От Автора: Дорогие читатели! Эта книга является прямым продолжением "Кошачий бой на сумках от Шанель" ( https://litnet.com/shrt/P98A ).
Они оба прибыли на побывку всего на пару недель. Дейв служил где-то на юге, Ларри — ближе к границе. Редкая возможность друзей детства провести отпуск вместе, а потом они расстанутся надолго, и встретятся ли еще? Вернутся ли живыми?
Я помню как стояла наверху лестницы и старалась удержать рвущееся из груди сердце. Ларри оставил рюкзак на скамье в прихожей, пригладил волосы и, заметив мою мать, радостно поприветствовал её. Потом и меня увидел.
— А это кто там прячется? — взгляд синих глаз, почти фиалковых, скользнул по мне, и сердце ухнуло вниз.
— Да Джиллиан с утра извелась, всё ждала тебя, — ответил Дэвид, не оборачиваясь. — Эй, клещь, вылазь оттуда!
Конечно! Братцу плевать, в какую краску он меня вогнал!
Я, оробев, шагнула из тени, а Ларри уставился на меня так, как будто увидел впервые. Я помню себя тогда: волосы светлые, сбивчивые кудри, которые никак не хотели слушаться ни шпилек, ни кос. Большие глаза — зелёные, но в ту пору все твердили, что они кажутся голубыми, если в них отражается небо. И улыбалась я тогда открыто и радостно... Тогда я еще умела так улыбаться...
Мне казалось, я могу покорить весь мир одной улыбкой. Всё давалось легко, все будоражило кровь. Но стоило Ларри задержать на мне взгляд — я вдруг осознавала, что ещё ребёнок. И сердце колотилось так, будто меня застали за чем-то запретным.
Я видела своё отражение и думала: «Ты красивая? Или смешная? Ты девочка? Или уже почти женщина?»
— Подросла уже, смотри. — радостно заметил Дейв.
Я покраснела и не знала, куда девать руки. Словно меня поймали за чем-то запретным. Спустя годы, сквозь разлуку, обиды, ложь, окржавшую нас, я вспоминала именно эту нашу встречу: тогда Ларри впервые взглянул на меня не как на докучливую сестренку, а как на повзрослевшую девушку.
Думаю, он любил меня так же сильно, как и я его. Но он хотел детей, а я отказывалась от этого проекта. Какие дети? Он всё время занят работой, политикой, а я в двадцать четыре и вовсе не готова к таким переменам! Я пыталась это объяснить Ларри…
Но потом его не стало…
А я беременна от другого мужчины, и никогда себе этого не прощу.
Джиллиан Уэллс-Стюарт:
В ней живёт боль — утраты, травмы, предательства — но она умеет эту боль носить с достоинством.
Её ирония — это щит. Она умеет разрядить напряжение метким комментарием и заметить то, что другие не видят. В нужный момент — ударит. Словом, взглядом, правдой. Не для того, чтобы победить — а чтобы напомнить: с ней нельзя не считаться.
Альберт Лаккара:
Он привык анализировать всё: риски, эмоции, слова. Его внутренний голос — прокурор и защитник в одном лице. Сдержанный — до поры.Ответственный — до крайности. За своих клиентов, за Джиллиан, за всё, что он взял на себя.
Он умеет молчать о главном — не чтобы обмануть, а чтобы не навредить. Его правда живёт в поступках, не в словах. И если Джиллиан — свет в его темноте, то он — её якорь, её камень, на который можно опереться, даже если мир рушится.
Лина Уэллс:
Марк Лесков:
Хакер и гений. Из богатой семьи, но независим.
Вэл Уэллс:
От отца ему досталась невероятная сила воли. Решив встать на путь исправления, он пойдёт до конца. Но и упорный, как отец, с которым у него не складываются отношения.
Вот уже несколько месяцев, как, потеряв всё, я нашла приют у старинного друга. Он взял меня на работу в свою фирму, позволил жить в его квартире, оплачивает обучение, и… кажется, делает всё, чтобы мне было спокойно.
Но покой — это не всегда облегчение. Иногда короткая передышка это напоминание: куда-то не туда ты свернула, подруга.
Я плеснула в лицо холодной водой. Хотелось стереть напряжение, страх, всё то, что клокотало внутри и мешало говорить. Я долго смотрела на своё отражение в зеркале — и не узнавала себя. Как будто кто-то другой смотрел в ответ. Кто-то, в ком поселилось новое сердце. Кто-то, кто должен был стать матерью.
Когда я вышла из ванной, Альберт всё ещё сидел в гостиной. Взгляд у него… словно мы минуту назад обсуждали бытовые вещи: новые стеклопакеты на окна или прививки для кота Шубы.
У меня не хватило мужества заговорить с ним первой, сказать ему, как порой меня душат эти стены. А впрочем так же душили они меня и в Котноре. Видимо без Ларри мне везде не хватит воздуха.
Я выдхнула. Надо успокоится, иначе разговора не получится. Вечернее окно открывало вид на город целиком — не разрозненными кусками крыш и вывесок, а сплошной светящейся тканью, растянутой до самого горизонта. Панорамные стёкла меня всегда пугали: у меня кружилась голова и по ночам снились кошмары: я выпадаю из окна, лечу на мостовую и в последние мгновения перед смертью вижу Ларри под обломками балкона.
На полу тёплые полосы — светлое дерево с тёмными прожилками, блестит, будто его только что натёрли. Полосы, чертовы эти полосы! Две полоски, и теперь, какое бы решения я не приняла, моя жизнь уже не останется прежней.
— Я не хочу этого ребёнка, — произнесла я медленно, не отводя глаз от Альберта.
Альберт откинулся на спинку дивана. Никакой паники. Только холодная оценка, как у хирурга, который слушает бред пациента перед наркозом.
— Плохо хочешь, значит, — спокойно сказал он. — Ты сама не знаешь, чего хочешь. Ты просто боишься.
Ну просто здорово! Как это понимать? Я не знаю, что я хочу, а вот Альберт точно это знает? Я просто взрываюсь изнутри. Здорово же он обесценил мои слова, лишил меня права на ясное понимание самой себя.Это обесценивание её слов, лишение её права на ясное понимание самой себя. Я испытала в этот момент что-то вроде яростного бессилия. Альберт — уверен и холоден. Я — уязвимая и разобранная, и это делает его реакцию особенно болезненной.
Это — гнев не только на Альберта, но и на несправедливость того, как часто женщины слышат, что “они просто боятся” — вместо того, чтобы им верили.
— Нет, Альберт, я знаю. Я не хочу быть матерью. Ни сейчас, ни потом, ни с тобой, ни с кем.
Он посмотрел так, как будто я выложила перед ним на стол револьвер.
— Это уже не только твоё решение.
Я рассмеялась — резко, звонко, почти истерично.
— Ах да, ты же теперь святой отец. Будущий муж Лины. Всё логично. Заберёшь ребёнка себе, а меня вычеркнешь. Тебе только повод нужен.
— Лина? — переспросил Альберт. — Так вот ты как думаешь.
— Ты хочешь на ней жениться. Ты всё для этого готовишь. Даже этот чёртов свёрток с тапками! Это же её стиль — сносные, удобные, без риска. Вы уже решили, да? Ты и Лина — идеальная пара. А я — ошибка. Когда ты это понял?
Он подошёл ближе, и я почувствовала запах его кожи, знакомый до боли. Сандал, кофе и электричество.
— Что ты несёшь, зайчик. Ты выпила?
Я подалась вперёд. Сердце колотилось, будто хотело вырваться и сбежать первым.
— Выпила? — повторила я с тихим, опасным удивлением. — Вот так ты решил это объяснить? Что я могу нести “чушь” только под градусом?
Я рассмеялась глухо. Посмотрела прямо ему в глаза — и сама не знала, кого больше боюсь: его, или себя рядом с ним.
— Да я, может, и выпила бы, Альберт. Но, увы, не могу. Беременным не положено. Даже тем, кто не хочет быть матерью.
Он остался на месте, но в его лице что-то дрогнуло — словно он не ожидал, что мои слова станут отравленными наконечниками для стрел отчаянья.
— Ты вечно сводишь всё к «зайчику, что ты несёшь», — продолжила я. — А я, между прочим, именно это и несу. Человека. Под сердцем. И мне страшно и тошно. И не хочу, чтобы ты — ты! — прикидывался сейчас мудрым покровителем, который знает, чего я на самом деле хочу.
Я замолчала, чтобы не закричать. Сделала шаг назад, затем снова — вперёд, и в этом не было логики, только импульс: выжить, защититься, уколоть в ответ.
— А ты? Ты выпил? Или просто всегда был настолько слеп, что не видишь, как ты меня ломаешь?
Я снова сделала шаг вперёд. Не потому что хотела приблизиться — наоборот, хотелось врезать, ранить, хоть как-то пробиться сквозь этот холод, сквозь его вечное спокойствие, сквозь эту маску хирурга, которая знала меня лучше, чем я себя.
— Ломаю? — переспросил он, чуть прищурившись. — Я пытаюсь удержать тебя от того, чтобы ты сама себя раздавила.
— А ты думаешь, я не раздавлена уже? — прошипела я. — С той ночи. С того утра. С того слова. С той секунды, когда ты сказал, что “Лина может вырастить нашего ребёнка”.
— Да, — тихо сказал он, прищурившись. — Мы это еще не обсуждали, но... Лина может вырастить этого ребёнка. Если ты не хочешь, мы можем взять его.
У меня потемнело в глазах. Я ожидала всего — злости, отказа, уговариваний, но не этого.
— Ты... Ты бы отдал моего ребёнка Лине?!
— Это наш ребёнок, — напомнил он. — А ты сама только что сказала, что не хочешь его. Так кто виноват, что ты не хочешь быть частью нашей жизни?
Я не знала, как дышать. В самом деле, какие у меня причины, чтобы злиться на него? Ну подумаешь, добивался и добился своего. В койку же он не силком меня тащил. Сама прыгнула. А у Лины от Альберта сын. Там — уже вот-вот сложится семья. Так что же я злюсь, если сама и отказала?
Я почувствовала, как дрожат пальцы. В голове вспыхнуло: «Сделай это». И я сделала.
Замахнулась от души, чтобы отвесить ему пощёчину. Но не успела.
Я очень люблю это беспокойное семейство, которое год назад приняло меня как родную после трагедии, разрушившей мою жизнь. Аманда — матриарх рода, — обрадовалась бы новости, что я беременна от её сына. Я с ужасом подумала, что от её завтраков-обедов-ужинов я бы уже не скрылась в Доме с Кошками. Так и представляю себе, как она всплескивает руками и заявляет:
— Да через тебя солнышко просвечивает, как ты рожать собралась? Но не волнуйся, мы это быстро поправим!
Если бы она умела, она бы кормила всех через трубочку насильно. А так как от этой причиняемой любви уйти можно только растворившись в мареве города, её внуки от старшего сына предпочли работу и учебу в других городах. Только старший, Крис, покорно наносил визиты “бабуленьки” раз в неделю. Из корыстных побуждений. Три его друга — Соломон, Ранжит и Робин-Оглобля — родных в Бадкуре не имели и совершенно не стеснялись столоваться по средам у Аманды. Эмилия, мама Криса, всегда элегантная и подтянутая, работала в банке, строила карьеру и совсем не возражала против того, что Аманда заменила Крису мать. По ее собственным словам,она всё для сыновей вывернула — пока они ещё были сопливые и не возомнили себя умниками. Но считала, что с восемнадцати лет они должны отправиться в свободное плаванье.
