Она не для тебя

Пролог

— Чего ты хочешь, пташка? — спросил хрипло.

Она смотрела без страха. Только жар. Шепот:

— Я хочу тебя.

Усмехнулся. Надо было добить правдой.

— Ты понимаешь, что назад дороги нет? — голос жёсткий, как гранит. — Если сейчас я тебя возьму… я помечу тебя. Навечно. Ты будешь только моя. Твоя жизнь… элиты кончится. Элита вышвырнет. Родители отрекутся. Станешь отверженной. По-настоящему. Готова?

Она молчала. Смотрела. Видела мою ярость, мою грязь. И в её глазах не было страха. Только решимость. Она подняла руку. Теплые пальцы коснулись моей щеки, провели по скуле. Шепот был тише шелеста, но тверже алмаза:

— Да. Я выбираю быть твоей.

Я безумно рада приветствовать вас в этой новой истории — жаркой, дерзкой, эмоциональной.
В ней будет всё: боль и страсть, запреты и выбор, отверженный альфа и омега, которая не сдалась.
Я писала её с любовью и трепетом — и буду счастлива, если она заденет вас за живое.

Пожалуйста, ставьте лайки, пишите комментарии — для автора это бесценно.
Добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не пропустить обновления.
Ваша поддержка — мой вдохновляющий двигатель 💖

Обнимаю крепко,
ваша Виктория

Глава 1

Наконец-то.

Первая пара в институте позади. Я сидела в пустующей аудитории, ловя ощущение, которое почти забыла за лето – легкость. Не физическую, конечно. Скорее, предвкушение. Предвкушение того самого глотка свободы, ради которого я так ждала начала учебного года.

Ну хоть здесь, хоть ненадолго… вырваться. Из-под их вечного присмотра, из-под этого гнета.Родители… Боже, как они умеют душить заботой.

«Луна, куда? А зачем? Это небезопасно. А кто твой друг? Кто его родители? Уверена, он не из Отверженных?» Фразы, отпечатываются в мозгу.

Единственная дочь, единственная омега-наследница в семье Рид – на мне висел груз ответственности размером с их бизнес-империю. Типично для элиты. Типично и невыносимо.

Хотя бы здесь, в стенах института, у меня есть оправдание уходить. Учиться. Это звучало почти смешно, но для меня это был единственный шанс дышать без их постоянного присутствия за спиной. Я собрала свои вещи – новый, дорогой планшет, купленный отцом «для эффективной учебы», и скромный, только что купленный скетчбук с набором простых карандашей. Моя маленькая победа.

Как же я была счастлива, уговорив водителя остановиться у того магазинчика! Родители никогда не понимали мою страсть к рисованию. Для них это было… несерьезно. Пустая трата времени наследницы. Мама методично выкидывала все мои рисунки, которые находила. Специальные карандаши, краски – все это вызывало лишь недоумение и мягкое порицание. «Ну почему, Луна? У тебя есть базовые навыки, полученные в Академии для юных омег, этого достаточно. Ты должна сосредоточиться на важном».

На важном… то есть на изучении отцовских отчетов, участии в его бесконечных совещаниях в качестве «наблюдателя», на уроках этикета и управлении домом. Они словно пытались успокоить меня этим, дать иллюзию участия. Но я-то прекрасно понимала: как только я выйду замуж за Энцо, все это – бизнес, решения, власть – перетечет к нему, альфе.

А моим уделом станет то же, что и у матери: сидеть дома, ухаживать за садом который обрабатывали садовники, принимать гостей и… желательно, рожать как можно больше детей. Печальная, предсказуемая участь.

Энцо… Он был неплох. Красив, умен, из хорошей семьи. Но любви? Ни с моей стороны, ни, кажется, с его. Наши отношения были холодным расчетом, продолжением той же игры, что вели наши родители. Я видела, как живут мама с папой – вместе, но отдельно. Заботятся друг о друге по обязанности, но без искры. Печальное зрелище. И мне… мне бы хотелось другого.

Я резко оборвала себя. Какая разница? Все уже решено. Документы подписаны. Как только перейду на третий курс – обручальное кольцо на палец и венчание. Конец иллюзиям.

Я вышла из здания, вдохнув осенний воздух. До следующей пары – целый час. Обеденный перерыв. Но я не была голодна. Вместо столовой я направилась в парк, что раскинулся между корпусами института. Тишина… спокойствие… возможность подумать… или просто посидеть с карандашом в руке.

