Опасные и порочные

Глава первая

*Автор относится с крайним осуждением ко всему, что происходит в книге! Сексуальная эксплуатация женщин недопустима.

Острые лучи фар встречной машины, несущейся прямо на меня, ослепляют и без того плохо видящие, от слез, глаза. Среагировать успеваю, резко крутанув руль в право. Мой «мерс» рыскает по обледенелой дороге… Бу-ум… Дергается, качается и замирает. Мое тело, удерживаемое ремнем, врезающимся в ребра, от чего больно дышать, тоже дергается, голова мотается и клацают зубы. Испугаться не успеваю — отрешенно представляю, как машина скользит боком, и переворачивается… Будто фильм смотрю.

Тишина. Я, в тумане полузабытья, сижу и жду… Наконец, возникает понимание — все закончилось, обошлось, я жива… «Мерс» просто ударился о препятствие, и остановился. Не перевернулся, не взорвался! Холодной пеленой запоздало накрывает страх. Осознаю, что не дышу, замерев и сжавшись. Жадно хватаю воздух, отстегиваю давящий ремень, и слышу мужские голоса, громко орущие матом. И глухой, злобный собачий лай. Нужно заблокироваться, и вызвать гаишников! Нет, что я! Копов нельзя! Да и телефона нет… И документов нет!

Руки сильно дрожат, прямо трясутся, и заблочить дверь не получается. Она распахивается, и в проеме нарисовывается мужик с бешеными от ярости глазами. Светлые волосы ежиком, на лбу ссадина, лицо злое и красное. Темная куртка расстегнута, и видна футболка, туго обтягивающая рельефные мышцы груди.

— Не видишь куда едешь, овца тупая! — орет качок.

Еще один мужик выглядывает из-за его плеча, и смотрит в салон. На меня.

— Опа! Снегурочка! — восклицает он.

— Да хоть Баба Яга, мне пое…ть! — кривиться блондин, хватает меня за руку, и тащит из машины.

— Отвали! — вскрикиваю, визжу, пытаюсь сопротивляться. Но куда там! Качок очень сильный, и я оказываюсь на дороге. Высоченные каблуки разъезжаются на наледи, едва не падаю, но блондин успевает грубым толчком прислонить меня к «мерсу».

Ночь, вернее, зимний поздний вечер. Пустая трасса, по обе стороны которой лес. Ни домов, ни проезжающих машин. Та, которая меня ослепила — единственная, если не считать автомобиля, который я стукнула. И почему-то, на трассе не горят фонари. Или их тут вообще нет.

Двое здоровенных мужиков стоят напротив меня и рассматривают. Нехорошо так глядят, оценивающе и жадно, как на только что пожаренный стейк. Полюбоваться есть на что: сапоги ботфорты на высоченных каблуках, и короткий красный, с белой оторочкой, балахон-колокольчик, доходящий только до бедер, изображающий Снегуркину шубу. Всего лишь изображающий — он тонкий, холодный, застегивающийся на одну пуговицу.

Грудь третьего размера чуть прикрыта, лифчика нет, от любых движений оголяется живот, и показываются красные кружевные трусики. Плюс к этому длинные светлые волосы, (на которые напялен красный новогодний колпак с помпоном), голубые глазки, и губки бантиком, придающие моему лицу невинный и наивный вид, который так нравиться мужчинам. Я пропала!

Холод пробирает до костей, ежусь, и начинаю дрожать. Не столько от мороза, сколько от ужаса — сейчас эти мужики со зверскими злыми мордами изнасилуют меня, а потом убьют, что бы никому не рассказала. И я начинаю тихонько ныть.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — бормочу я. Только это слово, ибо все другие вылетели из головы.

И тут возникает еще мысль — собака! Где собака? Я же слышала! Осматриваюсь, но пса не видно. Как бы не напал из темноты! Очень их боюсь!

— Да она бухая! — произносит второй мужик, такой же здоровенный качок, как и первый, только волосы темнее.

— Нет, я не пьяная! — отрицательно машу я головой. И замечаю у брюнета в опущенной руке что-то, похожее на… Пистолет? Бандиты!

Блондин опять грубо цапает меня за руку, тащит к своей машине, стоящей впритык к «мерсу», у обочины, и тускло мигающей фарами. Я опять едва не падаю, от льда под каблуками — проклятые ботфорты! — и страха, делающего ноги непослушными и ватными. Но поддерживает брюнет, ухватив за локоть.

