Опальная Принцесса

Пролог

Величественный Зал Первого Восхода в Императорском дворце сиял так, будто самому солнцу стало тесно на небе и оно снизошло, чтобы принять участие в торжестве. Гигантские купола, расписанные фресками, с изображениями подвигов предков-драконов, терялись в дымке, сотканной из ароматов ночных цветов, дорогих духов и воска тысяч свечей. Их свет дробился в хрустальных подвесках люстр, отражался в отполированном до зеркального блеска мраморе пола и золотых элементах убранства, заливая все вокруг тёплым, живым сиянием.

Золотые драконы и их знатные гости парили в этом море света, словно диковинные рыбы в аквариуме из самоцветов. Шёлк и бархат мужских камзолов, струящиеся платья дам, расшитые драгоценными камнями. Воздух гудел от сдержанного смеха, мелодий струнного оркестра и шёпота, в котором тонул мерный шелест шагов.

В центре этого великолепия, у подножия императорского трона, находились виновники торжества. Юная Оливия, младшая дочь Императора Октавия II, казалась хрупким, нежным цветком. Её светлые, почти белоснежные волосы были убраны жемчужной нитью, а огромные глаза — хризолиты сияли смесью робости и счастья. Рядом с ней — Констанс. Высокий, статный, с платиновыми волосами и пронзительным взглядом, само воплощение амбициозной мощи Золотых Драконов. Его рука уверенно покоилась на руке венценосной невесты.

Чуть поодаль, в тени колоннады, стояла старшая сестра, Виоланта. Её красота была иного рода — не мягкой и лучезарной, а вызывающе яркой, величественной. Платье, цвета тёмного золота, подчёркивало насмешливый блеск в глазах, а на губах застыла слабая, почти невидимая улыбка, в которой читалось не участие в общей радости, а глухое презрение к предстоящему союзу. Она наблюдала за отцом, Императором Октавием II, чья могучая фигура, в белоснежных с золотом одеждах, казалась воплощением самой имперской власти.

И вот музыка смолкла. Гул голосов затих, сменившись почтительным, напряжённым молчанием. Октавий II поднялся с трона. Его лицо, испещрённое морщинами мудрости и власти, было озарено редкой улыбкой. Он обвёл взглядом зал, в глазах горела не только отеческая любовь, но и триумф стратега, удачно расставившего фигуры на великой шахматной доске судьбы.

— Друзья мои! — его голос, глубокий и властный, без труда заполнил собой все пространство зала. — Сегодня мы собрались не только для того, чтобы воздать хвалу красоте и юности. Сегодня мы становимся свидетелями рождения нового союза, который укрепит стены нашего дома и прольёт свой свет на будущее всей Империи! Мой выбор пал на достойнейшего из…

Император на мгновение замолчал, его солнечный взгляд с нежностью коснулся лица младшей дочери. Он сделал вдох, чтобы произнести судьбоносные слова о помолвке.

Но в этот миг массивные двери из чёрного дерева с грохотом распахнулись, ударив о стены. В проёме, на фоне темноты коридора, стояла фигура.

Воин из личной гвардии наследника Империи.

Его некогда белый плащ был изорван и пропитан грязью и чем-то темным, бурым. Доспехи – сплошные вмятины и царапины. С лица свисали пряди волос, утратившие свой золотой блеск, слипшиеся от пота и грязи. И его глаза… его глаза, которые должны были сиять, как у всех Золотых, были потухшими, полными такой животной, нечеловеческой паники, что у всех присутствующих перехватило дыхание.

Он, шатаясь, прошёл несколько шагов по сияющему полу, оставляя за собой кровавые следы, и рухнул на колени. Его тело сотрясала дрожь.

— Ваше Величество… — голос воина сорвался, он сглотнул, пытаясь выговорить невыносимое. — Принц Август… На перевале Молчаливых Скал… нападение. Не разбойники… Магия была… чужая, тёмная. Они ждали. Целились только в него. Мы… мы не смогли…

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как свинец. Сначала тишина была оглушительной. Потом кто-то из дам тихо ахнул. Хрустальный бокал выскользнул из чьих-то пальцев и разбился о мраморный пол. Звон был пронзительным, как погребальный колокол.

Массивные створки дверей снова медленно, со скрипом отворились, впустив не праздничный шум, а гнетущую тишину.

В бальном зале появились двое стражников в золотых доспехах. На импровизированных носилках из сломанных копий, они несли тело, облаченое в парадные, но теперь изорванные и залитые грязью и багровыми пятнами одежды. Лицо убитого, бледное и безжизненное, с открытыми, пустыми глазами, было обращено к расписному потолку.

Словно невидимый ледяной клинок пронзил зал. Тишину разорвал крик Оливии — высокий, пронзительный, полный такого чистого, детского ужаса, что по коже у присутствующих побежали мурашки. Её огромные глаза наполнились слезами.

Виоланта не издала ни звука. Она стояла недвижимо, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Всего на мгновение — столь краткое, что его заметил бы лишь самый внимательный наблюдатель, — в глубине её насмешливого взгляда мелькнуло что-то иное: не триумф, а скорее леденящее душу удовлетворение. Но тут же веки дрогнули, и взгляд снова стал холодным и отстранённым.

Констанс, чья рука мгновение назад лежала на руке невесты, не дрогнул. Его лицо застыло в суровой маске скорби, но пронзительные глаза были сухими и ясными. В них, поверх головы рыдающей Оливии, он уже видел не рухнувший союз, а новые, внезапно открывшиеся перспективы. Он оценивал вакуум власти, перекраивал в уме планы. Его амбиции, хоть и получили удар, не были сломлены — они лишь сменили мишень.

У Императора из глаз ушло солнце. Его сияющие золотом зрачки померкли, стали плоскими и безжизненными, как у потухшей звезды. Он не сгорбился, не вскрикнул. Он просто… погас. Рука, которую он поднял для благословения, медленно опустилась, и он безвольно осел на трон, превратившись из живого божества в старика, раздавленного невыносимой тяжестью.

Зал Первого Восхода погрузился во мрак. Свет, казалось, был выжат из воздуха, оставив после себя лишь запах тления, страха и безысходности. Бал, бывший символом жизни и преемственности, умер, не успев начаться. Аэтерия погрузилась в траур. И в этой внезапной, оглушительной тишине, среди потухшего золота глаз и разбитых надежд, рождалась новая, страшная и непредсказуемая эпоха.

Глава 1

Пыль веков пахнет сладковато-горько, как засохшие травы и ветхая кожа. Провожу пальцем по шероховатой странице древнего фолианта, вглядываясь в выцветшие чернила, повествующие о том, как клан Лазурных Драконов обращал энергию рек в кристаллы силы. Вокруг меня – мой истинный дворец: башни из книг, свитков и рунических карт, возвышающиеся на столе, на полу, на подоконнике. Здесь, в моих покоях, пахнет знанием, а не лоснящейся лестью тронного зала.

Дверь с треском распахивается, врывая в мой тихий мир вихрь шелка, духов и возбуждения.

Даже не поднимаю головы. Только она может так ворваться.

—Лерика! Ты никогда не поверишь!

Ясмина замирает посреди комнаты, её платье цвета утренней зари медленно опадает на пол, словно не в силах совладать с её энергией. Она прекрасна, как отполированный самородок. Её волосы – жидкая платина, ниспадающие идеальными волнами, а глаза – словно тёплый янтарь, сияющие сейчас таким восторгом, что больно смотреть.

— Отец только что сказал! — она подбегает к моему столу, и её пахучее облако духов перебивает запах старины. — Он даёт согласие! Помолвка! Я и Кориан!

Она произносит его имя так, словно это заклинание, способное превратить свинец в золото. Отрываю взгляд от книги. Её лицо сияет, все черты превратились в один сплошной лучезарный восторг.

— Кориан ди Айленд, — произношу я, и имя звучит на моих губах холодно и отстранённо, как историческая справка. — Наследник Ледяных Драконов. Интересный стратегический ход.

— О, перестань! — Ясмина машет рукой, смахивая невидимую пылинку с моего стола и морща идеальный нос при виде стопки пергаментов. — Это не про «выгодно»! Это про нас! Ты же видела его на турнире? Как он держит копье? А его глаза… они как озера в горах, холодные и такие чистые!

Сестра вздыхает, мечтательно закатывая глаза. Смотрю на неё, на эту готовую вспыхнуть от счастья искру, и чувствую лишь тяжёлую, знакомую усталость.

— Взгляд у него и правда острый, — отвечаю ей. — Расчëтливый.

— Ты просто не понимаешь. Это настоящее! — отрезает она, беззлобно. Её взгляд скользит по мне, по моим простым, не украшенным драгоценностями одеждам, по волосам, собранным в небрежный узел, из которого выбиваются пряди цвета бледного жемчуга. — Кстати, о чём ты вообще думаешь? Сегодня же бал в честь подписания договора с Измиром. Весь двор будет там! А ты… ты даже не начала готовиться. Ты как всегда, увязла в своих пыльных книгах.

Она говорит «пыльные книги» с той же интонацией, с какой могла бы сказать «сопливые улитки».

Откидываюсь на спинку стула, и он жалобно скрипит.

— Я устала, Ясмина.

— Устала? Но ты же даже никуда не ходила!

— Я устала блестеть, — говорю тихо, глядя на золотистую пыль, танцующую в луче света из окна. — Во дворце каждый день бал. Просто поводы меняются. Сегодня – Измир, завтра – твоя помолвка, послезавтра – что-то ещë…

Ясмина смотрит на меня с искренним, неподдельным непониманием. Для неё весь мир – это бальный зал, и она не может представить, что кто-то добровольно предпочтёт ему библиотеку.

— Ну что ж, сиди тут со своими чернильными пятнами, — говорит она, поворачиваясь к выходу, её разум уже унёсся прочь, к будущему платью и к будущему жениху. — А я пойду блестеть! За нас обеих.

Она вылетает так же стремительно, как и ворвалась, оставив после себя лишь сладкий шлейф духов и ощущение тревоги. Я снова поворачиваюсь к своему фолианту. Но слова уже плывут перед глазами, не складываясь в смысл. Захлопываю книгу с таким грохотом, что облачко пыли взмывает в воздух. Восторженная болтовня Ясмины, все ещё висит в комнате, как и назойливый запах её духов. Мне нужен воздух. Настоящий. Не этот спёртый, пропитанный интригами воздух дворца.

Подхожу к подоконнику. Каменная плита под ним поддаётся с тихим щелчком после точного нажатия в нужную точку. Внутри лежит небольшая деревянная шкатулка, пахнущая сандалом и тайной. Мой личный арсенал свободы.

Сначала волосы. Беру щепотку серого порошка, втираю в пряди. Они послушно темнеют на глазах, теряют свой белый, почти снежный оттенок, превращаясь в самый заурядный светло-русый. Капли для глаз жгут, но я даже не моргаю. Золото, что плещется в моих глазах от рождения, тускнеет, сменяясь простым, невыразительным карим цветом. Последний штрих — холодная металлическая пластина медальона на груди. Он ложится на кожу лёгкой тяжестью, и я чувствую, как сворачивается, прячется внутрь та дикая, солнечная энергия, что выдаёт во мне Золотого дракона. Теперь я просто человек. Тень.

Накидываю простое серое платье, шерстяной платок. Я проделывала это тысячу раз. Мою пропажу не заметят. Здесь, во дворце у младшей принцессы только одна обязанность — не мешать. Даже отцу с матерью. Мы видимся на официальных приёмах, и в их глазах я всегда читаю лишь лёгкое удивление: «А, и ты здесь».

Мой шар-шпион, крошечная сфера из полированного обсидиана, уже жужжит у двери. Выпускаю его в коридор. Он плавно катится по полу, тормозит у поворота, застывает на мгновение и движется дальше. Путь свободен.

Медленно крадусь за артефактом. Главное — выбраться из Западного крыла, этого золочёного курятника, где обитаем мы, императорские дочери. Дальше, в суматохе главных залов и служебных коридоров, я растворюсь.

Двигаюсь быстро, бесшумно, прижимаясь к стенам. Вот и центральный коридор. Прижимаюсь к стене, сливаюсь с тенями от массивных колонн. Почти свободна.

Воздух за стенами дворца — это не просто отсутствие духоты. Это живое, пульсирующее существо. Делаю глубокий вдох, и он обжигает лёгкие, как крепкий эль. Пьянящий коктейль из запахов: сладковатый дым из пекарен, где только что вынули хлеб, пряная острота чеснока с жаровницы, терпкий запах конского навоза и влажного камня. После мёртвой тишины моих покоев городской гул кажется божественной музыкой.

Скольжу по булыжным мостовым, став тенью, частицей этой огромного, неспящего мира. Мои стоптанные башмаки знают каждый выступ, каждую удобную щель.

Глава 2

Прохожу за Ивором по знакомому коридору, где пахнет воском для полировки и сушёными травами. Он беззвучно открывает высокую дверь из тёмного дерева, пропуская меня вперёд.

Зимний сад. Воздух здесь густой и влажный, пахнет землёй, цветущим жасмином и чем-то цитрусовым. Под стеклянным куполом, увитым лианами, в плетëном кресле сидит моя тëтушка Оливия. Младшая дочь, ныне покойного, Императора Октавия II.

Её волосы, такие же светлые, как мои, убраны в простой узел. На плечи наброшена шаль нежного, лилового цвета. Она откладывает в сторону книгу, и её лицо озаряется улыбкой. Настоящей, не той, что застывает на лицах при дворе.

— Нина, дорогая моя, — голос Оливии тихий и мелодичный — Подойди ближе, дай на тебя посмотреть.

Подхожу, и её тонкие, прохладные руки мягко сжимают мои.

— Ивор, будь добр, попроси Элис принести для нас чай. С жасмином и персиком. И медовых пряников, тех, что Нина любит.

Мы усаживаемся в плетёные кресла, затенённые широкими листьями пальмы. Беседуем о пустяках. О погоде. О новых сортах роз, что она пытается вырастить. Чувствую себя актрисой на сцене, пока рядом Элис, тихая и незаметная, расставляет фарфоровые чашки. Её лицо — маска почтительности. Тётушка Оливия не доверяет никому. Даже собственным слугам. Она живёт отшельницей, с тех пор как покинула золочёную клетку дворца. А её доверие — самая редкая валюта в Империи.

Наконец, Элис удаляется, и в саду воцаряется тишина, нарушаемая лишь жужжанием пчелы за стеклом.

Оливия поворачивается ко мне, и её взгляд становится острым, проницательным. Все маски слетают.

— Как ты, дитя?

— Устала, — отвечаю я, и это самая чистая правда. — Устала притворяться, что мне небезразлично это вечное кружение вокруг власти.

Она кивает и поднимается.

— Пойдём, дорогая. Там тебя ждёт нечто более интересное.

Сердце замирает у меня в груди, а затем начинает биться чаще. Лаборатория. Моё святилище.

Мы спускаемся по узкой винтовой лестнице, глубоко под дом. Воздух становится прохладнее и пахнет озоном, металлом и застывшими заклинаниями. Захожу первой, проводя ладонью по шероховатой каменной стене у входа. Чувствую под пальцами знакомую вмятину. Лёгкое давление — и невидимый полог тишины мягко опускается на комнату, поглощая любые звуки. Теперь мы в полной безопасности. Теперь я могу дышать полной грудью.

Комната залита мягким светом светящихся сфер, парящих под потолком. Столы завалены чертежами, тигелями, недоделанными артефактами и книгами. О, боги, книги!

— Привезли новые, — Оливия кидает взгляд на внушительную стопку на моем главном рабочем столе. Её губы трогает лёгкая улыбка. — Те, что ты заказывала. Не стала пока уносить их в библиотеку. Подумала, ты захочешь первой прикоснуться.

Она опускается в потрёпанное кожаное кресло в углу, наблюдая за мной с тихим удовольствием.

— Спасибо, тётушка, — едва слышу сама себя. Моё внимание уже приковано к фолиантам. Я подхожу, сметая с одного тома тонкую паутинку. Кожаный переплёт потрескался, но золото тиснения все ещё сияет. «История Восьми Великих Кланов», — читаю вслух, осторожно открываю и запах старого пергамента, сладковатый и горький, бьёт мне в нос.

Погружаюсь в строки, в летопись войн и союзов, в тайны, которые могли бы перевернуть Империю.

— Ты так и не передумала? — голос Оливии мягко возвращает меня в реальность.

Отрываюсь от книги, но не закрываю её. Провожу ладонью по странице, ощущая шероховатость чернил.

