Она предназначена Графу

Пролог

— Согласны ли вы, Березина Василиса Владимировна, взять в мужья… — сквозь шум в ушах, в сознание проникает голос регистратора. Осматриваюсь вокруг. Красивая картинка. Шикарное свадебное платье, которое сшили на заказ в смешные сроки. Жених — мечта любой девушки: красивый, богатый, образованный. Роскошный ресторан, куча народа.

— Василиса, — настойчивый голос жениха привлекает мое рассеянное внимание.

— Что простите? — трясу головой, словно это поможет вернуться в реальность.

— Скажи "да" , — цедит практически шепотом и улыбается во все тридцать два, потому что на нас направлены сотни пар глаз.

— Не тормози, — доносится раздраженный голос дяди из-за спины.

Открываю рот, чтобы сказать заветное «да», как двери ресторана распахиваются с шумом и все внимание присутствующих привлекают, судя по всему, незваные гости.

— Мы просим прощения за столь грубое вторжение, — мягкий, приятный баритон эхом разлетается по залу. — Но, боюсь, эта свадьба не состоится.

— Какого черта происходит, охрана, — взрывается дядя, пока все остальные переводят завороженный взгляд с высокого темноволосого мужчины, в идеально сидящем на нем ослепительно белом костюме, на его свиту. Даже на расстоянии чувствуется, что они настолько же опасны, насколько красивы. Все как на подбор. Я уже видела их раньше, может не конкретно их, но парни в белых костюмы запомнились мне надолго, как и тот, кому они «служат».

— Не нужно повышать голос, а то мои ребята могут занервничать, мы же не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал.

— Да кто ты такой? Выведите их отсюда немедленно, — дядька распыляется пуще прежнего, но ни охрана, ни люди моего будущего тестя не двигаются с места. Почему?

— В определенных кругах меня называют Аид, — все также спокойно продолжает «гость», — а эта девочка принадлежит Графу и я ее забираю.

Больше дядя не перечит. Поворачиваю голову и наблюдаю, как стремительно бледнеет его лицо, глаза округлились, даже зрачки, кажется, расширились. Граф. Что все это значит? В ужасе пячусь, понимая, что отступать мне, в общем-то, некуда. Какого черта происходит? Почему никто ничего не предпринимает?

— Василиса, не заставляйте нас применять силу, — теперь мужчина обращается ко мне.

Оглядываюсь, взглядом молю хоть кого-нибудь что-то предпринять, но все словно застыли на месте.

— Я с вами никуда не поеду.

— Боюсь, решать не вам, — качает головой и дает очередную команду: — В машину ее.

Глава 1

Глава 1

— Лиса, ты чего встала, сейчас Мегера заметит, влепит штраф, — ворчит Аська и подталкивает меня вперед. — Ты какая-то странная сегодня.

Улыбаюсь. Не странная я, просто засмотрелась на жениха с невестой. Невероятно красивая рыжая девушка и высокий статный брюнет. Мужчина явно намного старше, но смотрятся они гармонично, да и выглядят безумно счастливыми. А за то, как смотрит мужчина на свою избранницу, душу можно продать. Такое не сыграть.

Тряхнув головой, отбрасываю ненужные мысли и иду работать, ведь и правда прилететь может. А мне на штраф нарываться никак нельзя, мне каждая копейка сейчас дорога.

Мысль о болеющей матери больно бьет в самое сердце. Ей нужно лечение, дорогостоящее лечение, которое пока мы себе позволить не можем.

Мама только отмахивается, считает, что жить я должна для себя, что ее время уже прошло, а я не могу. Как? Как, скажите мне, жить для себя, когда самый близкий, самый родной человек…

А потому я хватаюсь за любую работу, за все, где посчастливится урвать куш побольше. Ничего, главное маму вылечить, главное, чтобы она жила, а все остальное не важно.

— Не самый плохой расклад, — усмехается Аська, — гости-то непростые, все при деньгах, можно и…

— Ася, — торможу ее поток сознания. Навязчивая идея коллеги захомутать мужика побогаче уже порядком раздражает.

— Ну чего ты такая правильная, Лиса, вот была бы чуть пластичнее, давно бы уже ни о чем не думала, с твоей-то мордашкой.

— Ася, — рявкаю не выдержав.

— Что Ася, дура ты, Лиса, не понимаешь, как тебе повезло, так и будешь до конца жизни подносы таскать, да в клубе своем для пьяных придурков танцевать.

— На не болтай, отнеси лучше, — сую ей серебряный поднос с закусками и взяв второй, иду следом за ней.

Больше стараюсь с девушкой не пересекаться. Достала. Каждый раз одно и тоже. Нет, какой-то смысл в ее словах, конечно, есть, но не могу я через себя переступить, а она не понимает, наседает бесконечно со своими непрошенными советами. Может она и права, дура я. Может и стоило бы воспользоваться ситуацией, только вот внутренний барьер никак не позволит переступить черту.

Я могла бы зарабатывать больше, в том же клубе могла бы. Знаю, что девочки за отдельную плату оказывают клиентам особого рода услуги, а я не могу. Даже представить себе не могу. Мне на расстоянии их кричащих похотливых взглядов хватает… Нет. Лучше с ног валиться, чем вот так.

Свадьба в самом разгаре, алкоголь льется рекой, и гости становятся развязнее. Нет, никто себе лишнего не позволяет, но многозначительные взгляды, направленные в сторону официанток, немного напрягают. Напрягают, судя по всему, только меня. Остальные и рады. И вот что тебе, Лиса, мешает улыбнуться в ответ, глядишь и чаевые хорошие получишь, но нет, мы же гордые, мы не можем.

— Ого, ничего себе, — слышу перешептывания девчонок впереди.

И чего, спрашивается, встали? Работы что ли мало? За их спинами не сразу замечаю предмет восхищения и чрезмерного слюноотделения. Не вижу лиц, конечно, но уверенна, что челюсть уже тоже где-то на земле отдыхает. Не в первый раз. Проходили. Их понять можно: не самое радужное детство, такая же юность, им хочется сказки. Только у сказки, порой, очень страшный конец.

Подхожу ближе, чтобы понять, что происходит. У въезда в усадьбу стоят огромные черные джипы, из которых один за другим появляются вновь прибывшие гости. Признаться, повышенным слюноотделением начинаю страдать и я.

Все мужчины, словно на подбор: высокие, стройные, в белоснежных костюмах. Не к месту вспоминается Пушкин:

«Там еще другое диво:

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Расплеснется в скором беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор —

С ними дядька Черномор.

И той стражи нет надежней,

Ни храбрее, ни прилежней.»

Или к месту?

Тем временем, пока все дружно пускают слюни по красавцам в белых костюмах, из самого дальнего джипа показывается еще один гость.

— Вот это экземплярчик, — присвистывает Аська, глядя на движущегося в нашу сторону, светловолосого мужчину. Нет, на дядьку Черномора он явно не тянет. Такой же ослепительно красивый, как и его свита. Краем глаза замечаю, как срывается с места невеста и с по-детски открытой улыбкой бежит на встречу гостю. Интересно, кто он? Осматриваюсь вокруг, время словно остановилось. Гости притихли и во все глаза пялятся на только что прибывших.

— Я не поняла, вы почему стоите? — вот черт, Мегера собственной персоной.

Нет, ну ладно девчонки, ну я-то куда. Пока Мегера не успевает разойтись по полной, быстренько разворачиваюсь и покидаю свою «приятную» компанию. Дальше все возвращается на свои места: работы завались, гости слегка буянят, тамада проводит какие-то абсолютно идиотские конкурсы, в которых приходится учавствовать взрослым солидным мужикам, но они, кажется, вполне довольны, или просто пьяны.

Ближе к ночи выматываюсь так, что хочется сложиться пополам и умереть где-нибудь в сторонке. Я больше суток на ногах. Сначала программа в клубе, потом быстрый душ и смена здесь. Ноги, с натертыми на них мозолями, гудят так, что желание снять к чертовой матери туфли и продолжать работать босиком достигает своего апогея. И все бы хорошо, все можно вытерпеть, если бы не долбанная кочка, за которую цепляется моя многострадальная нога.