И, к моему ужасу и отвращению, в это семейство влилась Лина. Шок от знания, что у неё сын от Альберта, всё ещё не прошёл. И, наверное, пройдёт не скоро. А вот сейчас Альберт просит родить ребёнка и оставить ему, при этом добавляя, что Лина — хорошая мать…
Я стояла посреди гостиной с этим чёртовым тестом в руке. Две полоски. Чёткие. Как порезы.
Смешно: я всегда думала, что когда это случится, я испытаю что‑то. Шок и слёзы. Счастье или панику. Но сейчас только усталость навалилась на меня. И ощущение, что я снова играю в чужом фильме, и опять не понимаю сценарий.
Я машинально вызвала Марка по СТ-Мессенджеру. Он ответил на втором гудке.
— Привет, — сказала я. Голос сорвался. — Ты не занят?
— Для тебя я никогда не занят. Что случилось?
— Ухожу из дома. Альберт ушёл. Мы оба. Чёрт его знает. — Я посмотрела на тест в руке. — И я беременна, Марк.
Пауза на той стороне. Небольшая, но весомая.
— Поздравляю. Для женщины это... многое, — осторожно произнес мой старый приятель. — На месте Альберта я бы тебя одну сейчас не оставлял…
Что ж, за годы знакомства Марк меня неплохо изучил.
Марк давно понял главное: я — не из тех, кто любит жалость. Я лучше уткнусь лбом в угол и просижу с голыми коленками на полу всю ночь, но не позволю никому чужому себя утешать и ободрять. Да и вообще не привыкла плакать на людях.
Он знает, что у меня язык острее, чем скальпель хирурга. Что даже в самый плохой день я могу укусить словом — и только потом пожалеть. Что я умею держаться за своё до последнего, но когда ломаюсь — ломаюсь тихо, без криков, без показных истерик.
Он знает, что я люблю свою свободу так же сильно, как ненавижу свои слабости. Что я могу вернуться к человеку сто раз, но сделаю вид, что пришла просто чай попить. Что я могу быть нежной, но только если мне разрешат остаться сильной.
Марк знает, что во мне много злости — правильной, спасительной злости. Той, что вынуждает меня подниматься утром, когда проще было бы свернуться клубком в кровати. Той, что выметает из головы страхи, но бережёт самых близких, как под стеклом.
Он знает, что я никогда не скажу: «Останься со мной».
Я только посмотрю так, что ты сам останешься. Потому что с другой стороны этой моей остроты всегда жмётся что-то очень ранимое, чему страшно оставаться одной.
Вот и всё, что он успел изучить. Этого вполне хватит, чтобы он пришел к выводу: вот именно сейчас оставлять меня одну не нужно.
Но с другой стороны…
Я усмехнулась горько и подумала, какие же идиоты эти мужчины. Не все женщины предназначены для материнства. Я уж точно — нет.
— Я не женщина, Марк. Я человек. Который пытается понять, что за ад опять происходит с его жизнью.
— Звучит как ты, — мягко сказал он. — Слушай, я тебя не буду успокаивать, ты всё равно не примешь. Но есть кое‑что, что может тебя отвлечь.
— О, отлично. Что там у нас — мировой заговор, тайное братство, похищенные данные?
— Берлинг. Я его нашёл.
У меня по позвоночнику прошёл холодок. Этот голос — у Марка — всегда менялся, когда дело касалось серьёзного.
— Где?
— Республика Сола. Какая‑то отдалённая база. Почти глушь. Но там охрана — как у ядерного объекта. Камеры, сигналка, люди в форме, серьёзные ребята. Это не просто военный объект. Это — что‑то большее.
— Он что, военные технологии разрабатывает?
— Я не знаю, Лялька. — Марк всегда переиначивал мое имя на русский манер — Но туда нельзя попасть просто так. Даже птице не пролететь.
Я посмотрела на тест в руке. Две полоски. Два выбора. Два направления.
— У меня теперь есть повод туда сунуться, — я почесала кончик носа. — У меня теперь вообще много поводов сбежать из золотой клетки.
— Ты уверена, что хочешь снова лезть в неприятности? Я вот соглашусь с Альбертом: после истории с Евгенией тебе надо вести себя тише воды, ниже травы.
Я усмехнулась.
— А что мне ещё делать, Марк? Печь пироги? Гладить детские бодики? У меня мысли скачут как каштаны на раскаленной сковороде.
— Ты всё ещё злая.
— Я не злая. Я опасная. Это важная разница. А адрес этой базы у тебя есть?
— Ага. Пустыня.
— Прости... Но хотя бы координаты?
— Я надеюсь, ты не собираешься заявиться туда с визитом? У меня нет пока координат.
— Тогда откуда ты знаешь, что Берлинг именно там?
— Ха, так я тебе и сказал. Я же тебя знаю, ты туда попрёшься! Кстати, ты за Альберта замуж выходить собираешься? Или гостевой брак?
— На гостевой брак соглашаются только полные дуры. Он делал мне преложение. И когда я ему отказала, сделал предложение Лине.
На столе завибрировал смартфон. Сообщение. От неизвестного номера:
Марк тянул с необходимыми билетами. Он старался не показывать, что против моего отъезда, но у него это получалось плохо. На моём счету висела дохлая голодная мышь, а на счету кредитки красовалась пятизначная цифра. Мне очень не хотелось влезать в дополнительные долги и я попыталась уговорить Альберта отдать мне документы на имя Анны Лаккара. Ехать под собственным именем равно самоубийству, думалось мне. Но Альберт, заподозрив неладное, отказался выдать мне на руки поддельные документы.
— Они должны обеспечить тебе безопасность и относительную анонимность. Не помогать в твоих авантюрах.
Мы с ним стали часто ссориться последние дни. Конечно, я начинала первая. Альберт старался сохранять спокойствие, ссылался на дела и уходил из дома, если разговор грозил перерасти в серьёзную ссору. Пару раз я пыталась съехать, но Альберт находил слова, чтобы уговорить меня остаться. Просил не торопиться с решением, всё хорошенько обдумать.
Когда мир вокруг тебя рушится, подруги вдруг бросают спасательный круг, и вот ты уже не барахтаешься беспомощно, а покачиваешься на волнах, пихая акул в нос. Мои подруги, Тамра и Мэдисон, — те, о ком я так часто забывала в погоне за единственно любимым мужчиной.
Что вам надо знать о Тамре? Она шатенка с голубыми глазами, пухленькая, как живая кукла.
Когда ее спрашивают, почему она не замужем, она отвечает:
— Не берут.
И потом добавляет:
— Я люблю котиков. Я хочу закончить жизнь в собственном доме, с небольшим садом. Я хочу выращивать в саду гранаты и кормить кошаков.
Что вам надо знать о Мэдисон? Блондинка, стройная, яркая и решительная. Она — заклинатель лошадей. Она встречалась с одним пареньком, так он умудрился спросить, выберет она из двоих его или свою лошадь. Она честно ответила, что паренька знает полгода, а свою лошадь — десять лет.
— Ну и как ты думаешь? — спросила она.
Мои подруги сложные, веселые… Я иногда вспоминаю Мику. Но уже без грусти. Это всего лишь эпизод, а Альберт научил меня : “Хочешь оставаться в этой профессии? У тебя должна быть толстая шкурка”. Вот я и стараюсь сейчас нарастить шкуру.
А еще иногда мне кажется, что всё, что я делаю сейчас — это лежу на диване и пытаюсь убедить Шубу, что моя кружка с кофе — не его миска. Не убеждается. Шуба вообще никогда не сомневается в себе. В отличие от меня. Нет, ну зачем коту совать башку в чашку с кофе? Лучше бы он курил!
Короче, когда я понимаю, что я беременна, мать из меня не выйдет, кот у меня придурок, тогда я звоню подругам. Оплачиваю им билеты и отель, рассказываю какие потрясающие пляжи в Бадкуре, и они с радостью пакуют чемоданы.
Альберт против визита подруг не возражал. Думаю, ему хотелось познакомиться с этой стороной жизни. Он встретил девчонок в аэропорту, и вот же черт! Обаял их так, что Тамра, уличив момент, шепнула мне:
— Ты на всю голову больная? Какой импозантный мужчина! Да ты должна ему ноги мыть и потом пить эту воду.
— И не вздумай! — фыркнула Мэдисон. — пить воду можно только у лошадей в поилке! Пусть скажет спасибо, что ты его терпишь.
Кажется, напрасно я их пригласила. Они — как ангел и черт, теперь за моей спиной. Вероятно, Альберт надеется, что они меня переубедят. Он завозит подруг в Дом с Кошками, и оставляет нас посплетничать. Шуба сразу привлекает внимание Тамры.
— Ну что, толстопузое? — голос звучит как военный горн. Только она умудряется в одной фразе и кота оскорбить, и меня подбодрить.
— Это ты ему, или мне? — спрашиваю, пряча улыбку за краем чашки
— Тебе — моя беременная богиня. Ему — мой главный пожиратель тунца, — фыркает Тамра и тычет пальцем в Шубу, который, разумеется, даже ухом не ведёт. Он великий игнорщик.
Следом вваливается Мэдисон — в коротких шортах и с огромным пакетом под мышкой, от которого пахнет сразу всем: чипсами, пирогами и чем-то ещё подозрительно жирным.
— Не спрашивай. Это заначка, — предупреждает она и ставит пакет на стол.
— Не спрашиваю, — вздыхаю я. — Я просто заранее извиняюсь перед ребёнком за весь этот нездоровый пир.
Шуба делает вид, что пакета без него никто не откроет. Он проходит между ног Тамры, задевает меня хвостом — и садится рядом с Мэдисон, как самый преданный пес. Но я-то знаю. Этот прохвост предан только запаху.
— Шуба — мой личный шантажист, — говорю я, пока Тамра шумно роется в пакете. — Если он съест твои сосиски, не плачь — я не приду на помощь.
— Я подам на него в суд, — отзывается Тамра.
— Я свидетель, — поддакивает Мэдисон, разворачивая пирог. — Он не кот. Он корпоративный шпион. Посмотри в эти зенки.
— А я скоро буду юристом. — и смеюсь над тем, как сразу легко и весело становится с лучшими подругами. Неожиданная беременность тоже вдруг не кажется катастрофой.
Шуба, конечно, заглядывает нам в глаза. Он умеет так смотреть, что я начинаю чувствовать вину за всё: за то, что ем не то, что хочу; за то, что ещё не придумала имя ребёнку; за то, что лежу тут, а не бегаю с делами Альберта.
Тамра устраивается по правую руку — кладёт блокнот на колени, будто собирается брать интервью.
— Ладно. План дня: мы прописываем твоё послеродовое королевство. Ты — королева. Шуба — советник. Мы — придворные.
— Я согласна, — вздыхаю я. — Можно мне ещё статус королевы, если я съем весь пирог одна?
— Только если я съем все чипсы, — подмигивает Мэдисон. Она сидит близко-близко, я чувствую, как от неё пахнет мятой и корицей. Эти запахи меня успокаивают. Немного.
Шуба вдруг спрыгивает и — о чудо — лапой открывает шкаф под раковиной. Тамра орёт:
— Ты это видела?!
Я снова смеюсь так громко, что в боку колет.
— Спокойно. Он это делает всегда. В прошлый раз он достал сухой корм и попытался его открыть зубами, а потом уронил миску с верхней полки мне на голову. А еще он грызет плинтус на потолке.
Мы смеёмся, едим чипсы, а я думаю, что, может быть, всё не так плохо. Может, даже если я всё ещё боюсь и не уверена — у меня есть Тамра, Мэдисон и этот облезлый король дивана с кудрявыми вибриссами.
