

Когда я вынесла блюдо, поняла, о чем говорила Вика. Текила уже открыла, и Нина Васильевна рассказывает приятелям Игната знакомую мне историю о том, как конкурентка уронила на неё декорации.

— И вот, представьте, ноги переломаны, я их не чувствовала. Врачи твердили, что всё, капут карьере. Да не делайте вы такие постные лица, — хлопнула Нина Васильевна в ладони. — Я не о ногах своих думала, а о том, что этой Синяковой не доставлю подобного удовольствия! На чистой злости восстановилась, и на сцену вернулась, а затем у этой дряни все роли забрала. Вообще все. Даже те, которые не хотела танцевать.

— Только теперь вы дружите, — добавила я. — Вас Елена Анатольевна в больницу отправила, вы у нее роли отняли в итоге, а теперь — не разлей вода.

— Просто на фоне этой старой перечницы я — красотка, — подмигнула Нина Васильевна. — Да и с кем мне еще дружить? Остальные хореографы либо в маразме, либо бездарности. С этой хоть поругаться можно всласть. Да и знаю я, чего от Синяковой ожидать, потому сюрпризов не будет. Так и живем.

Я покачала головой, и снова пошла на кухню. Вряд ли я бы смогла дружить с человеком, который мне подлянки устраивал. А Нина Васильевна может, хотя не сказать, что она добрая.

27

В моем нутре дикая мясорубка из чувств. Всё казалось таким простым и понятным. Легким. Карьера, так удачно складывающаяся; любимый мужчина, купивший нам дом, семья. Я ведь мечтала о семье, чтобы как у мамы с папой.

И всё то, что казалось простым, предстало в самом сложном цвете.

Нина Васильевна права. Талант мало что решает, решают острые зубы. И какого бы менеджера я ни наняла, даже акулу, мне не светит блистать. Вернее, я смогу, добьюсь славы, оваций, афиш с моим именем во всех столицах мира, но только если на карьеру всю свою жизнь положу. Без остатка. А Игнат… я только начала узнавать его, но мне предельно ясно то, что Нина Васильевна увидела за час с небольшим — долго ждать он не станет.

Ему нужна жена. Мать его детей, хозяйка в доме. Любимая женщина. Та, с кем он будет проводить вечера, выходные, летать в отпуск и планировать жизнь. Если я не смогу дать ему все это, а ведь, по сути, это банальные вещи, то начнутся скандалы, ультиматумы, а затем и развод. Игнат смог бы делить меня с работой, но не с призванием.

Отказать ему? Не принять кольцо?

Я молода. Удовлетворение можно найти на сцене, а секс, хмм, секс сейчас можно получить где угодно. Со временем, возможно, я перестану тосковать по Игнату, уйду в работу. Озлоблюсь из-за неудавшейся личной жизни и разбитого сердца, что тоже в плюс к карьере — в ней и нужны такие. Злые и разочаровавшиеся. Переломлю себя и буду танцевать.

До сорока лет. Затем пенсия, и я устроюсь в одну из академий. Буду передавать свои знания, как та же Нина Васильевна. И ни детей, ни любви. Зато афиши на память останутся.

Кольцо протянуто. Игнат волнуется, даже не пытается это скрыть. Кажется, час прошел, пока я раздумывала, но в действительности истекло всего несколько секунд.

Вдох-выдох. Нужно решить. Что мне важнее? Без чего я не смогу быть счастлива? Без кого?

Боже, помоги мне не ошибиться!

— Конечно, я согласна, — голос мой дрогнул.

Я протянула Игнату руку, и в следующий миг на пальце сверкнуло бриллиантами помолвочное кольцо. Более счастливой, и в то же время несчастной я еще никогда себя не чувствовала. Я смогу смириться с обычными партиями, с кордебалетом, но если потеряю Игната — с этим я смириться не смогу.

Следовательно, мне просто нельзя его потерять.

С улыбкой продемонстрировала гостям свою руку, и потянулась к Игнату за поцелуем. А на фоне звучали поздравления и шум бокалов.

***

— Великолепно! Ну наконец-то идеальное адажио. Браво! — мы с моим партнером отдышались, и синхронно взглянули на балетмейстера. — Слава, ты сегодня восхитительна. Не растеряй настрой до премьеры. Помни — трагичность, коварство и соблазн. Артемий, тобой я тоже доволен. Давайте еще раз, закрепим результат. Лариса, играй, — балетмейстер кивнул нашему аккомпаниатору.

— Нас похвалили? — улыбнулась я Антону.

— Сам в шоке. Хотел попросить тебя меня ущипнуть. Дьявол, — тихо ругнулся Артем, — суставы ни к черту уже. Ну, танцуем? Отдышалась?

Я кивнула. Заиграла красивейшая музыка Арама Хачатуряна, и мы принялись танцевать под небольшие замечания балетмейстера и художественного руководителя. Мышцы звенят, я дико устала, но вот странность — вчера впервые меня не тревожила нога. Абсолютно. И сегодня я, правда, великолепно танцую. Каждое движение идеально, вплоть до движения головы, и взмаха ресниц.

Может, на это повлияло принятое решение — я хочу насладиться своей партией сполна. Скорее всего, эта премьера станет не шагом в моей карьере, а её пиком. Потому я буду танцевать как в последний раз.