Споткнувшись, едва удерживаю равновесие, чтобы не свалиться, зато валится поднос с шампанским, удачно так валится, с грохотом. Однако вся плачевность моего положения доходит до меня в тот момент, когда рядом с разбившимися вдребезги бокалами, я замечаю чьи-то черные туфли. Медленно, но неизбежно поднимаю взгляд и понимаю — вот он мой конец. Передо мной стоит тот самый блондин, на которого даже гости до сих пор с опаской озираются, стоит весь в игристом напитке. Молодец, Лиса. Сколько там его костюм стоит? Ага. Зарплаты твоей точно не хватит!

Глава 2

Граф

— Почему я узнаю об этом только сейчас? — я смотрю на Аида, а этот черт даже взгляд не отводит. Не боится, демон проклятый. Его промах, расслабился совсем.

— Потому что я узнал об этом только сейчас, — отвечает так, словно я еще и виноват. Будь на его месте другой… не было бы его уже на этом месте. А Аиду я многое могу спустить с рук и спускаю.

— И, позволь спросить, как же так вышло, что в моем клубе процветает проституция, а ты ни сном, ни духом?

— Это не моя зона ответственности и ты это прекрасно знаешь, — он садится напротив, откидывается расслаблено на спинку кресла. Я, порой, даже не уверен, кто из нас двоих босс.

— Серьезно? — усмехаюсь. — Теряешь хватку, друг мой.

— Ты так считаешь? — странный у нас диалог получается. — Напомню, это ты решил сбежать на край света и ничего не знать, несколько месяцев шныряя по Богом забытым местам. И я с тобой. Наверное, мне нужно было остаться, приглядеть тут за клубом?

— Не ерничай.

Прав он, конечно. Я бежал, от себя бежал, так далеко, как только мог. Отомстил, а потом бежал, прячась от всего мира и от себя самого. Говорят, что месть — не выход и ее нужно оставить Богу, только не готов я был так долго ждать. Кто-то скажет, что она ничего не решает, не приносит успокоения. Приносит!

Особенно если она жестокая и изощренная. Особенно, когда ты горишь внутри, когда каждый твой день проходит в Аду, когда ты просыпаешься и засыпаешь с одной мыслью: отомстить, уничтожить тех, кто когда-то уничтожил тебя, забрал самое дорогое, что было в жизни с особой жестокостью.

Несколько месяцев я скитался по миру, таская за собой Аида. Искал что-то, какой-то смысл, но так его и не нашел. Вместе с удовлетворением пришло опустошение. Жизнь потеряла смысл, я разобрался со всеми, стал тем, кого бояться, чье прозвище наводит ужас на каждого, кто хоть раз обо мне слышал. Я превратился в монстра, чудовище, что не гнушается ничем в достижении собственных целей.

— И что мне с вами всеми делать? — вздыхаю, глядя на единственного друга.

— Сегодняшнее шоу уже отменять нельзя, — игнорирует мой вопрос. — Пусть сегодня оттанцуют, а потом будем решать.

— Седой?

— С ним уже беседуют.

Сложно в наше время найти толкового управляющего. Казалось, нормальный мужик, не дурак, образованный, в управлении понимает, грамотный опять же. Ушлый больно оказался. Несколько месяцев и мой клуб превратился в элитный бордель. И как после этого доверять людям?

— Сюда мне его доставьте.

Друг только удивленно вскидывает брови, но вслух ничего не говорит. С проштрафившимися я беседы лично не веду, я в принципе их не веду. Для этого у меня есть Аид. А Седой не просто проштрафился, он за моей спиной действовать решил. На моем бизнесе свой построить. Хороший бизнес, прибыльный, только забыл на кого работает и чем это чревато. Человеческая глупость и недальновидность, порой, даже расстраивает. Придется преподать урок, чтобы остальным неповадно было.

— Хорошо, пусть Амир присутствует, у нас для него вакантная должность освободилась. И привези мне Реми, — встаю и иду в сторону двери.

Шоу, говорите. Посмотрим, так ли они хорошо выполняют свою основную работу. Танцевальные шоу конек этого клуба, во всяком случае так было, когда я его приобрёл. И ведь ясно дал понять, что здесь только танцы и ничего больше. Никаких дополнительных услуг. Люди, однако, часто не понимают по-хорошему.

Выхожу из кабинета управляющего. В большом зале аншлаг. Аид прав. Отменять сегодняшнюю программу поздно. Слишком много желающих взглянуть.

С балконов на втором этаже открывается отличный вид на сцену. Танцевальная программа уже в разгаре, гости выглядят довольными и поддатыми.

Девочки действительно хороши, публика в восторге. Тела, обтянутые латексом, симпатичные мордашки, каждое движение в такт, еще бы не торговали телами в моем заведении, цены бы не было. Собираюсь спуститься вниз, когда глаз цепляется за знакомую фигурку. Все естество кричит, что я что-то упускаю. Присматриваюсь и глазам своим не верю. ОНА. Одна из танцовщиц.

Дерзкая официанточка со свадьбы сестренки. Острая смесь разочарования и гнева зарождается где-то глубоко внутри меня, когда девочка вместе с напарницей забирается на пилон. Задерживаюсь, продолжая наблюдать за тем, как содрогается от восторга и обожания публика, пока девчонки вращаются на шесте. Зрелище действительно потрясающее, если бы не одно «но».

Что ж, мне казалось, я не ошибаюсь в людях. Еще тогда на свадьбе что-то прострелило. Какое-то необъяснимое желание прикоснуться, странное притяжение, стоило заглянуть в голубые глаза и словно удар под дых получил.

Давно я ничего подобного не испытывал. Я вообще ничего не испытывал. Похоронил свои чувства в тот день, когда потерял Леру, и себя прошлого вместе с ней похоронил. Умер вместе с ней, осталась только оболочка, пустая и жаждущая крови. А на свадьбе кольнуло, давно забытое чувство выстрелило в самый неожиданный момент. Дерзкая девчонка, тряслась, как осиновый лист на ветру, но не тушевалась. Оставил ее, не нужно мне это, мне давно ничего не нужно.

Однажды я уже потерял любовь всей своей жизни. Смотрел, пока она, корчась от боли и страданий медленно умирала, глядя в мои глаза и ничего не мог сделать, только умирать вместе с ней. Ничего после нее не осталось.

Стряхиваю болезненные воспоминания, не сводя глаз с тоненькой фигурки, извивающейся на пилоне в такт музыкальному сопровождению. Как же так вышло девочка, и как я мог ошибиться на твой счет…

Усмехнувшись собственным мыслям, возвращаюсь в кабинет. Что ж, люди существа непредсказуемые, способные играть роль и надевать маски. В полной мере я это осознал в тот день, когда меня предал человек, которому я доверял, как себе. Он, конечно, заплатил. Жизнью. Я с того света вернулся, чтобы достать тварей, убивших ЕЕ, убивших на моих глазах.

Седого приводят спустя пару часов, за что парни, конечно, по головам своим светлым получат, потому что, когда я отдаю приказ, выполнять его нужно своевременно и они это прекрасно знают. Их сейчас спасает только то, что не ожидали.

Глава 3

Василиса

— Да, мамуль, все хорошо, на работу иду, ага-ага, мам, мы сотню раз с тобой это обсуждали, прекрати себя хоронить раньше времени, все мам, я уже пришла, утром заскочу, — прощаюсь наспех с мамой и кладу трубку.

Совсем не хочется в очередной раз ссорится. Она хоронит себя, совершенно не думая о том, как при этом чувствую себя я. Как я без нее? После смерти отца мы остались вдвоем, никому не нужные и для всех чужие. Родственники отца сразу же отказались от нас, сделав вид, что не имеют с нами ничего общего. Оно и понятно, отец пошел наперекор всем, пошел на принцип, отказавшись жениться на женщине своего круга и выбрал простую школьную учительницу.

Его родня нас так и не приняла, а нам и не нужно было. Мы были счастливы втроем. А потом папы не стало. Он ехал домой, торопился с очередной важной встречи, говорят летел на огромной скорости из аэропорта, когда на встречу, откуда не возьмись, выехал грузовик. Отец погиб на месте, говорят не мучался, умер сразу.

Хоронили мы его в закрытом гробу, как сейчас помню. И все тогда от нас отвернулись, и друзья его, так называемые, и партнеры. Никто даже помощь не предложил. Хоронила отца мать, на похоронах практически никого не было. Только мы, да подруга мамы. Никто больше не пришел попрощаться.

