Вика
Я сладко потянулась, ощущая, как под воздушным одеялом приятно ноют мышцы. Солнечные зайчики плясали на стене, и я с наслаждением погрузилась в тепло постели, кутаясь в одеяло, которое всё ещё пахло им — его шампунем, его теплом и чего-то неуловимо родного.
Ммм… Непередаваемое блаженство — знать, что все утро в твоем распоряжении, и можно просто растворяться в этой мягкости. Ладонь невольно потянулась к холодной простыне на его месте… Кирилл уже ушел.
Точнее, Кирилл Андреевич. Не просто босс, а человек, чей образ врезался в сердце с первого взгляда и навсегда остался там. Помню, как впервые увидела его по местному телевидению — он говорил о строительстве нового завода в Казани, и от его уверенной улыбки, от твердого взгляда у меня перехватило дыхание.
Это был уже пятый его проект, но для меня он стал судьбоносным. Выходец из Казани, честный до резкости, прямолинейный… и невероятно любящий. Боже, как он умеет любить! Его ухаживания напоминали изысканный, но неотвратимый штурм — цветы, появлявшиеся точно в нужный момент, тихие ужины при свечах после трудного дня, его настойчивое, но такое бережное внимание. Он пришел, увидел и победил. А я сдалась без единого выстрела, с превеликим, трепетным удовольствием.
Он — воплощение трудоголика. Сейчас на часах едва семь, а его уже нет рядом. На рассвете он разбудил меня нежным поцелуем в плечо, прошептав, чтобы я никуда не торопилась. Вчера мы с юристами засиделись допоздна, готовя пакет документов для важнейшего тендера. Кажется, мы успели… и я чувствую — победа будет за нами.
С наслаждением потянувшись, я соскользнула с кровати. Тело приятно ломило, и каждый мускул напоминал о страстной, насыщенной ночи. Кирилл — неутомимый, изобретательный любовник, способный свести с ума одним прикосновением. Рядом с ним я чувствую себя желанной, любимой… бесконечно счастливой. Он называет меня своим талисманом, своей Викторией. И, засыпая в его крепких объятиях, я тону в его шепоте: «Мы с тобой горы свернем, ты — моя победа».
Накинув шелковый халат, я босиком вышла в гостиную. Воздух был напоен ароматом свежесваренного кофе — это Лена, помощница по дому, уже начала свои хлопоты. Она появилась в жизни Кирилла задолго до меня, и ее подчеркнутая вежливость в мою сторону всегда имела легкий, едва уловимый оттенок отстраненности. Мы поздоровались, и я выпила свой утренний стакан воды, чувствуя, как живительная прохлада разливается по телу. Переодевшись в удобную спортивную форму, я вышла на пробежку.
Весна вступала в свои права, наполняя воздух пьянящим, густым ароматом сирени. Легко перебирая ногами, я бежала по дорожкам уютного парка, что раскинулся рядом с нашим домом. В наушниках звучала любимая ZAZ «Je veux» — эта песня стала саундтреком нашей первой поездки во Францию, моего первого путешествия за границу с Кириллом. Если бы мне когда-нибудь пришлось выбирать, куда уехать навсегда, я бы, не задумываясь, выбрала страну мушкетеров, восхитительных гужеров и чарующих мелодий.
Вернувшись домой, я с наслаждением пригубила горячее какао — мою слабость с детства, мой личный эликсир счастья. Позавтракав рисовой кашей с курагой, которую приготовила Лена, я собралась на работу.
За рулем своей юркой «японки» — подарка Кирилла — я летела по оживленным улицам, подпевая знакомой мелодии. На светофоре рядом притормозил черный Land Cruiser. Парень за рулем, поймав мой взгляд, улыбнулся и одобрительно показал большой палец. Я улыбнулась в ответ — а почему бы и нет? Утренний макияж удачно подчеркнул выразительность моих светло-карих глаз, темные волосы лежали идеальной волной, а на сердце была такая легкость, что хотелось парить.
Вскоре я уже парковалась у подножия сверкающей башни Москва-Сити. Лифт, словно стрела, взметнул меня на двадцать пятый этаж. Войдя в приемную, я первым делом подошла к фикусу Абиджан — моему зеленому «дитю», которое я вырастила из маленького ростка с самого первого дня здесь, полтора года назад. Он, как и я, прошел долгий путь, чтобы в итоге оказаться рядом с Кириллом.
«Виктория, зайди», — раздался в динамике его сдержанный, но такой родной голос.
Сбросив легкий плащ и схватив любимый блокнот, я подошла к массивной дубовой двери его кабинета. Несмотря на всю нашу близость, я четко знала: работу нужно делать безупречно и никогда не подводить своего мужчину. Тем более того, кто через месяц станет моим мужем.
Перед глазами проплыло воспоминание о том, как он сделал предложение… Мы встречали Новый год на Мальдивах. Наш столик стоял прямо на песке, у самой кромки прибоя, закат окрашивал небо в багрянец, а в бокале с шампанским я нашла кольцо с сияющим сапфиром. «Выходи за меня», — просто сказал он. И ему не нужны были слова — он и так читал безоговорочный «да» в моих глазах.
