Она принадлежит ему

Глава 1

Звуки агонии моей жены разносятся на весь этаж, когда я мечусь возле окна в зале ожидания роддома, то взъерошивая волосы, то сжимая их в кулаки.

Уже прошло четырнадцать часов с момента начала схваток, но проклятые двери операционной все еще закрыты.

Почему, черт возьми?

Разве она не должна уже родить?

И почему она так кричит?

Мои нервы скручиваются в тугие пружины от того, как сильно я хочу всю ее боль забрать себе.

Я, блядь, должен избавить Фел от мучений или хотя бы держать за руку, быть рядом, а не слоняться, как психбольной, в коридоре.

До того, как акушеры увезли мою жену, я находился с ней в специальной комнате и видел, как с каждым часом ее схватки усиливались и искажали ангельское лицо болезненной гримасой. Чувствовал, как Фел терпела это с выдержкой бойца, сжимая меня за руку железной хваткой.

Кажется, я до сих пор ощущаю жжение от ее ногтей, которыми моя воительница впивалась мне в кожу.

Я даже не хочу думать, какую боль она испытывает сейчас, если сквозь стены я слышу вопли и страдаю вместе с ней.

Сейчас я особенно жалею, что согласился на ее условие ожидать весь родильный процесс здесь и пребывать в полном неведении. А все из-за ее глупых убеждений, что после увиденного у меня пропадет к ней влечение.

Такое вообще возможно?

Очередной душераздирающий крик жены заставляет меня дернуться в сторону дверей, я готов уже выбить их с ноги, но Винченцо, сжав меня за плечо, убеждает этого не делать.

Я благодарен ему, что он хранит такое же молчание, как и я. Несмотря на то, что мне чертовски не нравится ждать и ничего не делать, пока она проходит через все круги ада в одиночку.

Может, если я прислоню пистолет к башке одного из акушеров, мучения Фел закончатся быстрее?

Нет, блядь, если я выкину что-нибудь подобное, скорее всего, моя жена направит этот же пистолет на меня, только вдобавок еще и спустит курок. И она бы точно сделала так, достань я сейчас сигарету и закури прямо здесь, в чем мой напряженный организм нуждается больше, чем в воздухе.

Я даже не удерживаюсь от удушливого смешка. Да, Филиция бы определенно пристрелила меня.

Несколько медсестер боязливо приближаются к нам и, практически не задерживаясь, проскальзывают мимо, быстро исчезая за поворотом.

Разумеется, они знают, кто я.

Возможно, я переборщил с охраной, изолировав весь этаж больницы, на котором рожает моя жена.

Конечно, к таким мерам мне не пришлось бы прибегать, рожай она дома, но врачи убедили меня не рисковать здоровьем жены и ребенка.

Невольно я вспоминаю первую жену - Мэл, держащуюся за круглый живот, и кровь вокруг нее, но, зажмурившись, быстро избавляюсь от ужасного образа. Этого больше никогда не повторится. Тот печальный отрезок моей жизни заставил меня сделать все, чтобы любое возможное осложнение у Фел не обернулось такой же трагедией.

Я даже думать не хочу о том, если бы дома ей не успели оказать должную помощь.

Хватит, черт возьми!

Я останавливаюсь и растираю усталое лицо ладонями, после чего распахиваю полы пиджака, уперев руки в бока, и бросаю нервный взгляд на часы.

Пятнадцать часов.

Твою мать.

Я измотан переживаниями и тревогой за ее жизнь целых пятнадцать часов. И даже не хочу думать, что все это время испытывала Филиция. Уверен, мои ощущения ничто по сравнению с ее муками.

— Какого черта так долго? — ворчу я, понуро качая головой.

— Эзио, наберись терпения, — начинает поучительным тоном Винченцо, — это нормальное время для родов. Бывают случаи…

Я обрываю своего подручного одним бешеным взглядом, которым врезаюсь в его серьезное лицо.

— Мне плевать, как бывает, ясно? — едва ли не рявкаю на весь коридор. — Мне важна только моя жена! — яростно сжимаю губы и тычу в него пальцем, понимая, что еще шаг, и я сорвусь с цепи.

Мне требуются все усилия, чтобы этого не сделать, ведь Винченцо все это время был здесь, рядом со мной, молча сопереживая за мою жену.

Убедив себя не пороть горячку, протяжно втягиваю носом воздух и, потерев ладонью затылок, выдыхаю. Винни тоже сохраняет молчание. Этот человек как никто знает, когда не стоит меня провоцировать. И за это я ему благодарен.

Однако прямо сейчас нет ничего желаннее, чем потерять самообладание и забыть просьбу своей жены, чтобы, наконец, ворваться в эти проклятые двери и убедиться, что с ней все в порядке.

И если бы не обещание, что ни я, ни один из моих людей не совершит ничего, что могло бы напугать людей в больнице, я бы уже душил врача, который за пятнадцать часов не смог избавить мою жену от страданий.

Твою мать.

Я не должен был обещать.

Я, черт возьми, никогда этого не делаю.

И в очередной раз я убеждаюсь в правильности такого принципа.

Скрещиваю пальцы рук на затылке и запрокидываю голову, прикрывая глаза и мечтая, чтобы ад, через который проходит Фел, закончился.

Я совершаю серию успокаивающих вздохов, как вдруг слышу громкий скрипучий крик.

Секунда, и внутри меня все замирает.

Я распахиваю глаза и чувствую, что не могу дышать. Особенно когда этот странный звук повторяется снова.

Он принадлежит ребенку.

Моему ребенку.

Тело резко каменеет, и мне трудно даже сглотнуть, в горле все моментально пересохло.

______________
Дорогие читатели! Приглашаю вас в очень-очень эмоциональную историю! Будет больно, будет волнительно и обязательно очень горячо :)

ВНИМАНИЕ: книгу можно читать отдельно, но кто хочет познакомиться с предысторией, можно заглянуть вот сюда - Она принадлежит ему, Мэри Ройс - читать книгу онлайн полностью, бесплатно на Литнет (litnet.com)

Прошу Вас поддержать историю лайком, комментарием и не забудьте добавить книгу в библиотеку ❤️
Ваша поддержка невероятно важна... для меня эта история очень непростая!

Глава 2

Мне требуются мгновения, чтобы посмотреть на Винченцо, который кивает и улыбается мне с пониманием, а после я улавливаю шум и оборачиваюсь, замечая, как из дверей выглядывает женщина в медицинской форме.

— Синьор Торричели, — слегка испуганно обращается ко мне медсестра, сохраняя между нами приличную дистанцию. — Вы можете пройти, — как только звучат эти слова, я срываюсь с места.