— Нет. Жаль, в этом году не успела подать документы… — Поднимаю на неё взгляд, и восторг переполняет меня, заставляя улыбаться. — Но в следующем… в следующем Нина Росс станет адепткой факультета артефакторики.

Оливия улыбается в ответ, но в её глазах тревога.

— Поступать в столице… для тебя опасно, Лерика.

— Знаю, — делаю глубокий вздох — Потому думаю выбрать Даркхолл. Там вряд ли будут искать дочь Императора.

— Уедем вместе, — говорит тëтушка решительно. — Я осталась в столице только из-за тебя. Куплю небольшой домик в Восточных Хребтах, у самого подножия. Будешь навещать меня по выходным. Рассказывать студенческие сплетни.

Смеюсь и мой смех, легкий и свободный, эхом отражается в каменных стенах.

— Это звучит как идеальная жизнь.

Остаюсь до позднего вечера, пока светящиеся сферы не начинают мигать, сигнализируя, что их энергия на исходе. Заканчиваю чертёж нового стабилизатора и с сожалением закрываю «Историю кланов».

Поднимаемся наверх. Оливия становится строгой.

— Экипаж ждёт. Уже поздно. Я не позволю тебе идти пешком в такой час.

С неохотой соглашаюсь. Спорить с ней, когда дело касается моей безопасности, бесполезно.

Карета трясётся по булыжнику. Откидываюсь на сиденье, глядя на проплывающие за окном огни города.
Я все ещё там, в подвале, среди книг и артефактов. Я все ещё Нина.

— Остановитесь здесь, пожалуйста, — прошу возницу, высунувшись в окошко, когда до дворца остаётся пару кварталов.

Выскальзываю из кареты и растворяюсь в знакомых тёмных улочках. Здесь, в кварталах знати, не опасно. Фонари горят ярче, а патрули проходят чаще.

А вот и она — восточная калитка для слуг, потёртая и неприметная. Оглядываюсь. Ни души. Достаю из потайного кармана холодный металлический ключ. Он входит в замочную скважину бесшумно, как будто возвращается домой. Лёгкий щелчок — и я проскальзываю в сад, в густую, пьянящую темноту магнолий и ночных фиалок.

Тени Западного парка — мои старые союзники. Скольжу между стройными кипарисами, чьи верхушки теряются в бархатной темноте, почти не касаясь ногами ухоженных гравийных дорожек. Здесь, в частных владениях семьи, царит иная, приглушённая роскошь. Воздух густой от аромата ночного жасмина и дорогого табака, который курит отец по вечерам. До спален — несколько минут бесшумного пути.

БА-БАХ!

Ослепительный веер изумрудных огней распускается в небе над главным парком, и через мгновение грохот салюта вдавливает тишину в землю. Вздрагиваю, отшатываюсь от внезапной какофонии — и спиной натыкаюсь на что-то твёрдое и неподвижное.

Глава 3

Солнечный свет, пробивается сквозь виноградные лозы, увивающие беседку, и отбрасывает кружевные тени на страницы книги. Я почти ушла в мир древних рунических шифров, как вдруг лёгкий ветерок донёс до меня знакомый, сладковатый смех и шелест юбок. Глубоко вздыхаю, не отрывая взгляда от строк. Мой покой безнадёжно нарушен.

— Вот ты где! — Голос Ясмины, звонкий и нарочито-укоризненный, безжалостно режет тишину. — Мы тебя по всему саду обыскались! Посмотри, кто к нам пожаловал!

С неохотой отрываю взгляд от книги, чувствуя, как знакомое напряжение сковывает плечи. Из-за спины Ясмины появляется наша кузина Элиона ди Флэми. Она замужем за главой клана Огненных Драконов. Её платье, цвета расплавленного золота – шедевр портновского искусства – подчёркивает каждый изгиб идеальной фигуры. А улыбка, такой же безупречный, отполированный годами тренировок инструмент.

— Лерика, дорогая! — голос кузины стекает, как сладкий мёд. — Я так рада тебя видеть. Ты просто цветёшь в уединении.

— Элиона, — киваю, не утруждая себя даже намёком на улыбку. — Какими судьбами?

Девушки вплывают в беседку. Их свита, десяток фрейлин, тут же окружает нас трепетным, молчаливым полукругом. Ясмина, сияя, распоряжается:

— Эмми, Клара! Организуйте для нас чай. И чтобы пирожные были, те самые, с лимонным кремом и безе! Скорее!

Фрейлины немедленно устремляются исполнять приказ. Сестра плюхается на скамью рядом со мной. Элиона изящно устраивается напротив, поправляя бесшумно струящиеся складки своего платья с видом королевы, снизошедшей до визита к подданным.

— Ты не представляешь, что случилось в Огненном клане! — Ясмина хватает меня за руку, ее глаза горят от жажды поделиться сенсацией.

Медленно высвобождаю свою руку.

— Почему же? Кристалл рода не признал Кассиана наследником.

В беседке наступает тишина. Ясмина смотрит на меня с открытым ртом.

— Слуги шепчутся, — пожимаю плечами, отвечая на немой вопрос. Перевожу взгляд на Элиону. — А ты как? Держишься?

Она трагически заламывает руки. Идеальный, отточенный до автоматизма жест, призванный вызывать сочувствие.

— Ужасно, дорогая. Просто невыносимо. Но мои личные чувства – это ничто... — кузина наклоняется вперёд, искусно понижая голос до интимного, доверительного шёпота, который, тем не менее, отлично слышен всем в радиусе десяти шагов. — Натаниэль строго-настрого запретил мне рассказывать... Но вам, как семье, я могу довериться... — она делает драматическую паузу, заставляя фрейлин замереть в ещё более почтительном трепете.
— Кристалл был осквернён! Магией крови...

Медленно поднимаю бровь, окидывая взглядом побледневших девиц. Одна из них даже прикрыла рот ладошкой, и в её глазах читается неподдельный ужас. Большая тайна. Которая к закату солнца станет достоянием всего двора. И Элиона, эта акула в золотой чешуе, не может этого не понимать. Это не доверительный разговор трех сестричек. Кузине нужен скандал...

— Натаниэль тоже приехал? — вмешивается Ясмина, её взгляд полон сочувствия.

— Нет, остался разбираться с делами клана, а меня... меня отослал сюда, — голос Элионы искусно дрожит, словно от подавленных рыданий. Она опускает взгляд, рассматривая свои идеально ухоженные руки. — Оставаться там... было опасно.

— А Кассиан? — спрашиваю, не сводя с неё холодного взгляда. — Где твой сын?

Кузина делает лёгкое, воздушное движение плечом, будто сбрасывая невидимую пылинку.

— С отцом, конечно. Где же ещё?

Медленно откладываю книгу в сторону. Кожаный переплёт с глухим стуком касается прохладного камня скамьи.

— Прости мою непонятливость, — стараюсь, что бы голос звучал ровно, но язвительные нотки всё же проскакивают. — Если в клане так опасно, что тебя пришлось отсылать, зачем ты оставила там своего единственного сына?

Элиона замирает на секунду, и я успеваю поймать на её лице быстрое, как вспышка молнии, раздражение. Оно исчезает так же мгновенно, как и появилось.

— Ему безопаснее рядом с отцом, — выдаёт она заученную фразу. — Натаниэль защитит нашего мальчика. Он... он настоящая скала.

— А тебя, значит, эта скала защитить не в состоянии? — не унимаюсь, чувствуя, как во рту появляется горьковатый привкус. Всегда чувствовала к Элионе глухую, инстинктивную неприязнь. В отличие от Ясмины. Для сестры, наша старшая кузина — воплощение недостижимой элегантности и утончённого вкуса.

Элиона изображает, будто мои слова поразили её в самое сердце. Глаза наполняются слезами — большими, идеально круглыми, которые начинают медленно катиться по щекам, не нарушая макияж. Настоящее искусство.

— Лерика, как можно быть такой жестокой! — немедленно вступается Ясмина, обнимая кузину за плечи и бросая на меня укоризненный взгляд. — Конечно, Натаниэль не позволил Элионе увезти Кассиана.

Кузина закрывает лицо изящными ладонями, её плечи мелко и театрально вздрагивают.

— Ах, мой мальчик... Мой Кассиан... Я так скучаю по нему... Так волнуюсь...

Не могу сдержать громкое, откровенное фырканье. Оно раздается в беседке, как выстрел. Мать, которая искренне переживает за своего ребёнка, не станет наслаждаться роскошью дворца, щебетать с фрейлинами и блистать на балах, пока её сын находится в эпицентре опасности.

Но говорить это бесполезно. Ясмина смотрит на меня с искренним недоумением и обидой, а Элиона продолжает свой спектакль, украдкой, следя за общей реакцией.

Я уже с трудом сдерживаю раздражение. Резко поднимаюсь с места, сжимая ладони в кулаки.

— Извините, у меня от всей этой... суеты, — делаю лёгкую паузу, — голова разболелась.

Почти бегу по выложенной мраморной крошкой дорожке, торопясь скрыться в стерильной тишине своих покоев. Но судьба, как всегда, не благоволит моим планам. Поворачивая за угол, я буквально натыкаюсь на живое, благоухающее препятствие. Императрица Виоланта. Моя матушка.

Она стоит, окружённая своим неизменным эскортом из фрейлин, похожих на стайку ярких, молчаливых птиц. Стройная фигура в платье глубокого аметистового цвета кажется высеченной из холода и достоинства. Воздух вокруг неё густой от аромата ночной фиалки и белой камфоры – запах, который с детства ассоциируется у меня с властью и непреодолимой дистанцией.

Глава 4

Сердце колотится, как птица в клетке, ударяя в рёбра частыми, паническими толчками. Почти бегу по широкому, залитому солнцем коридору, но не к своим покоям – нет... Останавливаюсь лишь у резной дубовой двери в комнату сестры. Ладонь, липкая от холодного пота, сама тянется к тяжёлой, холодной ручке. Замираю, прислушиваюсь, затаив дыхание. Ни звука. Только бешено стучит кровь в висках. Аккуратно, с тихим скрипом, поворачиваю ручку и заглядываю в щель.

Пусто. Слава всем Драконьим Богам, пусто.

Вхожу, прикрыв за собой дверь. Воздух здесь пахнет иначе, чем в моей комнате. Сладкими духами Ясмины, пудрой и дорогими маслами для волос. Он густой, удушливый. Подхожу к её огромному туалетному столику, уставленному хрустальными флаконами. Мои пальцы дрожат, когда я начинаю выдвигать ящики один за другим. Внутри — шкатулки. Десятки шкатулок из слоновой кости, черного дерева, инкрустированные перламутром.

Ловлю свое отражение в зеркале — бледное, с широкими от ужаса глазами. «Воровать, — шепчет во мне голос совести, острый и ясный. — Ты собираешься воровать, Лерика».

«Одолжить! — яростно возражаю сама себе, хватая первую шкатулку. — Я лишь одолжу! Нельзя попасться. Сегодня же заберу свой браслет у тëтушки и верну Ясмине».

Лихорадочно перебираю сокровища сестры. Пальцы скользят по дорогому бархату, выуживая бриллиантовые подвески, изумрудные серьги, тяжёлые золотые колье. Всё не то. Отчаяние подкатывает к горлу горьким комом. И вот, на самом дне простой, ничем не примечательной деревянной шкатулки, нахожу его. Белое золото. Лимонный топаз.

Вытаскиваю браслет. Он лежит на моей ладони, холодный и чужой. Теперь самое главное. Хватаю маленькие позолоченные ножнички, валяющиеся тут же, среди щёток и шпилек. Рука дрожит так, что я едва могу удержать их. Кончиками лезвий, сжав зубы от усилия, поддеваю одно из тонких звеньев рядом с застёжкой. Чувствую, как металл напрягается, сопротивляется, а затем поддаётся с тихим, хрустящим щелчком. Застёжка безвольно повисает. Готово.

Прячу сломанный браслет в карман платья. Лихорадочно убираю шкатулки на место, стараясь восстановить идеальный порядок. Руки не слушаются, пальцы одеревенели. Сердце колотится где-то в горле, мешая дышать. Готово. Бросаюсь к двери, прислушиваюсь. Тишина.

Дверь в мои покои захлопывается с глухим стуком. Прислоняюсь спиной к прохладному, твёрдому дереву. Пытаюсь сделать вздох, но воздух не идёт. Грудь вздымается, в ушах — оглушительный гул собственной крови. Несколько секунд просто стою, закрыв глаза, пытаясь загнать обратно эту дикую, паническую дрожь, что бьёт меня изнутри, как в лихорадке.

Он у меня в кармане. Чужой браслет. Украденный. Тяжёлый комок холодного металла и вины. Он жжёт ткань и давит на бедро. В горле стоит противный, медный привкус страха. Я никогда... я никогда раньше не позволяла себе такого.

Резкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Отталкиваюсь от нее, как ошпаренная. Сглатываю и расправляю платье. Делаю глубокий вдох, пытаясь выровнять дыхание.

— Войдите, — собственный голос звучит на удивление ровно и безразлично.

Дверь открывается, и на пороге возникает Эрика. На её лице – всё та же каменная невозмутимость.

— Ваше высочество. Её Величество Императрица повелела...

— Я помню, — перебиваю фрейлину и подхожу к прикроватному столику, где лежит несколько безделушек. Притворяюсь, что ищу. Пальцы натыкаются на холодный металл в кармане. Вытаскиваю браслет, сжимаю его в ладони, чувствуя, как вмятины от сломанной застёжки впиваются в кожу.

— Вот, — протягиваю ей. Рука не дрожит. — Будьте осторожны. Застёжка действительно ненадёжна.

Эрика берёт браслет с таким видом, будто принимает государственную печать. Её пальцы смыкаются на нём.

— Конечно, Ваше Высочество.

Она кланяется и выходит. Дверь закрывается. Замираю, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Тяжёлые, мерные. Они стихают за поворотом.

Пора.

Уже не иду, а почти бегу к потайной нише подоконника, где хранится мой маскировочный комплект. Пальцы, всё ещё слегка дрожащие, хватают серый порошок для волос. С силой втираю его в пряди, не глядя на своё отражение. Капли для глаз жгутся, затуманивая зрение, я быстро моргаю, прогоняя слёзы. Не от боли, нет... От остатков адреналина. Медальон на груди — холодное, знакомое утешение. Он ложится на кожу, и я чувствую, как энергия, что вечно бурлит у меня внутри, сжимается, затухает, превращаясь в крошечную, спящую звезду. Готово.

Выскальзываю из покоев, прижимаясь к стенам, становясь тенью, призраком. Коридоры сегодня кажутся бесконечными и полными угроз. Каждая тень от колонны шевелится, кажется подозрительной. Каждый отдалённый звук заставляет сердце замирать и снова бешено колотиться.

Слышу знакомое щебетанье, смех и шелест шёлковых юбок. Прячусь в глубокой тени ниши со статуей кого-то предка. Замираю, стараясь не дышать. Мимо проходит Ясмина в окружении своей свиты, сияющая и беззаботная. Жду, пока их голоса не растворятся вдали, и только тогда выдыхаю. Продолжаю свой путь, крадучись, как мышь под взглядом совы.

Почти у цели. Еще один поворот — и я окажусь у потайной лестницы для слуг. Уже делаю шаг, как вдруг... замираю на месте.

Из боковой галереи выходят двое. Моя кузина, Элиона. А рядом с ней — высокая, худощавая фигура в чёрном плаще. Дворцовый маг. Его лицо, как всегда, скрыто глубоким капюшоном.

Они оглядываются по сторонам – слишком подозрительный, слишком быстрый взгляд – и скрываются в кабинете Императора. Дверь с мягким щелчком закрывается за ними.

Что нужно Элионе от отца в такой час? И почему она с магом?

Любопытство — мой главный порок и единственная добродетель. Оно жалит меня острее, чем страх быть пойманной.

Сердце, только-только утихомирившееся, снова начинает колотиться, но теперь по-другому. Не от страха разоблачения, а от предвкушения тайны. Я знаю, куда идти. Позади гобелена, изображающего битву у Восточного хребта, есть едва заметная щель. Нажимаю на каменную кладку, и часть стены бесшумно отъезжает в сторону, впуская меня в узкий, пыльный проход, пахнущий старым камнем и страхом. Пробираюсь на ощупь, пока не дохожу до решётчатой ниши, скрытой с другой стороны бюстом предыдущего Императора, моего деда. Сквозь ажурный камень вижу кабинет.

