Осколки истины - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Рудианова Анна (самиздат)

ГЛАВА 1. Отражения в лужах

Дисклеймер

Книга не рекомендуется к просмотру лицам, не достигшим возраста 16 лет или со слабой психикой.

Данная книга содержит в себе сцены убийств, насилия и курения. А также возможны случаи использования ненормативной лексики в речи героев книги.

Все персонажи и описываемые в книге события являются вымышленными. Любое совпадение с реальными людьми или событиями, является случайностью.

Мнение автора, может не совпадать с вашим и общепринятым и не обязывает вас его принимать.

Если Вы остаётесь здесь, и продолжаете читать книгу, то несёте полную ответственность за свои действия.

Приятного чтения.

***

ГЛАВА 1. Отражения в лужах

Словно в зеркале страшной ночи

И беснуется и не хочет

Узнавать себя человек,

А по набережной легендарной

Приближался не календарный -

Настоящий Двадцатый Век.

А. Ахматова

16 апреля 1920.

Российская империя, Петроград.

Екатерина Михайловна

В огромной луже перед Аничковым мостом отразился озирающийся молодой человек, прошедший тут секунду назад. Он вытащил кошелёк из корзины молодой девушки, глазевшей по сторонам, спрятал в полу своего пальто, обогнал жертву и даже приподнял кепи, желая ей "доброго утра". Можно было бы кинуться вперёд, за ним, предупредить ограбленную, вернуть украденное, но Катерина лишь ускорила шаг. А отражение тут же смылось, сбитое ногой спешащего прохожего.

Блеклое солнце в проталинах серого мутного неба навевало тоску и уныние. Не улучшило настроение ни то, что впереди ждали два дня, свободных от службы, ни то, что весна потихоньку всё же вступала в свои права.

Шагая по Невскому проспекту – главной магистрали столицы, Катя рассуждала о том, не попроситься ли ей обратно, на прежнее место работы – в ломбард на Литейном. Но мысль не успела оформиться в решение – девушка дошла до парадной конторы, за дверью которой монументально возвышалась Серафима Ивановна, главный архивариус и цербер всея конторы. Была она женщиной злобной, желчной, несчастной по сути своей; старой девой, верой и правдой служившей потомкам великого ювелира Фридриха Маберже уже сорок лет.

– Вы сегодня вовремя, голубушка, – поджав тонкие бескровные губы, отвесила хмуро вместо приветствия.

За пять минут до восьми утра каждый рабочий день Серафима Ивановна занимала свой пост в дверях, запоминая опоздавших, чтобы в последующем донести эту информацию начальнику – педантичному потомственному немцу Густаву Маберже, старшему внуку великого Фридриха. Чтобы запоминать всех нарушителей порядка, ей не требовались ни перо, ни бумага. Женщина обладала потрясающей памятью и феноменальной въедливостью, благодаря чему и стала неизменным и незаменимым архивариусом конторы. Она безошибочно помнила все изделия, вышедшие из-под рук умелых мастеров ювелирного дела, расходы материалов и фамилии поставщиков драгоценных камней. Все то, что скрупулёзно и подробно записывалось в специальные ведомости, книги и сводки, хранилось в голове Серафимы на протяжении всех её бездарно прожитых лет.

– Доброе утро, – поприветствовала Катя всех сослуживцев, проходя внутрь.

В ювелирной конторе Фридриха Маберже девушка служила всего второй год. Вначале по протекции своего дядюшки была определена в ломбард, где принимала на оценку золотые и серебряные украшения, которые приносят под залог горожане, оказавшиеся в стеснённых финансовых условиях. Чаще всего это были совсем уж отчаявшиеся люди: вдовы, сдающие обручальные кольца, бедные девицы, закладывающие серьги, оставшиеся от родителей, студенты, несущие последнее, что можно заложить – бабушкину брошь или портсигар деда. По началу Катерине с её сердобольностью и жалостливостью было трудно, она искренне надеялась, что положение дел посетителей выправится, и они выкупят сданные вещи обратно. Но проходило время, практически никто не возвращался за кольцами, серьгами и серебряными подсвечниками. Девушка тоже стала спокойнее относиться к потоку скорби и печали, который проходил через её руки в течение рабочего дня, чужие беды уже почти не задевали душу.

После полугода хорошей работы Катю повысили в должности до помощницы ювелира. В её обязанности входили сортировка изделий, передаваемых на лом, разбор изделий на составные части: золото шло на переплавку, драгоценные и полудрагоценные камни передавали в другой цех резчикам.

А аккурат после Рождества Христова перевели Катю в главную контору на Невском проспекте. Теперь в её обязанности входило обслуживание покупателей, которые лично или через поверенных оформляли сделки по приобретению ювелирных изделий

Драгоценности Фридриха Маберже знали и любили в столице вот уже несколько десятков лет. Основатель фирмы Фридрих Маберже получил звание Поставщика двора Его Императорского Величества, право ставить личный именной оттиск на изделиях, выстроил разветвленную сеть ломбардов и магазинов, оставил потомкам – сыновьям и внукам, прибыльную деятельность. Под управлением сыновей контора расцветала, а некоторые мастера-ювелиры получили высочайшее право ставить свои именные оттиски-штампы рядом со штампом Ф.М. Внуки Карла тоже не посрамили великую фамилию и неоднократно радовали семью императора изделиями своих мастеров и подмастерий.