По дороге к скамейке я заметила столпотворение у подъездной дорожки, ведущей к дальнему корпусу. Группа девушек – в основном омеги из элиты, судя по дорогим сумкам и безупречному виду – стояли кучкой, прикрыв рты руками и что-то оживленно обсуждая, их глаза горели восхищением. Второкурсницы и третьекурсницы, кажется. Мне стало любопытно. Я не стала лезть в толпу, просто встала чуть в стороне и выглянула из-за плеча высокой брюнетки.

И увидела Его.

Он возился с огромным, немного потрепанным, но мощным мотоциклом. Байком. Парень был… огромный. Высоченный, с плечами, которые казались высеченными из гранита даже под простой черной футболкой, обтягивающей невероятно рельефный торс. Каждая мышца играла под тканью при его движениях. Словно бог войны сошел с пьедестала и припарковал своего железного коня. Темные, чуть растрепанные волосы падали на лоб. И вдруг он поднял взгляд. Не на байк. На кучку девушек, которые тут же затихли, затаив дыхание.

О Боже. Мурашки пробежали по всей моей спине, холодные и острые. Его глаза… Взгляд хищника. Золотисто-янтарные, пронзительные, полные дикой силы и… опасности. Опасный. Очень опасный. Но чертовски… неотразимый. В этом взгляде была первозданная мощь, от которой захватывало дух и тут же хотелось спрятаться.

Я осторожно дернула за рукав ту самую брюнетку, что стояла передо мной.
— Извините… — прошептала я. — Это кто?
Девушка повернулась, сначала окинув меня высокомерным взглядом. Но, видимо, распознав во мне «свою», выражение ее лица смягчилось. Она наклонилась ко мне, шепотом, словно делилась великой тайной:
— Это Маттео Бруно.
Имя ничего мне не говорило. Я приподняла бровь в немом вопросе.
Девушка закатила глаза, но тут же улыбнулась, поняв, что я новенькая.
— Ты же первокурсница, да?
Я кивнула.
— Он старшекурсник. Из Отверженных.
Отверженный. Слово прозвучало как приговор, предостережение. Но я снова посмотрела на этого… Маттео Бруно. На его мощь, на его дикую красоту. И не удержалась:
— А вы тогда… почему так на него смотрите? Он же…
Девушка фыркнула, откинув роскошные черные кудри.
— Он же чертовски красив, как античный бог! — выпалила она, снова бросая на него голодный взгляд. — Вот и смотрим. На таких можно только смотреть. Руками трогать – запрещено.

Запрещено. Да, конечно. Элита и Отверженные. Незыблемое правило. Я еще раз окинула взглядом Маттео. Его сосредоточенность на байке, линию сильной спины, профиль с резким, волевым подбородком.

Вот его… его бы я нарисовала.

Мысль пронеслась яркой искрой. Этот контраст дикой силы и… чего-то еще, что я не могла определить. Не в правилах. Не в статусе. Но в линиях его тела, в этом взгляде была целая история, которую так хотелось запечатлеть на бумаге моими запретными карандашами. Я развернулась и пошла прочь, в глубь парка, к тихой скамейке, ощущая на затылке жар того янтарного взгляда, которого даже не видела, но который, казалось, все еще прожигал мне спину.

Глава 2

Вечеринка для первокурсников. Ежегодная традиция, шикарный прием в стильном лобби главного корпуса. Шампанское, канапе, приглушенная музыка, переходящая в более ритмичную – все как всегда. Чистая элита. Я крутила в руках бокал с соком, слушая болтовню девушек с моего потока. Они были милы, умны… и абсолютно предсказуемы. То и дело их взгляды скользили куда-то в сторону стойки бара, щеки розовели, срывался сдавленный смешок.

Опять.

Я невольно последовала их взглядам. За стойкой, ловко управляясь с бокалами, стоял он. Маттео Бруно. В черной рубашке с закатанными рукавами, подчеркивющей рельеф плеч и предплечий. Лицо – каменная маска сосредоточенности. Но девчонки явно видели что-то другое.

Отверженный… работающий на вечеринке элиты. Странно, но я не стала углубляться. Может, подрабатывает. В душе копошилось какое-то смутное раздражение. На что они пялятся? Понимают что нельзя…

Внезапно стало душно. Очень. Музыка заглушала мысли, а эти украдкой брошенные взгляды на Маттео действовали на нервы. Надо выйти. Проскользнув мимо групп смеющихся студентов, я выбралась через боковую дверь в прохладный вечерний парк. Глубокий вдох. Тишина. Только шелест листьев и отдаленный гул музыки.

И тут зазвонил телефон. Мама.