Глава 5

Застываю в нише, вжавшись в холодный камень всем телом. Лоб прилип к шершавой поверхности, но я не чувствую ничего, кроме ледяного огня, пожирающего меня изнутри. Сердце отчаянно колотится, грозя вырваться наружу. Пальцы судорожно сжимают складки серого платья. Я чувствую, как трясутся не только руки, а всё моё существо, каждая клеточка, каждая нервная нить, натянутая до предела.

Элиона смотрит на мага крови без тени отвращения или страха. Только расчëтливое, хищное ожидание, будто наблюдает за ювелиром, огранщиком, который вот-вот придаст идеальную форму её новому украшению.

— Практически, Ваше Величество, — голос отступника шипящий, словно раскалённый металл, опущенный в воду. — Осталось лишь одно... завершающее жертвоприношение. И мощь клана Огненных будет с вами.

Ледяная волна прокатывается во мне, сковывая каждый мускул, впиваясь в кости острыми осколками ужаса. «Жертвоприношение». «Мощь клана Огненных».
Не могу пошевелиться, не могу оторвать взгляд от их лиц. Таких спокойных, словно они обсуждают погоду. Их страшные слова не просто повисают в воздухе – они впиваются в меня, как отравленные иглы, и яд с них медленно растекается по жилам.

Мир сужается до щели в стене. Всё остальное –пыль, темнота...

— Подготовьте всё для ритуала, — звучит голос отца, привычный, властный... И от этого становится ещё страшнее. — Я не могу больше ждать. Элиона, ты выполнила свою часть плана?

Моя кузина, эта золотая змея, усмехается. Её голос сладок, как мёд, в котором тонут мухи.

— Не беспокойтесь, дядя. Раздор в клане моего мужа уже зреет. А когда Кристалл рода ди Флэми признает моего Кассиана наследником… всё свершится.Я получу власть, а вы – поддержку Огненных драконов.

Земля уходит из под ног. Едва удерживаюсь, хватаясь за шершавый камень стены. Они не просто замышляют предательство. Они собираются уничтожить целый клан изнутри. Подорвать его основу – наследие крови. Это хуже, чем убийство. Это кощунство. Предательство всего того, за что погибали наши предки.

Когда проклятый маг и Элиона скрываются за дверью, оставляя после себя шлейф серы и лжи, я пытаюсь заставить себя бежать. Но ноги становятся ватными, предательски подкашиваются. Я пригвождена к месту леденящим душу страхом, который прорастает внутри меня колючим льдом...

Тишину в кабинете разрезает голос матери. Холодный, деловитый, лишённый каких либо эмоций. Ни тени сомнения, ни крупицы ужаса.

— Что дальше, Констанс?

— А дальше, очередь Ледяных, — отзывается отец. Слышу, как он подходит к столу, звякает хрустальной пробкой от графина. Буднично. Спокойно. — Я почти решил вопрос с ди Айлендом. Брак Ясмины и его наследника – следующий шаг. — Отец усмехается и делает глоток янтарного напитка.

Ясмина… В мыслях проносится её сияющий, образ. Она ничего не подозревает. Видит в этом браке сказку, историю любви. А они… они видят лишь «очередь». Очередную пешку на своей кровавой шахматной доске. У меня сводит желудок, горло сжимает спазм...

— А ди Дарки? — снова раздаётся голос матери.

— С Чёрными будет сложнее. Но когда на нашей стороне будет сила Ледяных и Огненных... Избавимся и от них, — отрезает отец. Его тон спокоен, как у садовника, планирующего, какие сорняки выполоть завтра. «Избавимся». Слово падает в тишину с тупым, костяным стуком.

И тогда мать произносит то, от чего у меня застывает кровь.

— Мы можем использовать Лерику. Выдать её за младшего ди Дарка, например. Она своевольна, конечно. Но витает в облаках. Необязательно её посвящать в наш план. Да, и никто не заподозрит в этой… книжной моли угрозу.

Меня выворачивает наизнанку. Прямо здесь, в пыльном полумраке тоннеля. Горло сжимает судорога, и кислая желчь обжигает язык. «Использовать». «Посвящать». «Книжная моль». Каждое слово — пощёчина. Пинок...

— Нет, — голос отца звучит резко, как удар топора. — На неё у меня другие планы.

Императрица взрывается. Её маска холодной красоты трескается с оглушительным грохотом, обнажая давнюю, ядовитую, душевную гангрену.

— Это потому, что она ЕЁ дочь? Ты всегда к ней благоволил!

«Её дочь…» О чём она? Чья? Чья, я дочь? Мысль, бешено стучащая в висках, не находит выхода...

Отец резко оборачивается. Его лицо, обычно непроницаемое, искажается гримасой настоящей, животной ярости.

— Виоланта! Тысячу раз говорил тебе – нет! Я не имею к ней никакого отношения! Лерику я принял в семью, потому что так приказал ТВОЙ отец! На минуточку, тогда ещё Император!

Мир не рушится. Он взрывается. Рассыпается на миллиард острых осколков, которые впиваются в меня. В мою память. В моё прошлое. В саму мою суть... Камни вокруг плывут, пол уходит из-под ног. Воздух становится густым, как смола. Им невозможно дышать.

«Принял в семью…». « Приказал твой отец…».

Я… Я не их дочь. Я не принцесса по крови. Я не ди Спаркс. Все эти годы… их холодность, отстранённость, лёгкое презрение в глазах матери… Это не потому, что я их разочаровала? А потому, что я… чужая?

— Кто же знал, — продолжает отец с горькой, язвительной усмешкой, — что в этой девчонке проснётся истинная магия Благословения.

В голове что-то щёлкает, и все мысли разом обрываются. Магия Благословения... Но… это невозможно. Я – пустышка. Все об этом знают. Вся моя жизнь, вся моя боль, все ночи, проведённые за алхимией, книгами и артефактами, – всё это жалкий самообман. Попытка заткнуть дыру в собственной душе. Создать видимость силы там, где её нет от рождения. Вся моя идентичность, всё, что я о себе знаю, построено на этой лжи.

— Я тебе не верю, — кричит Виоланта, и её голос звенит, как заточенная сталь. — Я хочу, чтобы она исчезла. Я устала видеть её каждый день. Она – живое напоминание...

— Я всегда был верен тебе, Виоланта! — кричит Констанс, обрывая её. И в этом крике слышится неподдельная, старая боль и ярость. — Ты хотела стать императрицей? Я это устроил! Я сделал всё! Всё для тебя! Чего тебе ещё нужно?!

Он делает шаг к ней, и его могущественная фигура вдруг съёживается, становится почти жалкой.

Глава 6

Мои ноги несут меня сами, помимо воли, по знакомым мостовым столицы. Не вижу лиц, не слышу криков торговцев. Не чувствую запахов горячих лепёшек и специй, что обычно заставляют меня замедлить шаг. Улицы, бывшие тысячу раз свидетелями моих побегов, сегодня – всего лишь размытое пятно.

Вот и знакомые белые ворота, утопающие в плюще. Вот дверь из тёмного дуба с бронзовым дверным кольцом в виде спящей совы. Поднимаю свинцовую руку, сжимаю в пальцах холодный металл. Стук получается слабым, жалобным. Я из последних сил опираюсь о косяк, боясь, что вот-вот рухну.

Щелчок замка. Дверь открывается, и в проёме возникает суховатая, строгая фигура Ивора.

— О, мисс Нина, здравствуйте, — его голос, всегда бесстрастный, сегодня кажется мне единственной нитью к реальности. — Проходите.

Он отступает в сторону, и я переступаю порог. Запах старого дерева, воска для полировки и сушёной лаванды. Запах спокойствия. Запах дома. Делаю короткий, прерывистый вдох, и комок в горле немного ослабевает.

— Госпожа сейчас занята. Пройдёмте в библиотеку. Потом, я доложу о вашем визите.

Лишь киваю в ответ, не в силах вымолвить ни слова. Бреду за ним по знакомому коридору. Наконец, вхожу в просторную комнату. Дверь закрывается. И с последним щелчком замка во мне что-то обрывается. Ноги подкашиваются, и я падаю в ближайшее глубокое кресло, зарывшись лицом в прохладную кожу. Просто лежу, пытаясь заставить себя дышать.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, минута, может, час. Дверь открывается бесшумно.

— Нина, дорогая! Какой приятный сюрприз…

Голос Оливии, тёплый и мелодичный, обрывается, едва она меня видит. Она замирает на пороге, её глаза, цвета старого золота, расширяются. Одним быстрым движением она срывает с каминной полки небольшой резной шар из слоновой кости, сжимает его в руке. Чувствую лёгкую волну магии, и воздух в комнате становится плотным, густым. Теперь нас не слышат.

Тётyшка уже на коленях передо мной, её руки охватывают мои плечи.

— Лерика... Дитя моё, что случилось? Ты вся дрожишь.

Её прикосновение, полное искренней тревоги, становится тем последним камнем, что обрушивает плотину. Во мне всё разрывается. Рыдания вырываются из горла, грубые, надрывные, душащие. Трясусь, вцепившись в её платье, как утопающий.

— Они… они… — задыхаюсь, слова рвутся обрывками, смешиваясь со слезами. — Я слышала… Кабинет… потайной ход… Маг крови! И… и заговор… против кланов… Огненных… Ледяных…

Пытаюсь выговорить самое страшное, но язык не слушается. Оливия не перебивает, просто гладит мою спину, её лицо становится всё бледнее и суровее.

— Они… сказали… что я не их дочь… — выдыхаю, наконец. Её пальцы на мгновение замирают. — Сказали… «магия Благословения»… Что они используют меня… мою кровь… для ритуалов… А потом… для наследника…

Меня почти рвёт от отвращения. Оливия каменеет. Её дыхание срывается.

— Кто? — мой собственный голос звучит хрипло и чуждо. Поднимаю на неё заплаканное лицо. — Кто мои родители? Ты знаешь… я вижу, что знаешь!

Впиваюсь в неё взглядом, ищу в её глазах ответ. И вдруг, как удар молнии, в моём разгорячённом, измученном мозге всё складывается в чудовищную картину.

Её разорванная помолвка... Её странная, неизменная нежность ко мне... Её решительная готовность уехать вслед за мной...

Слёзы мгновенно высыхают. Воцаряется ледяная, пронзительная ясность.

— Ты? — вырывается у меня шёпот, полный одновременно надежды и ужаса. Отстраняюсь, чтобы лучше видеть её лицо. — Это ты? Скажи мне... Скажи мне правду!

Оливия не отвечает. Её глаза наполняются такой вселенской скорбью, что всякая необходимость в словах отпадает. Она медленно, как будто ей невыносимо больно, поднимает руку и снова гладит мои волосы. И этот жест, это молчание громче любого признания.

— Прости, — наконец говорит она, и её голос — тихий, разбитый шёпот. — Мне не дали выбора.

Эти слова добивают меня окончательно. Смотрю на неё, на свою тётю... Нет... На свою мать.

— Почему? — это даже не вопрос. Стон, полный накопившихся, убивающих меня, откровений.

Оливия отводит взгляд.

— Я любила его, — начинает она тихо. — Констанса. И он... Он клялся мне в любви. А я… я верила. Как дура. — Она горько усмехается. — А потом погиб Август. Наш, с Виолантой, старший брат. Наследник. И династия оказалась на краю. Отец… наш отец, Октавий… он не видел на троне женщину. Или не видел на троне Виоланту... И меня. Ни одну из нас... Он устроил какие-то испытания среди представителей клана, чтобы найти сильнейшего. Им оказался Констанс.

Она сжимает руки так, что костяшки белеют.

— Ему светила корона. И он… отказался от меня. Выбрал Виоланту. Старшую сестру. Императорский титул. Я не могла оставаться там, видеть их вместе. Я сбежала. Жила на землях Ледяных, в глуши. Думала, всё кончено. Но люди отца нашли меня. А я... Я уже ждала тебя.

Она смотрит на меня, и в её глазах – целая вечность страдания.

— Виоланта тоже была беременна. Ясминой. Ты родилась на четыре дня раньше неё. Тебя… тебя забрали. Сразу. После родов. Отец решил, что так будет лучше. Сообщить о двойне. Выдать тебя за младшую дочь Виоланты и Констанса. Чтобы не позорить династию. Мне не дали выбора. Я могла только смотреть со стороны. Притворяться доброй тётyшкой.

Она замолкает, и тишина в библиотеке становится оглушительной. Сижу, переваривая этот монолог. Моя жизнь. Вся моя жизнь – ложь. Я не незаметная младшая принцесса. Я – незаконнорожденная дочь, украденная у родной матери.

Лежу, уткнувшись лицом в мягкую шерсть её платья, вдыхая знакомый, успокаивающий запах лаванды и старой бумаги. Её рука медленно, ритмично гладит мои волосы. И в этом простом жесте – целая жизнь, отобранная у нас двоих.

— А мой отец? — вырывается вопрос, прежде чем я успеваю его обдумать.

Рука Оливии замирает на мгновение. Чувствую, как всё её тело напрягается. Поднимаю взгляд и вижу в её глазах такую бездонную, старую боль, что все дальнейшие вопросы застревают в горле. Киваю, снова прижимаюсь к ней, и мы просто сидим, прислушиваясь к тиканью часов на камине и собственному прерывистому дыханию. В этой тишине рушится и перестраивается вся моя вселенная.

Глава 7

Воздух на постоялом дворе «Три звезды» густой, спёртый; он пахнет дешёвым супом, старым деревом и чужими жизнями. Я запираю дверь на засов и прислоняюсь к ней спиной, впервые за несколько часов позволяя себе выдохнуть. В горле першит от пыли и страха.

Выскользнуть из дворца было на удивление легко. Бал в самом разгаре, все коридоры и посты были пропитаны музыкой, смехом и запахом вина. Я, просто ещё одна тень, серое пятно, промелькнувшее в суматохе служебных входов. Идти сразу к тётyшке… к матери… было бы чистым безумием. Её дом проверят в первую очередь. А если Оливия внезапно соберётся в дорогу в ту же ночь, что и исчезнет принцесса… это станет приговором для нас обеих.

Скинув плащ, с наслаждением чувствую прохладу маленькой, убогой комнатки. Единственное окно выходит на грязный переулок. Отвязываю от пояса наволочку, служившую мне сумкой. Она бесформенно бухается на колченогую кровать. Внутри – несколько самых ценных книг из моей тайной коллекции, два простых платья, маскировочная шкатулка и три шара-шпиона, аккуратно завернутые в мягкую ткань. Украшения и кошелёк с монетами лежат у меня в потайных карманах – доверять их тряпичной сумке я не стала.

Спускаюсь вниз, в общую залу, и заказываю у усталой служанки ужин в комнату, похлёбку и хлеб. Ем, не чувствуя вкуса, и прислушиваюсь к каждому звуку за дверью. Каждый скрип ступеней, каждый отдалённый оклик заставляет сердце на мгновение замирать.

Внезапно, в гнетущей тишине комнаты, меня настигает осознание собственной оплошности. Я не забрала браслет. Забыла. «Глупая, глупая!» – стучит в висках в такт бешено колотящемуся сердцу. Эта безделушка – не просто украшение. Это петля на шее для нас обеих.

Рассвет застаёт меня уже одетой. Я снова в своём сером, неприметном платье, волосы убраны под простой платок, медальон холодной тяжестью лежит на груди, подавляя ауру. Идти к Оливии сейчас, чистое безумие, но и оставлять браслет там нельзя. Город только просыпается. Сливаюсь с толпой торговцев и ремесленников, но внутри всё сжимается в ледяной комок. Опасно. Безумно опасно. Но другого выхода нет.

Дорога кажется втрое длиннее. Каждый встречный взгляд кажется подозрительным, каждый стражник на углу, идущим именно за мной.

Ивор открывает дверь. Его бесстрастное лицо не выдаёт удивления.

— Мисс Нина. Госпожа в гостиной.

Оливия действительно там. Вид у неё такой, будто она не спала всю ночь. Хотя, скорее всего, так и есть. Тёмные круги под глазами проступают сквозь бледную кожу. Пальцы бесцельно перебирают складки платья. Увидев меня, она чуть не подскакивает с места, но сдерживается, пока в комнате находится Элис, расставляющая на столе свежие цветы.

— Нина, дорогая! Какая неожиданность! — её голос звучит слишком бодро, с фальшивой нотой. — Как поживает твой отец? Надеюсь, его торговые дела идут в гору?