Сейчас, расправив складки на юбке-карандаш и с игривой улыбкой на губах, я взялась за ручку. Но едва я шагнула в кабинет, меня будто окатило ледяной водой из ведра. Все мое утреннее тепло, радость и легкость разбились о внезапно нахлынувшую реальность. Я замерла на пороге, не в силах сделать ни шага, ощущая, как земля уходит из-под ног.
Вика
Дверь захлопнулась за мной с тихим, зловещим щелчком, отсекая мир, где царило утреннее солнце и запах свежего какао. То, во что я уперлась взглядом, было иным измерением — стерильным и ледяным. Воздух в кабинете был густым и тяжелым, отравленным молчаливым осуждением. Пять пар глаз, помимо горящего взора Кирилла, впились в меня, и в них не было ни тени былой любезности — лишь выверенная до миллиметра строгость и безразличная, всесокрушающая холодность.
Во главе огромного дубового стола, под безжалостным светом хрустальной люстры, сидели его замы и юристы. Их застывшие позы, сжатые до побеления губы были настолько напряжены, что пространство между нами звенело, как натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения.
Я застыла на пороге, парализованная. В висках стучало, сердце бешено колотилось где-то в горле, пытаясь вырваться наружу. Это был не просто испуг — это было животное, первобытное чувство опасности, предвещающее неминуемую беду.
Кирилл был холоден, как обсидиан, и так же смертельно опасен. Его лицо, обычно такое живое и выразительное, превратилось в непроницаемую каменную маску, сквозь которую пробивался лишь ледяной огонь в глазах. Он резко поднялся, и каждый его шаг по глянцевому полу отдавался в оглушительной тишине гулким приговором. Он приблизился вплотную, и его дыхание — горячее, прерывистое — обожгло мою кожу.
— Дрянь! — это слово сорвалось с его губ не криком, а сдавленным, хриплым шепотом, полным такого презрения, что у меня по спине пробежали мурашки. — Как ты могла?!
В следующее мгновение в моё лицо полетели бумаги. Белые листы, испещрённые цифрами, незнакомым текстом, фотографиями, больно хлестнули по коже, осыпаясь на пол в сюрреалистичном медленном танце.
Я стояла, глупо хлопая ресницами, пытаясь поймать хоть одну мысль в этом внезапно обрушившемся хаосе. Мозг отказывался верить, цепляясь за обрывки утренних воспоминаний: его нежный поцелуй, шепот ночью «ты моя победа»… Все это рассыпалось в прах.
— Что с тобой? — выдохнула я, и мой собственный голос прозвучал слабо и жалко, голос испуганного ребенка.
— А ты будто бы не знаешь! — он швырнул эти слова с такой яростной ненавистью, что я инстинктивно отпрянула, наткнувшись спиной на косяк двери.
— Нет, — мой голос сломался, и я почувствовала как по щекам уже текут предательские слезы.
— Решила поиграть в саму невинность? — с сарказмом, который резал как нож, выплюнул он.
— Кирилл… Я не понимаю тебя! — слезы текли уже ручьями, солеными и обжигающими, смешиваясь с тушью. — Что я сделала? Почему ты так со мной?
— Ну, раз у тебя амнезия, я напомню… Волков победил в конкурсе. Благодаря тебе. Браво! — он глухо, беззвучно рассмеялся, и этот звук был страшнее любого крика. — Ты здорово запудрила мне мозги… Я тебе верил! Слепо верил! А ты… за моей спиной снюхалась с Волковым! Сука.
Мир перевернулся с ног на голову. Слова «Волков», «конкурс», «снюхалась» гулко отдавались в пустоте моего сознания, не находя ни отзвука, ни смысла. Я знала этого человека — безжалостного конкурента, тень, преследующую Кирилла. Значит, контракт ушел к нему. Ведь сегодня утром должны были объявить результаты…
— Кирилл… послушай, я ничего не делала! И с Волковым у меня ничего нет! — голос мой дрожал, переходя в истеричный шепот. — Я люблю тебя! Поверь мне!
— Вон! Пошла! — его лицо, искаженное нечеловеческой яростью, пугало до оцепенения. Я никогда не видела его таким — казалось, еще секунда, и он разорвет меня в клочья. — Или уйдешь сама, или тебя выволокут отсюда.
— Я никуда не уйду! — взмолилась я, и мне было плевать на окружающих, на эти холодные, оценивающие взгляды, на мое унижение. Это была агония, публичная казнь. — Я ни в чем не виновата! Прошу, опомнись! Поверь мне!
Слезы заливали все лицо, стекали за воротник блузки, оставляя на коже липкие, холодные дорожки. Как он мог? После всего, что было между нами? После тех ночей, тех доверительных разговоров, того кольца… Мы были единым целым!
— Я так тебе доверял… — его голос внезапно сорвался, и в нем прозвучала пронзительная, леденящая душу горечь. В его глазах, на миг, мелькнуло нечто сломленное, уязвимое. — Так доверял…
Он резко, почти механически развернулся и подошел к переговорному устройству.
— Седов, в кабинет, — прозвучала бесстрастная команда, приговор.
В динамике послышался хриплый голос и короткое: «Есть».
Мое сердце упало в пятки. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, дверь распахнулась, и в кабинет вошел Седов. Этот здоровяк с лицом бульдога, на котором я никогда не видела и тени эмоций, кроме вечной угрюмой готовности к действию. Его пальцы, железные тиски, впились в мой локоть.