— Луна! Где ты? Что это за шум? Почему так громко? Это же поздний вечер!
Ее голос был пронзительным, полным паники.
— Мама, я на вечеринке для первокурсников. Приветственное мероприятие от института, – старалась говорить спокойно, отойдя глубже в тень деревьев.
— Вечеринка? Сейчас? Немедленно домой! Я посылаю за тобой Карло!
— Мама, нет! – чуть не крикнула я, сдерживаясь. – Я не могу просто уйти! Это важно! Все здесь! Я скоро, обещаю. Час, максимум полтора.

Уговоры, заверения, что я в безопасности, что рядом охрана института… Боже, как же это утомительно. Наконец, она сдалась, недовольно буркнув что-то насчет «не позже десяти». Я судорожно выдохнула, убирая телефон. Свобода… какая свобода? Иллюзия.

Развернулась, чтобы идти обратно, и резко врезалась во что-то очень твердое и теплое. Ой! Рука сама потянулась вперед, чтобы опереться, пальцы впились в… в мышцы. Твердые, как камень, под тонкой тканью рубашки. Сердце ушло в пятки. Медленно подняла голову.

Передо мной стоял он. Маттео Бруно. Высоченный, мрачный. Его янтарные глаза в полумраке светились как у хищника. Я невольно втянула воздух носом. Боже… как он пахнет. Не парфюмом, нет. Чем-то диким, теплым, древесным… ужасно вкусным.

Как костер в лесу после дождя. И сильным. Невероятно сильным запахом альфы. Меня тут же сковало напряжение. Родители… если почувствуют… Паника застучала в висках. Я резко дернулась назад, пытаясь отойти, и споткнулась о собственную ногу.

Но он был быстрее. Большая, сильная рука схватила меня за запястье. Не больно, но железно не давая мне упасть. Я вскрикнула, инстинктивно:
— Нет! Отпусти! Тебе нельзя меня трогать!

Сказала это резко, от страха. Страха перед последствиями, перед родительским гневом, перед этим всепроникающим запахом, который мог на мне остаться. Никак не хотела его обидеть… Но его лицо исказилось. Жесткая, безрадостная улыбка тронула его губы – как трещина в скале. Он наклонился ко мне, так близко, что я почувствовала тепло его дыхания. Голос был низким, рычащим, полным презрения:
— Принцесска элитки боится запачкаться об отверженного альфы?

Я открыла рот, чтобы крикнуть «Нет!», объяснить… Но не успела. Он выпустил их. Феромоны. Не просто запах, а плотную, тяжелую волну власти. Они обрушились на меня, как физическая стена, липкие, обволакивающие, его. Я втянула их полной грудью и… задохнулась. Воздух перестал поступать. Голова закружилась. Слишком много! Слишком сильно! Инстинктивно я оттолкнула его изо всех сил. Не то чтобы это сдвинуло его с места, но…

Он вдруг резко моргнул. Отступил на целых два шага. Его ноздри втянули воздух, брови сдвинулись в глубокой, почти растерянной нахмуренности. Его взгляд пробежал по мне – быстрый, оценивающий, удивленный. Потом он резко развернулся и зашагал прочь, растворившись в темноте парка так же быстро, как и появился.

Я стояла, дрожа, пытаясь отдышаться. На мне висел его запах. Густой, приторный, метящий. Боже, нет… Я потрясла руками, как будто могла стряхнуть его. Бесполезно. С ужасом глянула на часы. Надо назад. Быстро. Пока кто-то не заметил…

Зашла обратно в лобби. Музыка все так же гремела, но… что-то изменилось. Группы стояли теснее, шептались. И как только я переступила порог, несколько пар глаз уставились на меня. Потом еще. И еще. Разговоры стихли. Не полностью, но шепоток стал громче. Взгляды… не просто любопытные. Подозрительные. Осуждающие. Откровенно брезгливые.

Я попыталась пройти к своим девчонкам, но почувствовала себя прокаженной. Люди отодвигались. И тут мой слух поймал обрывок шепота, пронесшийся как нож:
— …пометил! Альфа из отверженных ее пометил!
— Луна Рид? Осталась отверженному?!
— Позор для элиты! Какая мерзость!
— Боже, она что… отдалась Маттео Бруно?! Прямо тут, в парке?!

Что?! Кровь отхлынула от лица. Я замерла, ошеломленная. С чего они…? Это же ложь! Я вскрикнула, голос дрожал:
— Нет! Это не так! Вы не понимаете! Он просто…

Ко мне резко подошла та самая чернокудрая девчонка, что восхищалась Маттео у байка. Ее красивое лицо искажала злоба и… зависть. Она встала слишком близко, ее глаза сверлили меня.
— Врешь! – прошипела она так, что слышали ближайшие. – Врешь, стерва! От тебя же несет им! Пахнешь отверженным! – Она громко фыркнула, оглядываясь на зевак, и бросила, как приговор: – Подстилка для отверженного!

Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Я стояла посреди внезапно воцарившейся звенящей тишины, чувствуя, как жгучий стыд и ужас поднимаются от пяток к макушке. Его запах висел на мне, как клеймо. И все его чувствовали. Все.

Глава 3

Дорога домой. Темнота за окнами машины сливалась в черную реку. Я сидела, сжавшись в уголке сиденья, кутаясь в кардиган, который не мог согреть ледяную дрожь внутри. Трясет. Меня трясет. Не от холода. От стыда. От страха. От этого… его запаха, который все еще висел на мне густым, древесным, властным шлейфом. Карло, водитель, молчал. Но его взгляд в зеркале заднего вида… Он знает. Он чувствует. Быстрые, украдкой взгляды. Оценка. Презрение? Страх? Я опустила голову, уткнувшись лбом в холодное стекло.

Дом. Огни особняка горели слишком ярко, слишком тревожно. Я едва переступила порог, как на меня обрушился ураган. Отец стоял посреди холла, багровый, его альфа-аура клокотала гневом, сжимая воздух. Мать сидела на краешке стула, бледная как полотно, лихорадочно обмахиваясь крошечным шелковым веером. Ее глаза были огромными от ужаса.

— Где ты была?! – грянул отец, шагнув ко мне. Голос раскатистый, как гром. – Что ты наделала, Луна?! Нам звонил Марчелли! Родители Энцо! Весь институт говорит! Весь город скоро будет говорить! Позор! Несмываемый позор!

Мать вскрикнула, прижав веер к груди.
— Дочь моя… как ты могла?.. – ее голос прерывался. – С отверженным… Альфой из грязи! Нас осмеяли!

— Мама, папа, это не так! – вырвалось у меня, голос дрожал, предательски срываясь. – Я не… мы ничего не… Он просто… – Я пыталась найти слова, объяснить столкновение, его реакцию, феромоны…

— Молчать! – рявкнул отец, перекрывая меня. – Не смей оправдываться! Этот… этот смрад на тебе говорит громче любых слов! Ты опозорила нас! Опозорила имя Рид! Опозорила Энцо! Иди! Смой с себя эту грязь! Сейчас же!

Меня чуть не вытолкали вверх по лестнице. Смрад? Грязь? Его запах был сильным, диким, но… не грязью. Я заперлась в ванной, включила воду на полную мощность, почти обжигающую. Терла кожу до красноты, душистым гелем, который обычно любила. Смыть. Надо смыть.

Но запах… он словно въелся глубже кожи. В кровь. Я чувствовала его даже сквозь пену и пар. Нет. Нет. Нет.Слезы смешивались со струями воды. Я легла спать, завернувшись в одеяло с головой, но сон не шел. Только холодная дрожь и этот… навязчивый, теплый, древесный аромат, который почему-то не вызывал отвращения, а наоборот… Я резко оборвала мысль. Предательница.

Утро. Меня разбудили раньше обычного. Без слов. Мать стояла в дверях, лицо – каменная маска. Отец ждал внизу. Завтракать не предложили. Молча посадили в машину. Куда?

Ответ пришел сам, когда мы остановились у строгого здания частной клиники. Больница. Меня повели по белым, пахнущим антисептиком коридорам, в кабинет к пожилой, строгой женщине-врачу. Осмотр. Быстрый, профессиональный, унизительный. Я стиснула зубы, глядя в потолок. Потом врач поговорила с родителями в соседней комнате. Я слышала обрывки.

— …девственна. Физически невредима. Никаких следов насилия или… контакта…

— Но запах! – это голос матери, срывающийся на визг. – Этот ужасный запах!

— …феромоны очень сильного альфы. Необычайно сильные. Могли… прицепиться при близком контакте, стрессе… Скорее всего, сойдут сами. В процессе… эээ… нормальной овуляции или сексуальной активности с… подходящим партнером…

Мы вышли из кабинета. Мать схватила меня за руку выше локтя, так сильно, что стало больно. Ее пальцы впивались в плоть. Она отвела меня в пустой боковой коридор, отдаленный от посторонних глаз.

— Говори! – прошипела она, ее лицо исказилось ненавистью. – Правду! Что он с тобой сделал? Где? Как?!

— Мама, я же говорила! – заломила я руки. – Он просто… налетел на меня в парке! Я в него врезалась! Он схватил меня за руку, я испугалась, крикнула… он разозлился и… выпустил феромоны! Вот и все! Я не виновата!

