Он придёт, когда зажгутся свечи

Глава 1

Дверь захлопни в полнолунье
Скрип, ключа поворот
Тот, кого боятся люди
Ходит мимо ворот

Он так весел и опасен
В пляске лунных теней
Но на шорох маракасов
Отзываться не смей

Не ходи за ним, не надо
Хоть зовет, ну и пусть
С ним до рая и до ада
Я пойду и вернусь...*

Чугунные ворота распахнулись бесшумно, будто раздвинулись шёлковые занавеси, и чёрный Кадиллак неторопливо «вплыл» во двор. Я с любопытством прилипла к окну, но суровый шофёр, за всю дорогу не произнёсший ни слова, полуобернувшись, рявкнул:

— Приехали!

Я тут же выпрямилась в стойку «смирно». Едва Кадиллак остановился, не дожидясь, пока шофёр откроет передо мною дверь, выпрыгнула из автомобиля и огляделась. Яркий свет луны, раскидистые дубы, свисающий с ветвей испанский мох, так широко распространённый в Луизиане, и величественный особняк в колониальном стиле. Белый, с резными балкончиками и верандами он мог бы казаться сказочным замком, но я, глядя на него, испытывала скорее мрачное чувство, словно готовилась войти в дом с привидениями. Может, всё из-за того, кому принадлежит этот «замок»? Освещены в нём только окна верхнего этажа, но вот «зажглось» одно из нижних, и входная дверь открылась. На пороге стоял высокий чернокожий дворецкий, тощий, словно мумия.

— Добрый вечер, мисс, добро пожаловать, — вежливо склонил он седовласую голову. — Ваш дядя ждёт.

Мой дядя... Старший брат отца, в юности эмигрировавший в Штаты и вскоре полностью оборвавший контакт с оставшейся в России роднёй. Папа рассказывал, в детстве они были очень дружны, и неожиданное отречение дяди от всех родственных уз глубоко его ранило. Их родители, мои бабушка и дедушка, тоже избегали говорить о блудном сыне, будто тот перестал существовать. Но около года назад дядя Слава вдруг напомнил о себе. Позвонил папе и пригласил посетить его в Новом Орлеане. Папа отнёсся к приглашению прохладно, как и к идее возобновления братских отношений, но дядя проявил завидную настойчивость. Не касаясь темы более чем тридцатилетнего молчания, звонил, присылал подарки, а потом просто объявил, что хочет оставить мне часть своего немалого состояния. Папу это решение повергло в шок, и тогда дядя признался, что неизлечимо болен и в оставшееся ему время хочет исправить, всё, что натворил в жизни, насколько это возможно. Папу задело, что брат вспомнил о нём лишь перед лицом близкой смерти, но упрекать умирающего не стал — просто отказался от «милости» в виде наследства для меня. Тогда дядя предложил хотя бы оплатить мою учёбу — я как раз заканчивала школу — отметив, что Тулейнский университет в Новом Орлеане — один из самых престижных в стране. И пусть родители не боятся отпускать единственное чадо так далеко от дома — дядя ведь тоже живёт в Городе Полумесяца[1] и за мной присмотрит. Папа снова собрался отказаться, но тут вмешалась мама, знавшая о моей давней мечте учиться в англоязычном вузе, на который родители никогда не смогли бы собрать достаточно средств. Правда, мечтала я об Австралии, но... Луизиана, на которой настаивал дядя, всё же лучше, чем ничего. Так карта и легла.

Я закончила школу в России, получила место в Тулейнском университете на факультете маркетинга и прибыла в NOLA[2] в конце августа — около месяца назад. Дядя встретил меня в аэропорту, был любезен, дал номер своего сотового и попросил звонить ему в любое время, если понадобится помощь. Я искренне его поблагодарила, вручила переданные родителями подарки… и никак не могла избавиться от необъяснимого гнетущего чувства в его присутствии. Убеждала себя, что причина в давней обиде на него всех членов семьи, которая каким-то образом передалась и мне. Ругала себя, потому что мне обижаться на него было не за что... и поспешно отводила глаза, стоило его пристальному взгляду остановиться на мне. Впрочем, дядя не беспокоил меня своим обществом. За прошедший месяц я видела его всего три раза, успела познакомиться с его женой и сыном, но до сегодняшнего вечера ни разу не была в похожем на дворец особняке. Приглашение явиться сюда было неожиданным — мне просто позвонили час назад, сказали, что дяде очень плохо, и он хочет видеть меня немедленно — его личный шофёр уже за мною выехал. И вот я здесь...