Родители и брат отца, правда, вскоре заявились к нам в дом с документами, подтверждающими, что дом принадлежит отнюдь не нам. Распиской в нос ткнули, мол, отец деньги в долг брал, а покрыть долги не покрыл. Нас попросили освободить особняк, бизнес отца тоже отошел в чужие руки. Маме тогда не до того было, она только мужа похоронила и жила на каком-то автопилоте, только ради меня. А я…я словно почву под ногами потеряла, замкнулась в себе, говорить перестала. Молчала несколько месяцев, переживая свою боль.

На улице мы, слава Богу, не оказались, у мамы осталась ее однушка, которая принадлежала только ей одной и была получена в наследство от ее родителей. Там мы и поселились. Вернуть наш дом и то, что по праву принадлежало нам, мама не пыталась, хоть и подозревала, что дело там не чисто было. Не мог отец в такие долги влезть и ничего матери не сказать. Но бороться она не стала, у нее дочь осталась несовершеннолетняя. Так и сказала: «Пусть подавятся».

Время шло, я постепенно пришла в себя, не без помощи специалистов, конечно. Мама работала, много, очень много. Услуги психологов уже тогда не были дешевыми. Две смены в школе и частные уроки по вечерам. Она с ног валилась, но виду старалась не показывать. А полгода года назад у нее обнаружили рак. Он хорошо поддавался лечению и, казалось, болезнь отступила. К сожалению, ремиссия длилась недолго. Наш враг вернулся. Мне пришлось оставить университет, взять академ и идти работать. Мама была против, но я даже слушать не стала. Хваталась за все подряд, потом вот в клуб повезло попасть. Училась на месте, можно сказать. Прошлое в секции, сначала художественной, а потом спортивной гимнастики, значительно увеличило мои шансы получить место. Разные вещи, конечно, одно дело на соревнованиях двенадцатилетней девчонкой выступать и совсем другое полуголой перед озабоченными мужиками на пилоне извиваться, то и дело отсвечивая стратегически важными местами.

Вхожу в клуб, улыбнувшись охраннику и иду внутрь. Кто-то из девочек уже разогревает собравшихся гостей. Я сегодня заступаю во вторую смену. Сегодня у нас аншлаг, народу тьма, а все из-за долбанного танцевального шоу с практически полным обнажением. Клиенты слюни пускают, только ведра подставить успевай, но пятничные вечера самые прибыльные. Здесь и девки голые, и приват, и потрогать можно. Последнее, впрочем, каждый раз вызывает у меня приступ тошноты. Сначала я отказывалась работать по пятницам, все никак не могла переступить через себя, девчонки только у виска крутили пальцем. А потом счета за лечение мамы стали расти, и начальник надавил, уволить грозился. Мне ничего не оставалось, как стиснув зубы идти и танцевать. И позволять себя касаться гребанным извращенцам, у половины из которых на пальце сверкали обручальные кольца. Хоть бы постеснялись.

В гримерке целая толпа девчонок, по пятницам нас всегда много. Морщусь и покашливаю от едкого сигаретного дыма. Сколько раз просила не курить здесь, но кто меня слушать будет. Я и без того здесь белая ворона.

— О, неженка наша явилась, — противный прокуренный голос Алины заставляет меня закатить глаза. Она у нас тут вроде местного авторитета, любовница Седого, одна из… Я давно перестала обращать внимание на ее трепыхания и попытки плюнуть желчью, как можно дальше. Остальные девочки только скалились всегда, поддакивая своем негласному лидеру. А мне плевать было. Я работать приходила. — Ну как там твои подносы, спинку еще не надорвала?

— Главное, чтобы ты ничего не надорвала, клиентов обслуживать неудобно будет, — огрызаюсь, одновременно натягивая на себя резиновое нечто. Презерватив какой-то, ей-богу, а не костюм.

— Что ты сказала, — он дергается в мою сторону, но тут в гримерку забегает Катька.

— Девчонки, слышали новость? — чуть ли не пищит от восторга. — Говорят сегодня сам большой босс пожаловал. Смотреть будет. И вроде как он очень даже ничего.

Обо мне сразу же все забывают, наперебой обсуждаю владельца клуба, которого никто никогда не видел раньше. Всем заправлял Седой, Борис Михайлович, то есть. Тот еще мудак. Меня не уволил только лишь потому, что я танцую хорошо и народ на меня поглазеть приходит. Пару раз намекал, правда, что пора бы мне на новый уровень переходить. В общем послала я его на этот самый уровень и огребла штраф хороший.

Когда наконец приходит время выхода, облегченно выдыхаю, потому что слушать бесконечные планы по очарованию хозяина заведения мне начинает надоедать. Дуры безмозглые. На сцену выхожу, полностью отключив все эмоции, правда, от приступа тошноты избавиться так и не получается. Музыка заполняет пространство, публика свистит и ликует. А я работаю на автомате, бесконечно себе повторяя, что это только работа и так надо. Извиваюсь в такт музыке, повторяя отточенные до автоматизма движения. Настолько отключаюсь, что забываю о порезе на руке, который напоминает о себе, стоит мне забраться на пилон. Острая боль и мгновенное потемнение в глазах. В последний момент успеваю удержаться второй рукой, обхватив бедрами холодный метал.

Глава 4

Василиса

Не знаю, сколько стою перед закрытыми дверями уже ставшего родным клуба. Словно жду, что они вот-вот откроются и мне сообщат о досадной ошибке. Быть может, даже извинятся. Но нет. Ничего не происходит и на смену злости приходит отчаяние и дикая усталость. И в голове ни одной путной мысли. Поверить не могу, что он просто выставил меня, даже не дослушав. Обвинил черт знает в чем и опустил ниже плинтуса, добивая своими грязными намеками.

Не собиралась я руки распускать, само как-то вышло. А потом взявшийся из ниоткуда брюнет и взгляд его бешенный, умей он им испепелять, от меня бы горстка пепла осталась, не более. Его слова до сих пор звоном в ушах отдаются. И понимаю, что все могло закончиться гораздо хуже, для меня хуже, только не легче от этого ни разу.

Домой добираюсь в полубессознательном состоянии, только чувствую, как слезы по щекам катятся. Вхожу в маленькую прихожую нашей малогабаритной однушки. Заперев дверь, скатываюсь по ней на холодный пол и наконец отпускаю себя, позволяя себе разрыдаться. Побыть слабой, пока никто не видит и не слышит. Потому что больно, так больно и страшно, что выть хочется. И никто не придет на помощь, никто не решит твои проблемы, потому что это не гребанная сказка, а ты не сказочная принцесса, Лиса. Это реальность. Жестокая, не терпящая слабых, реальность.

Жизнь, которая в очередной раз тебя поимела, потому что нет в ней места слабым и обездоленным, они где-то там, на окраине, проживают свой век, пока сильные одним взмахом руки решают судьбы тех, до кого им в общем-то и дела нет. Как нет дела этим хозяевам жизни, до какой-то танцовщицы, каких десятки, свистни и прибегут. И плевать, что у этой танцовщицы мать больна и лечение вообще-то денег требует.

Плевать, что какой-то там танцовщице жрать, порой, нечего, потому что экономия должна быть экономной. И еще больше плевать, что невиновата ни в чем эта танцовщица и уволили ее незаслуженно. Плевать. Плевать. Плевать.

Да провались ты пропадом и клуб твой туда же, чтобы ни следа, ни единого упоминания не осталось. Ненавижу. Как же я всех их ненавижу.

Долбанные вершители судеб. И нет никакого бумеранга на самом деле, не существует он, а если и существует, то предназначен он исключительно для слабых. И сейчас я об одном только жалею. Жалею, что не расцарапала в кровь эту наглую, самодовольную физиономию. Сволочь!

Когда моя маленькая истерика наконец стихает, я поднимаюсь на ноги и бреду в душ. Все, Лиса. Это всего лишь еще один плохой день, будет лучше, обязательно будет. Нужно только продержаться, потерпеть. Найти работу, еще одну. Может две. А дальше…дальше видно будет. Нужно держаться, ни ради себя, ради мамы. Потому что она уже сдалась, а тебе, Лиса, сдаваться нельзя, иначе все эти старания были в пустую. На увольнении жизнь не заканчивается, этот клуб не единственный в городе. А если не клуб, то что-нибудь еще подвернется. Да хоть бы и грузчиком. Лишь бы платили.

