Опасная разведёнка

Глава 1

«Ты стала старой, Лиля».

Всего четыре слова, брошенные моим мужем Маратом с такой же ленивой небрежностью, с какой он обычно комментирует утренние котировки или капризы погоды.

Слова не просто звучат в ушах — они впиваются в сердце, как четыре осколка льда, и замораживают кровь.

Старой…

Мне тридцать лет.

Тридцать!

Десять из которых я подарила ему.

Марат стоит ко мне спиной у огромного панорамного окна.

За его широкими плечами, затянутыми в идеальный костюм, расстилается величественная панорама — его горы, его гордость, его империя. Туристический комплекс «Вершина Ибрагимова».

А я, как теперь с ужасающей ясностью понимаю, была лишь функциональной деталью системы «умного дома».

Деталью со сроком годности.

Который только что истек.

— Что?.. Что ты сказал? — переспрашиваю, хотя каждое слово, каждая буква отпечатались в моем сознании раскаленным клеймом.

Марат медленно поворачивается.

На его лице, которое еще вчера я так любила целовать, нет ни тени сомнения, ни капли сожаления. Только холодная решимость человека, закрывающего убыточный проект.

Муж не смотрит мне в глаза. Он смотрит куда-то сквозь меня, словно я уже пустое место.

— Я сказал, что нам пора закончить, — повторяет, поправляя идеально сидящую на запястье манжету. — Я встретил другую женщину. Она моложе, энергичнее. С ней мне… проще.

Проще.

Еще одно слово, как нож вонзившееся под ребра.

Десять лет семейной жизни.

Десять лет, которые я, отказавшись от собственных амбиций и карьеры, посвятила Марату.

Он был категорически против прислуги.

«Не хочу, чтобы чужие люди шастали по моему дому, трогали мои вещи, дышали моим воздухом», — говорил он.

Но я понимала, что это всего лишь его патологическая жадность, которую он так умело маскировал под брезгливость и стремление к уединению.

А я, выросшая в простой семье рабочих, с ним согласилась.

Я одна следила за порядком в трехэтажном доме площадью в тысячу квадратных метров. Готовила любимые сложные блюда Марата, стирала и до хруста отглаживала его рубашки, натирала до ослепительного блеска эти бесконечные мраморные полы.

Я была идеальной женой, менеджером быта, его личным шеф-поваром и экономкой.

И все это, вся моя жизнь, перечеркнуты одним унизительным словом «проще».

— Имя, — выдыхаю я. — У этой «простоты» есть имя?

— Какая разница? — Марат лениво пожимает плечами, и этот жест полон такого безразличия, что мне хочется закричать. — Тебе это ни к чему. Собирай вещи, Лиля. Дом мой, куплен до брака. Так что будь умницей. Я даю два часа. Водитель отвезет тебя, куда скажешь.

— Два часа? — В моей груди на месте ледяной пустоты зарождается что-то другое. Горячее, острое. Ярость. Чистая ярость. — Ты вышвыриваешь меня на улицу после десяти лет и даешь мне всего два часа на сборы?

— Не нужно драматизировать. Ты же знаешь — я не люблю драм.

Сегодня муж отнял у меня все. Но единственное, чего ему никогда не забрать, — это мою гордость!

— Ты сделал величайшую ошибку в своей жизни, Марат, — говорю поразительно ровным голосом. Шок сменился ледяным самообладанием. Сама себе удивляюсь. — Проще не значит лучше.

Разворачиваюсь и иду к широкой мраморной лестнице.

Я не пла́чу. Слезы — роскошь, которой этот человек не заслуживает.

Каждый мой шаг по ступеням, которые я еще вчера натирала до блеска, стоя на коленях, отдается гулким одиноким эхом в мертвой тишине огромного дома.

В спальне я не беру ничего из того, что мне покупал Марат.

Открываю дальний шкаф, где в глубине висят мои «добрачные» вещи, которые я хранила сама не знаю зачем.

Простые джинсы, кашемировый свитер, удобные кожаные ботинки на плоской подошве. Быстро переодеваюсь, сбросив на кровать шелковый халат.

Должно быть, та, что проще, будет теперь его донашивать.

Кладу в сумку паспорт, диплом о высшем образовании, который муж презрительно называет бесполезной бумажкой, и телефон. Больше у меня ничего нет.

Когда спускаюсь, Марат все еще стоит посреди гостиной.

Теперь на его лице плохо скрываемое удивление.

Он ждал истерики, слез, скандала, мольбы. Но не ожидал моего тихого и полного достоинства ухода.

— И это все? — кивает он на скромную сумку.

— Это все, что здесь по-настоящему мое, — отвечаю и, не глядя на него, иду к массивной двери.

Холодный уличный воздух бьет по лицу, как пощечина.

Глава 2

Я уезжаю на такси.

За окном мелькают роскошные особняки за высокими заборами, витрины дорогих ресторанов, бутики.

Постепенно пейзаж меняется.

Город становится серее, будничнее. Уходит глянец, появляется жизнь.

Я еду в спальный район, застроенный типовыми девятиэтажками и хрущевками, где в однокомнатной квартире живет моя младшая сестра Майя.

Дверь открывается после второго звонка.

На пороге стоит Майя — растрепанная, сонная, в забавной пижаме с авокадо.

Увидев меня, ее лицо вытягивается от изумления.

— Лиля? Ты чего?.. Что-то случилось? С родителями все в порядке?

Она смотрит на мое лицо, на котором, видимо, застыла маска вселенской катастрофы, потом замечает мою сумку и, без лишних слов распахнув дверь, втягивает меня в квартиру.

Прохожу, опускаюсь на старенький диван, и только сейчас напряжение отпускает меня.

Тело бьет неконтролируемой дрожью.

Глядя на обеспокоенное лицо сестры, я рассказываю ей обо всем. Про утренний разговор, про «старую», про «молодую и энергичную» и про два часа на сборы.

Майя слушает молча, только брови ее сходятся на переносице, а пальцы сжимаются в кулаки.

— Вот же… козел! — наконец выдыхает она, когда я замолкаю. — Самовлюбленный, жадный, инфантильный урод! Я всегда знала, что он такой! Заставлял тебя одну пахать в доме, как проклятую. Экономил на прислуге, а сам еще и развлекался!

Майя садится рядом, крепко обнимает меня, и я утыкаюсь ей в плечо, вдыхая родной запах.

И меня прорывает. Слезы, которые я так стойко сдерживала, находят выход.

Это не слезы жалости к себе или тоски по прошлому. Нет. Это горячие слезы ярости и глубочайшей обиды.

— Я его уничтожу, Майя, — шепчу сквозь рыдания. — Я не оставлю на нем живого места. Я заберу у него все, что ему дорого. Я заставлю его ползать на коленях и умолять о прощении.

— И правильно сделаешь! — Майя гладит меня по волосам, как в детстве. — Я с тобой. Мы что-нибудь придумаем. Ты у меня самая умная, самая сильная, самая красивая. Ты не пропадешь. Оставайся у меня, сколько нужно. В тесноте, да не в обиде. Места мало, но сердца много.

***

Первая ночь в моей новой реальности становится настоящей пыткой. Я лежу на надувном матрасе и снова и снова прокручиваю в голове слова Марата, анализируя каждое из них.

Жадный. Да, он всегда был жадным. Просто его жадность была избирательной. Он мог потратить миллион на часы, чтобы произвести впечатление, но при этом торговался за каждую копейку с поставщиками.

Он запретил мне работать не потому, что хотел окружить меня заботой — он просто не хотел, чтобы я была независимой.

Он стремился контролировать меня.

Идеальная жена-трофей: красивая, умная, но абсолютно ручная, без своих денег, без своих амбиций, без своего мнения.

А когда трофей немного поцарапался и потерял блеск новизны, просто решил его заменить.

Под утро, когда за окном уже медленно рассветает, у меня созревает план. Холодный, ясный, дерзкий и абсолютно безумный.

Если хочешь ударить по Марату — нужно бить по самому дорогому.

А самое дорогое для него — это его бизнес. Его детище.

Его «Вершина».

Я не могу судиться с ним — у него штат лучших юристов. Я не могу конкурировать с ним финансово — у меня в кармане ни гроша.

Но я знаю его бизнес изнутри. Я десять лет слушала его разговоры, видела его отчеты. Я знаю его слабые места.

И я знаю имя человека, который ненавидит Марата так же сильно, как я сейчас. Если даже не сильнее.

Человека, который уже много лет для моего мужа как кость в горле. Его единственный реальный конкурент.

Вадим Чацкий.

Дорогие читатели, добро пожаловать в новинку! Поддержите, пожалуйста, книгу лайком и добавляйте в библиотеку. История очень интересная и горячая.

Глава 3

Утро я начинаю не с кофе, а с тотального погружения в информацию.

Пока Майя спит, свернувшись калачиком на диване, я сижу в кухне с ее стареньким ноутбуком и вбиваю в поисковую строку два слова, которые отныне станут моим паролем к новой жизни: «Вадим Чацкий».

Интернет взрывается сотнями ссылок. Сухие статьи в деловых изданиях, редкие, почти скандальные интервью, бесчисленные фотографии с бизнес-форумов и светских мероприятий.

С каждой прочитанной строчкой и просмотренным снимком портрет этого человека становится все ясным, объемным и все более пугающим.

Владелец конкурирующего горного комплекса «Пик Чацкого».

Сорок лет. Убежденный холостяк. Состояние, по разным оценкам, сопоставимо с состоянием Марата.

Репутация: человек-скала, железный канцлер, циник до мозга костей, гений жестких переговоров и мастер безжалостного менеджмента.

На фотографиях — дьявольски красивый мужчина с кривой усмешкой, которая кажется одновременно ироничной и опасной. В Чацком есть что-то дикое, первобытное, неукротимое.

Я с головой ухожу в чтение статей об их многолетней бизнес-войне с Маратом.

Она была похожа на захватывающую шахматную партию, в которой Чацкий раз за разом ставил моему мужу шах и мат.

Он переманивал у Марата лучших инструкторов и шеф-поваров, предлагая им зарплаты, от которых те не могли отказаться.

Он строил более современные подъемники и прокладывал более интересные трассы, опережая Марата на полгода.

Он вводил инновационные услуги, вроде хели-ски или ночного катания на квадроциклах.

Каждое действие Чацкого было точным, выверенным и болезненным для Марата.

И каждый раз Марат приходил в неописуемое бешенство.

Я слишком хорошо помню, как он орал в телефонную трубку, как швырял дорогие предметы в кабинете после очередной дерзкой выходки конкурента.

Для Марата Чацкий не просто соперник. Он его личный враг.

Именно это мне и нужно. Враг моего врага — мой потенциальный союзник.

Мой план прост и безумен одновременно: я пойду к Чацкому и предложу ему свои услуги. Нет, не услуги дешевого шпиона.

Я предложу ему свой мозг, свои знания и… себя. В качестве высококлассного мотивированного специалиста.

Открываю на ноутбуке скан своего красного диплома.

«Организация коммерческой деятельности и управление персоналом».

Я всегда была отличницей, уверенной, что после университета сделаю блестящую карьеру.

Но я встретила Марата…

У меня нет опыта работы. Ни одной строчки в трудовой книжке. И это моя главная проблема.

Но у меня есть то, чего нет ни у одного другого кандидата. Я — жена Ибрагимова. Я знаю его бизнес-империю изнутри. Я могу стать для Вадима Чацкого самым ценным активом.

— Что ты там колдуешь с самого утра? — сонный голос Майи вырывает меня из раздумий.

— Готовлюсь к важному собеседованию в моей жизни.

— Где?

— У Вадима Чацкого.

Майя роняет плед на пол. Ее лицо выражает смесь ужаса и восхищения.

— Ты с ума сошла? Лиля, это же… это же дьявол во плоти! А Марат… Он же тебя убьет, если узнает!

— Пусть попробует, — усмехаюсь я. — Мне больше нечего терять. Я пойду к Чацкому и устроюсь к нему на работу, чего бы мне это ни стоило.

— Ты невероятная… И абсолютно сумасшедшая. Но я с тобой! Что будем делать?

— Для начала, — я с решительным стуком закрываю ноутбук, — мне нужно составить резюме. Самое убедительное и гениальное резюме в мире. И найти, что надеть на встречу с дьяволом.

***

Следующие два дня проходят в состоянии лихорадочной подготовки.

Квартира Майи превращается в импровизированный штаб.

Главная задача — создать такой образ, который заставит Вадима Чацкого хотя бы выслушать меня.

Первый и самый сложный пункт нашего плана — резюме.

Как описать десять лет вынужденного домоводства так, чтобы это выглядело как бесценный опыт?

Сажусь и методично выписываю на лист бумаги все, чем занималась.

Организация приемов на сто персон, ведение домашней бухгалтерии с миллионными оборотами, планирование логистики путешествий.

И главное — ежедневное управление огромным домом в одиночку, без единого помощника.

Вместе с Майей мы переводим все это на сухой язык корпоративного мира.

Получается впечатляюще.

«Опыт административно-хозяйственного управления крупным объектом недвижимости (более 1000 кв.м.)». «Высокоразвитые навыки event-менеджмента, включая организацию мероприятий VIP-уровня». «Опыт финансового планирования и бюджетирования в крупных размерах».

Звучит солидно и почти правдоподобно.

Добавляю к этому свой красный диплом по специальности, свободное владение английским и французским.

Второй не менее важный пункт — мой внешний вид.

Мне нужно что-то, что будет безмолвно кричать: «Я — профессионал», а не «Меня только что выгнали из дома».

С болью в сердце я иду в ломбард и продаю единственное, что у меня осталось от прошлой жизни, что было по-настоящему моим — золотые серьги, подарок моих родителей на нашу с Маратом свадьбу.

Вырученных денег хватает на строгий, безупречно скроенный брючный костюм глубокого темно-синего цвета, белую шелковую блузку и классические лодочки на невысоком каблуке.

— Ого… Ты выглядишь, как генеральный директор, который пришел уволить половину компании без выходного пособия, — с восхищением шепчет Майя.

— Именно такой эффект мне и нужен, — отвечаю, чувствуя, как новый костюм становится моей броней.

На третий день утром набираю номер офиса «Пика Чацкого».

Мои пальцы слегка дрожат, но говорю уверенно.

Холодный, отстраненный женский голос на другом конце связи произносит стандартную фразу: мистер Чацкий не принимает по личным вопросам.

— Мой вопрос не личный, а коммерческий, — отвечаю ровным тоном. — Пожалуйста, передайте ему, что звонит Лилия Ибрагимова. Я уверена, он найдет для меня пять минут в своем плотном графике.

Глава 4

Туристический комплекс «Пик Чацкого» поражает. Он абсолютная противоположность «Вершине Ибрагимова».

Если у Марата все было построено на показной кричащей роскоши — позолота, тяжелый бархат, массивные хрустальные люстры, — то здесь царит холодный функциональный хай-тек. Стекло, темная сталь, полированный бетон…

Минимализм во всем.

Ни одной лишней детали.

Все подчинено единственной цели: эффективность.

Административное здание — это двадцатиэтажка из тонированного темного стекла, возвышающаяся над остальными постройками, как мрачная сторожевая башня.

Внутри почти стерильная чистота и оглушающая тишина.

Девушка на ресепшене с идеальной укладкой и вежливой, но абсолютно неживой улыбкой, сверяет мое имя по списку в своем планшете и молча выдает электронный пропуск.

— Тринадцатый этаж. Кабинет господина Чацкого. Вас уже ждут.

Бесшумный скоростной лифт уносит меня наверх.

Цифры на табло сменяются с головокружительной скоростью.

И так же быстро учащается мой пульс.

Мысленно репетирую речь.

Я должна быть спокойной, уверенной и убедительной.

У меня не будет второго шанса.

Весь тринадцатый этаж, как я и предполагала, — это огромная приемная и личный кабинет.

За гигантским столом из черного вулканического камня сидит секретарь — женщина лет пятидесяти с жестко поджатыми губами, ледяным взглядом и монументальной прической, которая, кажется, не шелохнется даже в урагане.

— Лилия Ибрагимова? — Секретарь смотрит на меня поверх стильных очков. — Чацкий примет вас через пять минут. Можете пока присесть.

Сажусь на кожаный диван.

Эти пять минут тянутся, как вечность.

Слышу только размеренное тикание стильных часов на стене и оглушительный стук собственного сердца.

Ровно в девять ноль-ноль, секунда в секунду, массивная дверь кабинета бесшумно открывается.

— Проходите, — произносит секретарь.

Я встаю, расправляю плечи и уверенным шагом вхожу.

Кабинет огромный, с панорамными окнами во всю стену.

Отсюда открывается захватывающий вид на весь комплекс и на горы.

И где-то там, вдали, на соседнем склоне виднеется конкурирующая «Вершина» Марата.

За массивным столом из того же черного камня сидит он. Вадим Чацкий.

Вживую он еще более впечатляющий и пугающий, чем на фотографиях.

Идеально сидящий на теле темный костюм, белоснежная рубашка без галстука.

Чацкий не смотрит на меня. Он демонстративно изучает какие-то документы.

Я подхожу к его столу и останавливаюсь, терпеливо ожидая приглашения сесть.

Вадим молчит. Я тоже.

Наконец, он медленно поднимает голову. Взгляд тяжелый, пронизывающий.

— Лилия Ибрагимова, — произносит медленно, с расстановкой. — Та самая. Что ж, должен признать, я заинтригован. Обычно жены моих конкурентов не напрашиваются ко мне на аудиенцию. Удивите меня.

Его слова — это хладнокровная пощечина.

Он знает. Разумеется, он знает. В маленьком мирке больших денег слухи разлетаются быстрее звука.

— Я здесь не для того, чтобы жаловаться на свою нелегкую судьбу, господин Чацкий, — отвечаю так же холодно, как и он. Протягиваю ему свое резюме. — Я здесь, чтобы предложить вам свои услуги.

Он даже не смотрит на протянутый мной лист.

Его взгляд прикован к моему лицу, он словно пытается прочитать на нем правду.

— Ваши услуги? Любопытно. И какие же, позвольте поинтересоваться, услуги может предложить мне женщина, чье главное достижение за последние десять лет — это весьма удачное замужество, которое, к слову, только что с треском закончилось полным провалом.

— Я десять лет прожила бок о бок с вашим главным и единственным конкурентом, — кладу резюме на край стола. — Я знаю его бизнес не по отчетам в прессе. Я знаю его изнутри. Я знаю слабые стороны Марата, его фобии, его тайные планы. Я знаю, как он думает.

— То есть вы пришли предложить мне банальный шпионаж? — Чацкий откидывается в своем массивном кресле. — Мелко, Ибрагимова. Я, признаться, думал, вы более изобретательны.

— Я предлагаю вам не шпионаж, а высококлассную аналитику, — парирую, не давая сбить себя с толку. — И не только это. У меня высшее профильное образование. Я могу быть полезна не только как ходячая энциклопедия по делам Марата Ибрагимова. Я быстро учусь, я чертовски работоспособна, и у меня есть то, чего нет у многих ваших сотрудников — запредельная мотивация.