Рассеянно глянув на светлячков, суетившихся над пышным цветущим кустом возле самого входа, я переступила порог. Внутри — полумрак и тишина. А ещё щемящее чувство чего-то непоправимого, что должно произойти очень скоро.

— Сюда, мисс.

Я подняла глаза на дворецкого, вежливо указавшего на лестницу, ведущую на верхние освещённые этажи. Свет — это хорошо. Здесь в полумраке кажется, что портреты на стенах смотрят прямо на меня и сожалеюще качают головами. Поёжившись, я пересекла гостиную и шагнула на первую ступеньку. Но, чем больше приближалась к свету, тем сильнее становилось ощущение неизбежности происходящего, и я поняла: хотя никто не сказал прямо, я знала, что дядя умирает, и именно это осознание давило на меня так, что трудно дышать. Мы поднялись на второй этаж, и дворецкий остановился возле одной из дверей.

— Подождите здесь, мисс. Я доложу о вас мистеру Ларрокетту.

Приехав в США, дядя Слава стал Уильямом, а потом ещё и принял фамилию жены, весьма уважаемую в Городе Полумесяца: Ларрокетт.

Глава 2

There is a house in New Orleans

They call the Rising Sun

And it's been the ruin of many a poor boy

Dear God, I know I was one…

Голос, низкий и мелодичный, тянул строки из старой песни, которую я, кажется, слышала в каком-то старом фильме. Я пошевелилась, приоткрыла глаза... и резко подскочила на кровати, заметавшись по комнате бешеным взглядом. Комнатка маленькая, в окно проникают солнечные лучи. Но в состояние паники привело не полнейшее неузнавание места, а тёмная фигура, только что сидевшая на моей кровати, закинув ногу на ногу, и теперь... исчезнувшая. Соскочив на пол, я на всякий случай крикнула:

— Есть кто?

Никто не ответил, и я торопливо засеменила к двери. Открыв её, поняла, что я всё ещё в доме дяди, в одной из комнат на втором этаже. Что же произошло? На мне какая-то рубаха, но я совершенно не помню, как переоделась. Последнее воспоминание — головокружение и боль, будто стукнулась головой... Может, действительно ударилась и потеряла сознание? В коридоре было пусто, с первого этажа доносился запах кофе, и я просто пошла на него. Вскоре к кофе добавился ещё и запах яичницы, а также голоса и позвякивание посуды. Семейство дяди завтракало. Я возникла на пороге столовой, слегка ошарашив присутствующих: мадам Ларрокетт, её заносчивого сынка, пожилого джентльмена в строгом костюме и горничную, топтавшуюся возле уставленного тарелками стола. Секунда тягостного молчания... и я его нарушила:

— Доброе... утро? Простите, который сейчас час? И... что вообще случилось?

Мадам, брезгливо сморщив носик, обратилась к горничной:

— Шарлотта, отведите юную мисс в комнату для прислуги и накормите завтраком. И пусть переоденется.

Но пожилой джентльмен укоризненно обратился к мадам:

— Беатрис, ты ведь обещала Уильяму, — он перевёл взгляд на меня. — Не стой там, милая, садись. А ты что таращишься на неё, Джеральд? Отодвинь стул, помоги сесть. Радовался бы, что можешь поухаживать за такой красавицей, глупый юнец!

Ларрокетт-младший поднялся из-за стола с видом, будто его заставили прикоснуться к белью зачумлённых.

— Что за глупости, Уэйн? — мадам Ларрокетт оскорблённо выпрямилась. — Ей не место за этим столом. Сядь, Джеральд.

Но тот уже отодвинул стул и с усмешкой кивнул мне:

— Прошу, «красавица».

— Я не голодна, — фыркнула я. — Точнее, не люблю завтракать с кем попало. Простите, к вам это не относится, мистер... — вопросительно посмотрела на пожилого джентльмена.

Тот вздохнул и представился:

— Бэррингтон. Уэйн Бэррингтон, душеприказчик твоего дяди.

— Душепри... — пробормотала я и замолчала, не договорив.

Глянула на чёрный наряд миссис, на скорбное выражение лица мистера Бэррингтона и тихо спросила:

— Значит, дядя умер?

— Садись, милая, — мистер Бэррингтон приподнялся, указывая на отодвинутый стул.

Не обращая внимания на ненавидящий взгляд мадам и насмешливый — моего кузена, опустившегося на стул лишь, когда я села на свой, подняла глаза на душеприказчика.