Когда мои подруги хохочут над Шубой, который в наглую лезет в пакеты с едой, и моим будущим «послеродовым королевством», я вдруг ловлю себя на мысли: а ведь эту двустволку — Тамру и Мэдисон — можно использовать с умом. Типа, как в нужном месте повесить на стене и ждать, когда однажды ружьё выстрелит.
Я откидываюсь на спинку дивана и смотрю на них обеих, прищурившись и прикусив губу.
— Так, девчонки… — начинаю я осторожно. — А что, если я попрошу вас временно пожить не здесь?
— Чего?! — Тамра едва не давится коржом.
— Да мы только разошлись по подушкам! — возмущается Мэдисон.
— Подожди, слушай до конца, — останавливаю их. — Я хочу, чтобы вы пожили у Лины. На один этаж ниже. В её шикарных гостевых спальнях с видом на мусорные баки.
— Джиллиан, только у тебя хватает наглости выселить нас поближе к мусорке в городе, где асфальт летом плавится! Я тебя обажаю! И если я тебя неплохо знаю, — Тамра продолжает веселиться, — Ты что-то задумала.
Конечно, задумала. Мне нужны глаза и уши в слежке за золовкой. Вэл мне в этом не поможет — глуповат. Только одно но… Мы с Линой сильно повздорили, и теперь придётся притворно просить прощения.
— Как сильно повздорили? — Мэдисон сразу становится серьезной. И если Тамру легко подбить на замут, Мэдисон осторожна. Ей надо всё обдумать, чтобы решиться на такой шаг.
Сильно повздорили, отвечаю. Думаю, у Лины до сих пор синяки на ребрах, у меня царапина на скуле, и у Альберта, решившего вмешаться в “кошачью драку”, кровоподтёк под глазом.
— Она с сыном живет этажом ниже. Мне некогда следить за её «случайными» визитами к Альберту. А вот вам — можно.
Девчонки сомневаются, конечно, что Лина после разборок пойдёт на сделку, но я её уговорю.
Мэдисон хлопает в ладоши и хихикает.
— Шпионки! Я всегда хотела в детстве быть Шерлоком. Только у нас будет «Кошка Холмс» и «Доктор Тамра».
Тамра фыркает, но довольна:
— Ага. А если что, я могу её допрашивать тапком. По старой схеме.
Мы ржём втроём, Шуба лениво разваливается у меня на коленях — как будто соглашается с планом.
— Только одна проблема, — говорю я, вытирая слёзы смеха. — Надо, чтобы сама Лина нас не послала к чёрту. Она не обязана принимать вас. Она вообще ничего нам не должна.
— Зато она твоя золовка, — подмигивает Мэдисон. — Родственница. Семейная поддержка, так сказать.
— Родственная ненависть — это всё, что между нами поддерживается, — говорю я. — Но я справлюсь. Я с ней поговорю.
— А если она откажется? — спрашивает Тамра.
— Значит, вы всё равно будете торчать у неё под дверью, делать вид, что вы туристки и всё время забываете дорогу наверх, — говорю я. — Или будете по очереди с Шубой спать на коврике у её квартиры.
Я шучу, конечно. Почти.
Мэдисон тянется ко мне и шутливо целует в макушку:
— Знаешь что, Джил? Ты гениальна, когда беременна.
— Скажи это моему ребёнку через двадцать лет, когда он спросит, зачем мы послали двух взрослых девушек следить за его внучатой бабкой.
Мы хохочем снова. И я знаю, что теперь всё зависит от того, как я заговорю с Линой. Уговорить золовку — это хуже, чем уговорить Альберта.
Я ловлю Лину у лифта. Она как раз несёт сумку с продуктами — вся такая безупречно уложенная, в светлом пальто и с этим своим лицом, на котором ни одной эмоции лишней. Я завидую ей ровно полсекунды — до того момента, как она поворачивает голову и смотрит на меня сверху вниз. Как на сестру, которую не выбирали.
— Ты чего? — её голос ровный, даже усталый. — Я не хочу бесполезных ссор. У меня в Бадкуре дела, а ты мне только нервы портишь. Непонятно только зачем.
— Но ведь я тебе и помогала? Мне сейчас тоже нужна помощь, а за драку прости. В конце концов, если вы что-то решите с Альбертом за моей спиной, что я смогу сделать?
Она кивает, открывает дверь в свою квартиру. Я захожу и сразу замечаю, как здесь всегда пахнет ванилью и чем-то… дорогим. Даже кошачий корм у неё наверняка с трюфелями, если бы она завела Шубу.
— Садись. Чай будешь?
— Не надо, — говорю я, но сажусь. Руки складываю на коленях. В голове стучит: ты можешь, ты взрослая, не рычи на неё, не проси слишком жалобно.
Она напротив — садится так грациозно, что я чувствую себя беременной неуклюжей медведицей.
— Говори уже. Что на этот раз?
Я моргаю. На этот раз? Как будто я каждый день с щенячьими глазами ползу к ней за услугой.
— Мне нужно одолжение. — Я выпрямляюсь, слышу, как внутри всё ноет от стыда. — Я хочу подселить к тебе Тамру и Мэдисон. На пару недель. Ну, пока они в городе.
Лина пристально смотрит на меня.
— Ты с ума сошла? Это твои подружки. Почему не в гостиницу?
— Потому что я не хочу их тут наверху, — режу правду сразу. — Я хочу, чтобы они были под присмотром. И, — я вижу, как уголок её рта дёргается, — ты им подходишь идеально.
Лина откидывается на спинку дивана.
— Прекрасно. То есть я ещё и сторож твой теперь?
— Ну не совсем сторож. Они просто хотят помочь мне. Тебе. Всем. Знаешь, семейная поддержка.
Это слово звучит из моих уст как насмешка. Лина хмыкает. А я продолжаю:
— Мне нужно уехать ненадолго, Марк мне уже и билеты взял, только Альберт меня отследил и вернул назад. А оставлять двух подруг в квартире одинокого мужчины — сама понимаешь… Плюс, у нас им будет шумно и неудобно. У тебя есть свободные комнаты, а у нас нет…
— Ладно, — вдруг говорит Лина, поднимаясь. — Пускай живут. Но одну неделю. Не больше. Потом я выставлю их вон. И если они будут шуметь — я выставлю их ещё раньше.
— Спасибо, Лина.
Она останавливается на полпути к кухне.
— Не благодари. Это ещё посмотрим, кто кому потом спасибо скажет.
Я выхожу из её квартиры, держу руку на животе и чувствую, что всё внутри дрожит от облегчения и ужаса одновременно. Но у меня есть мои подруги. И теперь у них тоже есть миссия.
Великое переселение народов произошло шумно, беспокойно. Через полчаса Тамра и Мэдисон спускаются с чемоданами — громкими, пёстрыми и будто кричащими «мы тут ненадолго, но мы тут ВСЁ перевернём», — а я стою у лифта и понимаю, что на самом деле обожаю их за это.
Тамра волокёт огромный чемодан с котиками на принте. Естественно, уже успела потерять один тапок по дороге вниз .
— Джилли, ты хоть уверена, что она нас пустит? — шепчет она мне в ухо.
— Пустит, — отвечаю. — Но готовься спать на коврике, если будешь жрать её салатики из холодильника.
— Нет, за салаты она как раз не волноваться, — у Тамры на пухлых щечках проступают ямочки, когда она улыбается. — Только мясные продукты, только хардкор!
Мэдисон идёт первой. Чёрт побери, как она умудряется выглядеть на каблуках так, будто прямо сейчас выйдет на подиум? Даже я так не умею. Мне вообще удобнее в спортивной обуви.
— Я взяла с собой камеру, — заявляет Мэдисон, не понижая голоса. — Будем фиксировать всё подозрительное.
— Мэдди, вы не шпионы ФБР, вы просто милые подруги. — Я закатываю глаза. — Не переигрывайте там!
— Ой, знаем мы, какие мы «милые». — Тамра заливается смехом.
Лина открывает им дверь лично — конечно, в своей любимой белой рубашке, волосы собраны идеально. Она осматривает Тамру и Мэдисон так, будто инспектирует чемоданы на таможне.
— Ну, здравствуйте, девочки, — говорит она сладким голосом, который я ненавижу. — Заходите.
— Спасибо, Линочка! — вежливо щебечет Тамра. — Ой, у вас тут так пахнет ванилью!
— Надо будет проветрить, — мрачно бросает Мэдисон, но Лина делает вид, что не слышит.
Лина знакома с ними, да и Вэл тоже. Мои подружки часто бывали в доме на Варровом острове, поэтому золовка держится дружелюбно и спокойно. Тамра даже целует её в обе щеки, тогда как на лице у Мэдисон написано, что она не одобряет излишнее панибратство.
Я стою в дверях и вижу, как мои подруги идут по коридору Лининой квартиры, уже пихая друг друга локтями. Тамра шепчет:
— Смотри! У неё тут свечки! Думаешь, она их зажигает, когда Альберт спускается?
— Заткнись, — шикает Мэдисон. — Ты не должна так сразу палиться!
И они тут же замолкают, замечая, как меняется мой взгляд.
Как гостеприимная хозяйка, Лина показывает девчонкам просторную квартиру, а я пользуюсь случаем осмотреться как следует. Интересно, квартира Альберта вроде подороже из-за вида на море, но у Лины метров больше.
А еще здесь царил невероятный порядок. Интерьер гостинной, которую Лина предоставляла моим подругам, оформлен в современном минималистичном стиле. Главный акцент — плотные зелёные шторы в сочетании с белым тюлем. Они, вместе с светлым диваном и креслами с декоративными подушками, создавали ощущение уюта и приватности. Столик с деревянной столешницей и светлый ковёр подчёркивали спокойную гамму. Гостиная как идеальное пространство для вечернего чая или тихих бесед. Мне стало не по себе. Вспомнились наши с Альбертом ссоры, и я опять почувствовала уколы ревности. Поссориться с Линой — практически невозможно. Даже мне. Чтобы я не вытворяла, она всегда старалась сохранить если не дружелюбие, то хотя бы нейтральное поведение. И вот сейчас: стоило мне сделать шаг к примирению, и Лина уже готова помочь: устраивает моих девчонок, показывает им квартиру… И что если однажды Альберт, устав от моего упрямства, от моей ярости и перепадов настроения, найдёт покой и уют в этой гостинной?
Лина, между тем, уже показывала девчонкам кухню. Предыдущая хозяйка долго прожила в этой квартире и позаботилась о максимальном удобстве. Например, лестница встроеная в кухонную зону. Под деревянными ступенями компактно спрятана стиральная машина, над которой висит корзина для белья. Лестница ведёт наверх, ко второму уровню квартиры. Тёплый древесный тон делает пространство домашним, но также подчёркивает разумное использование каждого квадратного метра.
На втором уровне две спальни и выход на широкий балкон. Балкон— как сцена для утреннего или вечернего ритуала. На переднем плане — столик, сервированный на двоих: чайник, два стакана, блюдо с лакомствами. Дом с Кошками построен на возвышении и с балкона открывается потрясающий вид на город. Небоскребы, здания с интересной архитектурой, в которой смешался стиль ренессанса и базаров Марокко.
Лина поворачивается ко мне. В её глазах скользит что-то вроде угрозы.
— Я не возражаю против того, чтобы твои подруги остались у меня ненадолго. Только на неделю, не больше.
— Конечно, — отвечаю я. — А пока пусть привыкают.
Тамра оборачивается и машет мне рукой.
— Джил, мы будем твоими спутницами во всех походах по магазинам!