Теплый душ возвращает былой настрой. Нужно лишь пережить эти сложности и шагать дальше, с гордо поднятой головой. Я не сломалась в тот день, когда маме сообщили о диагнозе, не сломалась, когда случился рецидив. И сейчас не сломаюсь. Потому что нет никого роднее у меня в этом мире, и лучше умирать от усталости, валясь с ног, чем потерять единственного близкого человека в этом огромном мире. В мире, в котором ты никому не нужен.

После душа позволяю себе немного вздремнуть и когда мой четкий сон нарушает громкий звон будильника, чувствую себя так, словно меня танком переехали, а потому еще бульдозером раскатали по поверхности, чтобы наверняка. Отметаю желание поваляться в постели, потому что там, на другом конце города, в белой, тоскливой палате лежит мой самый родной человечек.

Собравшись и перекусив наскоро сварганенной яичницей, покидаю квартиру и быстро сбегаю по лестнице. Примерно через час стою у входа в палату мамы, не решаясь войти. Потому что знаю, что там увижу. И мне будет больно, как это бывает всегда, когда я прихожу ее навестить. Она сгорает на глазах, тает, словно снег, встретившийся с теплыми лучами солнца. Больше нет тех сияющих жизнью, светящихся глаз, нет тех пухлых розовых щек, на которых то и дело появлялись до ужаса милые ямочки, нет той счастливой улыбки, вселявшей надежду даже в самые плохие дни. Ничего нет. На смену им пришли осунувшийся вид, потухший взгляд и обтянутые бледной кожей острые скулы.

Вдохнув в легкие побольше воздуха, нажимаю на ручку и открываю дверь. Мама лежит с закрытыми глазами и, кажется, не замечает моего появления. Бледная и совершенно замученная бесконечными процедурами, которые, кажется, делают только хуже. Смотрю на нее и первая мысль: «она снова похудела». Неудивительно, если каждый прием пищи вызывает у нее тошноту, а порой и рвоту.

— Привет, — произношу тихо, словно боюсь разбудить. Мама едва заметно вздрагивает и разлепляет тяжелые веки, а я смотрю на темные круги под глазами, на обветренные и потрескавшиеся губы, на тонкие, покрытые гематомами руки, на которых от постоянных капельниц уже живого места не осталось, и у меня сердце до размеров крохотной песчинки сжимается. Не могу я на нее такую смотреть, это тяжело, больно. И от понимания, что изменить ничего не могу, еще больнее становится. Так, что дыхание спирает и грудная клетка горит.

— Привет, — отвечает мама и делает попытку улыбнуться, правда, получается совсем плохо. Беру стоящий неподалеку стул, ставлю его возле кровати и сажусь напротив мамы.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — стандартный ответ. Всегда один и тот же. Моя мамочка она такая, никогда не жалуется и не сетует на судьбу. Только вот сдается раньше времени. — Как твои дела? — спрашивает едва слышно, внимательно вглядываясь в мое лицо. А я сейчас понимаю, что дура я беспросветная. Потому что следы заметать надо и опухшие от слез глаза очень многое могут сказать. И нужно было замазать, привести себя в порядок прежде, чем появляться на глаза матери. Она же как сканер, все видит, а что не видит — чувствует.

Глава 5

Василиса

Улыбнувшись охраннику вымученной улыбкой, я двигаюсь в сторону лифтов. Если бы не сложившаяся ситуация и не поджимающие сроки, я бы ни за что сюда не пришла. Только в жизни не всегда все происходит так, как хочется нам, не всегда она играет радужными красками, бывает так, что все краски вокруг тускнеют, и ты тонешь в болоте, дергаешься, силясь выплыть, вырваться, ухватиться за тоненькую веточку, а она ускользает от тебя каждый раз, стоит только приблизиться.

Вот и я сейчас тону, тону в болоте из безысходности и отчаяния, вынужденная идти на поклон к тем, кто вышвырнул нас из родного дома и чувствуя себя при этом так, будто меня на помост для смертной казни ведут, а я не сопротивляюсь даже.

Лифт издает характерный звук, извещающий о прибытии и его двери раздвигаются, выпуская наружу немногочисленных пассажиров. Вхожу внутрь и взгляд непроизвольно цепляется за отражение в зеркале. Благо, в лифте я одна. Смотрю на себя и не узнаю просто, в ярком освещении светодиодных ламп мой, и без того непривлекательный облик, сейчас выглядит еще печальнее.

И когда я успела превратиться из вполне себе симпатичной девчонки в то, что сейчас отражалось в зеркале? Уставшая, осунувшаяся с красными опухшими глазами и синими на пол лица кругами. Да, Лиса, браво, в свои неполные двадцать ты мечта производителей косметики.  

Когда лифт останавливается на нужном этаже, меня охватывает дрожь. Стоило, наверное, заготовить речь, прежде чем приходить. Мне всегда было сложно просить, не привыкла я этого делать, мне было проще самой, но отчаянные ситуации требуют отчаянных мер, так ведь? Выхожу из лифта, когда двери в очередной раз раздвигаются, и попадаю прямиком в приемную. Я уже здесь бывала, давно, в прошлом, когда еще папа был жив и все это принадлежало ему.

Правда, с тех пор здесь многое изменилось. Нет больше тех живых обоев на стенах, удобного, мягкого и приятного на ощупь огромного дивана, нет целой дюжины горшков с самыми разнообразными растениями, которые так любила папина секретарь, нет того уюта, что чувствовался стоило только оказаться в этом месте. На смену ему пришли голые белые стены, маленький кожаный диван в углу и стеклянный стол с сидящей за ним платиновой блондиночкой, что-то увлеченно и торопливо печатающей на клавиатуре.

— Хмм, добрый день, — обращаю на себя внимание блондиночки, которая, оторвавшись от экрана монитора, переводит на меня взгляд, совершенно не стесняясь разглядывая и не скрывая презрительной ухмылки. — Мне к Игорю Павловичу.

— Проходите, Вас уже ждут, — она даже не уточняет кто я, бросив короткую фразу, девушка демонстративно отворачивается и снова утыкается в монитор.

А я, набрав в легкие побольше воздуха, двигаюсь вперед, к двери, порог которой обещала себе не переступать. Подхожу ближе, нажимаю на ручку и открываю дверь. Дядя Игорь сразу же поднимает голову и, усмехнувшись, откидывается на спинку огромного кресла. Сколько мы не виделись? Почти десять лет? Я бы рада еще столько же его не видеть. Он постарел и довольно сильно изменился. В сидящем за столом, тучном мужчине, с порозовевшими щеками и отчетливо выделяющимся вторым подбородком, я с трудом узнаю когда-то вполне симпатичного, пусть и немного худощавого, брата моего отца.

— Неожиданный визит, — выдает, не удосужившись даже поприветствовать. В голосе издевка, в глазах презрение. Мне не привыкать, другого отношения к себе я и не помню.

— Здравствуйте, — отвечаю, закрывая за собой дверь, но продолжаю стоять у порога. Пройти дальше и присесть мне предлагать не собираются, а мне и не нужно, на расстоянии оно как-то лучше соображается.

— С чем пожаловала? — интересуется, продолжая сверлить меня взглядом. — Дай угадаю, денег просить? — попадает в цель, а я сжимаю кулаки до боли и зубы стискиваю так, что, кажется, они вот-вот крошиться начнут. Ничего, Лиса, иногда гордость можно, и даже нужно засунуть в задницу.

— Я…мне больше не к кому обратиться, — произношу, с трудом сдерживая порыв позорно разреветься перед мужчиной. Да и не подействует это на него, только разозлит, а мне нужно, чтобы выслушал. — Мама больна и…

— А я тут причем? — перебивает и приподнявшись, расстегивает пуговицы на, судя по всему, сковывающем движения пиджаке. Оно и неудивительно, интересно, как он еще не затрещал по швам, ну явно же маловат.

— Я хочу попросить в долг, — продолжаю, игнорируя его ехидною усмешку. — Я бы не пришла, если бы был другой выход, — говорю, а сама морщусь от боли, даже не заметила, как на нервах начала заламывать собственные пальцы. Я ненавидела унижаться, ненавидела просить о помощи, но разве у меня был выбор? Нет. Его не было. Мне его не дали.