— Он умер... этой ночью?

— Две ночи назад, милая, его уже похоронили. Тихо и скромно, как он и хотел, —мистер Бэррингтон горестно вздохнул. — Уильям умер, когда ты была в его комнате. Видимо, это стало для тебя слишком сильным потрясением. Ты была в беспамятстве и долго не приходила в себя. А когда пришла, начала кричать и стонать, будто... — он поёжился. — Доктор дал тебе успокоительное, и ты долго спала. Рад, что теперь тебе лучше.

— Я была в отключке всё это время? — ужаснулась я. — Но как...

И тут воспоминания о той ночи буквально хлынули в сознание, заставив схватиться за голову. Невнятный шёпот дяди, призрачная рука, сжимающая мою, жуткие лиловые глаза и издевательский хохот... И тёмная фигура на кровати, когда я очнулась сегодня...

— Что с тобой, милая? — участливо спросил мистер Бэррингтон.

— Что с ней может быть? — фыркнула миссис. — Так удачно появилась, когда дорогой Уильям уже считал вдохи! И теперь получит состояние, которое он заработал своим умом и тяжёлым трудом!

Заливистый смех прервал её слова, я дёргано оглянулась... и поняла, что слышу его только я. Остальные смотрели на меня с недоумением, а невидимое существо продолжало хохотать и наконец заговорило:

— «Заработал своим умом и тяжёлым трудом», вот умора! Давно так не смеялся! Дамочка могла бы попробовать себя в роли клоунессы!

Я снова оглянулась. Кажется, начинаю сходить с ума... Никого, кто мог бы произнести эти слова!

— Ты... в порядке?

Я вскинула глаза на спросившего это Джеральда и неуверенно кивнула.

— Думаю, нужно позвонить родителям. И университет... Лекции...

— Ты ведь живёшь в общежитии? Можешь отправиться к себе, как только я оглашу завещание, — проговорил мистер Бэррингтон. — При оглашении должны присутствовать все, кого Уильям в нём упомянул.

— Нищие, неизвестно откуда упавшие нам на голову родственники! — скорбно произнесла мадам Ларрокетт. — О, Уильям, Уильям! Ты и твоё золотое сердце!

Глава 3

Из дядиного дома я ушла незамеченной. Именно ушла — без такси и дядиного шофёра. Позвонила родителям, написала короткое сообщение Стелле — сокурснице, с которой успела сдружиться, и отправилась бродить по городу. Чувствуя себя энн-райсовским Луи из «Интервью с вампиром», я кружила по улицам, пока не начало темнеть. Уже в глубоких сумерках вышла на площадь Джексона, одну из самых красивых в Новом Орлеане. Раньше на площади проводились казни, а сейчас уютно расположились парк, собор Святого Людовика и старая городская ратуша — как раз в ней подписали договор о покупке Луизианы американцами. Пройдя мимо повозок с лошадьми — местного аттракциона для туристов, я вышла к собору. Это — главная католическая святыня и сердце исторической части города, построенная на месте трех сгоревших французских церквей. Как напоминание об этом, собор устремляется к небу тремя шпилями. А у его подножия нашли себе пристанище многочисленные гадалки, шаманы и прочие заклеймённые христианством элементы, в полном смысле слова перехватывающие пришедших помолиться прихожан у самого порога святилища. В этом весь Новый Орлеан — город, сочетающий в себе несочетаемое.

— Hey, sugar! Сюда, cher!

Я обернулась на зазывания высокого парня-мулата, чем-то смахивавшего на Доктора Фасилье из мультика «Принцесса и лягушка». Не хватало только высокого цилиндра и трости.

— Хочешь узнать свою судьбу? — он приглашающе махнул на столик, заваленный всякой всячиной. — Или, может, приобретёшь гри-гри[1]? На счастье, удачу, любовь? Хотя, в любви тебе помощь наверняка не нужна! От кавалеров нет отбоя, а? — он шутливо подтолкнул меня локтем. — Или, может, заглянем в твоё будущее?

— «Кто карт язык понять сумел, для тех уже не существует предел»? — процитировала я строчку из песни Доктора Фасилье.

Но парень её не знал. Снова приглашающе махнул рукой... и мы оба подскочили от завывания, раздавшегося за моей спиной:

— О, господин! Прости моего сына за то, что так неуважительно отнёсся к твоей Избранной!

Оторопело обернувшись, я увидела невысокую африканку, смотревшую на меня широко распахнутыми белесоватыми глазами.