— И хвостами, — добавляет Мэдисон, указывая на Шубу, который спустился за нами и теперь гордо топчется на коврике, как контролёр. — А где здесь седла продают?
Я захлопываю за ними дверь лифта и, возвращаясь к себе, тихонько ржу.
Вот теперь, Лина, попробуй что-то выкинуть. Тамра с блокнотом, Мэдисон с камерой, и Шуба, который точно просочится к вам ночью, если почует лососинку.
Следующий важный шаг в переселении народов? Надо посетить самый крупный торговый центр в Бадкуре. Ни усталость, ни погода не могут остановить трех решительных подруг с кредитными картами. Вы думали, народный бунт — самый жестокий и беспощадный? Нет, женский шоппинг. И на этот шоппинг спускаешься как в другой город под городом. Сверху — ветер, хрустящий снег или моросящий дождь, а под ногами вдруг тепло, гул голосов и запах кофе с булочками. Это — Подземный город.
Когда я бродила тут в первый раз, год назад, большинство магазинов украшали таблички “Закрыто”. Подземный Город восстанавливали несколько лет и вот наконец совсем недавно открыли для посетителей.
Здесь всё похоже на бесконечный муравейник: коридоры, эскалаторы, переходы. Пространство петляет под зданиями, соединяет офисные башни, станции метро, отели, кинотеатры, магазины и кафе. Порой ты не понимаешь, на каком ты этаже, — под землёй этажи тоже есть.
На мраморных полах гулко отдаются шаги. Где-то играет уличный скрипач — прямо под бетонными перекрытиями, где никогда не идёт дождь. Люди тащат пакеты с обувью, дизайнерскими сумками, одеждой, едой и коробками пончиков из Хортонса. Свет витрин мягкий, но в этих туннелях он кажется ярче, чем дневной свет на улице.
Запахи смешиваются: кофе и сладкое тесто, свежий хлеб из маленькой булочной, чуть дальше — японский ресторанчик с мисо-супом. Где-то можно услышать аппийский (интересный диалект, в котором смешался старый французский и испанский) вперемешку с левантидийским.
Есть укромные закутки с креслами, где кто-то спит, подложив под голову рюкзак. Есть безликие одинаковые магазины одежды — как будто ты идёшь и видишь одно и то же снова и снова, если свернёшь не туда.
Здесь можно заблудиться, если не помнить, где ты вошёл. Можно играть в прятки часами. Можно целый день не поднимать головы к яркому небу Бадкура и не заметить, что там давно стемнело.
А иногда в этих подземных галереях чувствуешь себя странно защищённым: пусть над головой небоскрёбы и шум улиц, но ты под землёй — и вокруг только люди, обёрнутые в тепло витрин и ароматы кофе.
С утра мы втроём — я, Тамра и Мэдисон — стоим у входа в подземный город. На улице июльский ветер с севера хлещет прямо под воротник, но стоит спуститься по эскалатору — и всё, ты в другом мире. Наполненном тёплом, пахнущем корицей и новым пластиком.
— Вот это понимаю — цивилизация! — восхищается Тамра. Она с таким видом оглядывает магазины, будто мы пришли с миссией спасти экономику Аппай.
Первым делом мы ныряем в раздел “Все для дома”. Я хватаю две пары простыней — белые с тонкой полоской и ещё какие-то с котиками. Лина заявила, что лишнего постельного белья у неё нет, поэтому нужно обеспечить подруг одеялами, подушками, простынями и прочим необходимым. Тамра качает головой:
— На неделю слишком много трат…
Мэдисон крутится с подушками и прикидывает, влезут ли они к Лине в гостевую.
— Слушай, мы её ещё и подушками завалим, — шепчет она. — Пусть знает, что мы надолго.
Вот-вот. С неделей Лина, конечно, погорячилась. Мы найдем способ остаться у неё подольше.
Потом, конечно, нас заносит в магазин нижнего белья. Тамра первая хватает комплект, который я даже трогать боюсь: комплект женского белья в провокационном, бондажном стиле, выполненный из чёрного материала с эффектом кожзама. Бюстгальтер с жёсткими чашками, декорирован кольцами и золотистой цепочкой, которая проходит от центра груди к шее. Дополнительные тонкие ремешки по верхнему краю подчёркивают форму. На талии пояс, от которого также спускается цепочка к трусикам — создаёт эффект harness-декора. Миниатюрные трусики-стринги соединены с поясом декоративными элементами и ремешками. Ремешки на бёдрах и ногах подчёркивают линию тела — они визуально напоминают элементы портупеи. И, наконец, фурнитура — металлические кольца, цепи и пряжки — выполнена в золотом цвете, что контрастирует с чёрной основой. Образ в целом — эффектный, дерзкий, подчёркивающий фигуру. Такой комплект скорее подходит для фотосессий, ролевых образов или стилизованных мероприятий, чем для повседневной носки.
— Это тебе, — говорит Тамра. — Чтобы ты не забыла, кто ты. Ты не коробка с ребёнком. Ты женщина!
— Да ничего и не заметно ещё, — вклинивается Мэдисон. — Ты на каком месяце?
— На восьмой неделе, врач сказала… Хотя думаю, что уже и на девятой…Если математика меня не подводит. Спираль уже подвела.
Часа через два, с полными пакетами, мы идём по переходам, и вдруг я торможу у витрины с огромным постером: « Эффект полного погружения». Там — гарнитуры VR, контроллеры, всё блестит и обещает приключения в другом мире.
— Ты чего? — Тамра щурится.
— Мне надо. — Я говорю спокойно, но внутри у меня всё дрожит от восторга. Как давно я не играла! — Я дельце одно расследую.
Девчонки ахают, а Мэдисон берёт меня за локоть:
— Джилли…
— Не бойся, ничего опасного…
Ага, ничего опасного в моей жизни нет! Разве только огромная игровая компания, допинг, погибшая лошадь, убитая проститука, покушение на мою жизнь и пропавший программист. А ведь я всего лишь хотела написать книгу!
Мы заходим внутрь. Продавец что-то бормочет на двух языках — я не слышу. Тамра спорит, нужны ли «такие навороты», Мэдисон спорит с Тамрой, что мне нужны именно навороты, потому что «Джиллиан у нас из тех, кто не играет вполсилы».
Мы выходим обратно в шумный коридор ТЦ с двумя коробками: гарнитура, контроллеры, провода — всё, что обещает, что можно будет снова быть где-то там, где у меня всегда есть «ещё одна жизнь».
— Ну что, довольна? — спрашивает Тамра. Она держит мой пакет с секси бельем, и от этого мне ещё смешнее.
— Очень, — говорю я. — Теперь у меня есть шелковая простыня и виртуальная реальность. Чего ещё может хотеть женщина?
Мы ржём так громко, что нас провожают взглядом две старушки у кафе с блинчиками.
Вернувшись домой и разобрав покупки, первым делом я закончила домашку. Хотя я прогуляла несколько сессий, бросать учебу я не собиралась. Потом глянула на часы и поняла, что скоро домой вернется голодный мужчина.
Тогда-то я и встала у плиты с чувством миссии. Миссия была простой: накормить человечество. В составе человечества числились я и кот. Но зато какие!
Я — женщина, пережившая три сессии, два переезда, одну любовную драму и внезапную тягу к морепродуктам. Я могла сварить суп из того, что упало за холодильник в 2018-м. Я — опора кулинарного фронта, последняя надежда на вкусный ужин и жрица чесночного импровиза.
А кот — он не просто кот. Он Шуба. Серый, лысый, с интеллектом налогового инспектора и взглядом, как у мафиозного дона, которому в ресторане подали ризотто не той консистенции. Шуба не ест что попало. Шуба смотрит на еду, как будто проверяет декларацию: не занижена ли калорийность, не подмешали ли брокколи без его ведома.
Так что, по сути, накормить нас двоих — это не миссия. Это как минимум спецоперация. С элементами шоу, трагикомедии и возможностью получить лапой по самолюбию.
Я быстро закинула в кастрюлю кукурузу, лук, сельдерей, креветки, мидии, приправила всё чесноком (в умеренных дозах, то есть так, чтобы потом даже шторы вздрагивали) и залила бульоном. Потом добавила копчёные сосиски — я всё ещё Джиллиан. А Джиллиан, как известно, живёт по рецепту «случайно получилось шедевр». Или пожарная тревога.
Когда на кухне запахло югом Америки, влажными байу и лёгкой нотой «у нас всё будет хорошо, но с перцем», я подумала: все будут в восторге. Все — это я. И Шуба.
И вот я с гордостью ставлю тарелку на стол, пододвигаю её поближе к краю — так, чтобы некоторым серым проходимцам было удобнее её обнюхать. Шуба сегодня самый первый клиент. Пожалуйста, господин критик, оцените аромат.
Шуба появляется бесшумно, как комиссар тайной полиции. Обходит миску, будто оценивает, не подброшено ли там что-то недоброе. Смотрит с подозрением: не заложена ли в мидиях провокация. Обнюхивает, чуть подрагивая кучерявыми усами. Втягивает воздух, как будто анализирует состав на молекулярном уровне.
Я жду благословения. Ну или хотя бы одобрительного мяу.
Шуба медленно поднимает голову. Смотрит на меня так, будто я только что подожгла его лоток и потребовала за это чаевые. Потом он издаёт что-то среднее между фырканьем и чихом. Разворачивается хвостом к миске. Хвост так демонстративно дёргается, что я почти слышу: «Жри сама своё кулинарное кино, Золушка кастрюльного балета».
Он идёт к холодильнику, пытается открыть его лапой, намекая на курицу. Смотрит на меня и молчит.
Великое немое кошачье презрение.
— Ну прости! — ворчу я. — Не нравятся тебе мои мидии и кукуруза? Так и скажи!
Шуба медленно прикрывает глаза, явно изображая, что меня не существует. Ещё секунда — и он с полным правом развалится на стуле рядом со мной.
Вот тебе и семейный ужин.
Вот тебе и кулинарный критик.
Я вздыхаю, беру ложку.
— Ну и ладно. Больше мне достанется.
Шуба открывает один глаз, издаёт короткое «мрр?» — явно добавляя: «С курочкой бы вышло лучше, дурочка».
Альберт приходит рано, и мне кажется, что-то его беспокоит. Я уже в легком шелковом халате, сижу на кухне, с Шубой на коленях. Кот мурчит, но я знаю: это мурлыканье — не про меня. Это про курицу, которую я еле успела спрятать в холодильник.
Мой босс открывает дверь так тихо, что Шуба даже не шевелит ухом. Слышен только шелест его пиджака, брошенного небрежно на кресло.
— Ты ел? — спрашиваю.
Он качает головой. Проходит мимо стола, останавливается напротив меня. И тогда я вижу в его руке телефон.
— Что там? — я выпрямляюсь, чувствуя, как Шуба тяжелеет на коленях, и подхватываю кота под жирное голое брюхо, чтобы не упал на пол.
Альберт разворачивает экран. На нём — переписка. Имя контакта: Лина. И её сообщение, которое он, конечно же, не удосужился скрыть.
«Ты хоть представляешь, кого твоя ненаглядная мне подселила?»
Я не могу сдержать смешок. Шуба дёргает хвостом — ему не нравится, когда я смеюсь громко. Оне спать приготовились, а я мешаю лишними звуками.
— «Твоя ненаглядная». Ну хоть что-то во мне ей нравится. — Я фыркаю. — Она даже не пыталась это проглотить и смириться, да?