— И как ты будешь возвращать? — спрашивает с издевкой, вижу, что ему нравится его преимущественное положение, нравится чувствовать собственное превосходство и пользоваться им на полную катушку. Он наслаждается тем, что сейчас я стою перед ним — загнанная в угол, наслаждается понимаем, что от него зависит мое шаткое положение.

— Я работаю, буду возвращаться частями, могу работать на вас, я…

— Да что ты там можешь, — рявкает внезапно. — Все, что ты можешь — раздвигать ноги, как и твоя никчемная мать…

— Да как вы…

— Как я смею? — снова не дает мне договорить, поднимается, выходит из-за стола и направляется в мою сторону, пронизывая меня острым, как иглы, взглядом. А мне хочется попятиться, отступить, только некуда и я вжимаюсь спиной в дверь. — Как у тебя хватило наглости сюда заявиться? — рычит, нависая надо мной, глаза бешенные, ноздри вздымаются при каждом шумном вдохе.

— Я… — мне становится страшно, чувствую себя беспомощной букашкой, которую вот-вот прихлопнут мухобойкой.

Одна, в замкнутом пространстве с человеком, который меня ненавидит. Он же раздавит тебя, Лиса, и глазом не моргнет. И чем я думала, когда шла сюда. Что он сжалится? Поможет? Почему? Потому что вроде как семья? И становится ясно, зачем он пропустил меня, — просто захотел поиздеваться, почувствовать себя вершителем судеб. Мало ему было того дня, когда он выставил нас на улицу, когда отнял дом, по праву принадлежащий мне и маме.

Глава 6

Василиса

— Не думаю, что это хорошая идея, — произношу, когда мы садимся в салон такси.

Такси моя новая знакомая вызвала вынужденно, не встреть она меня и не выслушивай мои стенания добрых полчаса, — благополучно бы добралась на автобусе. Но по словам девушки, нельзя проходить мимо, когда кому-то плохо, ведь завтра плохо может стать тебе и кто-нибудь остановится также, как сегодня остановился ты. Странная она, другой бы дело не было до какой-то совершенно незнакомой девицы, средь бела дня ревущей на скамье в центре города под удивленные взгляды прохожих.

— А, по-моему, отличная, — пожимает плечами и расплывается в улыбке, улыбке настолько открытой и доброжелательной, что я даже теряюсь на миг и не сразу нахожусь, что ответить.

Она напоминает мне солнышко: яркое и упорное, пробивающееся сквозь хмурые, серые тучи в пасмурный осенний день. Приглядываюсь к своей новой знакомой, сейчас, когда моя истерика наконец прекратилась и слезы больше не затуманивают зрение, мне удается разглядеть девушку. Светлые, вьющиеся волосы, большие серые глаза, длинные темные ресницы, маленький, слегка вздернутый носик, на вид Оле не дашь больше восемнадцати.

— Мною сейчас только посетителей отпугивать, — усмехаюсь, понимая, что мне вряд ли что-то светит. И зачем я только согласилась, я же как балласт для нее, одного взгляда на меня достаточно, чтобы послать обеих.

— Глупости, — отмахивается девушка.

Ее, кажется, совершенно не смущает наше странное знакомство, не смущает то, что она вообще-то своими стараниями собственноручно создает себе дополнительную и, совершенно ей не нужную, конкуренцию.

И откуда такие берутся? Неужели такие люди еще не перевелись? Я помню, как девчонки цапались друг с другом за клиентов пожирнее, за право выйти первой, как рьяно держались за свои место, будучи готовыми в любой момент вцепиться в горло потенциальной сопернице. Про новеньких, которые бежали от нас сломя голову, наверное, и вовсе стоит умолчать.

Что уж греха таить, я за свое место тоже держалась, правда это не помешало одному мудаку законченному выставить меня, словно собаку дворовую, указав таким образом на место. А Оля, она казалась другой, словно не от мира сего, она, видимо, даже мысли не допускала, что я могу занять ее место.

Я больше ничего не говорю, не хочу казаться неблагодарной, мне тут помочь пытаются, но, когда машина останавливается у до боли знакомого заведения, я забываю, как дышать. А потом и вовсе начинаю смеяться, как припадочная. Нет, так просто не бывает. Это издевательство какое-то. Оля расплачивается тем временем с водителем и, поглядывая на меня обеспокоенным таким взглядом, открывает дверь и выходит, но говорить не спешит, видно, мой внезапный приступ смеха приводит ее в недоумение.

Я выхожу следом и практически сгибаюсь пополам, не в силах остановить эту совершенно неконтролируемую истерику. Это же надо было… не бывает таких совпадений, ну просто не бывает. Я даже не сразу замечаю, что мой истерический смех перерастает в тихие всхлипы. Да как так-то? Как можно вляпаться в одно и тоже дерьмо дважды?

— Эй, Вась, ты чего?

Понимаю, что выгляжу сейчас, как идиотка полнейшая. Стою посреди улицы, напротив заведения в котором проработала несколько месяцев, и из которого меня выставили сегодняшним утром, обвинив невесть в чем, даже не разобравшись, и бьюсь в истерическом смехе вперемешку с рыданиями.

— Вась, да что ж такое, — в голосе Оли появляются обеспокоенные нотки. Еще бы, она, наверное, думает, что у меня с головой не все в порядке. Вот только что нормальная была, мыслила адекватно, говорила. А тут вдруг внезапно в истерику очередную ударилась.

— Ничего, Оль, — произношу сквозь добавившуюся, ко всему прочему, икоту, стираю катящиеся с глаз слезы, стараясь привести в норму дыхание и хоть немного успокоиться.

Делаю глубокий вдох, еще один и еще, задерживаю дыхание, таким образом не давая себе разрыдаться еще громче и окончательно потерять связь с реальностью, потому что на этот раз Оля не такси вызовет, а санитаров. К тому же на нас уже косятся собравшиеся у входа девицы. И как только умудрились так быстро разнести по городу весть? Хотя, чему тут удивляться, не такой уж и большой у нас город, а «Дикая вишня» всегда на слуху. — Спасибо тебе, я пойду, ладно.

Сил нет ничего объяснять и желания, — тоже. Просто хочется убраться отсюда поскорее, чтобы не видеть это место, чтобы не напоминало оно лишний раз о том, какая я неудачница. Потому что достаточно мне на сегодня потрясений, достаточно этих качелей ненужных и эмоций неконтролируемых.

— Стой, — девушка хватает меня за руку, не позволяя сдвинуться с места. — Объясни, что происходит.

— Это тот самый клуб, из которого меня уволили, — громкий смешок вырывается против воли. — Стоило догадаться, — качаю головой и выдыхаю из легких обжигающий воздух.

— Подожди, — она хмурится, сводит брови, — ты хочешь сказать, что они…но ты же не виновата, а тут…это же золотая жила, — восклицает девушка, когда сопоставленные факты в ее голове наконец выстраиваются в ряд, давая общую, понятную картинку.

— Ладно, Оль, не бери в голову, я пойду, удачи тебе, — улыбаюсь девушке, она открывает рот, собираясь что-то сказать, а я уже разворачиваюсь, когда в нескольких метрах от нас останавливается огромный, черный автомобиль.

И отчего-то становится жутко, а по коже мороз пробегается. Я еще не вижу, но уже чувствую, знаю, кого сейчас увижу, и не ошибаюсь. Водительская и задняя пассажирская двери распахиваются практически одновременно, и из автомобиля показываются уже знакомый брюнет и его хозяин. Нет ни шанса остаться незамеченной, и я почти стону от тупости ситуации.

Если утром меня выставили за дверь на пустую улицу, то сейчас здесь явно будет представление для собравшихся невольных свидетелей назревающего конфликта. Я практически кожей чувствую на себе взгляд карих глаз брюнета несмотря на то, что они скрыты за темными стеклами очков.

Глава 7

Василиса

Следующие несколько дней я кручусь, словно белка в колесе, в поисках хоть какого-то выхода из ситуации. Несколько раз навещаю маму и каждый раз ухожу от нее с таким тяжелым грузом на сердце, что в пору вешаться.