— Врешь! – Ее хлесткий удар по щеке прозвучал как выстрел в тишине коридора. Голова дернулась вбок, щека вспыхнула жгучей болью. – Лгунья бессовестная! Думаешь, я поверю в эту сказку?! Феромоны просто так не липнут как смола! Ты что-то сделала! Спровоцировала! Отвечала ему взаимностью! – Ее глаза безумно блестели. – Сидишь дома. Не выйдешь никуда, пока эта мерзость не сойдет с тебя. Ни в институт, ни к подругам. Ни шагу! Поняла? Ты в карантине позора!

Она развернулась и зашла в кабинет к отцу, хлопнув дверью. Я стояла, прижав ладонь к пылающей щеке. По щекам текли горячие слезы. В дверном проеме показался отец. Он посмотрел на меня. В его глазах был укор, разочарование, тяжесть. Но глубоко, на самом дне… жалость? Он ничего не сказал. Просто тяжело вздохнул и отвернулся.

Больно. До горького кома в горле. Я шла обратно к машине, опустив голову. Тюрьма. Домашняя тюрьма. За то, чего не делала. За запах, который не могла стереть. Но странно… сквозь боль, стыд и страх, где-то внутри, в самой глубине, та часть меня, что была омегой… ликовала.

Глава 4

Кожа дивана скрипел под моим весом. В темноте квартиры только тусклый свет фонаря за окном резал полосой по потолку. В голове – опять она. Пташка. Та, из парка. Луна Рид.

Идиотское имя для элитной кисы. Но этот запах… Боже, этот запах. Он висел в ноздрях, въелся в мозг. Не парфюм, не духи. Чистая, неразбавленная омега. Сладкая, как спелый персик, нежная, как цветок, но с какой-то… глубинной ноткой. Невинности? Силы? Хрен его знает. Просто рай. Ебаный райский-рай.

Я усмехнулся в потолок, резко, беззвучно. Я должен держатся от нее подальше… Но стоило опять вдохнуть …Ни одна сучка так не пахла. И я знал, о чем говорил. Перебрал их – и элитных куколок, которые тайком искали острых ощущений с отверженным альфой, и своих, из грязи, таких же голодных и отчаянных. Все – фальшь. Запах приглушенный, стертый таблетками или просто… пустой. Как они сами. А эта… Пахла настоящим. И теперь ее за это рвут на части.

Уже неделю. Не появляется в универе. А сплетни… полощут ее на все лады, поливают грязью те самые элитные шлюхи, которые передо мной ноги раздвигали и член под корень заглатывали, лишь бы почувствовать альфу из отверженных. Элита блядь. Лицемерное дерьмо. Умеют только стирать следы да судить других. А ее… ее гнобят. За что? За то, что мой запах на ней? За то, что она не визжала от восторга, а испугалась? За каждое гадкое слово в ее адрес пальцы сжимались в кулаки. Хотелось разорвать этих блядей. Нахуй. Но – нельзя. Не сейчас. Не время влезать в это элитное дерьмо. Надо держать себя в руках. Для дела.

Резкий, наглый звонок в дверь. Кто черт? Поздно. Я поднялся с дивана, подошел и распахнул дверь.

На пороге – она. Камилла. Омега со второго курса. Элита. Та самая, что громче всех поливала Луну грязью в соцсетях и коридорах. Пьяная в хлам. Шатается, платье сползло с плеча, тушь размазана по щекам в черные ручьи. От нее несло дешевым вином и истерикой.

— Маттео! – захлебнулась она слезами, валясь ко мне в квартиру, едва я открыл. – Как ты мог! Как ты мог так со мной поступить?!

Я отступил, дав ей ввалиться. Она ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.
— Я ведь люблю тебя! – завыла она, слюнявя слова. – А ты… ты пометил эту серую мышь! Эту закомплексованную девственницу с первого курса! Я год за тобой бегала! Год! Люблю тебя! А она… она в первый же день! Как?!

Любит. Хах. Любит.

Я молча смотрел на нее, на эту куклу. Год она бегала? Год выпрашивала, чтобы ее трахнули в темном углу, пока никто не видит. Чтобы потом стереть запах и делать вид, что чиста, как слеза.

Любовь. Слово, которое они используют, когда хотят оправдать свою похоть.

Я не сдержался. Резко шагнул к ней, схватил за грязные, липкие от лака волосы на затылке. Не сильно, но так, чтобы она почувствовала железную хватку. Замерла, всхлипывая, глаза – круглые от страха и пьяной обиды.

— Ты не меня любишь, – прорычал я тихо, ледяным тоном, глядя ей прямо в мутные глаза. – Ты любишь, когда тебя грязно трахают как суку. Любишь скакать на моем члене, пока не кончишь. Это не любовь. Ты – блядь. Обыкновенная, доступная блядь.

Она аж задохнулась от такой прямоты. Потом ее лицо исказила злоба. Она рванулась, пытаясь прижаться ко мне, схватить за шиворот, за грудь.

— Нет! Неправда! Я люблю тебя! Хочу только тебя! Проведи со мной течку! Только ты! Пожалуйста, Маттео! – ее пальцы лихорадочно цеплялись за мою футболку, дыхание перегаром било в лицо.

Отвращение поднялось комком в горле. Нет. Не эту. Не сейчас. Никогда после того, как опять почувствовал тот запах. Я резко отшвырнул ее от себя. Она шлепнулась на пол, всхлипнув.

— Убирайся нахуй, – бросил я ровно, без эмоций, как констатацию факта. – Я больше тебя не хочу. Забудь дорогу сюда.

Она подняла на меня взгляд. Пьяная обида сменилась чистой, бешеной ненавистью. Она вскочила, трясясь.

— Так?! – закричала она, голос сорвался на визг. – Эта тварь тебе дороже?! Ладно! Я ей спокойной жизни не дам! Слышишь, Маттео?! Я сгною эту сучку, которую ты пометил! Доведем ее до того, что она сама с крыши прыгнет! Увидишь!

Угроза висела в воздухе, ядовитая и реальная. Я знал, на что способны эти змеи в юбках. Но внутри что-то дёрнулось. Глубоко. Жестко. Я посмотрел на нее, на эту истеричную тварь, и почувствовал, как по спине пробежал холодок ярости. Не моей. Альфы. Той самой дикой части, что дремала в груди.

— Мне похуй, – сказал я спокойно, слишком спокойно. – Мне никто не нужен. Ни ты, ни она.

Я захлопнул дверь прямо перед ее орущим ртом.Она не так глупа… Не купится на мой блеф… Звук замка щелкнул громко в тишине. Снаружи еще секунду слышался ее бессильный визг и удар кулаком по двери. Потом – шаги, удаляющиеся, спотыкающиеся.

Я прислонился спиной к холодному дереву двери. Глубокий вдох. Выдох. Вроде спокоен. Но внутри… внутри альфа поднял голову и глухо, предупреждающе рыкнул. Гулкая волна прокатилась по ребрам. Не позволю. Просто и ясно. Как приказ. Как закон джунглей.

Не позволю этой твари и пальцем тронуть пташку.
И это было страшнее любой моей сознательной мысли. Потому что это был чистый инстинкт. И он уже давно выбрал свою добычу.

Глава 5

Неделя. Целая неделя в золотой клетке. Воздух пропитался гневом родителей, как ядовитым газом. Мать не разговаривала со мной, только бросала ледяные взгляды. Отец ходил мрачнее тучи, его альфа-аура давила на виски постоянным напряжением. Запах. Он не сходил. Не слабел. Несмотря на мои отчаянные скрабы, ванны, слезы. Он жил на моей коже, в волосах, въелся в одежду. Его метка.

— Невыносимо! – кричал отец вчера вечером, сжимая кулаки. – Больничный заканчивается! Надо что-то делать! Весь город уже шепчется!

— Я не могу выпустить ее в мир, как… как помеченную суку! – визжала мать, хватаясь за голову. – Надо срочно нейтрализовать этот… этот смрад!

И они "сделали". Утром перед выходом мать сунула мне в руки маленький, дорогой флакон из матового стекла. Надпись гласила: "Мгновенная и полная нейтрализация альфа-феромонов. Гарантированная защита на 4 часа".

— Каждые четыре часа, Луна, – приказала мать, ее голос был тонким лезвием. – Ни секунды позже. И ни слова о происшествии. Ты упала в парке, испачкалась в чем-то. Поняла?

Я кивнула, глотая комок унижения. Ложь. Снова ложь. Но спорить было бесполезно. Я брызнула на себя. Резкий, химический, почти лекарственный запах ударил в нос, перебивая на мгновение древесную теплоту Маттео. Противно. Но я сделала еще пару пшиков. Карло, водитель, молча отвез меня к универу. Его взгляд в зеркале был красноречивее слов.

Институт встретил меня стеной молчания. Не дружелюбного – враждебного. Люди расступались, как перед прокаженной. Шепотки, ухмылки, презрительные взгляды – от элиты и от отверженных. Даже те, кто раньше просто игнорировал, теперь смотрели с откровенной брезгливостью.

Подстилка для отверженного.

Клеймо. Омеги из моей группы, с которыми я болтала на той злополучной вечеринке, отвернулись, делая вид, что меня не видят. Одна, проходя мимо, громко фыркнула:
— Фу, чем это ее обрызгали? Хлоркой? Чтобы перебить блядский запах? Ха! Как будто поможет!