Мне нравится, когда Альберт хочет посмеяться надо мной – он всегда делает это добродушно и никогда не обижает меня. Я впрочем в долгу не остаюсь. А вот сейчас он приподнял брови и закусил губу. Точно забавная мысль вертится у него в голове.
— Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? — тихо спрашивает он. – Мэдисон я помню смутно, Тамра мне не знакома вообще, но я не верю, чтобы они оказались тихими и спокойными квартирантками. Лина может беженкой к нам попроситься.
Он проводит рукой по столешнице, взгляд всё ещё прикован ко мне, но в нём нет беспокойства, хотя он-то знает, что я придумала какую-то авантюру.
— Ты запустила к ней двух фурий.
— Не фурий, а моих лучших подруг.
– Еще хуже. Ты не оставила Лине шанса.
– Хватит вам веселиться! Они просто мило поживут у неё на недельку. Ты знаешь, что я права. Где мы их поселим тут? — я отхожу к кухонному шкафу, достаю оттуда тарелки, накладываю нам еды. Взгляд у Альберта оживляется:
— Ого, ты так раньше много не готовила.
— Ты никогда не просил.
Он делает вид, что хочет сказать что-то серьёзное. Но Шуба тянется к его руке и тычет носом в его пальцы. Обнюхивает, чем бы поживиться. Альберт гладит кота и целует в морду с такой нежностью, а Шуба вылизывает ему лицо.
– Потом не лезьте ко мне с поцелуями. Вы даже не знаете, где эта морда шастала весь день.
— Ты хоть представляешь, сколько твои подружки нам нервов вынесут?
— Нам? — я поднимаю бровь. — Ты хочешь сказать «Лине». Потому что тебе они как раз нравятся. Тамра уже предложила «мыть тебе ноги и пить эту воду».
Он фыркает с едва заметным самодовольством. Шуба же решает, что от хозяина на “пожрать” ничего не выманить, и переключается на меня.
— Она сказала это тебе?
— Она шепнула мне в аэропорту. — Я пихаю Шубу, чтобы тот слез, но кот вжимается ещё крепче. — Ты не думай. Они на твоей стороне только если я разрешу.
— Я знаю, и вообще подумать только, к какой жертвенности тебя склоняю незамужние подруги !— он осторожно дует на содержимое ложки, пробует и кивает. Только замечает с улыбкой:
Дорогие читатели, прошу любить и жаловать:
Альберт Лаккара
Джиллиан Стюарт
Пишите в комментариях, чей еще визуал вы хотели бы видеть.
Если вы когда-нибудь пробовали склонить мужчину вроде Альберта Лаккары надеть на голову не шляпу, не кепку, а диковинный шлем для мира, где всё не по-настоящему — вы бы поняли меня.
Это сродни тому, как уговорить Шубу сесть на строгую диету: он вас внимательно выслушает и всё сделает по-своему. Будет орать из последних сил, чтобы покормили, воровать еду, питаться на помойках.
А чтобы вы поняли масштаб бедствия: в самый лютый орестский мороз Альберт ходил без шапки — будто не человек, а гранитный памятник человеку.
Я думала, что всё будет проще. Скажу: «Давай попробуем вместе. Ты расслабишься» — и он сдастся.
Но нет. Он смотрит на коробку с гарнитурой, будто это бомба замедленного действия — она, мол, тикнет, когда я отвернусь.
— Это что? — спрашивает он, хотя прекрасно видит — какая-то электроника.
Я пожимаю плечами, держу пальцы крестиком за спиной — старый приём, будто кому-то ещё, кроме меня самой, есть дело до моих мелких хитростей.
— Мне одиноко без тебя, — говорю я. — Ты или зарылся в бумагах, или ревнуешь меня к Марку, или просишь родить тебе ребёнка, или снова смотришь на Лину так, будто должен с ней объясниться.
Кажется, Альберт немного ошалел от такого признания. Кажется, я тоже: я впервые так свободно сказала ему “ты”, впервые не протянула капризно “скукота”, а призналась, что мне именно одиноко. И именно без него.
Шуба в этот момент запрыгивает на стол, тычет носом в коробку. Я спускаю его на пол: хватит и одного зверя, который не желает понимать чужие правила.
— Пять минут в лесу. Без звонков Лины, без твоих клиентов, без этого вечного «ещё один контракт». Ты и я. Шум ветра, и, может быть, пара драконов.
— Зайчик, я не игрок. — Говорит он, хмурясь. Но потом усмешка возвращается — та самая, от которой мне тепло. — Если тебе так уж хочется поиграть, купи костюм школьницы. Я в компьютерные игрушки не играю.
— И никогда не играл? — удивляюсь.
Альберт отрицательно качает головой, но всё же рассматривает шлем с любопытством.
— Во что же ты играл в детстве? — и я понимаю, что спрашиваю Альберта о его детстве впервые.
— В футбол.
— В настоящий?
Теперь его очередь оторвать взгляд от электроники и посмотреть на меня с удивлением:
— А в какой еще? Подожди, Тамра и Мэдисон твои подруги детства, разве вы не играли в кукол там…
Но Альберт знает ответ на этот вопрос, поэтому осекается, и вид у него становится страшно сконфуженным. Вероятно, он посчитал, что причиняет мне боль, напоминая о брате и Ларри. А я, тварь циничная, тут же просчитала последующие шаги.
Лукаво улыбаясь, я потянула поясок шелкового халатика — мгновение, и вот я уже стою перед Альбертом в том сексуальном кожанном белье, которое мне выбрала Тамра со словами “Если вышла на охоту, не оставляй подранка”.
Тут же поднявшись с места, он делает шаг ко мне — в глазах вспыхивает желание, а мне от его взгляда становится сладко и страшно одновременно. Ведь стоит мне оказаться в его объятиях, я уже не смогу остановиться, а пока у меня другое на уме, и я с лукавой улыбкой выставляю вперед руки.
Впрочем мое сопротивление Альберт ломает легко, подхватывает меня как пушинку, и мои губы оказываются прямо напротив его.
— В эту игру я не прочь поиграть… — его дыхание становится тяжелым, взгляд — требовательным.
— Это, — бормочу, обхватывая его за шею, — награда для героя… Но сначала ты попробуешь игрушку…
— Прости, — он сначала прижимается к губам, потом опускает меня на пол, взяв в ладони моё лицо и откровенно любуясь мной, — я не могу так просто взять себя в руки.
— А я не умею брать себя в руки, когда ты снова мне диктуешь правила, — говорю я и шутливо отталкиваю Альберта. — Так что мы квиты. Ну попробуй хоть разок! Ты увидишь как это классно. А потом у нас вся ночь впереди…
Шуба подходит к нему и трётся о брючину — «Одевай шлем, человек, будет весело». Альберт гладит его за ухом, усмехается задумчиво — и молчит.
Потом говорит, что предпочитает реальность.
Но я-то знаю, какая у него реальность: груды бумаг, язвительные сообщения Лины и я, которая всё время срывается в разные стороны.
Я знаю, что если прижать его к стенке — он не сломается. Отступит. Сломаюсь я.
С ним нельзя ломить напролом. Это я выучила давно, ещё там, где гроза была страшнее молчания.
Но Бог придумал мужчин с железной броней под кожей и женщин, которые могут эту броню осторожно обойти.
— Знаешь что? Забудь, — говорю я, пряча за задорным смехом своё упрямство. — Не хочешь — не надо. Я не стану тебя заталкивать туда силком.
Альберт смотрит так, будто впервые слышит, что я умею отступать. Наверное, он думает, что я готовлю подвох. Может, так оно и есть.
— Ты злишься? — спрашивает он, тихо.
— Нет, — улыбаюсь я. — Ты мой босс. Ты решаешь, где твоя реальность кончается. Я могу только просить.
Я упираюсь ладонью ему в плечо — чувствую, как он откидывается назад, поддаётся, хотя мог бы не поддаться. Вот-вот, оседлаю его — и обхвачу руками за шею, и снова спутаю все правила, как и всегда.
Он усмехается.
— Аппетит приходит во время еды, так?
У меня перехватывает дыхание. Я пытаюсь вырваться, но знаю заранее — не получится. Это не схватка на жизнь и смерть, это старая игра, в которой никто не выигрывает по-настоящему.
— Что за пошлости! — говорю я, забывая все слова, которые так осторожно подбирала в мыслях.
Он кладёт ладонь мне на затылок — так, как будто держит не женщину, а что-то хрупкое, что может рассыпаться от неосторожного движения.
— Ты ничему не научилась за четыре месяца замужества, — шепчет он мне в ухо. И я почти верю ему.
— А теперь отпусти меня… В самом деле, Альберт! У нас еще вся ночь впереди, и я обещаю, что буду хорошей девочкой!
Но остановить Альберта кажется невозможной задачей. Не обращая внимание на мои шуточные протесты, он так и несёт меня на руках в спальню и там опускает на подушки, не отводя от меня взгляда.
Той секунды, когда он рассматривает меня, мне хватает, чтобы сообразить, как сейчас себя вести.
Взяв Альберта за руку, я с игривой улыбкой наматываю цепочку ему на палец — цепочка затягивается у меня на шее. Но, когда Альберт склоняется за поцелуем, я — всё с той же игривой улыбкой — отворачиваюсь.
— Это игру мы оставим на ночь. — мягко выскальзываю из-под него, хотя он и старается меня удержать. Разжимаю пальцы, слегка отталкиваю, но при этом провожу рукой по черным волосам, в которых и седины практически нет.
Но Альберт с легкостью перекатывается через кровать, и когда я юркаю в корридор, то понимаю, что сейчас меня поймают, и эту игру я закончу на спине.
Хотя он быстрее меня, все таки в узком пространстве важна не скорость, а ловкость. Успеваю заскочить на кухню, схватить халатик, и тут же Альберт настигает меня, обхватывает поперёк сзади и отрывает от пола.
— Хватит! — я наверное впервые в жизни хохочу так легко и свободно, — Если потерпишь до ночи, это ещё не последний сюрприз!
Неожиданно ступней касается прохладный пол паркета, и Альберт поворачивает меня лицом к себе. Смотрит с нежностью, затаенной страстью и удивлением.
— Ого. Привет, Джиллиан Уэллс, давно не виделись!
— О чем ты? — я всё-таки накинула халат и завязала поясок, чтобы не дразнить лишний раз.
— Нет… забудь…
Забудь так забудь. У меня сейчас другие мысли в голове, и, встав на цыпочки я нежно целую босса в губы.
— Торжественно клянусь: если ты сыграешь со мной в одну игру сейчас, то ночью я сыграю в любую из твоих игр.
— Ну и что ты делаешь?
— Пытаюсь манипулировать тобой тем способом, каким женщины издавна манипулировали мужчинами.
Возможно, ревность к Лине сыграла не последнюю роль, или подначивания Тамры, но, приняв другой стиль общения с Альбертом, я невольно испытала облегчение. Словно мы наконец на равных. И вот не знаю, кто из нас двоих проиграл — Альберт, что поддался, или я, что получила возможность стать голосом в его голове, как маленький личный демон, и теперь должна с ним нянчиться в игре. Но я надеялась, он быстро разберется с контролями.
Мы еще с минуту нежничали, пока Альберт с притворным разочарованием и вздохом не сказал “Ладно, быстрее начнём, быстрее будет ночь”, и мы вернулись в гостинную. Шуба сидел рядом с коробкой от гарнитуры и выглядел оскорбленным. Он ведь тоже рассчитывал, что если этот странный кожаный перестанет «предпочитать реальность», то его, Шубу, будут звать спасать город. Но нет. Спасать город буду я.
Альберт надел шлем и взял контролеры с такой опаской, как будто я вручила ему гранату с вырванной чекой.
