Она не пыталась себя оправдать. История Элены Веги.

Глава первая.

Зал снова набился битком. Присяжные, казалось, уже вросли в свои кресла. Один всё время держал в руках карандаш, но ничего не писал. Другой постоянно перелистывал испещренный записями блокнот. Журналисты на задних рядах лениво включили микрофоны, но камеры ещё были выключены, операторы ждали интригующих моментов. Здесь все уже были своими, все устали от этой тягучей процедуры. Судья, тот же самый что и в прошлый раз, суховатый мужчина в мантии, привычным жестом поправил очки и ударил молоточком.

— Заседание продолжается. Слушается дело Элены Веги по обвинению в убийстве Рафаэля Ортеги.

Впервые за долгие десятилетия Испания снова слушала дела с участием присяжных. После Гражданской войны и прихода Франко этот институт был отменён, ведь при диктатуре народу не доверяли право решать судьбы. Всё это время приговоры выносили только судьи, и общество привыкло к их холодной и безличной власти. Но в 1995 году ситуация резко изменилась. Новый закон вернул суд присяжных, и теперь именно обычные люди, выбранные по жребию из списков избирателей, сидели в зале и решали, виновен человек или нет. Девять граждан со своим прошлым и историей, кто-то заходил в зал суда с предвзятостью, а то-то со страхом.

Этот процесс в Мадриде стал одним из первых. Газеты писали о нём с утра до вечера, в передачах спорили юристы и политики. Одни считали, что народный суд приблизит Испанию к Европе, а другие предупреждали, что эмоции возьмут верх, и правда станет жертвой впечатлений. Так или иначе, все понимали, что приговор по делу Элены Веги станет не только её судьбой, но и проверкой для новой системы правосудия.

Все взгляды упёрлись в подсудимую. Элена сидела, выпрямив спину, в своём тёмном платье, и только по едва заметным движения рук было понятно, что внутри у неё всё разгорались эмоции, которые испытывал человек, которому грозило двадцать лет тюрьмы. А зная условия, в которых содержались преступники, прожила бы она там не более десяти.

Судья открыл папку, затем повернулся к подсудимой и несколько секунд смотрел на неё, а она не поднимала взгляда.

— Сеньора Вега. Ваши отношения с покойным. Кем он вам был?

— Мы были близки. Наши отношения длились несколько месяцев.

По залу тут же прокатился гул и перешёптывания. Судья постучал молоточком:

— Тишина.

Прокурор резко наклонился вперёд, и его мантия взметнулась.

— Констатируем факт. Вы состояли в интимной связи с главой «Montoro S.A.»? Вы были его любовницей?

— Я была той, с кем он был. Это нельзя назвать быть любовницей. Мы просто встречались. И … занимались сексом. О любви не было и речи. — сделав небольшую паузу, произнесла Элена.

Её адвокат резко поднялся и обратился к судье.

— Ваша честь, позвольте подзащитной описать, как всё начиналось. Контекст этих встреч… он важен для понимания сути. Прошу вас.

— Мы познакомились прошлым летом, — начала она свой рассказ. — Это было на яхте в Барселоне. Меня пригласили туда выступить на частной вечеринке.

— Выступить? То есть вы певица? — уточнил судья.

— Нет, — Элена снова выдержала паузу и подняла глаза на зал. — Я танцовщица. Танцую стриптиз.

Зал взорвался. Присяжные зашевелились в креслах, а журналисты мгновенно потянулись к кнопкам включения камер, и в тот же миг вспыхнули красные лампочки записи. Кто-то на задних рядах прыснул от сдавленного смеха, а зрители на первых рядах одновременно покачали головой.

— Тишина! — резко постучал молоточком судья. — В противном случае я удалю из зала всех, кто мешает слушанию дела.

И зал мгновенно затих. Были слышны только удары по кнопкам пишущей машины, в углу зала, где сидел секретарь.

— В ту ночь я впервые увидела Рафаэля. Он сразу выделился среди остальных. Не пил и не свистел, только наблюдал за мной покуривая сигару. После выступления он сразу подошёл ко мне и сказал, что хочет поговорить. Я согласилась.

— Сеньора Вега, каким именно было это предложение? Он пригласил вас за стол, к своим гостям? Расскажите подробнее.

— Нет. Он пригласил меня к себе в каюту. Там уже стояло ведро со льдом, шампанское и букет роз.

Несколько присяжных переглянулись. Прокурор прищурился и сделал пометку в своих бумагах.

Видя это адвокат уточни вопрос:

— Скажите, вы часто уединяетесь с гостем после выступления?