ГЛАВА 2. Отражения в зеркале

Он злобен, но не злобой святотатца,

И нежен цвет его атласной кожи.

Он может улыбаться и смеяться,

Но плакать… плакать больше он не может.

Н. Гумилёв

18 апреля 1920.

Екатерина Михайловна Жемчугова.

Воскресный выходной накрылся медным тазом, декорированным Маберже, когда посыльный принес на квартиру к Екатерине записку от управляющего с просьбой (читай с требованием) выйти завтра и заменить заболевшую работницу! Идти на работу Кате не хотелось отчаянно, но ослушаться управляющего не посмела, уж очень хорошая была оплата в конторе при вполне комфортных условиях труда, не считая, разумеется, Серафимы. Но тут уж приходится с чем-то мириться.

Отстояв заутренюю в церкви на Сенной, Катя быстро дошла до конторы и даже не опоздала, чем все же заслужила царственный кивок Цербера.

После обеда, когда обычно, в зале наблюдался приток посетителей, Катя отметила высокого мужчину военной выправки, который с видом важным и очень серьезным разговаривал с Серафимой Ивановной. Перехватив строгий взгляд главного архивариуса, направленный прямо на неё, девушка выпрямилась за прилавком и заученно улыбнулась.

– Екатерина, – голос Серафимы мог заморозить плевок на лету, – ответь на вопросы господина сыщика. Другие сейчас все заняты.

Катя послушно кивнула, продолжая сиять приклеенной улыбкой. За последние месяцы работы в конторе девушка успела пообвыкнуться и примириться к заносчивости и снобизму высокопоставленных и богатых клиентов. Но вот со следователями ей ещё не доводилось иметь дело.

Мужчина был монументален, высок и широк в плечах. Грубые черты лица, пронзительный взгляд из-под смоляных бровей, гладко выбритый подбородок – внушительный, но в целом обыкновенный господин, коих в городе великое множество.

– Вам знакома вот эта вещица? – мужчина, внимательно рассматривая Катю, выложил небольшое карманное зеркальце в изящной серебряной оправе с растительным орнаментом по контуру.

– Да, вроде. Вспомнила, – растерянно произнесла Катя, взяв в руки зеркальце, посмотрела в отражение.

То, что Катя там увидела, заставило её задержать дыхание и рассеянно моргнуть. Занесенный нож, похожий на тот, что в отражении кольца из ломбарда, молодую девушку, кровь, много крови и мужчина в чёрном сюртуке.

Катя выронила зеркальце и убрала руки под прилавок. На самом деле на зеркале не было ни капли крови, но Катя так явственно видела её в отражении, что наяву чувствовала запах смерти. Она узнала убитую, несколько дней назад она разговаривала с ней и улыбалась ей как любому другому покупателю.

– Вспомнила… – Катя попыталась взять себя в руки, понять, что сказал мужчина про дактилоскопию, и сдаваясь, произнесла: – Зеркало купила несколько дней назад её сиятельство княжна Белозерская. Если нужна цена и дата покупки, то мне надо свериться с документами, – девушка посмотрела на мужчину напротив, натолкнувшись на рентгеновский взгляд синих глаз.

Мужчина молча кивнул, а Кате показалось, что его большой нос втянул воздух бесшумно, но очень угрожающе.

Пролистав большую тетрадь с записями, Катя уже увереннее отчиталась перед следователем:

– Девятого апреля её сиятельство Мария Павловна лично посетила нашу контору и приобрела серебряное карманное зеркало работы мастера Ивана Кротова. Это был подарок её жениха к празднику светлой Пасхи. Княжна является нашей постоянной покупательницей и заказчицей индивидуальных ювелирных изделий. Так же того дня она обсудила с мастером и господином Густавом сроки изготовления её свадебного гарнитура, который будет готов аккурат к свадьбе княжны.

Господин следователь, который надо сказать, так и не представился, важно кивнул, всё так же принюхиваясь, и, задав пару вопросов про стоимость зеркальца и вариантов копий, удалился.

Катя, сохраняя невозмутимость на рабочем месте, в душе металась. Видение в кольце её напугало. Занесенный нож, чёрный силуэт. Но в силу того, что дар свой она не развивала, Катя смогла себя убедить, что ей привиделось отражение в кольце. Мало ли в чьих руках то кольцо гуляло. Сейчас же в зеркале явственно видела убийство, и судя по каплям крови, которые так напугали девушку, убийство зверское. И она могла бы помочь следователю, описав свои видения, но от страха быть разоблачённой, смалодушничала и смолчала.

***

18 апреля 1920.

Лев Георгиевич.

Ну конечно, никто ничего не слышал! Ну конечно, никто ничего не видел. В доме три этажа меблированных комнат, в которых обитают десять человек с атрофировавшимися ушами и неизлечимой болезнью глаз! И никто не соврал. В коим-то веке, свидетели все как на подбор чисты, невинны (в отношении убитой девушки, глубже Лев Георгиевич рыть опасался). И рады бы помочь, но нечем.

Как так?!

ГЛАВА 3. Отражения в личном деле

Идет по луговинам лития.