Тачка у них вроде «Рендж Ровер», и с одной стороны, с нашей, на капоте вмятина.

Из темноты появляется еще один мужчина, брюнет в пальто, с озадаченным видом разглядывающий наше сборище, и наши помятые машины. Наверное, водитель той тачки, которая чуть в меня не врезалась — совсем не вписывается в компанию качков. Интеллектуал, похоже, в отличии от этих горилл.

— Смотри, что наделала! — не обращая на него внимания, орет блондин.

— Машина была встречная, ослепила! — бормочу я, и добавляю — Вот у него спросите, зачем ехал на меня!

И показываю на подошедшего брюнета, который рассматривает повреждения «ровера».

— Ты сама по встречке перлась, тупорылая! — продолжает вопить светловолосый.

Пытаюсь поймать взгляд человека в пальто, в надежде, что поможет — все же вид у него добропорядочный. Но он, сочувственно глянув на меня, отходит с ренджроверцами в сторону, в темноту, и принимается что-то негромко с ними обсуждать. Торопливо, но осторожно — скользко! — делаю шаг к своей машине, спеша улизнуть, пока бандиты отвлеклись, но... Появляется собака! Значит, мне тогда лай не послышался — вот она, псина! Прибежала из темноты, и замерла, готовая прыгнуть и разорвать. Какой породы не знаю, не разбираюсь в них, но огромная, и злобно урчащая. Замираю, помня, что лучшая защита от нападения этих животных — не двигаться. И замечаю прицеп, косо прилепившийся к «роверу», на который до этого не обратила внимания. Косо стоит, как я понимаю, от удара моей машины. И в этой тележке что-то лежит, большое, накрытое тряпкой. И на тряпке, попавшей под свет фар моей машины, видны темно-бурые пятна. Кровь? В прицепе труп? По размеру, и очертаниям, как человек! О-ох, мамочки!!! Вот попала! Надо ноги уносить! Опять пытаюсь попасть к «мерсу», и опять нарываюсь на рычание и лай зло щерящегося пса. Господи! Что делать?

Глава вторая

— Эй! Просыпайся! И выходи!

Открываю глаза, смотрю на открытую дверь «мерса», возле которой стоит блондин. Мое тело, сначала промерзшее, а после отогревшееся, сонное, и словно вареное. Медленно, еле двигая ногами, вылезаю на улицу. И проваливаюсь чуть ли не по колено в снег.

— Иди в дом! — командует качок, и уходит, также проваливаясь, потому что вокруг белая целина, освещенная мощным светом то ли фонаря, то ли прожектора. Осматриваюсь.

Похоже, мы заехали в заваленный снегом двор, обнесенный высоким забором. Сам дом, куда мне велено идти, темнеет чуть дальше. Ну как темнеет — окна первого этажа светятся, а всего этажей два. Строение, похоже деревянное, но мне все равно, из чего оно — главное, надо добраться до тепла. Ибо мороз опять хватает меня и за ноги, и за другие части тела. Плетусь в нужном направлении, медленно, с трудом — глубокий снег покрыт коркой наста.

Наконец, попадается что-то вроде только что протоптанной тропинки. Убыстряюсь, насколько возможно, ковыляю по ступенькам, дергаю тяжелую дверь, оказываюсь на веранде, и спешу в жилую теплоту. Замираю у порога, охнув от горечи разочарования — в доме холодно также, как и на улице. Из глубины хорОм появляется Данила, и командует:

— Проходи, не стой столбом! Только разуйся! Тапки надень, какие найдешь! Руки помой, на стол накроешь! Там ванная, там кухня!

Показывает направление, и продолжает:

— Вода еще не согрелась — только котел включили. Так что, придется пока пользоваться холодной.

Видимо, мое лицо выражает страдание, поэтому брюнет поясняет:

— Вода не совсем ледяная. И бойлер, и дом нагреваются быстро. Еще и камин затопим. Жарко будет! Там на кухне пакеты с продуктами, разберешь!

И, помолчав, добавляет:

— Тебя зовут Тереза!

Не спрашивает, утверждает. Ошарашенно молчу, и Данила уточняет:

— Поняла?