Попытки уговорить ее на продажу нашей квартиры разбиваются о стену ее безграничного упрямства. А у меня руки опускаются от понимания, что бесценное время ускользает, как сквозь пальцы вода. И, наверное, я бы уже сломалась, потому что слишком много всего, слишком тяжело нести на себе груз проблем, решить которые ты просто не в состоянии.

Сломаться мне не дала Оля. Наше странное знакомство каким-то чудным образом переросло в дружбу. Жизнь — удивительная штука. После того неприятного случая, когда девушка практически впала в истерику и мы поменялись ролями, Оля вывалила на меня свою историю, пусть и опустила некоторые моменты — по ее словам — не столь важные.

Мы сидели в моей небольшой квартирке, за старым деревянным столиком на кухне, попивая дешевое вино из супермаркета и жалуясь друг другу на жизнь. Девушка рассказала мне о своем прошлом, о не радужном детстве и жизни в детдоме, об угрюмом брюнете, улыбавшемся исключительно ей одной и давшем ей прозвище «кнопка», потому что малюсенькая она была.

— Он защищал меня, сказки читал, коленки зеленкой мазал, а потом он в армию ушел, мне тогда восемь было, и через несколько месяцев погиб. Так я считала, так нам сказали, — рыдая рассказывала девушка, после первой бутылки дешевого пойла.

После она призналась, что работа эта нужна была ей не меньше, чем мне. Долги у нее, не ясно откуда взявшиеся, для меня не ясно, потому что говорить об этом даже на пьяную голову она напрочь отказалась. Я не настаивала, оставляя ей право на личное пространство и тайны. Меня тогда, словно по голове шарахнуло, сильно так, и я представила, каково ей, когда из-за совершенно чужой девицы, она потеряла шанс хорошо заработать.

Танцы в клубе, конечно, так себе вариант работа, но за деньги, которые там платили, можно было и на горло себе наступить. Вот она и наступила, впрочем, как и я. Вину я за собой почувствовала в тот же вечер, пусть и не услышала от девушки ни единого обвинения. И не придумала ничего лучше, как предложить ей пожить у меня на то время, пока в ее жизни не появится хоть какая-то стабильность. Потому что, как выяснилось в ходе того же пьяного разговора, из ее нынешнего жилища — комнаты, которую она снимала за небольшие деньги — ее попросили съехать в ближайшее время.

О том, куда делось жилье, по закону предназначенное выходцам из детдома, Оля опять решила умолчать, только посмотрела на меня со всей печалью мира во взгляде. Удивительно, как несмотря на не совсем трезвое состояние ей удавалось фильтровать информацию. В общем я прониклась и на следующий день девушка перекочевала в мою квартирку.  И не пожалела. Оно как-то легче переносить тяготы жизни, когда у тебя есть поддержка в лице собрата по несчастью.

Так и жили, хватаясь за любую работу, каждый вечер возвращаясь домой и валясь на кровать, не желая шевелиться и, порой, даже разговаривать. За мной все еще оставалась работа на банкетах, благо из агентства меня пока не поперли, но тех копеек, что я зарабатывала было явно недостаточно. Несколько раз я пыталась пробиться к конкурентам «вишни», но каждый раз мне указывали на дверь, потому что и своих красавиц у них было достаточно. А время шло, с каждым днем уменьшая шансы мамы на выздоровление. Болезнь прогрессировала и лечение требовалось дорогостоящее и комплексное, чего, к сожалению, в нашей городской больнице ей предоставить не могли. И я уже готова была на стену лезть от отчаяния и собственной беспомощности, когда в один из вечеров раздался неожиданный звонок с неизвестного номера. Сказать, что я удивилась — значит ничего не сказать. Вообще для моего состояния в тот момент было применимо совершенно другое слово, не совсем цензурное и весьма неприличное.

— Я оплачу лечение твоей матери, — словно обухом по голове приложили. В тот момент, когда я уже практически потеряла надежу. — Но у меня есть условие.

— Какое? — я знала этого человека, знала, что он ничего не делал просто так, особенно после того, как он выставил меня за дверь несколько дней назад.

— А тебе ли не все равно? Или уже не так нужны деньги?

Я промолчала, едва сдерживаясь, чтобы не выдать какую-нибудь колкость. Только практически погасшая надежда удерживала меня от грубости.

— Ты все еще там? — интересуется дядя Игорь, не дождавшись от меня ответа.

— Здесь.

— Через час я буду ждать тебя в офисе, не опаздывай, — проговаривает он в полной уверенности, что именно так я и поступлю, и отключается

Я понимаю, что он не просто так снизошел с высот своего самолюбия, понимаю: то, что он попросит взамен принесет ему гораздо больше, чем стоит лечение моей матери, иначе бы этот человек обо мне не вспомнил, но думать и гадать времени нет, у меня его вообще нет, а потому меньше чем через час я стою в приемной, перед дверью кабинета, из которого меня совсем недавно грубо вышвырнули.

— Приехала? — усмехается мужчина, когда, постучавшись, я вхожу в кабинет. — Проходи.

— Чего вы хотите взамен? — сразу перехожу к делу.

— Присядь, — кивает на стул напротив себя.

Делаю, как он велит, стараясь сохранять внешнюю невозмутимость. Достаточно того, что он понимает, насколько я сейчас от него завишу и умело этим пользуется. Даже сидит с видом победителя, хозяина жизни, а на меня, как на грязь под ногами смотрит или как на муху назойливую.  

— Вы обещали оплатить лечение мамы, взамен на…— напоминаю, потому что мужчина не торопится начинать разговор. А меня вся эта ситуация порядком напрягает, я не молчать сюда пришла и не его самолюбие тешить. Это не ко мне.

— Ты слишком борзая для твоей ситуации, — ухмыляется, словно кайф от происходящего получает.

— Я, пожалуй, пойду, — поднимаюсь показательно и улыбаюсь про себя, когда, подобравшись и стерев с лица ухмылочку, он меня останавливает.

Глава 8

Граф

— Что это? — перевожу взгляд с положенного перед моим носом планшета на лучшего друга.

— Ты же просил найти информацию на девчонку, вот, — он кивает на планшет. — Это разминка.

 Беру в руки гаджет. Какие-то новости, фотографии, яркие заголовки. Не сразу понимаю, в чем дело и для чего мне эта информация, пока мой взгляд не цепляется за знакомое личико. Новостная лента пестрит заголовками о предстоящей свадьбе Вячеслава Барского — сына бизнесмена и мецената Константина Георгиевича Барского, и некой Василисы Березиной, внезапно объявившейся невесте, о которой никто и никогда не слышал. Вчитываюсь снова и снова, не пропуская ни доли предоставленной информации, включая интервью будущих супругов. В целом ничего нового, ожидаемо. Очередная золушка.

— Я имел в виду несколько иного рода информацию, — протягиваю ему планшет, а у самого на душе кошки скребут. И с чего бы? — Впрочем, мне это неинтересно. Больше нет, можешь идти.

К моему удивлению, уходить Аид не торопится. Вместо этого отодвигает стул и садится напротив.

— Точно не интересно? — усмехается.

Раньше у него проблем со слухом не было и приказы мои он выполнял незамедлительно. А сейчас сидит передо мной, нагло ухмыляясь, и смотрит так, словно что-то сказать хочет, но остатки здравого смысла не позволяют ему продолжать.

— Что-то хочешь сказать? — спрашиваю, когда гляделки мне окончательно надоедают. Никогда не любил игру «угадай, что я хочу тебе сказать».

— Ну ты ведь не просто так попросил меня узнать о ней побольше. Что изменилось?

Пожалуй, стоило бы его послать подальше, работу свою делать, к примеру, а не со мной намеками говорить, словно я настолько глуп и не понимаю, к чему он клонит. Я сам, конечно, виноват. Впервые за долгое время дал волю эмоциям. Что-то в этой девочке не давало мне покоя со дня нашей последней встречи. То ли смелость ее и импульсивность, которой не хватало в моей размеренной жизни, то ли манера держаться несмотря на изначально проигрышное положение.