Таинственная книга бытия

Российского — где судьбы мира скрыты —

Дочитана и наглухо закрыта.

М.Цветаева

В ночь на 25 октября 1917 года, когда Керенский покинул Зимний дворец, переодевшись в женское платье, защищать Временное правительство остались женщины. 137 участниц женского батальона смерти, фанатично верящие в императора и его власть, вдруг стали надеждой и опорой империи. То, что не смогли сделать мужчины – защитить, удалось слабым женщинам.

Не без помощи магии, разумеется…

Магия в мире в целом, и в Российской империи в частности, была и до этого. Испокон веков рождались люди, которые умели больше, чем другие: лечить наложением рук, предугадывать судьбу, призывать проклятья на головы врагов и многое другое. Конечно, не все из тех, кто объявлял себя знахарем, гадалкой или ведуном, являлись таковыми, но всё же они были.

Но когда вспыхнула Первая Мировая война, магические силы словно проснулись, наполнив поля сражений хаосом и волшебством.

То там, то здесь проявляли себя магически солдаты, матросы, офицеры. Кто-то мог остановить огонь или перенаправить пожар в сторону врага, кто-то шёл в рукопашную и не знал устали, кто-то плавил металл одним прикосновением руки, а кто-то даже без прикосновения, отчего вражеские пушки переставали стрелять.

Да, много чудес зародилось на полях той войны. И не только со стороны воинов Российской империи.

Во всём мире люди столкнулись с новыми способностями, которые, не думая долго, окрестили магическими.

Самое массовое обретение силы случилось во время штурма Зимнего дворца.

137 женщин, которые в довоенной жизни были кто ткачихой, кто учительницей, кто аристократкой, кто дочерью генерала, и в мирной жизни никогда бы не встретились вместе, перед лицом опасности встали как одна единая сила, несокрушимая мощь. Несмотря на стократ превосходящее число революционеров, что сжимали кольцо вокруг Зимнего, ни одна из девушек не сбежала, не сдалась, не пала духом.

Все доброволицы прекрасно понимали, что лучше умереть в бою, чем попасть в плен разъярённым солдатам и матросам. Насилие и позорная смерть ждали их в казармах Гренадерского полка, расквартированного на Петроградской стороне. И возможно именно этот страх – перед обезумевшими мужчинами с оружием в руках, а может страстная вера в свою правоту, дали толчок магическим силам, которые проявились сразу у всех 137 женщин.

Да ещё и каких сил! Всего пять девушек получили целительские способности, зато остальные – боевые. Четыре воздушные магички смогли вызвать ураган такой силы, что дрогнула и повалилась Александровская колонна, а несколько сотен большевиков, подошедших ближе всех, раскатало по брусчатке кровавым месивом. Семь огневиц своим даром подожгли бочки с порохом, нагромождённые на Дворцовом мосту, чем пресекли поступление подкрепления на место сражения. Двенадцать водных магичек вызвали дождь, что в купе с порывами шквалистого ветра оттеснило нападающих за пределы Дворцовой площади. Пара женщин, что получили в дар власть над животными, применили его к лошадям. Кони бесновались, сбрасывали седоков, топтали солдат. Были те, кто освоил левитацию и опрокидывал пушки навзничь, ломая зарядные механизмы, колеса и 76-миллиметровые стволы. Несколько девушек получили дар баньши – богини Хаоса. Они, громко и страшно завывая, наводили ужас на закалённых боями мужчин.

Застывшую возле берега “Аврору” затопило взбесившейся стихией. И ни одна девушка не дрогнула, наблюдая за паникой тонущих матросов. Они не устрашились своей новой силы, они были благодарны ей.

К утру 25 октября среди защитниц Зимнего Дворца не было ни одной раненой или убитой, а среди нападающих насчитали колоссальные потери. Это переломило ход революции, превратив огромную толпу рабочих в разрозненные вспышки беспорядков.

Восстание было подавлено. Большевистские идеи больше не находили такого распространения, имперские настроения звучали с каждым днём громче.

К Императору и его семье приставили в охрану двух женщин. Одна могла взглядом в глаза остановить бег крови в теле человека, вторая – высекала молнии настолько мощного разряда, что жертва падала замертво. Ещё одну особо сильную целительницу из аристократок оставили при императорской семье на всякий случай, остальных женщин отправили на фронт.

На особом счету были умельцы, умеющие внушать мысли. Их использовали на войне для поднятия боевого духа.

После такого значимого всплеска магии на фронте среди солдат и матросов тоже стали часто просыпаться силы то огневых магов, то водных, нередко проявлялись берсерки.

Чаще всего магия вспыхивала в аристократах, в высоких чинах командования и людей не достигших двадцати лет. В членах императорской семьи дар нашёлся у каждого, что было объявлено особым царским извещением. Правда, характер дара не разглашался, но газеты быстро распространили слухи, что любой Романов сильнее сотни любых магов. Некоторые считали, что сила мощнее у тех, в ком есть капля крови царской семьи. Находились даже смельчаки пытавшиеся украсть и выпить крови Николая II. Надеялись обрести силу и почёт.

ГЛАВА 4. Отражения в высоких фамилиях

В черном небе звезды не видно.

Гибель где-то здесь, очевидно,

Но беспечна, пряна, бесстыдна

Маскарадная болтовня…

А. Ахматова

Лев Георгиевич

22 апреля 1920.