Чацкий несколько долгих секунд молча смотрит на меня.

Кажется, я все-таки смогла его заинтересовать.

Он лениво протягивает руку, берет мое резюме и пробегает по нему глазами.

— «Опыт административно-хозяйственного управления крупным объектом недвижимости», — читает вслух с откровенной насмешкой. — Это вы так элегантно назвали уборку в особняке вашего мужа? «Финансовое планирование»? Рассчитывали бюджет на покупку продуктов в супермаркете?

Каждое его слово — капля яда.

Он намеренно препарирует мою жизнь.

— А что насчет самой интересной графы: опыт работы? — резко поднимает на меня глаза. — Почему она девственно чиста, Лилия?

— Я не ходила на работу, пока жила с Маратом, — отвечаю честно, глядя ему прямо в глаза. — На мне был дом.

— И теперь, когда вас, как ненужную вещь, выкинули на мороз, вы решили наверстать упущенное? И, конечно же, пришли ко мне, потому что больше идти просто некуда? — Чацкий встает и обходит стол, медленно, по-хищному приближаясь ко мне. — Вы хотите должность? Секретаря? Помощника младшего менеджера?

— Я готова доказать свою компетентность и начать с любой должности, на которой смогу быть вам полезна.

Он останавливается прямо передо мной, так близко, что я чувствую легкий запах дорогого табака.

— Хорошо, — вдруг соглашается. — У меня есть для вас подходящая должность, в которой вы компетентны. Я готов взять вас на работу. Прямо сейчас. С полным социальным пакетом и стандартным испытательным сроком три месяца.

Глава 5

На следующий день

Пронзительный звук будильника разрывает предрассветную тишину маленькой квартиры Майи.

За окном еще темно, холодно и неуютно.

Тело ломит от надувного матраса, но я встаю без малейшего промедления.

Сегодня мой первый рабочий день в новой жизни.

В отделе кадров мне выдают униформу — мешковатые серые брюки и такую же серую куртку на молнии. И беджик.

На белом пластике выгравировано: «Лилия. Уборщица».

Меня знакомит с обязанностями пожилая, уставшая на вид женщина по имени Маша.

Она показывает небольшую кладовку, заставленную ведрами, швабрами и бутылками с химикатами. Бросает быстрый взгляд на мои руки и тяжело вздыхает:

— Тяжело тебе, дочка, будет полы драить.

— Вы меня недооцениваете.

Беру швабру.

Мои участки работы — три этажа. В том числе и тринадцатый. Этаж Вадима Чацкого. Я ни на секунду не сомневаюсь, что это не случайность.

Первые несколько часов — физический ад. Я никогда в жизни так не работала, ведь дома могла сделать перерыв.

Здесь все по графику.

К восьми утра у меня невыносимо болит спина, ноют мышцы рук, а запах моющего средства, кажется, въелся в мою кожу.

Я методично мою полы, протираю пыль, до блеска начищаю санузел. Я делаю все молча, сосредоточенно, добиваясь идеальной чистоты. Мой опыт ведения хозяйства здесь как нельзя кстати.

Другие сотрудники, которые начинают съезжаться к девяти, проходят мимо, словно я пустое место.

Ровно в девять из лифта выходит Вадим Чацкий.

— Доброе утро! — говорю приветливым тоном.

Но Чацкий тоже проходит мимо, не бросив в мою сторону ни единого взгляда.

Как будто я неодушевленный предмет. За ним, как тень, следует его секретарь. Лишь она бросает на меня быстрый, полный нечитаемого выражения взгляд.

***

Официально мой рабочий день заканчивается через пятнадцать минут, но я остаюсь.

Необходимо еще провести генеральную уборку на тринадцатом этаже — я не успела раньше, на совесть драила другие два.

К восьми вечера офисный муравейник затихает.

Сотрудники расходятся по домам.

Теперь на всем огромном этаже остаемся только мы двое.

Я и Вадим Чацкий.

Он почему-то задерживается.

Я начинаю мыть пол в длинном коридоре, медленно приближаясь к двери его кабинета. Она приоткрыта.

Слышу голос — Чацкий с кем-то говорит по телефону на английском. Речь идет о каком-то важном тендере.

Внезапно Вадим выходит из кабинета, все еще говоря по телефону, и, не глядя перед собой, почти натыкается на меня и ведро с водой.

— Черт! — он резко отскакивает в сторону.

На одну короткую секунду наши взгляды встречаются. В его глазах — искреннее удивление.

— Простите, господин Чацкий, — говорю, опуская глаза.

Он ничего не отвечает. Заканчивает разговор, убирает телефон в карман и смотрит на меня. Долго, изучающе.

— Все еще здесь, Ибрагимова?

— Работаю.

— Вам не кажется, что вы переигрываете?

— Это не роль, — поднимаю на него глаза, встречая его взгляд. — Просто привыкла делать любую работу хорошо. Я не успела сделать все в срок, но скоро вольюсь в русло. Нужно время.

Он хмыкает. Кажется, мой прямой ответ его позабавил.

— Знаете, что самое смешное во всей этой ситуации? — спрашивает, стоя ко мне спиной. — Ваш бывший муж сегодня звонил мне. Лично. Угрожал. Требовал, чтобы я вас немедленно уволил. Кричал, что вы позорите его фамилию.

Мое сердце на мгновение замирает. Значит, Марат уже знает, что я устроилась к его конкуренту.

— И что вы ему ответили? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Чацкий поворачивается ко мне. В его темных, уставших глазах пляшут опасные злые огоньки.

— Я ответил ему, что теперь вы позорите мою швабру, а не его фамилию. И что я своими людьми, в отличие от него, не разбрасываюсь. Особенно — такими… усердными.

И, не сказав больше ни слова, Чацкий возвращается в кабинет и плотно закрывает за собой дверь.

Глава 6

Проходит неделя.

Я потихоньку вживаюсь в свою новую странную роль.

Я становлюсь тенью этого огромного офиса. Меня окончательно перестают замечать.

И это — моя главная победа.

Я знаю расписание Вадима Чацкого наизусть.

Знаю, какой кофе он пьет, кто входит в его ближний круг.

Люди, проходя мимо незаметной уборщицы, теряют бдительность.

Я слышу гораздо больше, чем должна, и, как губка, впитываю всю эту разрозненную информацию.

Я начинаю понимать, что у могущественной империи «Пик Чацкого» есть свои проблемы.

Подслушиваю обрывки фраз о срывах сроков, о недовольных инвесторах, о проблемах с местными властями.

Сегодня вечером происходит нечто важное.

Секретарь Чацкого, уходя домой, как обычно, выносит мусорную корзину из его кабинета.

Жду, пока она уйдет, и, убедившись, что на этаже никого нет, заглядываю в корзину.

Сегодня сверху лежит несколько скомканных листов.

Мое сердце начинает биться чаще. Аккуратно достаю их и уношу в свою кладовку.

Это распечатки какой-то финансовой таблицы.

Цифры, названия компаний и примечания, сделанные рукой Чацкого. Судя по всему, это расчеты по тому самому тендеру, о котором я слышала.

Внимательно вглядываюсь в названия.

И одна строчка моментально цепляет. ООО «Альп-Строй-Сервис». Где-то я его уже слышала.Закрываю глаза и изо всех сил пытаюсь вспомнить.

Месяц назад, когда Марат кричал на кого-то по телефону за ужином…

Да! Точно!

«Альп-Строй-Сервис» — это небольшая, почти фиктивная фирма, которую контролирует один из давних и не самых чистоплотных приятелей Марата.

Марат неоднократно использовал ее для участия в различных тендерах, чтобы искусственно сбивать цену. Это одна из его любимых грязных схем.

Смотрю на лист в своих руках.

Вадим Чацкий рассматривает эту компанию как одного из реальных поставщиков.

Он не знает, что это хитроумная ловушка.

Если он сделает на них ставку, то Марат на тендере его обойдет.

Я держу в руках козырь.

Маленький, скомканный, извлеченный из мусорной корзины, но очень важный козырь.

Весь вопрос теперь в том, как им правильно распорядиться.

Если я просто приду к Чацкому и расскажу ему все, он мне, скорее всего, не поверит.

Нужны доказательства.

Или… нужно анонимно подтолкнуть Чацкого в правильном направлении так, чтобы он сам все понял.

Быстро фотографирую мятые листы и аккуратно возвращаю их в мусорную корзину.

Сегодня ночью мне предстоит многое обдумать.

***

Чацкий

В моем офисе есть личная ванная комната. Это не роскошь, а необходимость.

Иногда я приезжаю в офис прямо с самолета или провожу здесь бессонные ночи, и душ помогает привести в порядок тело и мысли.

Это моя территория, мое личное пространство, куда нет входа никому.

Сегодняшний день — квинтэссенция ада.

Переговоры с китайскими партнерами по видеосвязи длились пять часов.

Разница во времени, трудности перевода, их непробиваемая вежливость, за которой скрывается стальная хватка.

Я выжат досуха.

Единственное, чего хочу — смыть с себя эту усталость.

Запираю дверь кабинета, скидываю костюм и иду в душ.

Горячая вода бьет по плечам, пар заполняет небольшое помещение.

На несколько минут я отключаю мозг.

Выйдя из душевой кабины, обматываю полотенце вокруг бедер и открываю дверь в небольшую гардеробную, смежную с ванной, чтобы взять свежую рубашку.

И замираю, увидев Ибрагимову.

Она стоит на коленях и методично протирает плинтус за шкафом.

Рядом стоит ее ведро.

Наверное, не слышала, как я вышел, полностью поглощенная работой.

Я вижу ее напряженную линию плеч под серой униформой, туго стянутые в хвост волосы, несколько рыжих прядей, прилипших к влажной от усердия шее.

Внутри меня что-то загорается.

И это не злость.

Это первобытная ярость.

Ибрагимова не просто уборщица, нарушившая приказ.

Это варвар, вторгшийся в святилище!

— Вон, — мой голос звучит тихо, но режет тишину, как скальпель.

Ибрагимова вздрагивает всем телом и резко оборачивается.

Ее взгляд сначала падает на мое лицо, потом скользит ниже, по обнаженной груди, по полотенцу на бедрах и возвращается к глазам.

На ее лице шок, щеки стремительно заливаются краской.

Лилия поднимается на ноги, в ее руке все еще зажата мокрая тряпка.

— Я не знала, что вы здесь.

— Дверь была заперта, — чеканю я, делая шаг к нерадивой сотруднице. — У вас есть мастер-ключ от моего кабинета?

— Мне его выдал начальник хозяйственной службы. Уборка вашей ванной комнаты внесена в мой график с трех до четырех по вторникам. Сейчас три пятнадцать. Я выполняю свою работу, Вадим Александрович.

— Мне плевать на ваш график. Вы должны были убедиться, что здесь никого нет.

— Я стучала. Никто не ответил.

— То есть шум воды вас не смутил?

— Я не была до конца уверена, шумит ли это душ, но теперь буду знать.

Делаю еще шаг.

Теперь нас разделяет меньше метра.

— Запомните, Ибрагимова, — говорю, понижая голос до угрожающего шепота. — Еще один такой прокол — и вы будете мыть туалеты на первом этаже. До конца своей карьеры в этой компании. Вам ясно?

— Абсолютно, — она не отводит взгляда. — А теперь, если вы закончили с угрозами, позвольте мне закончить с плинтусом. Или мне прийти позже?

Отступаю в сторону, пропуская ее.

Лилия, не сказав больше ни слова, снова опускается на колени и продолжает свою работу.

Книга нашего литмоба от Виктории Вишневской:

Развод. Я хочу стать мамой https://litnet.com/shrt/Ob68

Глава 7

Есть в городе одно место, куда я сбегаю, когда шум мегаполиса становится невыносимым.

Это старый, почти заброшенный ботанический сад на окраине города.

Особенно люблю его оранжерею с тропическими растениями.

Там всегда жарко, влажно и пахнет мокрой землей, экзотическими цветами и гниющей листвой.

И там почти никогда не бывает людей, что я обожаю больше всего.

Я могу долго сидеть на скамейке у пруда с кувшинками и просто слушать тишину. Это моя перезагрузка.

В субботу я приезжаю туда после особенно тяжелой недели. Брожу по пустым аллеям, вдыхая влажный воздух, и чувствую, как напряжение медленно отпускает тело.

Но за очередным поворотом неожиданно вижу женщину, которую рассчитывал увидеть в подобном месте меньше всего.

Лилия сидит на корточках у клумбы с огненно-красными цветами.

На ней простые джинсы и белая футболка. Волосы лежат на плечах медными волнами.

Она не видит меня, поглощенная своим занятием. В ее руках альбом для рисования и карандаш. Она рисует.

Я замираю за стволом пальмы.

Мой мозг отказывается обрабатывать эту информацию.

Женщина, которую я мысленно определил в категорию «жертва обстоятельств», рисует цветы с такой сосредоточенностью и умиротворением на лице, которого я, наверное, никогда не достигну.

Наблюдаю несколько минут.

Легкая улыбка трогает уголки губ Лилии, когда у нее получается особенно удачный штрих.

Неожиданно для себя я расцениваю ее как красивую, привлекательную и, должно быть, талантливую молодую женщину.

И тут же, поймав себя на этих странных мыслях, слегка трясу головой. Неделя у меня действительно была тяжелой, раз мозг генерирует такой бред. Надо просто незаметно уйти.

Делаю шаг, и плитка под моей ногой предательски хрустит.

Лилия резко поднимает голову. Улыбка мгновенно исчезает с ее лица.

— Вадим Александрович, — ее голос звучит ровно, но я вижу, как напряглись ее плечи. — Вы преследуете меня?

— Удивительно, но мир не вращается вокруг вас, Ибрагимова, — усмехаюсь я, подходя ближе. — Это общественное место. Хотя я удивлен видеть вас здесь. Думал, ваш досуг ограничивается просмотром сериалов.

— А я думала, ваш — пересчитыванием денег, — парирует она, поднимаясь на ноги. — Но, видимо, мы оба ошибались друг в друге.

— Что вы рисовали? — спрашиваю, кивая на ее альбом.

— Не ваше дело.

— Вы всегда такая колючая? Или это специальная опция для меня?

Она смотрит на меня долгим тяжелым взглядом.

— Вы когда-нибудь задумывались, почему люди становятся колючими? Может быть, потому, что мир вокруг постоянно пытается их уколоть. А теперь, если вы не возражаете, я пойду. Вы нарушили мое уединение.

Надо же.

Лилия разворачивается, чтобы уйти.

— Подождите, — слова сами срываются с моего языка. Она останавливается, но не оборачивается. — У вас… хорошо получается, — выдавливаю я. — То, что я успел увидеть.

Она молчит секунду.

— Спасибо, — тихо отвечает и уходит.

Друзья, вторая книга нашего литмоба от Николь Келлер:

РАЗВОД. ЧУЖАЯ РОДНАЯ ДОЧЬ https://litnet.com/shrt/xvFp

Глава 8

Два дня спустя

Поздний вечер.

Я засиделся в офисе до темноты, разбирая юридические тонкости нового контракта. Голова гудит. Пора ехать домой. Весь комплекс пуст, только на моем этаже горит свет. Выхожу в коридор и направляюсь к лифту.

Двери открываются. Захожу в кабину. И в последнюю секунду в лифт вкатывается тележка уборщицы, а потом заходит она сама.

— Снова переработка, Ибрагимова? — поглядываю на нее сверху вниз.

— Я уже говорила, что привыкла делать все на совесть либо никак. Пусть и трачу на это больше времени, чем положено.

— Да что вы…

Стоим с Лилией в разных углах.

Перевожу взгляд на светящиеся цифры этажей. 13… 12… 11…

Тишину нарушает только гул механизма.

И вдруг лифт резко дергается и замирает.

Свет гаснет. На несколько секунд наступает абсолютная темнота. Потом включается тусклый аварийный светильник.

Мы застряли. Вдвоем. В этой металлической коробке площадью четыре квадратных метра.

Моя первая реакция — холодная ярость. Я устал, я голоден. Достаю телефон. Сети нет.

— Прекрасно, — цежу сквозь зубы, нажимая на кнопку вызова диспетчера. Тишина. Аппарат не работает. — Просто великолепно.

Поворачиваюсь к Лилии.

И почему-то уверен, что увижу панику, страх, может быть, даже слезы. Она же столько лет жила, как в колбе. Дома сидела, мало что решала, должно быть.

Но Лилия абсолютно спокойна.

Она достает из тележки маленький, но мощный фонарик, включает его и методично осматривает панель управления.

— Не паникуйте, Вадим Александрович, — говорит она ровным голосом. — Паника нерентабельна. Она не запускает лифты.

Я? Паникую? Она издевается.

— Я не паникую, Ибрагимова. Я в ярости. Это разные вещи.

— Ярость тоже не помогает, — пожимает плечами и садится на пол, прислонившись спиной к стенке. — Похоже, это надолго. Городская подстанция, наверное. Можем стоять здесь до утра.

Она говорит об этом так, будто речь идет о задержке автобуса. Ее спокойствие выводит из себя еще больше, чем сама ситуация.

— И что вы предлагаете? Петь песни? Рассказывать анекдоты? — язвлю, продолжая стоять.

— Я предлагаю экономить кислород и заряд вашего телефона, — она смотрит на меня снизу вверх. Свет от ее фонарика, лежащего на полу, создает причудливые тени на ее лице. — Хотя, если хотите, можем поговорить. Вряд ли у нас еще когда-нибудь будет такая возможность.

Наблюдаю, пока Лилия с невозмутимым видом проверяет, плотно ли закрыта крышка на бутылке с каким-то чистящим средством.

Все в этой женщине кричит о несоответствии.

Она создана не для униформы, не для этой убогой тележки с химикатами.

Она хрупкая, точеная, как фарфоровая статуэтка, которую по ошибке поставили в слесарный цех.

Ее пальцы — тонкие, аристократичные, созданные чтобы держать бокал с шампанским, а не рукоятку швабры.

И все же она здесь. Сама пришла. И согласилась на эту должность.

Я, конечно, понимаю, в чем дело — это тупая, предсказуемая, но от этого не менее эффектная женская месть. Марат ее предал. И она нашла самый изощренный способ ударить его по больному — по его эго.

Я в этой ситуации — лишь масло, которое Лилия с наслаждением подливает в огонь его унижения.

Признаться, меня это даже забавляет.

Я чувствую себя зрителем в первом ряду на представлении абсурдного театра.

И реакция Марата превосходит все мои ожидания.

Он звонил мне. Снова. Второй раз за неделю.

Орал в трубку, брызгал слюной и требовал, чтобы я немедленно уволил Лилию.

Второй раз — это уже не случайность, а закономерность.

Марат бесится. Новость о том, что его жена ползает с тряпкой в моем офисе, приводит его в панику, близкую к истерике.

Мысль об этом заставляет уголки моих губ непроизвольно поползти вверх.

