Орк,захотевший странного.
Его звали Рагонтар.Он был первым во втором выводке своей матери,любимой жены вождя Дрогара.
Когда орда пошла в очередной налет на земли людей,Дрогар взял всех пятерых сыновей с собой.
В ущелье Дарвана орда попала в засаду.Когда камни перестали катиться с круч на зеленое месиво тел,ставших кровавыми,ополченцы,приведенные баронами графа Норвика с кличем поскакали по камням чтобы дорезать раненных.
Рагонтар оказался погребен под телами братьев.Камень сломал его правую ногу и от боли он потерял сознание.Его приняли за мертвеца.
На следующий день он выполз из под трупов на белый свет,прямо перед копытами жеребца барона Людвика Эскера.
Опытный жеребец захрапел и оскалился.Лошади рыцарей не боялись орков.Они умели их рвать зубами на скаку.
-Это что еще за недобиток?
-Сейчас,милорд!-сквайр выхватил меч.
-Пока не надо,Горд.-остановил вассала барон.
Эскер с утра маялся от головной боли,после вчерашней пьянки в честь победы и выехал чтобы освежить на ветру больную голову.
-Эй,орк! Как имя?
-Рагонтар....
-Ты кто?
-Я сын Дрогара...
-Мелкий какой-то.Совсем пацан...Вяжи его Горд.Отвезу моему парню подарок! Пусть посмотрит на живого орка!
Маг-врачеватель залечил Рагонтару ногу и на аркане его привели в замок Эскера в пяти днях пути от места бойни.
В замке,во дворе его засунули в железную клетку.Простолюдины норовили проходя мимо ткнуть палкой или кинуть комок грязи.Рагонтар рычал в ответ,обнажая длинные клыки в восторгу людей.
Неожиданное дело,но пленный орк не вызвал интереса у сына барона,зато его дочь- двенадцатилетняя Эльза,наоборот очень жалела пленника.Приходила к нему с объедками со стола и рассказами о своих переживаниях.Несчастный,худой и зеленой как кочерыжка,орк не вызывыал у дочери барона страха.Жалость …жалость великое чувство!
Когда захолодали ночи из охотничьей залы пропала старая шкура зубра,которого барон Эскер добыл еще подростком.
Шкура обнаружилась в клетке орка.Рагонтар сделал из неекуртку.Обычную,орочью.
Барон спустился во двор,посмотрел на утеплившегося пленника.
-Кто тебе принес шкуру?
Пленник молчал,набычась.
-Не кормить его ,пока не признается,кто вор!
Уже за обедом Эльза призналась в воровстве.Ее лишили сладкого на десерт и отправили на ночную молитву в часовню замка,замаливать грех.
-У нее добрая душа,муж мой.Не будь так строг!-взмолилась баронесса.Но барон остался неприклонен.
Рано утром Эльза вышла из часовни и растирая через юбку колени,дохромала до клетки.
-Раго,почему ты не сказал про меня?
Орк прижался к решетке зеленым лицом.Большие ,карие глаза,почти человеческие…
-Я помню добро,маленькая госпожа.Предавать нехорошо.
-Предавать? Разве можно предать врага?
-А разве ты враг?
Орк протянул руку межу прутьями.На ладони у него лежала куколка,сплетенная из соломы подстилки.Маленькая,ладная,в платьице,с косичками.
И внезапно Эльза узнала в куколке себя.
Она ахнула,прикрыв рот ладонью.
-Это колдовство!?
-Это подарок тебе.
Орк криво улыбнулся.
Эльза осторожно взяла куколку с ладони орка и спрятала в карман передника.
-Хочешь есть?
Раго вздохнул печально.
-Я всегда хочу….Но я умею терпеть.
Эльза немедленно побежала на кухню, чтобы раздобыть хоть что-нибудь. Вернувшись через час с краюхой черствого хлеба и обрезком солонины, она проскользнула к клетке мимо спящего у ворот стражника.
— Возьми! — прошептала она, протискивая еду сквозь прутья. — Потом принесу ещё.
Рагонтар жадно схватил хлеб, не проронив ни звука. Он ел медленно, смакуя каждый кусок, а его большие карие глаза не отрывались от маленькой хозяйки.
Эльза вытащила из кармана куколку и снова посмотрела на орка.
— Как ты это сделал? Как она так похожа на меня? Это просто солома...
Орк, проглотив последний кусок, тщательно облизал длинные клыки, а затем провел своим толстым пальцем по лицу куклы, осторожно, словно боясь повредить.