Давайте представим на секундочку, что магия – вещь, которую можно потрогать, сжать в кулаке или проткнуть указательным пальцем правой руки. В этом случае для Льва Георгиевича магия будет скользким полупрозрачным пудингом лимонного цвета, который он ненавидит с детства. А пальцем в ЭТО тыкать неприятно: прилипчивое и омерзительное нечто, словно ожившее приведение, да и руки потом оттирать замучаешься.

А если представить, что магию можно попробовать на вкус – вкус у нее для Юрьевского будет лежалой сельди с горечью перца. Невкусно?

Ну еще бы! Лев Георгиевич и сам плевался, каждый раз, как использовал свои способности.

Нет чтобы колбасой пахнуть или чёрной икрой. Хотя чёрная икра в больших количествах – та еще гадость.

А еще хуже когда ты пытаешься опросить свидетелей, а они – все дворяне высокородные, коим с тобой разговаривать не по чину. А снизошедшие ещё и врут напропалую, потому что знать, чем занимаются люди высоких фамилий, простому полицейскому не положено. Да и самому Льву Георгиевичу приходится врать, потому что Дмитрий Белозерский попросил (Мол, нельзя же порочить особу голубых кровей подробностями кровавыми), а начальник приказал (подкормленный хрустящими ассигнациями княжескими). А от собственной неправды вообще тянет проблеваться и языком по паркету поводить, чтобы стереть вкус прогнившей селёдки и перца.

Вот так начало новой недели! Ни минуты на “посчитать тараканов в углах любимого ведомства”!

Хотел же барышню из конторы ювелира пригласить на прогулку или в “БуфетЪ”. Вот чем бы заняться, а не допросами.

Мария Белозерская пропала сразу после бала. Села в экипаж и уехала из своего дворца к доходному дому.

Найти извозчика, который отвозил княжну, оказалось до ужаса трудно. Все повозки Петрограда сползлись в тот вечер ко дворцу Белозерских. Проще было найти тех, кто не перевозил гостей с еженедельного гульбища.

Но начал поиски Лев Георгиевич именно с опроса прислуги и поисков извозчика. К вечеру удалось выяснить, что девушка получила записку от неизвестного, её передал паренек лет четырнадцати. Жертва быстро оделась и уехала буквально через десять-пятнадцать минут. А возница утверждал, что девушка была одна, возбуждена и взволнована.

В коляске валялась истоптанная мятая бумажка: “Жених ваш с дамой на Кожевенной линии,12”. Почерк кривой, округлый, почти детский, написано на огрызке обёрточной бумаги, в которую булку обычно заворачивают.

Девушку заманили в ловушку.

Что-то произошло во время праздника, возможно Мария Белозё рская даже разговаривала на балу с собственным убийцей. Маловероятно, но нельзя упускать такую возможность.

Девушка в тот вечер танцевала с десятком партнеров, включая жениха. Кстати: этот самый жених – поручик лейб-гвардии Сергей Михайлович Грейг исчез незадолго до полуночи. Тут Лев Георгиевич отметил, что и эту “Золушку” стоило бы расспросить подробнее.

Список гостей Льву Георгиевичу, конечно, выдали. Со скрипом, с треском и накаливанием старой доброй ненависти к синим мундирам. Дмитрий Белозерский даже слюной на бумажку капнул, так, видимо, разрывало его между презрением к полицейскому и желанием найти убийцу сестры.

Три десятка фамилий, которые придётся опросить в течение максимально короткого времени.

Да вот незадача: принять сыщика соизволили четыре дома, а остальные попросили оформить запрос на визит в письменном виде, направить почтовым отправлением и дождаться аудиенции.

Иш, “аудиенции”.

Секретарь семьи Грейгов особенно выделился, потребовав справку о том, что Юрьевский – следователь, а не хмырь подзаборный. Мол, жетон в любом лотке Апраксина рынка купить можно.

Да чтоб вас маньяк этот навестил, а вы ему: “заполните тринадцать бланков перед убийством, пожалуйста”. А преступник чего? Делать нечего, садится, пишет, ждёт когда же можно будет к убиению-то приступить.

Наивные голубокровые олухи!

Хоть до тринадцатого колена свою родословную распишите, не поможет она против мужика с ножом и лопатой. Режут всех одинаково, независимо от количества серебряных в портмоне. К сожалению. Пока в добронравной России это единственное равенство доступное беднякам, только недавно переставшим именоваться “крепостными”.

Многие до сих пор лебезят и кланяются, стоит увидеть барышню в дорогой одежде.

А Льву Георгиевичу даже разговаривать с этими заносчивыми жабами тошно.

Стоит ли вообще терять на это время?

Первый же виконт рассказал подробные сплетни про всех гостей бала, информация, конечно, достойная внимания. Особенно про то, что у барона фон Дерберга есть золотой унитаз (сыщик пометил себе перепроверить, виконт не врал, а унитазы золотые по дорогам не валяются. Хоть поглазеет). Но конкретного очень мало. Разве что про возможною интрижку жениха Марии Белозерской упомянул. Якобы мужчина встречался с поэтессой или балериной Большого театра. Дело не мудрёное, сейчас каждый второй с балеринами ужинает. Но при живой-то невесте, даже ещё не жене… Нехорошо.