— А чему вы улыбаетесь? — Голос Лилии вырывает меня из приятных воспоминаний. Поглядываю на нее сверху вниз не опуская головы. — Думаете, о чем мы будем разговаривать?

— Я не представляю, о чем мы можем с вами говорить. Какие у нас могут быть общие интересы? Какие общие интересы могут быть у мужчины и чужой жены, которая всю жизнь была домохозяйкой? Вам, Ибрагимова, на форум надо какой-нибудь. Где собираются женщины вроде вас.

— Вроде меня? — вздергивает она идеальную бровь, и в ее темных глазах вспыхивает огонек. — Что значит «вроде меня»?

Я мысленно морщусь. Грубовато. Можно было бы завернуть эту простую истину в красивую обертку, чтобы звучало мягче и толерантнее. Но я так вымотан, что уже не до сантиментов.

— Я имел в виду форум для женщин с вашими увлечениями. Вроде поиска новых рецептов или пятновыводителей.

— Вы недооцениваете домохозяек. — Она скрещивает руки на груди, и ее поза становится воинственной. — Мы побольше вас развиты и разносторонни! Мы успешно выполняем функции в быту, имеем разные увлечения, а кто-то успевает и подрабатывать. Брось нас на необитаемый остров — мы создадим там уютное жилище со всеми удобствами, завтраком, обедом и ужином. Еще и придумаем, как можно стирать, между прочим! Брось таких мужчин, как вы, которые знают, что такое кухня только из словаря, так помрете с голоду.

— Ну конечно, — теперь уже я скрещиваю руки на груди, передразнивая ее. — Вся эта бравада до первого вопроса «как построить шалаш».

— Повторюсь, вы недооцениваете домохозяек. Вот вы, Вадим Александрович, когда последний раз прикручивали выдранную розетку?

— Никогда, — ухмыляюсь я. — Мне есть кому это делегировать.

— А я — меньше месяца назад. Сама. Я много чего умею помимо ваших шаблонных представлений. И еще я изучала английский, занималась рисованием и читала не менее пяти книг в месяц.

— Ну, я понял. Вы — амбассадор сильных и независимых.

— Я хочу спросить: зачем?

— Что зачем?

— Зачем вы это делаете? Взяли меня на работу, держите здесь, хотя я, очевидно, вас раздражаю. Какая у вас цель? Вы же ничего не делаете просто так.

Глава 9

Неделю спустя

Допоздна засиживаюсь в кухне. В моих руках остывший чай, я даже не притронулась к нему.

Все мое внимание приковано к экрану телефона.

Там фотография — скомканный лист бумаги, который я вытащила из мусорной корзины Чацкого. ООО «Альп-Строй-Сервис». Подельники Ибрагимова.

Марат… Одно его имя вызывает во мне волну горечи и злости.

Человек, который вышвырнул меня из нашего дома, из своей жизни, променяв на восемнадцатилетнюю куклу. Он думает, что я сломлена, раздавлена, что я — никто.

Он ошибается.

Я должна быть сосредоточеной.

Но после той ночи в лифте все мысли путаются. Мое тело до сих пор помнит, как близко был Вадим. Я почти ощутила его дыхание на своих губах. Это было безумие.

Он — мой босс. Неприступный, холодный, пугающий. Но в ту минуту он был просто мужчиной. Мужчиной, который смотрел на меня с таким интересом, с таким жаром, как никто и никогда.

Уф! Боже, ну что за бредовые мысли?!

В голове должна быть одна цель — испортить Марату жизнь, а не думать о всяких Чацких!

Нужно действовать незаурядно и хитро.

И я придумала, как устроить это.

Чацкий — человек привычки.

Его дорогие костюмы всегда отправляются в одну и ту же химчистку.

Каждый четверг в десять утра приезжает один и тот же курьер — молчаливый парень, который ни на кого не смотрит. Он и станет, сам того не зная, моим почтальоном.

Сначала готовлю «письмо». Утром иду в магазин канцтоваров и покупаю бумагу. Точно такую же, как в офисе Вадима.

На ноутбуке Майи набираю текст.

Не просто донос, а «Служебную записку на имя начальника службы безопасности». Пишу сухим канцелярским языком. Никаких эмоций, только голые факты о происках Марата.

Самое сложное — подбросить записку.

В среду вечером я дожидаюсь, пока офис почти опустеет. Под предлогом уборки захожу в кабинет босса.

В гардеробной Чацкого нахожу его его костюм. Быстро сую сложенный листок во внутренний карман пиджака.

Теперь остается только ждать и надеяться на удачу.

Курьер заберет костюм.

В химчистке найдут «забытый» документ.

Они не выбросят его, Чацкий — их вип-клиент. В понедельник вернут ему костюм вместе с моей запиской.

Выйдя из кабинета, прислоняюсь к стене в пустом коридоре. Ноги не держат. Я сделала это.

Следующие несколько дней я живу как на иголках.

Каждое утро, идя на работу, готовлюсь к худшему. Что меня уже вычислили. Что сейчас за мной придут и выведут из здания.

Но ничего не происходит.

Зато во вторник офис превращается в гудящий улей.

Напряжение висит в воздухе. Все боятся поднять голову.

Финансовый директор бледный, как смерть, носится из своего кабинета и обратно.

И я понимаю: моя записка дошла до адресата. Мой план сработал.

Стою в коридоре тринадцатого этажа и чувствую себя центром этого урагана. Воздух в офисе сегодня такой густой, что его можно резать.

Сотрудники не ходят — они передвигаются короткими перебежками, боясь издать лишний звук.

Начальник службы безопасности, обычно такой вальяжный и уверенный в себе, проносится мимо меня, и я замечаю капельки пота на его лысине, хотя кондиционеры работают на полную мощность.

Вероника Павловна, секретарь Чацкого, говорит по телефону таким тихим и испуганным шепотом, что я едва разбираю слова. Она похожа на мышку, которая увидела тень ястреба.

И вот двери лифта открываются, и в холл выходит Вадим Чацкий.

Ураган обретает имя и форму.

Брови сведены к переносице, губы сжаты в жесткую линию, а в глазах полыхает такой холодный огонь, что мне на секунду становится трудно дышать.

Чацкий шагает по коридору, и люди вжимаются в стены, чтобы не попасть под горячую руку.

Я знаю причину его гнева. Моя «служебная записка» произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Вадим замечает меня.

— Ибрагимова, ко мне в кабинет. Немедленно.

Его голос звучит тихо, но в нем больше угрозы, чем в крике.

Я молча киваю и иду за Чацким, ловя сочувствующие и испуганные взгляды сотрудников.

Дверь в кабинет закрывается за мной с тихим щелчком. Вадим стоит у панорамного окна спиной ко мне и смотрит на город. Его плечи напряжены.

Я жду. Тишина давит, звенит в ушах.

— Вы видите этот город, Ибрагимова? — наконец, спрашивает Чацкий, не оборачиваясь.

— Да, Вадим Александрович.

— Это мой город. Я построил здесь империю. И я не терплю, когда в моем доме, на моей территории, заводятся паразиты. — Он резко поворачивается. Его глаза сверкают. Он подходит ко мне вплотную, и я чувствую жар его тела, тонкий аромат его парфюма, смешанный с запахом ярости. — Вы считаете, что хорошо выполняете свою работу? — спрашивает он, глядя на меня сверху вниз.

— Я стараюсь.

— Стараетесь? — усмехается Вадим, но в этой усмешке нет ничего веселого. Он подходит к своему столу, проводит пальцем и показывает мне едва заметную пылинку. — Вот ваша работа. Грязь. Недочеты. Небрежность. Точно так же, как и в работе моих аналитиков. Они тоже «старались» и проморгали крысу у меня под носом!

На его шее вздувается вена. Он зол не на меня. Я просто громоотвод.

— Это всего лишь пыль, — говорю я тихо.

— Что?! — Чацкий не верит своим ушам.

— Это. Лишь. Пыль, — повторяю, чеканя каждое слово. — Если вы хотите найти настоящую грязь, то посмотрите на своих партнеров, а не на мои тряпки.

Сама не понимаю, откуда во мне эта смелость.

Но не могу молчать.

Чацкий смотрит на меня несколько секунд. Подходит еще ближе.

Теперь нас разделяют сантиметры.

Я не отступаю, только выше задираю подбородок, чтобы смотреть Вадиму в глаза.

— Вы думаете, я идиот? — шипит он мне в лицо, наклонившись. — Что я не догадался, кто подсунул мне записку?

— Я… я…

Он опускает взгляд на мои губы.

Всего на долю секунды, но я замечаю это.

Глава 10

Рабочий день наконец-то заканчивается.

Чувствую себя выжатой, как лимон.

Эмоциональное напряжение, столкновение с Чацким, страх и тайный восторг — все это высосало из меня последние силы.

Весь остаток дня я старательно избегаю тринадцатого этажа, но чувствую незримое присутствие Вадима повсюду.

Униформа кажется мне спасительной броней, и я с неохотой ее снимаю. Пока я в ней, я просто сотрудница компании, у которой не может быть с боссом ничего личного.

Когда выхожу из офисного центра, меня встречает порывистый ветер и хмурое свинцовое небо.

Первые капли дождя тяжело падают на асфальт, оставляя темные пятна.

Я ускоряю шаг, почти бегу к автобусной остановке. Но добежать не успеваю — небо разверзается, и на город обрушивается ливень.

Прячусь под хлипким пластиковым козырьком остановки, но он почти не защищает от косых струй воды.

За считанные минуты моя тонкая куртка промокает насквозь.

Холод пробирает до костей.

Обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться, но это не помогает. Зубы отбивают мелкую дробь.

Мимо проносятся машины, свет от их фар размываются в сплошной стене дождя.

Вглядываюсь в темноту, пытаясь рассмотреть номер подъезжающего автобуса, но мешает яркий свет фар роскошного черного внедорожника.

Он несется прямо по огромной луже у самого тротуара.

Пытаюсь отскочить, но волна ледяной грязной воды окатывает меня с ног до головы. Вскрикиваю от неожиданности и отвращения.

Это финальный аккорд ужасного дня ужасной жизни.

Замираю в шоке, и с меня текут грязные ручьи.

Вода в волосах, за шиворотом, она хлюпает в ботинках.

Смотрю вслед удаляющимся красным огням дорогой машины. Там, внутри, сидит кто-то, кто даже не заметил, что только что сделал.

Для него я — просто часть пейзажа, пустое место.

А в следующий момент слышится визг тормозов.

Тот самый черный внедорожник, который только что меня окатил, остановился и… сдает назад. Притормаживает рядом со мной.

Боковое стекло опускается, и я вижу того, кто сидит за рулем.

Вадим Чацкий.

Он смотрит на меня. И в его глазах я не вижу ни насмешки, ни злорадства. Только шок и что-то еще, чего я не могу понять.

— Ибрагимова? Я не видел вас, — звучит не как извинение. Просто констатация факта.

— Конечно, не видели, — выплевываю я, и мои слова тонут в шуме ливня. — Вы вообще ничего не видите дальше капота своей машины.

На лице Чацкого проскальзывает тень раздражения. Но потом он снова смотрит на меня, как будто даже с легким сочувствием.

— Садитесь в машину, — заявляет Чацкий. Это не просьба. Это приказ.

— Я лучше пешком пойду, — отвечаю, стуча зубами.

— Не будьте упрямой дурой, — его голос становится жестким, не терпящим возражений. — Вы заболеете. А у меня нет времени искать новую уборщицу. Садитесь.

Ах, вот в чем дело. Практичность.

И стоит признать, я замерзла так, что уже почти не чувствую пальцев, и перспектива идти несколько километров под этим ледяным душем кажется мне пыткой.

Дергаю дверцу и почти падаю на мягкое кожаное сиденье.

Внутри машины становится тихо и тепло. Пахнет дорогой кожей и парфюмом.

Двигаюсь на краешек, боясь испачкать идеальную обивку. С меня натекает целая лужа. Мы едем в молчании.

Чацкий уверенно ведет машину по залитым водой улицам. Я смотрю в окно на размытые огни города и вижу в стекле свое отражение.

— Где вы живете? — наконец заговаривает Чацкий.

Я называю адрес. Он кивает и сворачивает на нужную улицу.

Мы подъезжаем к моему дому. Старая обшарпанная пятиэтажка. Дождь все еще льет как из ведра.

— Спасибо, что подвезли, — говорю и тянусь к ручке двери.

— Подождите, — ладонь Чацкого ложится на мою, останавливая.

Его прикосновение — как удар током.

Замираю и медленно поворачиваю голову к Вадиму. Он тоже смотрит на меня.

Уличное освещение падает на его лицо, и я вижу в его глазах пристальный, изучающий, мужской интерес. Чацкий смотрит на мои губы, так же, как днем в кабинете.

— Ибрагимова… Лилия, — произносит мое имя тихо, почти шепотом, и от этого у меня по спине бегут мурашки.

И потом он делает то, чего я никак не могу ожидать. Он подается вперед, второй рукой обхватывает мой затылок, его пальцы запутываются в моих мокрых волосах.

И он целует меня.

Это не нежный поцелуй. Он требовательный, голодный, почти злой. Его губы обжигают. Я чувствую вкус кофе и чего-то терпкого вперемешку с ментолом. Цепляюсь за пиджак Вадима, то ли отталкивая его от себя, то ли притягивая еще ближе.

Чацкий отрывается от моих губ так же резко, как и начал. Мы тяжело дышим, глядя друг на друга. Его глаза потемнели, в них плещется настоящее пламя.

Я касаюсь своих губ. Они горят. Не говоря ни слова, открываю дверь и выскакиваю из машины под дождь. Бегу к подъезду. Слышу, как машина Чацкого срывается с места. Влетаю в подъезд и прислоняюсь спиной к стене.

Дрожу всем телом. Но уже не от холода.

Дождь снаружи. А внутри меня — пожар.

Друзья, следующая книга нашего Литмоба от Виктории Волковой:

ПОСЛЕ РАЗВОДА. МУЖИК ИЗ НИОТКУДА

https://litnet.com/shrt/8xCM

Глава 11

Вваливаюсь в квартиру, как мокрое привидение.

Губы до сих пор пылают, я чувствую на них фантомный вкус поцелуя.

Что это было? Боже, что это сейчас было?

Могущественный, холодный, непробиваемый Вадим Чацкий… поцеловал меня. Не просто поцеловал — впился в мои губы так, словно хотел выпить душу.

— Лиля? — Майя выходит из комнаты, зевая. Увидев меня, замирает. Ее сонные глаза мгновенно становятся большими и испуганными. — Господи, Лилька, что случилось? На тебе лица нет!

Подбегает ко мне, трогает за плечо, заглядывает в глаза.

И я рассказываю ей все.

Про гнев босса в кабинете, про то, как я дерзила ему, про ливень и грязную лужу. И про машину. И про то, что было в этой машине.

Пока я говорю, Майя молча слушает, только крепче сжимая мою руку.

— Так, — решительно говорит она, когда я замолкаю, опустошенная. — Марш в душ. Немедленно. Пока не заработала воспаление легких ко всем своим неприятностям на голову. А я пока что-нибудь приготовлю.

Ее практичность отрезвляет.

Горячие струи воды смывают с меня грязь, но не могут смыть смятение.

Я стою под душем и снова и снова прокручиваю в голове его лицо, его взгляд, ощущение его рук в моих волосах.

Выхожу закутанная в старый махровый халат Майи и чувствую себя немного лучше.

По крайней мере, я в тепле и сухости.

На кухне меня ждет кружка чая с лимоном и розетка с малиновым вареньем. Майя сидит за столом, и вид у нее заговорщицкий.

— Пей, — командует сестра. — Будем лечить твою душу старым бабушкиным методом.

Я делаю глоток. Горячий сладкий чай согревает изнутри. Смотрю на сестру и замечаю, что перед ней на столе лежит старая потертая колода карт. О нет. Только не это.

— Майя, даже не начинай, — стону.

— А что такое? — она невинно хлопает ресницами. — Давай посмотрим, что там у тебя за короли в жизни нарисовались.

— Я в эту чушь не верю, — закатываю глаза так сильно, что, кажется, вижу собственный мозг.

— А ты просто посиди и помолчи, скептик. Мне для чистоты эксперимента нужно твое присутствие, — настаивает, тасуя колоду.

Вздыхаю. Спорить с ней бесполезно.

Сдаюсь, лишь бы она отвязалась.

В конце концов, что может быть хуже, чем то, что уже случилось сегодня?

Майя раскладывает карты на столе веером. Хмурит брови, что-то шепчет себе под нос.

— Ну, что и требовалось доказать! — торжественно объявляет. — Судьба у тебя крутится вокруг двух мужчин. Двух королей.

Вздергиваю бровь.

— Серьезно? Да ладно… — не сдерживаюсь от сарказма.

— Не язви, — отмахивается сестра. — Смотри. Вот он, первый. Король бубей. — указывает на одну из карт. — Жадный, эгоистичный, думает только о деньгах и удовольствиях.

— Король козлов, а не бубей, — бормочу, размешивая варенье в чае. — — С этим согласна. Дальше кто?

— А дальше… — Майя понижает голос. — Король пик. Ох, Лилька… Серьезный мужчина. Властный, темный, опасный. С большим положением. Он сейчас — твоя главная карта. Твой казенный дом. Твои думы.

— Моя главная головная боль, а не карта, — фыркаю. — Значит, подытожим. Один козел, один тиран. Отличный расклад. Спасибо, полегчало.

Майя смотрит на меня с укоризной, собирает карты, снова тасует и выкладывает на стол последнюю, решающую.

Смотрит на нее, и ее лицо вдруг становится серьезным. Улыбка исчезает.

— Лиля… тебя ждут большие неприятности. Прямо на пороге. Карта очень плохая. Удар, скандал, дурные вести.

В ту же секунду у меня на столе вибрирует телефон. Смотрю на экран, и сердце ухает куда-то вниз. На дисплее светится: «Марат Ибрагимов».

— Вот и неприятности, — снова вздыхаю и провожу по экрану, принимая вызов. Настроение, которое только-только начало улучшаться, снова падает на самое дно.

— Слушаю, — говорю в трубку холодно, как только могу.

— Лилия, здравствуй, — его голос звучит непривычно вкрадчиво, как масло на грязной воде. — Не отвлекаю?

— Уже отвлек. Что тебе нужно, Марат?

— Я тут разбирал вещи… Ты кое-что забыла в доме. Приезжай забери, пожалуйста.

Мысленно усмехаюсь.

Там осталось много вещей — тех, что когда-то покупал мне муж.

Я специально не стала брать ничего, чтобы он потом не требовал обратно свои подарки. Чтобы у него не было даже причины прикопаться ко мне и опять плюнуть в душу.

Сомневаюсь, что Ибрагимов печется обо мне.

У него теперь другая девица. Проще.

Но Марат все-таки сумел найти предлог. Жалкий предлог, чтобы меня увидеть.

Вопрос — зачем?

Устроить показательную порку за то, что я устроилась к Чацкому, или есть другой вариант?