Я шла, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой. Не обращать внимания. Просто учиться.Я повторяла это как мантру.

Но каждое колкое слово, каждый насмешливый взгляд впивался как иголка. Сила характера? Это была просто глухая стена отчаяния. Я досидела до конца пары, стиснув зубы, чувствуя, как химический запах нейтрализатора начинает слабеть, а под ним, как подводное течение, пробивается он. Древесный. Теплый. Его.

Началась вторая пара. И вдруг…мне стало плохо. Сначала просто жарко. Потом – волна тошноты. Голова закружилась. А потом… внизу живота. Огонь. Настоящий, живой огонь, который начал растекаться по всему телу, сжимая низ живота нестерпимой, пульсирующей пустотой. Я вжалась в сиденье.

Нет. Нет, только не сейчас. Не здесь! Но тело не слушалось. Мой собственный запах, сладкий и густой, начал пробиваться сквозь химию. Альфы в аудитории зашевелились. Один, потом второй, третий… повернули головы в мою сторону, ноздри тревожно втягивали воздух. Почуяли.

Их взгляды стали тяжелыми, голодными. Течка. Первая течка. Началась раньше срока. От стресса? От постоянного подавления? От этого проклятого нейтрализатора?

Паника сдавила горло. Надо уйти. Сейчас же. Я подняла дрожащую руку.
— Профессор… мне… мне очень плохо. Можно в медпункт?
Профессор, бета-женщина, посмотрела на мой, наверное, смертельно бледный вид и кивнула.
— Конечно, мисс Рид. Идите.

Я встала, едва держась на ногах. Весь зал смотрел на меня. Шепот стал громче. Я вышла в коридор, опираясь на стену. Дойти до медпункта. Дойти… Жар нарастал, волнами, смывая последние остатки разума. Маттео… Мысль пронеслась, дикая и необъяснимая. Нужен он… Только он…

Я свернула в короткий коридорчик к туалетам. Там была кладовка уборщицы. Почти добежала… И вдруг – сильные руки схватили меня сзади, затащили в темноту кладовки! Дверь захлопнулась. Я упала на колени, ударившись о ведро. Передо мной двое. Альфы. Из элиты. Один – тот самый друг Энцо, Марко, с лицом, искаженным злобной усмешкой. Второй – его подручный, толстый и туповатый.

— Ну что, Рид? – Марко пнул мое ведро ногой. – Скучаешь по своему отверженному кавалеру? Он тебе не по карману сейчас, а?

— Зато мы – в полном распоряжении, – захихикал второй. – Раз уж ты такая… доступная подстилка, то обслужишь и нас. Наверное, соскучилась по настоящим альфам, а не по тому отбросу?

— Нет! – вырвалось у меня, голос хриплый от ужаса и жара. Я попыталась отползти назад, в угол, заваленный швабрами и тряпками. – Отстаньте! Я не… Я не хочу!

— Не хочешь? – Марко нагнулся, его лицо было близко, его альфа-запах, резкий и агрессивный, смешивался с моим, вызывая тошноту. – Да мы тебя заставим захотеть, шлюха отверженная!

Он рванул меня за ворот платья. Ткань с треском порвалась у плеча. Я вскрикнула, пытаясь отбиться, но руки тряслись, тело горело, слабело. Его толстый друг заржал.
— Держи ее!

В этот момент дверь кладовки с грохотом вылетела с петель. Она рухнула внутрь, осыпая нас щепками. На пороге, залитый светом из коридора, стоял Он. Маттео Бруно. Его лицо… Боже. Это было лицо разъяренного зверя. Глаза горели янтарным адским огнем, губы были оскалены в беззвучном рыке. Весь он был сгустком ярости и смертоносной силы.

— Она. Моя, – прозвучало низко, хрипло, как удар грома в маленьком помещении.

Марко замер, отпустив мое платье, его лицо побелело. Но наглость не покинула его до конца.
— Бруно? Какое тебе де… АААРГХ!

Маттео двинулся как молния. Он схватил Марко за ту самую руку, что рвала мое платье. Раздался мерзкий, хрустящий звук.

Марко завизжал нечеловеческим голосом, рука безжизненно повисла. Толстяк отпрянул в ужасе, прижавшись к полкам.
— Убирайся, – Маттео бросил Марко на пол, как тряпку. – И приятеля забери. Пока цел.

Глава 6

Запах врезался в ноздри, как обух. Чистый. Сладкий. Её. И больше не душила эта ебаная химия. Мой альфа взревел в груди, содрогая ребра, еще до того как мозг сообразил, что к чему. Инстинкт рванул тело вверх со стула. Профессор что-то блеял – звук слился с гулом в ушах.