ГЛАВА 5. Отражения в родословном древе

И не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

А.Ахматова

Лев Георгиевич

23 апреля 1920.

И не то чтобы Виктор Евгеньевич Рейнбот оказался дурным человеком. Нахальным, самовлюбленным карьеристом – это да. А так в общем-то умный и приличный индивидуум. Даже сотрудничать предложил.

– Вы, Лев Георгиевич – исключительная личность. Капитан в отставке, владеете магией, отличный сыщик, а прозябаете в этом… отделении. Удивлён встретить такого человека на таком месте, – Рейнбот – плечистый мужчина среднего роста, носил бороду аккуратным колышком и тонкие усы, намазанные гелем. Белоснежным платком окутывал шею, а тонкие пальцы крутили в руках трость с наконечником в форме черепа. Да и спрашивал гость не злобно, а как-то даже сочувствующее.

И в словах его Лев Георгиевич не смог распознать вранья, сколько не внюхивался и сколько не придирался. От этого статский советник раздражал следователя еще больше, и даже, скажем прямо, безудержно бесил. Но недовольные взгляды Рейнбот игнорировал, а прямую агрессию Юрьевский пока сдерживал.

– Вы проделали хорошую работу. Благодарю и надеюсь на дальнейшую помощь и сотрудничество, – продолжил гость, прохаживаясь по широкому залу сыскного ведомства, аккурат от стола Путилина к захламленному месту Юрьевского.

Кучи пустых бланков и ежемесячных отчётов уже которую неделю ждали заполнения. Особое место на столе Льва Георгиевича занимала коробка с вещественными доказательствами, которые были уже не нужны, но всё руки не доходили их выбросить. Все эти завалы надо было бы перебрать, но у следователя никогда не было времени, да и желания заниматься этой волокитой. А коробку он раз в неделю оставлял на полу рядом с мусорной корзиной в надежде, что Зоя Захаровна – их уборщица, сметёт неугодный мусор на свалку. Но Зоя была работницей ведомства уже около 20 лет (побольше некоторых следователей) и прекрасна знала, что вещественные доказательства следует описать, запротоколировать и расфасовать по архиву в соответствии с делами.

Поверх всего этого валялись списки гостей Бала Белозерских и записка, переданная княжне.

Стол Путилина напротив был девственно чист. Молодому следователю еще не доверяли заполнение канцелярок.

Лев Георгиевич проводит холёную фигуру статского советника глазами и на похвалу отреагировал нестандартно: насторожился еще сильнее, даже нос у него немного вытянулся в опасении быть обманутым или введённым в заблуждение.

– Конечно, Виктор Евгеньевич, обращайтесь, – лебезил Модест Аристархович, поднося гостю стакан с чаем. – Все материалы у Льва Георгиевича на столе.

Статский советник кончиком трости поправил покосившуюся башню из документов с левого локтя Юрьевского и от чая отказался. Он опёрся на трость обеими руками и несколько раз хлопнул веками. То ли всматриваясь в следователя, то ли наоборот, не веря глазам.

– И что же никаких честолюбивых планов? – застыл в ожидании ответа.

Юрьевский сдержанно кивнул. Ему не в первый раз приходилось отбиваться от воронья вопросов о своем титуле и местоположении. Статус князя обязывал его находится в ранге не менее “тайного советника” или полковника. Может быть у него и был шанс дослужиться до этих должностей, но вспыльчивость, резкость, патологическая непереносимость казнокрадов, взяточников и бюрократии сделали из Юрьевского человека абсолютно непригодного к карьерному росту.

Лев Георгиевич катился в званиях исключительно вниз. Потому как не мог держать себя в руках и ежеминутно совершал какую-то дурость как, например: “выдать начальнику подзатыльник за взятку” или “покинуть самолично академию магических сил в самый разгар обучения”.

По этому поводу у следователя было несколько серьёзных разговоров с матерью. Но Лев Георгиевич раз за разом отказывался от протекций и даже ругался, стоило упомянуть родственные связи, пока родительница не махнула на сына рукой, отправляя в свободное бесславное плавание.

– Мне нравится работать в отделе, а должности выше считаю скучными и слишком удалёнными от реального действия, – раздражённо прошипел Юрьевский, не в силах сдержать характер. Явился тут в первый же день, как доложили о том что жертва – великая княжна. А до этого всё равно всем было.

Гнедой замахал руками на своего подчинённого.

Рейнбот даже позы не сменил, лишь чуть наклонился вперед, игнорируя негатив Юрьевского:

– Считаете себя единственно умным? Вы один работаете, все халтурят. Один о стране печётесь? А все ленивые?

– Только Государь ещё пашет, – надменно кивнул следователь.

– И вы, Лев Георгиевич, – Рейнбот усмехнулся, тонкие усы слегка изогнулись, а трость стукнула по деревянному полу. Гость снова принялся расхаживать по кабинету. – Указанием губернатора столицы, дело о гибели её сиятельства княгини Марии Белозерской теперь расследую я. С вашей стороны ожидается любое сотрудничество, о котором будет запрошено. Вопросы есть?