Киваю, и качок выходит, хлопнув дверью. Мне все равно, как они будут меня называть, свое настоящее имя все равно не скажу. Но почему Тереза? Мужчинам нравятся женщины, которых так зовут? Всем и всегда?

Снимаю ботфорты, с наслаждением освобождая ноги из этих пыточных колодок. И морщусь — пол холодный жуть! Засовываю ступни в первые попавшиеся тапки, бреду вперед, шаркая по ламинату, ибо напяленные мною шлепанцы сильно велики, и норовят свалится. Натыкаюсь на … Ружья в чехлах? Три штуки, лежат себе прямо на полу у стенки. Мамочки! Осторожно обхожу орудия убийства, и открываю дверь, за которой, как я предполагаю, ванная. Так и есть, она — огромная, обделанная дорогой плиткой цвета кофе с молоком. Джакузи, душевая, раковина… Поворачиваю кран над мойкой, пробую рукой — не ледяная, даже слегка теплая. Смотрю на свое отражение в зеркале, и ужасаюсь — тушь размазалась и въелась в кожу, отчего кажется, что у меня под глазами синяки… Да и следы помады вокруг рта краснеют, словно воспаленные пятна… Кошмар! Клоун, страшный клоун из фильма "Оно"! Начинаю смывать остатки косметики, и замираю — может, так и оставить? Может, они не захотят меня, такую уродину? Вздыхаю — вряд ли. Отработать все равно придется! И лучше быть красивой, а то обидно, что считают чучелом.

Привожу себя в порядок, протягиваю руку к полотенцу, и замираю. Их два — оба бежевые, большие, мягкие. Но, на одном вышито — "ДЕН", а на другом — "ТЕСС". Тесс? Тереза, что б ей пусто было! Думала, имя редкое, ан нет — на каждом шагу попадается. Рядом с полотенцами два халата — такие же махровые, и маняще теплые… Один зеленый, второй розовый. Жена, значит, имеется у брюнета. И дом, значит, его, Данилы-Дена этого! Жена, получается, отправлена к морю, а сам проституток снимает! И именем супруги называет! Во опять вспыхивает пожар ненависти. Козлы! Какие же козлы мужики!

Ладно! Не мое дело, что в этом семействе происходит! Пора отрабатывать помятый бок «ровера».

Отправляюсь на кухню. По дороге заглядываю в комнату, вернее в зал, или гостиную. Отделка совершенно мужская, под деревенский дом. Стены под кирпич, потолок — темное дерево, на полу ковер, минимум мебели — современные диван и два кресла, кофейного цвета. Еще столик. Окна задернуты тяжелыми темными портьерами, на стене огромная плазма. Завершает картину камин, с мрачно разинутым темным холодным зевом. Как-то пустовато… Иду на кухню. Здесь интерьер совсем другой — керамогранит, сталь, пластик. Плита, и другая техника — от крутых фирм. По всему увиденному понятно — хозяева далеко не бедные. Но, как и в зале, здесь тоже чего-то не хватает… Мелочей, придающих уют? Принимаюсь освобождать магазинные пакеты. Похоже, качки закупались в супермаркете, и торопились, хватая что под руку попалось. Меня опять начинает трясти — холодно! Надо было козлиный халат надеть.

Хлопает дверь, и мужики являются в дом. Блондин, чье имя я так и не знаю, входит в кухню, держа в руках несколько огромных ножей. Вздрагиваю, и роняю на пол упаковку нарезки-салями. Качок не обращает на меня внимания — будто я пустое место, и принимается мыть тесаки в раковине. Потом тщательно вытирает полотенцем, и уносит. Дом наполняется шумом и голосами, словно мужчин не двое, а целая рота. Например, минут пятнадцать бандиты выясняют, где гирлянда, посылая друг друга искать ее в разные места. Они мотаются туда-сюда, часто заходя на кухню. Когда это происходит, я стараюсь поворачиваться к мужикам спиной, чтобы лишней раз не светить своими прелестями. Блондин, который оказывается Тимохой, ибо так его называет брюнет, по-прежнему игнорит. Данила же, зайдя первый раз на кухню, с интересом меня рассматривает, словно только что увидел. Однако, мое преображение никак не комментирует, а продолжает давать указания — «овощи нарежь, упаковки открой и все разложи по тарелкам, а тарелки вон там!». И добавляет: