Основа жизни

1

Леся и Сева

В спортивном зале школы наш одиннадцатый «А» класс играл в волейбол. Вопли эхом отражались от стен, превращаясь в гул. Мне нравилось всё: от звуков до запахов. Только в школе я чувствовала себя человеком. И здесь было здорово.

 Не все играли. Были те, кто сидел на скамейках, они бы не потянули такую игру. Сильные одноклассники могли просто затоптать слабых. Больные, припадочные и инстаграм-самки к игре допущены не были, во избежание травм.

Я стояла у сетки и рассматривала парней.

В кого влюбиться без оглядки?

Парней, которые и ростом и фигурой удались, всего трое. Мне больше всех нравился Сева Бычков. Высокий, плечистый. И на лицо симпатичный. Лёша Васин тоже ничего, но он вроде худощавый, хотя и привлекал меня карими глазами и смуглой кожей. Ещё был Никита Савинов. Но тот мне внешне не нравился, только синие глаза у него красивые. А так, поехавший кукохой, хулиган школы. К тому же, влюблён в Катьку, которая пришла к нам в прошлом году. И общего у нас с ним только то, что матери бухают. Ну куда с таким? Тоже бухать?

Нет.

Так Лёша или Сева?

На самом деле ни тот, ни другой на меня не смотрели, это мои личные фантазии, но можно же и помечтать.

Лёшка с Севой с девчонками не дружат, робкие какие-то. Сами накачанные, спортом занимаются, а не гуляют. И Лёшка Васин покуривает… Значит, Сева.

Я улыбнулась, как будто мы с этим высоким складным парнем уже пара.

Он красивый, сильный, из приличной семьи. У него алгебра на отлично идёт. Чем не принц? Ещё и не целовался ни с кем… Можно же пофантазировать?

– Лядина, на подачу! – крикнула Татьяна Петровна, учительница физкультуры.

Толстозадая Сонька Лядина, демонстративно покачивая бёдрами, шла к задней линии, крутя в руках мяч.

Она считается самой красивой и самой гулящей девчонкой нашего класса. У неё рост, грудь и зад.

Парни все замерли. Сейчас Лядина будет красиво прыгать.

Я вздохнула. Смотрела, как все наши мальчишки взглядами вылизывают Соньку и улыбаются. Васин в первую очередь, с высоты своего роста глаз с Лядиной не спускает.

Я поправила свою чёрную футболку, подтянула чёрные спортивки. У меня тоже есть фигура, и я смазливая. Ростом не удалась, поэтому никто не замечает.

Наткнулась на пристальный взгляд Севки Бычкова.

Это было странно. Ведь Лядина на подаче.

В первый             момент я почему-то застеснялась от такого внимания. А потом усмехнулась.

Ладно, Бычков! Ты ж у нас пай-мальчик. Хотя по внешности таким быть не должен.

Светло-русые волосы взмокли, торчат вверх, серо-голубые глаза из-под широких бровей пристально меня изучают. Крепкий такой, и щетина уже на лице. Не всегда побриться в школу успевает.

А ещё рослый. Вот сколько в нём? Метр восемьдесят с лишним. А может, все метр девяносто. Под ним брусья прогибаются, когда он на них физическую культуру выкручивает.

Но слова сказать ему нельзя, бычится. На то и Бычков, чтобы бурчать себе под нос и заметно краснеть. А тут, посмотрите-ка на него, уставился без стеснения.

А раз так, то я, пожалуй, и поиграть с тобой могу, Себастьян.

Это ведь я два года назад, когда он перевёлся в нашу школу, его стебала. Он паспорт обронил у кабинета секретаря. Я подобрала и посмотрела, кто он такой. Оказалось, никакой не Сева, а Себастьян.

Первый год Трэш его звал: «Бах».

Трэш на то и обезбашенный на всю голову, чтобы всем кликухи раздавать. Но кличка не закрепилась, Сева неинтересный: не дерётся, к себе не подпускает. Так что Трэш вскоре отстал от него, и Себастьян Бах стал просто Севой Бычковым.

На время в зале воцарилась тишина: Лядина прыгала, и вместе с ней — третий размер груди, который гипнотизировал противника.