Мы начинаем наш привычный, ни о чём не говорящий разговор. Я рассказываю о вымышленных делах вымышленного отца-торговца, она восхищается погодой. Воздух в комнате трещит от невысказанного напряжения. Наконец, Элис, закончив свою работу, с лёгким, почти невесомым поклоном удаляется. Как только дверь за ней закрывается, я бросаюсь к Оливии.

— Мой браслет, — выдыхаю, едва слышно. — Я забыла его здесь, в лаборатории. Его не должны найти. Ни при каких обстоятельствах.

Её глаза расширяются от ужаса. Она всё понимает без слов. Мы почти бежим вниз, в подвал.

Браслет лежит там, где я его и оставила, в потайном ящике стола. Хватаю его. Холодное белое золото обжигает пальцы. В глазах темнеет от ярости и страха. Императрица слишком испугалась, не заметив его на моей руке. Сейчас это кажется мне подозрительным. При первой же возможности разберу его на винтики. Нужно понять, в чём его секрет.

— Мы должны ехать. Сейчас же, — шепчет Оливия, возвращая меня в реальность. Её рука дрожит на моём плече. — Пока не поздно.

— Нет, — качаю головой, пряча браслет в самый глубокий карман. — Твой стремительный отъезд сразу выдаст нас. Нельзя, чтобы его связали с моим исчезновением. Нужно подождать пару дней. Может, неделю.

Мы поднимаемся обратно в гостиную, пытаясь придать своим позам вид непринуждённости. Оливия пытается налить чай, но её рука дрожит, и фарфор звенит.

И этот звон внезапно тонет в оглушительном грохоте. Массивная дубовая дверь в прихожей с такой силой бьётся о стену, что, кажется, по всему дому пошли трещины.

— Где она?! — ревёт знакомый, ненавистный голос, от которого кровь стынет в жилах.

Из прихожей в гостиную врывается Эрон ди Спаркс. Мой кузен. Старший брат Элионы. Первый советник императора. Его массивная фигура в парадном мундире Золотого Дракона кажется ещё больше от ярости. Лицо раскраснелось, глаза горят лихорадочным блеском. За его спиной несколько стражников в сияющих доспехах. Они заполняют собой проём двери, перекрывая выход.

Инстинктивно отступаю за спинку высокого кресла, опускаю голову. Стараюсь вжаться в стену, стать частью обстановки, незаметной, испуганной служанкой или компаньонкой. Он не должен меня узнать. Медальон тяжело пульсирует на груди, скрывая не только ауру, но и размывая черты моего лица, делая их заурядными, не запоминающимися. Главное, чтобы он не всматривался.

Оливия встаёт; её бледность теперь кажется не признаком слабости, а ледяной маской достоинства.

— Эрон! — её голос звеняще-острый, как лезвие. — Ты забыл, что значит стучать? Или должность советника Императора разучила тебя правилам приличия?

Ди Спаркс фыркает; его взгляд, полный неприкрытого презрения, скользит по Оливии, а затем задерживается на мне. Он видит лишь бледную, перепуганную мышь в простом платье, и тут же, с почти физическим отвращением, отводит глаза, теряя ко мне всякий интерес.

— Правила приличия? Я здесь не для любезностей, Ваше Высочество, — он делает несколько тяжёлых шагов вглубь комнаты, его сапоги громко стучат по паркету. — Где Лерика?

— Лерика? — Оливия поднимает бровь с преувеличенным удивлением. — А что случилось с моей племянницей? И с чего ты взял, что я что-то знаю?

Глава 8

Мир сужается до ударов моего сердца, гулко отдающихся в висках. Я замираю, не смею дышать, чувствуя, как каждый мускул в теле напрягся до боли. Взгляд мой прикован к лицу Ивора. Его черты, обычно непроницаемые, кажутся высечёнными из старого, морёного дуба.

Он почтительно склоняет голову в сторону Эрона.

— Всё совершенно верно, Ваша Светлость, — голос дворецкого не дрогнул ни на секунду, звуча так же размеренно и спокойно, как всегда. — Мисс Росс – дочь моего старого доброго знакомого. Именно я имел честь порекомендовать её на должность компаньонки Её Высочества.

Внутри у меня что-то обрывается, и по телу разливается слабость, смешанная с шоком. Ивор... он лжёт для меня. Прямо в лицо Первому Советнику. Он подписывает себе смертный приговор одной этой фразой.

Эрон несколько секунд молча изучает его, затем его взгляд, тяжёлый и недоверчивый, скользит по мне. Кажется, он ищет хоть какую-то трещину в этой истории, малейший признак обмана.

— Ладно, — наконец бросает он, разочарованно махнув рукой. — Ступай.

Я делаю ещё один низкий, дрожащий книксен и почти бегу из гостиной, чувствуя на спине его горящий, недоверчивый взгляд. Ноги ватные, подкашиваются с каждым шагом. В прихожей, пробираясь мимо застывших, как изваяния, стражников в сияющих доспехах, устремляюсь в сторону кухни.

— Элис, — выдыхаю, влетая в тёплое, пропахшее свежим хлебом и травами помещение. Мой голос звучит хрипло и чуждо. — Леди Оливия просит принести чай для неё и... её гостя.

Служанка, возившаяся у печи, оборачивается и кивает, её доброе, простое лицо озаряется улыбкой.

— Я как раз заварила свежий, мятный, как ты любишь, — щебечет она, уже хватая поднос и расставляя на нём фарфор. — Сейчас вернусь и приготовлю тебе кружечку. И пряники твои любимые, с мёдом, остались.

Она выскальзывает из кухни, и я остаюсь одна. Останавливаюсь посреди комнаты, прислонившись ладонями к грубому, прохладному дереву кухонного стола. Дышу глубоко и прерывисто, пытаясь загнать обратно чёрную, липкую волну паники, что подкатывает к горлу, угрожая вырваться наружу криком. Бежать. Сейчас же, сию секунду, выскочить через дверь для прислуги и бежать без оглядки. Но разум, острый и холодный, вопит, что это — чистое самоубийство. Они уже здесь. Нельзя вызывать подозрений .

Слышу быстрые, лёгкие шаги. Элис, врывается на кухню, её глаза круглые от возбуждения, щёки раскраснелись.

— Нина! Боги, ты не представляешь! — она хватает меня за рукав, её пальцы горячие и цепкие. — Принцесса! Младшая принцесса Лерика... пропала!

Заставляю себя кивнуть, отводя взгляд к закопчённому дымоходу. Голос у меня звучит глухо и отчуждённо, даже для меня самой.

— Слышала.

— Как ты думаешь, куда она могла подеваться? — Элис не унимается, её голос звенит от любопытства. Она тянет меня к столику, усаживает на табурет, словно мы сейчас будем обсуждать последние сплетни с рынка.

Пожимаю плечами, разглядывая зазубренный край столешницы.

— Не знаю.

— Его Светлость только что допрашивал меня! — продолжает она, понижая голос до конспиративного шёпота. — Спрашивал, не появлялась ли тут принцесса. Он думает, что она... сбежала! — Элис фыркает, качая головой. — Бред, я думаю. Кто же добровольно сбегает из дворца? Это же сказка!

Во рту у меня встаёт горький, медный привкус. Сказка. Да. Сказка с позолоченными решётками и палачами в роли любящих родителей.

— Если даже она и сбежала, — говорю, поднимая на неё взгляд, — наверняка у неё были на то веские причины.

Элис замирает. Её глаза загораются новым, ещё более ярким огнём. Она наклоняется ко мне так близко, что чувствую запах мыла и крахмала от её платья.

— А вдруг... — она заговорщицки прикрывает рот ладошкой, — принцесса влюбилась! В кого-то неподходящего! Какого-нибудь простого стражника или... или поэта! И решила бежать ради любви! — её голос становится мечтательным. — Это же так романтично...

Не могу сдержать короткий, скептический хмык. Он вырывается резко и сухо, как треск ломающейся ветки.

— Романтика, — повторяю, и слово кажется мне таким же пустым и бесполезным, как пыль на этих полках.

Никакой романтики в моём побеге нет. Ни капли. Лишь холодный, животный страх. Гнетущее предательство. И тяжёлое, свинцовое знание, что те, кого я называла семьёй почти восемнадцать лет, видят во мне лишь расходный материал. Я сбежала не навстречу любви. Я сбежала от судьбы, хуже смерти.

Элис смотрит на меня с лёгким укором, не понимая моего цинизма. Для неё это захватывающая история. Для меня – борьба за выживание. Мы сидим в одном тёплом, пахнущем хлебом помещении, но нас разделяет пропасть, шире, чем весь Императорский сад.

Время на кухне тянется бесконечно. Сижу на табурете, киваю и улыбаюсь, пока Элис без умолку щебечет о ценах на рынке, о новом платье соседской дочки и о том, какого наглого вора поймали вчера на рыночной площади. Её слова доносятся до меня как сквозь толстое стекло — я различаю звуки, но не смысл. Всё моё существо прислушивается к гулким ударам собственного сердца и к каждому шуму из гостиной. Кажется, прошла целая вечность.

Наконец, дверь открывается, и в проёме возникает Ивор. Его появление заставляет меня вздрогнуть, а Элис мгновенно замолкает, вставая в почтительную позу.

— Мисс Нина, — его голос, как всегда, бесстрастен. — Леди Оливия ждёт вас в гостиной.

Киваю, поднимаясь с табурета. Ноги затекли и я с трудом передвигаюсь. С каждым шагом тревога сжимает горло всё туже.

У входа в гостиную я останавливаясь и, не поворачиваясь, тихо выдыхаю:

— Спасибо.

Ивор легко, почти незаметно кивает, его взгляд на мгновение задерживается на мне, и в глубине его стальных глаз читаю нечто большее, чем просто служебную преданность. Это понимание. Это соучастие. Он пропускает меня вперёд и входит следом, бесшумно закрыв дверь.

Оливия стоит посреди комнаты. Её лицо – маска сдержанной паники, а пальцы так сильно сжали спинку кресла, что, кажется, вот-вот вонзятся в дерево. Увидев меня, она срывается с места и, не обращая внимания на присутствие дворецкого, хватает меня в объятия. Её тело дрожит.

Глава 9

Ивор бесшумно подходит к окну, раздвигает тяжёлый бархат портьеры ровно настолько, чтобы увидеть улицу.

— Он оставил несколько человек у ворот, — его голос низкий и ровный — Наблюдают.

Сердце у меня проваливается куда-то в пятки, оставляя за собой ледяную пустоту. Ловушка захлопнулась. Мы в западне. Каждый вздох даётся с трудом, воздух кажется густым и тяжёлым, как смола.

— Тогда я поеду во дворец, — заявляет Оливия. Её голос дрожит, но в нём слышится стальная решимость.

— Что? Нет! — Хватаю её за руку, голос срывается в крик. — Ты же знаешь, что тебя там ждёт! Виоланта изгнала тебя...

— Она изгнала меня, потому что я позволила. — перебивает Оливия. Её голос тих, но в нём стальная уверенность, против которой мои аргументы разбиваются, как волны о скалу. — Потому что понимала, пока я нахожусь вдали от двора, в тени, они будут считать меня сломленной. Я боялась за тебя, за твою безопасность. Но сейчас… — она подходит ко мне, и её пальцы мягко, но решительно сжимают мои плечи. — Сейчас моё молчание будет выглядеть подозрительнее крика. Мать, не реагирующая на исчезновение родной дочери? Нет, дитя... Я должна ехать. Я буду требовать аудиенции, рыдать, рвать на себе волосы – сыграю свою роль так, чтобы у них не осталось и тени сомнений в моей неосведомлённости.

Логика её слов пронзает мою панику, как лезвие. Она права. Всегда права. Эта мысль одновременно успокаивает и терзает меня. Она подставляет себя под удар, чтобы прикрыть меня.

— Ивор, — Оливия поворачивается к дворецкому, — вели закладывать экипаж. Немедленно.

Ивор, бесшумный как тень, кивает. Его взгляд встречается с моим, и в этой молчаливой связи читаю не просто преданность, а готовность разделить с нами нашу судьбу.

— Мисс Нина, — обращается он ко мне, и в его голосе слышен чёткий, выверенный план. — Вы отправитесь на рынок с Элис. Ваша задача – раствориться в толпе и не возвращаться сюда. Вернитесь на постоялый двор, заберите свои вещи. — Он протягивает мне маленький, аккуратно сложенный клочок бумаги. — После этого идите по этому адресу. Назовите моё имя и ждите. Хозяйка дома… особая женщина. Она поможет.

Беру бумажку. Пальцы дрожат так, что я едва могу разжать их. «Изумрудная улица, дом 7. Шарлотта Гресси». Имя ничего мне не говорит. Просто ещё один прыжок в неизвестность.

— Будьте осторожны, — шепчу им обоим, и слова застревают в пересохшем горле, превращаясь в беззвучный стон.

Оливия оборачивается на пороге. Её взгляд смягчается всего на мгновение, и в нём — вся боль, вся нежность, вся материнская любовь, которую у нас украли.

— И ты, моя девочка. И ты.

В ушах звенит. Всё происходит слишком быстро, мир плывёт, как в дурном сне, и я не могу за что-то ухватиться.

Вскоре грохот колёс по булыжнику пронзает тишину дома. Они уехали. Каждый удар копыт о камни отдаётся в моей груди колющей болью. Я остаюсь одна в гробовой тишине, прислушиваясь к собственному неровному дыханию, к каждому шороху за стенами, ожидая, что вот-вот дверь снова распахнётся и ворвётся стража.

Не проходит и получаса, как в гостиную врывается сияющая Элис с огромной плетёной корзиной.

— Ну что, Нина, пошли? — оживлённо щебечет она, накидывая цветастый платок. — Мне столько всего нужно купить! А ты совсем бледная, тебе просто необходимо развеяться!

Мы выходим со служебного входа. Чувствую на своей спине тяжёлые, пристальные взгляды стражников. Вжимаю голову в плечи, пытаюсь идти легко, почти подпрыгивая, как это сделала бы наивная компаньонка, но ноги ватные, а в груди – ледяной ком.

Рынок обрушивается на меня стеной оглушительного шума и густым, почти осязаемым клубком запахов. Крики торговцев, мычание скота, удушающий сладкий дым жаровен, пряная острота специй, терпкий дух кожи и пота. Элис, беззаботно щебеча, тащит меня за собой, торгуется, заказывает товары.

Следую за ней, как тень, постоянно оглядываясь. Каждый незнакомец кажется подозрительным, каждый взгляд, брошенный в нашу сторону, – угрозой. Они везде. Они следят. Мне слышатся шаги за спиной, чьё-то дыхание на затылке. Паника, холодная и липкая, подползает к горлу, сжимая его стальным обручем. Воздух становится густым, им невозможно дышать. В висках отчаянно стучит: «Беги. Прячься.»

Вдруг замечаю лавку торговца тканями и безделушками. Мой шанс. Укрытие. Хватаю Элис за рукав.

— Ой, смотри, какие красивые шарфы! — восклицаю с наигранным восторгом и тащу её внутрь.

Воздух в лавке густой от запаха шелка и дешёвых духов. Элис сразу же замирает перед витриной с дорогими украшениями, её глаза загораются. Пока она с вожделением разглядывает колье из поддельных сапфиров, я краем глаза наблюдаю за входом.

Замечаю группу девушек, входящих в лавку. На них тёмно-зелёная форма Императорской Академии Магии. Сердце делает кувырок. Это шанс. Притворяясь, что рассматриваю шёлковые шарфы, незаметно примыкаю к ним. Они весело переговариваются, обсуждая очередного строгого преподавателя и предстоящие экзамены. Их слова доносятся до меня как сквозь вату.

— …и он сказал, что если я ещё раз перепутаю руны потока, он заставит меня переписывать «Основы теургии» всю ночь! — смеётся девушка с живыми карими глазами и задорными веснушками.

Ловлю момент и обращаюсь к ним, подобрав с пола якобы обронённую перчатку.

— Простите, это не ваша?

— О, нет, спасибо, — улыбается та, самая веснушчатая адептка.

— Вы из Академии? — спрашиваю, делая глаза максимально широкими и восхищёнными. — Я так мечтаю поступить в следующем году! На факультет артефакторики.

— Правда? — лица девушек оживляются. — Это здорово! Тебе нужно подтянуть руническое письмо, это главное...

Они с радостью принимают меня в свой круг. Покупаю недорогой голубой шарф, тут же повязываю его на шею. Мы выходим из лавки все вместе. Их весёлая, шумная группа – идеальный щит. Встраиваюсь в их круг, поддакиваю, смеюсь в нужных местах, рассказываю выдуманные истории о своём «отце-торговце». Но с каждым шагом паника нарастает. Спина горит под воображаемыми взглядами. Каждый оклик, каждый скрип телеги заставляет меня вздрагивать. Мне становится душно, в глазах темнеет, их беззаботный смех начинает давить на меня, вызывая почти физическую тошноту. Они так свободны. Они не знают, каково это – чувствовать себя дичью.