— Прости, Папа Гедé! — она начала дёргано кланяться, не переставая причитать. — Прости, Маман Бриджит! Прости, Папа Барон! Мой сын не рассмотрел вашего сына, я плохо его обучила! Простите нас, простите!

— Это вы... мне? — с трудом выдавила я, оглянулась на парня и растерялась ещё больше. Шустро отскочив от меня, он залепетал в такт причитаниям матери:

— Прости, Папа Гедé! Прости, Маман Бриджит! Прости, Папа Барон!

— В-вы что, р-рехнулись? — отшатнулась я от них.

Но парень, тоже кланяясь, пробормотал:

— Тебе лучше уйти, мисс. Попроси лоа не гневаться, мы не собирались тебя обманывать... на большую сумму. Попроси его не гневаться.

— Кого попросить? Вы о чём?

Но оба шамана поспешно отступили к самым стенам собора, по пути чуть не опрокинув столик «коллег» — ещё двух шаманок. Те было возмутились, но слепая африканка указала на меня, что-то бормоча и шаманки, заохав, тоже начали мне кланяться. Оживление не осталось незамеченным и остальной шаманской братией. И вся площадь превратилась в место поклонения... невесть чему в моём лице. А я, всё больше недоумевая, просто развернулась и помчалась прочь без оглядки.

Не очень помнила, как добралась в общежитие. Но, оживлённое в любое время суток, оно встретило меня такой обыкновенностью и нормальностью, что, оказавшись перед входом, я рассмеялась. Вот она — реальность, ощущения которой мне так не хватало в последние дни. Обыкновенное кирпичное здание, входящие и выходящие из него студенты, огоньки окон... А завтра — лекции, болтовня со Стеллой, подготовка к практическим семинарам. Вуду, гадалки, странные слова Джеральда — всё чепуха. Отныне и впредь я буду придерживаться только фактов, а они таковы: мой дядя умер и оставил мне огромное состояние. Мне оно не нужно, но скоро в Новый Орлеан прилетят мои родители — они со всем разберутся. Я же сосредоточусь на том, что важно для меня: учёбе. И, может, теперь всё же смогу перевестись в Австралию и забуду весь этот мистический бред по принципу: «Что произошло в NOLA, то в NOLA и осталось»!

С лёгким сердцем я вошла в общагу, поднялась в свою комнату, собралась включить свет... и в ужасе застыла на пороге. На фоне незанавешенного окна чётко выделялась тёмная фигура, стоявшая посреди комнаты спиной ко мне. Не в силах издать ни звука, я просто смотрела на это явление, забыв опустить протянутую к выключателю руку.

— Так и будешь стоять там? — сразу узнала Голос, преследовавший меня всё утро. — Или уже забыла? Я жду извинений!

— З-за что? — выдавила я.

— Нет, это ни на что не похоже!

Существо раздражённо обернулось, щёлкнуло пальцами — и дверь, захлопнувшись, втолкнула меня в комнату. А незванный гость направился ко мне, и я вжалась спиной в дверь — дальше пятиться было некуда.

[1] Гри-гри — мешочек-талисман с магическим содержимым, который используют для защиты, удачи и т.д. в вуду.

3-1

— Ты повысила на меня голос, обращалась, как со своим слугой! — начало перечислять существо. — Это непростительно! Но я — благосклонный лоа, и, так и быть, готов...

— Лоа?! — выпалила я. — Издеваешься?! Скажи ещё Микки Маус! Какого лешего ты делаешь в моей комнате, чокнутый фрик?!

У меня есть одна особенность — сильный страх каким-то непостижимым образом вызывает во мне агрессию, не всегда уместную. Впервые эта особенность проявилась в детстве, когда я с кулаками набросилась на нёсшегося на меня добермана и чудом осталась невредима благодаря подоспевшему соседу, отпугнувшему озверевшую собаку. Но кто отпугнёт... вот это?! Существо, кажется, растерялось. Но потом хлопнуло в ладоши, и в комнате зажёгся свет, а я вытаращила глаза, рассмотрев гостя. Высокий и стройный, одет в необычную чёрную с лиловым одежду, на голове — высокий цилиндр, на запястьях куча разноцветных браслетов, на шее — какие-то амулеты. На вид лет двадцати, смуглый, черноволосый, черты лица — не африканские... но и не европейские. И если всё это ещё можно было списать на эксцентричность, встречавшуюся в Городе Полумесяца на каждом шагу, глаза гостя сводили на нет все попытки запихать его в рамки нормальности. Светящиеся, ярко-фиолетовые — именно их я видела в ночь, когда умер дядя... Человеком это существо точно не было, как бы я ни пыталась убедить себя в обратном.