— … отлично. Слава, руки должны быть как веточки ивы… да, вот так. И еще больше соблазна. Да! — хлопнул в ладони балетмейстер.

— Я доволен, — сдержанно кивнул художественный руководитель.

Это — лучшая похвала, большего от него бы и Анна Павлова не добилась, скорее всего.

— На сегодня достаточно. Отправляйтесь по домам, займитесь растяжкой, массажем. И, Слава, Артемий — опытный танцовщик, и знает, что и как, но тебе напомню: береги ноги. Где можно не ходить — сиди на месте. Движение до премьеры — только в танце. Даже до магазина и остановки чтобы не ходила, понятно? Только такси. А дома чтобы на диване сидела, или лежала. Нужно, чтобы суставы немного восстановились до спектакля. И не забывайте про диету. Всё, на выход, — скомандовали нам.

Мы с Артемом вышли из зала.

— Сейчас всего лишь двенадцать часов, — я округлила глаза, и ткнула пальцем в настенные круглые часы, висящие на стене между картинами. — Так всегда перед премьерой? Я думала, нас наоборот до полуночи будут мучить теперь.

— Нет. Кордебалет пашет, а нам нужно восстанавливаться. Никто не хочет, чтобы мы сломались перед премьерой. И насчет «не двигайся, сиди на диване», Слав, это только для тридцатилетних актуально. Забей на этого перестраховщика, — посоветовал мне партнер, и стянул с себя майку прямо в коридоре. — Фу. Прости, просто не терпелось от этой потной вещи избавиться. В общем, используй эту неделю чтобы просто отдохнуть, развеяться. Нас примерно в это время будут отпускать, если косячить не станем. Так что сходи в клуб, в бар, только постарайся не найти никаких приключений.

— Ты тоже будешь зажигать?

— Я — нет. Мне как раз ноги нужно беречь. Возраст, — Артем дернул плечом. — Ноги уже хрустят в танце. Боюсь, что скоро зрители будут слышать эти прелестные звуки моего тела. Ну, до завтра, — он подмигнул мне, достал смартфон, и пошел в раздевалку.

А я пошла в свою.

Двенадцать. Обед. И чем мне заняться-то?

«Кошмар, — подумала я, смывая пот. — Я даже не представляю, чем занять свое время. Раньше было здоровье, затем репетиции. Вечера я провожу с Игнатом, а день на что потратить?»

Вышла на улицу. Идет мелкий, пушистый снег. Красиво — дух захватывает. А я по-прежнему не придумала себе занятие. Спать, смотреть сериалы, слоняться по улицам без цели не хочется, а хочется… хмм, почему бы мне не навестить Игната на работе? Там я еще ни разу не была, а ведь скоро его женой стану.

28

ИГНАТ

— Игнат, прости что не предупредила. Я по поводу скидки, — в кабинет вошла Вика. — Не занят, надеюсь?

— Нет. Но на будущее — предупреждай о визите.

Сохранил документ, и вопросительно взглянул на девушку. Симпатичная. Сама ко мне в клубе подошла, привлекла легким характером. Никогда не любил сложных женщин, эта улыбалась, не жаловалась на трудную жизнь, и не прочь была приятно провести время. Оба мы знали, что это ненадолго. Так и вышло. Я встретил Славу, Вика быстро утешилась с Рамилем.

— Ты не шутил насчет скидки? Хочу нормальную машину, но цены кусаются, а с рук битую приобретать не собираюсь. Я не насчет большой скидки, в себестоимость лезть не буду, но буду рада максимуму. Или ты шутил?

Скидка… скидка, точно! Как раз за столом было дело — мы все обсуждали нашу со Славой помолвку, а тут Вика с разговором про машину. Вообще не ко времени. Предложил ей скидку, лишь бы заткнулась, не хотел Славе момент портить.

— Не шутил, Вик.

— Супер! Камри хочу, перекрашу в желтый, а то в Питере и так много серого. Только мне и подогрев нужен, и всё на свете. Полный фарш — так вы, мужчины, говорите? — улыбнулась Вика. — Три года копила, наконец-то не придется на метро кататься. Тошнит уже от подземки, пока спустишься — пол часа проходит.

— За твой счет машина, или Рамиль поможет?

— Пфф, разумеется, за мой счет. У нас с Рамилем не серьезно, ты же знаешь. Оба в ожидании большой любви.

Будто мне это интересно.

— Сейчас дам тебе контакт менеджера, — полез в комп за контактом — почта, номер, и так далее.

— Спасибо. Кстати, еще раз поздравляю. Слава — замечательная девушка, рада за вас, правда. Только я накосячила, Игнат, — поднял на Вику глаза, и она продолжила: — Ляпнула, что у нас с тобой было. Объяснила, конечно, что ничего серьезного, а так, упражнения на кровати. Прости. Зря я рот открыла. Но она адекватно восприняла, понимает что у взрослых людей такое бывает. Сорри.

— Прощаю, но больше не лезь не в свое дело. Никогда.

— Ладно. Это все выпивка, — виновато улыбнулась Вика. — Да и я — трепло.

Скопировал контакт менеджера, и перекинул Вике.

— В телеге контакт. Предупрежу про скидку.

— Спасибочки!

— Не за что. Это все?