Глава 10

Карета мягко покачивается, мерный стук колёс по мощёным улицам провинциального городка убаюкивает. Сижу на жёсткой откидной скамейке напротив леди Шарлотты, мои пальцы бессознательно мнут грубую ткань простого платья. Каждый мускул в теле напряжён, как струна. Рядом со мной Оливия. Её взгляд прикован к окну, но я знаю – она не видит проплывающих мимо домов. Она вся – одно сплошное ожидание, живой комок нервов, закутанный в серую ткань.

Мои мысли возвращаются к тому дню, в доме на Изумрудной улице. Часы, проведённые в богатой, но уютной гостиной графини Шарлотты Гресси, показались вечностью. Я сидела, вцепившись в бархат подлокотников, и прислушивалась к каждому шороху с улицы, к каждому скрипу шагов. Сердце замирало при звуке любой подъехавшей кареты. Ждала, что вот-вот дверь с треском распахнётся и ворвётся стража в сияющих доспехах.

Шарлотта, деловая и невозмутимая, не задавала лишних вопросов. Она лишь налила мне чаю в тонкую фарфоровую чашку.

— Пока вы под моей крышей, вы в безопасности, — сказала она тогда, и её спокойный, уверенный голос стал моим якорем в море паники.

Когда поздно вечером на пороге появилась Оливия – бледная, с тенью былой роскоши в осанке, но целая и невредимая, – из меня будто вынули стержень. Ноги подкосились. Мы молча бросились друг к другу и обнялись так сильно, что у меня захватило дух. В том объятии было больше слов, чем во всех наших вынужденных, светских беседах за долгие годы. Её пальцы впились в мою спину, и я чувствовала, как она дрожит.

Мы бежали из столицы на рассвете. Я провела для Оливии весь свой привычный маскировочный ритуал: серый порошок, скрывающий платиновые волосы, капли, тускнящие золото глаз, грубый медальон, давящий на грудь. И вот в роскошную карету графини Гресси сели две ничем не примечательные горничные. Ничто не выдавало в нас принцесс из рода Золотых Драконов.

На выезде из столицы наш экипаж встал в длинную вереницу других карет. Кучер, наклонившись к окну, пробурчал сквозь зубы:

— Стража. Обыскивают. Ищут какого-то преступника.

У меня перехватило дыхание. Холодная струя страха пробежала по спине. Я вжалась в сиденье, когда один из стражников в ослепительных доспехах подошёл к дверце. Он грузно влез в карету, его взгляд, тяжёлый и не задерживающийся, скользнул по Шарлотте, по её сонному сыну Лукасу, по нам с Оливией – бледным, испуганным служанкам. Кажется, я перестала дышать.

— Проезжайте, — буркнул он и захлопнул дверцу.

— Нина, — тихий, срывающийся голос Оливии возвращает меня в настоящее. Её рука ложится поверх моей. — Всё хорошо. Мы уже далеко. Дыши.

Киваю, стараясь улыбнуться, но не могу отделаться от чувства, что за нами следят, что вот сейчас, из-за поворота появится всадник с приказом об аресте. Шарлотта ведёт себя с вызывающей беззаботностью. Она останавливается в лучшей гостинице этого провинциального городка, снимает просторные комнаты для себя и сына, и скромные – для прислуги. Она не прячется. Напротив, она принимает приглашения, посещает театр, её яркое платье и громкий, уверенный смех видны и слышны всем. Мы же с Оливией, как и положено слугам, держимся в тени, два серых призрака в её блестящей свите.

Вечером мы решаемся на короткую прогулку. Нам обеим нужен глоток воздуха, не отравленного страхом и духотой дороги. Идём по узким, тёмным улочкам, держась в тени высоких домов. Оливия нервно теребит складки платья, её взгляд постоянно мечется, сканируя округу.

— Никаких вестей, — шепчет она, больше себе, чем мне. — Где же он? Что с ним?

Я тоже волнуюсь. Ивор должен нагнать нас в пути. И его отсутствие – это открытая рана, которая ноет всё сильнее с каждым часом. Хочу её утешить, сказать, что всё будет хорошо, но любые слова сейчас, лишь пустые, никчёмные звуки, застревающие в пересохшем горле.

Внезапно воздух вздрагивает от далёкого, но яростного треска. Пахнет гарью, едкой и сладковатой одновременно.

Чей-то крик прорезает ночь. Резкий, пронзительный, полный чистого, животного ужаса. Затем ещё один. И третий. Над крышами ближайших домов взмывает в небо багровое зарево, зловещее и живое.

— Пожар, — шепчет Оливия, её пальцы впиваются в моё запястье.

Нас, как и других горожан, будто током подбрасывает вперёд. Мы бежим на звук, нас несёт потоком любопытных и испуганных людей. Улица превращается в ад. Пламя пожирает небольшой, скромный домик, вырывается из окон длинными, жадными языками, лижется по стенам, оставляя чёрные подтёки. Воздух раскалён, им больно дышать, он обжигает лёгкие. Крики, суета, люди с вёдрами воды мечутся у огненной стены, но их усилия – ничтожная капля в этом море стихийной ярости.

На обочине, на разостланном плаще, лежат двое взрослых. Их одежда обгорела, кожа покрыта страшными волдырями. Возле них суетятся городские целители, но их лица мрачны. А рядом – трое детей. Мальчик и две девочки, самые младшие, не старше трёх лет. Они рыдают, захлёбываются, цепляются за обугленную одежду родителей, их тонкие, разрывающие душу голоса режут слух, смешиваясь с оглушительным треском огня.

— Мама! Мама, вставай! Проснись!
— Отстаньте! Не трогайте её! — это кричит мальчик, пытаясь оттолкнуть чужие руки, его лицо искажено гримасой ярости и отчаяния.

Их страх, их боль, их абсолютная, бездонная потеря бьют по мне с такой физической силой, что у меня перехватывает дыхание. Во мне что-то срывается с цепи. Что-то огромное, тёплое и неконтролируемое. Жалость, ужас, желание помочь – всё сливается в один мощный, слепой порыв. Я не думаю. Просто не могу. Из самой глубины моего существа, из того места, что всегда было пустым, тёмным и безмолвным, вырывается наружу волна тепла. Она растекается по жилам, как жидкое солнце, и выплёскивается через край без моего приказа, без моего ведома. Золотистое сияние, нежное и в то же время могущественное, окутывает плачущих детей.

Их пронзительные крики смолкают почти мгновенно. Рыдания превращаются в прерывистые всхлипы, а затем и вовсе затихают. Малыши, словно по команде, разжимают цепкие пальчики и медленно, как подкошенные, опускаются на землю, погружаясь в глубокий, безмятежный сон. На их заплаканных лицах появляется умиротворение. Золотистые искры, похожие на светлячков, ещё секунду танцуют в воздухе над их головками, а затем гаснут.

Глава 11

Колёса обоза выбивают по разбитой дороге однообразный, унылый ритм. Стук-скрип. Стук-скрип. Каждый звук – это шаг прочь от того проклятого города, от пожара, от моего собственного безрассудства. Вжимаюсь в угол повозки, закутавшись в шершавый шерстяной плед,
будто он может защитить меня от меня самой. В руках «Легенды первых Драконов». Книга раскрыта, но глаза скользят по строчкам, не видя смысла. Внутри меня, сплошная, сжатая в ледяной ком тревога. В ушах до сих пор стоит оглушительная тишина, наступившая после моего... чуда. И следом, возбуждённые голоса: «Благословение... Благословение Золотых...»

Идиотка. Безмозглая, сентиментальная идиотка. Одно дело, рисковать собой. Другое – подписывать смертный приговор Оливии, Ивору... и даже леди Шарлотте, которая нас приютила. Я сгребла их всех в охапку и бросила в костёр своего сострадания. Теперь этот огонь горит за спиной, и его дым тянется за нами по пятам.

Мы покинули гостиницу той же ночью. Ивор действовал быстро и тихо. Две служанки графини Гресси, приехавшие вместе с ним, остались в наших комнатах. Мы с Оливией вышли через чёрный ход, сели в нанятый Ивором экипаж и поехали на другую окраину города. Ночь провели в грязной придорожной гостинице, выдавая себя за семью ремесленников. Я не сомкнула глаз, прислушиваясь к каждому шороху, каждому скрипу за стеной, ожидая, что вот-вот дверь выбьют и ворвутся люди Императора.

Наутро Ивор договорился с купцами, и теперь мы втроём просто часть каравана. Пыль, скрип колёс и полная безвестность. Лучшего укрытия и придумать нельзя. Но... безопасность эта призрачна. Она держится на моём самообладании. А его, как я выяснила, хватает до первого детского плача.

Занавеска у входа отодвигается, впуская поток пыльного солнечного света. В проёме появляется Мириам, дочь одного из купцов, с двумя длинными русыми косами и парой кружек дымящегося травяного чая. Её лицо, открытое и доброе, кажется приветствием из другого, простого мира.

— Снова вгрызаешься в древние фолианты? — она протягивает мне одну из кружек, и аромат мяты и полыни ударяет в нос. Усаживается напротив, подобрав ноги. Повозка мерно покачивается. — Держи. От горькой правды истории, чай слаще не станет, но хотя бы согреет.

— Спасибо, — беру кружку, чувствуя, как тепло разливается по застывшим пальцам. — А я как раз наткнулась на главу о «Божественных Парах». Читаешь это и будто сказку слушаешь.

— О, это! — глаза Мириам загораются азартом исследователя. Она усаживается поудобнее, как будто мы сейчас будем обсуждать не древние мифы, а последние дворцовые сплетни. — Моя любимая тема. Мой дед, он был учёным, говорил, что всё куда глубже, чем пишут в официальных хрониках.

— Глубже? — поднимаю я бровь. — Ты о магии крови? О ритуалах отступников? Всё ведь задокументировано. Пятьсот лет назад группа магов, недовольная властью драконьих кланов, обратилась к запретным искусствам. Они нашли способ нанести удар по самой сути драконьей природы, лишив их способности к обороту. Началась война, их вытеснили за Барьер. Всё просто, ясно... и... кроваво.

Мириам качает головой, её косы, заплетённые с деревенской простотой, колышутся в такт движению повозки.

— Слишком просто и слишком жестоко, чтобы быть полной правдой. Да, магия крови была оружием. Но оружие бьёт по слабому месту. А слабое место, по словам моего деда, драконы создали себе сами. Задолго до первых отступников.

— Какое? — интересуюсь я, откладывая книгу. Спор отвлекает от грызущей тревоги. От воспоминания о золотом свете, что вырвался из меня помимо моей воли.

— Они отказались от любви! — Заявляет она с горящей убеждённостью, в её глазах нет ни капли сомнения. — Раньше, как пишут в старых преданиях, Драконы чувствовали свою «Божественную Пару». Того единственного или единственную, предназначенную им богами. И в таких союзах рождались самые сильные дети. А потом… началась политика. Браки по расчёту, ради земли, ради союза, ради власти. Они предали саму свою природу! И тогда… тогда их природа начала предавать их. Магия крови лишь ускорила то, что уже началось. Она стала болезнью, которая смогла убить организм, ослабленный изнутри.

Смотрю на неё, верящую в романтические сказки, и не могу сдержать скептической усмешки. Она вырывается тихой, уставшей гримасой.

— Ты хочешь сказать, что вся великая трагедия, вся война, гибель кланов… это всего лишь наказание за неправильные браки? Это звучит как моралите из дешёвого романа, а не как история. Жизнь, увы, сложнее сказок.

— А разве история не состоит из поступков людей… и драконов? — Парирует Мириам, не смущаясь. Её вера в свою правду кажется несокрушимой. — Разве их поступки не имеют последствий? Я не говорю, что маги крови не виноваты. Они – чудовища. Но они нашли брешь в стене. А брешь эту драконы оставили сами, заменив зов сердца на шелест золотых монет и пергаментных свитков. Четыре из Восьми Великих Кланов просто исчезли. Вымерли. А посмотри на оставшиеся, — её голос звенит. — Они всё ещё женятся и выходят замуж по расчёту. И что? Сила возвращается? Нет. В союзе Золотых родилась принцесса-пустышка. А единственный сын главы Огненных, настолько слаб, что даже Кристалл Рода не признал в нём наследника.

Упоминание о семье больно бьёт по рёбрам, будто тупым ножом. «Принцесса-пустышка». Да. Все так и думают. Но если бы они знали... Сжимаю кружку так, что пальцы белеют, скрывая дрожь. Устало вздыхаю, маскируя боль под маской превосходства.

— Ты всё упрощаешь, Мириам. Мир не делится на чёрное и белое, на любовь и расчёт. Иногда брак по расчёту – это единственный способ предотвратить войну, спасти тысячи жизней. Иногда долг важнее личного чувства. — Какой лицемерный вздор слетает с моих губ. Я сама сбежала от этого «долга». Но я сбежала не к любви. Я сбежала в никуда, от страха и предательства.

— А иногда долг – это просто удобное оправдание для трусости, — говорит Мириам тихо, но твёрдо. — Для страха выбрать тот путь, который диктует сердце. И в конечном счёте, разве спасла Драконов эта «мудрость»? Они слабеют. Где тут спасённые жизни? Я вижу лишь медленное угасание.

Глава 12

Мы покидаем торговый караван на рассвете, когда первые лучи солнца только начинают золотить ледяные вершины Северного Утёса. Шум и запах чужих жизней, смешанных с товарами, остаются позади. Здесь воздух другой. Чистый, острый и до боли холодный. Он обжигает лёгкие, но вместе с пылью смывает часть вечного страха, что сидел в груди с тех пор, как мы бежали из столицы. Каждый вздох – ледяное покаяние. Каждый шаг –дальше от пламени, что я зажгла.

Ивор нанимает у местных проводника с крепкими лошадьми и узкими санями. Дорога в Хрустальный Замок – извивающаяся тропа по самому краю пропасти. Ветер воёт беспрестанно, словно призрак, потерявший надежду на упокоение. Кутаюсь в самую толстую шерстяную накидку, но холод проникает сквозь ткань, заставляя зубы стучать. Мой медальон, обычно холодный, сейчас, кажется ледышкой на коже. Смотрю на Оливию. Она сидит прямо, её лицо спокойно, но я замечаю, как её пальцы впиваются в складки платья. Здесь, на краю света, она больше не служанка и не жена ремесленника. Она снова Её Высочество принцесса Оливия ди Голдбар. Младшая дочь великого Императора Октавия II.

Сам замок возникает внезапно. Он словно вырастает из основания горы, величественный, высеченный из голубоватого, тысячелетнего льда. Его шпили, не украшение, а естественное продолжение скал, вонзающихся в бледное, безжалостное небо. Он не сияет, как дворец Золотых. Он светится изнутри, холодным, сдержанным светом, словно громадная ледяная лампа. Он не приветствует. Он предупреждает.

У ворот нас встречает не Дарен ди Айленд, а его сестра, леди Айлин. Она стоит, закутанная в меха. Прямая, уверенная, без единого намёка на улыбку. Но пронзительные голубые глаза, едва заметив Оливию, неожиданно теплеют.

— Оливия, — её голос, грубоватый и прямой, режет морозный воздух. — Прошло много зим.

Оливия сходит с саней, и её движение полно врождённой грации, которую не скроешь под грубой одеждой.

— Слишком много, Айлин.

Они не обнимаются. Просто смотрят друг на друга, и в этом взгляде – целая история дружбы, разлуки и молчаливой поддержки.

— Дарена нет, — говорит Айлин, приглашающим жестом направляя нас внутрь. Её взгляд скользит по мне и Ивору, оценивающе, но без враждебности. — На границе неспокойно. Он и Кориан в Даркхолле. Пытаются договориться с Черными и Огненными о совместных патрулях.

Опускаю глаза, делая вид, что дрожу от холода, чтобы скрыть внезапную волну жгучего стыда. Пока другие кланы пытаются защитить Империю от реальной угрозы, мои... «родители» в столице точат нож, чтобы вонзить его им в спину.

— Это мисс Нина Росс, моя компаньонка, — представляет меня Оливия ровным, бесстрастным голосом. — И мой личный секретарь, господин Ивор.