В любом случае я не хочу проверять.

— Выброси.

— Ну как я выброшу? Это же твои вещи…

— Марат, не разыгрывай тут заботливого бывшего. У тебя это плохо получается. Все, что мне было нужно, я забрала. Остальное можешь сжечь. Мне плевать.

— Лиля, не упрямься. Просто приедь и забери. Я не хочу, чтобы твои вещи валялись в моем доме, — начинает он давить.

— Это уже твои проблемы. А у меня есть дела поважнее.

— Какие у тебя могут быть дела? — в его голосе проскальзывает яд. — Ты же теперь…

— Что теперь? — подхватываю я, чувствуя, как закипает злость. — Уборщица? Ну да. Но даже у уборщиц есть своя жизнь. И знаешь что? Я лучше буду мыть полы в чужом офисе, чем жить с тобой.

— Ты… ты стала невыносимой стервой! — срывается он на крик.

— Спасибо, я старалась! Твоя школа!

— Скорее бы развестись! Я видеть тебя не могу! Слышать тебя не могу! Ты отравила мне столько лет жизни! — орет он в трубку.

— Взаимно, дорогой! Можешь подарить свои лучшие годы новой пассии! Уверена, она оценит! С ней же проще.

Марат бросает трубку.

Отнимаю телефон от уха и смотрю на черный экран, а потом поднимаю глаза на Майю.

— Ну что? — спрашиваю с кривой усмешкой.

— Карты не врут.

Друзья, следующая книга нашего литмоба от Юлии Бузакиной:

Глава 12

Чацкий

Двери лифта плавно закрываются.

Металлическая коробка ползет вверх, и с каждым этажом я, кажется, все глубже погружаюсь в вязкое безумие.

В голове, как заевшая пластинка, крутится один и тот же момент: поцелуй.

Черт.

Я определенно сошел с ума.

Полез целовать жену Марата Ибрагимова, Жену моего главного конкурента. Это не просто ошибка. Это неправильно на всех возможных уровнях. Это — стратегический просчет, граничащий с самоубийством.

Но я снова и снова прокручиваю в памяти поцелуй. Как растеряно Лилия смотрела на меня в машине. Как я сам, не понимая, что делаю, подался вперед. И ее губы… Мягкие, теплые, сладкие. Сглатываю вязкую слюну, скопившуюся во рту от одного только воспоминания.

Проклятье!

Мне понравилось. Не просто понравилось — я будто получил заряд, которого мне не хватало многие годы. Мне чертовски нравилась эта женщина.

Этот поцелуй.

Я до сих пор чувствую это вкус. Это было по-настоящему. Возбуждение ударило в голову и ниже. Не слабое и не мимолетное.

Если бы мы жили в какой-то другой вселенной, я бы напросился к Лиле на чай. И плевать на все.

Так, стоп. Хватит. Надо выкинуть эту дурь из головы.

Пытаюсь заставить мозг работать, думать о работе, о делах. Ту самую записку о подставной фирме мне подложила Лилия. Я выяснил это, просмотрев записи с камер. Сделала это хитроумно. Но как вообще информация о тендере попала в руки уборщицы?

Я же не полный идиот, чтобы взять на работу жену конкурента и доверять ей.

Я специально приказал дать ей для уборки участок, в который входит и мой этаж. Чтобы Ибрагимова всегда была на виду, под моим присмотром. Я был уверен, что контролирую ее, а в итоге…

В итоге она контролирует ситуацию в моей компании.

Но меня взбесило даже не это. Лилия молодец. Она спасла мою компанию от огромных проблем, от многомиллионных потерь.

В ярость меня привело другое. То, что мои сотрудники, мои люди, мой юридический отдел, моя служба безопасности — все они пропустили эту фирму-однодневку.

Я что, взял на высокооплачиваемую работу дебилов?

Не помню, чтобы в анкете для соискателей в графе «желательные качества» был пункт «кретинизм». Либо я что-то просмотрел, и в мой отлаженный механизм затесался кто-то непроходимо тупой, либо… либо в штате завелась крыса.

И если это так, я найду мерзавца. И раздавлю. Без жалости.

Лифт останавливается, двери разъезжаются.

Вхожу в квартиру.

Тишина… Но в воздухе витает аромат парфюма. Приторно-сладкий.

Из гостиной в прихожую выплывает Лина в соблазнительном красном шелковом халатике, который едва прикрывает то, что должен скрывать.

Она уже слегка навеселе, глаза блестят. В руке бокал с красным вином. Моя любовница.

— Вади-и-им… — мурлычет и, покачивая бедрами, вешается мне на шею. — А я тебя уже заждалась. Думала, ты совсем про меня забыл, мой котик. Соскучилась по тебе до смерти, — шепчет и тянется губами к моим.

В последнюю секунду я, сам этого от себя не ожидая, отворачиваю голову, и влажный липкий поцелуй попадает на щеку.

— Привет, — выдавливаю, аккуратно снимая чужие руки со своей шеи. — Что ты здесь делаешь?

— Как это что? — надувает губы Лина, изображая обиду. — Жду тебя, конечно. Хотела сделать сюрприз. Тебе не нравится?

— Нравится. Просто неожиданно. Как ты вошла?

Лина картинно закатывает глаза и смеется.

— Вадим, ну ты даешь! Ты же сам дал мне ключ. Неделю назад. Уже забыл? Совсем меня из головы выкинул?

Ключ. Точно. Я действительно дал ей ключ. В какой-то момент слабости. Или безразличия. И да, забыл об этом.

— Прости, замотался, — говорю, ослабляя узел галстука. — Тяжелый выдался день.

— Я вижу, мой бедный. — Лина снова переходит на вкрадчивый шепот. — Давай я помогу тебе расслабиться…

Она подходит сзади и стаскивает с меня пиджак. Ее пальцы нарочито медленно скользят по моим плечам, по спине. Шелковый халат трется о мою рубашку и стреляет током. Лина лоснится, блестит, выглядит дешево и вульгарно… на фоне сдержанной элегантности Лилии.

— Кстати, Вадим, — Лина проводит ногтем по моей груди, повесив пиджак на вешалку, и прижимается ко мне, — я тут подумала… Твоя секретарша… Она же уже в возрасте. Может, ей пора дать дорогу молодым? Энергичным? Тем более, ты же знаешь, как хорошо я умею работать. И ртом, и руками, — облизывает губы, глядя мне в глаза.

Это так прямолинейно. И так предсказуемо. Я молчу.

Мое молчание она принимает за знак согласия. Лина чувствует себя победительницей.

— Я знала, что ты поймешь, — мурлычет и, сделав шаг назад, плавно опускается передо мной на колени.

Халат распахивается еще больше. Лина кладет ладони мне на бедра, смотрит снизу вверх томным многообещающим взглядом.

— Ты так напряжен, мой хороший… Давай я сниму это напряжение…

Она пальцами скользит к пряжке моего ремня. У меня в голове снова вспыхивает образ Лилии. Ее серьезное лицо. Умные глаза. Сладкие губы.

— Хватит, — говорю резко, перехватывая запястья Лины. — Встань.

Она замирает, удивленно хлопая ресницами.

— Вадим? Я что-то не так делаю?

— Я сказал, встань, — повторяю, чуть сжимая ее руки.

Отстраняю ее от себя. Не грубо, но настойчиво. Лина поднимается на ноги, растерянно запахивая халат. В ее глазах плещется обида и непонимание.

— Я не в настроении для игр, — говорю, проходя мимо нее вглубь квартиры. — Я устал.

***

Руль ледяной, хотя в салоне работает климат-контроль. Я еду в офис на взводе.

Никогда. Никогда в жизни я не морозился от предложенного секса. А вчера это случилось. Я просто не смог.

Всю ночь просидел в гостиной, уставившись в светящийся экран ноутбука. Делал вид, что работаю над срочным отчетом, что горит какой-то контракт.

Лишь бы не заходить в спальню, где меня ждала Лина. Я слышал, как она ворочалась, как потом затихла. Уснула.

Глава 13

Да черт! Опять она! Опять эта Ибрагимова в моей голове!

Может, просто уволить ее? Одним росчерком пера выкинуть из своей жизни, из своего офиса, из своих мыслей. Все стало бы проще.

Нет. Никогда.

Марата я знаю давно.

Помню, как эта гнида пытался меня подставить.

Когда я только начал строить туристический комплекс, у Марата уже был свой.

Он натравил на мою стройку все возможные проверки, через подкупленного чиновника пытался отозвать у меня разрешение на строительство под предлогом нарушения экологических норм.

Я все это пресек жестко. Нашел выходы на людей повыше и доказал, что все законно и экологично.

Марат не создавал свой бизнес. Он получил его по наследству от отца. Но корчит из себя короля горы.

А я начинал с нуля. С кредита, с пары верных людей и с бешеной верой в себя. И я не позволю никому — ни Марату, ни кому-либо еще — разрушить то, что я годами строил.

Паркую машину и выхожу.

Холодный утренний воздух немного приводит в чувства.

Захожу в холл.

До начала рабочего дня еще почти час, поэтому здесь пусто и гулко.

Охранник кивает мне.

Лифт беззвучно уносит на мой этаж. Двери открываются.

Коридор залит бледным светом восходящего солнца. Тишина и…

И Ибрагимова.

Она в дальнем конце коридора. Наклонилась и протирает что-то у основания фикуса в огромной кадке. Солнечный луч падает на ее волосы, и они словно вспыхивают.

Весь воздух из легких выходит со свистом. Нутро горит огнем. Все мои мысли о работе, о Марате, о Лине вылетают из головы. Остается только Лилия.

Я замираю на месте, не в силах сделать и шага.

Она, видимо, чувствует мой взгляд. Медленно выпрямляется и оборачивается. Наши глаза встречаются.

Секунда, две… и краска заливает ее щеки.

Лилия опускает взгляд.

Ей так же неловко, как и мне. После вчерашнего…

Заставляю себя идти вперед. Каждый шаг — усилие. Подхожу ближе.

Запах лимонного чистящего средства смешивается с едва уловимым ароматом женщины.

— Доброе утро, Лилия, — говорю ровно, по-деловому. По крайней мере, я на это надеюсь.

Она вздрагивает, поднимает на меня быстрый испуганный взгляд и снова опускает его.

— Вадим Александрович, доброе утро, — отвечает тихо и чуть хрипло.

— Рано вы сегодня.

Это не вопрос, а констатация факта.

— Нет, как всегда… Нужно было привести все в порядок до начала дня, — отвечает, не отрывая взгляда от своих рук, сжимающих тряпку. — Это вы рано.

Я разглядывая ее. Румянец не сходит с ее щек. Лилия дышит часто, прерывисто.

— Всё в порядке? — спрашиваю тихо.

И этот вопрос повисает между нами. Он не про чистоту коридора. Он про вчера. Про ее губы. Про молчание в машине.

Она кивает, так и не поднимая головы.

— Да, конечно.

Ложь. Я это вижу. И она знает, что я вижу.

— Хорошо, — все же говорю и делаю шаг к своему кабинету. — Главное — держать всё под контролем. Даже когда возникают… непредвиденные ситуации.

Я смотрю на Лилию в упор. Она вынуждена поднять глаза. В них плещется буря. Смущение, страх и что-то еще, что я не могу расшифровать.

— Я понимаю, — шепчет она.

Глава 14

Лиля

Натираю оконное стекло так, будто пытаюсь стереть из памяти этот утренний разговор.

Не помогает. Встреча оказалась сложнее, чем я представляла.

Его взгляд, голос, слова... «Держать всё под контролем». Он говорит о работе, но я слышу другое.

Он говорит о нас.

Становится немного легче, когда в коридоре начинают появляться сотрудники. Их голоса, смех, шаги заполняют офис, разбавляют густую удушающую тишину ом.

Время близится к обеду.

Поворачиваюсь, чтобы взять ведро, и земля уходит из-под ног. Я застываю на месте.

Марат.

Он стоит в другом конце коридора. Здесь. В офисе Чацкого.

Наши взгляды встречаются, и все краски мира для меня в одно мгновение чернеют.

Остается только лицо мужа.

Точнее — его глаза.

В них полыхает такое бешенство…

Я такого еще не видела. Кровь приливает к лицу Марата, он становится пунцовым.

Я в полной растерянности.

Меня спасает только одно: по обе стороны от него стоят двое охранников Чацкого. Крупные парни в строгих костюмах.

Марат ускоряет шаг. Он не идет — он прет на меня, как таран.

Я делаю шаг назад и останавливаюсь.

Нет, я не буду пятиться. Гордо вскидываю голову и жду.

Марат хочет скандала — я это вижу.

Но присутствие охраны его сдерживает. Он не может просто наброситься на меня здесь.

Марат подходит вплотную.

— Что это значит? — рычит мне в лицо тихо, но от этого еще более угрожающе.

— То, что видишь, — отвечаю ровно, глядя ему в глаза прямо.

— Ты. Здесь. В этом... — обводит презрительным взглядом мою униформу. — Ты в своем уме?

— Я? Да.

— Немедленно увольняйся! Слышишь меня? Сейчас же! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! Иначе у тебя будут проблемы. Очень большие проблемы, Лиля. Я не собираюсь терпеть этот позор!

— Пф, — фыркаю.

Глаза Марата становятся узкими, как щелочки.

— Ты не поняла? — шипит он. — Если не уволишься, то проблемы будут не только у тебя. У твоей сестренки. У всей твоей родни. Я их с землей смешаю. Ты знаешь — я могу.

Холод пробегает по моей спине.

— Не смей их трогать, — цежу сквозь зубы.

— Тогда делай, что говорю! — рычит он.

— Оставь их в покое.

Март усмехается. Жутко, злобно.

— И с тобой я тоже разберусь. Ты у меня так попляшешь, так запоешь, что на всю жизнь запомнишь, что значит меня ослушаться.

— Попробуй, — отвечаю я с вызовом.

Мне страшно, но гордость оказывается сильнее.

Лицо Марата искажается. Он бросает на меня полный ненависти взгляд и неожиданно вскидывает руку. Инстинктивно вжимаю голову в плечи, но его запястье перехватывает стальная хватка охранника.

— Господин Ибрагимов, каждый сотрудник в этом здании находится под защитой Вадима Александровича Чацкого, — спокойно, но со стальной уверенностью говорит мужчина. — Советую не создавать себе проблем.

Марат вырывает руку, тяжело дышит, раздувая ноздри. С ненавистью смотрит на охранника, потом на меня. Сплевывает на чистый, натертый мной пол.

— Уберись тут получше, — бросает Марат мне с презрением, — как ты умеешь. На большее ты все равно не способна.

Марат разворачивается и идет к кабинету Чацкого под конвоем охранников.

Смотрю ему вслед. На плевок на полу. И в голове только одна мысль: господи, с каким же чудовищем я жила…

И после наступает тишина. Еще мгновение назад офис гудел, был слышен стук клавиатур, телефонные звонки, приглушенные разговоры. Теперь — ничего.

Растерянно оглядываюсь по сторонам, и ледяная волна ползет по спине. Все смотрят на меня. Абсолютно все: менеджеры, застывшие с телефонными трубками у уха; девушки из отдела маркетинга; системный администратор, высунувшийся из своей каморки.

Первой отмирает Антонина Викторовна, главный бухгалтер. Цокая каблуками, она стремительно направляется ко мне. Останавливается в метре, уперев руки в бока.

— Так. А ну-ка, стоп, — чеканит, и ее голос режет тишину, как скальпель. — Я правильно понимаю, что этот цирк, который только что разыгрался на глазах у всего офиса, устроил ваш… муж? Этот… Ибрагимов? — Она произносит фамилию так, будто сплевывает что-то мерзкое. За ее спиной я слышу, как люди начинают перешептываться. — Я к вам обращаюсь! — рявкает она, теряя терпение. — Хватит в молчанку играть! Это правда? Вы и есть та самая жена Марата Ибрагимова?!

Внутри меня все сжимается в тугой болезненный комок, но я не собираюсь лгать.

Какой смысл?

— Да. Я его жена.

Антонина Викторовна театрально всплескивает руками.

— Да вы что?! Серьезно?! То есть вы хотите сказать, что жена самого Ибрагимова, женщина, которая должна купаться в роскоши… моет полы в конкурирующем офисе?!

По воздуху проносится уже возмущенный гул.

— Это что за маскарад?! — не унимается Антонина, подходя ко мне почти вплотную. Ее лицо искажено отвращением. — Я не понимаю, что это за спектакль?! Вы шпионите? Сливаете информацию супругу за спиной Вадима Александровича?! Вынюхиваете здесь наши коммерческие тайны?!

Молчу, глядя ей прямо в глаза. И не собираюсь оправдываться. Ни перед ней, ни перед кем-либо еще.

— Что ты молчишь как воды в рот набрала?! — ее голос срывается на визг. — Я требую объяснений! Что. Ты. Здесь. Делаешь?! Это вопрос безопасности компании!

Но я не отвечу. Не их это дело. Моя жизнь, мой выбор, мои ошибки — это только мое.

Я разворачиваюсь и, не глядя по сторонам, иду прочь. Чувствую недобрые взгляды каждым позвонком.

Я больше не невидимка. Теперь я — враг. Шпионка. Предательница.

Не выдерживаю и почти сбегаю с этажа. Залетаю подсобку, захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и сползаю на пол. Хватаюсь за голову. Мне так плохо, так мерзко на душе. Душно. Нужно на улицу. Хотя бы на минутку. Просто глотнуть свежего воздуха.

Конечно, я не звезда, и меня никто не узнал бы в лицо. Когда мы жили с Маратом, он не афишировал мое существование. Он ни разу не взял меня с собой ни на одно мероприятие, ни на один прием. Он объяснял это тем, что всегда надо разделять работу и семью, что это для моей же безопасности.

Глава 15

Чацкий

Ибрагимов выглядит так, будто только что бежал от стаи голодных каннибалов. Лицо багровое, одышка. Хм, кулаки то и дело сжимаются в карманах. Взвинчен до предела.

Я же, напротив, абсолютно спокоен. Отрываю взгляд от документов и откидываюсь в кресле. Мне любопытно.

Марат сам напросился на эту встречу, позвонив моей секретарше и потребовав немедленной аудиенции. Никогда прежде он не выкидывал ничего подобного. Наши войны всегда велись на расстоянии, через юристов, тендеры и коммерческие предложения.

Личный визит — это что-то новое. Это — признак отчаяния.

— Чацкий, — рычит он, захлопывая за собой дверь. — Какого черта ты творишь?

Медленно поднимаю бровь. Ибрагимов — ходячий сгусток импульсов. Вспыльчивый, нетерпеливый, предсказуемый в своей непредсказуемости.

— Если ты по поводу чистоты в приемной, то да, согласен — мои новые сотрудники творят чудеса.

— Не язви мне тут! — Ибрагимов подходит к моему столу и с силой опирается на него костяшками пальцев. — Что. Здесь. До сих пор. Делает. Моя. Жена?