Я раз за разом прокручивал в голове ее слова, взгляд яростный, из которого разве что молнии в меня не летели, затрещину опять же, смелая девочка. И мне бы забыть о ней, как о неприятности мимолетной, а не выходило никак. Мысли то и дело сводились к ней. Может потому, что Лерку мне мою напомнила, пусть отдаленно, но все же. Нет, внешне они отличались разительно. Моя Лера была хрупкой, невысокой блондинкой, эдакий гномик с огромными карими глазами, с едва уловимыми золотистыми крапинками вокруг зрачка, которые проявлялись только на солнце, и милыми веснушками на пухлых щеках. Василиса же, по меньшей мере, на голову выше, брюнетка опять же, глаза ярко голубые, на мои чем-то похожие, кожа идеально чистая, словно мраморная. Мне удалось хорошо ее рассмотреть. Не похожи они были внешне, нет, но было что-то, что-то практически незаметное, какое-то особенное умение держаться, манера говорить та же. Сложно теперь сказать, что именно сыграло роль и откуда взялся тот внезапный порыв узнать о ней больше. Какой-то противный червячок никак не давал покоя. Все чаще возникало ощущение, что я ошибся. А ошибаться я не люблю. Однажды ошибка стоила мне всего, стоила жизни и дело даже не в том, что меня покалечили практически до смерти. Дело не в физической смерти. Я умер душой, мир вокруг словно померк раз и навсегда, просто по щелчку пальцев. Мой личный апокалипсис.

Тот день стал точкой отсчета, в тот день вместе с Леркиной жизнью прервалась жизнь беззаботного хакера Лехи Стрельцова, человека слишком правильного, в чем-то наивного и даже глупого. И, быть может, на этом история бы закончилась, если бы жизнь не была такой тварью и не оставила в живых пустую оболочку, жаждущую мести и крови. И некуда было деться от пустоты этой, только жажда мести частично ее заполняла, а потом и эта искорка пропала, потухла с последним истошным стоном человека, забравшего у меня жизнь. Вот тогда я окончательно потерял цель, существовал просто, пообещав сестре жить дальше, но не совсем понимая для чего.

Своими поступками я не гордился, я делал ужасные вещи, творил то, что нормальному человеку даже в самом страшном кошмаре не приснится, но так было нужно, так я стал тем, кем являюсь по сей день. Тенью, призраком, чье имя наводит ужас в определенных кругах. Я к этому не стремился, так вышло, побочный эффект.

Наверное, подобная репутация накладывает на людей свой отпечаток, и я привык, видимо, к тому, что мало кто решается мне перечить. А тут, девчонка совсем, сколько ей? Восемнадцать? Занозой засела в мозгу и не выковыряешь, я пытался. Может и погорячился я, вышвырнув девочку вместе с остальными, ведь кроме нее никто не перечил. Я, правда, в тот день решил, что это уловка нелепая, сколько я таких видел — не счесть. И забыть бы о брюнеточке, да вот незадача, мой больной мозг раз за разом напоминал мне о ее существовании. В общем-то и команду найти на нее все, что можно я дал только потому лишь, что хотел избавиться от навязчивых мыслей, заполонивших мое, и без того не совсем здоровое, сознание.

— Это уже не важно, я вижу, что у нее все хорошо, — качаю головой, но должного облегчения от подтверждения сложившегося о ней мнения, не испытываю. Скорее наоборот, словно хотел ошибиться. — Замуж выходит.

— Ты хоть в курсе, кто такие эти Барские? — Аид не сдается, а меня уже порядком раздражают эти потуги танцевать с бубном.

— А должен?

— Неплохо бы иногда понимать, кто тебя окружает.

— У нас с ним есть дела?

— Нет, но…

— В таком случае мне не обязательно знать даже о его существовании.

— Знаешь, что меня в тебе бесит? — он поднимается с места, и только потом добавляет: — Ты слишком упорно продолжаешь врать самому себе и отрицать очевидное.

— И что же это, позволь спросить? — откидываюсь на спинку стула и выжидающе смотрю на единственного друга.

— Эта девочка первая после Леры…

— Не смей, — обрываю его на полуслове и выставляю перед ним указательный палец в предупреждающем жесте. — Не смей произносить ее имя и сравнить…

Глава 9

Василиса

— Лицо попроще сделай, — хрипит недовольно Игорь, а я в очередной раз стискиваю зубы, чтобы не послать его куда подальше и только лишь состояние здоровья мамы меня останавливает. Из раза в раз напоминаю себе, что мне нужны его деньги.

Мы приземлились в столице на следующий же день, после заключения сделки. Оля до последнего была не в восторге от моего решения, даже рвалась поехать со мной, хотя бы на первое время, в качестве группы поддержки, но это было ни к чему. Ей не стоило в это вмешиваться. Я сама не знала, на что дала согласие и втягивать во все это другого человека, пусть даже косвенно, я не могла. Единственное, о чем я попросила подругу, заглянуть в больницу к маме и передать, что меня какое-то время не будет в городе. Сама я пойти не могла, она бы стала задавать вопросы, а я бы не смогла соврать, я и без того слишком многое от нее скрывала.

В аэропорту нас уже ждали, удивительно просто, как быстро все решилось, раз и все. У меня только один вопрос в голове крутился: зачем это все стороне жениха и ему самому? Впрочем, четкого ответа я не получила и по сей день. Мне лишь дали понять, что не стоит задавать лишние вопросы, раз уж согласилась на сделку — выполняй ее условия молча, я и выполняла. Глупо? Наверное. Но деваться уже было некуда.

Игорь яростно оберегал меня от любого внешнего влияния, видимо, боялся, что я передумаю и уйду в закат. Я ни шагу не могла сделать без него, или надзирателя, которого он ко мне приставил.

Со своим…женихом, до сих пор странно звучит, я познакомилась лишь спустя три дня после приезда в столицу, все это время мы проживали в отведенном нам доме, принадлежащем семье Барских. Все это казалось каким-то дебильным спектаклем, вопросов становилось все больше, а ответов не находилось. Знакомство состоялось в большом загородном особняке Барских, где в тот же вечер состоялся торжественный прием в честь помолвки старшего сына Барского и его невесты, никому неизвестной, Василисы Березиной.

Сказать, что я была удивлена такому повороту событий — значит ничего не сказать. Нет, я, конечно, знала, что тянуть никто не собирается, но и не думала, что знакомство с будущими родственниками и помолвка состоятся в один день. Мы прибыли в дом Барских еще до обеда, встретили нас довольно любезно. Само знакомство состоялось позже, когда явился виновник торжества.

И, наверное, в другой ситуации я была бы в восторге от своего жениха, просто плейбой с обложки глянцевых журналов: высокий такой, поджарый, волосы темные, зачесанные на бок, большие серые глаза, прямой нос, четко очерченные скулы, тонкая линия губ, растянувшаяся в улыбке, обнажая белоснежный ряд зубов.

Да, он черт возьми был идеален внешне и казался максимально открытым и доброжелательным. Говорил, казалось, искренне, каждое слово сквозило вежливостью. Но что-то не давало мне покоя, какой-то противный червячок грыз изнутри. Зачем подобному экземпляру нужна жена вроде меня? Та, которую он совершенно не знает, без рода и племени. Я не была ему равной партией, и мы оба это знали.

— Зачем вам это нужно? — спросила я, когда нам удалось остаться наедине. Мы как раз прогуливались вдоль тропинки, вдали от празднующих гостей. — Зачем нужна свадьба со мной?

— Это выгодная сделка. Разве нет? — он усмехнулся тогда, но совсем не так как прежде. В тот момент он был похож на скалящегося хищника, державшего в когтистых лапах барахтающуюся и все еще надеющуюся на спасение добычу.

— Не для вас, — не согласилась я, стараясь не заострять внимания на внезапно изменившейся атмосфере. — У меня ничего нет, с меня нечего взять.

— У вас есть имя, Василиса. Березины занимают определенное положение в наших кругах, у нас общие дела, прошлое в конце концов. Вы знали, что ваш отец должен был стать мужем моей тетке?

Я промолчала, потому что была ошарашена этим фактом. Да быть не может, ну не бывает таких совпадений, не бывает просто. Мое удивление было настолько огромным, что ноги внезапно перестали слушаться и следующий шаг я так и не сделала, замерла просто на месте, переваривая информацию.

— Удивлены? — он останавливается, заметив мое остолбенение.

