Ошейник мертвеца

Жестокость порождает жестокость. Каждое страдание, причинённое беззащитному существу, возвращается сторицей. Ибо есть в мире справедливость, которая не знает пощады — она слепа к раскаянию и глуха к мольбам. И когда человек переступает черту, отделяющую его от зверя, он обнаруживает, что по ту сторону его уже ждут.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Последний день Рекса

Рекс умер в четверг, под дождём, на цепи во дворе.

Виктор Громов даже не сразу заметил. Вышел покурить в полдень, глянул на собачью будку — пёс лежал на боку, вытянувшись, морда в луже. Виктор затянулся, подошёл ближе. Прикоснулся носком ботинка к рёбрам — не дышит.

— Ну вот и всё, — равнодушно сказал он в пустоту.

Двенадцать лет Рекс прожил в этом дворе. Двенадцать лет на цепи длиной в полтора метра. Двенадцать лет побоев за пролитую воду, за лай по ночам, за то, что смотрел не так. Виктор не считал себя жестоким — он просто держал животное в узде. Пёс должен знать хозяина. Пёс должен бояться.

И Рекс боялся. Вздрагивал от шагов, поджимал хвост, ел, только когда Виктор уходил в дом. Последний год он почти не лаял — только скулил иногда, тихо, почти неслышно, словно извинялся за то, что ещё жив.

А теперь и это кончилось.

Виктор стащил труп в дальний угол двора, накрыл старым брезентом. Закопает потом, когда дождь кончится. Или не закопает — пусть лежит, мусоровоз заберёт.

В тот вечер он впервые за много лет лёг спать без звука собачьей цепи за окном. В доме стояла абсолютная тишина.

Слишком абсолютная.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Звуки

Первую ночь Виктор проспал как убитый.

Вторую — проснулся в три часа ночи от странного ощущения. Словно кто-то смотрел на него. Он открыл глаза, огляделся — комната пуста, дверь закрыта, окно тоже. Только дождь стучал по стеклу.

Виктор повернулся на другой бок, снова закрыл глаза.

И тут услышал.

Тихий, жалобный лай где-то вдалеке.

Сердце его ёкнуло. Он застыл, вслушиваясь. Лай повторился — негромкий, надломленный, как будто собака звала на помощь из-под земли. Виктор сел на кровати, включил ночник. Лай прекратился.

— Соседская псина, — пробормотал он, хотя знал, что у соседей собак нет.

Он лёг обратно. Выключил свет.

Лай начался снова. Теперь ближе. Словно собака бродила по двору, скребла когтями в дверь, царапала дерево будки. Виктор слышал, как цепь звенит в темноте — знакомый металлический звон, которого не должно было быть, потому что Рекс мёртв, а цепь Виктор снял и бросил в сарай.

Звяк. Звяк. Звяк.

Шаги по двору — тяжёлые, неровные.

Скрип будки.

Хриплое дыхание под окном.

Виктор вскочил, распахнул окно, выглянул во двор. Темнота. Пустота. Только брезент на куче мусора в углу шевелился на ветру.

— Чёрт... — выдохнул он, закрывая окно.

Лай прекратился.

До утра больше ничего не происходило. Виктор лежал с открытыми глазами, слушал тишину и убеждал себя, что это просто нервы. Стресс. Усталость.

Но когда рассвет забрезжил в окне, он всё ещё не мог отделаться от ощущения, что кто-то стоял под его дверью всю ночь и ждал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Ошейник

На третью ночь Виктор принял снотворное.

Не помогло.

Он провалился в сон быстро и глубоко — и сразу же оказался в кошмаре.

Он стоял на четвереньках во дворе, на том самом месте, где была будка Рекса. Шея его горела — что-то сдавливало горло, врезалось в кожу. Ошейник. Тяжёлый кожаный ошейник, намокший от дождя, пропитанный запахом псины и крови.

Он попытался снять его, но руки не слушались — вместо пальцев были лапы, когти скребли по коже, не находя застёжки.

Кто-то дёрнул цепь.

Виктор упал на бок, задыхаясь. Ошейник сжимался, врезался в шею, перекрывал дыхание. Он видел перед собой чей-то силуэт — огромный, тёмный, безликий. Силуэт наклонился, схватил цепь обеими руками и начал тянуть.

Медленно. Методично. Без злобы — просто тянул, сжимая металлическую петлю на горле.

Виктор хрипел, царапал землю когтями, извивался, пытаясь вырваться. Лёгкие горели. В глазах плыли красные круги. Он слышал, как хрустят хрящи в горле, как лопаются сосуды.

И вдруг — узнал силуэт.

Это был он сам.

Виктор смотрел на собственное лицо — равнодушное, холодное, безразличное к хрипу и конвульсиям.

— Тихо, — сказал его двойник. — Хороший мальчик. Тихо.

И продолжил тянуть.

***

Виктор проснулся, захлёбываясь воздухом. Горло саднило, словно его действительно душили. Он схватился за шею, ощупывая кожу — там было мокро.

Пот. Просто пот.

Он встал, пошатываясь, дошёл до ванной, включил свет над зеркалом.

И замер.

На шее, опоясывая горло ровной красной линией, виднелся след. Глубокий, воспалённый, как от слишком туго затянутого ремня.

Как от ошейника.

Виктор коснулся следа пальцами — кожа горела. Он провёл ладонью по шее — полоса огибала горло идеально ровно, без разрывов. Такой след не мог оставить сон.

— Я во сне... — начал он, глядя на своё отражение. — Я сам себя задушил во сне...

Но он знал, что это неправда.

Он смотрел на красную линию на своей шее и видел другую шею — собачью, с истёртой шерстью и старыми шрамами от слишком тяжёлой цепи.

Тихо, Рекс. Хороший мальчик.

Виктор отшатнулся от зеркала и вышел из ванной.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Гость

На четвёртую ночь Виктор не собирался спать.

Он сидел на кухне, пил крепкий кофе, включил все лампы в доме. Окна закрыты, двери заперты. Телевизор работает на полную громкость, заглушая любые посторонние звуки.

Два часа ночи. Три. Четыре.

Ничего не происходит.

Виктор начал дремать прямо за столом, голова клонилась на грудь. Он встряхнулся, потёр лицо ладонями. Ещё кофе. Нужно продержаться до рассвета.

В четыре тридцать раздался звук.