Сонька гаркнула, ударив по мячу как настоящая волейболистка. Мяч с такой силой улетел в незащищённый квадрат поля, что никто сообразить не успел.

– Класс, – выдохнул довольный Лёшка Васин. Мало того, что Сонька ему нравилась своими буферами, он еще и восхищался её игрой.

Интересно, почему он ей не предложит гулять?

Тоже скромняга.

Хотя они с Лядиной с первого класса в хороших отношениях, и можно часто видеть, как худеющая, сгоняющая свои жирки Сонька подкидывает лишнюю булочку в столовой именно Лёшке Васину. Так, без подтекста, даже обняться могут. Потому что вроде друзья.

А у меня в школьных друзьях только Сашка Верещагина из парней. И пусть она девчонка, но всё равно парень. А так, все мои поклонники, в основном, из посёлка и старше…

Мне не нравится, хочу в школе с кем-то встречаться.

Влюбиться хочу. В Севу влюблюсь. Потому что Сонька опять на подаче, а Бычков не на неё, а на меня смотрит. И с Бычковым безопасно. Он под юбку не полезет, так что можно с ним делать всё, что я захочу. Понравится, буду за ручку ходить, не понравится, пошлю куда подальше.

2

Химер, он же Серёжа Часов, старший брат моей подруги Любки Часовой. Это её третировали носороги, когда в девятом классе она осталась единственной девчонкой. 

По девичьей, детско-юношеской сопливой фантазии      остаться одной в толпе носорогов — это так здорово и романтично! Столько внимание тебе одной. Только вот было Любе совсем невесело, потому что трое штанов попу от синяков не спасали, её постоянно щипали. Зажимали, домогались. Она никогда не красилась, одевалась как чучело на поле, а прохода всё равно не давали.

«А что такого?! – кричала дура Лерка Ложкина. – Девочки созданы для любви».

И завидовала Любе.

Если так посмотреть, то не для такой любви, которую все массово нам подсовывают, созданы девочки. Это настоящее насилие, после которого девочка резко портится и превращается в какую-нибудь Соньку Лядину.

 Разве этого хочется? 

Мне нет. 

Я хочу, чтобы за ручку по школе и до конца дней вместе. Хочу тихо, скромно, без страстей и скандалов, я с маминой пьянкой насытилась этим добром.

Но куда ни сунься, «девушка-создана для любви» — означает разврат.

До этой мысли я дозрела не сразу. Когда Химер вышел из тюрьмы и вернулся в посёлок, я хотела пойти именно по стандартному развитию сюжета. А когда нескольких носорогов из Любкиного класса увезла скорая,      я влюбилась в такого геройского героя и защитника.

      Химер гулял с одной бабой, избивал её, потом другую заводил. А я влюбленно на него смотрела и считала, что меня он точно бить не будет. Сказала ему, что хочу с верным мужчиной быть, и мне скоро восемнадцать.

Это был первый раз, когда Химер меня чуть силой не взял. Ещё я от него получила пару раз именно за то, что сопротивлялась.

Как же быстро ушла моя любовь. Прибавить к этому страшные истории его подружек, и я только окольными путями до школы и домой, на тусовках не бывала. 

Встретить Химера на школьной дорожке было для меня настоящим кошмаром.

И если б он был трезвый, я бы ещё поговорила с ним издалека, но вид у него был бледный, а походка макаронной. Он долговязый, уродливый и нет нескольких зубов в улыбке. Бывало, он ездил в город, пропадая на несколько недель, потом возвращался с деньгами, красиво одетый. Первым делом он появлялся у меня, пытался соблазнять шмотками и сытой жизнью и, получив отказ, сваливал по девкам.

Так что с одеждой у него было всё в порядке. Шёл в осеннем пальто, джинсах и белой рубахе, что уже была заляпана.

– Камора! Любовь моя! Иду тебя встречать со школы, детка!

– Химер, не пугай меня! – я стала пятиться назад.

– Папочка с лаве приехал, пошли подарки распаковывать!

Я, вцепившись в свою сумку, рванула в обратном направлении со всех ног через ворота. Резко остановилась, потому что на пятачке у школы стояло трое одноклассников.      