— Когда ты приходишь, я смотрю. Я запоминаю изгиб твоего плеча, как ты держишь голову, как ложатся складки на твое платье, когда ты стоишь. — Его голос был низким и хриплым, но звучал при этом удивительно сосредоточенно. — Большинство орков видят в человеке только мясо, что нужно разорвать. Или золото, что нужно украсть. Я вижу... форму.
Он тяжело оперся о прутья, и его глаза, темные и задумчивые, уставились на стену замка.
— Мой отец, Дрогар, называл это «странной хвостью». Он считал, что это болезнь, проклятие, что делает из орка бабу. Я должен был рвать глотки и махать мечом. Но когда я был маленьким, я прятался от тренировок и вырезал из кости маленьких зверей, а из речных камней делал гладкие, похожие на капли, фигурки.
— Ты... хочешь создавать? — прошептала Эльза.
— Я хочу, чтобы то, что я вижу, стало... настоящим, но другим. Сделанным моими руками. Чтобы оно было красивым, маленькая госпожа. — Рагонтар посмотрел на нее с такой искренней, чуждой для его вида тоской, что Эльза вздрогнула. — Я хочу быть не тем, кто рушит, а тем, кто строит. Это моя странная, проклятая орчья жажда. И она голоднее, чем голод по мясу.
Прошел год, полный холодных ночей и тихих разговоров. За этот год Рагонтар узнал человеческий язык лучше, чем большинство солдат барона, и обрел нечто более странное, чем дар скульптора. Он понял, что его душа, запертая в зеленом теле, жаждет не просто создавать, а стать человеком. Это желание породило в нем другую, еще более проклятую страсть: он полюбил Эльзу.
Она была уже не просто двенадцатилетним ребенком, а девочкой-подростком, чьи глаза видели в нем не чудовище, а раненого друга.
Однажды, на рассвете осени, барон Людвик Эскер уехал на войну, забрав с собой половину гарнизона. Замок опустел, оставшись под управлением баронессы, погруженной в тревоги.
Эльза, которой теперь было одиннадцать, пришла к клетке не с едой, а с тяжелым, стальным ключом в дрожащей руке.
— Он... он уехал на юг, надолго. Сейчас твой шанс, Раго. Они не будут искать тебя, пока отец не вернется.
Ключ со скрежетом повернулся в замке, и тяжелая железная дверь отворилась. Рагонтар, высокий, мощный и дикий, впервые за год вышел на свободу. Он не сделал ни шагу к воротам.
Он повернулся к Эльзе, и его обычно задумчивые, карие глаза горели лихорадочным, нечеловеческим огнем.
— Зачем мне свобода? Без наших встреч и бесед я просто умру на воле. Я вернусь к оркам, стану тем, кем был, а моя душа сгниет, потому что она уже не орочья, она... твоя.
Эльза вспыхнула, как заря. Для нее, воспитанной на рыцарских романах, это было слишком близко к запретной, болезненной любви.
— Не говори так! — прошептала она, отводя взгляд, полная смущения и страха перед чудовищным смыслом его слов. — Возвращайся в свое племя, Раго, и будь счастлив. Ты должен выжить.
Орк сжал свою огромную руку в кулак, его клыки заскрипели. Он взглянул на ее светлое личико, на куколку в ее кармане, на серые стены, которые стали для него домом, и повернулся к свободе.
Его тяжелые шаги отдавались эхом по мощеному двору. Он пересек мост и свернул в лес, двигаясь на северо-запад, к землям орков.
Эльза долго смотрела ему вслед, пока зеленая фигура не растворилась в предрассветном тумане, унося с собой ее тайну, ее страх и ее первое разбитое сердце. Она осталась одна на холодном дворе, с чувством вины, которое могло расти годами.
Рагонтар вернулся в свои горы и леса, но все вокруг было чужим. Орочья орда, с ее запахом гниющего мяса, громким ревом и бесконечными драками, теперь казалась ему грязным, бессмысленным хаосом. Он сторонился забав, драк и пьянства. Он не ходил на охоту со всеми, потому что чувствовал отвращение к свежей крови. Его соплеменники, все еще оплакивающие потери в ущелье Дарвана, сперва сочли его пережившим шок, но вскоре поняли: он не просто другой, он — сломан.
«Слишком тощий», «бледный, как гумус», «человечий дух в нем сидит», — шептались орки.