Омега. Моя омега. Течка. Запах пропитал кирпич, бетон, воздух – звал, требовал.

Шел на автопилоте. Видел только туннель, ведущий к ней. Ноги несли сами. Инстинкт – единственный проводник сквозь эту помойку института. Потом – крик. Её крик. Тонкий, перекошенный страхом. Адреналин вколотил в мышцы сталь. Края зрения потемнели. Туман ярости.

Кто?!

Дверь кладовки… хрен с ней, с дверью. Увидел. Два ублюдка в дорогих рубашках. Зажали её в углу. Порванное платье. Глаза – огромные, полные ужаса. Моя. Испуганная.
Убить.

Мысль кристально ясна. Сломать. Разорвать. Убить.

Но этот ужас в её глазах… Ледяная волна. Остановила безумие на миг. Не при ней. Не сейчас.Нельзя пугать сильнее. Контроль. Выдавил слова, челюсти свело:
— Она. Моя.

Марко, этот выкормыш, полез не в свое дело. Хруст. Музыка. Отшвырнул тряпку. Второй слинял сразу. Трусы.

И тут… она потянулась. Сама. Шагнула ко мне. Шатко, дрожа, но – ко мне. Уткнулась носом в шею. Вдохнула мой запах. Глубоко. И этот стон… Черт возьми. Лучшее, что я слышал. Лучшее, что чувствовал. Её руки – цепкие лианы на моей шее. Моя.

Она прижалась всем телом – жар течки пышет от нее.

Подхватил под бедра. Она вцепилась ногами в поясницу, скрестила лодыжки у меня за спиной. Хватка мертвая. Усмехнулся сквозь ярость. Увидел на вешалке старую, засаленную куртку – чей-то хлам.

Схватил.

Грубо накрыл ей голову, прижал куртку к спине, скрывая порванное платье, и вынес из этого дерьмового угла.

Коридоры. Люди. Шепот. Плевать. Вынес на улицу. К байку. Глянул наверх. Окна – облеплены мордами. Смотрите, сволочи. Поднял руку, показал фак, одной рукой прижимая к себе дрожащий комочек тепла и сладости. Моя омега.

Усадил перед собой на бак. Прижал грудью к груди. Она вжалась. Завел. Рев мотора – бальзам. Она прижалась… и я почувствовал сквозь джинсы. Жар. Влагу. Её мокрая киска терлась о мой член.

Ебаный кошмар.

Инстинкт орал: сбросить на асфальт, задрать платье, вогнать в неё свой ствол тут же. Пометить. На виду.

Но – нет. Не мог. Не так. Не как скотина. Она и так перепугана. И она… заслуживала большего. Чем грязь и любопытные рожи. Стиснул зубы. Впился в руль. Погнали. Держись.

Она дышала в шею, горячо, прерывисто. Шептала мое имя, прижимаясь.
— Маттео… Маттео…

Каждое мое имя с её губ – нож по нервам. Долетел до дома. Снял с байка – висела на мне. Занес в квартиру. В прихожей попытался отцепить. С усилием. Её руки не хотели отпускать. Отодвинул немного и посмотрел.

Хороша. Даже так. Волосы – черный хаос. Влажные губы – покусанные. Порванное платье сползло, открывая плечо, белый кружевной лифчик. Маленькая грудь поднималась частым дыханием. Пташка. Вся дрожащая, пылающая. Моя. Чтобы стонать от моего члена.

Сейчас.

Она пылала, сводила меня с ума свом запахом. Альфа рвался наружу. Требовал взять. Но я вцепился в контроль. Поднял её лицо за подбородок. Заставил смотреть в глаза.

— Чего ты хочешь, пташка? — спросил хрипло.

Она смотрела без страха. Только жар. Шепот:
— Я хочу тебя.

Усмехнулся. Надо было добить правдой.
— Ты понимаешь, что назад дороги нет? — голос жёсткий, как гранит. — Если сейчас я тебя возьму… я помечу тебя. Навечно. Ты будешь только моя. Твоя жизнь… элиты кончится. Элита вышвырнет. Родители отрекутся. Станешь отверженной. По-настоящему. Готова?

Она молчала. Смотрела. Видела мою ярость, мою грязь. И в её глазах не было страха. Только решимость. Она подняла руку. Теплые пальцы коснулись моей щеки, провели по скуле. Шепот был тише шелеста, но тверже алмаза:
— Да.

Одно слово. Цепь внутри лопнула. Альфа вырвался на свободу с рыком победы. Моя. Контроль больше не нужен.