— Сколько, ты говоришь, там будет драконов?
Обняв его со спины, я прижалась к нему всем телом:
— Разве ты никогда не мечтал спасти принцессу?
Он вздохнул — этот его фирменный, недоверчиво-сдержанный вздох, — и позволил мне поправить ремешки шлема. Интеллектуальный гигант с видом школьника на медосмотре.
Обучение нехитрой науке заняло меньше получаса. Сначала мы отрегулировать фокус, научились пользоваться контролерами (“Этот — хватаешь, Этот — дерешься”), и я с планшетом удобно устроилась на диване, накинув халатик и позволив Альберту сосредоточиться на игре. Благодаря “зеркалированию экрана” я теперь видела всё, что видел Альберт. Объяснила игровой интерфейс, оружие и объекты. Мой мужчина радовался как двухлетний малыш, когда увидел в игре свои руки.
Сама гарнитура оказалась довольно интересной штуковиной. Что-то из последних разработок: она, например, анализировала сердечный ритм, и я могла видеть, что Альбера игрушка забавляла. Его сердце билось быстрее, он то и дело посмеивался.
Альберт шагнул в виртуальное пространство и чуть не потерял равновесие. Я едва удержалась от того, чтобы не поймать его за руку — не в игре, в жизни. Но он справился. Медленно, как будто учился ходить заново.
— Это как быть пьяным без вина,— пробормотал он и сделал еще один шаг к телевизору.
— Нет, стой на месте! Ты так в мебель врежешься. Двигай стик на контролере. Назад, вперед, вправо, влево. А сам стой на месте.
Альберт попробовал, и я заметила, как он слегка пошатнулся. На лбу выступили капельки пота от усердия, и он засопел сосредоточено. Сложно в такой момент удержаться от смеха: мой строгий босс только язык не высунул от усердия, как первоклашка над букварем.
— Ты сейчас на улице старого города. Осторожней, тут водятся монстры. Ты видишь тот мост? — говорю я, голосом за кадром.
Он морщится. Поворачивает голову резко, как будто услышал привидение.
— Прекрати. — со смехом, сморщив нос, он пытается оглядеться. Мозг принимает город и его улочки за реальные.
— Прекратить что? — делаю я вид, что не понимаю.
— Прекрати быть всюду. Я понял, что такое шизофрения. Идешь по улицу — и на тебе голос с неба!
— Я твоя совесть.
— Голос, который говорит: «Сходи туда, умри там».
— Ну не так же прямо! — Я не выдерживаю и хохочу.
Я скрыла от Альберта свой план и последние наработки. Игра, которую я собиралась предложить боссу, навязчиво появлялась в “рекомендуемых” уже несколько дней подряд. Я люблю коротать время с разного рода компьютерными играми, поэтому не могла не обратить на неё внимание. И сразу же, среди имен разработчиков, наткнулась на одно.
Берлинг.
Берлинг знал о готовившемся на меня покушении, предупредил Альберта об опасности и мог бы выступить со стороны защиты в суде. Ведущий програмист "Автодота" разрабатывает игры? Для такой навороченной игрушки нужен целый штат специалистов: художников, дизайнеров, инженеров... Начать и не перечислить. И тогда для Берлинга это уже хобби или подработка на стороне. Но как это возможно, если Берлинг работал на Автодот?
Этими мыслями я и поделилась с Альбертом, пока загружала игрушку.
— И как игра нам поможет? — удивился Альберт.
— Это не просто игра. Это целое сообщество со своим каналом на Дискорде, страничкой на фейсбуке... Нам просто нужно, чтобы на нас обратили внимание, а дальше попытаться выйти на след Берлинга.
— И для этого нам нужно стать топовыми игроками?
— Скорее влить в игру массу финансов. Стать значимым клиентом.
Потерев ладонью лицо, Альберт выдохнул с легкой улыбкой. На его лице читалось: "Опять ты что-то придумала, но — ладно". А потом поставил условие:
— Вот что, зайчик, я составлю тебе компанию, но с одним условием. Вернее, с двумя. С этой минуты тебе строго запрещается обращаться ко мне на "вы".
— Да какая вам... Какая тебе разница, как я к... тебе обращаюсь?
— Это дополнительная стена между нами. Ну что скажешь? Новый мир — новые правила? — и Альберт уверенно потянулся за шлемом.
— Новый мир — новые правила, — согласилась и последовала его примеру. — А второе условие?
— Ничего не предпринимай без моего разрешения. Предоставь мне действовать в реальном мире по своему усмотрению. А я обещаю дать тебе свободу в виртуале.
На экране, ещё до загрузки, мелькают кадры: облупленные дома, рваные баннеры на полуразрушенных улицах, леса, которые медленно душат старые города своими корнями.
Эта игрушка — не просто «стреляй по зомби». Она вцепляется в тебя мягко и прочно, как плесень на стенах брошенного подъезда.
Я объясняла Альберту, как могла:
— Понимаешь, здесь ты не просто бегаешь с пушкой. Ты учишься быть ничтожно маленьким в этом мёртвом мире. Ты строишь себе лачугу из обломков, латаешь крышу дырявой палатки, пока за кустами скребутся мутанты.
Ты тащишь на себе дрова, мясо с охоты, ржавый лом. И каждую ночь слушаешь, как за стенами твоей развалюхи кто-то воет — может быть, заражённый, а может, сосед из другого лагеря. Потому что здесь и люди могут быть хуже чудовищ.
Он скептически спросил:
— И в это ты хочешь залить деньги?
— Да. Здесь выживание — это крафт и торговля. Это лагеря, целые кланы. Если хочешь, можно поставить заводы, фермы, кузницы. Хочешь оружие получше — плати или строй. Хочешь быть в топе — будь либо зверем с автоматом, либо спонсором.
Это мир, который не даёт тебе ни минуты покоя. Днём ты охотишься, ночью — замерзаешь у костра и ждёшь рассвета.
Я люблю эту дрожь — когда заходишь в туманный лес, а там слышишь шаги. Или смотришь с крыши небоскрёба, где вся растительность пробила бетон, и видишь, как вдалеке дымится костёр чужого лагеря. Ты понимаешь: кто-то там живой. Но друг он тебе или несет смерть — узнаешь, когда подойдёшь.
Здесь настоящие сезоны. Вчера у тебя была лёгкая куртка — а сегодня пошёл снег. Ты не успел добыть шерсть — всё, замёрзнешь, если не разожжёшь костёр.
Тут даже голод и жажда делают тебя частью этого мира.
Это не просто пиксели. Это тихое ощущение: ты ещё держишься, значит — жив.
Альберт слушал, глядя, как на экране герой с рюкзаком прокрадывается мимо заброшенного автобуса.
— Значит, твоя гениальная идея — сжечь деньги в костре этого сурвайвала?
Я улыбнулась.
— Деньги — это ключ. Ты становишься кем-то, без кого этот мир не обойдётся. Ты вливаешься в их кланы, покупаешь редкие чертежи, платишь за базы и оборону.
А потом начинаешь задавать вопросы. Кто, как, почему. Кто такой Берлинг для них — и что ещё он прячет в коде.
Потому что если уж строить дом в аду, так пусть он будет самый большой.
Шуба вздохнул, сполз с коробки от гарнитуры и улёгся у монитора, на котором уже завершился показ рекламного ролика, положив хвост на клавиатуру.
Я стянула с ушей наушники, бросила взгляд на Альберта:
— Добро пожаловать в "Эхо". Здесь даже мёртвым придётся работать.
У Альберта — вид человека, который готов взяться за что угодно, лишь бы не признаваться, что ему интересно.
У нас ушло какое-то время, прежде чем мы нашли друг друга. Образовали одну команду и теперь я могла многое объяснить и показать Альберту через своё меню.
— Смотри. Вот тут можно выбрать, где ставить лагерь. Есть старая рыбацкая деревня, полуразвалившийся автопарк, лесная сторожевая — и руины на крыше небоскрёба.
— Зачем нам крыша? — Альберт косо глянул на меня. — На крышу все пойдут. Слишком пафосно.
— А ты кем хочешь быть — крестьянином?
— Крестьянин хотя бы выживает дольше всех. — Он ткнул пальцем в сторожевую вышку, затянутую плющом. — Вот это. Меньше входов — легче держать оборону.
Я рассмеялась:
— Говорит человек, который не умеет строить даже шкаф в реальной жизни.
— Но шкаф не нападает на меня с топором. В отличие от ваших заражённых.
Мы выбрали вышку: облезлые стены, гнилой настил, ветхая лестница наверх. Вокруг — клочья леса и заросшая тропа к ручью. На миникарте это место выглядело, как заштрихованный островок тишины среди красной зоны.
Потом открыли меню снаряжения.
— Что брать? — спросил он, крутя модельку персонажа.
— Нож, топор, лук. И кирку. Без кирки ты не добудешь руду, без руды не будет патронов.
— Прекрасно. — Он прищурился. — То есть, чтобы убить кого-то, мне нужно сначала покопать.
— Добро пожаловать в LifeAfter, Альберт. Тут сначала копай, потом выживай. А ещё готовь суп, если не хочешь загнуться от голода.
Я показала ему старый охотничий лук, потрёпанный, с залатанной тетивой.
— С него начнёшь. Зато тихий. Шума меньше — гостей меньше.
Он кивнул. В меню броня выглядела как рваная куртка и шарф. Он фыркнул:
— Вот и вся моя защита от орды мутантов? Шарфик?
— Ты будешь модным. — Я щёлкнула «Принять».
— Это всё, что меня волнует в апокалипсисе, да.
Я посмотрела на его ник: Albert_Lawyer_13.
— Ты серьёзно? Даже тут ты юрист?
— А кто будет подавать в суд на этих ваших заражённых, если что-то пойдёт не так? — Его губы растынулись в хулиганистой улыбке.
— Да вы входите во вкус, господин юрист! Надо же! А то всё "Не играю, не играю".
— А ты какой ник выберешь?
Я задумалась на минуту, выбирая приятные женские ники: что-то вроде Ангелина, Милочка, Королева... И отмела их сразу. Ник должен походить на полёт стрелы: ненавязчивый, короткий... смертоносный.
— Крис. Мой ник — Крис.
Альберт вздохнул и проворчал:
— Ладно. "Бери кирку, бери лук". Только если завтра я проснусь с синяками под глазами — будешь их сама замазывать.
Я пододвинулась ближе и ткнула кнопку «Начать».
— Договорились. Добро пожаловать в руины, юрист. Теперь ты свой среди мертвецов.
В игре день и ночь длились по шесть минут. Сезон — неделю. Нам повезло: мы попали в “лето”. Повезло потому, что в первый день игры мы не успели приобрести броню с обогревательным эффектом, а жара на нас пока не действовала.
Вообще мы выглядели знатными нищебродами.
Аватар Альберта носил светло-серую (почти белую) куртку с чёрными вставками на плечах и рукавах. Весьма потрёпанную и на вид очень грязную. За спиной — тёмно-синий тактический рюкзак с креплениями, оружием и походным снаряжением. Тёмные штаны и перчатки завершали образ. Страшно представить, как могло пахнуть от Альберта, будь мы в реале.
Мне тоже не повезло. Мой аватар носил голубые джинсы, белую майку с какой-то эмблемой на груди и поверх майки поношенный “бабкин” кардиган с капюшоном.
Нет, так жить нельзя.
Пользуясь передышкой между заданиями, мы с Альбертом решили разобраться, как же работает в игре система рынка.
— Черт ногу сломит, — Альберт фыркнул недовольно и мотнул головой. — Заяц, я слово сдержал, мы поиграли. Выходим?