Я делаю безупречный реверанс. Мышечная память, вбитая с детства, срабатывает сама собой, но я стараюсь придать ему оттенок скромности, уместный для девушки из хорошей, но не знатной семьи.

— Честь оказаться в вашем доме, леди ди Айленд.

— Добро пожаловать, мисс Росс, — кивает она, и её взгляд задерживается на мне на секунду дольше, чем нужно. – Пройдёмте. Вы должно быть измотаны дорогой.

Нас провожают в выделенные покои. Моя комната – образец северной аскетичности: каменные стены, дубовый пол, кровать с грубоватым пологом и огромный камин, в котором уже пляшут живые, жадные языки пламени. Сбрасываю накидку и подхожу к огню, протягивая к нему онемевшие, почти синие пальцы. Жар обжигает кожу, но я не отдергиваю руку. Эта боль – доказательство того, что мы добрались. Мы живы.

Спустя час, отогревшись и с трудом прогнав дрожь, я стучу в дверь к Оливии. Она сидит у своего камина, глядя на пламя, словно пытается разгадать в нём будущее. На ней уже нет дорожной одежды, но и не дворцовое платье. Что-то простое, тёмное, что делает её уязвимой и настоящей.

— Матушка, — начинаю я, и мой голос звучит хрипло от напряжения и невысказанного страха. — Мне нужна твоя помощь. Я должна научиться контролю. Иначе в следующий раз... в следующий раз мы не сбежим.

Она улыбается, и в её улыбке впервые за долгое время появляется тень настоящей, не вымученной нежности.

—Ты права, милая. Я должна была раньше позаботиться об этом. — Она встаёт и подходит ближе ко мне, усаживает меня в кресло и встаёт позади. Ее ладони уверенно ложатся на мои плечи. — Начнём с основ. С дыхания. Сила течёт по тем же путям, что и жизнь. Найди её внутри себя. Не пытайся командовать. Просто... слушай.

Мы проводим за этим занятием почти час. Я пытаюсь. Боги, как я пытаюсь. Но внутри – лишь хаос. Отголоски детского плача, леденящий ужас от осознания собственного бессилия, жгучее, почти истеричное желание всё контролировать. Я чувствую сжатый комок страха в солнечном сплетении, дрожь в руках, судорожный стук сердца. Но не чувствую никакого «потока», никакой «реки». Только собранную в тугой узел панику.

— Ничего не чувствую, — выдыхаю, отчаявшись, откидываясь на спинку стула.

— Ты чувствуешь, — поправляет она мягко. — Ты просто не узнаёшь этих ощущений. Это как заново учиться ходить. В библиотеке замка должно быть кое-что для начинающих. «Гармония Стихий» Арниса. Возьми её. Основы универсальны, даже если твоя стихия – не лёд.

Вечером мы спускаемся на ужин. Зал невелик, стол накрыт с суровой, лишённой столичных излишеств элегантностью. Айлин во главе стола. Оливия устроилась напротив. Мы с Ивором по бокам. Ивор в своём неизменном тёмном костюме само воплощение невозмутимости. Он отпивает маленький глоток ледяного вина, и его взгляд, острый и всевидящий, скользит по залу, считывая каждую тень, каждую складку на скатерти.

Айлин не тратит время на светские любезности.

— Приятно видеть тебя за моим столом, Оливия. Жаль, обстоятельства столь мрачны. Твоя сестра и её супруг окончательно ослепли. Граница горит, а они заняты балами и придворными интригами.

Смотрю на свою тарелку с запеченной дичью и кореньями. Прямолинейность Айлин подобна ледяному ветру с перевала. Она обжигает лицо, но очищает разум от паутины лжи. После сладких, ядовитых речей столицы её слова – глоток того самого холодного, чистого воздуха. Она говорит то, о чём все молчат.

Глава 13

Сижу за грубым деревянным столом, при свете единственной лампы, вцепившись в увеличительное стекло. Браслет лежит передо мной, холодный и безмолвный. Я уже осмотрела его снаружи. Безупречная работа, ничего необычного. Но сейчас, повернув его внутренней стороной к свету, вожу стеклом по гладкой поверхности, заставляя металл отбрасывать крошечные блики. И вот, там, где должна быть лишь полировка, начинаю различать линии. Сначала едва заметные, будто прочерченные иглой. Прищуриваюсь, ловя свет под другим углом. Да, это они. Руны. Не декоративные завитушки, а сложный, переплетающийся узор, выгравированный с ювелирной точностью. Он идёт по всей внутренней окружности, образуя замкнутую цепь. Замираю, сердце заходится странным, холодным трепетом. Я не эксперт по древним языкам, но базовые символы распознаю. Подавление.

Дверь с тихим скрипом открывается.

— Лерика? Ты не спишь? — в комнату входит Оливия. На ней простой ночной халат, а волосы распущены по плечам.

Я не отрываю взгляда от браслета. Мои пальцы сжимают его так, что металл впивается в кожу.

— Смотри, — голос звучит глухо, протягиваю ей браслет и увеличительное стекло. — Внутри.

Она берёт их в руки, брови сдвигаются в лёгком недоумении. Подносит стекло к глазам, наклоняется к свету лампы. Я вижу, как её взгляд скользит по металлу, как сначала в нём читается привычная нежность к памяти отца, а затем… затем он становится острым, сфокусированным. Оливия замирает. Её лицо медленно бледнеет.

— Этого… этого не может быть,— шепчет она, отрывая от браслета шокированный взгляд. — Я держала его в руках. Лично. Когда отец дарил их вам с Ясминой. Никаких рун на нём не было. Клянусь памятью отца, их не было! — Её голос дрожит от уверенности, смешанной с ужасом.
— Они там есть, — отвечаю с ледяным спокойствием, которого не чувствую внутри. — И они всё объясняют. Почему я была «пустышкой». Почему я ничего не чувствовала. Он не просто скрывал ауру, как мой медальон. Он… душил мою силу. С самого детства. — Забираю браслет обратно, сжимая его в кулаке. — Но это не объясняет главного. Как Констанс использовал мою магию, если она была под этим… этим ошейником?

Оливия медленно опускается на стул рядом со мной, её лицо осунулось.

— Сила, полностью заблокированная… Лерика, она не могла просто исчезнуть. Она должна была искать выход. Как река, которую перегородили плотиной. Рано или поздно давление стало бы слишком сильным… — Она смотрит на меня с новым, жутким пониманием. — Браслет мог бы не выдержать. Или… или ты бы не выдержала.
— Опять, — с грохотом откладываю браслет, чувствуя, как во мне закипает ярость. — Снова больше вопросов, чем ответов. Кто нанёс эти руны? Когда? И как они качали из меня силу? —Поднимаю на неё взгляд, и в нём уже нет ни капли сомнения. — Я думаю, матушка, здесь не обошлось без ритуалов личного мага крови Императора. — Делаю паузу, пытаясь собрать в голове обрывки воспоминаний. — Надел он его на меня в шесть лет. А до этого? Были ли… какие-то проявления? Что-то необычное?

Лицо Оливии искажается от боли. Она отводит взгляд, её пальцы бессильно скользят по поверхности стола.

— Ты… ты родилась сильно раньше срока, — её голос срывается. — Такая маленькая… Такая хрупкая. Ты постоянно болела. Целители только разводили руками. Поэтому… поэтому ты почти не появлялась на семейных торжествах. — Она судорожно сглатывает. - Мне… мне позволяли навещать тебя. Два раза в неделю. Под присмотром фрейлин Виоланты.

Оливия закрывает глаза, словно отгоняя мучительное видение.

— К пяти годам ты окрепла. Но Виоланта… она продолжала держать тебя в стороне. В твоих покоях. Говорила, что боится за твоё здоровье. Что любой сквозняк, любое волнение… Я верила ей! — её шёпот становится горьким и полным самоосуждения. — Я так боялась тебя потерять, что соглашалась на любые её условия. А она… она просто готовила тебя для этого. Изолировала. Чтобы никто не увидел. Не догадался.

По её щекам медленно текут слёзы, тихие и безнадёжные.

— Прости меня. Прости, моя девочка. Я была слепа. Я позволила им украсть у нас всё…

Встаю и обнимаю её. Мою маму. Она прижимается ко мне, и я чувствую, как её плечи мелко дрожат.

— Ты не виновата, — говорю твёрдо. — Ты боролась, как могла. В той клетке, в которую они тебя поместили. Они украли у нас время, но не смогли украсть всё. — Немного отдаляюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. — Мы нашли друг друга. И теперь мы узнаем правду. Всю правду.

Утро в Хрустальном Зале начинается с ледяного солнца, пробивающегося сквозь высокие стрельчатые окна. После завтрака. Простого, но сытного: овсяная каша, копчёная оленина, грубый хлеб. Я подхожу к Айлин.

— Леди ди Айленд, — начинаю, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо, — не смогу ли я воспользоваться вашей библиотекой? Леди Оливия говорила, что здесь собраны уникальные фолианты.

Айлин, отпивая глоток крепкого чёрного чая, смотрит на меня своим пронзительным взглядом.

— Конечно, мисс Росс. Лина, — она кивает одной из горничных, — проводи мисс Росс в библиотеку и помоги ей, если потребуется.

Девушка с карими глазами и серьёзным лицом кивает и жестом приглашает следовать за собой. Мы идём по бесконечным, похожим на ледяные пещеры коридорам, и вот Лина открывает передо мной тяжёлую дубовую дверь.

Замираю на пороге. Императорская библиотека казалась мне верхом великолепия, но это… это нечто иное. Пространство уходит ввысь на несколько этажей, теряясь в полумраке под сводчатым потолком. Стеллажи из тёмного, почти чёрного дерева вздымаются к самым небесам, и на них, как застывшие ледяные глыбы, теснятся тысячи томов. Воздух густой и сладковатый. Пахнет вековой пылью, выделанной кожей и чем-то ещё, едва уловимым, словно озон после грозы. Здесь царит торжественная, гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в огромном камине в центре зала.

— Если что-то понадобится, я буду неподалёку, мисс, — тихо говорит Лина и удаляется.

Глава 14

Сердце колотится где-то в горле, угрожая вырваться наружу. Я заставляю себя подняться с кресла, от которого мгновенно веет холодом, и делаю лёгкий, почтительный книксен, опуская взгляд, чтобы скрыть панику. Мои пальцы судорожно сжимают кожаную обложку книги.

— Нина Росс, милорд. Компаньонка леди Оливии, — голос звучит чуть выше обычного, и я спешу его выровнять. — Леди Айлин любезно разрешила мне воспользоваться вашей библиотекой.

Чувствую, как его взгляд скользит по моей скромной серой одежде, по небрежно убранным волосам. Его осанка, бывшая мгновение назад напряжённой, готовой к обороне, слегка расслабляется. Никакого поклона в ответ, лишь короткий, едва заметный кивок. Его лицо – всё та же высеченная изо льда маска, но в глазах гаснет острота непосредственной угрозы. Он делает шаг ближе, и его тень накрывает меня. Воздух вокруг наполняется лёгким, холодным ароматом морозного утра и стали. Его взгляд падает на книгу в моих руках. Светлая, почти белая бровь медленно ползёт вверх.

— «Божественные Пары», — произносит Кориан и в его низком, ровном голосе слышится лёгкая, но отчётливая ирония. Он смотрит на меня с новым, более пристальным интересом. — Вы из тех романтичных натур, что верят в сказки, мисс Росс?

Он стоит так близко. Слишком близко. Чувствую исходящий от него холод и помню железную хватку его пальцев на своём плече в саду. Но сейчас он не узнаёт во мне ту служанку. Заставляю свои губы растянуться в мягкую, задумчивую улыбку.

— В каждой сказке, милорд, присутствует доля здравого смысла. — отвечаю спокойно, слегка приподнимая книгу. — Недавно я спорила на эту тему со старой знакомой. Она уверена,что упадок драконьих кланов начался не с магии крови, а гораздо раньше. Когда вы стали заключать браки по расчёту, предав саму свою природу, свою истинную силу.

Смотрю на него, пытаясь прочитать реакцию. Его лицо серьёзно, глаза внимательны.

—Она говорит, что маги крови… они лишь подожгли фитиль. А бочку с порохом, по её мнению, драконы набили себе сами, отказавшись от того, что делало их по-настоящему сильными. — Пожимаю плечами, изображая лёгкий скепсис. — Конечно, это лишь теория...

Кориан слушает, не перебивая. Острый, пронизывающий взгляд не отрывается от моего лица. Наконец, уголок его рта дёргается в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку.

— Любопытная теория, — произносит он. Его голос по-прежнему лишён тепла, но в нём теперь есть оттенок заинтересованности. — Если она верна, то выходит, мой будущий сын станет первым за пятьсот лет драконом, обретшим свою вторую ипостась.

— Потому что он будет рождён в союзе по любви? — мой голос звучит тише, чем я бы хотела.

Кориан кивает, и в его глазах на мгновение вспыхивает что-то похожее на нежность.

— Да. Потому что я искренне, без памяти влюблён в свою будущую невесту. — Он говорит это с такой невозмутимой уверенностью, что у меня перехватывает дыхание. — Возможно, она и есть та самая... «Божественная пара», о которой пишут в ваших сказках.

Во рту пересыхает, становится горько. Понимаю, что он говорит о Ясмине. А в голове звучит холодный, расчётливый голос Констанса, доносящийся из-за потайной стены: «Очередь Ледяных. Брак Ясмины и Кориана — следующий шаг.» Сглатываю пустоту, стараясь взять себя в руки.

— И… какая она? — вырывается у меня шёпот, прежде чем я успеваю его остановить.
— Принцесса Ясмина, — произносит он, и имя моей сестры на его устах звучит с непривычной, почти неузнаваемой нежностью. — Мы впервые встретились на маскараде в честь дня рождения Императрицы в прошлом году.

Внутри у меня всё обрывается и проваливается в ледяную бездну. Я помню тот бал. Помню до мельчайших деталей.

— Мы танцевали, — продолжает Кориан, и его голос, обычно такой резкий и отрывистый, становится на удивление ровным, почти задумчивым. Он смотрит куда-то поверх моей головы, в прошлое. — Несколько танцев подряд. Она не знала, кто я. Как и я не знал, кто она. Мы говорили… мы говорили обо всём. О политике, о магии, о древних рунах. Она умна. Не просто начитана, а по-настоящему умна, с острым, живым умом. И её смех…

Он замолкает, словно поймав себя на чём-то. Его взгляд снова становится острым и возвращается ко мне.

—Лишь в конце бала, когда все сняли маски, я увидел её. У подножия трона. Рядом с Императором и Императрицей.

Стою, не в силах пошевелиться, стараясь не выдать ни единой эмоцией бурю, бушующую внутри. Потому, что я помню. Я всё помню.

Спешку Ясмины в наших покоях. Её сияющие, полные слёз счастья глаза.

«Лерика, ты должна помочь мне! Я должна встретиться с ним! Он ждёт меня в саду! Ты же понимаешь, это та самая, настоящая любовь! Та, о которой пишут в книгах!»

Она умоляла меня, рыдая, заменить её на балу, надеть её маску и её платье, пока она сбегает на тайное свидание. А потом вернуться и поменяться местами под конец, перед тем как все снимут маски. И, я, конечно, сдалась. Как и всегда... Провела тот вечер в её ослепительном платье цвета лунного света и жемчужной маске, стараясь держаться в тени колонн. Пока ко мне не подошёл высокий, молчаливый аристократ в маске, скрывавшей всё лицо. И мы танцевали. Мы говорили. Хоть он и был немногословен, но его вопросы были остры, а суждения –точны. Помню, как поразилась глубине его мысли, столь нехарактерной для пустого столичного щеголя. Мы говорили о магических теориях, о падении кланов... и я, стараясь изобразить легкомысленную принцессу, отвечала уклончиво, но он ловил каждое слово, вглядывался в меня сквозь прорези маски.

— Она… должно быть, невероятная девушка, — слышу свой собственный голос, словно издалека. Он звучит хрипло и предательски глухо. — Раз произвела такое впечатление на вас, милорд.

— Она, та самая, — говорит он просто, без тени сомнения. — Единственная.

И в этот момент я понимаю это с ледяной, беспощадной, разрывающей душу ясностью. Он влюблён не в Ясмину. Не в мою ветреную, прекрасную, легкомысленную сестру. Он влюблён в образ, созданный той ночью. В умную, начитанную девушку, которая могла поддержать разговор о магических теориях и древней истории. В девушку, которая на самом деле пряталась за маской, боясь быть узнанной, и потому была сдержанна и молчалива. В ту, кем я вынужденно притворялась, чтобы выручить сестру.