— Работает, — просто отвечаю, с удовольствием наблюдая, как на его шее вздувается вена. — Должность называется «специалист по клинингу». Очень ответственная работа, знаешь ли. От чистоты в офисе зависит боевой дух коллектива.

— Ты издеваешься?! — орет он. — Я требую, чтобы ты ее немедленно уволил! Сегодня же! Чтобы духу ее здесь не было!

— Требуешь? — Я усмехаюсь. — Марат, ты находишься в моем кабинете, в моем здании моей компании и что-то от меня требуешь? Это смело. Даже безрассудно. Но знаешь, что самое забавное? Я, может быть, и подумал бы о твоей просьбе, но теперь, когда ты лично примчался сюда, разыграл эту сцену ревнивого мужа и устроил переполох… Теперь я ее точно не уволю. Из принципа.

Его лицо темнеет. Он выпрямляется, тяжело дыша. Он загнан в угол, и это делает его еще опаснее и глупее.

— Чацкий, не играй с огнем. Это моя семья, и я сам буду решать, что с ней делать.

— Семья? Какая семья, Марат? Насколько я знаю, твоя жена живет отдельно и вынуждена мыть полы, чтобы свести концы с концами. А ты в это время развлекаешься с юной моделью, главное достоинство которой — умение красиво фотографироваться на фоне твоих машин. Это не семья. Это руины. Так почему бы тебе просто не снести их до основания?

— Что ты имеешь в виду? — цедит он сквозь зубы.

— Я имею в виду развод. Марат, давай начистоту. Если женщина тебе больше не нужна, если она стала обузой, от нее избавляются. Цивилизованно. Через ЗАГС и юристов. Это быстро, эффективно и освобождает руки. Зачем ты тянешь? Зачем держишь ее на этом странном поводке, заставляя ее барахтаться в нищете?

Ибрагимов смотрит на меня с ненавистью, но я вижу, что мои слова попали в цель. Я задел эго, потребность все контролировать. И Марат совершает ошибку. Классическую ошибку импульсивного человека, который пытается казаться расчетливым стратегом.

— Потому что я не все решил! — выпаливает он, и в его голосе звучит мальчишеская бравада. — У моей новой девушки… у нее испытательный срок! Понимаешь?

Я молчу, давая ему возможность закопать себя еще глубже.

— Я должен проверить, достойна ли она меня! — продолжает он, распаляясь все больше. — Действительно ли она та, с кем я готов связать жизнь! Если она пройдет проверку — я подам на развод. А если нет… если нет, то я просто верну старую жену в дом. Она никуда не денется. Поэтому я пока не развожусь, я ее просто выгнал. Это залог.

Произнеся это, он замолкает. Резко, будто ему перекрыли кислород. До него дошло: он только что во всех подробностях изложил своему главному врагу всю свою жалкую, трусливую стратегию. Он сболтнул лишнего.

Его лицо медленно меняет цвет с багрового на мертвенно-бледный. Губы сжаты в тонкую нитку, а глаза бегают по кабинету, словно ища путь к отступлению. Он выглядит как шулер, у которого из рукава выпал крапленый туз.

Я выдерживаю долгую мучительную для него паузу, наслаждаясь каждым мгновением его дискомфорта. А потом медленно, растягивая слова, отвечаю:

— Испытательный срок… Какая прелесть, Марат. Ты говоришь о женщинах как о новом программном обеспечении. Установить демо-версию, попользоваться, и, если найдутся баги, снести и откатиться к старой проверенной системе. Только ты кое-что упускаешь. Твоя «старая система», Лилия — это не резервная копия. Это человек. И пока ты «тестируешь» свой новый блестящий, но, вероятно, глючный стартап, твой надежный, стабильный актив может просто уйти к тому, кто оценит его по достоинству. Ты не выбираешь, Марат. Ты боишься. Боишься прогадать, боишься остаться у разбитого корыта. И эта твоя бравада — лишь прикрытие для самого обыкновенного страха.

Его лицо снова наливается кровью. Мои слова — это не просто иголки, это — раскаленные гвозди, которые я методично вбиваю в его самое больное место.

— Ты… — шипит он, — ты пожалеешь об этом, Чацкий. Я тебя уничтожу. Я выкуплю твой бизнес с потрохами, и ты даже не поймешь, откуда прилетело. Это будет быстро и очень больно…

Я лишь ухмыляюсь. Потому что я уже знаю про фирму-однодневку, зарегистрированную на подставное лицо, через которую он собирается скупать акции моих миноритариев. Спасибо, Лилия. И какой же идиот ты, Марат.

— …Я вышвырну тебя на улицу! — продолжает он бесноваться.

— Попробуй, — спокойно отвечаю я. — Удиви меня.

— А Лилька приползет ко мне на коленях, если я позволю!

Это становится последней каплей.

Хладнокровно обхожу стол и беру его за шиворот пиджака. Разворачиваю и, не прилагая особых усилий, толкаю к двери. Марат спотыкается, теряет равновесие.

— Да как ты смеешь, Чацкий?!

Я открываю дверь и выставляю его в приемную.

— Проводите господина Ибрагимова, — бросаю ошеломленной секретарше. — Кажется, ему стало нехорошо.

Глава 16

Не проходит и пяти минут, как в дверь кабинета раздается неуверенный стук.

Я даже не поднимаю головы от отчета, когда говорю:

— Войдите.

В проеме появляется мой заместитель.

Его физиономия — это само беспокойство и недоумение.

Брови сведены на переносице так, что между ними пролегла глубокая морщина, глаза бегают, а уголки губ нервно подергиваются.

Он заходит, прикрывает за собой дверь и останавливается посреди кабинета, словно боится подойти ближе.

Я само спокойствие. Железно-непоколебимое спокойствие, которое так бесит моих оппонентов и так нервирует подчиненных.

Откладываю ручку и смотрю на зама.

— Игорь Петрович, у тебя такой вид, будто ты только что узнал, что наш главный сервер работает на картошке. Что случилось?

Он судорожно сглатывает, делает шаг вперед и понижает голос до конспиративного шепота.

— Вадим Александрович, что это сейчас было? Весь офис на ушах стоит. Ибрагимов... То, что он кричал про нашу уборщицу...

Откидываюсь в кресле, глядя на него с легким, почти отеческим снисхождением.

— Да, Игорь, Лилия — его жена. Теперь, когда мы установили очевидные факты, перейдем к сути твоего визита. Ты прибежал сказать мне то, что я и так знаю?

Зам в шоке моргает.

— Но как? Почему я ничего не знал?! Почему кадровики молчали?! У нас в штате жена главного конкурента, а отдел безопасности даже не в курсе! Это же... Это же бомба замедленного действия!

— Кадровики молчали, потому что я им приказал. В день, когда Лилия Артуровна была принята на работу.

— Но зачем?!

— Потому что я не люблю сплетни. Они поражают коллектив, снижают продуктивность и отвлекают от главного — от работы. Система должна функционировать без сбоев. А не относящаяся к делу информация — это сбой.

Но заместитель не унимается.

Его беспокойство — это не паника, а тревога опытного менеджера, который видит реальный риск.

— Вадим Александрович, я все понимаю про систему. Но это не просто сплетни! Это колоссальный риск! Мы не знаем, зачем она здесь. Она может сливать информацию! Мы должны немедленно избавиться от нее! Прямо сейчас! Нельзя так рисковать!

Медленно наклоняю голову, и мой взгляд становится холодным, как сталь.

— Во-первых, Игорь, не «эта уборщица», у нее есть имя и отчество — Лилия Артуровна. Не забывай об этом. А во-вторых, — делаю паузу, давая словам набрать вес, — я никого увольнять не собираюсь. И настоятельно прошу тебя уняться. Тема закрыта.

Он хочет что-то возразить, открывает рот, но натыкается на мой взгляд и молча закрывает рот.

Игорь знает, что если я сказал «тема закрыта», то препирательства бесполезны.

Растерянно кивает.

— Хорошо, Вадим Александрович. Я вас понял.

Встаю из-за стола, давая ему понять, что разговор окончен.

— Вот и отлично. Возвращайся к работе. И проследи, чтобы остальные тоже вернулись.

Подхожу к нему и лояльно, как своему верному сотруднику, кладу руку ему на плечо, провожая до двери. Он уходит, все еще озадаченный, но уже не такой паникующий.

Глава 17

В конце рабочего дня выхожу из офисного здания. День выдался насыщенным.

Уже стою у машины, когда замечаю ее. Лилия выходит через служебный вход, переодетая в куртку и джинсы.

Она и в униформе-то выглядит весьма эффектно, а в своем… утонченнее.

Решаю незаметно пройтись за ней.

Лилия останавливается у автобусной остановки, и ветер треплет ее медные волосы.

Какая же она все-таки красивая. Ее сдержанная красота, без кричащей мишуры, к которой я так привык.

Мысль о том, что Лиля мне нравится, приходит внезапно, и я тут же себя одергиваю.

Этого не хватало еще! Это нерационально. И несет определенные риски.

Замечаю, что Лилия очень грустная. Плечи опущены, взгляд устремлен в одну точку, на лице печать вселенской усталости.

Сам не понимаю зачем, но мои ноги сами несут меня к ней. Я подхожу и останавливаюсь рядом.

— Лилия...

Она вздрагивает и оборачивается. Увидев меня пытается натянуть на лицо маску безразличия, но у нее плохо получается.

Глаза не умеют врать.

Лиля

Я практически не пью.

Последний раз — на Новый год выпила бокал красного вина, и тот разбавила водой, чтобы не так ударило в голову.

Но сегодня моя нервная система не просто расшатана — она разрушена, стерта в порошок.

Титановая конструкция дала бы трещину от такого дня, а я сделана из куда более хрупкого материала.

По пути домой сворачиваю в магазин.

Взгляд цепляется за ряд бутылок. Красное полусухое, недорогое, с какой-то незамысловатой этикеткой. Мой сегодняшний спаситель.

Беру одну бутылку. На кассе меня ждет сюрприз, который окончательно определяет мой сегодняшний статус.

— Ой, а у вас же по акции! Вторая бутылка в подарок! — радостно сообщает кассирша и с каким-то остервенением впихивает мне в руки еще одну точно такую же бутылку.

Прекрасно.

Теперь я не просто женщина в депрессии, купившая вина, а женщина в депрессии, которая запасается вином.

Плетусь домой, и в дешевом пакете у меня жалобно позвякивают два будущих похмелья.

Женский алкоголизм, наверное, так и начинается. Не с граненых стаканов и водки под соленый огурец, а с акции «1+1» на «Мерло» в супермаркете у дома.

Вспоминаю Чацкого.

«Вас подвезти?».

Его голос был ровным, без насмешки, может, даже с ноткой участия.

А я, взвинченная после тяжелого дня, лишь фыркнула что-то вроде «без вас обойдусь», будто он мне предлагал не место в теплой машине, а билет на «Титаник».

Открываю дверь в квартиру. Тишина.

— Майя, ты дома?

Сбрасываю кроссовки, не развязывая шнурков, прохожу в кухню.

И застываю на пороге.

Майя дома.

Она сидит за столом, подперев щеку кулаком, и смотрит в одну точку.

А перед ней стоит початая бутылка вина.

Точно такого же, как у меня. С той же самой акции.

У сестры, тоже не любительницы алкоголя. Она медленно поднимает на меня взгляд, и в нем плещется такая же вселенская тоска, как, наверное, и в моих.

— Дерьмовый день? — спрашиваю, демонстративно поднимая пакет, в котором звякают мои трофеи.

Майя криво усмехается, и эта усмешка больше похожа на гримасу боли. Она кивает на мой пакет:

— Вижу, и у тебя день — говно.

Мы даже не выясняем поначалу, что у каждой из нас случилось.

Зачем слова, когда есть такое красноречивое совпадение?

Молча достаю вторую бутылку, нахожу в шкафу второй бокал, и мы с Майей просто пьем.

Первый бокал идет как анестезия — чтобы склеить треснувшие нервные окончания.

Второй — чтобы напустить в голову приятный розовый туман, в котором все проблемы кажутся маленькими и незначительными.

После третьего плотину прорывает.

— Этот Франк… — начинает Майя, яростно тыча пальцем в пространство. — Он озабоченный извращенец! Ты понимаешь? Он не просто смотрит — он сканирует! Он меня раздевает глазами, потом одевает, а потом снова раздевает, просто чтобы убедиться, что ничего не пропустил! У меня от его взглядов мороз по коже! Я с ним свихнусь! Он странный!..

— А Марат! — перебиваю я ее, взмахнув бокалом так, что вино плещется на стол. — Марат — козел! Просто самый настоящий породистый элитный козел! Он испортил мне всю жизнь! Всю! Он приперся ко мне на работу, орал, как резаный, опозорил меня перед всем офисом! Они теперь думают, что я шпионка! Мне кружку разбили, понимаешь?! Мою любимую кружку! Она была мне там как подруга!

— Подожди, я не договорила! — возмущается Майя, наливая себе еще вина. — Он думает, раз он богатый, ему все можно? Я ему не вещь! Я скоро просто не выдержу и врежу ему чем-нибудь тяжелым! Например, его лысым охранником! Именно им!

— А я боссу нахамила! — причитаю, игнорируя слова Майи — моя личная трагедия сейчас важнее. — Чацкому! Вадиму Александровичу! Он такой… такой спокойный, а я ему фыркнула! Он хотел меня подвезти, проявил человечность, а я! Он же теперь меня точно уволит! Точно! И что мне делать? Куда я пойду? Снова к Марату на поклон? Ни за что! Лучше полы в метро мыть!

— Так... — Майя смотрит на меня серьезным пьяным взглядом, в котором плещется вселенская мудрость, и делает глубокомысленный глоток. — Если ты нахамила боссу... ты должна пойти и извиниться. Это логично.

В тумане моего сознания эта мысль кажется не просто гениальной — она кажется единственным верным решением всех моих проблем.

— Точно! — решительно стучу кулаком по столу. — Ты права! Ты гений, Майя! Нужно извиниться! Чем раньше, тем лучше! А то я к утру забуду! И фамилию его забуду! И свою!

Шатко встаю из-за стола.

Комната совершает изящный пируэт.

Но цель ясна.

Сколько сейчас времени? Девять вечера? Десять?

Какая разница!

Для искренних извинений не бывает неподходящего времени.

Я могу забыть, как меня зовут, но адрес Чацкого я помню отчетливо.

Достаю телефон.

Экран двоится, но я, прищурив глаз, умудряюсь вызвать такси.

Глава 18

Чацкий

Я только что вышел из душа и собираюсь лечь в постель, наслаждаясь тишиной и одиночеством, которое мне великодушно подарила Лина, хлопнув дверью пару часов назад.

Надо бы забрать у нее ключи.

Не сказать что я гостеприимный.

Терпеть не могу принимать в своем доме гостей, а непрошеных — тем более.

До сих пор не понимаю, как мог дать ключи любовнице.

Хм… скорее всего, просто забыл убрать с видного места, а Лина уже сама додумала, что это был широкий жест.

Потому что я еще вроде в своем уме, чтобы принимать такое опрометчивое решение.

Откидываю одеяло, готовясь лечь, как вдруг мой смартфон, оставленный на прикроватной тумбе, звонит.

Поздние звонки давно не удивляют — у меня такой бизнес, что могут позвонить и в три часа ночи.

Но на экране высвечивается «Консьерж».

— Вадим Александрович, доброй ночи, — голос в трубке звучит виновато. — К вам тут посетитель.

— Кто? — спрашиваю, нахмурившись.

Я никого не жду.

— Представилась как Лилия Ибрагимова.

Сажусь на кровати.

Лилия. Здесь. Сейчас.

— Немедленно пропустите, — командую без раздумий.

— Да, я понимаю, Вадим Александрович, но… — Консьерж мнется, и в его голосе появляются вкрадчивые, заговорщицкие нотки. — Женщина, скажем так, в несколько приподнятом настроении. То есть в алкогольном опьянении.

Ибрагимова? Пьяна?

Нет, быть такого не может.

Женщина, которая держится с достоинством королевы в изгнании даже с тряпкой и ведром в руках — и вдруг пьяная у меня на пороге?

Это не укладывается в голове.

— Пропустить!

Пока лифт поднимет Ибрагимову, есть пара минут.

Быстро натягиваю первую попавшуюся футболку и провожу пятерней по влажным волосам, пытаясь придать им хоть какой-то порядок.

Через несколько минут раздается звонок в дверь.

Открываю и вижу Лилию.

Консьерж не ошибся: она действительно пьяна. Не вдребезги, но очевидно.

Волосы растрепаны, на щеках яркий румянец, а в глазах лихорадочный, неестественный блеск.

Она держится за косяк двери, чтобы не потерять равновесие.

— Вадим Александрович, — начинает, и ее язык заплетается. — Простите… Я… я пришла извиниться. За сегодня. На остановке. Я вам нахамила.

Смотрю на нее, и мне почему-то совсем не смешно.

— Все в порядке, Лилия Артуровна. Вам не за что извиняться. Вы устали, и это понятно.

Произношу максимально ровно, чтобы не выдать своего удивления.

А потом не выдерживаю и добавляю с беззлобной усмешкой:

— Если вы так извиняетесь каждый раз, когда немного устаете, то, боюсь, моя прихожая превратится в филиал клуба анонимных трудоголиков.

— Я не пила, — тут же серьезно заявляет она, вскинув подбородок.

Это так по-детски и так предсказуемо, что я едва сдерживаю улыбку.

— Конечно, — киваю. — Проходите.

Отступаю в сторону, пропуская ее в квартиру.

Лилия делает неуверенный шаг и тут же пытается разуться, но сильно качается, пытаясь удержать равновесие на одной ноге.

— Не надо разуваться, проходите так.

— Нет, — упрямо мотает головой. — Я не хочу марать вам пол. У вас чисто.

Она снова пытается стянуть кроссовок, и я понимаю, что через секунду Лилия просто упадет.

Тогда я делаю то, чего от себя не ожидал: присаживаюсь перед ней на корточки и берусь за шнурки ее кроссовок.

— Давайте помогу.

Пальцами касаюсь ее лодыжки и сквозь тонкую ткань дешевых джинсов чувствую тепло ее кожи. Щиколотка тонкая, изящная. Развязываю узел и взглядом скольжу по небольшой ступне.

Ей богу, сколько же изящества в этой женщине… Какое же достоинство в ее упрямом желании не пачкать чужой пол, даже когда она едва стоит на ногах.

И какой же Марат кретин…

Не просто кретин. Клинический кретин, раз отпустил такую женщину.

Стягиваю с нее сначала один кроссовок, потом второй.

Лилия стоит, опираясь рукой на стену, и молча смотрит на меня сверху вниз.

Я поднимаюсь.

— Куртку поможете снять? — просит она.

Я помогаю.

Мой дом — моя крепость, мое убежище.

Но эта гостья, как ни странно, меня не раздражает. Совершенно.

Глава 19

Оставляю ее куртку в гардеробной, и Лилия, покачиваясь, проходит вглубь квартиры.