Выходим!? Да я только нашла магазинчик с крутыми скинами! И стоят они какую-то ерунду, зато можно избавиться от лохмотьев.
— Ты готов так быстро сдаться? Ничего сложного в игровом рынке нет. Вот смотри, есть внутриигровая валюта, которую получаем за квесты, торговлю, продажу на рынке. Используется для крафта, ремонта, апгрейдов, еды, найма NPC и прокачки профессии.
— Я свою профессию давно прокачал.
— В игре придётся начинать заново! Но не волнуйся на этот счет — мы быстро прокачаем первые уровни! Слушай дальше: есть еще и так называемые торговые кредиты, которые используются на рынке при покупке товаров созданных другими игроками. И есть донатная валюта, её мы покупаем за реальную денежку. Вот кстати мне сейчас нужно три тысячи этой самой донатной валюты.
Я заплатила двадцать баксов через игровой магазин, купила донатную валюту и наконец приоделась. Да, лучше бы купить оружие, но я понимала, что на первых порах вкладываться в него не имело смысла. Слишком быстро идёт прокачка. Вместо этого я купила эффектный и дерзкий наряд вполне в стиле постапокалиптической героини. ёрная Черная кожаная куртка приталенного кроя, с выразительными ремешками, заклёпками и декоративной отстрочкой. Один рукав оформлен красным узором.
Ярко-красный клетчатый шарф в стиле "пледа" или "шотландки", обмотан вокруг шеи. Он создаёт резкий цветовой акцент. Одна перчатка (или часть наряда) на правой руке — красная, с чётким графичным рисунком. Чёрные кожаные штаны с клёпками, молниями и широким ремнём. Весь образ подчёркивает фигуру, выглядит уверенно и дерзко.
На поясе крепления, кобура, за спиной — меч.
Образ в целом напоминал бунтарку, рейнджера или охотницу, уверенную в себе, привыкшую к суровым условиям. Смотрелся он стильно, грозно и сексуально, с ноткой агрессии и лидерства.
Ночь (которая шесть минут) выдалась слишком тихой. Я ещё веселилась, сидя с Альбертом на крыше — шутила о том, что наша «коробка» из досок теперь вроде бы дом. Альберт молчал, глядя в лес, где между чёрных стволов мелькали непонятные огоньки, а на горизонте возвышался огромный вулкан. Эта зона пока для нас закрыта, но меня раздирало любопытство. В рекламных роликах мир "Эхо" выглядел потрясающе красивым и смертельно опасным. Мне хотелось исследовать каждый его уголок.
— Невероятное что-то, — задумчиво произнёс Альберт, — Ощущения как в реальной жизни. Вот есть офис, квартира, Дом с Кошками... И это как-будто был сон, а сейчас я проснулся и живу по-настоящему. Как такое возможно?
Он резко обернулся и взял меня за руку. Как-будто слегка током ударило, а потом пришло умиротворение.
— Ты тоже это чувствуешь? — спросил.
— Что именно?
— Какое-то покалывание в пальцах, когда мы дотрагиваемся друг до друга.
— Между нами электричество и в жизни, и в игре, — мне стало весело.
В игре наш кодовый замок на двери еле держался — его бы хоть смазать, но мы всё откладывали. Я уже подобрала нам неплохую донатную мебель, но задумалась, как она будет выглядеть в лачуге с полом из гнилых досок.
А потом я услышала этот вой первой — хриплый рёв сирены, короткое «СОС» на специальном канале:
«Особый мутант собирается напасть! Все на позиции!»
Альберт дёрнулся.
— Это к нам?
Я молча ткнула ткнула в карту. По ней уже бежали красные точки. Маленькие — заражённые, одна большая — босс. Я знала, что он выломает любую стену, если мы не будем стрелять.
Мы скатились с крыши почти одновременно — я за рюкзаком, Альберт за патронами.
— Лук или винтовка? — спросил Альберт хрипло, вслушиваясь в ритмичный топот за забором.
— Лука пока хватит. Шум привлечёт ещё больше. И держись рядом! Если что — наверх, на балкон!
Первая доска в заборе затрещала, как картон.
Шум был таким реалистичным, что мне показалось, я слышу, как щепки падают на пол — хотя мы по факту в этот момент сидели в шлемах и с контроллерами на удобном диване.
Альберт выругался — коротко, сквозь зубы.
— Чёрт… Они лезут через боковую дверь!
Я обернулась — спрайты мутантов уже таранили низкий забор. Один протиснулся в дыру и прыгнул на лестницу.
— Сбей его! Альберт, сбей его!!
Я слышала его дыхание в голосовом чате — редкое, будто он бежал взаправду. Стрела свистнула совсем рядом — мутант дёрнулся, но в последнем движении проломил остаток стены.
Мы попятлись назад — я выставила топор наперевес. Альберт пытался отстреливаться, но без особого успеха: за спиной уже дрожало под ударами когтей.
Они лезли как тараканы — один за другим, снося остатки нашего с любовью собранного (и кое-где прибитого не тем гвоздём) забора. Я пыталась отбиваться киркой, но уже через минуту почувствовала странное напряжение в мышцах и усталость. Как-будто не мой аватар рубился насмерть, а я сама пробивала черепа зомбакам.
— Слева! Ещё один — я не достаю! Спрыгиваю вниз!
— Нет! Стой, не геройствуй!
Но Альберт уже соскользнул с балкона, и я видела, как его аватар перекатился в траве и метнул ещё одну стрелу. Не удержавшись, я прыгнула за ним следом.
Особый мутант надвигался, как поезд. Он был огромным, покрытым оспинами и какими-то грибковыми наростами. Его клешня пробивала стены как масло, и я знала: если не отвлечём — кранты.
— На крышу, быстро! — крикнула я, перезаряжая винтовку. — Альберт, иди, я прикрою.
— Ага, ты опять решила умереть героически?
— Тогда пошли вместе. На счёт три. Раз... два...
— Прыгай!
Мы отскочили почти синхронно — на лестницу. Ловушки работали плохо: задерживали зомбаков всего на несколько секунд. Я бросилась к ящику с патронами, схватила новую обойму, и в этот момент экран вспыхнул красным: мутант прорвался внутрь.
— Они не выдержат! — заорал кто-то в общий канал, и я вздрогнула от неожиданности. — Они погибнут, если не прибудет помощь!
Помощь? Откуда?
Альберт встал в полный рост, не прячась. На фоне закатного света, в его потрёпанной куртке, с луком в руках — он выглядел как античный герой, как символ несломленного упрямства. И в ту же минуту над нашими головами раздалось жужжание вертолёта. С его борта прямо перед нашими побитыми, разнесёнными в щепки воротами, спрыгнуло несколько человек. Две девушки и три парня. Мельком взглянув на их оружие, я поняла: ребята повыше уровнями будут. Прибыли они вместе с собаками породы доберман, которые тут же рванули в толпу зомби и стали рвать нападавших зубами.
Небольшая команда спасателей сосредоточилась на боссе.
Как же слаженно они работали! Видимо, не в первый раз приходили новичкам на помощь. Трое сразу стали оборонять “передок”: вооруженные автоматами и управляемыми броневиками (небольшими, вроде дронов), они шустро отстреливали мелкое хулиганье, расставляли капканы и то и дело бросали друг другу “хиллы” — специальный раствор, позволяющий быстро восстановить здоровье в игре. Не забывали они и про нас с Альбертом: их собаки то и дело носили нам бинты, потому что урон мы получили значительный. Гостья в красном, вооруженная пистолет-пулеметом, оглушала незваных гостей гранатами и прикрывала раненных. На крыше засело два снайпера и командир группы. Их задача: повалить босса.
Наша с Альбертом экипировка оставляла желать лучшего, поэтому урон от нас был мизерным. Я видела, что это факт одновременно раздражает Альберта и наполняет его азартом.
А я просто получала удовольствие.
Мы стреляли до последнего патрона. Отдача в контроллерах, мигалки урона, вибрация, крики в чате — всё слилось в один поток адреналина и безумия. На минуту я забыла, что это игра. Забыла, что нахожусь в уютной квартире, на диване. Вся я — была там, рядом с Альбертом. Сражающаяся. Живая.
Когда мутант наконец рухнул, сотрясая землю и похоронив под собой половину нашей стены, всё вокруг стихло.
Бой закончился за три минуты - нашей безусловной победой. Но когда атаку отбили, мы с нашими спасителями собрались во дворе и оглядели то, что осталось от маленького участка и лачуги.
— Ничего, отстротесь! — загоготал командир и хлопнул Альберта по плечу. — Добро пожаловать в игру!
— Подождите, а как вы узнали, что нам нужна подмога?
— Мы следим за каналом “Мир”, — пояснила девушка в красном, — там можно увидеть, если кому-то нужна помощь. Да вы не стесняйтесь, зовите нас, если понадобится. Или если возникнут вопросы.
Вероятно, они вызвали вертолет, чтобы не терять ни секунды в игре потому что очень быстро, один за другим, наши спасители стали исчезать один за другим.
Альберт опустил лук, тяжело выдохнул и пробормотал:
— Ну, и это ты называешь расслабляющей игрой для новичков?
— Ага. Только если ты сдохнешь в игре, я тебя в реале застрелю, — весело отозвалась я.
Где-то вдалеке уже светало. Через полминуты на экране наступит утро. Новый игровой день. Новые задания.
А рядом — Альберт. Такой же упрямый, хмурый, но живой. Мой напарник. И, возможно, что-то больше.
Он присел рядом, положил руку мне на плечо — виртуальную, но я её почувствовала. Так же ясно, как тот ток, что пробегал между нашими пальцами в первой сцене этой странной, затягивающей, бешеной игры.
— Спасибо, что не дала выйти, — сказал он.
— Ты теперь понимаешь, почему я люблю этот мир?
Он кивнул.
— Здесь ты — та, кто ты есть. А я — тот, кем хочу быть.
Я молча сжала его пальцы.
А внизу — руины. Дом, который мы будем чинить. Стена, которую мы снова соберём. Потому что теперь — у нас есть причина остаться.
И потому что это только начало.
— Теперь нам нужно вступить в лагерь.
Мы сидим на краю крыши жалкого дома — вернее, того, что от него осталось после атаки зомби. Снизу валяются обломки досок, пустые патроны и мёртвый мутант, которого мы так и не стали лутать — пусть лежит как чучело для других.
Альберт молчит, смотрит, как на карте мигают чужие флажки лагерей. Я знаю этот взгляд: скепсис, прищур и вечная фраза на кончике языка «Это всё бессмысленно».
— Ну и? — он поворачивается ко мне. — Зачем мне этот… клуб выживших? У нас есть дом, стены, ловушки — что даст эта твоя братия с флагом?
— Дома уже у нас нет.
— Отстроим. Я уже приноровился лес рубить и ветки собирать.
Я открыла меню с чертежами донатных домов. Цены на них впечатляли — 300-600 долларов. Особенно мне захотелось приобрести дом с кошками и дом из воды. Но пока игра позволяла нам лишь небольшую двухэтажную хибару. Для того, чтобы расширить пространство, надо срочно повышать уровни.
— Лагерь даст шанс, что завтра ты не проснёшься в голой коробке, — отвечаю я спокойно. — Ты же видел, как они ломают заборы. С каждой волной их больше. Одни мы стены не поднимем так быстро.
— Ну так поставим новые. — Он пожимает плечами и даже пытается усмехнуться. — Пару пачек гвоздей — и все дела.