Глава 15

Лёгкий звон хрустального бокала о тарелку кажется мне оглушительным выстрелом. Я вздрагиваю и снова опускаю взгляд на свою тарелку, где кусок запечённой оленины давно остыл, изрезанный на десятки маленьких, бессмысленных кусочков. Воздух в обеденном зале густой, пропитанный не только запахом воска и хвои, но и тяжёлым, невысказанным напряжением.

Прямо напротив меня сидит Кориан. Его присутствие –физический груз, давящий на плечи, на лёгкие. Каждый его вдох, каждый поворот бокала с ледяным вином я ощущаю на собственной коже. Он отчитывается о поездке в Даркхолл, и его голос, ровный, выверенный, лишённый паники, режет слух своей стальной уверенностью.

— Барьер, установленный нашими предками, трещит по швам. Мы фиксируем постоянные, целенаправленные атаки. Это не стихийные прорывы. Они систематически бьют в одну точку.

Сжимаю пальцы на коленях, чувствуя, как ногти впиваются в ладони даже сквозь грубую ткань платья. Он рассказывает о коалиции: Ледяные, Огненные, Чёрные. О мобилизации всех боеспособных магов и воинов. Его тон обретает оттенок суровой уверенности.

— Даже если барьер не выдержит, мы готовы дать отпор. У нас есть планы, укреплённые рубежи. Мы не пропустим их.

Этот оптимизм, эта непоколебимая вера в свои силы заставляет что-то сжиматься внутри меня. Мой взгляд непроизвольно скользит к Ивору. Он сидит чуть поодаль, его поза безупречна, лицо – непроницаемая маска. Но его глаза… его стальные глаза, обычно такие ясные, сейчас устремлены в пространство, и в их глубине я читаю бездонную, леденящую душу тревогу. Он не разделяет уверенность Кориана.

Айлин откладывает нож с вилкой. Звук металла о фарфор звенит оглушительно в натянутой тишине.

— Твоё рвение похвально, племянник, — её голос, грубоватый и прямой, режет воздух, как горный ветер. — Но ты недооцениваешь противника. Те, с кем едва справились наши предки, обладавшие истинной мощью драконов… Что можем противопоставить им мы? Жалкие тени былого? Мощи трёх кланов не хватит. Надеяться на это, чистое самоубийство.

Каждое её слово – словно удар молота по наковальне правды. Они звучат в унисон с тем страхом, что грызёт меня изнутри с тех пор, как я подслушала разговор в кабинете отца. Маг крови. Ритуалы. Они готовят удар в спину тем, кто должен защищать границу. Мне физически невыносимо это молчание. Я должна крикнуть, предупредить их! Но как? Как объяснить, кто я? Признание превратит меня из гостя в заложницу, в разменную монету. Я подпишу смертный приговор себе, матери, Ивору... и всё ради чего? Что будет потом? Поверит ли мне Кориан? Или сдаст моим «родителям» как сумасшедшую самозванку? И всё же мысль о том, что своим молчанием я подставляю под удар Кориана, Айлин, всех этих людей… она жжёт изнутри. Чувствую, как Оливия, сидящая рядом, замирает. Её рука лежит на столе, и я вижу, как тонкие сосуды на её запястье пульсируют с бешеной скоростью. Она тоже знает. И так же, как и я, бессильна.

После ужина я почти бегом мчусь в библиотеку, в своё единственное убежище. Хватаю с полки наугад несколько фолиантов. «Основы рунического письма», «Артефакты эпохи Рассвета» и ту самую «Гармонию Стихий», что советовала Оливия. Пытаюсь погрузиться в чтение, как в спасательный щит. Но буквы пляшут перед глазами, сливаясь в образы: холодные глаза Констанса, бледное лицо мага крови, уверенная маска Кориана. В ушах гудит: «Мощи не хватит... Самоубийство...»

Становится невыносимо душно. Мне нужно выйти. Вдохнуть этого леденящего воздуха, который, кажется, единственный может прочистить сознание, отравленное страхом и ложью.

Но на выходе из библиотеки я натыкаюсь на него. Твёрдую, незыблемую преграду. Кориан. Он стоит в проёме двери, заполняя его собой. Судорожно сглатываю, пытаясь взять себя в руки, собраться.

— Мисс Росс, — в голосе Ледяного дракона слышится лёгкая, почти невесомая насмешка. — Вы, самая непохожая на компаньонку компаньонка из всех, что мне доводилось встречать. Ваша хозяйка, леди Оливия, предоставлена самой себе, в то время как вы вольготно разгуливаете по замку, как его полноправная владелица.

Чувствую, как краска стыда и гнева заливает мои щёки, и спешу опустить взгляд, сжимая книги как щит. Но Кориан неожиданно смягчается. Короткий, тихий смех вырывается из его груди.

— Я шучу. Не смущайтесь, мисс Росс. Ночь прекрасна и сидеть в четырёх стенах настоящее преступление. Составите мне компанию? Я знаю одно чудесное место… уверен, оно вам тоже понравится.

«Нет!» Это слово кричит во мне. Только не это. Не сейчас. Идти с ним, под его пристальным, изучающим взглядом... Зная, что его любовь – это иллюзия, в создании которой виновата я... И что эта иллюзия, возможно, станет его смертным приговором... Это пытка. Лихорадочно ищу причину для отказа, отводя взгляд, но мой разум, обычно такой быстрый, пуст. Чувствую лишь тяжелую, свинцовую усталость и всепоглощающий стыд.

—Благодарю вас, милорд, — слышу я свой собственный голос. — Я... я буду рада.

Накидываю тяжёлый меховой плащ, и мы выходим в ночь. Воздух настолько холоден, что обжигает лёгкие, зато в голове проясняется. Под ногами хрустит снег, и наш путь освещает лишь призрачное сияние, развевающееся на небе зелёными и фиолетовыми лентами. Идём молча, поднимаясь по узкой, расчищенной тропе. Он шагает впереди, его тёмный силуэт чётко вырисовывается на фоне ослепительно-белого снега.

Наконец, мы выходим на небольшую каменную площадку, нависающую над бездной. И я замираю, забыв о дыхании.

Передо мной простирается бескрайний, не тронутый цивилизацией мир. Белые, покрытые льдом пики уходят за горизонт, сливаясь на краю света с чернильным небом. Звёзды здесь кажутся такими близкими, что можно протянуть руку и коснуться их. Они не мерцают, а горят холодным, яростным огнём, освещая фантастические ледяные образования, свисающие со скал, как искусные кружева. Воздух абсолютно прозрачен. Тишина оглушительная, нарушаемая лишь редкими порывами ветра, завывающего в глубоких расщелинах внизу.

Глава 16

«Сердце колотится так бешено, что, кажется, Кориан слышит его. Этот взгляд... он прожигает меня насквозь, сдирает слой за слоем серой краски, которую я так тщательно наносила.

Заставляю себя сделать шаг назад. Снег противно хрустит под моим каблуком, нарушая хрупкое заклинание ночи.

— Вы... ошибаетесь, милорд, — мой голос звучит хрипло, сглатываю комок ледяного воздуха. — Уверена, мы не встречались. У меня не так уж много знакомых среди... драконьей знати. Я бы... я бы обязательно запомнила.

Опускаю глаза, пряча лицо в тени. Чувствую, как жар стыда ползёт по шее. Это прозвучало так жалко, так неестественно.

Кориан не отвечает. Его взгляд, тяжёлый и оценивающий, всё ещё прикован к моему лицу. Проходит вечность, наполненная лишь воем ветра и бешеным стуком крови в моих висках. Наконец, он отводит глаза. Его плечи, лишь секунду назад напряжённые, слегка опускаются.

— Наверное, вы правы, — его голос снова становится ровным, холодным, лишённым тех странных, тёплых нот, что были в нём мгновение назад. — Мне просто... показалось.

Наступает неловкое, тягостное молчание. Мы оба смотрим в ночь, в бескрайнюю, ослепительную даль, но я не вижу ни ледяных пиков, ни танцующих огней. Лишь расплывчатое пятно, потому что глаза застилают предательские слёзы. От страха? От стыда? От этого нелепого, душераздирающего недопонимания, которое висит между нами, как лезвие гильотины?

Чувствую, как мелкая дрожь, которую я долго сдерживала, наконец прорывается наружу. Она начинается глубоко внутри, в самом сердце, и выходит наружу предательской дрожью в пальцах, в коленях. Зубы начинают слегка постукивать друг о друга. Я пытаюсь сжать челюсти, но это бесполезно.

— Вы дрожите, мисс Росс, — бесстрастный голос Кориана возвращает меня в реальность. — Думаю, нам пора возвращаться. Пока вы окончательно не превратились в ледяную статую.

Он не ждёт моего ответа, просто разворачивается и делает первый шаг по направлению к замку. Его спина – прямая, неприступная линия. Бросаю последний взгляд на ослепительную, безразличную красоту ночи и плетусь следом.
Чувствую себя не спасённой,а проигравшей какую-то важную, невидимую битву.

Следующий день я провожу, запершись в своей комнате. Ссылаюсь на мигрень, и это даже не ложь. Голова раскалывается от напряжения вчерашней ночи, от каждого его взгляда, который до сих пор жжёт кожу. Я не могу встретиться с ним снова. Не сейчас.

Солнечный свет, резкий и холодный, бьёт в окно. Заставляю себя открыть «Гармонию Стихий». Страницы шуршат под моими дрожащими пальцами. Читаю о потоках, о дыхании, о том, как позволить энергии течь свободно, а не заставлять её. Всё это кажется таким абстрактным, таким далёким от того хаоса, что бушевал во мне у горящего дома.

Сажусь на ковёр перед камином, скрестив ноги, и закрываю глаза. «Просто слушай», — вспоминаю я слова Оливии. Я пытаюсь. Но внутри хаос. Страх, стыд, гнев, жгучее сожаление. Это не «поток». Это ад.

Часы проходят мучительно медленно. Я пытаюсь снова и снова. Дышу. Представляю себе тихую, солнечную полянку, о которой пишет Арнис. Но вместо этого вижу его глаза в свете звёзд. Слышу его голос: «Вы кажетесь мне знакомой...»

Отчаяние подкатывает к горлу, горькое и удушающее. Я почти готова сдаться, швырнуть книгу в стену, как вдруг... что-то щёлкает. Не в голове, а глубже. В самой сердцевине того клубка страха и ярости. Я перестаю бороться. Просто сижу и позволяю всему этому быть. Всем бушующим внутри эмоциям. Наблюдаю за ними, как за облаками в небе. И в этой тишине, в этой капитуляции, я наконец чувствую её.

Не реку. Не поток. Всего лишь тонкую, дрожащую нить. Она тёплая. Она исходит из самой глубины моей груди, там, где раньше была только пустота. Она пульсирует в такт моему сердцу, слабая, как первый вздох новорождённого. Я не управляю ею. Я просто осознаю её существование. И этого осознания достаточно, чтобы по моей коже пробежали мурашки, а на глаза навернулись слёзы облегчения. Это не контроль. Это... признание.

— Лерика?

Вздрагиваю и открываю глаза. В дверях стоит Оливия. Её лицо выражает беспокойство.

— Как ты себя чувствуешь? Я волнуюсь.

— Я... пыталась, — мой голос звучит сипло от долгого молчания. — Читала. Практиковалась.

Она подходит ближе, её взгляд скользит по моему лицу, по моим уставшим, но, возможно, чуть менее потерянным глазам.

— И как успехи?

Хочу рассказать ей о той крошечной вибрации, но слова застревают в горле. Это слишком ново, слишком хрупко, чтобы выносить наружу.

— Пока... ничего существенного, — отвечаю уклончиво, отводя взгляд.

Оливия садится на край моей кровати. Её пальцы теребят складки платья.

— Кориан уехал, — говорит она без предисловий, глядя куда-то мимо меня. — Вернулся в Даркхолл. Утром.

Я делаю вид, что это известие не пронзает меня острой, противоречивой иглой – облегчением и странной, непонятной пустотой. Пожимаю плечами, стараясь, чтобы жест выглядел максимально безразличным.

— Ну и что? Мне-то какое до этого дело?

Она смотрит на меня с немым пониманием, но не настаивает. Не могу выносить её взгляд. Мне нужно сменить тему. Перевести разговор на то, что волнует меньше. Подтягиваю колени к груди, обнимая их.

— Расскажи мне о нём, — прошу я, и мой голос звучит тихо, но настойчиво. — О моём отце. Настоящем.

Оливия замирает. Её взгляд становится отрешённым, устремлённым в прошлое. Она молчит так долго, что я уже думаю, она не ответит.

— Мне всё ещё больно, Лерика, — наконец выдыхает она. Слова даются ей с трудом. — Слишком больно.

— Ты любила его? — не унимаюсь я, чувствуя, как в груди зажимается тисками. Мне нужно знать. Мне нужно услышать это.

Она закрывает глаза, и по её щеке медленно скатывается единственная слеза.

— Всем сердцем, — шепчет она. Эти два слова наполнены такой тоской, что мне хочется плакать вместе с ней.

— А он? — мой собственный голос дрожит. — Он любил тебя?

Оливия медленно кивает, всё ещё не открывая глаз, словно боясь расплескать воспоминания.

Глава 17

Дни в Хрустальном Замке сливаются в однородную массу, лишённую ярких красок. Каждое утро начинается одинаково: я просыпаюсь от пронзительной тишины, нарушаемой лишь завыванием ветра за толстыми стенами. Воздух в комнате холодный, он обжигает ноздри, когда я делаю первый вдох.

Устраиваюсь на ковре перед камином, чувствуя шершавую шерсть под пальцами. Закрываю глаза. Внутри меня та самая золотая нить, тёплая, живая, пульсирующая. Я уже не боюсь её, как раньше. Но и не доверяю до конца. Каждая медитация – это тонкое балансирование на лезвии. Позволяю силе течь, ощущаю, как она наполняет ладони мягким светом. Но стоит лишь на мгновение отвлечься, вспомнить тот пожар, детские крики, как свет тут же становится резким, колючим. Я тут же заставляю себя выдохнуть, разжать челюсти, растворить этот комок страха в ровном дыхании. Контроль – это не власть. Это диалог. Изнурительный и постоянный.

После занятий я отправляюсь в библиотеку. Бесконечные стеллажи из чёрного дерева, уходящие в сумрак под потолком, становятся моим вторым убежищем. Пахнет здесь не просто пылью, а временем. Я ищу всё, что может пролить свет на природу Благословения. Трактаты по энергетическим потокам, манускрипты о древних целительных практиках, даже полумифические хроники о первых Золотых Драконах. Я впитываю знания с жадностью утопающего, но чем больше читаю, тем яснее понимаю, насколько мой дар уникален и непредсказуем. Никаких чётких инструкций не существует. Только обрывочные упоминания о «внутреннем свете, что исцеляет душу». Это меня пугает. Как управлять тем, что не поддаётся никаким классическим законам?

Вечера... Вечера самые тяжёлые. Мы собираемся в главном зале за длинным дубовым столом. Пламя в гигантском камине отбрасывает на стены тревожные тени. Айлин появляется всегда вовремя, её поступь твёрдая, лицо – высеченная изо льда маска. Но я научилась видеть трещины в этой маске. Лёгкую поджатость губ. Едва заметную тень в глазах.

Она не начинает разговор с пустых любезностей. Её слова всегда точны и безжалостны, как удар кинжала.

«Патруль Ледяных Стражей не выходит на связь.Двое суток».
«Деревня в Ущелье Седых Ветров эвакуирована.Беженцы движутся к перевалу».
«Дарен пишет,что артефакты на границе показывают нестабильность. Резонансные скачки участились».

Каждая такая фраза повисает в воздухе тяжёлым свинцовым колоколом. Я чувствую, как сжимается желудок. Оливия, сидящая рядом, замирает, её взгляд прилипает к узору на скатерти. Вижу, как мелко дрожит её рука, когда она подносит ко рту кубок с водой. Она не смотрит на меня, но я чувствую её страх. Он плотный, густой, как смола.

Айлин отдаёт приказы тихим, ровным голосом, не повышая тона, но от них по спине бегут мурашки.

— Освободить Северное крыло. Организовать пункты обогрева и раздачи пищи. Мастерам-камнерезам подготовить дополнительные помещения в нижних галереях.