ГЛАВА 6. Отражения в прогрессивном обществе

Как трехсотая, с передачею,

Под Крестами будешь стоять

И своей слезою горячею

Новогодний лед прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука – а сколько там

Неповинных жизней кончается…

А.Ахматова

Лев Георгиевич

24 апреля 1920.

Лев Георгиевич не знал, смеяться ему или плакать. Дело оказалось совсем не запутанным, а очень даже бытовым.

– Вы действительно уверены, что эта девушка убила Марию Белозерскую? – переспросил Рейнбот у запуганного поэта. И Николай Гумилёв судорожно закивал.

Допрос в застенках “Крестов” проходил почти приватно. Господин статский советник, следователь и затравленный революционер, доселе ни в чем, кроме опасных рифм, не замеченный.

– Она могла. Анна не контролировала силу свою. Вы же видели какой…

– Потенциал? – Рейнбот не садился, стоял чуть в стороне, приглушённый полутьмой подвала. От этого его голос звучал опасно и предостерегающе. А трость плотоядно сверкала пустыми глазницами черепа из темноты.

Поэт замотал головой:

– Я пытался сказать “психоз”. Она очень эмоциональная… была.

– Разве у женщины были причины убивать княгиню?

– Она хотела доложить о нашем собрании, – Гумилёв заерзал на стуле. Старое дерево под ним скрипнуло, обиженное неуважением.

Где-то наверху раздался приглушенный колокольный звон: пятиглавая церковь Святого Александра Невского оповещала арестантов о вечерней службе. То, что кружок революционеров определили в тюрьму менее чем за пару часов, никого не удивляло. Даже разбирательств особых не было: покушение на статского советника плюс большевистская пропаганда, и как итог – три года в кирпичных застенках.

На фоне политических преступлений убийство княгини даже меркло.

Лев Георгиевич записывал протокол допроса, сидя напротив арестанта, потому как больше в камере никого не было. Юрьевский обмакнул металлическое перо в чернила, дописал вопрос и поднял глаза на поэта:

– Увиливаете. Что-то другое, – его безотказное чувство истины шептало, что всё здесь не то, чем кажется. И революционер не совсем революционер. И ищут они совершенно не там.

– Ему в веках достался странный жребий –

Служить мечтой убийцы и поэта,

Быть может, как родился он – на небе

Кровавая растаяла комета…* – сглотнув, продекламировал поэт и притих. Повисла тишина, сопровождаемая переглядыванием статского советника и поэта.

– …

Молчание в “Крестах” не приветствовалось. Кроме 960-ти камер, рассчитанных на 1150 человек, тут имелась отличная пыточная и десяток карцеров.

– Продолжайте, – подтолкнул Гумилёва к искренности голос Рейнбота.

Мужчина явно собирался высказать ещё что-то из собственного сочинения, но вовремя наткнулся на сверкающие глаза статского советника, тот терял терпение. И Гумилёв ответил сухо и без рифм:

– Возможно, Аня думала, что я встречаюсь с великой княгиней.

– Но? – Лев Георгиевич не чувствовал прямой лжи, но он будто увяз в какой-то грязище или разлёгся неподалеку от сточной канавы. Всё, что говорил Гумилёв было правдой. Но воняло где-то рядом.

– Я не встречаюсь.

– Но?

– Я встречаюсь с её женихом.

– Ох, Господи прости, – и трость Рейнбота два раза ударил Гумилёва по лицу. То есть вылетела из мрака, саданула по обеим щекам поэта и вернулась к владельцу, быстро просвистев мимо уха Юрьевского, который отшатнулся и подскочил к арестанту:

– Что вы делаете?

Допрашиваемый упал на пол, схватился за голову и жалобно взвыл. Две симметричных алых полосы проявлялись на его щеках.

– Из-за этих ненормальных великолепное дело о революционерах скатилось в какой-то фарс! – Рейнбот гневно стукнул тростью по каменным плитам и насмешливо обратился к арестанту: – Вы, Гумилёв, серьезно считаете, что из-за вас могли убить княгиню. Да еще так жестоко?!

– А почему нет? – и поэт приосанился, лёжа на холодном скользком полу. Он действительно был хорош собой, особенно горящие фанатичной обидой глаза. – Ради меня ещё и не на такое пойдут.

– Ох, Господи Прости, – Лев Георгиевич перекрестился. А ведь Гумилёв верит в свои собственные слова. И вот он прокол дара Юрьевского: если человек сам верит в свою ложь, это вранье не учуешь.

Лев Георгиевич отошёл от арестанта и вышел из камеры, прошёл через первый этаж на улицу. Пытать молодых поэтов – занятие сомнительной приятности.

ГЛАВА 7. Отражения в окнах карет

Героини испанских преданий

Умирали, любя,

Без укоров, без слёз, без рыданий.

Мы же детски боимся страданий

И умеем лишь плакать, любя.

М.Цветаева

Екатерина Михайловна

02 мая 1920.

Наконец-то выдалось воскресенье выходным днём, и Катя, сговорившись с Соней, отправилась на заутреннюю службу в храм Спаса-на-Крови. Народу, конечно, было много, но девушка любила этот храм за его свет и воздушность, камерность, которой не чувствовала в Казанском с его давящими серыми колоннами и в Исаакиевском соборе с его монументальным величием и подавляющим превосходством.