— Да. Кстати, а нам будут билеты на премьеру твоей невесты? Я бы с радостью сходила, обожаю балет. На «Лебедином» была раз двадцать.

— В следующий раз. Эта премьера только для меня.

— Ну да, — хохотнула Вика. — Для тебя и всего зала. Вообще, я удивляюсь Славе. С виду такая скромная, как она выдержит танцевать полуголой у всех на виду. У балерин костюмы — одно название.

— Вик… иди, — кивнул ей на дверь.

На почту пришло сообщение от секретарши. Сейчас выставлю Вику, которая явно не в свое дело лезет, пообедаю, и займусь делами. И только я хотел подняться, как дверь открылась, и вошла… Слава.

— Привет, — натянуто и громко поздоровалась она. А на меня смотрит как на врага. — Не помешала?

— Нет, — поднялся, подошел к ней, и поцеловал. — Приятный сюрприз. Не ожидал тебя увидеть у себя на работе.

— Я так и поняла, что не ожидал, — прошептала она, и повысила голос: — Здравствуй, Вика. Надеюсь, я вас ни от чего важного не отвлекла? Хотела с Игнатом пообедать. Но если у вас дела, то я подожду, пока вы кончите. То есть, закончите.

Договорила, и снова меня взглядом ужалила. А я счастлив. Ревнует, не я один здесь псих.

— Вика уже уходит. Я в честь нашей помолвки стал на диво щедрым, и пообещал ей скидку на машину. Дал контакт менеджера.

— Да, так и было, — Вика поднялась, схватила сумку со стула. — Игнат, в сотый раз — мерси за скидку на железного коня. С вами на обед напрашиваться не буду, мне на работу пора, на метро до офиса пилить, будь проклято и метро, и офис.

— Удачно доехать, — натянуто улыбнулась Слава.

Вика кивнула, и вышла.

Думал, Слава хоть что-то скажет, но она присела на край моего стола, и мрачно взглянула на меня. Очень недовольно, убийственно даже.

— Ревнуешь?

— Да, ревную.

— Зря. Знаю, Вика тебе рассказала, но это все ерунда. До тебя было. Просто сбросили напряжение, теперь у нее есть Рам, у меня — ты. Ты же не думаешь, что она каждый день ко мне на работу приходит, и у нас что-то есть?

Провел тыльной стороной ладони по её щеке. Нежная, красивая, вся моя. Почти вся, и это бесит, но я борюсь со своими демонами. Слава не знает, но на днях я ездил в театр, обошел его, и в окна заглядывал. Повезло, репетиция была на первом этаже, в маленьком зале, и там была Слава с каким-то блондином. Просто танец, мать его, но это было невыносимо — смотреть, как он обхватывал ее талию, поднимал, обнимал. Прикасался, сука. Я стоял, и как дебил повторял себе, что это работа, танец, репетиция. Слава точно мне верна. Повторял, повторял, повторял… но когда глаза видят то что видят — к голосу разума прислушиваться становится тяжело. Видел мужские пальцы на ее талии, и крыло. Еле сдержался, чтобы не вбежать к ним, и не вломить этому балеруну. И теперь меня мучит вопрос — что такого принять перед её премьерой, чтобы спокойно смотреть на сцену без желания убивать?

— Нет, я так не думаю, — выдохнула Слава. — Просто мне очень неприятно… ты ведь ее голой видел. Целовал. А теперь Вика у тебя, вы наедине. Она тебе вообще не нравится?

— Нет. Вообще. Больше мы наедине не останемся, я Вику не приглашал.

— Ладно. Пойдем обедать?

— Идем. Ты сбежала из театра ради меня?

— Прости, что разочаровываю, но нет. Отпустили нас, и я сразу к тебе.

— Ну хоть так, — приобнял Славу, и вывел из кабинета.

Все равно чертовски приятно. Приехала ко мне, ревнует. Наверное, нормального человека ревность бы не обрадовала, но мне это приятно — лишнее подтверждение того, что Слава ко мне неравнодушна, что я ей нужен. Сам-то я её стараюсь не пугать. Идем по магазину, вижу — на нее смотрят. Тянет и мужику руки переломать, и на Славу наорать, хотя понимаю что она ни при чем. Смотреть не запретишь. Но, блядь! Это просто убийственно хреново — идти с ней в ресторан, в магазин, просто гулять, и ловить взгляды посторонних на ней. И знать, что её раздевают глазами и, возможно, потом дрочат на эти воспоминания. Приходится сжимать кулаки, глушить в себе ярость, и не давать Славе повод считать меня психом.

29

ИГНАТ

От Славы пахнет цветами. Какой-то очень девичий, неподходящий для зимы аромат. Вдыхаю его как безумный, не могу надышаться. И руки дрожат как у запойного алкоголика, или как у девственника, которому вот-вот впервые перепадет потрахаться.

— Нужно разуться, и раздеться, — пробормотала Слава.

— Нужно… да…, — смотрю на ее пухлые губы, и плевать что мы в обуви, а рядом гора пакетов со всякой хренью. Меня ведёт.

Стянул со Славы пальто, и оно упало на пол. Обхватил ладонью ее тонкую шею, Слава податливо приблизилась, чуть выгнулась. И взгляд, дьявол, этот взгляд! С ума меня сводит!