Замок, прежде бывший тихим, почти безмолвным убежищем, теперь гудит, как растрёвоженный улей. По коридорам снуют слуги, таская тюки с одеялами и мешки с провизией. Слышен лязг инструментов. Где-то вдалеке расширяют подвалы, укрепляют старые залы. Этот бытовой, приземлённый хаос пугает меня куда больше, чем самые мрачные прогнозы. Он делает надвигающуюся угрозу осязаемой. Она уже здесь. Она стучится в наши двери. А я сижу здесь, со своей хрупкой, непредсказуемой ниточкой света, и чувствую себя абсолютно беспомощной.

Вечерний воздух в обеденном зале густой и тяжёлый. Сижу за длинным столом, вцепившись пальцами в край скатерти и стараюсь не смотреть на Айлин. Она сидит во главе стола. Как всегда прямая и уверенная, но сегодня в ней чувствуется особенное напряжение.

— Констанс объявил Натаниэля ди Флэми изменником. — Её голос, всегда ровный, сегодня режет воздух с особой жестокостью. — Ему вынесен смертный приговор.

Воздух в зале застывает. Ложка, которую я только что подносила ко рту, с грохотом падает на тарелку.

— Титул перешёл его сыну, — продолжает Айлин, и её лицо, обычно бесстрастное, искажается гримасой презрения. — Шестилетнему Кассиану. И, о чудо, Родовой Кристалл внезапно признал его наследником.

Тишина в столовой после слов Айлин становится оглушительной. Звук моего ножа, упавшего на тарелку, кажется мне пушечным выстрелом. Я чувствую, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной.

«Изменник». «Смертный приговор».

Слова повисают в воздухе, тяжёлые и ядовитые. Смотрю на свою тарелку, но вижу не запечённые коренья, а холодные глаза отца в его кабинете. Слышу его голос: «Элиона, ты выполнила свою часть плана? Раздор в клане моего мужа уже зреет».

И теперь этот «раздор» обрёл имя и приговор. Натаниэля ди Флэми. А его сын… шестилетний Кассиан. Признанный Кристаллом. Это не удача. Это подлог. Ритуал мага крови. И я, зная всё это, сидела сложа руки. Я позволила этому случиться.

Остаток ужина проходит в оглушительной тишине. Не могу проглотить ни куска. Каждый комок пищи встаёт в горле колом. Чувствую на себе взгляд Оливии, горячий, полный страха. Она знает, что во мне что-то сломалось.

Едва мы оказываемся за дверью моей комнаты, она хватает меня за запястье. Её пальцы холодные и дрожащие.

— Лерика, нет, — её голос — сдавленный шёпот, полный паники. — Ты не можешь. Если ты расскажешь, они узнают. Они уничтожат тебя. Как уничтожили меня... Риана...

Смотрю на неё — на мою мать, сломленную годами страха и вынужденного молчания. И я понимаю, что не могу... не хочу повторить её путь.

Накрываю её руку своей. Внутри всё сжимается от страха, но голос звучит удивительно твёрдо.

— Мама, я уже соучастница. Своим молчанием. Ди Флэми уже подписан смертный приговор. Кто следующий? — Голос срывается. — Лучше уж встретить опасность лицом к лицу, чем сгорать заживо от стыда и вины.

Она закрывает глаза, и по её щекам катятся слёзы. Она снова становится той молодой девушкой, у которой отняли всё.

— Я только что нашла тебя,— шепчет она, её плечи содрогаются. — Я не переживу, если они тебя заберут.

Глава 18

Воздух в этом коридоре ледяной, но я не чувствую холода. Чувствую только гул. Он не в ушах. Он в костях, в самой крови. Низкий, непрекращающийся гудящий стон, исходящий от камней Хрустального Замка. Стены, веками хранившие молчаливую мощь Ледяных Драконов, теперь вибрируют от чужого, отчаянного горя. Прижимаю ладони к холодному камню подоконника, стараясь найти в нём хоть крупицу былого спокойствия. Но его нет. Есть только дрожь. Бесконечная.

Они идут нескончаемым потоком. Беженцы. С Востока, с границ, что теперь стали линией фронта. Живой, стонущий ручей человеческого отчаяния.
В основном женщины, держащие за руки испуганных, заплаканных детей. Старики, чьи спины согнуты не столько годами, сколько этим внезапно обрушившимся на них ужасом. Их одежды – серые, потрёпанные, лица – застывшие маски усталости и потухшей надежды. Раненых среди них мало. Серьёзно пострадавшие остались в госпитале Дарколла. Но раны у этих – внутри! Я чувствую их... Здесь, в этом гуле, в этом смраде немытого страха, что поднимается ко мне даже сквозь стекло. Это не мысли, не образы. Это чистая, нефильтрованная эмоция, бьющая меня, как физический удар. Колючая волна паники. Едкий, разъедающий душу страх потери. Леденящая пустота, которая остаётся, когда у тебя отнимают дом, прошлое, будущее. И я... Я впитываю эти эмоции каждой порой. Этот коллективный ужас обжигает мою душу кислотой. Во рту стоит вкус меди и пепла.

Спускаюсь в главный зал. Запах меняется.
Теперь это не просто страх, а густая, тяжёлая смесь пота, влажной шерсти, немытого тела и… пустоты. Запах сломленных жизней. Я - Нина Росс. Я должна быть тенью, эхом. Но как быть тенью, когда вокруг - сплошная тьма?

Мама здесь. Она стоит на коленях перед старухой, держит её иссохшую руку в своих, что-то шепчет. Её голос дрожит. Я вижу, как напряжена её шея, как мелко вздрагивают плечи. Она пытается быть сильной, но её собственная тьма, та, что живёт в ней годами, резонирует с этой новой, всепоглощающей. И мне хочется кричать от бессилия и ярости.

Беру одеяло. Шерсть грубая, колючая. Подхожу к женщине, прижавшей к груди младенца. Её глаза пусты. Я накрываю её плечи, и мой палец случайно касается её обнажённой шеи.

Ожог... Не огня. Холода. Абсолютного, пронизывающего до костей ужаса. В мозгу вспыхивает не картинка, а ощущение: чёрная, ледящая пустота... Сжимающая горло, выедающая всё внутри. Я отшатываюсь, едва не роняя одеяло. Сердце колотится, как птица, попавшая в капкан. Внутри меня та самая золотая нить, моё Благословение, рвётся наружу, требует излиться, требует залатать эту зияющую черноту. Она жжёт меня изнутри.

«Нельзя. Ты выдашь себя. Для всех мы здесь, просто гости. Слабая принцесса и её компаньонка». Голос Оливии в моей голове суров и неумолим. Это голос разума. Голос выживания. Неизвестно, чем обернётся этот ад. Я опять должна прятаться. Всегда прятаться.

Но как... Как можно прятать силу, видя такое горе? Как можно прятать свет, когда мир погружается во мрак? Держать в руках единственный источник тепла и не делиться им, пока другие замерзают?

Моё сердце – сплошная боль. Сжатый кулак где-то за грудиной. Запреты Айлин, мольбы матери, холодная логика Ивара... Всё это рушится, как карточный домик, под тяжестью одного безмолвного, полного упрёка взгляда.

Маленькая девочка. Она сидит, прижавшись к коленям матери... Она не плачет. Она просто смотрит в стену. Её глаза – это не глаза ребенка. Это озёра, в которых утонуло всё: смех, любопытство, сама жизнь. В них остался только лёд.

Я не могу. Просто не могу. Если я сейчас отвернусь, я стану частью этой тьмы. Я стану такой же, как они – те, кто наблюдает со стороны, кто использует чужую боль в своих играх.

Опускаюсь перед ней на колени. Паркет холодный, влажный. Но его ледяное касание, ничто по сравнению с холодом, исходящим от ребёнка.

— Всё будет хорошо, — выдыхаю я. И мои слова лишь жалкий, ничтожный шёпот на фоне рёва вселенской трагедии.

Протягиваю руку. Мои пальцы дрожат. Я не знаю, что делаю. Меня не учили этому. В древних манускриптах нет глав о том, как исцелять душу. Закрываю глаза. Представляю свою силу не ослепительным сиянием, а тихим, струящимся светом, как лунная дорожка на воде. Я не командаю. Я прошу.

Я касаюсь её крошечной, холодной ладони.

И отпускаю поводья...

Это не взрыв. Это выдох. Тонкая, едва уловимая струйка тепла, покоя, тишины. Я не лечу. Я не возвращаю украденное. Я просто… наполняю. Заливаю этим светом ту трещину в её маленькой душе, откуда сочится ужас. Вижу, как медленно, очень медленно, лёд в её глазах тает. Взгляд фокусируется на моём лице. Она не улыбается. Она просто… засыпает. Её головка кренится на плечо матери, дыхание выравнивается, становясь глубоким и ровным. Впервые за много дней.

Во мне что-то сжимается и одновременно разрывается. Это не триумф. Это что-то горькое и щемящее. Слёзы подступают к горлу.

Поднимаюсь. Перехожу к старику, чьи пальцы, как клешни, впились в его собственные колени. Лёгкое прикосновение к его жилистой руке. Ещё одна капля тишины в бушующее море его памяти, где, наверное, сейчас крутятся кошмары последних дней.

Я не могу остановить войну. Не могу воздвигнуть новый Барьер. Не могу воскресить мёртвых. Я – всего лишь девушка с хрупкой, непослушной нитью света внутри. Но я могу это. Подарить один мирный вдох. Одну минуту без кошмара за тонкой плёнкой век.

Пусть это риск. Пусть за это решение меня однажды схватят и бросят в темницу моего «отца». Но сейчас... Когда я вижу, как в глазах ребёнка рассеивается тьма, а в скрюченной спине старика появляется намёк на покой, я понимаю. Это не просто магия. Это моё молчаливое восстание. Против тьмы. Против жестокости. Против собственной судьбы орудия в чужих руках.

Кости ноют от усталости, будто кто-то вымесил их, как тесто. Каждый мускул, каждое сухожилие гудит тихой, монотонной болью. Я до самого позднего вечера помогаю расселять беженцев, разношу еду, укутываю детей в колючие шерстяные одеяла. Эта физическая работа стала спасением — она не оставляет места мыслям. Не позволяет воображению рисовать картинки того, что происходит там, на границе.

Глава 19

Ледяной ветер режет мои щёки, но это ничто по сравнению с ледяной пустотой, которая сковала мою грудь, пока я смотрю на его спину. Он поворачивается так медленно, будто каждое движение причиняет ему невыносимую боль. И его глаза... Боги, его глаза. В них, не просто усталость. В них – дымящиеся руины всего, во что он верил.

Но когда его взгляд падает на меня, что-то в глубине этих ледяных озёр на мгновение вспыхивает, и его губы изгибаются в кривой, безрадостной гримасе.

— Мисс Росс, — его голос хриплый, пропахший дымом и усталостью. — Я знал, что вы придёте.

Он снова отворачивается к пропасти. Я подхожу, встаю рядом, плечом к плечу, не касаясь его. Молчание между нами густое, тяжёлое, как предгрозовой воздух. Его слова, когда он наконец произносит их, падают между нами, как надгробные камни.

— Нам не выстоять. Всё кончено.

Я застываю. Не могу поверить. Это не тот Кориан, которого я знаю. Тот был скалой, утёсом, непробиваемым льдом. Этот… этот звучит так, словно его уже похоронили.

— Что? — вырывается у меня хриплый, испуганный звук. — Что случилось?

И он рассказывает. Не глядя на меня. Он говорит о чудовищной армии, что волна за волной накатывает с Тёмных Земель. О трёх прорывах в Барьере, которые не удалось залатать. О том, как его отец, Натаниэль ди Флэми и Леон ди Дарк, пытались сделать невозможное и выдохлись. И как его, дурака, отправили в столицу. Просить помощи.

Он замолкает, и я слышу, как сдавленно хрипит его горло. Когда он говорит снова, его голос полон боли.

— Она... Она писала мне, понимаешь? — он с силой сжимает переносицу, пытаясь задавить дрожь. — Своей рукой. Говорила, что Констанс готов к диалогу. Что есть надежда. А это... это была просто приманка. Её отец... он хотел использовать меня. Как заложника. А она... она знала. Она вела меня прямо в капкан.

Он вдруг оборачивается ко мне, и в его глазах я впервые вижу не лёд, а огонь – чистую, неприкрытую агонию.

— Он предатель. Он продал нас всех. А она... она предала... меня. Всё, что было между нами. Это была ложь. Всё это была ложь!

Во рту пересыхает. Он не просто разочарован. Он уничтожен. Человек, для которого долг и честь были всем, узнал, что его мир построен на предательстве. И я стою тут, беспомощная, с комом в горле, не в силах найти ни единого слова, которое не звучало бы пустым и жалким.

— Без магии Благословения, — его голос снова становится плоским, мёртвым, — нам Барьер не восстановить. Никогда.

И это, как удар тока. Магия Благословения. Слова, которые я боялась услышать. Но сейчас, глядя на его отчаяние, мой собственный страх отступает, смытый новой, стремительной волной. Острой, режущей жалостью и дикой, неосознанной решимостью. Я могу это остановить. Должна.

Рука сама тянется к шее. Пальцы скользят по холодной металлической пластине амулета. Застёжка поддаётся с тихим, зловещим щелчком. Я снимаю его. Он падает в снег с мягким стуком... как падает тело.

Кориан резко оборачивается. Его взгляд прилипает к амулету, потом медленно, с невыносимым напряжением, ползёт вверх, ко мне.

— Я не Нина Росс, — мой собственный голос, кажется чужим. — Я Лерика ди Спаркс. И я могу помочь.

Отпускаю все внутренние заслоны. Всего на миг. Золотое сияние вырывается наружу, окутывает меня тёплым коконом, заставляет снег вокруг таять, а воздух – вибрировать от силы жизни.

Жду изумления. Надежды. Хоть искры в его потухших глазах.

Но то, что я вижу, заставляет кровь застыть в жилах. Его лицо искажается гримасой ярости.

— Шпионите, ваше ВЫСОЧЕСТВО? — слова вылетают из его горла, как плевок. Каждое, обожжённое ядом презрения.

Меня отбрасывает назад, словно от удара.

— Нет! Кориан, выслушай! Я бежала от него! Я тоже его жертва!

— ЖЕРТВА? — он издаёт короткий, дикий смех, в котором нет ни капли веселья. — Император фактически объявляет войну кланам, Барьер рушится, и в этот самый момент его дочь оказывается в моём доме? Под личиной служанки? — Он делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю. — Это не совпадение! Это гениальный ход! Ты и твоя святая тётушка. Вы наблюдали? Докладывали? Ждали, когда мы окончательно ослабеем?

Он не слушает. Он не хочет слышать. Его рука впивается в моё плечо с такой силой, что у меня темнеет в глазах от боли. Он тащит меня, я спотыкаюсь, снег забивается в рукава.

— Пусти! Кориан, прошу тебя, одумайся! Я пришла помочь! Я на твоей стороне!

— Вы на стороне своего отца! — рычит он в ответ, его лицо искажено ненавистью, которую я вижу впервые. — И теперь вы нам поможете. Но не так, как планировали. Констансу придётся помочь нам на границе. Если ему дорога шкурка младшей дочери.

Он с силой толкает меня к стражнику. Я падаю на колени, снег холодом прожигает платье.

— В темницу. Её и Оливию ди Голдбар. Не выпускать ни под каким предлогом.

— КОРИАН! — мой крик – это вопль отчаяния, в котором смешалась и боль, и ярость. Я цепляюсь за его плащ. — Это безумие! Он НИЧЕГО не сделает ради меня! Он меня ненавидит! Он убьёт меня с тем же удовольствием, что и тебя!

Кориан с силой вырывает ткань из моих пальцев. Его взгляд холоден и пуст.

— Тогда, ваше высочество, — его голос звучит ледяным шёпотом, — вам стоит молиться, чтобы я ошибался. Потому что если нет... то ваша судьба будет немногим лучше участи тех, кого ваш отец послал на убой. Ваша жизнь станет разменной монетой в этой войне. Мой долг – спасти свой народ. Даже если для этого мне придётся запачкать руки о такую... благородную кровь.

Он разворачивается и уходит. На самом деле уходит, оставляя меня в когтях этого безжалостного стражника. Его железная рука впивается в моё плечо, он грубо тянет меня за собой, вглубь замка, в сторону темницы.

Нет. Только не это. Не обратно. Я не могу вернуться в клетку. Отчаяние поднимается во мне горьким, металлическим привкусом. Я начинаю бороться по-настоящему, бешено вырываюсь, не думая о боли, о последствиях. Пальцы стражника впиваются в меня ещё сильнее, он рывком закручивает мне руку за спину. Я вскрикиваю от резкой, невыносимой боли.