— Альберт, ты юрист. Ты правда думаешь, что можно в одиночку сражаться с этой ордой? — я наклоняюсь ближе, ткнув пальцем в карту. Там, где на экране пульсируют чужие лагеря — синие и зелёные кластеры под общими стенами. — Смотри сюда. Видишь этот лагерь? У них пятьдесят человек. Они собирают патрули, ставят турели, сносят боссов за три минуты. И если что — они придут и помогут отстоять наш сарай. А мы им отдадим часть лута — и сами будем частью чего-то большего.
Он фыркает.
— То есть теперь нам придётся ещё и платить за «общак»?
— Да. — Я улыбаюсь. — Но за эти деньги мы получаем гораздо больше: доступ к общему складу, редким чертежам, ремонту турелей. Если нас рейдят — они ставят ловушки. Если нападают другие игроки — мы не вдвоём с луком на крыше. Понимаешь? Мы выживаем не потому, что сильные, а потому что не одни.
Он смотрит на меня чуть дольше, чем обычно — прищурился, тени под глазами. В реальности я знаю: он бы сейчас закурил. Но здесь он просто крутит в руке пустую гильзу от патрона.
— А что если они сольют нас первыми?
— Тогда сольём их. — Я пожимаю плечами. — Здесь никто никому не должен верить до гробовой доски. Но пока мы полезны, пока мы носим ресурсы, отстреливаем боссов и строим им стены — мы нужны. Это игра строится по правилам взаимной выгоды.
Он дергает уголком рта. И наконец выдыхает.
— Знаешь, — говорит он устало. — Никогда не думал, что самая дорогая моя подписка когда-либо будет не на Netflix, а на выживание в сарае с твоими кланами.
— Будет прикольно! Там люди такие же циники, как ты. Ты им понравишься. Так, но нам надо прокачаться хотя бы до пятого уровня.
— А в шалаше с милым не рай? — усмехается.
Мы спускаемся во двор и садимся у костра прямо под обгоревшими стенами. Альберт лениво пинает ногой труп босса, но я вижу по глазам — слушает.
Я открываю наши персональные карточки со статами, свечу ему прямо под нос.
— Вот смотри, юрист. Видишь этот уровень? Четвёртый. И что ты с ним можешь?
— Защитить наши задницы. — Он пожимает плечами, не поднимая глаз.
— Правда? — я вскидываю задорно голову, упиваясь тем фактом, что теперь не он меня учит, а я — его. — Ты не можешь войти в Тундру. Ты не можешь добыть серебро, потому что там минимальный уровень — пятый. Ты не можешь носить нормальную броню и собирать топовую руду. Без этого у нас не будет патронов. Без патронов твоя задница и моя задница станут завтра чьим-то ужином.
Он вздыхает.
— Прекрасно. Значит, мы опять должны бегать по кустам с киркой.
— Не просто бегать. — Я тыкаю пальцем в его плечо, он недовольно дёргается. — Ты идёшь в Лес и тащишь всё, что блестит: дерево, руду, ткани. Это идёт в очки Собирательства. Пока ты тащишь, я "варю" патроны — прокачивается наше Ремесло. Пока ты отстреливаешь кабанов и заражённых — Комбат или Мастерство Боя. Всё взаимосвязано. Чем выше уровень — тем жирнее лут и тем меньше шансов сдохнуть.
— И что мне даст этот твой пятый? — Он поднимает на меня глаза, и в них — явный скепсис.
— Доступ к новым зонам. Возможность строить дом попрочнее. Доступ к лучшему оружию и крафту брони. Ты сам сказал, что хочешь настоящего укрытия, а не коробку с дырявым забором? — Я наклоняюсь ближе, почти нос к носу. — Так вот, без пятого уровня у нас будет только дырявый забор.
— И что ты предлагаешь? — сухо спрашивает он, хотя я уже вижу, как он сдаётся.
— Завтра идём в Лес. Ты — кирка и лук. Я — топор и аптечки. Собираем всё, что можно. Выполняем все квесты. Чиним инструменты, отливаем патроны (или что там делают с патронами), продаём лишнее на рынке. И так каждый день.
— Каждый день? — его глаза округляются. — Я в реальной жизни так не пахал.
— В реальной жизни ты и не был под угрозой съесть суп из собственных ног. — Я усмехаюсь. — Здесь или ты качаешься, или ты труп.
— И всё ради этой твоей… синей зоны на карте?
— Всё ради того, чтобы выжить. Вместе. — Я поднимаю его стрелу и протягиваю обратно. — Ты же не оставишь меня одну с этой ордой?
Альберт смотрит на стрелу — и, как всегда, выбирает не спорить, если спорить уже поздно. Он выдыхает и бормочет под нос:
— Кирка, лук, патроны… Юрист-грузчик. Зато с тобой.
Я смеюсь, обнимая его за шею, утыкаюсь лбом в его висок.
— Вот видишь. Так и прокачаемся. До пятого. До шестого. До любого, если рядом ты.
А Альберт вдруг странно замирает, потом осторожно разжимает мои объятия.
— У тебя тоже покалывание в пальцах от прикосновения?
— Вроде нет. Но я бы всю ночь так просидела с тобой.
Когда настал игровой день, Альберту позвонили из офиса, и он вышел из игры, оставив меня ломать голову на какой бы еще клевый скин потратить честно заработанные деньги.
В этот раз мой выбор пал на объёмный светло-розовый свитер с крупной вязкой. На рукавах — фактурные узоры и декоративные помпоны, добавляющие образу игривости. Поверх него видно воротник классической белой рубашки в серо-синюю полоску — создаёт эффект многослойности. К нему полагалась короткая тёмная плиссированная юбка, типичная для школьной формы. Скин — очень молодежный и забавный. Я не удержалась. В конце концов даже в виртуальном мире у девушки должен быть приличный гардероб.
Порывшись в рюкзаке, я заметила обрывки каких-то бумажек со схемами. Они, вероятно, играли какую-то важную роль, но у меня уже не хватило энергии на обработку новой информации. Вместо этого я купила мебель для ванной комнаты с зеркалом, и сейчас с удовольствием разглядывала свое отражение. А прикольненько. Как-будто я — школьница, попавшая в мир апокалипсиса.
Когда вернулся Альберт, шесть минут дня истекло. Но несмотря на сгущающиеся сумерки, мы решили отправиться в Лес. Что дурного там может случиться?
Ночь в Лесу всегда начиналась одинаково — с противного ветра, от которого хрустят старые ветки, и с тумана, который цепляется за высокую траву.
Я шла впереди — топор в руках, фонарь болтается на поясе. Слышала за спиной, как Альберт каждые пять шагов поправлял ремень рюкзака, в который я специально подложила ещё пару кусков руды.
— Ты издеваешься? — ворчит он. — Этот хлам весит, как моя первая ипотека.
— И тащить его будешь ты, — ухмыляюсь я. — Чем больше руды, тем быстрее апгрейдим мастерскую. Чем быстрее апгрейдим — тем крепче забор.
— Ты знаешь, что слова «крепче забор» больше не звучат для меня как гарантия?
— Тогда радуйся, что ты не кабан. Тут на них охотиться можно. — Я резко останавливаюсь, кладу ладонь ему на грудь. Тут же на меня накатывает азарт в перемежку с чувством безопасности. — Тихо. Слышишь?
Из-за деревьев слышится глухой шорох и похрустывание снега. Альберт напрягается всем телом, натягивает тетеву и замирает в позе полной боевой готовности.
— Ох ты ж… — шепчет он. — Кто там?
— Кабаны. И пара заражённых. Кабанов не трогаем.
— А если они тронут нас?
— Тогда они официально становятся частью плана прокачки до пятого уровня. — Я тихо смеюсь, а он, кажется, готов меня придушить.
Мы пробираемся чуть глубже. Я рублю сухие ветки — звук топора отдаётся в наушниках почти реально. Иногда кажется, что стружка должна лететь в глаза, а вместо этого в шлеме просто лёгкая вибрация контроллера.
Альберт сгибается под рюкзаком. В голосовом чате я слышу, как он выдыхает — тяжко, будто таскает не пиксельный лом, а целый грузовик.
— Слушай… — выдавливает он. — Я тебя люблю, но в следующий раз мы идём с тобой в бар, а не в лес за рудой.
— Ну, в баре ты меня не прикроешь, когда на нас выйдет Босс.
— В баре хотя бы кабаны не бодаются.
Вдруг из-за дерева срывается силуэт — мелкий заражённый с мёртвыми глазами. Альберт успевает первым — лук поёт, стрела впивается прямо в лоб зомбаку. Мутант заваливается, тихо скребя по траве.
Я только присвистнула:
— Так-так! Смотри-ка, кто у нас тут будущий охотник!
Альберт смахивает воображаемую пыль с лука, ухмыляется сквозь тяжёлое дыхание:
— Это тебе не ипотека. Это моё хобби.
Я нагибаюсь к туше, срезаю с него лоскуты ткани и пару ценных костей — опыт идёт в копилку.
— На, держи. — И подкидываю пару кусков руды прямо в его рюкзак.
Альберт делает страшные глаза, при этом игриво улыбается:
— Ты что делаешь?! Ты опять грузишь меня?!
— Чем тяжелее рюкзак — тем быстрее качаешь Собирательство. Так что не ворчи. Ты справишься.
— Знаешь, иногда я жалею, что ты не мой партнёр в реальной жизни в суде. Ты бы меня разорила.
Я улыбаюсь, гляжу на него, потом перевожу взгляд на верхушки деревьев, за которыми уже поднимается рассвет.
Альберт же опять вздыхает, поправляет ремень, вскидывает лук за спину — и всё равно идёт за мной.
Потому что сколько бы руды я ни подкинула — он всё равно её донесёт.
До лагеря. До дома. До нашего нового забора, который простоит в этот раз дольше одной ночи.
К утру Лес сдался нам без лишних сюрпризов. Мы дотащили рюкзаки, хоть Альберт и клялся каждые пять метров, что у него отвалятся плечи и остатки совести. На базе нас встретила только тишина — редкий момент, когда даже мутанты спят.
Я сначала над ним смеялась, думала, что он просто вошел в роль, но когда сказала ему заканчивать придуриваться, он только уставился на меня в изумлении. Потом молча снял рюкзак со спины, положил его на землю и жестом предложил: на, мол, сама попробуй.
Но, потянув за лямку, я неожиданно почувствовала напряжение мышц. Как-будто я действительно пыталась поднять что-то тяжелое...
— Подожди, ты чувствуешь вес?
— И вес, и много чего ещё... А ты?
Разозлившись на себя за дурацкие шутки, тут же попыталась вытащить руду из рюкзака, но Альберт со смехом оттащил меня:
— Оно же нам нужно? Ну и всё. Донесу, не беспокойся.
Когда мы добрались до дома, я швырнула кирку в угол, скинула ботинки, уселась прямо на пол у верстака. Альберт бухнулся рядом — развязал ремни рюкзака, вывалил всё содержимое на старый ковёр: серебро, камень, рваные шкуры, даже редкий фрагмент зуба бизона.
— Ну что, довольна? — буркнул он, вытирая лоб. — В этой куче больше килограммов, чем у меня долгов по студентческому кредиту.
— Довольна. — Я щёлкнула пару кнопок — интерфейс верстака загорелся мягким светом. — Смотри, теперь можем прокачать забор до стального каркаса. Турели ещё не потянем, но с этими стенами орда быстро не проломит.
Он протянул руку, словно хотел сам ткнуть «Upgrade», но замер. Посмотрел на меня искоса:
— Ты уверена, что оно того стоит? Мы всё ещё в игре. Завтра всё может снести новый рейд.