— Нет, — её голос прозвучал жёстче, чем раньше. — Это был первый раз. У нас так не принято. Это уже… другая профессия.

Все сидящие в зале начали одобрительно кивать. Несколько присяжных что-то записали, а журналисты перестали щёлкать ручками. Даже судья чуть смягчил взгляд, прежде чем постучал молоточком.

— Прошу без комментариев, — сухо напомнил он, но в зале ещё держалась лёгкая волна сочувствия к подсудимой.

— Как проходила ваша встреча в каюте? — адвокат снова включился в допрос.

— Он открыл шампанское, мы выпили по бокалу. Потом он начал рассказывать о себе. Говорил, что в Мадриде у него есть собственный закрытый клуб и что он хотел бы организовать там выступление девушек. Только не просто для раздевания, нет. Он говорил о настоящем шоу.

Глава вторая.

За шесть месяцев до предъявления обвинения.

На шёпот его вопроса она ответила коротким и тихим:

— Да… я согласна.

Рафаэль уверенно к ней подошёл, с тем самым взглядом, от которого трудно было отвести глаза. Элена сидела в кресле, держа к руке бокал, и вдруг ощутила, как его ладонь скользнула по её груди — лёгкое прикосновение, едва ощутимое, но в нём было больше власти, чем в десятках слов. Он опустил руку ниже, задержался на её коленях, и прежде чем она успела выдохнуть возражение, пальцы уже нырнули под подол платья. Тонкая ткань задрожала, словно откликнулась вместе с ней. Она резко качнула бедром, оттолкнувшись, но он лишь улыбнулся, и медленно стянул с неё трусики, намеренно чуть задержав руку, будто проверяя её решимость. И когда Элена попыталась встать, он мягко прижал её обратно к креслу, опустился на колени, потянул её вниз и коснулся губами там, где она хотела бы остаться неприкосновенной. Сопротивление растаяло, дыхание сбилось, тело предало её быстрее, чем разум и вместо слов сорвался лишь глухой стон. Он ухватился за бёдра и прижал сильнее. Грудь взметнулась, а бокал выскользнул из рук и упал на пол не разбившись.

— Я ещё никогда не была с мужчиной. — проскулила она, хватая воздух

— Тебе понравится. Я обещаю. — проговорил, вставая с колен.

Затем подхватил её на руки так легко, словно она весила не больше шёлкового покрывала, уложил на широкую кровать, и, склонившись, стянул сначала одну бретельку её платья, оголив грудь, поцеловал, ощущая как сосок твердеет от его прикосновения, следом опустил другую, полностью раскрыв обнаженное тело пред собой. Она поднялась желая поцеловать его, но он нежно опустил её обратно, говоря о том, что он ещё не закончил. Провёл ладонью от шеи к животу, и от этого движения по телу побежала дрожь, не оставив ни одного уголка равнодушным. Не отстраняясь и продолжая одной рукой прижимать её к кровати, он взял ягодку клубники и положил в углубление между ключицами, поднял бокал шампанского и тонкой струйкой пролил на неё. Холодные капли растеклись по изгибам тела, скатились к груди. Элена вскинула голову, задыхаясь от неожиданного смешения холода и жара, а он склонился ниже, губами собирая их, следуя от живота вверх, пока язык не коснулся каждой искрящейся капли.

В тот миг, когда её тело уже перестало различать, где заканчивается удовольствие и начинается мука, он резко вцепился зубами в то место, где лежала клубника, вытащил её, и, прижимая ладонью шею, наклонился, передав плод её губам. Поцелуй был настойчивым, властвующим, и вкус клубники, смешанный с его дыханием, сделал этот момент ярче, чем любое признание. Его пальцы задержались на губах, тёплые и слегка сладковатые, и, прежде чем она успела вдохнуть, Рафаэль вновь скользнул вниз. Он растянул её на простыни, словно хотел видеть каждую линию изгиба её тела. Его ладони охватывали бёдра, скользили по внутренней стороне, вызывая в ней дрожь, от которой она пыталась убежать, но только сильнее поддавалась. Затем поймал её руки и мягко прижал их над головой, так, чтобы она могла вырваться, если захочет. Его взгляд задержался на ней, чуть замерев он продолжил, провёл кончиками пальцев по её запястьям, скользнул вниз к груди и остановился у сосков, не касаясь — лишь дразнящая близость. Она дернулась, пытаясь потянуться к нему, но он лишь покачал головой и, усмехнувшись, позволил своим губам едва коснуться кожи рядом, избегая самого желанного. Это доводило её до безумия сильнее, чем прямое прикосновение.