Вскоре новый вождь племени, Кровоглот, сын бывшего врага его отца, прямо сказал Рагонтару:
— Уходи, Сын-Тени. Ты не орел, ты ворона, которая клюет зерна. Ты делаешь наш народ слабым.
Рагонтар не спорил. Он взял только куртку из шкуры зубра, подарок Эльзы, и ушел. Он поселился в пещере на склоне самой высокой горы, где никто из орков не хотел жить из-за холодного ветра.
Он развел на небольшой террасе перед пещерой огород. Тыквы, стручковая фасоль, дикий лук — он кормился только плодами земли, которая отвечала на его заботу. Постепенно он похудел, его дикие, мощные мышцы стали более вытянутыми, а кожа, лишенная постоянного притока крови и мяса, стала светлее, приобретя тусклый, землистый оттенок. Он перестал быть зеленым.
Часто, прислонившись спиной к теплому камню у входа в пещеру, он вырезал из дерева ножом фигурки людей, орков, зверей. В отличие от примитивных орочьих тотемов, его работы были тонкими, изящными, полными грустной красоты. Он грелся на солнце и, по-человечески щурясь, любовался природой, которую орки видели лишь как источник добычи.
Но сердце его тосковало по Эльзе. Каждая вырезанная им фигурка женщины неизменно приобретала знакомый изгиб шеи, тот самый взгляд карих глаз, что он запомнил за год плена. Он вырезал её смех, её печаль, её страх.
Спустя полгода уединенной жизни, Рагонтар создал свою последнюю работу. Это была фигурка Эльзы, вырезанная из корня дикой березы, в полный рост. Она была идеальна. Рагонтар смотрел на неё, чувствуя, как его сердце разрывается от тоски, и прошептал ей, будто живой:
— Ты должна была оставить меня в клетке, маленькая госпожа. Там я был ближе к тебе.
С этим словом, которое было одновременно проклятием и молитвой, Рагонтар замер. Фигурка девушки, лежавшая на его коленях, засияла тусклым, лунным светом, а затем, словно отвечая на его жажду, начала издавать звуки. Это был тихий, почти неслышный плач, который мог принадлежать только маленькой девочке.
И внезапно, Рагонтар понял, что его странная жажда, его искусство и его любовь, сотворили не просто фигурку, а нечто живое, что хранит в себе часть души Эльзы. Он, орк, захотевший стать человеком, создал проклятый талисман из своей тоски.
Прошло несколько лет. Четыре зимы сменились четырьмя веснами с тех пор, как Рагонтар стал отшельником. Он все так же жил в пещере, его огород разросся и давал богатый урожай. Фигурка Эльзы теперь всегда стояла на его каменном столе, окутанная слоем нечеловеческого тепла, а плач из нее больше не раздавался — только иногда он слышал тихий, едва уловимый вздох.
Однажды осенью, когда леса вокруг его горы вспыхнули желтым и багровым, Рагонтар сидел у пещеры, любуясь осенними красками. Внезапно гармонию нарушили визг и крики, доносившиеся со склона.
Он поспешил на звуки, схватив свой длинный, когда-то орочий, а теперь уже чисто ремесленный нож. Крики привели его к узкому расщелину, где три молодых, злобных орчихи пытались сбросить в ущелье четвертую. Жертва была худая и грязная, явно неспособная дать отпор, она только тихо скулила, цепляясь когтями за корни на самом краю. Орчихи хохотали, наслаждаясь своей жестокой силой.
Рагонтар издал низкий, гортанный рык. В своем плаще из шкуры зубра, с давно отросшими волосами и тонкими, хотя и широкими, чертами лица, он был большим и опасным. Он не был похож на орка — он был похож на хищника, который вышел из тени.
Орчихи завизжали и с паникой убежали, испугавшись не его силы, а его отчужденности.
Рагонтар осторожно подошел к краю и протянул руку к жертве. Он помог ей, вытащив из расщелины на твердый край. Это была худенькая орчиха-подросток, грязная, с синяками, но в ее запавших глазах был самый большой шок: они были чистого, невозможного для орков, голубого цвета.
— Убей меня, только быстро... — попросила она хриплым шепотом, не видя смысла в своем спасении.
Рагонтар опустил свой нож.
— Я тебя спас не для убийства. Идем. У меня в пещере тепло и есть еда.
Орчиха, пораженная его словами, лишь неуверенно кивнула. Она, как и он, была "странной хвостью", чужой среди своих.