— Немного, но в любом случае, я все еще не вижу объективных причин. Из общего с этой семьей у меня только фамилия, — я говорила на чистоту, не видя смысла юлить, к тому же, вероятнее всего, его отец, а может и он сам, уже выяснили всю мою подноготную и прекрасно знают, что за спиной у меня ни гроша нет. — Эта свадьба несет определенную выгоду мне, но не вам.

— Ошибаетесь, Василиса, в данном случае имени достаточно. Мне нужна жена со звучной фамилией, но при этом та, что не станет претендовать на мое состояние в случае чего. Думаете, легко найти такую среди светских львиц? Договорные браки — не редкость, и зачастую они намного крепче, чем браки, заключенные по любви.

— Господи, почему у меня такое чувство, что я на базаре оказалась, — качаю головой и делаю шаг, наконец выходя из ступора. — Вы нормальные браки заключать не пробовали? Как у всех? По любви?

Он промолчал тогда, помрачнел только, а потом и вовсе свернул разговор. А я вспомнила, что он вообще-то вдовец, вот уже пару лет. История болезненная, погибшая беременная жена, которую не довезли до больницы. Официальная версия — антифосфолипидный синдром, тромбы и открывшееся в результате кровотечение, которое не удалось остановить.

Я не знала, стоило ли верить тому, что было написано в интернете, но и нос свой решила не совать. В любом случае, я уже подписалась. Все что могла выяснила, а остальное… В целом Слава оказался неплохим собеседником и казался вполне адекватным, правда случались моменты, когда он, словно выпадал из реальности.

Единственный, кто меня действительно настораживал — отец жениха. Он будто приценивался каждый раз, когда смотрел в мою сторону, может просчитывал, не прогадал ли, наверняка Игорь хорошо с него поимел. Как бы там ни было, а такая спешка со свадьбой означала большую в ней потребность. Теперь, после разговора со Славой, я кое-что понимала. Понимала, почему я, но все еще не понимала, зачем вообще нужна была эта свадьба.

Глава 10

Василиса

Аид уходит, оставляя меня наедине со своими мыслями. Мне хочется остановить его, заставить объяснить, но по прошлому опыту общения я прекрасно понимаю, что ничего из этого не выйдет. Мне остается только ждать встречи с хозяином всего этого безобразия. Я стараюсь держаться, стараюсь не впадать в истерику, мне лишь нужно дождаться. Может это какая-то глупая, совершенно идиотская, ошибка.

Ошибка, которая может стоит жизни маме.

Я стягиваю с себя платье, практически сдирая его и не особо заботясь о сохранении целостности, хорошо, что молния сбоку — удобно. Потом подхожу к шкафу, в котором нахожу достаточно много вещей, они словно кричат, что я здесь надолго. Отбрасываю эту мысль и достаю с полок простые синие джинсы и черную футболку. А чего, не в платье же здесь гордо ходить. Есть альтернатива – бери. Смотрю на себя в зеркало и вижу прежнюю себя, почти.

В комнате, к моему удивлению, есть свой санузел, что не может не радовать. Усмехаюсь, когда нахожу в ванной огромное количество разных баночек, скляночек по уходу за всем, чем только можно. Это они всех своих пленников так встречают? Умываюсь наскоро, вытаскиваю из волос десять тысяч шпилек и, отыскав среди предоставленных мне вещей упаковку с резинками, собираю волосы в высокий хвост. А потом несколько минут просто бездумно брожу по комнате, то и дело возвращаясь к окну. Жду сама не зная чего. Проходит не менее получаса прежде, чем мне наконец надоедает бродить по замкнутому пространству, и я плюхаюсь на кровать, снова давая волю слезам и не замечаю, как проваливаюсь в сон.

— Василиса, — кто-то теребит меня за плечо, вырывая из объятий Морфея. С трудом разлепив опухшие веки, я натыкаюсь на стоящего рядом Аида. Мне требуется несколько секунд на осознание происходящего, и я подскакиваю, как ошпаренная. Как? Как я могла уснуть? Резкий подъем провоцирует головокружение и пошатнувшись, я почти заваливаюсь обратно на кровать, но меня вовремя удерживают за плечи.

— Что, что вам нужно, — вырываюсь из рук мужчины.

— Приведите себя в порядок и спускайтесь вниз.

— Зачем?

— Вы же хотели поговорить с Графом, — он снова усмехается и, кажется, эта усмешка скоро начнет преследовать меня в кошмарах.

После ухода Аида я осматриваюсь вокруг и понимаю, что на город уже опустилась ночь. Это сколько же я проспала? Подхожу к зеркалу, смотрю на свое отражение: волосы растрепались, веки припухли и понимаю, что не хочу с этим ничего делать. А если кому-то не нравится, пусть не смотрит и не удерживает меня здесь.

Внизу я слышу голоса, доносящиеся из кухни, и чувствую приятный запах жаренного мяса. Иду на звуки и как только появляюсь в помещении, разговоры прекращаются и взгляды четверых мужчин переводятся на меня.

— Добрый вечер, Василиса, — тот самый Граф сидит во главе стола, в то время как остальные занимают стоячее положение. Мужчина кивает и остальные, понимая без слов, просто разворачиваются и оставляют нас наедине. — Присаживайтесь, поужинайте.

— Я не голодна, — цежу сквозь зубы, едва сдерживая свой гнев. К чему этот цирк и игра в хорошие манеры? — Зачем я здесь?

— Как у вас обстоят дела с памятью, Василиса? — он говорит все также сдержанно и спокойно, даже взгляд не меняется.

— Что? — я не понимаю, к чему он клонит. — Не жалуюсь.

— Да? — он откидывается на спинку стула, вперяется в меня взглядом, и продолжает: — Тогда вы должны помнить, что я сказал вам в первую нашу встречу? Я не люблю, когда мне перечат. Я не спрашивал голодны ли вы, я попросил вас сесть и поесть. В моем доме я говорю — вы выполняете. Это правило вам придется запомнить.

— Я не просила об этом и не горю желанием находится здесь, и есть я тоже не хочу. Я лишь хочу получить ответы на свои вопросы и уйти отсюда. Вы не имеете права удерживать меня силой, это похищение.

— Я не повторяю дважды, Василиса, — он словно не слышит меня, а я демонстративно не двигаюсь с места. — Ну что же, в таком случае разговора не будет, вы можете возвращаться в свою комнату, — заключает он и принимается за еду, делая вид, что меня здесь нет. Ладно, черт с тобой, но после мы поговорим. Скрипя зубами, я с грохотом отодвигаю стул, нарочно давя на его спинку, и извлекая из этого действа омерзительные звуки, не говоря уже о том, что с особым удовольствием порчу паркет, оставляя на нем глубокие царапины, но мужчина никак не реагирует.

Сажусь за стол, но несмотря на умопомрачительный запах и урчание в животе, не представляю, как засунуть кусок в горло, понимаю, что не влезет. Приходится с силой впихивать в себя еду, но как не стараюсь, даже половины не съедаю.

— Вы не доели, — мужчина кивает на мою тарелку.

— Слишком много, я наелась, — отодвигаю от себя тарелку.

— Сомневаюсь, — произносит холодно, — но спишем на стресс. Сегодня.

— Вы должны меня отпустить, — говорю прямо, потому что он, кажется, не собирается возвращаться к разговору. — Я не могу здесь оставаться, я должна уйти.

— Это исключено, — все также холодно, а у меня внутренности сворачиваются в тугой ком от понимания, что никакая это не ошибка.

— Вы не можете, — я подскакиваю с места. — Зачем? Вы хоть понимаете, что натворили? — я срываюсь на крик, слезы застилают глаза, потому что это крах, крах всему. Этот человек

 просто по собственной прихоти, по непонятным мне причинам, рушит мою жизнь.

— Ты, правда, считаешь, что в твоем положении стоит повышать голос? — внезапно переходит на «ты» и сканирует меня холодным, пустым взглядом. И голос такой же: ледяной, до костей пронизывающий.

— Вы ни черта не понимаете? Отпустите меня, я должна уйти, от этого зависит человеческая жизнь! — прошу, чувствуя, как силы покидают меня. Как страх растекается по венам. Не за себя, за маму.

— Нет, Василиса, ты останешься здесь, — каждое слово обжигает, заставляет сердце биться чаще. Во что ты вляпалась, Лиса? И как теперь из этого выбраться?