Его поцелуи были то медленными, то внезапными, она оставляли горячие следы. Когда его язык коснулся самой сокровенной точки, Элена приподнялась, судорожно схватив простыню. Сначала она брыкалась, шептала приглушённые «нет», но её голос ломался, превращаясь в стон. Рафаэль играл с её телом уверенно вытягивая удовольствие, пока она сама не начала двигаться ему навстречу. Он словно испытывал её на прочность, сменяя лёгкие укусы на жадные и болезненные. То поднимал её руки вверх, удерживая за запястья, то отпускал, позволяя чувствовать мнимую свободу.

Рафаэль снова прижал её к кровати, ставя точку в её сомнениях. В его движении не было грубости, он понимал, что она готова принадлежать ему в эту ночь. Элена ощутила тяжесть его взгляда, тепло его тела над собой, и уже не пыталась сопротивляться. Затем он протянул руку к креслу, где висел его пиджак, достал из нагрудного кармана белоснежный платок, тонкий и тщательно отглаженный, с легким ароматом его парфюма и подняв её ноги, осторожно подложил его под её бедра.

— Что ты делаешь? — спросила она, срываясь между дыханием и смущением.

Он наклонился к её уху, улыбнувшись:

— Хочу сохранить этот момент. Всё даже то, что не видно.

От его слов её пронзил жар, сильнее прикосновений, он медленно стянул с себя рубашку, каждое движение давало ей время рассмотреть его — сильные руки, ровные линии плеч, грудь, которая вздымалась в том же ритме, что и её дыхание. Когда он склонился к ней, кожа к коже, она ощутила его тепло — оно накрывало её, как одеяло. Он вошёл в неё осторожно, почти бережно, позволяя ей привыкнуть к этому единению. Секунда боли пронзила, но тут же растворилась в сладкой волне удовольствия. Она вцепилась в его плечи, удерживая его ближе, глубже, сильнее. Ритм их тел был медленным и выверенным, он хотел дарить ей не спешку, а вечность. Его ладонь скользила по её телу, успокаивая и лаская, его губы то касались её шеи, то находили её рот, и каждый поцелуй был разным. С каждой секундой Элена забывала о мире, о том, кто она и где находится. Было только это переплетение тел, дыхания и взглядов — их двоих, запечатлённых в этом мгновении. Он прижал её бедра, на секунду навис над ней, и в последнем рывке они рухнули вместе в бездну наслаждения. Её тело содрогалось в его руках, но он не отпускал, удерживал, пока волна не схлынула, оставив их обоих обессиленными и переполненными тишиной после бури.

Глава третья.

За двенадцать часов до предъявления обвинения.

— Ты подписала контракт! — голос Рафаэля раздался громом по гостиной. — Твоё тело принадлежит мне!

Элена стояла напротив него, в белом платье, которое теперь казалось слишком тесным и невинным для этой тёмной комнаты. Сердце било в виски, но она отвечала твёрже, чем ожидала сама от себя:

— Я подписала бумаги на работу, Рафаэль, — прошептала она. — Но не на то, чтобы ты продавал меня.

— Булочка моя! Это не продажа, а всего лишь аренда. Поработаешь в Париже, всего два месяца. — проговорил он ласково, как ребёнку. — Мне нужно доказать этому Леону, что мой формат шоу самый лучший, а этот Молен Руж уже изжил себя, никому не нужны эти детские спектакли.

— И ты хочешь сказать, что месье Леон ждёт меня только в качестве высококвалифицированного управляющего? Не смеши меня! Ты видел как он смотрит на меня. Он спит и видит, как отымеет меня на своём столе.

— Иметь тебя позволено только мне. Ты помнишь, что случилось с Хавьером. Этим ублюдком, который позарился на тебя? Ты моя! — сказал Рафаэль, затем подошёл к Элене и попытался обнять её, но она отстранилась.

— Я устала! Больше не хочу. Каждый раз когда приходит новая девушка, мне нужно ей объяснять, что это не проституция. Но по факту эта она и есть, пусть даже и за большие деньги!

— Эти суки сами не знают чего хотят! В борделе их бы имел каждый прохожий за пару песет. А здесь это искусство. Ну транхнут их пару раз, ну это же только в удовольствие!

— Рафаэль! Я тебя не узнаю! Когда ты стал таким жестоким? Ты начал пугать меня.

Он снова попытался её обнять, но она оттолкнула его и уже сделала пару шагов назад, как он силой схватил её:

— Ты не уйдёшь! Без меня у тебя ничего не было бы! Должна до конца года. Это условие. Я купил твой талант, имя и блеск. Всё остальное к этому приложено.