Не то чтобы мне нужно было ее разрешение, я просто-напросто сдерживал данное жене обещание.

Я уже практически обхожу медсестру, как она несмело протягивает мне халат.

— Наденьте, пожалуйста.

Выхватив тряпку, на ходу накидываю ее на плечи. Не сбавляя шага, тру затылок и шею, поворачивая голову из стороны в сторону.

Черт подери...

Я не нервничал так с тех самых пор, когда узнал, что Филиция сбежала.

Коридор заканчивается, и я захожу в просторный зал, светлый и стерильный до мозга костей.

Только слишком быстро все мое внимание состредотачивается на кушетке и людях, суетящихся вокруг моей жены.

Взгляд судорожно исследует обстановку.

Они кажутся мне взволнованными, и я ощущаю, как мои кулаки сжимаются, я не вижу ни лица Фел, ни ребенка.

Но моя ярость угасает, как только я замечаю сверток в руках медсестры и то, как она осторожно кладет его в руки моего ангела. Филиция со всей нежностью прижимает ребенка к своей груди, и в следующее мгновение я сталкиваюсь с картиной, разрушающей мой прежний мир в клочья, за жалкое мгновение создавая новый.

Я тяжело сглатываю, ощущая, как лоб покрывает испарина, потому что мне удается разглядеть черный чубчик волос, который Фел трогает тонкими пальчиками, а затем раздается гулкое кряхтение, вызывающее у Филиции нежную улыбку и блестящие дорожки слез на щеках.

Они неумолимо текут из ее прекрасных уставших глаз, но она еще никогда не выглядела более счастливой.

С каждой секундой ее лицо становится все мягче и светлее.

Она расцветает с маленьким комочком на руках, озаряя всех вокруг светом, который еще никогда не встречался мне в этом мире.

Поправив халат, я прочищаю горло, выдавая свое присутствие, и Филиция тут же обращает заплаканный взгляд васильковых глаз на меня, раскрывая дрожащие губы, словно хочет что-то сказать, но из ее горла вырываются лишь сдавленные звуки, поэтому она молча протягивает мне руку. И я не смею ей отказать в этом.

В тот же миг оказываюсь рядом.

Сжимаю влажную от пота ладонь жены и, опустившись на одно колено, прижимаюсь к ее влажному лбу своим.

— Поздоровайся с дочкой, — шепчет она натянутым голосом, когда я накрываю ее губы в поцелуе и убеждаюсь, что с ней все в порядке.

Я хочу закрепить это осознание на подкорке, поэтому, прижавшись носом к виску Филиции, с жадностью вдыхаю цветочных запах ее кожи и запечатываю его глубоко в легких.

Я должен позволить тревоге стихнуть.

Но вместо облегчения чувствую, как мое сердце сдавливает в груди какая-то боль.

Медленно сглатываю и поворачиваю голову, встречаясь с большими глазами маленького существа.

В этот момент весь мир замирает, единственное, что я слышу и вижу, как Филиция подавляет рыдания, позволяя маленьким пальчикам обвить свой.

— Прикоснись к ней, — ее голос тихий и прерывистый. — Эзио, она так ждала встречи с тобой.

Ком в горле причиняет боль, и мне не удается ее подавить.

Ни тогда, когда убираю влажную прядь с лица жены, ни после того, как провожу пальцем по раскрытой крошечной ладони дочери, которая за мгновение сжимается вокруг моего пальца и позволяет мне ощутить маленькую жизнь.

Не дыша, я наклоняюсь и оставляю мягкий поцелуй на чернявой макушке, после чего шепчу:

— Здравствуй, принцесса.

Глава 3

Под звук гулкого сердцебиения вставляю смятую сигарету между губ и чиркаю зажигалкой.

Запрокидываю голову, втягивая дым, который заменяет мне глоток воздуха, а затем выдыхаю его через нос.

Не выпуская сигареты, делаю еще одну затяжку, и так до тех пор, пока горечь туманом не заполняет мой рот, а после тяжелой волной опускается в горло.

Медленно сглатываю, надеясь, что вместе с горечью избавлюсь и от болезненного кома.

Но снова безуспешно.

Горло сковано эмоцией, не поддающейся какому-либо воздействию.

Будто что-то внутри рвется наружу.

Просит дать «ему» свободу.

И мне совершенно не знакомо это чувство.

Думаю, его просто не существует, потому что я не могу объяснить то, что чувствую. Оно кипятит кровь и кружит голову похлеще крепкого табака. Даже слизистая глаз будто охвачена огнем, и что-то, похожее на запоздалую слезу, скатывается по виску.

Наверное, поэтому я ощущаю себя оголенным проводом и не получаю должного расслабления от сигареты.

Я все еще сосредоточен на новых эмоциях.

Это…

Глухо усмехаюсь и качаю головой.

Это слишком всепоглощающе.

И такие люди, как я, не имеют права ни на что подобное.

Я был убежден в этом, пока сквозь окружающую темноту не увидел поистине что-то светлое.

Перед глазами до сих пор сияющее лицо Филиции, которое еще ярче озарилось особенным светом, как только ей впервые приложили к груди Афелию. Это тот самый момент, когда мать и ребенок соединяются в единое целое, но, как бы не хотелось их оставлять, мне пришлось это сделать.

Смутил ли меня вид обнаженной груди?

Нет, разве что я допустил неприличные мысли в столь неуместный момент.

Почувствовал себя лишним?

Что-то вроде того.

И, видимо, выражение моего лица дало понять это Фел, но даже просьба не отпускать ее руку и слова о том, что я часть их мира, не убедили меня остаться.

Возможно, мне просто нужно было время, чтобы перевести дыхание и принять тот мир.

Фел тоже нужно это время.

До сих пор не пойму, как после стольких часов криков и боли она выглядит счастливой, как никогда прежде я ее еще не видел. С каким трепетом она гладила чернявую макушку дочери и целовала ее, улыбаясь так, словно и не было тех страданий, которые я слышал в коридоре и мучился вместе с ней.

А стоило мне самому встретиться с большими, гипнотическими глазами Афелии, как все остальное потеряло значение.

Посмотрев в них, проваливаешься в какое-то забвение.

Есть только этот миг.

А все, что было до, меркнет на фоне теплого прикосновения собственного ребенка.

Однако на руки я взять ее так и не смог, боясь причинить боль.

Мои руки… они принадлежат чудовищу и не имеют права прикасаться к маленькой копии ангела.

Мысли обрывает тяжелая ладонь, опустившаяся на плечо, и, открыв глаза, я поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Винченцо.

— Прими мои поздравления, Эзио, — ухмыляясь, он трясет меня за плечо. — Ты заслужил это.