Набросился на ее губы, утоляя голод. Стараюсь быть нежным, но ни хера не получается, впрочем Слава не против — прижимается ко мне, и отвечает с не меньшей жаждой, чем я. Чувствую ее язык в моем рту, наполняюсь ее вкусом, и мне хочется еще. Всегда мало. Всегда!

— Ммм… какой нетерпеливый, — прохрипела она, отстранившись от меня.

Снова потянул Славу на себя за намотанные на ладонь волосы, но Слава ловко освободилась из захвата. Покачала головой, и впилась губами в мою шею. Болезненный поцелуй — она втянула кожу в свой рот, и приласкала горячим языком.

— Не удержалась. Это для всяких Вик. Пока нет кольца на пальце, будут засосы, — шепнула она, и опустилась на колени передо мной.

В полубреду скинул и свое пальто на пол, а тем временем Слава расстегнула мой ремень, приспустила брюки вместе с боксерами. Раньше она была нерешительной, даже неловкой. Сейчас все это ушло — Слава обхватила головку моего члена, плотно сжала вокруг губы и застонала. От вибрации я чуть не кончил раньше времени.

Дышу сквозь зубы, и смотрю вниз. На то, как Слава полирует мой член, можно любоваться вечно — скользит губами почти по всей длине, старается принять меня максимально глубоко. Внутри охренительно горячо, тесно, и кроет от осознания, что Славе самой это нравится. Я вижу это в ее глазах. Она смотрит на меня, когда высовывает язычок, и дразнит головку, и когда быстро насаживается на меня ртом. Стонет при этом, а меня трясет. Еле сдерживаюсь, чтобы не кончить раньше времени.

— Хватит, — отстранился от Славы.

Она улыбается. Сидит, пальчиком по припухшим губкам водит, и облизывает их, чертовка. Закрыл на пару секунд глаза, пытаясь себя успокоить, а затем подошел к ней, и заставил подняться.

— Ты вкусный.

— Тихо, — развернул ее к себе спиной. — Упрись руками в зеркало.

Мы все еще в коридоре. Сил нет идти в комнату, хочу ее здесь и сейчас.

Слава выгнулась в пояснице, и сделала так, как я сказал. Быстро расправился с ее джинсами, и усмехнулся — на Славе колготки с начесом. Абсолютно несексуальные, а под ними кружевное белье, которое я безжалостно спустил с ее бедер.

— Шире. Раздвинь ноги шире, — шепнул, и прижался к ней, раскатывая по члену презерватив.

Скользнул ладонью по ее промежности — влажная, нет, мокрая. Раздвинул складочки пальцами, и приласкал клитор, глядя при этом на наши со Славой отражения — она всегда красива, а сейчас, когда тихо постанывает в такт моим движениям, и вовсе. Самая! Самая красивая, и только моя!

— Давай, — простонала она, выписывая бедрами восьмерки.

— Хочешь?

— Ммм…

— Скажи!

— Чтоб тебя… да, хочу! Трахни меня! — выпалила.

Приставил головку к ее входу, дразняще медленно нажал, и резко вклинился в нее. Сам не выдержал — застонал, до того кайфово чувствовать ее влажность. Тесная, горячая, ждущая. Мы оба на грани, заведены до предела, и ритм я задал быстрый. Слава подается мне навстречу, кусает губы, и смотрит при этом на нас в зеркале.

— Заводит? — прохрипел, насаживая ее на свой член.

Слава не ответила, прикрыла глаза, спрятала их за длиннющими ресницами. Иногда все еще стесняется — или меня, или того, что с ней происходит. А я люблю выводить ее на эмоции, прорываться сквозь скромность.

Не выходя из нее, чуть склонился, обхватил ее под коленки, и скомандовал:

— Держись… и смотри, — приподнял, ноги ее развел широко, почти в шпагате, и продолжил трахать на весу.

Теперь я не вижу наше отражение, зато видит Слава. Во всех подробностях. И по ее гортанным стонам, по тому, как она сжимает мой член мышцами, я понимаю — ей нравится то, что она видит.

Трахаю ее как безумный, в глазах темнеет, мышцы напряжены. Готов кончить хоть сейчас, но жду ее. Слава должна первая получить оргазм.

— Давай, малышка, — шепчу, долблю ее с сумасшедшей скоростью, — кончай… кончай, милая…

— Ммм… Боже, — простонала Слава, содрогаясь на мне и вокруг меня.

А следом кончил и я. Слава сжимает меня так крепко, что члену больно, чувствую себя выжатым досуха, и чертовски счастливым. С ней каждый секс — охренительный.

Опустил Славу на пол, мы оба пытаемся отдышаться от этой бешеной скачки. А затем нас обоих накрывает смех.

— Капец, — она рассмеялась, оглядывая коридор.

Да и я тоже смотрю — на пакеты, из одного вывалились елочные украшения; на нашу верхнюю одежду, валяющуюся на полу; мои брюки спущены, а вот со Славы я их снял, как и трусики. Даже обувь с нее стянул, не помню когда.

— Ну и бардак, — покачала она головой, счастливо улыбаясь, и протянула ко мне руки. — Сил нет. Хочу на ручки. Отнеси меня в комнату, хочу немного полежать. Потом приберусь здесь.

Когда я мог отказать Славе? Никогда. Неаккуратно стянул с себя обувь пальцами ног, как делал это в детстве, поднял Славу, развалившуюся на пальто, валяющемся на полу, и понес в спальню.