— Сегодня я уйду! — крикнула она, вырвавшись из его хватки, потом наклонилась к нему и прошептала. — Даже если потеряю всё.

Слёзы, такие редкие для неё прорвались потоком, как сломанная плотина. Она прикрыла лицо ладонями, но плечи выдавали её дрожь. А ведь когда-то он никогда не позволял ей плакать. Даже в кино, на самых горьких сценах, когда на её глазах предательски наворачивались слёзы, Рафаэль всегда замечал первым. Его рука тогда мягко прикосалась к её щеке, стирала влажный след, а губы прижимались к виску, словно обещая защитить от любого горя. Он умел быть опорой, и именно в этой заботе заключалась его власть.

— Я больше так не могу… — почти беззвучно сказала Элена.

Она развернулась и быстрым шагом скрылась в ванной. Щеколда щёлкнула. Внутри загудел кран, и звук воды смешался с её приглушённым рыданием. Рафаэль остался в коридоре. Ещё секунду назад его голос гремел, а теперь он вдруг стал ниже и мягче:

— Элена… открой.

Затем прижался лбом к двери, ладонью скользнул по прохладной деревянной панели, словно пытался почувствовать её дыхание через неё.

— Я не могу слышать, как ты плачешь. Понимаешь?

С той стороны ответом были лишь всхлипы и хриплое дыхание.

— Я перегнул… — прошептал он в щель двери. — Прости. Я хотел как лучше, чтобы у тебя было всё… Чтобы ты сияла ярче всех. Но когда ты плачешь, я чувствую себя нищим, никем. Открой, пожалуйста. Только дай мне увидеть твои глаза.

Он стукнул кулаком по двери, но не сильно, скорее умоляюще, чем требовательно.

— Я не могу слышать твой плач. Лучше бей меня, кричи… только не молчи там.

За дверью она всхлипнула ещё громче, и он, обессилев, присел на корточки у порога, всё так же прижимаясь лбом к двери, как будто это был её плечом. Прошло буквально несколько минут, как щеколда дёрнулась и дверь приоткрылась, Рафаэль сразу шагнул внутрь. Элена сидела на краю ванной, взгляд был опущен, плечи сгорблены. Слёзы уже высохли, но эта тишина в её лице была пугающе холодной. Он подошёл к ней и опустился на колени, осторожно приподнял её голову за подбородок.

— Не будет никакого Парижа, если не хочешь, — сказал он почти умоляюще. — Только скажи, что останешься.

Она молчала и оно было страшнее любых проклятий для него. Он опустил лоб ей на колени, а ладони лёгкими рывками прижались к ним, словно искал в этом опору. Пальцы начали скользить под платьем — вверх, медленно, как по натянутым струнам, и в каждом движении звучал вызов.

— Хватит! Отстань! — выкрикнула она, резко оттолкнув его.

Элена поднялась, но он не встал, наоборот, крепче обнял её ноги, прижимаясь щекой к бедру.

— Если ты уйдёшь, я пропаду, — хрипел он. — Я не смогу без тебя.

Эти слова звучали не угрозой, а признанием в собственной зависимости. Он провёл ладонями по её бёдрам выше, одна задержалась, продолжая удерживать, вторая легла чуть сильнее, проверяя предел её сопротивления.

— Пусти! — она вцепилась в шторку, пытаясь вырваться.

Глава четвёртая.

Рафаэль толкнул дверь плечом и первым делом вдохнул запахи кухни. В прихожей витал аромат тушёного мяса с розмарином, вина и свежего хлеба. Дом дышал уютом, которого Элена не ожидала. Ей казалось, что он будет похож на него самого — строгий, полный роскоши и тайн, а оказалось, что здесь царила простая, почти деревенская забота.

В гостиной их уже ждала женщина лет пятидесяти, крепкая, с тёмными волосами, собранными в пучок. Она улыбнулась, вытирая ладони о белый фартук.

— Всё готово, сеньор, как вы просили, — сказала она и взглянула на Элену с живым любопытством.

— Кармен, — представил Рафаэль, — моя верная хозяйка. Она здесь всё держит в порядке, без неё этот дом превратился бы к холостяцкую берлогу.

— Да что вы, сеньор, — отмахнулась та, но в голосе звучала гордость. — Вы мне уже как сын.

Затем она повернулась к Элене и слегка склонила голову:

— Добро пожаловать! — протянула она ей руку. — Надеюсь, вам здесь будет хорошо.

— Спасибо. Я Элена. — сделав шаг навстречу, ответила рукопожатием.