— Спасибо, Винн.

Я киваю ему и, накрыв его ладонь своей, сжимаю с благодарностью.

— Она закончила кормить?

— Да. Сейчас ее переведут в палату.

— А ребенок? — докуриваю последнюю затяжку и выпускаю облако дыма, прежде чем развернуться лицом к подручному и потушить брошенный окурок ботинком.

— Твою дочь сейчас вымоют, переоденут и принесут к Филиции в палату. Иди к ней, Эзио. Она звала тебя.

Я киваю, ощущая приятное тепло в груди от этих слов.

Она звала тебя.

Мне это нравится.

Мой мотылек нуждается во мне.

Но как только я делаю шаг в сторону больницы, раздается несколько выстрелов, а следом меня оглушает ударной волной, прежде чем я оказываюсь прижатым к земле тяжестью тела Винченцо.

Гул в ушах не позволяет мне прийти в себя так быстро, как бы мне хотелось.

И требуются минуты, чтобы осознать, что произошло.

Как только сквозь белый шум я улавливаю голос Винченцо и отдаленные крики паники, тут же сбрасываю его с себя и подрываюсь на ноги.

— Нет, нет, нет… — хрипло слетает с моих губ, пока я пытаюсь прийти в себя, пошатываясь и в неверии осматривая частично разрушенное здание.

Я должен уже быть там, но что-то удерживает мои ноги на месте. Они будто застряли в болоте, пока ужасающее понимание душит меня голыми руками.

Опасность сковывает сердце в колючие кандалы и за жалкое мгновение раздавливает его в фарш.

Потому что этаж, на котором находятся моя жена и ребенок, охвачен огнем. Нет…

— Звони Массимо, пусть готовит машину! — рявкаю подручному и, тряхнув головой, устремляюсь в горящее здание.

На ходу ощущаю что-то теплое, капающее из носа, и вытираю влагу рукавом, уже перепрыгивая лестничные пролеты.

Страх с каждой секундой завладевает мной все больше и больше. Я забываю дышать, пока легкие наполняются гарью и густым дымом, сквозь который я пробираюсь практически на ощупь и уже в следующее мгновение натыкаюсь на своего солдата.

— Босс, на нас напали…

Я хватаю его за лацканы пиджака и встряхиваю, чтобы прорычать в лицо:

— Где ребенок?

— С вашей дочерью все в порядке, босс… та часть здания не пострадала…

Не дослушав его, я отталкиваю солдата и бегом пускаюсь в родильный зал, где меня сразу же оглушает плач Афелии.

Быстро обвожу плохо освещаемое помещение растерянным взглядом и, наконец, нахожу взволнованную медсестру, сжавшуюся в углу.

Она крепко прижимает кулек к груди и пытается успокоить младенца, воинственно сдерживая свои слезы. Только у нее нет времени на это.

Я стремительно подхожу к ней вплотную, вынуждая женщину дернуться, после чего уже порываюсь взять ребенка, как меня что-то останавливает. И это я сам. Потому что я не контролирую себя. Я не могу взять дочь. Потому что причиню ей боль. Но на раздумья нет времени, поэтому, не теряя его, я хватаю медсестру и как можно осторожней волоку ее за собой.

— Лишних вопросов не задавай. Поедешь туда, куда скажут, так что советую не глупить и выполнять все, что потребуется. За жизнь моей дочери отвечаешь своей, — диктую сдержанным тоном, выводя женщину с ребенком на руках в коридор, где сталкиваюсь с подоспевшим Винченцо.

Глава 4

Сейчас моим людям может показаться, что я слишком спокоен для сложившейся ситуации.

Таким я могу быть, даже когда агония внутри меня вовсю ломает кости.

Они крошатся прямо под кожей от чувства вины и потери.

Однако никому, кроме меня, это знать необязательно.

— Нужно нанести ответный визит узкоглазым, — я говорю тихим приказным тоном, уперев локоть в подлокотник и сконцентрировавшись взглядом на фигурке фрезя, которую кручу между пальцев. — Мы ударим по всем их складам с оружием. И убедись, чтобы они сгорели дотла.

— Мы не можем утверждать, что это были Якудза, — замечает Винченцо.

Я резко поднимаю голову и смотрю на него.

Мне требуется несколько секунд, чтобы сосредоточить взгляд. Перед глазами до сих пор стоит красная пелена и трудно дышать.

Несколько дней до родов Филиции я толком не спал и не ел, как и еще сутки после того, как ее забрали у меня. Но мне сейчас нет дела до такой ерунды.

Возможно, поэтому пропускаю мимо ушей сказанное выше.

— Возьми нужное количество солдат и хакеров. Все, что тебе понадобится для достижения цели, Винченцо.

— Босс. — Медленно перевожу взгляд на говорящего.— Пули, которые мы нашли на месте происшествия, принадлежат русским… — старший солдат делает паузу, вынимая из внутреннего кармана пиджака маленький прозрачный пакетик и протягивает его мне. — Думаю, они тоже замешаны в нападении.

Поставив шахматную фигуру на стол, я забираю из рук Массимо гильзы и тщательно рассматриваю доказательства, прежде чем произнести мрачно:

— Наши потери?

— Пятеро, босс. Карлучи, Торе, Амадео, Джулиан и Киро.

Я по-прежнему смотрю на гильзы, монотонно постукивая указательным пальцем по бедру, пока из-за стола не поднимается Винченцо.

— Но нашли только четыре тела, — тихо бормочет он, обходя свой стул и опираясь на него руками. — Три из них опознали, судя по всему, они были застрелены из русского оружия, а вот тело четвертого сильно обгорело, так как было найдено в самой поврежденной части здания. Нужно ждать экспертизу.

— Что ты хочешь мне этим сказать?

Медленно, я поднимаю свой взгляд, но только для того, чтобы Винченцо контролировал свою речь.

— Говорю как есть, Эзио. Это либо Торе, либо Киро, либо…

Уловив его мысль, я резко опираюсь ладонями на стол и приподнимаюсь, нависая над всеми сидящими большой тенью.

— Не говори мне этого! — предупреждаю, тыча пальцем в Винченцо, а потом, тяжело дыша, обвожу яростным взглядом уже всех остальных. — Никто не смеет мне говорить, что моя жена погибла. Это всем понятно?

Я получаю серию молчаливых кивков.

— У вас что, блядь, нет голоса? — бью ладонью по столу так, что все на нем начинает дребезжать. — Отвечайте, мать вашу!

— Да, босс, — гулким хором отдают честь Массимо, Джовани и Антонио. Каждый из них контролировал свою зону на этаже, где рожала Фел. И они единственные, кто уцелел в том крыле.

— Будет лучше, если кто-нибудь из вас вспомнит, что было необычного. Они не могли пробраться незаметно. — Делаю паузу и продолжаю хриплым шепотом: — Если им никто не помог.

— Ничего подозрительного не было, босс, — Массимо берет слово. — По крайней мере, в нашем крыле.

— Просто напомню всем вам, — отталкиваюсь от стола, распрямляю плечи и взъерошиваю пальцами макушку волос, — каждый из вас отвечал за безопасность моей жены. И у меня не уйдет много времени на поиск крысы. — Нервно провожу языком по зубам. — А она среди нас уже давно. Так что, либо вы поможете ей высунуть свой грязный нос, — тычу пальцем в каждого присутствующего, — либо я отрежу ваши собственные.

— Эзио, послушай меня внимательно, — начинает мой подручный, и его фамильярный тон провоцирует меня сорваться с места, чтобы обернуть вокруг его глотки чертов красный галстук и затянуть до посинения. Но каким-то образом мне удается сдержать эмоции на привязи и позволить Винченцо высказаться.

— Никто из нас не желает зла Филиции. Если крыса и была, то она сейчас точно не среди нас. Но утверждать подобное можно будет только после экспертизы. Неопознанное тело может принадлежать кому угодно. Как нашим солдатам, так и твоей жене. Или, в конце концов, тому же медицинскому работнику. Мы не знаем наверняка. И не стоит забывать про завалы, которые еще расчищают спасатели в поисках жертв. Я молюсь, чтобы там не обнаружили твою жену. — Кадык на его горле дергается, и Винни замолкает, устало растирая лицо ладонью. — Но ты ведь понимаешь, что, окажись она у тех же Якудза или Братвы, это не будет твоим гребаным спасением.

Мои челюсти сжимаются до зубной боли, и я раздраженно выдыхаю, после чего упираю руки в бока, пристально изучая лицо подручного.

— Как только я выясню, у кого она, — оскаливаюсь и поднимаю палец вверх, шагая вперед: — мы нанесем ответный удар. Мы, блядь, начнем эту войну.

— Мы не можем сейчас позволить себе войну вслепую! Мы не знаем, у кого из них Филиция! И не забывай об обязательствах перед новорожденной дочерью! — впервые Винченцо повышает на меня свой голос, чем останавливает на полушаге к нему.

И только убедившись, что его слова дошли до моего затянутого красным туманом мозга, он нервно сглатывает, играя желваками.

— Только по этой причине я скажу то, что тебе не понравится. Возможно, сложится так, что Филицию так и не удастся вернуть, но сейчас ты должен думать, как босс: хладнокровно, рассчитывая каждый свой шаг, как и всегда. Ты должен беречь себя ради той маленькой девочки, которая очень нуждается в своем отце, — голос подручного становится тихим и мудрым. — Поверь мне Эзио, Филиция бы сказала тебе то же самое. Она бы хотела, чтобы ее дочь росла в безопасности, которую никто не обеспечит лучше, чем ты.

Винченцо кладет руку на мое плечо.

— Не вини себя. Она часть этого мира. Ты делал все что мог.

Он крепче сжимает мое плечо и трясет меня.

— И, как только мы будем готовы к войне, сразу же уничтожим всех, кто осмелился забрать у тебя самое дорогое. Но для этого мы должны найти хотя бы два клана, которые пойдут с нами в эту войну. И они должны понимать, какие могут быть последствия.

Глава 5

И не забывай об обязательствах перед новорожденной дочерью.

Подлый ублюдок.

Это был гребаный отрезвляющий удар с его стороны.

Я и сам понимаю, что должен уберечь хотя бы маленькую часть Филиции. Должен сделать все грамотно. И не допустить, чтобы из-за моего эгоистичного желания спасти жену все пошло прахом.

Винченцо прав.

Тысячу раз прав.

Я должен мыслить хладнокровно, отключить эмоции, но, блядь, не могу этого сделать. Меня выворачивает наизнанку и скручивает жгутом. Эта беспомощность, она… убивает меня. И мне требуется вся сила воли, чтобы не думать о том, что сейчас происходит с Фел.

Они не посмеют.

Нет…

Они не тронут ее.

А ведь однажды посмели. И тронули.

Это проклятое воспоминание всегда причиняет мне боль, и я мечтаю вычеркнуть его из памяти, но тщетно.

Снова пытаюсь убедить себя, что война не лучший выбор, чтобы справиться с ситуацией, но, если бы не Афелия, я бы не остановился и пустился в самое пекло за Филицией. И плевать на последствия…

Только не теперь, когда жизнь моего ребенка зависит от меня, они с Фел обе, как на чашах весов. И пока одна из них перевешивает, я не могу поступить правильно.

Черт подери!

Да нет правильного выбора.

Любой мой выбор станет перевесом в одну сторону!

Откинувшись в кресле, смотрю на бутылку виски в шкафу, испытывая нестерпимое желание обжечь горло янтарной жидкостью и потеряться в дурмане.

Хотя бы на одну ночь.

Лишь алкоголь способен отключить меня от реальности и приглушить то, что просачивается в мои внутренности сквозь кости подобно серной кислоте.

Тяжело сглатываю и ударяюсь затылком о подголовник.

Мне нужно поспать.

Но пока мой мозг насилует сам себя по кругу, я просто-напросто не в состоянии этого сделать.

Как я могу спать, когда мой мотылек лишился крыльев?

Они вырвали их у нее, забрав от новорожденной дочери, и мне остается только молиться, чтобы проклятая болезнь не стала ее спасением.

Дежавю. Гребаное дежавю.

Ненавижу то, что это происходит вновь.

Словно призрак прошлого, нависающий сейчас над этим домом, смеется мне в лицо, убеждая в том, что Фел никогда не была моей.

Но Филиция была моей.

Ведь только она оказалась способной принять мое истинное «я».

Эта девушка любила меня со всем моим злом и тьмой, которые всегда жили во мне. Она видела их без прикрас. И мне нравилось, что перед ней я мог ничего не скрывать.

Фел тоже это нравилось. Мы оба были испорчены.

Она — мной. Я — кровью, в которой родился.

Но Фел любила во мне даже то, чего у меня никогда не было. Душу. Она достигла той глубины, где ее ждала погибель, как и всех, кто туда пытался заглянуть. Но вместо того, чтобы погибнуть, она принесла туда тепло и свет.

Однажды это сделала и ее сестра, только у Мэл всегда была моя поддержка, а Филиция добиралась до моего темного пристанища, где я предпочитал закрываться от мира и самого себя, в одиночку.

И у нее получилось это только потому, что она не такая хрупкая и зыбкая, как Мелоди, которой было сложно принять наш мир. И тем более меня настощего.

Этого монстра я Мэл, разумеется, никогда не показывал, иначе ее любовь ко мне разрушила бы прекрасного лебедя намного раньше. Раньше чертовой болезни. Как цунами разрушило бы землю.

Что касается Фел… Она другая, такая же, как и я.

Порочная. Безрассудная. Опасная.

С ней я должен был быть честным с самого начала.

А вместо этого много лет отравлял своим безразличием.

Заставил жить в одиночестве, которого она не заслуживала.

Это ее убивало.

Я видел и из-за этого терял контроль.

Но я лишь пытался поступать правильно, как это сделал бы хороший человек. Пытался держать Фел как можно дальше от себя. А она не прекращала попыток доказывать мне, что такие злодеи, как я, еще способны любить.

Не прекращала искать себе уголок в руинах моего черствого сердца.

Как маленький мотылек — в своем темном коконе.

И даже когда я был на грани жизни и смерти, затерянный среди мрака, она была рядом. Звала меня. После всего, что я сделал, Филиция по-прежнему жила мной. Не оставляла ни на миг. Пока я шел сквозь плотный туман на ее голос.

Четыре месяца моя жена не теряла надежды.

Четыре месяца.

Только за это я должен бороться за нее. И прийти к ней снова.

Но если я не успею... В горле вибрирует гулкий рык.

От одной этой мысли мои кулаки сжимаются до хруста в костяшках.

Нет, блядь, тогда я убью самыми изощренными способами каждого, кто коснется ее фарфоровой кожи, каждого, кто попытается оставить свой след там, где владею только я.

Больше не в силах сохранять маску спокойствия, я подрываюсь с кресла и разбиваю ее криком, яростным и причиняющем моему горлу боль, громя все, что попадается мне под руку.

Звук бьющегося стекла заглушается моим очередным воплем.

Сейчас во мне нет ничего кроме боли и ненависти. И я позволяю отравляющим меня эмоциям выплеснуться наружу, вместе с осколками стекла, перевернутым столом, шкафом и разможженными костяшками пальцев, с которых лишь сейчас ощущаю, как неспешно падают теплые алые капли.

Но как только замираю посреди разрушенной мебели, опьяненный ложным облегчением от физической боли, все возвращается вновь, сворачивая кипятком кровь в венах.

Рвано втягивая ртом воздух, я устремляюсь на нетвердых ногах в душ, чтобы успокоить разгоряченную кровь.

Я не могу себя контролировать, когда дело касается Фел.

Особенно в ее отсутствие, которое ощущается черной дырой в груди. Я просто схожу с ума от осознания, что она вне досягаемости. А это, черт возьми, недопустимо.

Не сейчас, когда кругом сплошной хаос.

Я и сам становлюсь хаосом.

Однако мне необходимо собраться и сосредоточиться на поисках Фел.

Тяжело дыша, на ходу избавляюсь от одежды, буквально срывая с себя рубашку, заставляя кожу вспыхивать от резких движений.

5.1

На последних сроках беременности Филицию часто бросало в жар, и привычка забирать волосы в высокий пучок стала ее панацеей.

Я даже предлагал ей состричь длину, только она отказалась из-за глупых суеверий.

А ведь в нашем мире они совершенно не играют никакой роли.

Мой наивный мотылек.

Надеваю резинку на руку и снова приникаю к ней носом, вдыхая нежный запах жены, болью оседающий в недрах легких.

Но вдыхая его, мне удается увидеть пшеничные локоны, слегка вьющиеся на концах, соболиные брови, особенно прекрасные в гневе, большие голубые глаза, сияющие светом весеннего неба, и губы, с причудливой выемкой под нижней, мягкие, контур которых сводит с ума и манит к ним прикоснуться.

Где же ты, la mia falena?

А потом, сквозь гул в ушах, я улавливаю… плач ребенка.

Откуда ему взяться в моем доме?

Я не успеваю подумать об этом, как пронзительный звук вновь вторгается в водоворот тяжких мыслей о Фел, и когда я понимаю, что это действительно рыдания ребенка, то возвращаюсь в реальность и открываю глаза, теряя мираж любимой женщины.

С минуту я ожидаю, что ребенка кто-то успокоит, но этого не происходит, и тогда ноги сами несут меня на звук, похожий на зов о помощи.

Я придушу медсестру только за то, что она позволяет маленькому созданию надрывать свои голосовые связки!

А когда не нахожу ее в комнате, где она, черт возьми, должна была быть с моей дочерью, я прихожу в еще большее бешенство.

В стремлении успокоить маленькую Афелию я уже бросаюсь к ней, но стоит мне приблизиться к люльке и увидеть заплаканные, раскрасневшиеся щеки ангела, в груди что-то щелкает, призывая меня к чему-то разумному, и только это удерживает мои руки — руки убийцы — подальше от малышки, чтобы не причинить ей еще большего вреда.

Раздраженно взъерошив волосы, я вылетаю из комнаты, пытаясь игнорировать крик дочери.

С каждой секундой я все больше и больше напоминаю собой оголенный провод и, выцепив первого попавшегося солдата, хватаю того за грудки, чтобы процедить сквозь зубы:

— Где она?!

— Вы о ком, босс?

— Гребанная медсестра! — встряхиваю еще раз. — Где она?!

— Босс, она отправилась в магазин с Фабио. Женщина сказала, что ребенок хочет есть, а в доме ничего нет.

— И что, мать твою, мне сделать с этим? Я не знаю, как успокоить ее! Она могла написать чертов список и отправить любого из вас, идиотов! Я не давал распоряжения отпускать ее! Не разрешал ей оставлять мою дочь одну. Что, по-твоему, мне нужно сделать, чтобы ребенок перестал надрываться? Что, блядь?

— Босс… — невнятно бормочет парень, — попробуйте покачать ребенка…

Покачать ребенка.

Сжав пиджак крепче в кулаках, я отталкиваю от себя умника и ухожу прочь.

Мне хочется испытать его череп на прочность. Надеюсь, у этого парня он крепкий. Но солдат не виноват в том, что я не могу взять собственного ребенка на руки, и это убеждает меня не делать глупостей.

Если бы не этот плач, который отражается от каждого угла дома, мне было бы проще сохранять самообладание. Но он не прекращается, и я не могу сосредоточиться ни на чем другом.

Возможно, ребенок действительно плачет от голода, но в проливающихся слезах маленького ангела я слышу боль. Страдание. И тоску. Она скучает по ней.

Наша дочь нуждается в Фел так же, как и я.

Все это бьет по мне с разных сторон, и я даже не замечаю, как вновь тянусь на этот крик и поднимаюсь наверх.

С каждой секундой дышать становится сложнее.

А когда я дохожу до кроватки, в которой лежит в одиночестве моя дочь, сердце сжимается и падает. Ниже и ниже.

И чем ближе я к дочери, тем глубже проваливаюсь в собственный страх.

Новый крик заставляет меня крепче сжать края люльки. Но я должен дать ей почувствовать, что она не одна. Что я тоже тоскую по ее маме. И поэтому, вопреки всем предрассудкам о монстре, беру Афелию так, словно она бабочка, и я боюсь испортить пыльцу на ее крылышках. Со всей нежностью, на которую способен, удерживаю маленькую головку дочери и усаживаюсь на край кровати.

— Я тоже скучаю по ней, — укладываю ее на колени, только плачущий комок не успокаивается.

Ее плач заглушает мой голос, и так Афелии никогда не услышать меня.

Не в силах терпеть страдания дочери, зажмуриваюсь и утыкаюсь своим лбом в ее крошечную головку.

Горечь сковывает горло, и от нее же горят глаза.

— Мне тоже ее очень не хватает, — хрипло вырывается из напряженного горла. — Ты слышишь меня, Афелия? — качаю головой, потираясь о бархатную кожу ангела. — Твоя мама сильная, и я очень скоро верну ее к нам. Домой. Я обещаю тебе, il mio angelo. Обещаю.

Мои плечи начинают содрогаться от беззвучных рыданий, когда я прижимаюсь губами ко лбу дочери и, не раскрывая зажмуренных глаз, позволяю боли утихнуть рядом с теплым комочком.

Только сейчас я понимаю, что звуки надрывных рыданий сменились тишиной, нарушаемой лишь моим рваным дыханием.

Медленно, я отстраняюсь от дочери и раскрываю глаза.

Мне требуется время, чтобы зрение прояснилось от мутного тумана, а когда это наконец происходит, я встречаюсь взглядом с большими голубыми глазами.

В один миг внутри все замирает.

Потому что прямо сейчас на меня смотрит моя Фел.

Моя маленькая копия Фел.

Глава 6

— Синьор… — медсестра испуганно смотрит на меня, — я… я не могу принять ваше предложение.

— А это не предложение, синьора Бьянка. — Откидываюсь в кресле, складывая перед собой руки в замок. — Я ставлю вас перед фактом. Вы продолжите ухаживать и присматривать за моей дочерью, пока ее мать не вернется. Разумеется, за это вы получите хорошие деньги, которые смогут покрыть все ваши долги, кредиты и обучение сына.

В моем тоне нет угрозы, но спокойствие, с которым произнесены слова, оказали куда больший эффект, и у женщины дергается горло.

Моим людям не потребовалось много времени, чтобы добыть всю необходимую информацию о семье Бьянки.

Я люблю быть на шаг впереди, прежде чем начинать какие-либо переговоры.

— Синьор Торричели, — ее голос надламывается. — Я благодарна за такую возможность, но, боюсь, не могу бросить свою семью… Умоляю! Будьте благоразумны…

Я резко обрываю эту слезную мольбу небрежным жестом руки, и синьора Бьянка тут же закрывает рот, сжимая края цветастой кофты дрожащими пальцами.

— Ваша семья ни в чем нуждаться не будет. Даю слово.

Киваю с невозмутимым выражением лица, пытаясь не позволить красной пелене гнева затопить меня.

Но эта женщина намерена испытать мое терпение, потому что продолжает стоять на месте, а потом снова бормочет:

— Меня может заменить любая другая медсестра или же няня. Я могу посоветовать хорошего спе…

Цокнув, качаю головой, монотонно постукивая указательным пальцем по бедру.

— Это не обсуждается, мне не нужен никто другой, моей дочери подходите вы, — я все еще продолжаю говорить ровным голосом.

Уверен, мне это удается только благодаря тому, что сегодня я смог поспать хотя бы несколько часов.

Маленький ангел. Все дело в ней.

После того, как медсестра вернулась и забрала из моих рук Афелию, чтобы покормить, я пребывал в странном состоянии, все еще чувствуя тепло и запах своей дочери.

Не в силах подняться, откинулся на спину и, перебирая пальцами резинку Фел, просто закрыл глаза.

Не знаю, каким образом, но наше короткое общение с дочерью, всего один миг слабости и уединения, ослабил петлю на моей шее.

Только та самая петля вновь норовит затянуться вокруг горла.

Игнорирую внутренний дискомфорт и окидываю предупреждающим взглядом медсестру:

— Возвращайтесь к своей работе, синьора Бьянка, пока я не передумал, — говорю убедительно. — Вам не понравится, если это произойдет.

Женщина с трудом сохраняет самообладание, она боится и даже обещание денег не убеждает ее остаться в этом доме. Но ей придется. И, если все пройдет без ее глупых выходок, мы сможем расстаться достойно.

— Синьор Торричели, — медсестра выказывает почтение кивком и, дождавшись от меня позволения, разворачивается и покидает мой кабинет.

Каким бы эгоистичным ублюдком я ни был, то, что мне дорого, всегда будет превыше других интересов. Всегда.
Но, даже решая вопрос о благополучии своей дочери, я не прекращал думать о Фел.

А теперь, оставшись наедине с убийственными мыслями, я могу полностью сосредоточиться на ней.
Малейшая оплошность позволила моим врагам ухватиться за Филицию и использовать ее ради возмездия.

Это лишь вопрос времени.

Теперь ни один кусок дерьма не упустит возможности пошантажировать меня.

Много лет никто не получал такой возможности, потому что я просто не давал им ни единой зацепки. После смерти Мэл у меня не было слабых точек. Я был неуязвим. И так и должно было оставаться. Но все изменилось, когда Фел разломала мои ребра и залезла туда силой, заставив мое обледеневшее сердце забиться в такт человеческому.

После этого все пошатнулось. И я уже не мог ничего поделать. Сколько бы ни прикладывал усилий, сколько бы ни пытался вырвать ее оттуда бесследно. Она рикошетом возвращалась к моему сердцу после каждого удара. А сейчас оно вновь остановилось. И даже маленькому ангелу не под силу изменить этот факт. Это сердце полностью в хрупких руках Фел.

Поэтому я должен рассчитать в своей голове каждый шаг, каждое движение и план. Ведь чем дольше моя жена находится в чужих руках, тем больше вероятности, что монстр, живущий во мне, вырвется наружу. Разорвав остатки моей человечности на кровавые ошметки.