— Я сам в коридоре приберусь.

— Тебе идет, кстати, — она удержала меня, провела по шее пальчиком. — Засос, — пояснила лукаво. — Прости, не удержалась.

Поцеловал ее, и вышел из спальни. Зашел в ванную, спустил брюки — нужно стянуть гондон, а затем в коридор, разобраться с бардаком.

— Блядь, — впервые в жизни я матерюсь, глядя на свой член.

Вернее, на порванный гондон. Нужно сказать Славе… или не стоит? Я-то не против детей, но Слава вряд ли на это решится сейчас.

30

«Милая, прости, на премьеру не можем прилететь. Юра в аварию попал. Живой, все почти в порядке, но твой любимый бестолковый старший брат в больнице. Состояние средней тяжести. Антон отправляет меня к тебе, говорит что сам с сыном побудет, и я сама знаю, что Юра не умрет, он в сознании, но… не могу. Прости, что пропускаем премьеру. Но ведь спектакль не один раз будет идти, мы с твоим папой обязательно прилетим через пару недель. Клянусь»

Я прочитала сообщение от мамы как раз перед генеральной репетицией. Стояла, любовалась сценой, на которой установили декорации. И сами мы в гриме и костюмах. Женька крутится неподалеку, она будет танцевать не Пастушку, а со мной рядом, мою же роль, как возможная моя замена.

Настроение было таким отличным, и вот. Юра. Ну как же так?!

«Мам, привет, я все понимаю. Юра точно не в опасности? Может, мне прилететь домой?» — написала ей, понимая, что да, если нужно — прилечу. Я уже почти смирилась, что не стать мне примой-балериной, выбор я сделала, когда кольцо от Игната приняла.

«Нет, не нужно. Юра в сознании, хотя и переломов много. Вечером ему операцию будут делать, но ничего опасного, это из-за открытого перелома. Ждем травматолога из столицы. Точно не обижаешься, что я не прилечу? Слав, я бы очень хотела побывать на твоей премьере, горжусь тобой. Но… ты ведь понимаешь?»

Разумеется, я понимаю. Мама рассказывала мне, как примерно в моем возрасте сама в аварию попала. На коляске ездила, потом встала, но хромала. До сих пор легкая хромота есть, если приглядеться к ее походке. Именно поэтому я и понимаю — сейчас ей точно не до премьеры.

Иногда мне кажется, что на нашей семье проклятье. Все счастливые, но и у мамы травма, и у меня. Теперь вот у Юрки. Только сестренке и папе повезло не оказаться на операционном столе, даже аппендицита не было.

«Я не обижаюсь. Юре привет. Держи меня, пожалуйста, в курсе. Мне важнее вы, чем балет. Так что если что, я сяду в самолет, и буду дома» — написала маме.

«Не глупи. Попроси записать премьеру, сделай как можно больше фотографий для нас с Антоном, и получи от этого дня удовольствие. Кстати, лови фото Юрки, это чтобы ты убедилась, что я не преуменьшила. Не пугайся, выглядит он паршиво и обколот обезболивающим, но ничего смертельного. А как на ноги встанет, от нас с отцом получит за эту аварию»

Прочитала сообщение, и рассмотрела фотки брата на больничной койке. Разукрашен — дай Боже. Пока ссадины и синяки красные, но скоро посинеют, опухнут. Одна нога загипсована, другая вытянута спицами — открытый перелом. И ребра перевязаны. Но на губах у брата улыбка.

Пожалуй, я успокоилась. Но все равно нужно будет после премьеры хоть на пару часов прилететь домой, например в воскресенье. А почему нет? Утром на самолет, немного побуду дома, и под вечер вернусь в Питер.

И… можно ведь не в одиночестве, а с Игнатом! Раз уж знакомство на премьере откладывается, и моя красивая картинка, как обычно, сломалась. Познакомить-то Игната с моими родителями давно пора. Сейчас, ясно, маме не стоит писать про Игната и грузить своей личной жизнью, пусть о брате думает, но… пора. Либо в воскресенье, либо на следующей неделе, как получится, мы с Игнатом сядем на самолет, и я и брата навещу, и всех перезнакомлю.

Настроение немного улучшилось.

— Слав… кольцо? — вдруг повысила Женя голос, подойдя ко мне. — Это то, о чем я думаю?

— Да, — продемонстрировала ей свою руку. — Дата не назначена, но тянуть мы не будем. Сначала познакомлю Игната со своими, на зимних слетаем отдохнуть. В Доминикану, например. А весной свадьбу устроим. Только не в мае. В апреле, скорее всего. А ты только сейчас кольцо заметила?

— А оно давно у тебя на пальце?

— Не первый день.

— А, ну понятно. Солисты ведь последние дни отдельно репетируют, тебя в театре и видно не было. Это меня загрузили, капец. Свою партию, твою, иногда в десять ночи выползаю из этого ада, — пожаловалась Женя.

— А нас в обед отпускают. Прости, не могу не хвастаться, — хихикнула я.

Да, в последние дни нам дают прийти в себя, зато до этого нашу нагрузку было не сравнить ни с чьей. Так что все справедливо.

— Кольцо. Офигеть. А мне почему не сказала? Или до сих пор дуешься?