— Ну? Рассмотрела? — поинтересовалось оно. — Теперь извиняйся!

Я вспомнила, как причитали и кланялись гадалки на соборной площади, видимо, почувствовавшие рядом со мной это существо, и послушно склонила голову:

— Из-з... вини. Теперь ты.

Существо задохнулось от возмущения.

— Ты... что себе позволяешь?! Сейчас сделаю из тебя...

— Лягушку? — неуверенно подсказала я, понимая, что несу абсолютный бред.

— Почему лягушку? — он как будто снова растерялся. — Есть гораздо менее привлекательные создания. Но ладно. Думаю, ты всё ещё не понимаешь, кто перед тобой. Твой дядя тоже был улиткой без домика, когда впервые обратился ко мне.

— Так это... ты помог ему разбогатеть?!

Наконец, все кусочки пазла сложились воедино. Странные слова дяди о ком-то, благодаря кому он всего добился, обещание дать что-то взамен, насмешка Джеральда, что наследство принадлежит теперь только мне...

— Совершенно верно, — кивнул лоа. — Я помог ему во всём в обмен на одну незначительную услугу с его стороны.

— Какую? — прошелестела я, уже догадываясь, каким будет ответ.

Лоа расплылся в широченной улыбке.

— Обещание, что его потомки будут служить мне до самой смерти и после. Ты — его потомок... за неимением лучшего, и теперь принадлежишь мне согласно договору.

Он снова щёлкнул пальцами, и на его ладони появился светящийся фиолетовый узор. Такой же вспыхнул и на моей ладони — дёрнувшись от неожиданности, я стукнулась локтем о стену.

— Видишь? — прищурился лоа. — Мы связаны до самой твоей смерти, а, может, и после. Посмотрю, давать ли тебе свободу за Гранью.

— И я должна буду передать это моим... — и запнулась.

Так вот от чего дядя защитил своего отпрыска!

— Твоим потомкам, совершенно верно, — кивнул лоа. — А те — своим и так, пока ваш род не прервётся. Я же позабочусь, чтобы он процветал и не прерывался как можно дольше. У тебя, кстати, уже есть на примете кто-то, с кем можно его продолжить? Тот хлюпик, чей дух начинает пульсировать, стоит тебе оказаться поблизости?

— Джер... ты спятил? — я передёрнулась от отвращения. — Это мой кузен! Может, у вас в Луизиане и принято «продолжать род» с кровными родственниками, но...

Мои слова прервал хохот лоа.

— Кровный родственник! Вот умора! А ты не подумала, почему твоему дядюшке пришлось идти на такие крайности, чтобы вытянуть тебя сюда с другого континента? Твой милый «кузен» Джерри тебе такой же кровный родственник, как я!

— Как... — растерялась я. — Он не... не...

— Конечно, нет! Старуха наблудила его от... можешь сама у него спросить, если захочешь.

— Он об этом знает?!

Лицо лоа насмешливо скривилось.

— Спроси, кто об этом не знает! Твой дядюшка оказался бесплодным, и старику Элои пришлось бы нелегко, не объявись у мсье Ларрокетта племянница!

— Элои? — неуверенно переспросила я. — Это твоё имя?

Лоа приподнял цилиндр и церемонно поклонился.

— А почему называешь себя стариком?

— А что непохож? — самодовольно фыркнул он. — На самом деле я гораздо старше, чем выгляжу.

— Разве духи стареют?

— Я не дух! — возмутился он. — Вот, чувствуешь?

Мгновенно материализовавшись рядом, лоа стиснул мою ладонь холодными пальцами, и я снова стукнулась локтем о стену, попытавшись высвободиться из его хватки.

— Духи не имеют плоти, — поучительно заявил он. — А лоа могут даже вступать в контакт со смертными! Видишь разницу?

— Какой контакт? — растерялась я.

3-2

— Ты маленькая, дерзкая, ничтожная... ti movèz ti fi![1] — пророкотал он.

Не поняла последнюю фразу, но не было никаких сомнений, что это ругательство. В мгновение ока, рассвирепевший лоа оказался рядом со мной и, без церемоний ухватив за волосы, вырвал несколько волосинок.

— Ай! — взвизгнула я, больше от шока, чем от боли. — Ты...