Сашка Верещагина от парней ничем не отличалась: она крепкая, с короткой стрижкой и морда кирпичом. Васин умиротворённый, словно дзен поймал. И Сева Бычков, уже приметивший взглядом меня, потом Химера.

Гражданин бывший уголовник, которому я не так давно пригрозила статьёй за связь с несовершеннолетней, подумал, что я одна у лесочка, и решил меня догнать. 

Но ему наперерез кинулся Бычков. Рванул так резко, что я ахнула. Мигом оказался возле меня, я ничего сообразить не успела. Только испугалась ещё сильнее. Мозг не сразу сообразил от кого я бегу. Уже дёрнулась в сторону входа в школу, но Сева… Руками горячими взял меня за плечо и медленно стал перемещать моё напряжённое тельце за свою широкую спину.

Химер тоже остановился. Он пьяно смеялся, чуть наклоняясь вперёд. Заметил Васина, и улыбка сползла с физиономии.

Тут нужно сказать пару слов о том, кто такой Лёша Васин. Его отец, бывший спецназовец, учился в нашей школе в своё время, и «Васин» стало почти      именем нарицательным и означало что-то вроде «пришёл, увидел, навалял». И Лёха папину традицию продолжил. В свои семнадцать мог уложить толпу народа, потому что во время драк превращался в зверя. В такие моменты от него исходила дикая ярость. Все носороги его побаивались и не только они.

Было тихо. Мы все не двигались.

Стеклянными глазами Химер посмотрел на Севу. Пытался вспомнить или запомнить…

– Проводить? – спросил Бычков.

– Да, – я тяжело дышала, посматривая на своего соседа-уголовника.

И Сева спокойно пошёл вперёд,      отгораживая меня от Химера, который неожиданно кинулся на парня.

Я закричала. С ужасом смотрела, как пьяный мужик пытается справиться с подростком. Сева ему не уступал. Они натужно боролись.

Сева выше, он старался мужика оттолкнуть, но тот упорно лез в драку, и тогда мой одноклассник… Тот самый, из приличной семьи, в светлом джемпере и отличной куртке-ветровке ударил Химера кулаком в лицо.

Пьяный Химер пошатнулся, стал грязно материться. Но опасаясь Васина, который мигом подлетел к нам,      шарахнулся в сторону и, шатаясь, пошёл мимо пятачка по другой дорожке, что вела к многоэтажкам посёлка.      Часов шёл, не оглядываясь, словно всё было по его плану… Я замечала, что он всегда настаивал на нашей с ним любви, но не сильно. И в этот раз, нарвавшись на сопротивление, спокойно пошёл своей дорогой.

Сева встряхнул руку, которой ударил Химера.

– Осторожней, – сказал ему Васин, провожая карим взглядом уголовника, который время от времени сплёвывал кровь.– Один раз не рассчитаешь силу, вырубишь или грохнешь.

– Я вроде нежно, – усмехнулся Сева и на меня искоса глянул.

Бычков улыбается. Зрелище крайне редкое, как снег в пустыне, и приблизительно такое же завораживающее.      

– Не реви, – чуть слышно прошептал он.

Я даже не заметила, когда из глаз слёзы полились. Отвернулась от него сразу и вытерла всю влагу с лица.

Мы дружно двинулись в сторону школьной дорожки, окружённой соснами и елями.

Я      не поднимала глаз, видела только Севкину обувь. Он ничего не говорил, шел неспешно.

3

– Идиотка! – сквозь смех ругалась я на Сашку Верещагину, которая залезала в мою комнату. Я, прикрывшись одеялом, закрыла за ней раму. – Ты что творишь? Дверь вообще-то есть.

– Я стучала, – Сашка сняла свои шлёпанцы.Куртку спортивную сразу скинула. На поясе широких мягких штанов затянула веревку.      

 Майка подчёркивала полное отсутствие груди и мощные плечи с толстыми руками. У Сашки гормональный сбой. Очень много мужских гормонов в организме, поэтому ведёт себя неадекватно. Показала мне предплечье, на котором был выбит рисунок оскалившегося бульдога.

– Папаша из дома за наколку выгнал, – Куча бесцеремонно забралась ко мне в постель и устроилась у стены.