Она идет с какой-то странной пьяной грацией, осматриваясь по сторонам с детской непосредственностью. А я невольно смотрю на нее, оцениваю фигуру, которую не скрывают простые джинсы и кофта. Длинные ноги, тонкая талия, плавная линия бедер.

И что мне теперь делать с этой подвыпившей ночной гостьей?

Нет, разумеется, когда пьяненькая женщина сама приезжает к тебе ночью, да еще и с извинениями, то обычный сценарий до примитивного прост.

Я бы знал, как поступить, точнее — как воспользоваться таким щедрым шансом.

Но ведь это Ибрагимова.

Хотя если отбросить сантименты, то переспать с женой Марата было бы удовольствием. Представляю его лицо. Он был бы не просто взбешен — он был бы раздавлен. Уничтожен. Это получился бы идеальный финальный аккорд.

Но я не конченый, чтобы мстить конкуренту таким образом.

Это грязно и неинтересно.

А вот если забыть о Марате...

Если думать чисто в категории мужских и женских отношений, то секс с Лилией был бы очень приятным.

Глупо отрицать, что она красива.

И глупо отрицать, что она меня возбуждает.

Еще десять минут назад я хотел спать, а теперь сна нет ни в одном глазу.

— У вас так… по-другому, — произносит она, проводя рукой по спинке стула в столовой. — Все такое… живое. Современное.

— А как было у вас? — спрашиваю, подходя ближе.

— Особняк мужа похож на склад антиквариата. Музей, в котором нельзя ничего трогать. Знаете, все эти тяжелые портьеры, резная мебель, темное дерево... Старинные вещи навевали такую тоску. Будто живешь не своей жизнью, а в декорациях к чужой.

— Принимаю это как комплимент моему вкусу, — усмехаюсь. — Чай? Кофе? Что-то, что поможет вам завтра утром не проклясть все на свете.

Лилия оборачивается и смотрит на меня с хитрым прищуром.

— А вы всех женщин, которые приезжают к вам извиняться посреди ночи, поите только чаем?

Ее усмешка обезоруживает. В ней нет пошлости, только легкая пьяная дерзость.

— Исключительно тех, кому завтра мыть полы в моем офисе, — парирую я. — С лютого похмелья это будет затруднительно. Поверьте, я не хочу, чтобы вы разбили что-то. Кофе. Крепкий и черный. Идемте.

Провожаю ее в гостиную и усаживаю на диван.

Пока на кухне гудит кофемашина, снова заглядываюсь на Лилию.

Что за женщина?

В ней столько противоречий!

Днем — гордая, неприступная, почти ледяная. Сейчас — уязвимая, импульсивная, по-детски прямолинейная.

Приношу две чашки.

Лилия сидит, съежившись, на краю дивана.

Сажусь рядом, соблюдая дистанцию, но диван не настолько велик, чтобы эта дистанция была комфортной.

— Спасибо, — говорит она, беря чашку и делая глоток. — Ой! Какой горький!

— Жизнь вообще горькая штука, Лилия Артуровна. Кофе — это ее лайт-версия.

— Тогда в моей жизни сегодня был концентрат, — бормочет, делая еще глоток. — А вы всегда такой… правильный?

— Я? Правильный? — Искренне смеюсь. — Это самое забавное, что я слышал. Нет. Я циничный, расчетливый и чаще всего невыносимый. Спросите любого.

— Тогда почему вы варите мне кофе, а не… — Она осекается, понимая, что следующая фраза может завести ее слишком далеко.

— А не что? — спрашиваю, наклоняясь чуть ближе.

Пытаюсь свести все в иронию, потому что еле справляюсь с пошлыми мыслями, которые лезут в голову.

Да, черт побери.

Да, я хочу Ибрагимову!

Не как трофей. Не как месть Марату. А просто как женщину. Эту женщину.

— Я, пожалуй, пойду, — вдруг говорит она, допив кофе одним махом и ставя чашку на столик. — Спасибо за кофе. И простите еще раз.

Пытается резко встать, и это становится ошибкой.

Алкоголь, резкое движение, смена положения — все это дает о себе знать. Она вскрикивает, теряет равновесие и падает. Прямо ко мне в руки.

Держу ее в объятиях, автоматически смыкая руки у нее на спине, чтобы не дать ей скатиться на пол. Лилия утыкается лицом мне в плечо. Я чувствую ее вес, ее тепло, ее мягкость. Вдыхаю запах ее волос — тонкий аромат шампуня, смешанный с винными парами.

В голове происходит короткое замыкание. Все мои циничные мысли и ирония испаряются. Остается только ощущение ее тела в моих руках.

Рациональная часть моего мозга кричит, что это катастрофически неправильно. Что я должен ее отстранить.

Но руки не слушаются и лишь крепче сжимают.

И будь я проклят, но я не хочу ее отпускать.

Это уже инстинкт: поймать, удержать, не дать упасть.

Он сменяется осознанным ощущением, как ее тело обмякает. Доверчиво и беззащитно. Сквозь тонкую кофту я чувствую каждый изгиб ее фигуры.

Глава 20

Пальцы сами собой скользят вверх по спине к шее, зарываются в шелковистые волосы.

Это до неприличия приятно.

Простое человеческое прикосновение кажется сейчас чем-то запретным и оглушительно интимным.

Я наклоняю голову и утыкаюсь в изгиб шеи и вдыхаю.

Безумно хочется поцеловать Лилию. Наклониться еще, найти ее губы и забыть обо всем. Забыть, что она Ибрагимова. Забыть, что она моя подчиненная.

Но Лилия не дает ни малейшего повода. Кажется, она вообще не понимает, что происходит. О

на сейчас будто ходит по лезвию бритвы, но совершенно не осознает опасности.

Она отстраняется, упираясь ладонями мне в грудь, и поднимает на меня свои блестящий смеющийся взгляд.

— Ого какие у вас сильные руки, Вадим Александрович! — хихикает. — Прямо как у супергероя. Вы меня спасли от неминуемого падения на ваш дорогущий паркет. — И вдруг ее пальцы впиваются мне в бока. Я застываю. Мое тело реагирует совсем не так, как она ожидает. — Поймала! Я думала, такие серьезные начальники не боятся щекотки!

— Кхм… Я ее не боюсь, — отвечаю тихо и хрипло.

Щекотки я не чувствую. Я ощущаю, как прикосновение ее пальцев — это маленький разряд тока, прошивающего меня насквозь. От него напрягаются мышцы живота, кровь приливает к лицу и еще кое к чему.

— Да ладно! Вы просто скрываете! — дурачится Лилия, пощипывая меня пальцами. — У каждого есть слабое место. У вас оно здесь? Или здесь? — пытается пощекотать меня снова, но уже выше — под ребрами.

Перехватываю ее запястья, смыкая пальцы слишком сильно.

— Лилия, прекратите.

— Ну что вы такой напряженный? — Она смотрит на меня с искренним недоумением. — Расслабьтесь! Вы у себя дома, я — ваш заблудший подчиненный, который приехал извиняться. Жизнь прекрасна!

— Я не напряжен, — цежу сквозь зубы, глядя ей в глаза. — Я... сосредоточен.

Мне не до шуток. Совершенно. Я пылаю. Мое самообладание трещит по швам. Еще одно ее движение, еще одно слово — и я не смогу себя контролировать.

— Сосредоточен? — Лилия заливисто смеется, запрокинув голову. — На чем? На том, чтобы не засмеяться от щекотки? Не будьте таким букой, Вадим Александрович!

Смотрю на ее смеющееся лицо, на приоткрытый рот, на беззащитную шею.

— Нет, — мой голос звучит глухо. — На том, чтобы не совершить ошибку.

Кровь стучит в висках, превращаясь в оглушительный барабанный бой, который заглушает все доводы разума.

Пальцы сами собой задирают рукав кофты и скользят по нежной коже запястья Лилии. Я больше не могу. Не хочу. Все предохранители сгорают в один миг.

Наклоняюсь и впиваюсь в ее губы.

Это не поцелуй, это шторм. Горячий, безудержный, страстный. Сминаю ее губы своими, требуя, забирая, отдавая все то пламя, что бушует во мне.

На мгновение она замирает, а затем обмякает в моих руках, становится податливой. Ее губы, приоткрытые от удивления, отвечают — неуверенно, но отвечают.

Этого достаточно. Это как бензин, плеснувший в костер.

Одним движением заваливаю Лилию на диван, накрывая своим телом. Мир сужается до ее испуганных потемневших глаз и вкуса ее губ, смешанного с терпкой сладостью вина. Целую ее снова, на этот раз глубже, увереннее. Это уже не случайность, не порыв. Это закономерность.

Red-флаги цветут перед глазами буйным цветом, но я, как последний безумец, намеренно их игнорирую.

Глава 21

Я хочу ее.

Дрожу от нетерпения, когда нащупываю пуговицы на ее кофточке.

Одна. Вторая. Третья.

Застежка расходится, и я вижу тонкое черное кружево бюстгальтера.

Все.

Крышу сносит окончательно.

Разум отключается, остаются только инстинкты, желание, голод.

Склоняюсь ниже, жадно впиваюсь губами в шею, в нежную впадинку у ключицы, смакую вкус ее кожи.

И тут Лилия тревожно ерзает подо мной, ладошками упирается мне в плечи, отталкивая сначала слабо, потом настойчивее.

— Нет… я так не могу, — шепчет сбивчиво.

Я слышу слова, но мозг отказывается их обрабатывать.

Это просто шум. Фон.

Мой стоп-кран сорван, тормозов больше нет.

Я продолжаю покрывать поцелуями шею Лилии, гладить ее бока, полностью поглощенный этим безумием.

Еще немного, еще чуть-чуть. Она просто боится. Она хочет этого так же, как и я. Она должна хотеть… — проносится в моей голове.

Не хочу останавливаться, не могу.

Лилия толкает меня сильнее, и ее голос срывается почти на крик:

— Прекратите! Нет!

Этот крик, полный отчаяния и страха, пробивается сквозь туман моего желания. Словно ледяной водой окатили.

Замираю, а потом до меня доходит.

Я разумный индивид, а не животное, действующее на инстинктах. Хотя мое эгостичное желание сейчас предпочло бы остаться животным и довести начатое до конца.

Отстраняюсь, скатываясь с Лилии на диван.

— Прошу прощения… — хриплю, тяжело дыша.

Лилия тоже дышит — часто и прерывисто, прижимая к груди расстегнутую кофточку.

— Мне… мне действительно пора, — бормочет она и, придерживаясь за спинку дивана, шатко встает на ноги. — Ошибкой было приезжать к вам ночью, — говорит, направляясь к выходу. — Следовало дождаться утра…

Догоняю ее в два шага и преграждаю путь.

Кладу руку на ее плечо, останавливая:

— Вы никуда не поедете.

— Отпустите меня, Вадим Александрович…

— Я сказал, вы останетесь здесь. — Смотрю ей прямо в глаза, чтобы она поняла серьезность моих слов. — Вы не в том состоянии, чтобы шататься ночью по улице. Это исключено.

— Это не ваше дело, — шепчет, но уже без прежней уверенности.

— Это стало моим делом в тот момент, когда вы перешагнули порог моей квартиры. — Она молчит, глядя на меня испуганно широко раскрытыми глазами. — Вы будете в спальне. Я лягу здесь, в гостиной. Даю вам слово, что больше не стану приставать.

Лилия долго смотрит на меня, словно пытаясь измерить вес моих слов. Наконец, медленно, почти незаметно кивает.

Провожаю ее в спальню, достаю из шкафа свою футболку и кладу на кровать.

— Ванная напротив. Отдыхайте.

Выхожу и тихо прикрываю дверь, оставляя ее одну.

Теперь я лежу на диване и смотрю в непроглядную темноту потолка.

Сон невозможен.

Сегодня я потерял контроль. Позволил инстинкту взять верх. А дальше будет только хуже...

То, что Лилия сейчас спит в моей спальне — это не великодушие. Это единственно возможный поступок для того, кто хочет сохранить хотя бы остатки самоуважения.

***

Лиля

Голова не просто раскалывается — она будто наполнена горячим песком, и каждое движение отзывается в ней тупой пульсирующей болью.

Потолок. Белый, ровный, абсолютно незнакомый. И я лежу на чужой кровати...

На мгновение ледяная паника сковывает тело, парализует мысли… но потом в памяти начинают всплывать обрывки вчерашнего вечера.

Вино. Мы с Майей пили вино.

Я жаловалась на несправедливость, предвзятость коллег, и в этом винном тумане родилась идиотская, безрассуднейшая мысль, которая в тот момент показалась мне гениальным решением всех проблем: Надо извиниться. Прямо сейчас.

Память услужливо подбрасывает следующий кадр, уже не размытый, а пугающе четкий: диван в гостиной, руки Чацкого на мне, его губы, которые накрывают мои. Не нежно, а требовательно, властно.

И я…

Я отвечала ему — помню это с отчетливостью. Помню, как мое тело перестало мне подчиняться. Дело чуть не дошло до секса, до той черты, за которой нет возврата, и я видела в его потемневших глазах неприкрытое желание, и, о боже, я хотела того же.

Хотела до дрожи в коленях, до помутнения в рассудке, до полного забвения…

Но…

Черт, черт!

Резко сажусь в кровати, и мир качается перед глазами. Хватаюсь за голову обеими руками, словно это поможет удержать разбегающиеся панические мысли.

Мой взгляд падает на часы на прикроватной тумбе, их стрелки показывают половину девятого.

Я проспала. Я безнадежно опоздала на работу, и осознание этого добавляет еще один слой к моему похмельному страданию.

Во рту пустыня, тошнота подкатывает к горлу, но сквозь эту физическую муть пробивается всепоглощающее ледяное чувство ответственности за содеянное.

Поворачиваю голову и вижу рядом с часами высокий стакан и бутылку минеральной воды.

Не раздумывая ни секунды, хватаю ее, с трудом справляюсь с крышкой и жадно пью прямо из горлышка, чувствуя, как холодная газированная вода освежает пересохшее горло и приводит меня в чувство.

Лишь осушив почти половину бутылки, замечаю сложенный вдвое лист, и мое сердце пропускает удар.

С опаской, словно открываю свой смертный приговор, разворачиваю его, и мой взгляд падает на аккуратный, уверенный почерк, каждая буква которого выведена с холодной точностью.

«Лилия Артуровна, цель вашего вчерашнего визита достигнута — я принимаю ваши извинения. Учитывая ваше состояние, на сегодня я даю вам отгул».

Кровь не просто приливает к лицу, она затапливает меня стыдом с головы до ног, и я готова провалиться сквозь землю.

Опускаю взгляд на себя и понимаю, что на мне только нижнее белье и серая мужская футболка, которая пахнет Чацким, его парфюмом, его телом.

Машинально, подчиняясь какому-то странному импульсу, тяну ворот к лицу и глубоко вдыхаю этот тонкий терпкий аромат. До неприличия, до головокружения приятный.

Глава 22

Через двадцать минут захожу в офисное здание, почти бегу к подсобке и быстро переодеваюсь в рабочую одежду, мысленно готовясь к тому, что меня ждет.

Уже знаю, что это будет: ледяное молчание, косые взгляды, презрительные ухмылки за спиной, ведь весь коллектив считает меня шпионкой и предательницей.

Но я к этому готова.

Я выдержу.

И я совершенно точно не собираюсь принимать от босса никаких поблажек.

Особенно потому, что прошлой ночью мы целовались.

Выхожу на этаж с ведром и шваброй в руках.

Мое появление действует, как выключатель звука: приглушенные разговоры обрываются, стук клавиатур замирает.

Я физически ощущаю, как десятки глаз впиваются в мою спину. Это не просто любопытство, а концентрированная, почти осязаемая ненависть.

Раньше я надеялась, что смогу здесь с кем-то подружиться, но теперь, после выходки Марата, это не просто недостижимо — это смехотворно.

Я для всех тут враг, засланный казачок, и каждое мое действие рассматривается под микроскопом в поисках подвоха.

Впрочем, плевать. В моей голове уже зреет второй план мести Ибрагимову.

Дохожу до панорамного окна и ставлю ведро на пол. Нужно начать с чего-то простого, чтобы занять руки и не думать.

Только наклоняюсь, чтобы протереть подоконник, как рядом со мной раздаются шаги.

— Ибрагимова, я смотрю, вы решили, что рабочий график для вас — это просто рекомендация, а не обязательство? — слышу над ухом елейный, полный яда голос клининг-менеджера Олега.

Выпрямляюсь и поворачиваюсь к нему. Он стоит, скрестив руки на груди, его лицо выражает брезгливое превосходство.

— Здравствуйте, прошу прощения за опоздание, так сложились обстоятельства, — отвечаю спокойно.

— Обстоятельства? — хмыкает, и этот звук похож на скрежет. — Какие такие у вас могут быть обстоятельства, Ибрагимова, чтобы вы являлись на работу, когда вам заблагорассудится?

— Я понимаю, что опоздала. И готова отработать это время после смены, — смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляда.

— Вы думаете, дело только во времени? Дело в отношении, Ибрагимова! В вашем откровенно наплевательском отношении к своим обязанностям и к коллективу. Или вы считаете, что вы здесь какая-то особенная? Что правила писаны для всех, кроме вас? Может, вам корона жмет, когда вы ведро в руки берете?

— Я не считаю себя особенной. Я пришла выполнять свою работу.

— Тогда выполняйте ее вовремя! — повышает Олег голос, и я вижу, что несколько сотрудников с интересом повернули головы в нашу сторону. — Я не потерплю такого халатного отношения от уборщиц! Вы должны быть здесь раньше всех, а не являться к обеду и делать мне одолжение своим присутствием!

Я молчу, крепко сжимая в руке влажную тряпку.

Любое слово сейчас будет использовано против меня.

— Знаете, сколько желающих на ваше место? — продолжает он, входя в раж. — На одну должность в компании Чацкого десять человек, готовых работать с утра до ночи без всяких обстоятельств! Десять! Вам не будет никаких привилегий, даже с учетом того, что вы жена Марата Ибрагимова!

Последнюю фразу он практически рявкает мне в лицо, и в его глазах вспыхивает откровенная злоба.

Это был удар ниже пояса, и он достиг цели.

Мое спокойствие трещит по швам.

— Мне вообще разрешили сегодня не выходить на работу!

Менеджер на мгновение замирает, а потом его лицо искажает едкая победоносная усмешка.

— Да что вы говорите? — тянет он с издевкой, смакуя момент. — Какая интересная история. И кто же этот таинственный благодетель, позвольте поинтересоваться? Кто в этой компании так печется о самочувствии простой уборщицы, что лично дает ей отгулы?

Он наклоняется ко мне, его взгляд полон торжествующего яда.

Весь офис замер в ожидании моей реакции и окончательного разгрома.

— Я разрешил.

Менеджер застывает, усмешка сползает с его лица.

Он медленно, словно не веря своим ушам, оборачивается.

За ним в двух шагах стоит Чацкий.

Вадим смотрит не на меня, а на Олега, и в его взгляде нет ничего, кроме холода.