Нетерпеливый стук в дверь заставляет меня вернуться в реальность, и я только сейчас ощущаю, как дотлевший фильтр обжигает мои пальцы.

Я даже не помню, как закурил.

— Проклятье, — ворчу и, встряхнув головой, тушу остатки сигареты в пепельнице. — Войдите.

Я провожу ладонью по лицу, в то время как проворачивается ручка, а когда поднимаю усталый взгляд, то застываю им на женской фигуре в дверях.

Глава 7

В ядовито красном костюме, Джиа врывается в мой кабинет как снежная буря. Ярость и отчаяние, которые я вижу в ее глазах, кричат намного громче, чем…

— Какого хрена я узнаю об этом из новостей?! — яростный голос бьет по моим барабанным перепонкам.

С мучительным мычанием я прикрываю глаза и не открываю их, пока влетевшая фурия не нависает надо мной.

— Почему ты не позвонил мне, Джаро?!

Сжав челюсти, я разминаю шею ладонью, после чего занимаю удобную позицию и окидываю пустым взглядом разъяренную женщину, воинственно стоящую передо мной.

Я все еще нахожусь в какой-то прострации между бесчувствием и желанием убивать.

— Я планировал связаться с тобой позже.

— Позже?! — она гневно вскидывает руки. — Ты что, черт возьми, издеваешься? Твоя жена в руках каких-то ублюдков, а ты еще чего-то собирался ждать?!

Ее горячий средиземноморский темперамент и желание пролить кровь вызывает у меня едва заметную улыбку, больше похожую на оскал.

Этим мне она всегда нравилась.

Появись Джиа день назад, когда я еще не решился взять свою дочь на руки, я бы в тот же миг выполнил то, что сейчас вижу в ее глазах.

Ярость и желание убивать за Филицию.

Мне не хочется ничего больше, чем встать и принять этот вызов.

Но существуют риски, которые я смог более здраво осознать сегодняшним утром и теперь обязан их учитывать.

Однако Джи сейчас проходит стадию разрушения, так же, как и я вчера, и ей плевать на последствия, ведь она не может мыслить трезво только по одной причине: однажды эта девушка была на месте Филиции, и ей прекрасно известно, на что способна противоборствующая мафия.

— В нашем мире есть правила, Джиа, которые тебе прекрасно известны. И прежде, чем их нарушать, стоит понять границы.

Мой спокойный тон действует на Джи подобно удару электрошокера. И я даже слышу, как она скрипит зубами, прежде чем показывает свою дерзость, опираясь ладонями на подлокотники моего кресла и приближаясь к моему лицу.

— К черту твои правила! — едва ли не шипит она. — Они забрали ее!

— Кто?

Одно слово.

Всего одно слово, которое переключает в ней тот самый тумблер, что вчера выключили и у меня.

Наши лица в миллиметре друг от друга. Я чувствую на себе порывистое дыхание и то, как дрожит ее тело от распирающей злости. Будто она везла эту горячую эмоцию от самой Сицилии, чтобы выплюнуть мне в лицо.

Глупышка Джиа.

Я сожру ее вместе со всей злостью и ненавистью, если она попытается показать максимум пренебрежения ко мне.

Ее дерзость дергает моего монстра за ниточки, и я улавливаю внутри себя предупреждающий щелчок.

Надеюсь, она видит это предупреждение в моем взгляде.

Его пустота снова сменяется на красные клубы дыма.

Будь на ее месте другой человек, мои пальцы уже покрывала бы кровь.

В таком состоянии, как сейчас, я не отвечаю за свои действия.

Но передо мной Джиа.

Моя сестра и босс Коза Ностры.

Эта кровь слишком дорогая, чтобы проливать ее.

— Ты знаешь, у кого моя жена? — повторяю вопрос небрежным тоном и, дотянувшись пальцами до ворота рубашки, выдергиваю верхние пуговицы из петель.

Джиа прослеживает мое порывистое движение, размыкая свои накрашенные губы, только быстро закрывает рот и, оттолкнувшись, выпрямляется, проводя ладонями по волнистым волосам.

Ее дыхание громкое и частое. Пальцы рук нервно сжимаются в кулаки и медленно разжимаются. Но я даю ей эту минуту перевести дыхание не только поэтому.

Мне тоже требуется время остыть.

Достаю пачку из пиджака и начинаю монотонно стучать уголком по столешнице.

— А теперь сядь, — мой голос звучит жестче, — и вспомни, что ты в первую очередь босс, mia cara (в перевод. с итал. — моя дорогая), а не склочная баба. И не только тебе дорога Фел.

Мой тон не приходится Джи по вкусу, и она смотрит на меня таким взглядом, что я буквально чувствую острое лезвие, приставленное к коже.

Секунда — и оно вонзится в мою плоть.

Однако, признав свою горячность, Джиа выдыхает и резкими движениями выдвигает стул, грациозно располагаясь напротив.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — цедит она сквозь зубы, напоминая о том, что в ней еще играет молодая кровь.

Только подобная роскошь непозволительна для ее статуса.

Несмотря на свой возраст, она управляет кланом и является матерью двоих детей.

— Если я не рву на себе волосы, это не значит, что мне все равно. Не стоит делать поспешные выводы, Джиа.

— Ну, разумеется! — фыркает она, но тут же вздергивает подбородок, поймав мое осуждающее внимание. — Ну и каков план, синьор Ледяное сердце?

Я сжимаю пальцами переносицу, словно пытаюсь снять с себя груз нашего разговора.

— Ты вообще спал?

Закинув ногу на ногу, я игнорирую последний вопрос и произношу ровным тоном:

— Для начала, мне нужно иметь представление о местонахождении Фел. Мои люди уже занимаются этим.

— Чем, мать твою, они занимаются? Тем, что в одиночку сунулись на вражескую территорию? Подрывают их склады? Наводят шум? Да что с тобой такое?!

— Я всего лишь ускоряю процесс. — Она ожидающе смотрит на меня, нервно отстукивая наманикюренными пальцами по столу. — Если бы они хотели убить ее, им бы не потребовался весь этот спектакль. У них есть цель. И эта цель — я.

Некоторое время я внимательно изучаю эмоции, отпечатывающиеся на лице Джи. И ни одна мне не нравится.

— Кто бы это ни был, — начинает она с горечью, — они хотят восполнить жажду мести…

Ее голос надламываемся, а пальцы рук снова сжимаются в кулаки.

— Они причинят ей боль.

Ее слова кинжалами врезаются в мой мозг.

Да.

Те ублюдки сделают это.

И я готовлю себя к худшему.

Но клянусь, что заставлю всех заплатить за ее страдания, после чего зацелую и исцелю на ней каждую рану и заставлю моего мотылька забыть о пережитом ужасе.