Она забавная. Нагленькая, но родителей боится. 

 Под голову Сашка подложила бархатный валик синего цвета от дивана, что я прижимала к себе во время сна. Удобно. 

Теперь Сашку буду обнимать. 

– Подралась опять с ним? – строго спросила я.

– Ага, – удручённо призналась Верещагина. – С тобой буду спать.

– Я голая.

– Я пока не лесбиянка.

– Пока? – усмехнулась я и легла рядом с ней. Невольно прижалась, потому что Сашка была мягкой и горячей.

– А что? Если меня так колбасит с этими гормонами. Врачиха совсем озверела, сказала, лет десять пить надо. А я с них жирею. И вообще читала, что от гормонов этих опухоли растут.

– Не пей, – сонно ответила я.

– Так и не пью уже. Лучше усы под носом, чем сдохнуть раньше времени.

– Усы растут?

– Да.

– Сашка, – захихикала я и уткнулась ей в плечо. – Что за жизнь у нас с тобой ненормальная?

– Это всё школа виновата, – гоготнула Сашка. – Вот закончится, и не буду заморачиваться. 

Странно, что я так же      думала. Мне почему-то всё время казалось, что двадцать седьмого января, в день моего рождения, жизнь изменится. Я стану совершеннолетней. Это какая-то черта, за которой иной мир.

      Проснулась я от того, что Верещагина захрапела. За окном была темень. В комнате сильный холод, а под одеялом тепло. Я дотянулась до своего телефона.

– Сашка, в школу пора, – я толкала подругу в бок, а сама смотрела, не пришло ли сообщение. Пришло от Любки, будь она неладна. Я вообще-то Бычкова ожидала. На гада обиделся? А что обижаться, когда такой и есть. 

«Химер появился, спрашивал, с кем ты в школе гуляешь. Лесь, будь осторожна, у него неприятности, он в посёлке не отсидится».

«Люба, голову включи. Это ты будь осторожна, ты же сестра».

«Ага, а ты его девушка».

«Глупость!»

«Но он-то всем рассказывает именно это».

– Семейка идиотов, – фыркнула я и поднялась с кровати. Закутавшись в покрывало, побежала вниз за одеждой.

Мать так и не вернулась, и я пожелала от чистого сердца, чтобы она пропала и замёрзла где-нибудь в подворотне.

Бельё моё высохло. Погладить было нечем, но я уже заяц стреляный, так развесила, что одежда оказалась не сильно мятой. Задубев насмерть, я поставила чайник.

– Слышь, Камора! Пошли ко мне чай пить! Мне стрёмно одной, а с тобой батя не выгонит.

– О!!! Сашка, – тряслась я, – Пошли. У вас сто процентов тепло в доме.

      Это вначале мне было стыдно      что-то брать у чужих людей, кушать в школе бесплатно. А потом ничего, справилась со своим стыдом. Это, наверно, как с покалеченной любовью. Попадёшь к какому-нибудь Химеру, он тебя испортит, и ты, порченая, воспринимаешь всё как должное, даже не вспоминая о своём смущении.

– У тебя куртка      осенняя есть? – кричала мне Сашка на бегу.

– Зимняя, осеннюю спёрли, – отвечала, стуча от холода зубами.

Мы не добежали до калитки Сашкиного дома, прямо перед нами, завизжав тормозами, остановилась машина. Из новых иномарок. Окно опустилось, и нарисовалась довольная морда закадычного дружка Химеры.

– Привет, Лесь!

– Здрасте, – я обходила стороной машину.

– Химер сказал, что ты по одноклассникам пошла. Давай до школы подвезу.

– Я несовершеннолетняя. Статья, не забываем, – я шмыгнула за Сашкой в их двор и быстро закрыла калитку.

У родителей Верещагиной более приличный забор, высокий и железный.

– Прикинь, Саш, какая у меня слава. А я ведь девочка.

– Это как с Сонькой Лядиной. Она тоже с Максом Котовым в пятнадцать лет поцеловалась, красится, одевается, вот тебе и потаскуха.

– А она не такая? – искренне удивилась я, заходя в тёплую красивую прихожую.