– Сегодня пройдёмся? – спросила Соня подругу, выходя из церкви. – Прогуляемся по проспекту? – девушка была нарядно одета в новенький короткий пиджачок из последнего каталога Люмье и светилась радостью и предвкушением прогулки. Погода радовала, и грех было не пройтись по улице, держась под локоток, как юные гимназистки, разглядывая праздно шатающуюся публику.

Но Катя отказалась:

– Приглашена на обед к маменьке с папенькой. Будут сватать жениха, – Катя тоже была одета не так строго, как на работу: в длинном платье зелёного мягкого сукна с отделкой из белых кружев по линии воротника и кружевными же манжетами. Лёгкий платок, которым покрывала голову в церкви, девушка уже спрятала в небольшую сумочку. – Велено быть вовремя и не опаздывать, – с тяжёлым вздохом ответила Соне. – Сама знаешь, от этого не отвертеться.

Софья знала и хорошо понимала подругу. Родители с их старыми устоями и суждениями часто не принимали веяния моды и нового порядка. Это в их времена незамужняя девица 19 лет считалась «старой девой». А нынче и в двадцать ещё не поздно выйти замуж, хотя не все девушки стремятся к этому. Соня и Катя как раз были из их числа. Работали, от предложений выгодного брака отказывались, а Катерина и вовсе жила отдельно от родителей, снимая меблированную комнату у хозяйки – уважаемой вдовы. Катя предполагала, что вдова за ней приглядывает и всенепременно докладывает маменьке о гостях девушки, о времени её прихода и ухода на службу или на прогулки. Но Катя вела скучный образ жизни: гостей не водила, с мужчинами не знакомилась, в ресторациях не гуляла – так что докладывать вдове было решительно нечего. Но на чай к Катиной маменьке вдова все равно ходила, кто ж откажется от дармового чая с куском пирога?!

– Кого на этот раз присмотрели? – полюбопытствовать Соня.

В прошлый раз Катя отказалась от предложения внучатого племянника маминой подруги. Иван Аркадьевич был не дурен собой, имел хорошую профессию – работал клерком в юридической конторе Самсонова, но его уши, торчащие как парашюты и просвечивающиеся как витражи на солнце, раздражали Катеньку неимоверно. Маменька ругалась, отец неодобрительно качал головой, но неволить дочь не осмелились.

– Учителя французского, ma chère, – дурачась, пропела Катя.

– Ооо, – со смешком воскликнула Соня, – многоуважаемый Михаил Константинович решил подыскивать тебе выгодную партию из своего окружения? Но все же, Китти, присмотрись к новой кандидатуре, может его уши не так огромны! Не то маменька ваша – Агриппина Данииловна, начнет поиск среди своих пациентов, а в аптеки кто нынче ходит? Только хворые! – подруга откровенно потешалась над Катей.

– Ничего-ничего, душечка Сонечка, перестанешь смеяться, когда я замолвлю словечко перед маменькой, что ты желаешь в скором времени замуж выйти. Вот я посмотрю, как ты будешь отбиваться от её благих намерений, – беззлобно ответила девушка, поправила оборки на платье и, распрощавшись с подругой, зашагала по проспекту.

Соня же отправилась неспешным шагом по своему любимому маршруту: в сторону Большой Морской улицы, чтобы нырнув в арку Генерального штаба, выйти на Дворцовую, а затем пересечь площадь и пройти к Неве.

Катя же, отойдя не так далеко, вспомнила, что хотела узнать у подруги, не выкупили ли кольцо обручальное, в котором она увидела видение. Совесть нет-нет да и поднимала свою змеиную голову, нашёптывая о том, что следует рассказать о видениях следователю. Страх же быть разоблаченной сковывал намертво, не позволяя спокойно обдумать увиденное в кольце и зеркальце.

Девушка все же решилась и повернула обратно, зная, что Соня ни за что не свернёт с намеченного пути, пока не дойдет до Невы. Катя ускорилась, лавируя между горожанами, гуляющими без цели или спешащими по делам по узким тротуарам. Когда она почти дошла до поворота к арке, то увидела лишь мельком, как Соня, принимая руку высокого мужчины в сером костюме, усаживается в карету. Это было так неожиданно, что Катя замерла на мгновенье и упустила тот момент, когда могла бы ещё окликнуть подругу. Соня скрылась в карете, мужчина быстро заскочил следом, и карета тронулась с места. Катя только и успела рассмотреть высокого возничего с усами, сидящего на козлах.

Возможно, это был кто-то из знакомых подруги, кого она встретила и согласилась составить компанию, но Кате верилось в это с трудом. Соня была не из тех легкомысленных девиц, что ищут приключений. Девушка дошла до того места, где подруга села в карету, покрутила головой и наткнулась взглядом на большую стеклянную витрину лавки женской одежды мадам Дебуа. В натертой до блеска поверхности поверх солнечных бликов этого погожего майского дня Катя увидела четкий силуэт подруги, с плеч которой упал платок, и мужчину, которой споро подхватил его и окликнул девушку. Мужчина стоял спиной к витрине – лица не разобрать. Он взмахнул рукой, подзывая возничего, и помог сесть в карету Соне, которая явно шла добровольно.