Моя любовь и наш маленький ангел помогут ей вернуться к нам.

Глава 8

Разумеется, после упоминания об Афелии ни о каких переговорах и речи быть не могло.

Джиа тут же спохватилась и подскочила со стула, желая поскорее увидеть мою новорожденную дочь, поэтому, отложив нашу беседу, от которой мне и самому требовался перерыв, я повел Джи в детскую комнату.

И вот уже двадцать минут наблюдаю за ними, подперев плечом стену.

Фурия, ворвавшаяся в мой кабинет, исчезла, обернувшись ангелом с белоснежной улыбкой и глазами, полными слез, как только миниатюрная копия Фел оказалась у нее в объятьях.

В их связи что-то есть.

Тонкое. Незримое. Светлое.

Видимо, у этой маленькой девочки дар озарять всех держащих ее на руках людей светом.

Мне нравится видеть Джию такой беззаботной. Словно передо мной обычная девушка из России по имени Роксолана, ничего не знающая о мафии.

Без шрамов и жесткого стержня, который ей пришлось взрастить в себе.

До сих пор задаюсь вопросом, почему ее отец из всех мест выбрал именно ту страну, чтобы спрятать свою семью.

Страну, где пролили кровь моей матери. Хотя, возможно, она избежала худшей участи, доберись до нее Торричели-старший…

Я провожу рукой по лицу, чтобы стряхнуть образы и не потеряться среди непрошеных воспоминаний, которые не привели бы меня ни к чему хорошему.

А потом слышу голос, помогающий мне окончательно выбраться из серой пелены прошлого.

— Ах, Эзио, она прекрасна, — Джиа поднимает на меня горящий от восторга взгляд и добавляет мягким шепотом: — У нее глаза Фили. Такое ощущение, что я смотрю сейчас на нее.

— Да, — киваю с усталой улыбкой. — У меня тоже было такое впечатление.

Афелия причмокивает и смешно высовывает язычок, пытаясь сфокусироваться на лице Джии. Или на ее груди, поворачивая голову в поисках материнского тепла. Боже, Фел, ты так нужна ей…

— Волшебная девочка, — ласково воркует Джиа, не прекращая любоваться моей дочерью.

Закрываю глаза и давлю на веки пальцами до жженияя, пока облик моей жены, держащей Афелию, не исчезает среди десятков вспыхивающих белых точек.

Как бы мне хотелось пообещать нашей дочери, что скоро она найдет то, что ищет, на руках своей матери.

Впервые в жизни мне хочется нарушить свой принцип и пообещать.

Но по какой-то причине я не делаю этого.

Слишком долго я жил с убеждением, что обещание приравнивается ко лжи. Люди часто раскидываются словами и не держат их. Иногда потому, что человек, дающий обещание, тварь, а иногда потому, что этой тварью оказывается сама жизнь.

Наверное, поэтому в какой-то момент ценность обещаний для меня просто-напросто скатилась в дерьмо.

Звук проворачивающейся ручки привлекает мое внимание, и, повернув голову, я вижу вошедшую в комнату медсестру.

— Малышке пора кушать, — предупреждает она, нервно разглаживая платье на животе.

Эта женщина все еще боится меня. И единственное, что облегчит ее существование в моем доме, — принять сложившееся положение вещей.

У нее есть для этого время.

— Я могу забрать ребенка?

Молча киваю, жестом руки давая разрешение.

Синьора Бьянка тут же опускает взгляд и, избегая меня, спешит к Джии, чтобы осторожно забрать маленький кулек себе.

А я успеваю еще раз насладиться зрелищем, как бережно Джи вкладывает Афелию в руки медсестры, напоследок целуя малышку в макушку, явно не желая с ней расставаться.

Синьора Бьянка, не задерживаясь, уносит мою дочь из комнаты, и вместе с ней то сияние, что заставляло Джию светиться от улыбки. Которая очень быстро угасает, и теперь я встречаюсь с глазами, наполненными печалью и тоской.

Мгновение мы смотрим друг на друга, а потом тень омрачает ее утонченное лицо. Будто пузырь иллюзий рассыпался возле стройных ног Джи, и она катастрофически быстро вернулась в реальность. Ко мне.

Ее глаза пытаются что-то сказать, вбить в меня гвоздями какое-то послание, но по какой-то причине Джиа не делает этого. Что-то изменилось. И я не могу понять что.

— Извини… я без подарка, — как-то робко начинает она, позволяя слабости проскользнуть в голосе. Но это не то, что ее расстроило. — Сам понимаешь, такие обстоятельства, — разводит руками и тут же опускает их, громко хлопая по бедрам. — Я как узнала… понеслась сюда на всех парах.

Джиа заставляет себя улыбнуться, прежде чем украдкой вытирает ускользнувшую слезу и громко выдыхает:

— Но я обязательно исправлюсь. Завтра. Я могу приехать к ней завтра?

— Ты можешь приезжать в этот дом столько, сколько угодно твоей душе.

Джиа ободряюще улыбается, если это можно назвать улыбкой, и благодарит меня уверенным кивком.

— Вернемся в кабинет? — я вскидываю бровь, пытаясь уловить ее настроение.

— Да, — она подходит ближе, но не для того, чтобы пройти мимо. — Я могу забрать ее, — неожиданно произносит Джи с железной серьезностью, и я ловлю ее слова, как выпущенную в грудь пулю.

Мои челюсти сжимаются, выпуская напряженные желваки. Забрать ее… Мне не нравится, как это звучит.

Чертовски не нравится.

Мое тело реагирует на прозвучавшие слова, принимая оборонительную позицию, и теперь я возвышаюсь над Джи.

Сейчас я не могу воспринимать ее слова никак иначе, как угрозу. Черт знает почему!

— Нет, — мой голос звучит твердо. — Моя дочь никуда не поедет.

Но Джи не отталкивает категоричный тон. Поэтому она предпринимает еще одну попытку.

— Я позабочусь о ней, Эзио. Доверься мне. Я рисковала жизнью ради Филиции и рискну вновь. Что бы там ни было. Только не ищи во мне врага! Я никогда вам не наврежу! Все мои люди в твоем распоряжении.

Она делает шаг, приближаясь ко мне.

— Все, что будет необходимо для ее поисков, я дам. — Джиа быстро сглатывает. — Все, что потребуется. Ты можешь рассчитывать на меня, Джаро, я не предам! — воинственно заявляет мне девушка с зелеными глазами. — Но малышке нужна забота. Не та, что может дать нянечка, понимаешь? Другая забота, та, которой бы ее окружила Фел, и я смогу дать ей это.