– Не-а, – Сашка спряталась за мою спину.

      Папа у Саши приблизительно такой же, как набитый на Сашкином плече бульдог. Возможно, поэтому наколка ему не понравилась: увидел своё отражение. Он грузный, обвислый и страшно злой.      И у этого не очень приятного мужчины невероятно красивая добрая жена и три дочери. Сашка старшая. 

Иногда мне кажется, что они слишком сильно хотели сына, поэтому у несчастной Кучи теперь такие проблемы. У неё единственной из всех дочерей с гормонами не лады. У двух младших малышек всё в порядке. Они – «девочки-девочки»

– Здравствуйте, дядя Толя, – я демонстративно протянула руки к обогревателю, мастерски прибедняясь: – Я Сашу подожду, мы в школу.

– Проходи, Олеся, чаю выпьешь.

Дело сделано, меня ждёт шикарный завтрак.

Дядя Толя был одноклассником моего папы. Смерть друга перенёс очень тяжело. Ещё хуже переносил то, что стало с моей матерью. Он иногда у неё хлеб, колбасу и яйца покупал, теперь запустение по соседству очень плохо на него действовало.      Толя ходил мрачный и прибавлял в весе. А меня любил. Он пока ещё не знал, что я скатилась по учёбе окончательно и уже никакая не отличница.

Что-то забытое: тёплый кров и сытный завтрак за общим столом.

Сашка спустилась к столу причёсанная и в новом спортивном костюме. Села рядом со мной.

– Мам, можно я Леське куртку осеннюю подарю, которая мне мала.

Родаки Верещагины натянули улыбки.

– Конечно, Александра, – кивнула добрая тётя Лена. У неё уже причёска и макияж наведен. Она работала на деревообрабатывающем комбинате юристом, поэтому хорошо зарабатывала. И дядя Толя там же работал инженером.

4

  В классе было всего два свободных места. Не пришла Тугарина, покалеченная своим воздыхателем Трэшем. Он пришёл, зубоскалил Шише и что-то рисовал в своей тетради. Шум стоял невыносимый перед русским. Куча почему-то подсадила к себе Мошкина и отвешивала ему подзатыльники.

  На первой парте сидела Анька Белая Плесень, покинутая Тугарой. В жутком бордовом свитере. Подняла на меня невинные голубые глазки и тут же опустила. Ресницы у неё, как мукой припорошенные. Мне она не нравилась, а вот Шише так очень. Ему черномазому контраста захотелось. Приличная девочка и полный отстой школы, выползающий из-под плинтуса, когда пора идти в столовку.

И ещё одно место было на среднем ряду, на нём лежала школьная сумка Севы, он её быстро убрал. Смотрел на меня и улыбался.

Я тоже улыбнулась, спокойно обошла Анечку стороной и села к Бычкову.

– У-у-у, – дружно завыл наш класс.

Мы с Севой… В общем, мы нашли друг друга. Глаза опустили и покраснели.

Больше ничего интимного между нами не произошло, кроме того, что Сева весь урок русского вникал в суть, а я балдела от того, что он рядом.

Яркий луч солнца проник сквозь серые тучи и залил золотом его густые волосы.

В классе тихо, потому что урок вела Маргарита Петровна — наша любимая классная руководительница. Все отстающие обязаны ей тем, что учатся в одиннадцатом классе. Она и поговорит, и подтянет, и слово доброе замолвит перед директором и завучем.

  Я достигла своей цели. Так легко, что даже не верилось. Интересно, все мои цели будут так же осуществляться без проблем? Сева держал меня за руку. Мы молча ходили с ним от одного кабинета до другого. Потом так же в столовую, где молча сидели рядом. Никакого дальнейшего развития событий пока было не нужно, мне и так хорошо.

Мы остались одни в кабинете русского и литературы, потому что это был наш кабинет. Сняли на первой парте стулья и уселись.

Необычно, что вокруг тишина и никто в спину ручкой не тычет. Даже захотелось ночевать здесь остаться.

– Алгебра, – вздохнул Сева. – Будем тебя подтягивать, Леся Каморкина.

– Подтяни меня, подтяни, Себастьян Бычков, – тихо хихикала я.