Весь офис превращается в одну большую замершую статую.

Кажется, даже воздух перестал двигаться.

Лицо Олега в одну секунду проходит все стадии от багрового до мертвенно-бледного.

Спесь, которая еще мгновение назад раздувала его, как воздушный шар, слетает с него с тихим свистом, оставляя после себя лишь сморщенную испуганную оболочку.

Его взгляд бегает от Чацкого ко мне и обратно.

— Олег Валерьевич, не могли бы вы мне напомнить один из ключевых принципов кадровой политики нашей компании? — Голос Чацкого не становится громче, но его тихая сила заставляет всех в офисе вжать головы в плечи.

— Э-э… Вадим Александрович… я… — лепечет менеджер, отчаянно ища правильный ответ, который мог бы его спасти. — Эффективность… профессионализм… достижение результатов…

— Я говорю о правиле, которое касается не цифр в отчетах, а людей, которые эти цифры создают. — Чацкий делает шаг вперед, и Олег инстинктивно отшатывается. — Об уважительном отношении к каждому члену команды вне зависимости от занимаемой им должности. Этот принцип прописан в корпоративном кодексе, который, я надеюсь, вы удосужились прочитать, прежде чем заняли свой пост. Или для вас это просто набор букв на бумаге?

— Нет, что вы, Вадим Александрович, конечно, я читал… Я…

— Тогда почему вы позволяете себе разговаривать с сотрудницей в таком тоне? — продолжает Чацкий. — Почему вы считаете возможным устраивать публичные унижения на рабочем месте, отвлекая весь отдел от выполнения прямых обязанностей? Ваша задача как менеджера — организовывать процесс, а не самоутверждаться за счет тех, кто находится в вашем подчинении.

Чацкий на мгновение замолкает, обводя тяжелым взглядом замерший офис, и его голос обретает металлическую твердость, разносясь по всему помещению.

— И чтобы не было недопонимания, это касается абсолютно всех! Я не потерплю в своей компании хамства, высокомерия и попыток строить иерархию на унижении. Каждый человек, который здесь работает, от курьера до финансового директора, вносит свой вклад в общее дело и заслуживает как минимум корректного и уважительного отношения.

Глава 23

Остаток рабочего дня проходит в странной вязкой тишине.

После громкого заявления босса ни одна живая душа не смеет не то что упрекнуть меня, но даже посмотреть в мою сторону с явной неприязнью.

Однако ледяная стена отчуждения никуда не делась — она стала только выше и толще.

Теперь тут не просто презирают меня — меня теперь боятся. Меня стали сторониться и обходить по такой широкой дуге, будто я носительница какой-то опасной болезни.

Разговоры в курилке и у кулера замолкают задолго до моего приближения.

Это одновременно и пугает, и смешит.

В коротких перерывах, прячась в своей подсобке, я снова и снова пытаюсь дозвониться до сестры, но она упрямо не отвечает.

Тревога тонкой иголкой колет сердце — после вчерашнего я не нахожу себе места, не зная, как она там.

Лишь ближе к вечеру мне прилетает короткое сообщение: «Систер, я спала. Все в порядке. Не теряй».

В конце рабочего дня выхожу из офисного здания и с наслаждением вдыхаю прохладный вечерний воздух.

Иду мимо парковки к остановке, когда мой взгляд невольно притягивается к машине, которой здесь раньше не было.

Новенькая, глянцевая, кроваво-красная иномарка, которая выделяется хищным агрессивным пятном на фоне других автомобилей.

Не успеваю отвести взгляд, как водительская дверь открывается, и из салона появляется… девушка.

Высокая, с ногами, которые, кажется, растут прямо от ушей. Длинные, идеально прямые волосы цвета светлой пшеницы водопадом струятся по плечам.

Она одета с иголочки: обтягивающие донельзя джинсы от известного бренда, короткая кожаная куртка какого-то немыслимого кремового оттенка и туфли на такой высокой шпильке, что мне остро на них смотреть.

На лице — идеальный макияж и выражение скучающего превосходства.

Девушка захлопывает дверцу машины, и звук получается слишком громким в вечерней тишине.

Взгляд незнакомки лениво скользит по парковке и останавливается на мне.

Губы, ярко-накрашенные чем-то вызывающе-розовым, изгибаются в презрительной усмешке.

— Эй, ты! Подожди! — останавливает меня.

Горделиво выпрямляется и, вскинув подбородок, направляется прямо ко мне, цокая каблуками по асфальту.

— Мы знакомы? — спрашиваю.

— Я тебя знаю, — отвечает она с ленивой усмешкой, растягивая слова. — А вот ты меня нет. Но это скоро исправится. Я хочу, чтобы ты немедленно оставила Марата в покое. Прямо сегодня.

На мгновение от такой наглости теряю дар речи.

А потом до меня доходит.

Помоложе девица. Требование развода. Та, что «проще».

Господи, какая ирония.

Мне хочется одновременно и расхохотаться в голос, и разрыдаться от абсурда.

— Послушай меня внимательно, — продолжает она, не дождавшись ответа и делая шаг ко мне, вторгаясь в мое личное пространство. — Я не собираюсь с тобой долго возиться. Ты должна понять: твое время вышло. Ты для него — прошлое, балласт, который тянет его на дно. Корчишь тут из себя жертву, специально устроилась поломойкой, чтобы выставить Марата сущим злом! А я — его будущее. Так что будь умницей, и мы, может быть, даже не станем отбирать у тебя все до последней нитки.

Что?

— Отбирать? — вскидываю бровь, и на моем лице, кажется, впервые за вечер появляется улыбка. — Это уже звучит как угроза. А чем еще ты меня можешь напугать, деточка?

Ее идеальное личико искажается от злости.

— Не смей так со мной разговаривать, старая калоша! — шипит она. — Ты не понимаешь, с кем связалась! Я могу сделать твою жизнь невыносимой! Я пожалуюсь Марату!

— О, как страшно, — театрально прижимаю руку к сердцу. — Только вот незадача, уже твой Маратик мне и даром не сдался. Можешь забирать его хоть сейчас, а я бантиком перевяжу. А вот с разводом придется тебе самой настоять — он сам тянет время и всячески препятствует этому. Почему-то.

Она на мгновение теряется — явно не ожидала такого ответа, и ее тактика не работает.

Тогда она резко меняет план и включает жалость, ее голос становится плаксивым и капризным:

— Ну пожалуйста… войди в положение… — хнычет она, и это выглядит еще более фальшиво, чем ее угрозы. — Мы с Маратом так любим друг друга. Мы хотим быть вместе, хотим семью, детей… А ты стоишь у нас на пути. Неужели тебе не жалко? Неужели ты хочешь разрушить наше счастье?

Она или дура, или, скорее всего, говорит отмазками моего муженька.

Я не выдерживаю и смеюсь, сначала тихо, потом все громче.

— Девочка, ты в своем уме? Ты подходишь к законной жене и просишь ее отдать тебе мужа из жалости? Ты сама себя слышишь? Ты бы еще милостыню попросила.

— Я не девочка! — взвизгивает она. — И я получу то, что хочу! Всегда получаю!

— В этом я не сомневаюсь, — киваю, становясь серьезной. — Только сначала представься, раз уж у нас такой интимный разговор. Как зовут-то тебя, будущее Марата Ибрагимова?

Я задаю этот вопрос, а сама думаю, что в этом нет ничего удивительного.

Конечно, она знает, кто я, как меня зовут, где я работаю и, наверное, даже какой кофе я пью.

Я понятия не имела, что этот экспонат существует, а она, я уверена, обшарила уже все мои страницы в социальных сетях и изучила каждую фотографию под микроскопом.

— Меня зовут Евангелина! — заявляет с такой гордостью, будто сообщает, что она королева Англии. — Запомни это имя навсегда, потому что очень скоро я стану хозяйкой в особняке! И все будут подчиняться мне! И мне, и моим будущим детям с Маратом достанется все его состояние, а ты не получишь ничего! Абсолютно ничего, раз за столько лет даже не додумалась родить ему наследника!

Этот удар, нацеленный в самое больное место, заставляет меня снова рассмеяться. Любовница смотрит на меня, не понимая, ее лицо вытягивается.

— Ох, Евангелина… Какое имя… — вытираю выступившую от смеха слезинку. Делаю шаг к ней, и теперь уже она инстинктивно отступает. — Тебе достанется все его состояние? Милая моя, ты хоть знаешь, что твой Марат — жлоб такого уровня, что у него зимой снега не выпросишь? Если ты рассчитываешь на долю в его бизнесе или недвижимости — забудь. Сразу. Марат очень, как бы это помягче сказать… хитрожопый. Ты не получишь ни копейки. Эта красная машинка, на которой ты приехала, записана на его водителя. Квартира, которую он тебе снимает, на его двоюродного племянника. Все его реальные денежные накопления лежат на таких засекреченных счетах в банках, о которых ты даже не слышала.

Глава 24

Захожу в квартиру.

На диване бледным пластом лежит Майя, обложившись подушками и прижав ко лбу бутылку с холодной водой.

— Я умираю, — сообщает она трагическим шепотом, не открывая глаз. — Мир — это боль. Я больше никогда в жизни не буду пить. Ни капли. Запомни этот день.

— Охотно верю, — усмехаюсь, скидывая обувь и проходя в комнату.

— Нет, в этот раз все серьезно, — стонет Майя. — Моя голова сейчас взорвется. Как ты вообще можешь стоять на ногах? Ты же выпила не меньше моего. И тебя не было дома. Надеюсь, ты ночевала у Чацкого, а не пьяная на лавке...

— У него.

— Да ладно?! — Майя поворачивает ко мне лицо и смотрит большими глазами. — И-и-и?

— Секса не было, — скрещиваю руки на груди.

— Точно не было или все-таки был, но ты по пьяни не помнишь?

— Точно нет, — мотаю головой.

— Тю-ю… — протягивает сестра с явным разочарованием.

— Но у меня был насыщенный день, — пожимаю плечами и сажусь на второй диван напротив нее. — Кстати, на парковке я встретила любовницу Ибрагимова.

Майя резко садится, бутылка с водой с грохотом падает на пол.

Вселенская скорбь и похмелье мгновенно улетучиваются с ее лица, сменяясь живейшим хищным интересом.

— Что?! — ее глаза блестят. — Прямо там? Она тебя ждала? А ну-ка рассказывай! В мельчайших деталях, ничего не упускай! Какая она? Страшная?

В деталях пересказываю ей разговор, не упуская ни надменного тона девицы, ни ее ультиматумов, ни моей лекции о семейной жизни с Маратом.

Майя слушает, открыв рот, и ее эмоции меняются с калейдоскопической скоростью: от возмущения к презрению, а затем к гомерическому хохоту.

— Ай да Лилька! — хлопает она в ладоши, когда я заканчиваю. — Уделала малолетку! Представляю ее лицо, когда ты ей про аренду подарков рассказала! Она же, поди, уже мысленно всю коллекцию Картье на себя примерила! Надо было видеть ее рожу!

— Да уж, зрелище было то еще, — вздыхаю я.

Сестра на мгновение задумывается, и в ее глазах загорается азартный огонек.

— Так, а ну-ка дай мне свой телефон! — командует. — Сейчас мы эту мандюшку в социальных сетях найдем. Надо же рассмотреть врага в лицо, так сказать. Узнать, с чем мы имеем дело.

— Май, не надо, — морщусь. — Зачем мне это? Я не хочу копаться в этом грязном белье, мне и так тошно.

— Надо, Лиля, надо! — не унимается. — Информация — это оружие! Давай сюда телефон, не спорь! В поисках шалав в интернете мне нет равных, ты же знаешь.

Со вздохом протягиваю смартфон.

С Майей спорить бесполезно.

Она с деловым видом вбивает в поисковик имя Марата, быстро находит его профиль. Через список общих друзей с кем-то из его компании выходит на страницу одного из его подчиненных, где в лайках под фотографией с корпоратива и находит ее.

Насмешливая ухмылка появляется на лице сестры.

— А вот и наша пташка. Готовься, сейчас будет парад тщеславия.

Поворачивает экран ко мне.

На меня смотрит та девица с парковки.

Сотни фотографий в выверенных позах, губы уточкой, взгляд с поволокой.

И под всем этим — глубокомысленные цитаты о смысле жизни и женской силе.

На меня накатывает волна брезгливости.

— Звезда, блин. Нашлась мне тут Анджелина Джоли, — с издевкой читает Майя. — Евангелина Стар.

— И млад, — тихо добавляю себе под нос.

— Что? — не понимает Майя.

— Ничего, забудь, — отмахиваюсь я.

Мы листаем дальше.

Возраст: девятнадцать лет.

— Пойду кофе налью, не могу на это смотреть. — Встаю и иду в кухню.

Не успеваю включить чайник, как из комнаты доносится заливистый хохот Майи.

Она смеется так, что, кажется, свалится с дивана.

Быстро возвращаюсь, держа в руках чашку.

— Что случилось?

— Лилька, держите меня семеро! — задыхаясь от смеха, говорит сестра. — Я нашла ее старую страницу не знаю, с какого лохматого года — видимо, забыла ее удалить!

— И? — непонимающе смотрю на нее.

— Ее зовут Евангелина… Шваль! — выпаливает Майя и снова взрывается хохотом, вытирая выступившие от смеха слезы. — Шваль, Лиля, ты понимаешь?! Тогда эта лохудра, видимо, еще не знала о возможности сменить фамилию в соцсети! Хотя, возможно, она по паспорту до сих пор Шваль, а Стар — это просто пафосный псевдоним.

— Даже не сомневаюсь, что шваль, — хмыкаю я, и мне впервые за долгое время становится по-настоящему смешно. — Это ей подходит гораздо больше.

В этот момент мой телефон на диване начинает вибрировать и пронзительно петь.

На экране высвечивается: «Марат».

Закатываю глаза.

Веселье моментально улетучивается.

— Не бери, — тут же фыркает Майя. — Пусть орет в пустоту.

— Нет, — качаю головой. — Возьму.

Беру телефон и нажимаю на кнопку ответа, включая режим громкой связи.

Майя пододвигается ближе.

— АЛЛО! ТЫ СОВСЕМ С УМА СОШЛА?! — доносится из динамика рев раненого зверя, полный ярости и уязвленного эго.

— И тебе добрый вечер, Марат. Не ори, я не глухая, — спокойно отвечаю.

— КАКОГО ХЕРА ТЫ НАГОВОРИЛА ЕВЕ?! — продолжает он орать. — ЧТО ЗА БРЕД ТЫ ЕЙ НАПЛЕЛА?! ОНА СЕЙЧАС В ИСТЕРИКЕ, Я ЕЕ УСПОКОИТЬ НЕ МОГУ! ТЫ РЕШИЛА МНЕ ЖИЗНЬ ОТРАВИТЬ?!

— Я не плела ей бред, Марат, я сказала ей чистую правду, — говорю холодно. — И не надо тут из себя обелиска строить. Каждое мое слово — факт. Или ты хочешь поспорить?

— ДА ЧТО ТЫ ВООБЩЕ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?! КТО ТЫ ТАКАЯ, ЧТОБЫ ЛЕЗТЬ В НАШИ С НЕЙ ОТНОШЕНИЯ?!

— А кто она такая, чтобы караулить меня после работы на парковке и угрожать мне? — повышаю голос. — Нехер было твоей швали, как бы ее там… Шваль, кажется, да? Так вот, нехер было ей ко мне подкатывать. Сама начала.

В трубке на несколько секунд воцаряется тишина.

Очевидно, этот факт стал для него новостью.

— Это она тебя караулила? — уже тише, сбившись с тона, спрашивает он. — Ладно, с Евой я разберусь. Но это не отменяет того, что ты…

И тут его снова прорывает.

Глава 25

Чацкий

Ворочаюсь на кровати.

Попытки уснуть — пустая трата времени.

Сон не придет этой ночью, потому что мое личное пространство теперь заражено присутствием Лилии, которая провела здесь всего одну ночь, но умудрилась заполонить собой все.

Стоит только закрыть глаза, как ее образ встает с предельной четкостью.

Я снова и снова прокручиваю в голове каждую деталь, каждый жест.

Даже ее запах, кажется, засел в памяти намертво.

Это уже не просто воспоминание — это навязчивое состояние, физическая жажда ее присутствия.

Мозг автоматически начинает просчитывать варианты, искать любой, даже самый абсурдный предлог, чтобы снова увидеть ее.

Это безумие, но в то же время — единственная цель, которая сейчас имеет значение.

Десятки звонков от Лины я игнорирую.

Мысль о встрече с ней, о ее прикосновениях теперь вызывает глухое отторжение.

Я наконец-то понял, кем она была: дорогим, безупречно работающим заменителем. Гормональной терапией по расписанию.

Но когда сталкиваешься с оригиналом, любая, даже самая качественная подделка, становится дешевой и оскорбительной.

Но что делать с оригиналом?

Что до штампа в ее паспорте — это не более чем досадная формальность. Препятствие, которое нужно устранить.

Сжимаю в руке смартфон.

Сколько раз за последние часы мой палец зависал над ее контактом, и каждый раз я останавливал себя?

Сбился со счета.

Внезапно смартфон в руке оживает.

На экране всплывает уведомление о сообщении от моего зама, но я не успеваю его прочесть, как поверх него высвечивается входящий вызов от начальника службы безопасности.

Звонок от него в такое время не сулит ничего хорошего.

Отвечаю, прикладывая телефон к уху:

— Слушаю.

— Вадим Александрович, доброй ночи. Прошу прощения за беспокойство, но дело не терпит отлагательств, — голос безопасника, как всегда, ровный и лишенный эмоций, но я улавливаю в нем нотки тревоги. — У нас проблема. Информация о Севере начала просачиваться в массы.

Одно это имя — Север — заставляет все внутри меня леденеть.

— Что? Каким образом? Как, черт возьми, такое возможно?! Я плачу тебе и твоим людям огромные деньги, чтобы такие «утечки» были невозможны в принципе!

— Источник пока не установлен. Работаем, — отчеканивает он. — Появилось несколько постов на мелких каналах, специализирующихся на желтухе и компромате. Пока все на уровне слухов, без прямых доказательств. «Брат известного бизнесмена, владельца масштабного комплекса “Пик Чацкого”, оказался опасным рецидивистом». Формулировки размытые, но вектор понятен — под вас копают.

— Копают... — провожу рукой по лицу, закипая от ярости. — Пресечь это немедленно! На корню! Найди источник. Купи его, запугай, сотри в порошок — мне плевать на методы! Эта информация не должна выйти на серьезный уровень. Ты меня понял?

— Понял, Вадим Александрович, уже работаем. Но информация в сети имеет свойство стремительно размножаться. Полностью зачистить поле будет сложно.

— Мне не нужно «сложно», мне нужен результат! — рявкаю. — В конце концов, что они могут доказать? Ничего!

У нас разные фамилии и даже отчества.

То, что за несколько лет до знакомства с моей матерью отец куролесил с какой-то женщиной, не делает нас с Севером… братьями.