— Про тот случай мы забыли, даже вспоминать не хочу.

— Но ты не рассказала мне про помолвку! — нахмурилась Женя. — Знаешь, я не от тебя, а от Веры получила фотографии вашего дома. Ей ты их послала, а мне — нет. Теперь кольцо. Так бы замуж вышла, и я бы об этом тоже от Веры узнала, уж она-то точно подружкой невесты будет. Обидно, знаешь ли!

Женя и правда надулась, а я… не знаю, что сказать. Как-то так получилось, что Вере я скидывала фотографии дома, хвасталась. И про помолвку подруге написала. А с Женей я и не подумала поделиться. Разозлилась, конечно, за то, что она вздумала Игната проверять соблазнением, потому что нечего в чужую жизнь лезть, но ведь простила же. Правда, простила. Однако, даже не подумала перед ней колечком похвастаться.

— Жень, разумеется, я приглашу тебя на свадьбу. А не сказала потому что… ну, у меня все дни заняты, до обеда я здесь, потом еду в наш дом, и контролирую ремонт. Хочу, чтобы до Нового Года успели все косяки исправить, и мебель завезти, чтобы там праздник встретить. Все мысли сейчас о премьере, и о переезде. Прости!

– Но Вере ты рассказала. И про помолвку, да? Да, — ткнула Женя пальцем мне прямо в лоб. — По твоему лицу вижу, что и кольцо она тоже видела!

— Она на связи, а ты сама говоришь, что работы много. Потому и не поделилась, извини. Но я же не скрываю это от тебя, и кольцо не прятала. Не обижайся! Я ведь тебя за твои фокусы прощаю, вот и ты меня прости.

— Ладно, — недовольно буркнула Женя. — Но если на свадьбу не позовешь — не прощу.

— Считай, что уже позвала.

— Начали! — раздался голос нашего худрука.

Мы выглянули из-за кулис. В зрительном зале только работники театра, наши хореографы, педагоги. Оркестр заиграл величественную музыку.

31

ИГНАТ

Сижу на работе, на почте висят пять непрочитанных писем, в бухгалтерии очередные проблемы… впрочем, когда в бухгалтерии не было этих самых проблем? Работы до хрена и больше, а я занят «важным» делом — выбираю букет. Реально выбираю. Листаю страницу за страницей, смотрю на цветы, и не могу определиться. На этот вечер Славе нужно подарить нечто особенное, не банальные розы, но и не лилии, на которые у нее аллергия.

Герберы? Они неуместны. Розы банальны. Ромашки? Ну да, на премьеру спектакля я припрусь с ромашками, зашибись. Хуже только желтые тюльпаны или красные гвоздики.

«К вам снова Виктория. Впустить» — написала секретарь.

Черт. Доходчиво ведь сказал, чтобы предупреждала! Видимо, не слишком доходчиво, раз Вика не поняла, придется повторить.

«Да» — ответил, и через пару секунд дверь открылась.

— Привет. Знаю, ты говорил, чтобы я тебе писала о приходе, прости, — зачастила Вика. — Просто документы оформила на машину, потом тебе подарок пошла выбирать, хотела вечером завезти вместе с Рамилем, но вспомнила, что ты у нас сегодня балетоман. Вот и решила сейчас завезти.

Вика покрутила в руках коробку в серо-черной блестящей бумаге.

Осмотрел ее мельком, и в очередной раз убедился, что Слава просто приревновала. Вика меня не соблазняет, иначе бы вырядилась в ультра-мини, губы бы блеском покрыла, или еще что-то сделала, что в таких случаях предпринимают девушки. Она же одета в обычные джинсы, кофту, сверху расстегнутое пальто накинуто, да и макияжа почти нет.

— Привет. Не стоило.

— Не могла же я не поблагодарить тебя. Сама бы ходила как лох, выбирала бы машину, в итоге меня бы еще и кинули. Да и скидку бы никто не дал. И каталась бы я на убитых Жигулях, да еще и в кредит, — улыбнулась Вика. — А здесь просто мелочь, — потрясла она коробкой, села, и протянула ее мне. — Присмотрела в магазине «Джентльменский набор» — галстук, перьевая ручка, портсигар, и прочее. Надеюсь, понравится. Нет — передаришь.

— Не передарю. Спасибо, Вик, — распаковал коробку, чтобы не обидеть ее, и мельком осмотрел это «Джентльменский набор», в который вошли еще и три презерватива.

И снова вспомнился порванный гондон. Когда у Славы месячные я знаю, даже в интернет залез, и начал читать про залетные и незалетные дни. Вроде, тот день был как раз из незалетных, если я ничего в этой науке не перепутал.

— Вик, помоги букет выбрать.

— Для Славы?

— Да. Не обычный, нужно что-то особенное, а не одиннадцать розочек, — пояснил, и повернул к ней монитор.

Она нахмурилась. Взглянула на меня странно, и кольнуло — может, Слава была права, и Вика на что-то надеется? В общем-то, мне плевать, но не хотелось бы всей этой возни, да и Слава может распсиховаться.

— Букет, значит… уверен?

— Что я хочу подарить своей невесте букет на премьеру? — спросил иронично. — Да, Вика, я уверен.

— Невеста, — фыркнула она. — Ну, давай выберем.

— Может, ты хочешь мне что-то сказать? — не понравился мне её тон.