Он сверху посмотрел на меня потемневшими глазами, и застыла на его губах улыбка.

– Это было пошло, – довольно протянул он.

– Пошлые здесь только ваши мысли Себастьян… Как вас по отчеству? – подперев подбородок ладонью и развалившись на стуле, внимательно смотрела на него, так же, как он на меня.

– Генрихович.

– Mein Licht ist aus, ich geh' nach Haus,– пропела я отрывок из детской песенки.

– Мой огонёк погас, я ухожу домой, – быстро перевёл Сева и в глазах мелькнули огоньки и уже не гасли, потому что это было нескрываемое восхищение. Он заворожённо прошептал. – Ты что, знаешь немецкий?

– Немного, – похвасталась я.

– А знаешь, каким может быть выражение, если показатель корня целое нечётное число?

– Не­-а, – хихикнула я.

У меня пальцы чесались, хотела откинуть светлую прядь, что неровно падала на его лоб. Я рассматривала его так пристально, что он вроде перестал дышать.

– Оно может быть… – прошептал он, медленно наклоняя ко мне голову. И я стала так же медленно отдаляться. Потому что жар подступил к лицу, я вспыхнула в мгновение пожаром. Ведь он так близко и смотрит… Не по-Бычковски, не по-Севенски, а как сильный и скрытный Себастьян Генрихович, оставшийся с Лесей Каморкиной в классе наедине. Опасно так.  –  … Отрицательным.

– А если чётное? – выпрямилась я, смутившись и поняв одну важную вещь – ничего я не знаю об одноклассниках.

– То положительным, – выпалил он и забрал мою тетрадь. Это произошло слишком быстро. – Что ты вообще записывала?

– Отдай! – опомнилась я.

С реакцией у Севы всё в порядке, он почти мгновенно выставил своё плечо, на которое наткнулись мои руки и отвернулся.

Тетрадь, исписанная одним словом, привычно открылась на середине в его руках. Там гипнотизирующие рисунки разными шрифтами…

– Отдай!!! – кинулась я на него с кулаками, но Бычков просто поднялся со стула, и я свалилась с него. – Дай сюда!!!

Пришлось по стулу до него добираться.

– Одиночество – основа моей жизни!

– Га-а-ад!!! – заорала я таким свистковым регистром, что у самой уши заложило.

Он тут же сунул мне тетрадь в руки.

– Леся, успокойся! – перепуганно уставился на меня.

– Ненавижу, – я быстро схватила свои вещи и рванула к выходу.  Но добежать не получилось, Бычков перегородил дорогу, заслонив собой дверь.

– Сядь, – грозно приказал он, скрестив руки на груди.

Я стала отступать. Дыхание сбилось, я вдруг почувствовала панику. Все эти Любкины рассказы о том, как её в классе лапали, всплыли в один момент.

– Отпусти меня, – с ужасом прошептала я, уже не видя в нём никого, кроме очередного Химера.

– Леся, пожалуйста, – он опустил руки. – Не бойся. Ты, как зверёк.

– Это ты зверь! Я предупреждаю, – я продолжила пятиться, пока не наткнулась попой на стол Маргариты Петровны. – Я в окно выпрыгну.

– Больная! – испуганно выкрикнул он. – Я только надпись прочитал.

– Это не надпись!!!

Я стала задыхаться, горло сковали невидимые ошейники, зубы скрипели от ненависти ко всему происходящему. Из глаз полились слёзы.

– Это моя жизнь!!! И я в неё никого не пускаю!!!

Севка гулко набрал воздух в лёгкие и закинул руки вверх, помассировал себе шею. Стал мерять класс перед входом шагами.

– Так! Это не только твоя жизнь, но и моя, – решительно произнёс он.

– Нет, только моя, – я вытирала слёзы, пыталась взять себя в руки. На носорога он не похож, я уже себе напридумывала. Нужно меньше думать о плохом, только о хорошем.

Мысль была отличная, я стала думать о хорошем… И ничего не смогла вспомнить.

Ах, да! Он мне нравится. Не совсем нравился. Точнее… Я не решила. В голове бардак. Нужно было на улицу выйти и прогуляться до речки.