Но так и не договорила уже готовое вырваться оскорбление. В тонких, ставшими скелетообразными пальцах лоа появилась маленькая тряпичная куколка, вроде тех, что были у дяди, но гораздо новее. Подняв куколку перед собой так, что она оказалась между нами, он ловко обмотал её моими вырванными волосками и, прикрыв светящиеся глаза, что-то забормотал на непонятном языке.

— Ты... что сейчас делаешь? — внезапно севшим голосом поинтересовалась я. — Думаешь я...

Бам — глаза лоа распахнулись, из сжимавшей куколку кисти вырвалось фиолетовое пламя. У меня очень ощутимо запекла ладонь, на которой недавно проступил витиеватый узор, и превратившийся в узкую щель рот лоа искривился в довольной ухмылке.

— Теперь ты не сможешь сопротивляться мне, маленькая негодница, — шипящим шопотом заявил он, протягивая куколку к самому моему лицу. — А теперь, нахальный человечек, поклонись своему покровителю!

Указательным пальцем руки, в которой держал куколку, он слегка наклонил тряпичную головку с выпученными глазками вниз и со злорадным ожиданием уставился на меня. Я растерянно переводила взгляд с куколки на мерцающее череповидное лицо, так и не вернувшееся к человеческому облику.

— Ну? — нетерпеливо выпалил лоа. — Кланяйся! Кланяйся, тебе говорят!

Куколка с головой почти прижатой к тряпичной груди, чуть не ткнулась мне в лицо. Отдёрнувшись, я больно стукнулась затылком о дверь... и во мне пробудилась ярость. Сколько можно надо мной издеваться?! Неожиданно для самой себя, я с размаху шарахнула лоа по руке, выбив куколку из его пальцев. От удивления он даже вернул себе нормальный облик, а я, проскользнув мимо него, бросилась в глубь комнаты, оглядываясь в поисках оружия. Может, попробовать отогнать его солью? Он же нечисть! Или металлом? Интересно, кухонный нож для этого сгодится? Но ни к соли, ни к ножу я не дотянулась... Один щелчок пальцев — и кресло, слегка заваленное одеждой, подлетело сзади, сильно стукнув меня по ногам и заставив колени подогнуться. Охнув, я рухнула на ворох одежды, а уже в следующее мгновение, лоа навис надо мной, напряжённо вглядываясь в моё лицо.

— O, Bondye![2] — едва слышно прошептал он. — Gran Mèt ak Marasa diven![3] Nanm limyè...

— Чт-то? — просипела я.

— Nanm limyè[4], — почти с восторгом повторил лоа.

И, тут же выпрямившись, небрежно махнул рукой, чтобы встала и я.

— Я не говорю на... твоём языке, — настороженно сползла с кресла. — Что это значит? Сделка... отменяется?

— Отменяется? — вскинул брови лоа. — Да теперь я от тебя не отстану!

— Но почему?! — простонала я. — Мне не нужно богатство дяди, за которое он продал душу! Уже и учёба не нужна, могу завтра же вернуться обратно в Рос...

— Никуда ты обратно не вернёшься, — отрезал лоа. — Сделка есть сделка.

Он кивнул на снова вспыхнувший узор на моей ладони.

— Но, вероятно, ты не понимаешь всей серьёзности связавшего нас договора, и как тебе невероятно повезло. Я объясню и покажу. А потом перезаключим договор уже на тебя — так будет надёжнее.

— Не буду я ничего перезаключать! — жалко пискнула я.

Перспектива оказаться на месте героини Вупи Голдберг, преследуемой призраком Сэма, была ужасной!

— Никуда не денешься, — одним щелчком лоа вернул себе в ладонь куклу, опутанную моими волосами, и заботливо засунул её во внутренний карман фрака.

— Не очень-то на тебя действует, но, уверен, ещё пригодится, — поделился он и поднял глаза на меня. — Ну, чего застыла? Идём!

Я даже не поняла, он оказался рядом со мной, или я — с ним. Поняла только, что пол, стены и потолок словно растворились в дыме, а я... рухнула в него вместе с вцепившимся в меня лоа.

[1] Ti movèz ti fi! (креольск.) — негодная девчонка!

[2] O, Bondye! — буквально «Добрый Бог», в вуду это верховная сила, создавшая мир.

[3] Gran Mèt ak Marasa diven! (креольск.) — Великий Мастер и Божественные Близнецы!

[4] Nanm limyè (креольск.) — душа света.