В этот момент из кухни вышла стройная молодая девушка с распущенными каштановыми волосами и в простом платье, но с осанкой, которую невозможно было не заметить. В её движениях было что-то отрепетированное, каждая линия тела словно знала своё место.

— Это моя дочь, Селия, — горделиво сказала Кармен. — Она поступила в танцевальную академию, на балет. Скоро мы увидим её на большой сцене.

Девушка улыбнулась, чуть смущённо поклонившись. Ей было не больше восемнадцати, и в этой улыбке светилась юная уверенность в будущем.

Рафаэль подошёл ближе, коснулся её плеча лёгким жестом и сказал:

— У тебя прекрасные данные, niña. Балет — это не просто сцена, это дисциплина и красота. Надо уметь держать публику в напряжении. — его взгляд задержался на ней на мгновение, но этого хватило, что бы Элена заметила.

Селия ответила тихим спасибо, опустив глаза, но её щеки залились краской. Кармен тут же сжала руку дочери и добавила, словно извиняясь за задержку:

— Ну, мы пойдём. Не будем вам мешать. Всё, что нужно, вы найдёте на столе.

Она сняла фартук, аккуратно повесила его на спинку стула, и, забрав сумочку, направилась к двери. Селия послушно последовала за ней, но перед тем как выйти, ещё раз бросила короткий взгляд на Рафаэля, который уже развернулся к Элене провожая её к столу.

Пройдя в гостиную, он зажёг свет подвёл, и отодвинув стул, пригласил присесть. Она опустилась на край, чувствуя, как ткань платья натянулась по бедрам. Его рука молниеносно открыла бутылку и разлив вино в бокалы, он тут же сделал глоток.

— Я не знал, что тебе по вкусу, — сказал он негромко, ставя бутылку на скатерть. — Поэтому попросил Кармен приготовить всего по чуть-чуть. Здесь и мясо, и рыба, овощи, хлеб, даже десерт она оставила.

Элена посмотрела на стол, там всё было аккуратно разложено, запахи смешивались и будоражили. Казалось, на этой скатерти собрали целый калейдоскоп вкусов. Затем Рафаэль взял вилку, отрезал небольшой кусочек мяса, зачерпнул в соус и протянул ей.

— Начнём с этого.

Она встретила его взгляд и не отстранилась. Приоткрыла губы, приняла мясо, соус оказался насыщенным и острым, язык сразу ощутил его обжигающую теплоту. Две капли скатились вниз, оставив след на её груди. Элена тут же потянулась за салфеткой, но он перехватил её руку.

— Подожди. — сказал он голосом, которому невозможно было возразить. — Такое не стирают безжизненной салфеткой.

Наклонившись, он коснулся губами её кожи и собрал соус, не оставив ни намёка на его присутствие. Элена замерла, дыхание чуть сбилось. Он поднялся и накрыл её рот поцелуем. Вино и специи смешались с его вкусом. Облизнув губы, Рафаэль откинулся на спинку стула и сделал ещё глоток вина, не сводя глаз с Элены. Он смотрел на неё, как любезный хозяин, которому посчастливилось принимать в своём доме очень важного гостя.

В Испании ещё двадцать лет назад семьи жили иначе. Дома хранили привычки, сформированные долгой диктатурой Франко. В большинстве семей за столом царила строгость. Даже в городах люди предпочитали держаться в кругу родственников, опасаясь излишней откровенности. Политика и личные дела не обсуждались уж слишком свежа была память об осторожности, которая спасала от беды. Еда сама по себе не считалась праздником. Сытный ужин был скорее подтверждением стабильности, чем поводом для радости. Смех за столом считался излишеством, а откровенные разговоры допускались разве что на свадьбах или крестинах. У многих ещё оставалось чувство, что чужой взгляд за окном может обернуться бедой, и даже обычный хлеб делился молча, без громких тостов и жестов.

В такой атмосфере росла и Элена. В её доме вечера были однообразными. Мать всегда ставила еду на стол без изысков, а отец ел медленно, не поднимая глаз. Разговоры, если и возникали, то касались лишь работы или соседей. Ей редко доводилось видеть, чтобы в дом приходили гости, скорее наоборот, родители старались жить замкнуто. Даже праздники проходили в тишине, без музыки и веселья.

Теперь, сидя напротив Рафаэля, Элена чувствовала, как непривычно для неё это изобилие. Вино, мясо, фрукты и его демонстрация наслаждения каждым кусочком — всё это контрастировало с тем к чему она привыкла. Она родилась на стыке двух эпох, и в ней боролось два мира: один, впитанный с детства, где за столом правили молчание и осторожность, и другой, который строил перед ней Рафаэль, превращая ужин в спектакль, а её саму в главную героиню.