ГЛАВА 8. Отражения в монограмме ЛГЮ

Вот: слышится — а слов не слышу,

Вот: близится — и тьмится вдруг…

Но знаю, с поля — или свыше —

Тот звук — из сердца ли тот звук…

М.Цветаева

Екатерина Михайловна

03 мая 1920.

А утром Катерину с поручением от Серафимы отправили на дом к Соне, которая не вышла на работу, что считалось немыслимым делом. За подругой такого не водилось, потому Катя распереживалась и взяла извозчика, не пожалев денег.

Софья жила с маменькой Марией Михайловной на Васильевском острове в небольшой квартирке. Остров превратили в маленькую Венецию всего два года назад. А число лодочников уже зашкаливало за тысячу. У каждого жителя Васьки была своя маленькая лодочка, на которой они и передвигались. От безумного количества водного транспорта линии можно было пересечь прямо по лодкам, не замочив ноги. Место было красивое и романтичное. Но из-за постоянных дождей и ветров Петербурга – промозглое, отсыревшее и неудобное. Поэтому селились на острове в основном те, кто не мог позволить себе “наземные” районы города.

Маменька Сони была модисткой в дамской лавке, работала много, получала мало, но им вдвоем на жизнь хватало. А после того, как дочь её устроилась в ломбард, так и вовсе полегчало в финансовом плане. Отец Сони спьяну попал под лошадь лет семь назад, наделав карточных долгов, которые подруга с матерью смогли окончательно выплатить лишь два года назад, и наконец, вздохнули свободной грудью.

Катя застала Марию Михайловну дома в одиночестве и слезах: о Соне не было вестей со вчерашнего дня. Мальчик-посыльный, который был отправлен вечером к Кате, вернулся ни с чем – Кати еще не было дома. Да и не сказала бы она ничего утешительного. Женщина проплакала всю ночь, а на утро отправилась в полицейский участок, где усатый, холёный и важный жандарм в грубых выражениях высказал уверенность, что "девка загуляла по весне, потом вернётся с приплодом". На возражения и просьбы Марии Михайловны отмахнулся, мол, нечего мешать работе занятых людей.

Катерина как могла успокоила женщину и вернулась в контору с твердым намерением узнать фамилию господина следователя, который приходил разузнать про зеркальце княгини Белозерской. Серафима Ивановна, внимательно выслушав новости о пропаже продавщицы, презрительно поджала губы, но фамилию следователя и адрес, по которому его можно найти, сказала, царственно указав девушке подбородком на рабочее место.

Весь рабочий день обдумывая ситуацию и так и этак, Катерина не находила другого выхода, как пойти и рассказать о том, что видела в зеркале и кольце, при этом попросив оказать помощь в поиске подруги. Потому что Катя была убеждена: Соня не могла ни с кем "загулять", а значит, с ней случилось что-то дурное.

Вечером, выйдя из конторы, девушка отправилась прямиком в управление, намереваясь попросить помощи у Льва Георгиевича – того самого господина следователя, который даже не соизволил представиться при встрече. Замерев на секунду перед парадной жандармерии, Катя решительно потянула на себя тяжёлую дверь и чуть было не слетела со ступенек, так резко дверь толкнули изнутри.

– Прошу прощения, – недовольным тоном, коим не извиняются, а обычно облаивают, произнес высокий и носатый господин сыщик.

«На ловца и зверь бежит», – обрадовалась Катерина и тут же затараторила:

– Вечер добрый, Лев Георгиевич. Вы меня наверное не помните, вы приходили в контору Маберже с зеркальцем, расспрашивали про княгиню Белозерскую. Мне есть, что вам рассказать, – проговорила девушка и тише добавила: – И нужна ваша помощь.

Мужчина втянул воздух, скривился и, развернувшись к своему спутнику, распорядился:

– Иван, поезжай без меня.

Молодой парень, названный Иваном, с интересом уставился на Катю, подмигнул ей правым глазом, кивнул Льву и, быстро скатившись со ступенек, влился в толпу.

Тяжело вздохнув, Лев Георгиевич без видимых усилий распахнул дверь, с которой Катя так долго сражалась, и жестом пригласил внутрь. В таких учреждениях девушке ещё не приходилось бывать, она с интересом осматривала беленые стены и колченогие стулья, пока шагала по длинному коридору, стараясь не отставать от мужчины, который и не думал сбавлять шаг. Возле коричневой двери в самом конце коридора он затормозил и всё же сообразил пропустить девушку вперёд, проявляя воспитанность.

В кабинете Катя стушевалась, заметно занервничала, в её голове мелькнула шальная мысль сбежать.

– Присаживайтесь, – тихо сказал мужчина, махнув на стул возле заваленного бумагами стола. Сказал-то он тихо, но так властно, почти как Серафима, что Катя вздрогнула и подчинилась. – Рассказывайте.

Девушка полдня готовила речь, проговаривая про себя слова и предложения, а тут замерла в испуге и уставилась на Льва Георгиевича большими орехово-карими глазами. Мужчина прищурился как от узнавания девицы, нахмурился, пытаясь понять, откуда это чувство. Катя испугалась ещё больше и, заикаясь, начала невпопад объясняться:

– Соня пропала, села в карету и не приехала, а Марии Михайловне сказали, что загуляла. А она же не кошка, а я видела её в карете. И в зеркале видела, а ранее в кольце…