У меня нет ничего общего с бандитом, который уже который год мотает срок в тюрьме. Он жестокий и страшный человек.

— Я понимаю. Но для прессы кровное родство — уже сенсация. Им не нужны нюансы.

— Тогда сделай так, чтобы эта «сенсация» умерла, едва появившись! — приказываю я. — Уничтожь на корню все попытки скомпрометировать меня и мое дело. Чтобы завтра к утру в сети не было ни единого упоминания об этом. Выполняй.

Раздраженно сбрасываю звонок и откидываю телефон на кровать.

Но он тут же оживает снова. Звонит заместитель.

Резко отвечаю:

— ЧТО ЕЩЕ?!

— Вы уже видели?! — Голос на грани паники. — Какие-то ублюдки в сети распространяют слухи про вас и какого-то заключенного!

— Я в курсе. Можешь не докладывать мне новости с опозданием в пять минут.

— Но это же катастрофа! — не унимается зам. — Вы же понимаете, что это значит для нашей репутации? Для всего, что мы строили! Наш флагманский проект «Пик Чацкого» позиционирует себя как место для семейного отдыха! Для позитивных эмоций, здоровья, благополучия! Мы продаем людям мечту! А новость о том, что брат генерального директора — опасный преступник, может бросить на нас такую тень, которую мы не смоем годами! Это может обрушить нашу популярность, отпугнуть инвесторов!

— Во-первых, — чеканю каждое слово, — Север мне не брат. Во-вторых, я не поддерживаю с ним никаких, слышишь, абсолютно никаких связей. И в-третьих, эта история умрет сегодня же ночью.

— Но народу не докажешь! — чуть ли не стонет заместитель. — Они ухватятся за это! «Брат», «кровь» — для них это клеймо! Они не станут разбираться!

Он прав.

Ярость затапливает меня.

Этот призрак из прошлого, о котором я почти забыл, может разрушить все, что я создавал годами.

Я ведь даже не знал о его существовании.

Лишь перед самой смертью отец рассказал, что где-то есть его сын, первенец, ошибка молодости.

Север.

Уже тогда он сидел в тюрьме за что-то страшное.

За все эти годы я ни разу не пытался с ним связаться, узнать о нем.

Он был для меня лишь абстрактным кошмаром из предсмертного бреда отца.

И лишь один раз, когда мое имя уже гремело, когда «Пик Чацкого» стал синонимом успеха, Север сам напомнил о себе.

Я получил от него письмо. Потертый конверт с тюремным штемпелем.

Жесткий почерк. «Здравствуй, брат. Я слышал, ты теперь большой человек. Может, пообщаемся?»

Помню, как скомкал этот лист и выбросил его, не ответив. Я не хотел иметь ничего общего с этим человеком.

Я вычеркнул его из своей жизни еще до того, как он в ней по-настоящему появился.

Глава 26

Три дня спустя

Стою на гранитных ступеньках ЗАГСа, и холодный утренний ветер пробирает до костей.

Десять утра.

Вернее, уже без пяти десять.

Я специально отпросилась с работы, приехала вовремя, как мы с Маратом и договаривались.

Но его, конечно, нет.

Злость закипает во мне. Ну почему он такой противный?

Почему даже в таком простом финальном акте наших отношений нужно устраивать цирк?!

Решаю войти в здание без него. Раз уж на то пошло, нас все равно разведут, и Марат с этим ничего сделать не сможет.

В сумочке раздается трель.

Достаю телефон.

Марат. Чудно!

— Ибрагимов, ты где?! — шиплю в трубку, не здороваясь. — Мы договаривались на десять! Или у тебя часы по какому-то другому времени идут?!

— А я уже никуда не тороплюсь, дорогая, — доносится его до отвращения довольный голос. — Можешь расслабиться. И домой ехать.

— В смысле?!

— А в том смысле, что нас не разведут, — мурлычет от удовольствия. — Так что зря ты отпрашивалась, моя хорошая.

Чувствую, как кровь приливает к лицу.

— Это еще с какой это стати?! — взрываюсь. — Если ты зажал деньги на госпошлину, то я сама все оплачу!

Марат хохочет. Громко, противно, с наслаждением.

— Дело не в деньгах, Лилечка. Дело в процедуре. Видишь ли, развод через ЗАГС возможен только при обоюдном согласии и отсутствии споров. А у нас с тобой, как выясняется, намечается очень интересный спор. Так что только через суд, дорогая. Только через суд.

Какой еще спор?

— На каком основании? — цежу сквозь зубы. — Что же ты собрался со мной делить, Ибрагимов? Мою коллекцию кружек? Или, может быть, ты хочешь подать в суд, потому что я ничего у тебя не забираю? — фыркаю с издевкой. — Непорядок, да?

— «В болезни и здравии, в богатстве и бедности»... помнишь, дорогая? — его голос становится тихим, зловещим. — Так ведь в клятве было?

Я не понимаю, к чему он клонит.

— Так, — отвечаю настороженно.

— Так вот, к твоему сведению, не только имущество и деньги считаются в браке совместно нажитыми. Но и долги супругов, если ты не в курсе, — чеканит он каждое слово.

Внутри меня все обрывается.

Застываю на месте, а телефон в руке кажется неимоверно тяжелым.

— Какие... какие еще долги? — мой голос срывается на тревожный шепот.

— А такие, Лилечка. Очень большой долг, — а в его голосе сквозит неприкрытое торжество. — Несколько лет назад, чтобы спасти бизнес от кризиса, мне пришлось занять огромную сумму у одного очень серьезного человека. Но официально, по документам, деньги были взяты на нужды нашей с тобой семьи. Я до сих пор этот долг отдаю. И теперь, после развода, ты как моя верная супруга должна будешь выплачивать ровно половину оставшейся суммы. Закон есть закон.

У меня темнеет в глазах.

— Ты... ты врешь! Почему ты такой принципиальный?! Что тебе от меня нужно, Марат?! У тебя есть эта твоя девка, ну так и живи с ней! Отстань от меня! Просто оставь меня в покое!

— Ни одна баба не станет мне диктовать, как жить, — отрезает он холодно. — Ни ты, ни она, ни кто-либо еще. — Он замолкает на несколько секунд. Я слышу только его дыхание в трубке. А потом он добавляет тихо, почти лениво: — Кстати... серый цвет тебе никогда не шел. Ты в нем как моль.

И он, хохоча, сбрасывает звонок.

С силой сжимаю телефон.

Моль.

Он сказал, что я моль.

В сером...

Опускаю глаза на свое пальто.

Серое.

Ибрагимов видит меня. Прямо сейчас.

Этот подонок где-то поблизости, наблюдает за мной с расстояния.

Осматриваюсь по сторонам, вглядываясь в припаркованные машины, в окна соседних зданий, пытаясь найти его.

— УРОД! КАКОЙ ЖЕ ТЫ УРОД, ИБРАГИМОВ! — кричу на всю улицу, чтобы он наверняка услышал.

Хорошо смеется тот, кто смеется последним, Марат.

Зря, очень зря он пошел на принцип.

Это даже хорошо.

Хорошо, что он выдал мне свой единственный козырь.

Я сыграю вдолгую, осторожно и красиво.

И придет день, когда Ибрагимов будет заливаться горькими слезами.

Пусть… пусть и дальше показывает свою гнилую сущность.

Так даже лучше. Мне будет совсем его не жаль, когда придет день возмездия. А этот день настанет.

Я уже методично, по кирпичику, подготавливаюсь к нему.

Расправляю плечи, выпрямляю спину и все-таки поднимаюсь по ступеням в ЗАГС.

Подхожу к окошку и беру бланк.

Как и собиралась, я пишу заявление о разводе.

В графе «причина» твердой рукой вывожу: «Измена супруга».

Нечего Ибрагимову корчить из себя благочестивца, каким он привык выглядеть на людях.

Глава 27

В офисе сегодня меня уже не ждут, поэтому я решаю прогуляться по городу.

И ноги сами приводят меня к небольшому уютному барчику.

Время еще не позднее, но я решаю немного отпраздновать.

Нет, не победу над Маратом.

Нельзя обнадеживать себя, чтобы не сработал закон подлости, но я просто хочу отметить этот день. День, краски которого будто стали ярче после того, как я вышла из ЗАГСа.

Воздух кажется свежее и слаще.

Это запах свободы. Запах пробуждения после долгой спячки рядом с недостойным мужчиной.

Устроившись за дальним столиком в углу, заказываю бутылочку шампанского и целую тарелку пирожных.

Я планирую цедить из бокала игристое, есть сладости, слушать ненавязчивую музыку и глазеть на людей.

Когда последний раз я делала что-то просто так?

Уже и не помню.

Через некоторое время ополовиниваю свое шампанское и пирожные.

И мне, черт возьми, хорошо. По-настоящему хорошо. Пузырьки приятно щекочут нос, а сахарная сладость пирожных кажется лучшим лекарством от горечи последних лет.

Но вдруг все мои внутренности будто сжимаются в тугой узел, а кожу окатывает кипятком.

Дверь бара открывается, и в помещение входит Чацкий.

Он хмурый, как грозовая туча, и ни на кого не смотрит. Сразу же шагает к барной стойке, коротко что-то говорит бармену и садится за столик недалеко от меня. Лишь потом обводит тяжелым взглядом зал.

Судорожно хватаю со столика меню и прикрываю им лицо.

Через пару минут Вадиму приносят бутылку виски и стакан со льдом. Он молча кивает и наливает себе щедрую порцию.

Кажется, сегодня у босса отвратительное настроение.

Слежу за Чацким еще около получаса.

Он пришел сюда не выпить, а напиться. Стакан за стаканом. Если уж Вадим так глушит виски, значит его дела не просто дрянь, а настоящая катастрофа.

И я решаю не оставаться в стороне.

Эх, Лиля, снова ты думаешь не о себе, а о других…

Но, стоит отдать себе должное, сегодня я успела посвятить себе достаточно времени и пирожных.

Беру со стола свою недопитую бутылку шампанского и бокал и, сделав глубокий вдох, иду к столику Чацкого.

Он сидит, отрешенно глядя в янтарную глубину своего стакана, и, кажется, не замечает ничего вокруг.

— Мужчина, можно с вами познакомиться? — нарочито игриво говорю я, опускаясь на стул напротив.

Чацкий медленно поднимает взгляд.

Изумление, промелькнувшее в его глазах, сменяется узнаванием.

— Лилия? — Его голос звучит хрипло и удивленно.

— Как быстро вы догадались, — киваю, ставя на стол свою бутылку. — Я уж думала, придется представляться.

Непринужденно наливаю себе шампанского, хотя во мне все сжимается от волнения.

— Еще не забыл, — он чуть кривит губы в подобии улыбки. — Сложно забыть. Что вы здесь делаете?

— Пришла к выводу, что пить в одиночестве — дурной тон, — легкомысленно пожимаю плечами. — Увидела знакомого, страдающего от той же проблемы, и решила составить компанию. Если вы, конечно, не против общества несносных сотрудниц.

— Не против. — Он делает глоток виски, не сводя с меня тяжелого взгляда.

— Вот и славно. — Поднимаю бокал. — Тогда предлагаю выпить за то, чтобы все проблемы решались так же легко, как опустошается этот бокал. Ну или хотя бы забывались на пару часов.

Вадим молча кивает и поднимает свой стакан.

Мы чокаемся. Звон стекла кажется неуместным в этой гнетущей атмосфере.

— Знаете, Вадим Александрович, я сегодня совершила очень смелый поступок — подала на развод.

Он удивленно приподнимает бровь:

— Поздравляю. Или... соболезную?

— Ни то, ни другое, — улыбаюсь. — Просто констатирую факт. И знаете, какое это странное чувство? Будто с плеч свалился огромный мешок с камнями, который я таскала много лет. И мир вдруг стал ярче. Вы когда-нибудь чувствовали что-то подобное?

Я не лезу ему под кожу, не спрашиваю, что случилось у него. Просто делюсь своим, пытаясь вытащить его из раковины мрачных мыслей.

— Возможно, — неопределенно отвечает, но я вижу, что он слушает. — Иногда чтобы двигаться дальше, нужно сбросить балласт.

— Вот именно! Балласт! — подхватываю я. — А еще я сегодня съела целую тарелку пирожных. Одна! Представляете? И запила все это шампанским. Мне кажется, это идеальный рецепт для начала новой жизни: сахар, пузырьки и немного безрассудства.

Чацкий смотрит на меня, и в его глазах впервые за все это время проскальзывает что-то похожее на живой интерес.

— Безрассудство — это подсесть к своему боссу в баре.

— Это не безрассудство. Это инвестиция, — хитро подмигиваю. — Я инвестирую в ваше хорошее настроение.

И он улыбается. Не просто кривит губы, а по-настоящему улыбается. Мы пьем. Рассказываю еще пару забавных историй из своей жизни.

И спустя каких-то двадцать минут Чацкий уже не просто улыбается, а смеется. Тихо, сдержанно, но искренне.

Смотрю на него и чувствую странное удовлетворение. Чувство выполненного долга.

Я смогла. Вытащила его из его черной дыры. Хотя бы на время.

— Что ж, — смотрю на часы и ставлю пустой бокал на стол, — засиделась я в этом баре, пора и честь знать. Спасибо за компанию, Вадим Александрович.

Встаю, собираясь уходить.

Пора домой, к сестре, в свою новую почти свободную жизнь.

Однако Чацкий неожиданно протягивает руку и перехватывает мое запястье.

— Не уходите, — говорит, и его взгляд внезапно становится серьезным. — Не сейчас.

Смотрю на его руку, потом в его глаза.

И в глубине души с пугающей ясностью понимаю, что… сама не хочу этого. Не хочу уходить.

Глава 28

— Прогуляемся? Прокатимся? Уплывем, улетим... Что угодно, Лилия, — предлагает Чацкий.

— Почему я? — вырывается вопрос.

— Потому что вы приятная компания, — отвечает он просто.

И внутри меня что-то происходит.

Что-то теплое вдруг распускается, как цветок после долгой спячки.

Приятная компания.

Не потому что я что-то должна, не потому что от меня чего-то хотят, а просто так.

Это настолько странное, непривычное чувство, что у меня на мгновение перехватывает дыхание.

Тепло разливается от груди по всему телу, и я понимаю, что улыбаюсь.

Выходим из бара в прохладный вечерний воздух.

Улица залита светом фонарей.

И я, набравшись смелости от шампанского и этого нового пьянящего ощущения, делаю то, чего не позволила бы себе еще утром — я беру Вадима под локоть.

Его рука под пальто напрягается на мгновение, а потом расслабляется.

Молча проходим пару домов, и это молчание не давит, оно комфортное.

— Давайте прокатимся, — наконец предлагает Чацкий, останавливаясь. Достает телефон и вызывает такси. Бизнес-класс. — Я бы с удовольствием прокатил вас на своей машине, — говорит он, убирая телефон, — но я не в той кондиции и не хочу подвергать опасности вашу жизнь. И жизнь окружающих.

— А как насчет своей жизни? — с легкой усмешкой спрашиваю.

Вадим лишь криво усмехается, и эта усмешка говорит больше всяких слов.

Через пару минут подъезжает черный «Мерседес».

Водитель открывает нам дверь, и мы садимся на заднее сиденье.

Салон просторный, обитый мягкой кожей, но мы садимся так близко друг к другу, что наши бедра соприкасаются.

И это легкое касание моей юбки к его брюкам посылает по моей коже невидимые импульсы.

Чувствую тепло тела Вадима, и оно кажется сейчас самым важным и самым правильным.

Машина плавно трогается.

— Ну что, Лилия Ибрагимова, спасательная операция прошла успешно? — поворачивается ко мне Чацкий.

— О… да! Но с вас будет штраф, Вадим Александрович, если еще раз позволите себе этой ночью утонуть в гнетущих мыслях.

— Принимается. Только давай договоримся: в этом такси нет Вадима Александровича. И Лилии Артуровны тоже. Только Вадим. И Лиля.

— И какие правила у... Лили и Вадима?

— Правило первое: никаких разговоров о работе. Правило второе: ты должна улыбаться. У тебя очень красивая улыбка.

— А у вас... у тебя очень заразительный смех. Когда ты не пытаешься разнести весь отдел за просроченный дедлайн.

— Договорились. Тогда еще одно правило: никаких вопросов «куда мы едем?». Просто едем.

— Это уже похоже на похищение. Мне стоит волноваться?

— Только если боишься, что тебе может понравиться.

— А ты не боишься, что... понравится тебе?

— Лиля... я уже боюсь. — На лице Чацкого появляется обезоруживающий оскал. — Боюсь, что если сейчас тебя отпущу, то пожалею об этом. Может, выпьем самого ужасного в мире кофе?

— Только если он действительно ужасный. Я люблю рисковать.

Чацкий расслабленно откидывается на спинку сиденья и закидывает руку наверх, на кожаную обивку прямо над моей головой. Его рука так близко.

А потом я чувствую легчайшее, почти невесомое прикосновение.

Он кончиками пальцев перебирает пряди моих волос у самого затылка. Это так интимно, так неожиданно и так... волнующе.

Меня прошибает дрожь.

Сердце пропускает удар, а потом начинает биться быстрее. И я, подчиняясь какому-то внутреннему порыву, медленно откидываю голову назад, прямо на его руку.

Его пальцы замирают на мгновение, а потом продолжают свое неспешное движение, но уже увереннее, зарываясь в мои волосы.

Мне так приятно. Так спокойно.

Вдыхаю терпкий аромат виски и дорогого парфюма.

Не хочу ни о чем думать.

Не сегодня.

Не в эту ночь.

Сегодня я хочу быть просто женщиной, которой хорошо рядом с мужчиной.

Машина останавливается у подъезда зеркальной высотки.

— Приехали, — говорит Чацкий.

Поднимаю голову и смотрю на него. В полумраке салона его глаза кажутся совсем темными.

Мы выходим из машины, а потом Вадим уверенным жестом берет меня за руку. Его ладонь горячая и сухая.

Вместе заходим в светлый холл и поднимаемся на лифте на его этаж. И всю дорогу я чувствую себя так, будто плыву по течению, и впервые в жизни мне совершенно не хочется сопротивляться.

Дверь квартиры закрывается за нами.

Мы вдвоем, в замкнутом пространстве.

Воздух мгновенно густеет, становится вязким и наэлектризованным. Он пропитан его запахом Вадима и заставляет все внутри меня сжаться в тугой пульсирующий узел… желания.

Вадим не отпускает мою руку, наоборот — еще крепче сжимают ее. Я поворачиваюсь к нему, и слова не нужны.

В его потемневших глазах я вижу все: голод, отчаяние и неприкрытую похоть, которая зеркалит мою собственную. Это больше не мой босс. Это просто мужчина.

Не знаю, кто из нас начал первым.

Весь мир, состоявший из правил, приличий и долгих одиноких вечеров, смазывается, а затем и вовсе исчезает.

В следующую секунду язык Вадима вторгается в мой рот, и я понимаю, что это точка невозврата.