— Нет, ерунда.

— Говори!

— Листай страницу, — Вика ткнула пальцем в монитор.

— Вика…

— Листай! Будем выбирать букет!

И мы выбрали. Вика настояла, чтобы я списался с флористом, и попросил добавить в букет гипсофилы, что я и сделал. Оплатил, заказал доставку к нужному часу, и поблагодарил Вику за помощь.

— Ну я пойду, — она поднялась, и медленно пошла к выходу из моего кабинета.

— Стой. Ты что-то против Славы имеешь?

— С чего ты взял?

— С твоих оговорок, Вика. Я не идиот, — я тоже поднялся с кресла, уперся руками в стол. — Мне плевать, что ты Славу невзлюбила, мы с тобой не друзья. Но когда будем в компании, я не желаю терпеть такое отношение к моей невесте, ясно? И, кстати, если в твоей голове вдруг остались фантазии, что Слава — это временно, то это не так. Даже если бы я не встретил Славу, то с тобой бы точно не был. Надеюсь, ты это понимаешь?

Жестко? Да, но Вика — взрослая девочка, и лучше так, чем миндальничать с ней.

— Какое самомнение, — скривилась она. — Думаешь, я на тебя запала?

— Не знаю, Вика. Лучше бы это было не так.

— Это не так. Просто твоя Слава… ладно, — махнула она рукой, — плевать. Я пойду.

— Ты никуда не пойдешь, пока не договоришь. Что моя Слава? — рыкнул, потеряв терпение.

— Ты ее любишь? Тогда тебе лучше не знать. Мне, правда, пора, — Вика развернулась, и быстро пошла к выходу, а я метнулся за ней.

Выбесила.

— Говори уже всю ту хрень, которую хотела сказать, и проваливай, — поймал ее за руку, и дернул, чтобы остановилась. — Ну? Ты же как-то говорила, что она будет полуголая на сцене танцевать. Про это хотела мне сказать? Или про что? Давай, вещай и сваливай!

— Не про это, идиот! Твоя Слава — шлюха, — выплюнула Вика, и нервно рассмеялась. — Пусти, — вывернула она ладонь из моего захвата.

— Рот свой закрой! И пошла отсюда!

— Ну уж нет, теперь не уйду! Ты хоть знаешь, каким местом она роль получила? — выкрикнула Вика.

— Это не твое дело, да и вообще ничье, но ладно уж, открою завесу тайны, лишь бы ты не пиздела — Слава мне девочкой досталась. Так что кто-кто, но точно не она шлюха. Всё сказала? Иди на выход.

— Нет, не все. Девочкой досталась, — скривилась Вика. — Ну да. Я тебе правду говорю, что она шлюха, а знаешь, откуда я это узнала? От другой шлюхи — от ее подружки. Рамиль её трахает, кстати. Я знала, что ему лишь бы присунуть очередной давалке, но мы договорились, что в дом эту грязь не тянем, и вот, вчера я к маме собиралась съездить, но сорвалось. Вернулась домой, а там Рамиль с этой Женей.

— А Слава здесь при чем? — хохотнул я. — Или Женя одевалась под твоим взглядом, и орала что не одна она такая?

— Эту шваль я из квартиры выволокла, и шмотье ее следом отправила. Голой выставила. А вот телефончик ее остался. И, знаешь, одно дело понимать, что тебе изменяют, а другое — видеть. Мне захотелось узнать все детали, а телефон этой потаскухи, о чудо, был без пароля. Разблокировала, и принялась листать ее фотки, переписки, и наткнулась на твою Славу. Хочешь поглядеть? Смотри, — Вика дрожащими пальцами достала телефон из кармана, и через мгновение ткнула в мое лицо экраном. — Нравится?

32

Я зашла домой, и сразу полезла в холодильник. Сейчас мне можно съесть разве что грейпфрут, и то не весь, а половину. Не хватало только чтобы у меня на сцене живот выпирал от пережора.

— Ну ничего, — облизала пальцы от цитруса, — вечером позволю себе пасту в честь премьеры. Имею право отпраздновать. Точно! Пасту съем, и порцию Эстерхази. Мммм!

Пообещала своему животу вредные вкусняшки, и он перестал голодно бурчать. А я пошла в душ. Помылась, и встала перед зеркалом, чтобы выискать лишние волоски и изъяны, и ликвидировать их. И нашла. Но не противные волоски, а красное пятно на шее.

— Чертова плойка, тьфу, — я нахмурилась, прикидывая, как буду гримировать этот кошмар. — Ну как я не заметила это сразу?!

Черт. Красное пятно размером в полтора сантиметра в диаметре. И это в день премьеры. Ну вот зачем я сегодня опять локоны крутила? Натренировалась ведь уже, как входить в образ Эгины — и грим, и прическу изучила. Дура! Лучше бы сегодня этим не занималась, и не было бы пятна от плойки. Черт.

Я разозлилась на себя, но пятно оставила в покое. В театре замажу. Повертелась у зеркала, привела в порядок брови, сняла с губ увлажняющую маску, и принялась за лицо — тоник, эссенция, сыворотка, и прочие увлажнялки. Скоро для моей кожи настанет время стресса — гримироваться придется часто.

Я забыла обо всем мире, закрывшись в ванной. Наверное, часа три здесь торчу уже — волосы выпрямила, срезала секущиеся волоски, привела в порядок лицо, сделала и смыла маску для тела, и нанесла крем. Настала очередь ступней — самого моего важного инструмента. Прошлась по пяткам лазерной пилочкой, сполоснула их, и решила сделать маску и для ножек.

— Хоть бы не опоздать, — я хихикнула, представив, как не явлюсь на собственную премьеру из-за маски для ног. — Вот дурость!

Через десять минут я сняла со ступней пакеты, помассировала ноги и, дождавшись, пока маска окончательно впитается, наконец, вышла из ванной — вся увлажненная, и ухоженная. Сразу взглянула на часы — ого! Четыре ноль пять. Нужно одеваться, и ехать в театр. Нормально я в ванной зависла!

Вошла в спальню, и вздрогнула — на кровати сидит Игнат, и пялится в экран смартфона.

— Привет. Напугал, Игнат, — выдохнула я, и бросила полотенце рядом с ним. — Ты давно дома? Почему не на работе? Я оденусь, и поеду, а то опаздываю уже. В театр нужно пораньше приехать, грим сделать, прическу… подвезешь? Или лучше такси вызвать?

Игнат молчит. Мне одеваться нужно, но отчего-то эта тишина напрягает, я будто со стеной разговариваю. Обернулась на Игната — сидит, напряженный, на меня и не смотрит. Интересно, почему так рано домой вернулся с работы?

— Игнат, ау! Ты меня в театр отвезешь? Я с собой костюмы забрала, чтобы не напакостили, на общественном транспорте не поеду. Подбросишь меня? Прием, планета Земля вызывает, — шутливо прищелкнула пальцами, и Игнат обратил на меня внимание.

— Пошла вон отсюда, — глухо бросил он.

— Что?

— Вон. Пошла. Быстро!

Что за… что за хрень? Не знаю, что я почувствовала в этот момент. Наверное — возмущение. Да как он смеет?

— Игнат, а ты не охренел ли? Если у тебя дурное настроение, не обязательно его на мне срывать, ясно? Тем более в такой день. И, знаешь, на премьеру можешь не приходить, — процедила я, и отвернулась к гардеробу, из которого достала брюки и блузку.

Пошла вон… это мне не показалось? Мне Игнат сказал проваливать, или просто отстать от него? Дьявол, это обидно. Никогда он не позволял себе грубости в мой адрес — ругались иногда, Игнат мог бросить что-то спорное, но в итоге сдерживался, не раздувал скандалы. И никогда не посылал меня. Никогда!

Так, лучше не думать об этом, и не портить себе настроение. Я глубоко вдохнула, и выдохнула, успокаиваясь — у Игната, наверное, проблемы на работе, вот и сорвался на мне, чтобы не приставала к нему. Он потом извинится, и я прощу, но не сразу, чтобы не думал, что со мной можно себя так гадко вести.

Но вдруг проблемы серьезные, а я сейчас эгоистично уеду, и оставлю Игната?!

Я застегнула брюки, и снова повернулась к Игнату, накидывая блузку.

— Что случилось? Почему ты мне грубишь?

— Я тебе неясно сказал — вон пошла, пока я не сорвался! — он швырнул смартфон на кровать, поднялся, и направился было к выходу из спальни подальше от ошарашенной меня, как вдруг остановился, и ошпарил меня взглядом.

Нехорошим взглядом. Злым, даже диким.

— Что у тебя на шее? — спросил Игнат, закрыл глаза, и кулаки при этом сжал.

— Ты о чем?

— На твоей шее. Что это?

— А, плойкой обожглась, все в порядке. Замажу. А ты… Игнат, я не хочу ругаться, если что-то случилось — говори, но не смей себя так вести со мной. Или ты выпил?

Я подошла к нему, чтобы принюхаться, и это было ошибкой. Очень серьезной ошибкой, как я поняла позже. Мне нужно было уйти, когда Игнат прогонял.

Жаль, что я этого не сделала.

— Плойка, да? Не засос? — Игнат обхватил меня за шею, в глазах плещется чистейшая ярость. — Опять чертово вранье, блядь.

— Игнат, — прохрипела я, — пусти… пусти меня! Что ты творишь?!

— Шлюха, какая же ты шлюха, — он удерживал меня, рассматривал со странным, темным интересом. — Не засос, а плойка. Роль дали за талант. А я — просто кретин.

О чем он говорит? Какой-то набор не связанных между собой предложений. И мне страшно. Я впервые вижу Игната таким. Больше пугает не то, что он меня за шею держит, а взгляд — он невменяемый, жуткий какой-то. Пробирает до костей, заставляет дрожать, и не шевелиться — авось пронесет.

— Игнат, не глупи, давай потом поговорим. Спокойно. Не стоит из-за ожога от плойки затевать ссору, это не засос, с чего мне тебе изменять? — набралась я смелости, и заговорила. Мягко, спокойно, хоть и напугана до жути. — Мне, правда, пора. Отпусти меня, я поеду в театр, и мы оба успокоимся к вечеру, и все обсудим.

— Ты не поедешь в театр, Слава. Больше не поедешь, — покачал Игнат головой. — Ладно, я готов простить, забыть, но больше никаких ёбарей. Дома останешься! — сказал, и толкнул меня на кровать, на которую я упала.